Я прекрасно понимала, что все всё знают, но мне не задавали никаких вопросов, потому что я ни с кем не разговаривала. Да, разительная со мной произошла перемена: если раньше, увидев знакомое лицо, я всегда останавливалась, чтобы перекинуться парой слов, улыбалась или хотя бы подмигивала, то теперь просто отгородилась от окружающего мира. Потребность с кем-либо общаться пропала. Мэттью заменил мне всех остальных, и я не нуждалась в чьих-либо еще словах или улыбках. Так было безопаснее, да и не создавало мне никаких трудностей. Опять же он принадлежал только мне, не растрачивал свое внимание на кого-то еще, и меня это полностью устраивало.
К сожалению, Френсис не только словесно отмечал перемены цвета моего тела по мере того, как неделя перетекала в неделю, ему также все больше нравилось раскладывать его на белизне простыни. А я перестала выискивать поводы для отказа. Слишком устала, чтобы тратить последние запасы мысленной энергии на то, что ровным счетом ничего не значило. Когда могла, лгала Мэттью. Если не могла, говорила, что не все в моей власти.
– Ты обещал, – напоминала я ему, – что этот месяц мы должны провести без ультиматумов… – И он, пусть и с неохотой, закрывал тему.
Френсиса явно радовал мой загар, который для него являлся признаком укрепления душевного равновесия, а следовательно, надежды на то, что я вновь стану прежней хорошей женой. Он смеялся и говорил, что, судя по загару, я не уделяю много времени каким-то другим занятиям. «Отнюдь, – со злостью думала я, – очень даже уделяю».
Если я и питала слабую надежду, что за эти четыре недели моя любовь к Мэттью ослабнет, надежды эти не оправдались: любовь только усилилась. Так я ему и сказала перед последним уик-эндом. Никогда в жизни не чувствовала себя более счастливой, чем в эти четыре недели, такой удивительно молодой. Плохие новости и одновременно хорошие. Для нас обоих. Однако я не могу вспомнить, о чем мы говорили, чем заполняли часы, что делали и о чем думали, когда были имеете. Просто жили. Каким бы ни был секрет любви, мы его нашли.
– А как ты? – спросила я. – Я тебе не надоела? – Но спрашивала, потому что знала ответ. Знала, что не надоела. И сие означало, что пусковой механизм бомбы все еще взведен и она может взорваться после того, как закончится последний уик-энд. Рядом с Мэттью я чувствовала себя смелее смелого. Если исход должен быть таким, пусть будет. В наш последний вечер вдвоем мы даже обошли Кейри-Хаус кругом, посмотрели на деревню, помахали дому дочери фермера Хоупа, хотя в тот вечер она и не возилась в саду. А если б и возилась, значения это не имело. Пусть кричит в мегафон, если есть у нее такое желание. Значения это более не имело.
В наше последнее утро я подарила ему эти глупые подставки для яиц.
Он рассмеялся, укладывая их в чемодан.
– Сувениры.
– Символы, – поправила я. – Храни их.
С момента покупки я вбила себе в голову, что не принадлежу Френсису, пусть он и имеет меня, гладит, трогает, пока он не прикоснется к этим двум кусочкам фарфора.
Когда я озвучила это объяснение, Мэттью покачал головой:
– Женская логика. Ты не будешь принадлежать ему только в одном случае, крошка, если уйдешь от него.
Как мог бы сказать Воннегут: «Приплыли…»
Глава 12
ОДНА ИЗ НАШИХ ПРЕСТАРЕЛЫХ ТЕТУШЕК ПРОПАЛА
Я наблюдала, как медленно, но верно с меня сходит загар. «Когда сойдет полностью, – сказала я себе, – я вновь стану счастливой». Или если не счастливой, то всем довольной. Или если не счастливой и всем довольной, то умиротворенной. Перемены произойдут, ответы найдутся.
