Карсингтоны - Дочь Льва

Он держал ее очень крепко, в голосе звучала нестерпимая боль. Он хотел ее разуверить, но только усилил ее страхи. Он обвинил себя, обвинил вожделение. Но ведь это она, объект его желания, все испортила, сделала его жизнь безобразной и убогой. С каждым днем его несчастье будет подтачивать страсть, и не будет у нее ни одного ребенка, зачатого в любви, раз муж отворачивается от нее.

— Извини, — сказала она. — У нас только одна ночь, а я тебя расстроила.

— Нет, я сам. — Он поднес ее руку к губам. Губы были теплые, они нежно коснулись пальцев. — Я не хотел, чтобы ты видела, в каких развалинах я живу. Разве можно заниматься любовью в такой безвкусной комнате?

— Вариан, мне все равно, где заниматься любовью. Мне не важно, где я, если я с тобой. Даже на короткое время, — торопливо добавила она.

— Но ты беспокоишься о детях, очень хочешь детей. «Да! — хотелось ей кричать. — От тебя».

— Мне нет даже девятнадцати лет, — ответила она. — Время есть. Много времени. — Сердце больно сжалось.

Он улыбнулся:

— Конечно. Я не желаю повторять этот изматывающий эксперимент до конца жизни. У тебя талант сводить на нет мои благие намерения, дорогая. Ответственное поведение чуть не убило меня.

— Ты… ты закончил… не совсем приятно. Он прикоснулся к ее пылающему лицу.

— Есть другие способы, но, боюсь, столь же неприятные. Мой нежный цветочек смутится, если я расскажу страшные детали?

Она уже была смущена, потому что предохранение казалось ей неестественным актом. Все же она понимала, что он пытается проявить доброту, рассеять ее страхи.

— Насколько страшные? — спросила она.

Он хмыкнул, и, когда стал описывать оболочки, которые делаются из овечьего пузыря или рыбьей кожи, она тоже невольно усмехнулась.

— Ты привязываешь это тесемкой? Где? Как?

— Не дури. Как ты думаешь где?

— Но ведь это неудобно. Вариан, ты не должен этого Делать. Если ты перевяжешь слишком туго…

Он так расхохотался, что у нее полегчало на сердце. Он был создан для смеха, для того, чтобы веселиться и радовать других. Раз уж его это забавляет, Эсме решилась попросить его рассказать все, что он знает, — что сейчас призывают делать радикальные реформаторы, к каким настоям трав прибегают супруги. Мужчины тоже принимают лекарства, одни смешивают их с медом или рутой, другие — с касторовым маслом. Зелья бывают самые разные, их можно пить или применять наружно.

— Некоторые личности, оказавшись захвачены ночью врасплох, верят, что неистовость в занятии любовью служит контрацепцией, — сказал он, ухмыляясь.

— Это нелогично, — сказала она. — Сколько детей родилось в результате насилия? Как цивилизованные англичане могут верить в такую чушь?

— Наверное, за них думает сладострастие. Если говорить о желании… — Рука скользнула по спине и накрыла ягодицы.

— О, Вариан, ты не должен желать.

— Разве это не то, что ты хочешь, любимая? — Руки двигались очень нежно, но даже самое легкое касание было волшебным, вызывало жажду умолять о большем, просить всего.

— Я хочу тебя, — сказала она.

Он был ей необходим. Она знала, что это больше, чем голод тела. Ей нужно все, что в нем было: ленивый шарм, беспечная грация, легкий смех… и греховность тоже, и тени, омрачавшие его душу. Для женщины он был даром дьявола — и западней, но она с радостью попадалась в нее. Он научил ее наслаждению, его изящество трогало душу маленькой воительницы, освещало ее мечтами и восторгом.

Она хотела его всего и готова была сама всецело принадлежать ему. Когда он был внутри ее, в этот долгий миг соединения ей казалось, что он продлится вечно. Она знала, что не имеет права на вечность, но этот миг у нее был.

