1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

В следственном деле Ткалуна все эти обстоятельства выглядят в следующем виде. В протоколе допроса от 20 февраля на вопрос следователя о последовательности осуществления изменнических указаний Гамарника, Ткалуном подробно раскрыта система «подготовки» заговора:

«Первым долгом я решил подобрать себе необходимых людей, на которых я мог бы положиться, как на самого себя.

С назначением меня в Кремль… через заговорщика Фельдмана я перевел к себе в Кремль из комендатуры города Москвы Таболина Н.Н. и Брюханова П.Н.

Первоначально Таболин был назначен начальником хозотдела Кремля. С освобождением же в конце 1936 года должности коменданта здания Рабоче-Крестьянского правительства я хотел назначить на эту должность заговорщика Таболина, но это не вышло, так как отдел кадров НКВД не утвердил его кандидатуру, как бывшего офицера. В 1937 году я перевел его на должность начальника части боевой подготовки Управления коменданта Кремля и одновременно он являлся начальником штаба ПВО Кремля. Таким образом я его максимально приблизил к руководству службой охраны Кремля.

Таболину я поручил вновь пересоставить план ПВО по моим вредительским указаниям. Вообще я должен сказать, что дело ПВО в Кремле находится в неблагополучном состоянии, хотя там и есть план, но он бумажный, нереальный; я умышленно все время занимался переделкой плана ПВО вместо того, чтобы реально поставить это дело в Кремле…

Каких-либо других предательских указаний я тогда Таболину не давал, сохраняя его для выполнения главной нашей заговорщической задачи по Кремлю – ареста членов Политбюро ЦК ВКП(б). Однако об этом я с ним не говорил, хотя и рассчитывал на него. С этой же целью я перевел Таболина из города на жительство в Кремль.

Брюханова я назначил сначала дежурным помощником коменданта Кремля, а в 1937 году – комендантом здания Рабоче-Крестьянского правительства. Брюханова, как и Таболина, я всячески поощрял, брал его с собой на курорт в Сочи в 1936 году и сделал из него исключительно преданного мне человека. Я имел в виду в нужный момент открыто переговорить с Брюхановым о заговоре, надеясь на его согласие и конкретную помощь. К тому времени у меня зародился еще и другой план…»^[275]

Продолжая «раскручивать» Ткалуна, особисты не могли пройти мимо такой должностной категории в Кремле, как заместитель коменданта – ведь он «тянул» на себе значительный груз обязанностей, а в случае отпуска или болезни шефа исполнял его обязанности в полном объеме. С апреля 1936 года этот пост занимал комбриг Кондратьев Сергей Игнатьевич, назначенный в Кремль с должности командира дивизии имени Ф.Э. Дзержинского. Эта дивизия была первым войсковым соединением в системе ОГПУ-НКВД и предназначалась для выполнения ряда специальных задач, как то: охрана важных объектов и учреждений, участие в поимке бандитов и террористов, поддержание общественного порядка в столице и т.д.^[276]

Из многолетней практики известно, что очень редко случается ситуация, когда командир со своим заместителем живут душа в душу. Чаще всего бывает наоборот, когда между ними постоянные трения, порой весьма серьезные. При этом командир почему-то считает, что заместитель во многом. недорабатывает и подсиживает его, а тот в свою очередь, понимая ситуацию по-своему, полагает, что может выполнить то или иное дело значительно лучше, более качественно, нежели начальник. Примерно такая картина проглядывает из анализа взаимоотношений между Ткалуном и Кондратьевым.

Службы НКВД стремились «прибрать к рукам» Управление коменданта Московского Кремля не только, так сказать, в строевом отношении, но и в партийно-политическом. Пользуясь тем, что позиции наркома обороны Ворошилова в Политбюро ЦК ВКП(б) в 1937 году сильно пошатнулись, а степень его влияния на Сталина заметно снизилась, тогда как вождь НКВД Ежов приобретал все большую власть, им удалось поставить во главе политотдела Управления своего выдвиженца Трофимова, политработника из пограничных войск. Тот сменил на этом посту представителя РККА дивизионного комиссаpa М.А. Имянинникова, попросившегося на политработу в войска^[277].