Но шел август, и пока ничего не происходило. Линии перехода от загоревшей кожи к белой на бедрах и груди оставались такими же четкими. Белые участки кожи в точности повторяли мой бикини. Я как могла прикрывала тело от Френсиса. Если в Дорсете, который все более напоминал сон, секс с ним казался нереальным, поскольку ровным счетом ничего не значил, то в Лондоне он стал суровой действительностью, и его прикосновения начали вызывать у меня отвращение. Они словно говорили: «Ты – моя собственность, я должен снова тебя пометить, и быстро». И я не имела права подать голос, сказать, хочу я этого или нет. «Неужели, – думала я, – он не замечает моей реакции? Неужели не может прочесть мои мысли и не знает, что я почти ненавижу его?»
По мнению Френсиса, наш месяц в деревне стал большим шагом вперед в нашей семейной жизни. Возможно, он имел в виду наши редкие совместные купания в ванне и мою готовность отдаться ему по первому требованию. Однажды это случилось на пшеничном поле. По мнению Френсиса, мы словно вернулись в нашу молодость, в те годы, когда только-только поженились. Но я этого не помнила. Прошлое более не занимало меня. Это же легко. Так говорят респектабельные проститутки, поставившие дело на поток. Это легко. Ты приспосабливаешься. Даже улыбаешься, и он не может догадаться, что мыслями ты где-то далеко-далеко. Секс с Френсисом стал для меня такой же ерундой, как наши партии в скраббл или кружки пива в пабе.
Но Френсиса все устраивало. Он говорил о нашей так называемой идиллии незнакомцам на вечеринках и, уж конечно, секретарям и коллегам на работе. Он преднамеренно не желал считаться с моими чувствами, не обращал ровно никакого внимания на мое состояние, превратился в токующего тетерева, который слышит только себя:
– Если вы хотите перезарядить батареи, арендуйте на месяц коттедж в деревне и поселите туда жену. Для нас это дало прекрасный результат…
И при этом пожимал мою руку или поглаживал колено, чтобы собеседник окончательно понял, о чем он ведет речь. Мне от всего этого становилось дурно.
Дом и семья тяготили меня. Не желала я больше быть матерью, бабушкой, свекровью, хотелось оставаться молоденькой девушкой, в которую превратила меня любовь. Заявив, что мне нужно сменить обстановку (Френсис этому подивился, поскольку я только вернулась в Лондон), я на несколько дней поехала к Джулии. Она по крайней мере не собиралась разводить со мной разговоры, держа в руке одну или другую мою грудь. А то и обе сразу. Мне хотелось покинуть свое тело. Потому что не ощущала его своим, оно как будто уже не принадлежало только мне. Я-то хотела укрыть его от всех, а Френсис мне не позволял. Не то чтобы настаивал на своих правах. Как бы молчаливо выражал свои желания, а я молчаливо отказывала ему. Нет сомнений, что многие семьи живут с этим, и даже очень неплохо, но я только открывала для себя эту фазу семейных отношений и вкупе с сознанием вины чувствовала себя ужасно. Слова «счастливая жизнь на пенсии» постоянно жужжали в голове. Френсис мечтал, о «счастливой жизни на пенсии», тогда как мне казалось, что я только что родилась. Так что отъезд представлялся мне лучшим вариантом. Джулия и этот чертов Хоув могли напомнить мне, что у некоторых нет любящего мужа, который хочет любить тебя и которому ты ничего не можешь дать взамен, и любовника, который тоже хочет любить тебя и которого ты не можешь не любить.
Джулия, как и все остальные, отметила, как молодо я выгляжу. И как похорошела. Она, возможно, из сестринской верности, полагала, что причина тому – мудрость Френсиса. «Предположение, далекое от истины», – думала я, лежа под своим любовником за песчаной дюной неподалеку от Хоува. Уйти от Джулии труда не составляло.
– Пойду прогуляюсь и полюбуюсь закатом, – говорила я.
А Мэттью уже ждал меня, стоя у старого волнолома. Хоув ведь очень близко от Лондона. Несколько дней растянулись в неделю. Френсис с нетерпением ждал моего возвращения домой. Джулия радовалась моему присутствию. А Мэттью однажды вечером, когда мы пили посткоитусное пиво в одном не слишком уютном пабе, как-то по-семейному заметил:
– На следующей неделе надо платить автомобильный налог.