— Ты просто люби меня, Вариан, — прошептала она. — Люби так прекрасно, как ты умеешь.

Никто им не помешал. Кажется, остальные устали ждать и ушли в гостиницу «Веселый медведь». Было тихо, на дом упала ночь. В темноте Вариан снова занимался любовью с женой. Потом они, не желая тратить драгоценных часов впустую, разговаривали.

Эсме сообщила об учителе танцев, о парикмахере, о портнихе и о Персивале, который всегда был готов оказать моральную поддержку. Ее рассказы вызывали у Вариана смех, но в глубине души он страдал. Муж, а не кузен должен был разучивать с ней танцы. Вариану она должна была жаловаться на корсеты и шпильки, и Вариан должен был распутывать для нее хитросплетения английского этикета.

Лежа рядом с ней, он утешал себя тем, что она здесь и все это ему рассказывает, он может слушать в темноте ее голос. Он соскучился по ее речи с легким акцентом, по ее возбужденному облику. Он был бы счастлив провести так всю ночь, но вспомнил, что Эсме осталась без обеда.

Он дал ей свою рубашку и брюки и нашел масляную лампу — свечи сейчас были для него роскошью. В желтом свете колеблющегося пламени он проводил ее на кухню. Они порылись в припасах вдовы, нашли кое-что из еды и сели перед холодным камином. За едой Вариан рассказал ей о своей деятельности. Он решил, что следует поставить ее в известность, хотя подробности собирания осколков разоренного имения были в лучшем случае ужасными, в худшем — мертвящими. Пытаясь защитить Эсме от правды в эти два месяца, он только заставил ее чувствовать себя отверженной.

Глядя в ее лицо, он видел, как в нем убывает несчастье, и ему самому стало легче. Когда они снова поднялись наверх, она по-своему поблагодарила его:

— Я рада, что ты мне все рассказал. Мне нравятся твои письма с веселыми байками и всякой умной чепухой, но я хочу знать и о твоих трудностях. — Она подняла на него глаза. — У тебя раньше не было жены. И ты в замешательстве, но я объясню. Жена — это не наложница, с которой только развлекаешься. Жена для того, чтобы с ней ссориться и ей жаловаться — чтобы облегчать душу, а не только тело.

Он запер дверь.

— Очень хорошо. Отныне каждое мое письмо будет наполнено горестями. Но ты должна делать то же самое. Ты мне вообще почти не писала, — упрекнул он.

— Потому что никто не может разобрать мой почерк. Отец говорил, что он ногой и то бы лучше написал.

— Я хороший дешифровалыцик. Если ты хочешь от меня горькой правды, сама делай так же. Я буду ждать от тебя подробных, длинных писем из Лондона. Ты должна будешь оторваться от флирта и похвастаться успехами.

Она нахмурилась и залезла на кровать.

— Я не знала, что должна еще и флиртовать. Никто мне не сказал. Меня учили, как танцевать, как пользоваться десятком разных вилок и что говорить в ответ на то и на это. Но никто не научил меня флиртовать.

— Даже всезнайка Персиваль? — Он скользнул к ней и взбил подушки, чтобы удобнее было сидеть. — Тогда ты правильно сделала, что первым делом приехала в Маунт-Иден, дорогая. Сейчас ты получишь урок мастера.

Назавтра, в день, когда карета леди Брентмор отъезжала от Маунт-Идена, сэр Джеральд Брентмор расхаживал по кабинету, терзаемый тревогой, .

Как только он узнал, что черная королева находится под крышей дома матери, он тут же решил отправиться за ней. Он даже предложил Исмалу ехать вместе с ним.

— Умоляю вас, не держите меня за дурака, — дружелюбно .ответил Исмал. — До дома вашей матери три дня пути. По дороге вы легко можете от меня сбежать, получите королеву и упорхнете с ней за границу. Для меня это бессмысленный риск. Нет, сэр Джеральд, вы останетесь со мной в Лондоне, и мы выманим королеву для нас обоих.