Представляет интерес «механика» назначения должностных лиц в комендатуру Московского Кремля. Из протокола допроса Кондратьева от 27 апреля 1938 года (арестован он был неделей раньше) узнаем следующие сведения, которые, если выкинуть оттуда упоминание о заговорщической деятельности и заговорщиках, вполне можно считать за достоверные.

«Вопрос: Когда и как Вы очутились на работе в комендатуре Кремля?

Ответ: В феврале 1936 г. меня вызвал к себе Буланов (секретарь Г.Г. Ягоды. – Н.Ч.) и заявил, что Ягода ставит вопрос о переводе меня на работу в Кремль заместителем коменданта Кремля. Буланов тогда же сообщил мне о том, что в Кремле есть антисоветская группа, связанная с заговорщиками из Штаба РККА, и назвал мне состав этой группы: Ткалун П.П. – комендант Кремля; Имянинников – начальник политотдела Управления коменданта Кремля; полковник Васильев – начальник отряда специального назначения и майор Азаркин – командир полка специального назначения.

В первых числах апреля 1936 г. я был снова вызван Булановым и он сообщил мне, что вопрос о моем назначении в Кремль решен и на днях я получу распоряжение о сдаче командования дивизией.

Буланов сказал мне. что Ягода хочет в моем лице иметь в Кремле представителя заговорщической организации НКВД в гарнизоне Кремля.

Дело в том, что Ткалун, являясь ставленником заговорщической организации в РККА, не представлял собой человека, на которого Ягода мог целиком надеяться. Внутренние противоречия в среде участников заговора существовали все время. Существовало также и взаимное недоверие. Именно в силу этого Ягода хотел в моем лице иметь в комендатуре Кремля «своего» человека…

Буланов направил меня к Паукеру (начальнику оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР. – Н.Ч.) за конкретными инструкциями.

Паукер заявил мне, что он знает все указания, которые мне дал Буланов по заговорщической работе, поэтому он считает, что задача мне ясна. Паукер однако предупредил меня, что Ягода не верит Ткалуну, поэтому принимают меры к тому, чтобы в войсках гарнизона Кремля был преданный ему человек. Таким человеком Ягода выбрал меня…»^[278]

Какие же функции по заговору должен был выполнять С.И. Кондратьев? Кто и какие задачи ему ставил? Снова обратимся к материалу, имеющему касательство как к Кондратьеву, так и к Ткалуну. В упомянутом выше протоколе допроса от 27 апреля 1938 года Кондратьев, отвечая на вопрос следователя о своих первых шагах в должности заместителя коменданта Кремля, показал: «Первой задачей явилось установить связь с Ткалуном и нащупать его заговорщические силы в Кремле. Представляясь Ткалуну, я заявил ему, что имел разговор с Булановым, знаю, что он (Ткалун) состоит в антисоветской организации и связан с заговорщиками из Штаба РККА.

Ткалун ответил, что знает и обо мне. Тогда же, в порядке введения меня в курс заговорщических дел, Ткалун сообщил мне, что в состав его заговорщической группы в комендатуре Кремля входят:

1. Начальник политотдела Управления коменданта Кремля Имянинников.

2. Начальник отряда спецназначения Управления коменданта Кремля Васильев.

3. Командир полка спецназначения Управления коменданта Кремля Азаркин.

4. Комендант Большого Кремлевского дворца Тренин.

5. Дежурный помощник коменданта Кремля Крысь.

6. Помощник начальника отдела связи Никитин.

7. Начальник сантехотделения Травкин.

8. Начальник спецотделения Меньшиков.

В числе близких к нему людей Ткалун назвал мне:

1. Дежурного помощника коменданта Кремля Брюханова.

2. Начальника хозяйственного отдела Таболина.

3. Начальника эксплуатационно-технического отдела Колмакова^[279].

Сравним два документа – собственноручные показания Ткалуна от 13–14 апреля 1938 года и протокол допроса Кондратьева, исполненный двумя неделями позже. Зная процедуру прохождения такого документа, как протокол допроса, можно утверждать, что по одному и тому же вопросу (о заговоре в Кремле) Ткалуна и Кондратьева допрашивали фактически одновременно. Возможно, что даже в соседних кабинетах.