– И что?
– Перед этим необходимо пройти техосмотр.
Обычно он не говорил об автомобилях, но, если ему того хотелось, почему нет?
– Сколько лет твоему автомобилю?
– Тринадцать.
– Пора менять?
Он посмотрел на меня, как бы говоря: «Ну что мне с тобой делать?»
– Мне придется от него избавляться.
– Что? – не поняла я.
– Видишь ли, техосмотр выявит много неисправностей… Их устранение обойдется в кругленькую сумму.
– Обратись в наш гараж… возможно, так будет дешевле… – Я никак не хотела спуститься с облаков на землю. – Ты не можешь избавиться от него. Как мы сможем встречаться?
Вновь он посмотрел на меня, на этот раз покачал головой, мысленно повторив: «Что мне с тобой делать?»
– Пособие по безработице не включает ремонт автомобиля. Думаю, мне пора начинать работать. А так я превращаюсь в героя дневного телесериала.
Не требовалось магического кристалла, чтобы сообразить, что с решением долго тянуть не удастся.
Френсис угрожал, пусть и полушутя, что приедет и заберет меня.
Мои внучки посылали мне маленькие открытки, раскрашенные в яркие цвета, с вопросом: «Где ты, бабушка?»
И я согласилась вернуться в Лондон.
Мэттью продал автомобиль и на нашу последнюю встречу на берегу приехал на поезде. Поскольку все мое семейство прибывало на следующий день, я не могла отвезти его в Лондон. Поэтому отвезла на станцию, чуть ли не к последней электричке. Ночь выдалась теплая и звездная. На платформе компанию нам составил лишь один юноша, сидящий на скамье в дальнем конце. Буфета не было, но мне все равно вновь вспомнился фильм «Короткая встреча». И когда поезд остановился, двери открылись, Мэттью прошел в вагон и двери захлопнулись, у меня создалось ощущение, что это конец, он уезжает очень далеко, на край империи, и я больше никогда его не увижу. Когда поезд тронулся с места, он, увидев слезы на моих глазах, замахал руками, наверное, предлагая успокоиться. Я ему позвонила и оставила сообщение на автоответчике, предлагая не волноваться. Просто я очень его любила.
Через пару дней после возвращения в Лондон я купила ему мобильный телефон. Он не хотел брать, но я твердо вложила телефон ему в руку.
– Сделай это для меня. Чтобы я всегда могла тебя найти.
Ему предложили новую работу.
– Когда?
– С ноября.
– Где?
– В Шеффилде.
– В Шеффилде? Ты поедешь?
– А ты?
– Вроде бы ты хотел немного передохнуть. – Я едва не плакала.
– Прошло уже девять месяцев после моего ухода из Шелдона. Пора вновь впрягаться.
Я его поняла. Мэттью больше не собирался ставить мне ультиматумы вообще. Теперь он выходил с конкретным предложением.
По реке мы спустились в Кью. Опасное место, в летний день, столь Недалеко от дома. Но мне уже надоело говорить ему: «Не стоит…» – словно непослушному ребенку. Шел август, с реки дул приятный ветерок, если, конечно, не доносил до нас удушливый дым Паддингтон-Грин. Люди прогуливались, ели мороженое. По воде скользили лодки и яхты. Вокруг без устали щелкали фотоаппараты японцев. Обычная жизнь. Нормальная. К которой я так стремилась.
Буквально накануне я прочитала о девушке-еврейке, которую отправили жить на отдаленную ферму в Германии во время Второй мировой войны с вымышленными биографией, именем, фамилией. Ей сказали: хочешь жить и дышать, становись арийкой и забудь о прошлом. Сны и те должны стать арийскими. Ей это удавалось долгое время, но однажды она села на велосипед, поехала в чистое поле, где не было ни души, и закричала во всю мощь легких: «Меня зовут Эльза, меня зовут Эльза!..» Кричала, пока не осипла, а потом вернулась ко лжи… Эта история особенно впечатляла на фоне окружающей обыденности. Жить в обмане, пусть раскрытие этого обмана не представляло угрозу жизни, испытание не из легких. В моем случае всю ношу несла на своих плечах я, хотя Мэттью и думал, что делит ее со мной. Судя по продолжению нашего разговора, он не имел ни малейшего понятия о том, как мне тяжело. Как вскоре выяснилось, предложением поменять Лондон на Шеффилд дело не ограничилось.