После изнурительного спора сэр Джеральд был вынужден (раскопать приглашение от миссис Стоквеллл-Хьюм, ближайшей подруги матери. Исмал прекрасно подделал ее беглый померк, к тому же как нельзя лучше просчитал результат отправки фальшивого письма: его содержание заставит вдову немедленно ринуться в Лондон.

Бесполезно было напоминать Исмалу, что едва ли черная королева прибудет вместе с ней, — насколько они знали, Персиваль или Эсме могли закопать ее на Корфу или в саду ее светлости.

— В тот же вечер, как она приедет, мы устроим тщательный обыск, — сказал Исмал, — у нас будет несколько часов, потому что вся ваша прислуга будет спать тяжелым сном.

Если мы не найдем королеву, другие люди убедят вас компенсировать мои расходы иными средствами. Альтернатив несколько сэр Джеральд. К моему сожалению, все они много ужаснее для вас, чем простое дело — найти черную королеву.

Баронет перестал расхаживать и с отчаянием посмотрел на шахматы. «Другие люди», конечно, убедят. Он сам Исмал шантажировал мужчин и женщин и знал, что вымогательство никогда не кончается. Хуже того, он боялся, что его может погубить даже копия письма Бриджбертона. Начнется расследование… в конце которого он будет повешен.

Он достал карманные часы. Час. Мать написала, что приедет до заката. Время бежит, а он так и не придумал, как выпутаться из сетей Исмала. Он не мог даже выйти из собственного дома. Каждый раз, когда он делал попытку, на пути вставал огромный парень. Не было смысла говорить ему, что у него деловая встреча. Эта скотина не понимает по-английски, говорит три заученных слова: «Идите домой, пожалуйста».

Этот человек возникал утром и среди ночи, и сэр Джеральд наконец оставил свои попытки.

С тихим стоном он присел к шахматному столику. Каждую ночь с той первой ужасной встречи Исмал прокрадывался в дом, когда прислуга спала. Он говорил, что пришел побеседовать и поиграть в шахматы. Каждую ночь они играли, и Исмал всегда выигрывал. Он играл блестяще. Можно было подумать, он читал мысли противника.

«Джейсон был такой же», — вспомнил сэр Джеральд. Пугающе восприимчивый — конечно, кроме одного случая четверть века назад.

Если сейчас его дух витает где-то здесь, вот уж он смеется! Прекрасное отмщение: шесть дней в чистилище сэр Джеральд уже вытерпел, а дальше будет ад.

Он взял в руки скромную заместительницу черной королевы и обругал себя за то, что в минуту паники отдал Ристо оригинал. Если бы не это, сейчас у него были бы шахматы, которые он бы продал по меньшей мере за пять тысяч и свободно уехал за границу.

Если он переживет эту ночь, придется бежать из Англии ни с чем. Сограждане вскоре узнают, что он преступник, предатель. Мать умрет от потрясения. В этом мало утешения, потому что ему не удастся наложить руки на ее деньги. Семья будет опозорена, а заодно и Иденмонт, коль женился. Сэр Джеральд покачал головой. Тоже слабое утешение.

Иденмонт изображает святого — уловка, чтобы провести вдову. Она отказала сыну в скромном займе, отвернулась от него и бросила свое состояние на шлюху-внучку, неотесанную дикарку. О, Джейсон в могиле веселится! Все усилия Джеральда выкинуть из семьи паршивую овцу пошли прахом. Отпрыски Джейсона — Персиваль и маленькая шлюха вместе с ее беспутным бароном — получат все деньги вдовы.

— Ну, смейся, грязный ублюдок! — прорычал сэр Джеральд. — Ты все получил: красоту, ум, обаяние. И женщин. Их у тебя были десятки, но ты также получил ее. Даже когда она была моей, ты получил ее и дал ей своего ублюдка.

Он говорил тихо, но слова эхом разносились по комнате. Он говорил сам с собой. Хуже — он говорил с мертвым.

Трясущимися руками сэр Джеральд поставил королеву на место. Нет, с ним еще не покончено. Он сразился с братом, когда Джейсону было столько же лет, сколько сейчас Исмалу. И теперь Джейсон горит в аду, где смеяться над ним может только дьявол.

Надо успокоиться, сосредоточиться на приоритетах. Высший сейчас — выбраться из этой каши живым.

Он сидел, глядя на шахматы, пока в четыре часа дворецкий ре объявил, что прибыла карета леди Брентмор.

В пять часов баронет с матерью закрылись в кабинете.

— Кто-то на нас смотрит, — заявил Персиваль, ощущая это каждой клеточкой тела.

Эсме оглядела узкий, огороженный стеной сад при доме сэра Джеральда.

— Снаружи не видно, разве что кто умеет видеть сквозь стену. А слуги все внутри. — Она сняла туфли.

— Ты не устоишь на карнизе. Я пробовал. Ты не удержишь равновесие, он слишком узкий.

— Я поставлю одну ногу тебе на плечо.

— Ты услышишь не лучше, чем мы слышали изнутри. Окна закрыты.

— Неплотно.

Персиваль отступил на несколько шагов и посмотрел наверх. Шторы были опущены, но окно приоткрыто. Он со вздохом вернулся к Эсме, вытянул руки и нагнулся.

— Нас не поймают, — пообещала она, принимая помощь. — Можешь мне поверить.

И смалу не было надобности смотреть сквозь стену. Он заглядывал в щель садовых ворот. Улыбнувшись, он повернулся к Ристо:

— Она шпионит за дядей и заставляет его сына помогать. Она меня очень развлекает.

Ристо нахмурился:

— Вот будет развлечение, если она привлечет внимание к открытому окну! Что, если она потребует надежно запереть шахматы?

— Тогда сэр Джеральд их отопрет, пока она будет спать, — ответил его хозяин.

— Мне это не нравится. Старая карга привезла слишком много слуг.

— И все они пируют вместе с хозяйскими слугами. Самые жадные крепко заснут, а у остальных будет такая тяжелая голова, что ни думать, ни что-либо делать они не смогут. Зато мы будем действовать — быстро и тихо, как смерть.

— Вот уж правда, что передумал, — сказала вдова. — Ты имел все шансы раньше проявить доброту к девушке. Но ты оставил их на мели на Богом забытом острове, приехал домой и попытался отравить мне мозги, настраивая против нее. Я не удивляюсь. Ты всегда ненавидел все, что принадлежало Джейсону. Всегда ревновал его.

Она расположилась в кресле за письменным столом. Сэр Джеральд стоял возле шахматного столика. Он поднес было стакан вина ко рту, но остановился.

— Ревность, говоришь? Не я заставил папу лишить его наследства. Не я заставил Диану разорвать с ним помолвку.

— Я сделала это ей во благо, а остальное — во благо семьи. Он тянул нас на дно.

— Ты это сделала, чтобы его наказать, потому что твое дражайшее дитя не пожелало участвовать в твоих планах на его счет. Ты подумала, что он приползет обратно, будет умолять о прощении и пообещает стать хорошим мальчиком. Но он этого не сделал, и сейчас он мертв. А ты так ничему и не научилась.

— Я поняла, что копанием в прошлом ничего не исправить. — Она с неприязнью посмотрела на него и глотнула вина. — Ты не получишь от меня помощи, Джеральд.

Он спокойно поставил свой стакан.

— Я никогда за всю жизнь не получал от тебя помощи, хотя делал все, что ты хотела. Оставался в бизнесе, когда ты планировала Джейсону парламентскую карьеру и дочку графа в жены, и после того как он уехал, остался в бизнесе. Остался с Дианой и вынужден был на ней жениться, потому что ты не нашла для меня ничего лучшего. Я даже терпел ее измены — хоть это было нестерпимо.

— Она никогда не была неверной женой, — выпалила вдова. — Ты сделал ее несчастной, хотя она держалась даже после того, как я ей сказала, что не надо этого делать.