Несмотря на близость реки и легкий ветерок, теплый, влажный, тяжелый воздух в этот августовский день отказывался проникать в легкие. Это же надо: «А ты?» Ответа он ждать не стал. Остановился, повернулся ко мне и продолжил:
– Но перед тем, как вновь приступить к работе, я хочу кое-что сделать… Я хочу, чтобы мы сделали это вместе. Теперь я могу позволить себе потратить свои сбережения.
Сбережения? Какие сбережения? Он напоминал мальчишку, решившего расстаться с содержимым копилки.
Он на мгновение смутился.
– Можешь ты потратить свои и поехать со мной?
– Куда?
– Ты знаешь куда. В Индию.
О Боже. Я изо всех пыталась превратить лицо в бесстрастную маску.
– Ты никогда не видела настоящей Индии… Знаешь, как мне хочется еще раз поехать туда. Сентябрь – удачное время для поездки, и мы можем купить дешевые билеты, с посадкой в Амстердаме. – Он рассмеялся. – Ну что ты стоишь столбом? – Он схватил меня за руку. – Жизнь продолжается!
Живущий во мне романтик пришел в восторг. Разумеется, я хотела поехать в Индию. Разумеется, поехала бы. Индия, он и я, никого больше. Мечта, да и только. А живущий во мне реалист подумал: «Что ж, поблагодари его и снова поблагодари за то, что он предложил легкий способ навсегда порвать с мужем и семьей». Я представила себе, как объявляю об этом, скажем, во время прогулки всей семьей по Каннизаро-парк: «Слушайте все, я, конечно, жена и мать, но я отправляюсь в Индию, одна, на пару недель… Ну, не одна, но с человеком, которого вы не знаете. Договорились? И, Френсис, деньги я возьму с нашего общего счета, я не хочу, чтобы ты летел со мной, пицца в морозильнике…»
Вместо того чтобы сказать все это, а такая тирада потянула бы на золотую олимпийскую медаль, если б ее давали за любовь, я ответила, что должна немного об этом подумать… набросать план действий. «Какой же ты умный», – думала я, глядя в его улыбающееся лицо. Он мог бы сказать: «Уходи от него, или мы расстаемся». Он мог бы сказать: «Если ты меня действительно любишь…» Но он предложил мне настоящие приключения, драгоценные камни – не бижутерию, радужные перспективы. От такого будущего я, понятное дело, не могла отказаться. Мэттью вновь улыбнулся, его лицо светилось счастьем.
– Вот за это я тебя и люблю, – объявил он небу, деревьям, миру. – Ты такая открытая. Я говорю: «Давай?» И она отвечает: «Да». А уж потом волнуется о возможных сложностях.
Мне удалось выдавить улыбку, но на самом деле я не могла пошевельнуть ни рукой, ни ногой, едва не обратилась в статую. Если он думал, что я могла вот так легко отбросить последние тридцать с лишним лет, прожитых с Френсисом, значит, он не понимал, какая ноша лежит у меня на плечах. Тем не менее я сказала, пусть с оговоркой: «Да». И пожалуй, решила броситься в этот омут.
А Мэттью уже говорил о клиниках, где можно сделать необходимые прививки, о том, что фунты на рупии лучше менять в Лондоне, о преимуществах Бомбея перед Дели, словно нам осталось обговорить только дату отлета. В том, что мы улетим вместе, сомнений у него не было. «Боже, – думала я, – что скажут мои сыновья? Они, конечно, уже не дети, но не нанесет ли им эмоциональную травму отъезд матери с любовником?»