— Да уж, держалась. Подарила мне Джейсонова убл…

— Никогда не поверю! — Леди Брентмор тряхнула головой. — Я с трудом научилась ни в чем тебе не верить. В своих бедах ты всегда обвиняешь других. Теперь будешь винить меня в том, что случилось двадцать пять лет назад?

Сын подошел и наклонился над столом.

— Это ты ворошишь прошлое, а не я. Привязываешь к себе Джейсонову девчонку, хотя ока принадлежит мужу.

— Он не может ее содержать. У него нет ни пенни.

— И ты оставишь его в таком состоянии? Посмотрим, как тебе это удастся. Не говори, что Персиваль им не сказал про шахматы. Он узнал о завещании Дианы раньше, чем я, не сомневаюсь. У нее не было от него секретов. Кроме одного, — с горечью добавил он.

— Иденмонт не знает про шахматы, и так оно и будет. — В ее глазах вспыхнуло предупреждение. — Незачем говорить ему о том, что не принесет ему пользы.

— Конечно. — Сэр Джеральд выпрямился. — Как не принесет пользы и мне, с потерянной фигурой. — Он развалился в кресле возле шахматного стола. — А может, пусть берет? По крайней мере я не буду в ответе за эту проклятую штуку.

— Ты ничего не сделаешь! Я сама разберусь.

Он отвернулся, чтобы она не увидела триумф на его лице. Она сказала ему все, что он хотел знать. Она решила оставить девчонку себе и не отдаст Иденмонту ее приданое, в котором он так отчаянно нуждается. Потому что зачем бы иначе карга стала беспокоиться, если без фигуры шахматы не имеют ценности? «А она беспокоится, — сказал он себе, — потому что знает, что фигура не потеряна». Она у нее, или же карга знает, где она. Вот почему она до сих пор не потребовала отдать ей шахматы. Вот почему она не отдает их Эсме. Эгоистичная, безжалостная старая стерва.

— Я знаю, чего ты хочешь, — сказал он. — Водить нас всех на веревочке, как марионеток. Но со мной это больше не пройдет, дражайшая мама. Я разбит. Мне нечего терять.

Она прищурилась:

— Не угрожай мне.

Сэр Джеральд взял в руки заместительницу черной королевы.

— Я думаю, моя племянница должна знать правду.

— Ты имеешь в виду твою искаженную версию. Она тебе не поверит.

— Может быть. — Он улыбнулся, глядя на фигуру. — Это не имеет значения. Как я сказал, мне нечего терять.

Леди Брентмор поставила стакан и сложила руки на столе.

— Я поняла, тебе что-то надо. Сколько ты хочешь?

Хотя они говорили негромко, Эсме услышала все, что ей требовалось: это бабушка не отдает ей приданое, а все ее предупреждения против сэра Джеральда — ложь. Причина очевидна: Эсме вышла замуж за человека, которого леди Брентмор не одобряет. Поскольку старуха не могла расстроить брак, она сделала то, что в ее силах. Наверное, в надежде, что Вариан сопьется или найдет безвременный конец, к которому так склонны мужчины, прожигающие жизнь. Должно быть, вдову очень разозлили его усилия по восстановлению наследного имения.

К счастью, Персиваль ничего не слышал. Он удовольствовался кратким отчетом Эсме и ее мнимым разочарованием.

— Он просто хотел денег, — сказала она, — и бабушка ему наконец-то их дала.

— Ей надо было сразу так сделать. — Потирая плечо, Персиваль проковылял к узкой террасе и скрючился на скамейке.

Эсме села рядом и стала массировать ему натруженное плечо.

— Интересно, почему она раньше не хотела его подкупить? Она говорила, что он очень нуждается в деньгах. Наверное, подкуп не в ее принципах.

Персиваль нахмурился:

— Я так не думаю — хотя с бабушкой никогда не знаешь… или с папой. — Он встревоженно посмотрел Эсме в глаза. — И никто из них не упомянул про шахматы? Они там стояли, прямо у них под носом. Я видел, когда лакей входил с вином.