Однако судьба обычно вносит коррективы в намеченные планы. Вот и теперь, когда он расхваливал меня на все лады, она подбросила неприятный сюрприз: умерла тетя Кора. Первым в нашей семье узнал об этом Френсис. Вернувшись домой, оглушенная индийской бомбой, я обнаружила, что он приехал раньше меня.
– Ты не просматриваешь сообщения на мобильнике, – упрекнул он меня. А потом сказал, что звонила моя кузина по печальному поводу.
Мне было покойно в его объятиях. Столь многое в моей жизни стало эфемерным, он же оставался крепкой и прочной опорой. Наконец-то меня радовало, что он рядом: в последнее время я главным образом мечтала лишь о том, как бы отделаться от него.
– Я бы выпила джина, – сказала я. Он решил, что причина – смерть тетушки. Мне же требовалось спиртное, чтобы упорядочить в голове такие понятия, как похороны, визы, черные костюмы, которые следовало отдать в химчистку, таблетки от малярии, прививки от гепатита, и так далее и так далее. Он показал себя добрым и заботливым. Чем, разумеется, только усугубил мое чувство вины.
Меня опечалила смерть Коры, но, когда ты влюблен, все остальное не трогает твою душу, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке, разговаривая с моей кузиной Люси. То есть говорила я что положено и соглашалась, что сердце может остановиться в любой момент и винить тут некого, и где-то даже и хорошо, что она прекрасно себя чувствовала, когда это случилось. Плавала по морю на лодке в Ханстэнтоне, а потом навалилась на борт и умерла.
– Наверное, она сама выбрала бы этот путь, если б у нее была такая возможность, – сказала я, вероятно, с толикой лицемерия, потому что во мне самой жизнь била ключом.
– Пожалуй, – согласилась Люси.
Разговаривая с Люси, я продолжала думать об Индии и Мэттью. Необходимость вскрытия, в истории болезни тети Коры ничего не говорилось о проблемах сердца, означала перенос похорон на более поздний срок. А потом взорвалась мегабомба, заставившая меня напрочь забыть про Дели, Агру, Бомбей и химчистку.
– Слушай, и мы хотим, чтобы на похороны приехала тетя Элайза. По крайней мере она знала маму, пусть они и не всегда ладили. Все-таки жена брата. Если тебе не трудно…
– Разумеется, нет. – Я подумала, что она хочет, чтобы я взяла на себя контакты с тетушкой. – Ты знаешь, где ее найти?
Последовала короткая пауза, словно тень пробежала по солнцу.
– Нет, – ответила Люси, – но Френсис сказал, что ты знаешь. Так что диктуй адрес, ручку я приготовила…
Вот что сохранила моя память от того знаменательного момента. Первое – воздух из гостиной словно высосало громадным пылесосом, отчего в ней повисла тишина вакуума. Второе – лицо Френсиса, который смотрел на меня с дивана, со стаканом виски в одной руке и бумагами в другой. И что я могла сказать Люси? Что все это не более чем шутка? Что тетушки Лайзы не существовало? То есть, может, она и существовала, да только я не знала где. Может, она тоже уже отправилась в мир иной? Но не зря же я так наловчилась лгать.
– Слушай, она очень старенькая и не любит общаться с людьми, так что, может, будет лучше, если ты скажешь мне, что ей нужно передать, а потом она сможет…
Люси оборвала меня с той самой резкостью, которая так не нравилась Вирджинии:
– Ты хочешь сказать, что она не будет со мной говорить?
– Она даже не захотела увидеться с Френсисом. Ты же знаешь, у стариков свои причуды.
– Френсис говорит, что она живет где-то в Паддингтоне. Это странно.
Люси жила в Бексли-Хит, и, полагаю, Паддингтон казался ей экзотикой.
– Ну, она переезжает.
– Когда?
Я видела, что Френсис отложил бумаги и потягивает виски, прислушиваясь к нашему разговору.
– Сейчас. И она не оставила мне нового адреса. Она очень странная, Люси.
– Мне можешь этого не говорить… Правда, в последний год мама тоже чудила… – У нее перехватило дыхание. – Извини, – добавила она сквозь слезы.
– Слушай, о тетушке Лайзе не волнуйся. Я найду тебе ее новый адрес. Сосредоточься на других заботах. Благо их у тебя хватает.
Она всхлипнула, но взяла себя в руки.
– Ну, похороны пока откладываются. Френк собирается в город, поэтому, если ты раньше не позвонишь, он съездит по старому адресу Элайзы и попытается узнать, не сможем ли мы найти ее таким способом.
Я заверила Люси, что приложу все силы к розыску тетушки. Для меня это, мол, не составит труда. Буду даже рада хоть чем-то помочь в час беды. И положила трубку. Френсис по-прежнему с любопытством поглядывал на меня. Я протянула ему пустой стакан.
– Хочу еще.
* * *
Кабинет мистера Меррика соответствовал моим представлениям о кабинете частного детектива. Располагался он на верхнем этаже здания в самой непрезентабельной части Челси, окна покрывала пленка пыли и грязи, на двух столах лежали бумаги. Табличка на двери сообщала, что кабинет занимают два частных детектива, мистер и миссис А.К. Меррик, но миссис за дверью мы не обнаружили, зато кабинет заполняли клубы табачного дыма. Так что принимал нас лишь мистер А.К. Меррик, мужчина с заметно поредевшими, тронутыми сединой волосами, в очках в коричневой пластмассовой оправе, мешковатом цветастом свитере, какие продаются в дешевых магазинах, и с желтыми от постоянного курения зубами. Он предположил, что я хочу найти мою престарелую тетушку, с тем, чтобы узнать, а не завещала ли мне она чего. Конечно же, во мне сразу начала подниматься волна негодования, но я успокоилась, едва только Мэттью коснулся моей руки. Всю дорогу к кабинету Меррика он напоминал мне, что этот человек в основном занимался темной стороной человечества, а потому не питает особых симпатий к его представителям.
Мы сидели напротив мистера Меррика, пока он что-то записывал в блокнот. За его спиной сквозь пыльное стекло я видела очертания Челси. На поиски тетушки Лайзы у меня была максимум неделя, и человек, сидящий за столом, меня не впечатлил, пусть Мэттью и говорил, что в своем деле он дока: не раз находил и потерянных детей, и сбежавших родителей. Не улучшило мое настроение и предложение Мэттью, он находил погоню за тетушкой очень забавной, в крайнем случае нарядиться тетушкой Лайзой. «Я видел «Тетку Чарлея», – сказал он. – Пенсне, шляпа с пером, и все будет тип-топ».
А какая-то малая моя часть, возможно, та самая, что зовется фатализмом, подумала, что, возможно, дело дойдет и до этого.
Он-то мог позволить себе столь легкомысленное отношение к происходящему, поскольку твердо верил, что рано или поздно мне придется все рассказать Френсису. Так что нежданную смерть тети Коры он воспринимал как мелкий эпизод, и куда больше, его занимала грядущая поездка в Индию.
Словно мне и без того не хватало проблем, Френсис неожиданно заявил:
– Слушай, а почему бы после похорон нам вдвоем не уехать в отпуск? Думаю, две недели в Дордони нам не повредят.
До того, как я смотаюсь в Раджастхан, или после того, дорогой?
Я пребывала в полной уверенности, что частный детектив не найдет мою тетушку, наглядный пример того, насколько обманчивым может быть первое впечатление. Потому что мистер Меррик нашел ее в три дня. И слава Богу, жила она не на луне, а в частном доме в Личфилде. Я понятия не имела, что я собиралась сказать ей при встрече. Подумала, пусть все будет, как будет. И потом она уже могла тронуться умом. Я лишь не хотела признавать, что даже надеялась на это.
Френсис проявил живой интерес к моим находкам, но я постаралась до предела «засушить» свой доклад.
– Возможно, я останусь там на ночь. – Я никогда не упускала возможности провести ночь с Мэттью. – Я тебе позвоню.
– Жаль, что я не смогу поехать, – вздохнул Френсис. – Я ни разу не бывал в Личфилдском кафедральном соборе. Там каменные барельефы восемнадцатого столетия.