— Может быть, эту тему они обсудили до того, как я подобралась к окну, — спокойно ответила Эсме. Ей хотелось уйти и подумать. Но она подозревала, что Персиваль знает больше секретов взрослых, чем ему положено. Он выглядел очень неуверенным с тех пор, как они приехали в Лондон.

— Хотя это не важно, — сказал он. — Бабушка никогда бы не отдала ему черную королеву. Потому что как только она окажется у папы, он сразу продаст шахматы.

— Его не остановит то, что они по закону принадлежат мне?

— Только не за такую цену. Он может продать и сказать, что их украли… — Персиваль покраснел и торопливо добавил: — Но у него нет королевы, так что шахматы в безопасности, а бабушка ему не скажет, что она у нее, пока не убедится, что он не может тронуть весь набор.

Рука Эсме замерла.

— Да, я думаю, она хорошо ее спрятала. Где-нибудь в загородном доме.

— Да, да, конечно! Это за много миль отсюда. В безопасности от папы, — поспешно добавил он.

Слишком поспешно. Вредный ребенок знал, что фигура здесь. Теперь и Эсме это знала. Она встала, и ее лицо выражало только симпатию к кузену.

— Тогда нам не о чем волноваться, — сказала она. Персиваль упорно смотрел на свои ботинки.

— Конечно, не о чем. Совершенно не о чем беспокоиться.

Глава 29

— Кухарка расстроится, — сказал сэр Джеральд племяннице. — Ты съела всего ложку ее знаменитых взбитых сливок с вином. Может, ты находишь, что они слишком жирные? Я тоже так думаю, к тому же никогда не любил сладкого.

С того момента, как Эсме вошла в его лондонский дом, он был заискивающе-радушным, особенно после разговора с матерью. «Наверное, она ему заплатила за радушие», — подумала Эсме.

Она сказала с извиняющейся улыбкой:

— Я очень люблю взбитые сливки, дядя, и надеюсь, вы передадите своей кухарке, что ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Каждое блюдо было великолепно. Но у меня болит голова. Завтра я буду здорова и осчастливлю кухарку.

Персиваль тоскливо посмотрел на ее десерт.

— Нечего таращиться, как щенок-попрошайка. Можешь и это за нее съесть, как доел все остальное.

Персиваль и вправду ел так, как будто завтра утром его повесят. Он ел по две порции каждого блюда, потом перекладывал себе все, что оставалось на тарелке у Эсме. Она и раньше замечала, что у него аппетит растет пропорционально беспокойству, сознание не может его подавить. А должно бы.

«Сэр Джеральд кинул одобрительный, отеческий взгляд на сына:

— В конце концов, мальчик растет.

На такое проявление отцовской любви растущий мальчик смущенно поморгал, потом схватил десерт Эсме и быстро его уничтожил.

Добрый взгляд сэра Джеральда вернулся к Эсме.

— Мне жаль тебя. Головные боли иногда бывают ужасны. Я сам от них страдаю. Может, выпьешь лауданум?

Эсме согласилась с его предложением и вскоре после этого извинилась и ушла.

Когда все собрались в гостиной на чай, она пошла наверх и произвела быстрый осмотр спальни бабушки. Она уже все обдумала и не теряла времени даром. Если шахматная фигура сейчас не в кармане у бабушки, то она спрятана там, гдена нее не могут случайно наткнуться слуги. То есть не там, где ежедневно протирают пыль. И не в запертых ящиках, потому что целенаправленный искатель может подобрать ключ. И не в таком очевидном месте, как под матрасом.

Эсме понадобилось всего несколько минут, чтобы отыскать коробочку, засунутую в угол под кроватью. Она только убедилась, что шахматная фигура там, и положила коробочку на место. Она не осмелилась взять ее, потому что вдова могла перед сном проверить. Достаточно было знать, где она.

Эсме выскользнула в коридор и оказалась в своей комнате за две минуты до того, как пришла Молли с кувшином лимонада и пузырьком лауданума.

Горничная была такая медлительная и тупая, что Эсме подумала, уж не пьяна ли она. Но ей было все равно. Она была счастлива видеть, как полусонная горничная уходит, приготовив госпоже кровать.

Только она ушла, Эсме вылила весь лимонад и немного лауданума в ночной горшок. Если кто-то захочет проверить, будет казаться, что она выпила лекарство и легла спать, как послушная девочка. Она приоткрыла дверь, залезла под одеяло и приготовилась к долгому ожиданию.

Ей казалось, что прошли часы, прежде чем она услышала, как Персиваль что-то бубнит сопровождавшей его служанке. Потом мимо двери с ворчанием прошла леди Брентмор. Немного времени спустя Эсме услышала голос дяди. Видимо, он пришел пожелать матери спокойной ночи, потому что вскоре его шаги затихли в направлении к собственной комнате. К счастью, она была на другой стороне дома.

Эсме продолжала ждать, хотя дом погрузился в тишину. Казалось, прошло много времени, но когда в холле пробили часы, она с удивлением насчитала десять ударов.

Странно, что в доме тихо в такой ранний час. За городом старуха редко отправлялась спать раньше полуночи, а слуги всегда ложились после нее.

Потом Эсме вспомнила, что лакей, прислуживавший за столом, был такой же медлительный, как Молли. Сэр Джеральд заказал праздничный обед, — как он сказал, чтобы отметить приезд племянницы. Очевидно, слуги тоже отметили. Эсме подумала, что им не потребовалось напиваться, если они ели те взбитые сливки с вином. Вина в них было очень много, Эсме никогда такого десерта не пробовала. Наверное, Персиваль опьянел после трех порций сливок, к тому же отец разрешил ему выпить за обедом бокал неразбавленного вина.

Тем лучше. Эсме слезла с кровати и сняла нарядное платье. Семья будет крепче спать, после того как позволила себе лишнего. Это не только облегчало задачу, но позволяло раньше к ней приступить.

Она открыла дверь и прислушалась. Все было тихо.

Эсме на цыпочках прошла по коридору и начала с комнаты Персиваля. С кровати доносилось ровное дыхание. При свете луны она увидела брюки и рубашку, аккуратно сложенные на стуле возле окна. Она на секунду задумалась, потом шмыгнула в комнату, взяла одежду и выскользнула, бесшумно закрыв за собой дверь.

В комнате вдовы было так же мирно, как у Персиваля. От кровати доносилось похрапывание. Эсме на четвереньках подползла к кровати, быстро выхватила контейнер, вынула из него черную королеву и засунула коробочку на место.

Меньше чем через минуту она была у себя в комнате. Она закрыла узкую щель под дверью подушкамии зажгла свечу. Собирать ей было не много, но она не хотела тыкаться в темноте.

Твердыми руками она заплела косу и свернула ее в кольцо, приколов шпильками. Потом надела рубашку и брюки Персиваля, пожалев, что не взяла свои. Его были ей маловаты и слишком плотно облегали ноги. Все же это лучше, чем платье. В Англии одинокая женщина раздражает взгляд прохожего.

Сборы были недолгими. Одежду она скатала и завязала в узел из шали. Королеву и несколько шпилек завернула в платок и сунула за пазуху. Потом из подушек соорудила подобие фигуры спящего человека и погасила свечу. Через миг она уже спускалась по лестнице, держа в одной руке туфли, а в другой — узелок.

Несмотря на темноту и незнакомый дом, отыскать кабинет было нетрудно. Это была единственная комната, которую Эсме ожидала найти запертой. Персиваль говорил, что кабинеты в доме Брентмора сделаны как склепы, со стенами и дверями двойной толщины. Когда они с Персивалем пробовали подслушивать, до них доносился только гул, даже если они прижимали уши к двери или к стене в смежной комнате. Не будь приоткрыто окно кабинета, Эсме так и не узнала бы правды о своей эгоистичной, вредной бабке.