– Ну, может, в следующий раз, – ответила я. Почувствовала, как по щекам катятся слезы, раздражения, естественно, но Френсис истолковал их иначе. Пристально посмотрел на меня, подошел, обнял, словно говорил, что извиняется за свою забывчивость: ведь это будет не просто визит вежливости. Сжал мне плечо, чтобы выразить свое сочувствие. К сожалению, днем раньше я посетила клинику, где мне сделали прививку от одной из экзотических болезней. От боли вскрикнула и подпрыгнула на метр…
– Дилис… что с тобой? – изумился Френсис.
– Пчелиный укус, – без запинки ответила я. Врала мастерски.
А Френсис, похоже, стал более доверчивым.
– Пчелиный укус, – пробормотал он и пошел в ванную. Один.
Глава 13
ОХОТА ЗА ТЕТУШКОЙ
Я оставила Мэттью в городе. Он с легкостью согласился побродить по улицам, осмотреть достопримечательности и заказать столик в нашем отеле на восемь вечера. С тем чтобы до обеда мы могли заняться другим делом. Я сказала, что у меня нет уверенности, смогу ли я заниматься этим делом после встречи с тетушкой, но он заверил меня, что смогу, потому что раньше по-другому не бывало.
– И потом это последний раз, когда мы останавливаемся в таком роскошном отеле и так надолго, – сказал он мне. – Так что давай используем этот шанс по максимуму.
Мы поцеловались и разошлись. Я попросила его поставить за меня свечку в кафедральном соборе.
Многоквартирный дом, в котором жила тетя Лайза, принадлежал частному владельцу и уж точно не муниципалитету, в чем заверила меня тетушка еще до того, как поцеловала. Находился он на окраине, в окружении мелких магазинчиков и обшарпанных муниципальных домов, вдали от кафедрального собора, колокольного звона и главных достопримечательностей города. Увиденное разочаровало меня. Я-то ожидала, что тетя Лайза живет в особняке из красного кирпича, стоящем посреди большого парка, а не прилепившемся к выходящему из Личфилда шоссе. Но на территории вокруг дома поддерживался идеальный порядок, в маленьком скверике цвели цветы, траву на лужайках аккуратно скашивали.
В крохотной квартирке царила атмосфера легкой затхлости, правда, не вызывающая неприятных ассоциаций. Просто чувствовалось, что хозяйка редко покидает ее, а гости бывают у нее нечасто. Пахло эвкалиптом и еще чем-то, знакомым с детства. Этот запах касался моих ноздрей в тех редких случаях, когда меня допускали в комнату бабушки: смесь запахов розовой и лавандовой туалетной воды и старого тела.
Квартира тети Лайзы состояла из двух комнат, кухоньки и ванной. Жила она на втором этаже. На узком балконе едва хватало места для нескольких горшков с цветами. Выходили окна во двор, о чем она мне пожаловалась, едва я переступила порог.
– Мне всегда доставались комнаты с окнами во двор, дорогая. Всю жизнь. Всегда. Присядь. – Тут она прищурилась и наклонилась ко мне. – Так, так. Ты выглядишь моложе своих лет. Я тоже раньше не выглядела на свой возраст… – И после паузы добавила: – Так мне, во всяком случае, говорили.
В квартирке поддерживалась чистота, насколько ее могла поддерживать подслеповатая старушка. Вокруг себя я видела фотографии, безделушки, подарки от внуков, привезенные из поездок в отпуск: соломенные ослики, миниатюрные греческие домики, разрисованные деревянные шкатулки, бронзовая, очень неплохая статуэтка Гора, стеклянные вазочки, фарфоровые фигурки. Я обратила внимание на избыток маленьких столиков. Диван и кресло с обивкой в красно-коричневую клетку купили лет сорок назад и скорее всего по дешевке. В принципе эта квартира очень напоминала квартиры других моих тетушек и дядей, когда они старели. Все граничило с китчем, а белое от времени желтело. И я поняла, как далеко оторвалась от своих корней. Статуэтку Гора я бы, правда, поставила и в своей квартире.