Присев перед дверью кабинета, Эсме не испытывала ни малейших угрызений совести. Шахматы по праву принадлежат ей. Вскоре она вручит их Вариану. Потом она узнает, действительно ли только нищета разделяет ее с мужем. Если правда окажется болезненной, она это вытерпит. Всегда лучше знать истинное положение вещей.

Замок наконец поддался. Эсме открыла дверь… и замерла, держась за ручку двери.

Беглый взгляд убедил ее, что в комнате никого нет. Просто забыли погасить свечу. Неудивительно, если слуги все напились.

Эсме осмотрела дверь и закрыла ее. Да, дом такой же, как загородный: дверь плотно прижимается к порогу. Вот почему она не увидела свет. Все же какая беспечность — оставлять зажженную свечу в запертой комнате. Дом мог сгореть… разве что он собирается сюда вернуться.

Она твердо сказала себе, что услышит, если он придет. Он крупный мужчина и тяжело ступает. Она оставила дверь приоткрытой и занялась шахматами.

Развязав шаль, она стала обматывать фигурки одеждой, которую взяла с собой. Она не хотела повредить по дороге ни одной. Уже собираясь завязывать шаль, она вспомнила о черной королеве, которую спрятала за пазухой вместе со шпильками.

Когда она стала ее разворачивать, один из драгоценных камней зацепился за нитку. Эсме осторожно освободила его, но, наверное, все-таки повредила фигуру, потому что донышко болталось.

Мысленно выругавшись, она поднесла королеву ближе к свету. Постояла, хмуро глядя на нечто вроде полоски металла, и повернула донышко. Оно легко отвинчивалось.

Понятно. Она не догадывалась, что королева сделана из двух частей. Удивляясь, кому это надо, она перевернула королеву вверх ногами. Она была полой. Или была бы полой, если бы не свернутая бумажка, засунутая внутрь.

И хотя Эсме говорила себе, что для любопытства нет времени, она вынула и разгладила клочок бумаги. И в замешательстве уставилась на четыре строчки.

«Этого не может быть, — сказала она себе. — А если даже и возможно, в этом нет смысла».

Она подняла голову и прислушалась. Было тихо, как в склепе, а ей нужно всего одну-две минуты, если ее предположение верно.

Присев к столу, она взяла карандаш и бумагу и стала быстро замещать буквы в обратном порядке, как когда-то ее научил Джейсон. Кодирование было одной из его игр, чтобы сделать интереснее уроки латыни. Он перенял эту игру у своего воспитателя в детстве.

Это был тот самый код, потому что буквы сложились в слова на малограмотном латинском языке:

Navis oneraria Regina media nox Novus November Prevesa Teli incendere M

Торговый корабль… Королева… полночь. Новый ноябрь… но «Превеза» — не латинское слово. Это порт в южной Албании. «Teli» — это дротики, копья, словом, какое-то оружие. «Incendere» значит «жечь». Сжечь тысячу оружия?

Она нетерпеливо цокнула языком. Но тут в голове что-то щелкнуло. В Корфу она слышала, что в октябре то ли в ноябре британские власти задержали несколько кораблей, шедших в Албанию. Корабли были нагружены ворованным британским оружием.

Это тот заговор, о котором говорил Персиваль. Заговор Исмала. Последняя строчка относилась к огнестрельному оружию. Тысяча ружей или пушек.

Но Исмал не мог сам достать столько оружия. Ему должны были помочь. Эсме достаточно было взглянуть на бумаги, разбросанные на столе сэра Джеральда, чтобы по почерку понять, кто был помощником.

«От Джеральда воняло, когда он приезжал».

Неужели вдова знала? Может — да, а может — нет. Но Персиваль должен был знать.

Эсме засунула послание на место, завинтила королеву и обернула вместе с другими фигурами. У нее будет много времени, чтобы обдумать это по дороге домой.

Листок, на котором она расшифровывала послание, она поднесла к свече и держала, пока от него не остался только пепел. Она погасила свечу и вышла из кабинета.

Когда в кабинете погас свет, Исмал нахмурился:

— Он подает сигнал беды, хотя ее не должно быть. Остальные комнаты темные.