Тетушка Лайза села в кресло, с прямой спиной, демонстрируя неплохие ноги и недавно уложенные светлые поседевшие волосы. Она была маленькой и аккуратненькой, а не ссохшейся от старости и покрывшейся морщинами. И лицо ее, нарумяненное, напудренное, по-прежнему напоминало пончик. В общем, время обошлось с ней милостиво. Только вот зрение заметно ухудшилось. Когда я помогала ей накрыть стол для кофе, она прошлась пальцем по ободу каждой чашки, желая убедиться, что сколов нет.
– К сожалению, у меня только «Нескафе», – извинилась она, – но теперь я кофе практически не пью.
Кофе был слабым. Впрочем, тетя Лайза и раньше не любила ни крепкого кофе, ни крепкого чая. В семье все знали, что у тети Лайзы подают не чай, а писи сиротки Хаси.
Внеся поднос в комнату и вновь, усевшись в кресло, тетя Лайза указала мне на диван:
– А ты садись туда. Хочу получше тебя разглядеть. – Действительно на диван падал свет из окна. – Что ж, ты выросла в симпатичную женщину. Хорошая одежда. Чем ты занимаешься, дорогая?
– Иногда пишу об искусстве. Организую выставки.
– Похоже, это интересно.
– Да.
– И ты замужем?
– Да, мой муж – адвокат.
Она откинулась на спинку кресла.
– Вот кем мне следовало стать. Моему отцу понравилось бы. Но он потерял все семейные деньги, когда рухнула биржа, знаешь ли. И я встретила Артура.
– Понятно.
– Способности у меня были… Я знала, как завязывать контакты. Артур их только развивал.
– Да, – кивнула я. – Я помню, что у вас дома всегда стояли красивые цветы.
Она наклонилась вперед, коснулась моего лица, очень печальная.
– Мне восемьдесят пять лет. И до прошлого года у меня был кавалер мужчина. Ему было семьдесят шесть, дорогая, и он думал, что мы ровесники. – Она игриво улыбнулась. – А потом он внезапно оставил меня и женился на ком-то еще. – Слеза скатилась по щеке. – Все они негодяи.
– Мне очень жаль.
– Ну, полагаю, я просто плачу по счетам. В конце всегда приходится расплачиваться, знаешь ли.
Такой поворот разговора меня не устраивал, и я сменила тему:
– Тетя Лайза, к сожалению, Кора умерла несколько дней тому назад. Я хотела спросить, не приедете ли вы на похороны? Люси, ее дочь…
– Да, да! – Она просто рявкнула. – Я знаю, кто такая Люси. Никогда ее не любила. Никакого лоска. Вышла замуж за бакалейщика. Значит, Кора ушла. Мегера!
А потом, словно желая сменить тему, она коснулась моего подарка и цветов, сказала, что не стоило мне беспокоиться. Но по голосу чувствовалось, что она довольна.
– Ты прошла долгий путь, дорогая. – Она возилась с оберточной бумагой. На мгновение я подумала, что она продолжит допрос, но ошиблась. Может, со временем стала более человечной.
Достав шелковый шарф, накинула его себе на плечи. Потом ощупала цветы.
– Очень красивые розы. Очень. – Следуя ее указаниям, я положила цветы в раковину. – Я займусь ими позже, – крикнула она мне вслед. – А пока присядь и давай поговорим.
В голосе то и дело прорывались командные нотки. Должно быть, в более молодом возрасте они звучали куда явственнее. Я вернулась в гостиную, села, спросила о ее дочери, моей противной кузине.
– О, Элисон приезжает когда может, – ответила тетя Лайза. – Но теперь она живет в Киддерминстере. А это далеко. На сколько ты старше ее, дорогая?
– На два или три года.
Она кивнула.
– Элли родилась в тот год, когда королева взошла на престол. – Ее глаза блеснули, она улыбнулась, вспомнив что-то. – Это забавно. Твоей матери ты была совершенно ни к чему, а мне пришлось ждать столько лет. Элли далась мне с таким трудом…