Посмотрев на два списка заговорщиков, видим, что они существенно отличаются друг от друга – и по количеству участников, и по персональному составу. А точнее, они совсем не совпадают. Если у Кондратьева фигурируют лица, так сказать, первой шеренги (Имянинников, Васильев, Азаркин), то у Ткалуна этот перечень состоит из «воинов» второго ряда (комендантов зданий, дежурных помощников коменданта и т.п.). Отсюда вывод – до поры до времени два следователя, допрашивавшие Ткалуна и Кондратьева, не согласовывали между собой свои действия и не сверяли показания своих подопечных.

Кондратьев же, продолжая давать показания, пояснил, что его первой задачей являлось ознакомление с существующей заговорщической группой в Кремле. «Эту задачу я выполнил, связавшись с Ткалуном и его людьми.

Наряду с этим я, по установке Ягоды, должен был стремиться к тому, чтобы захватить под свое влияние гарнизон Кремля. В этих целях я настоял перед Ткалуном о подчинении мне отряда спецназначения (он комплектовался командирами охраны) и полка спецназначения.

Обе эти войсковые части несли охранную службу, как наружных постов (по охране въездов и входов в Кремль), так и внутренних постов (охрана правительственных и партийных учреждений, расположенных в Кремле и квартир членов правительства в Кремле).

Ткалун против этого особенно не возражал и таким образом с первых же дней работы в Кремле я получил возможность сосредоточить все средства охраны Кремля в своих руках…»^[280]

Сергей Игнатьевич Кондратьев после освобождения Ткалуна от занимаемой им должности (в конце сентября 1937 года) еще почти семь месяцев работал на прежнем месте. Комендантом Кремля его так и не утвердили, хотя и Рогов, пришедший на смену Ткалуну, не блистал особыми талантами. Затем Рогов застрелился, а Кондратьева арестовали 12 апреля 1938 года. Следствие длилось четыре с половиной месяца. После оглашения приговора Военной коллегии 26 августа 1938 года его в тот же день расстреляли.

Итак, главная задача Ткалуна в Кремле – это организация ареста руководящей верхушки партийной и правительственной элиты. Как это практически планировалось, тоже просматривается в материалах его архивно-следственного дела. Справедливости ради следует отметить, что для Ткалуна выполнение такой задачи не представляло особой трудности, ибо вся охрана Кремля находилась в его руках. Об этом он откровенно говорил своему следователю в январе – феврале 1938 года. Если бы заговор действительно имел место, то операция по аресту членов Политбюро ЦК ВКП(б) была бы проведена без особых усилий. Повторяем, в случае действительного наличия заговорщиков в Кремле.

Однако, на практике ничего подобного не существовало. В бумажном же варианте (см. протокол допроса от 20 февраля) такой поворот событий выглядит так. На вопрос следователя: «Как же Вы практически намечали осуществить арест членов Политбюро ЦК ВКП(б)?», Ткалун изложил два варианта этой «операции»:

«Я полагаю, что мне не нужно объяснять следствию то, что в Кремле по существу все было в моих руках. Недаром центр военно-фашистского заговора избрал меня главным исполнителем этого чудовищного преступления перед советским народом… Арест членов Политбюро ЦК ВКП(б) я мыслил себе осуществить следующим образом: расставив надежных и решительных заговорщиков внутри соответствующих подъездов квартир, занимаемых членами Политбюро (в Кремле. – Н.Ч.), а также в подъездах №№ 2 и 3 здания Рабоче-Крестьянского правительства, по сигналу Гамарника или Ягоды арестовать их при выходе из квартир или здания правительства…»^[281]

Прервем на время эту неимоверную чушь, изготовленную усилиями воспаленных извилин мозга подследственного Петра Ткалуна и его следователя Зиновия Ушакова. Какая громоздкая конструкция, какое нелепое нагромождение всяких несуразностей. И все ради одной-единственной задачи, давным-давно до мельчайших деталей отработанной в НКВД – ареста десятка номенклатурных работников, пусть даже самого высшего ранга. Из приводимых в деле протоколов допросов усматривается, что подобное представлялось огромной сложности задачей, в то время как к середине 1938 года (моменту изоляции Ткалуна) органы НКВД уже многократно «обкатали» практику ареста кандидатов и членов Политбюро ЦК ВКП(б). Не говоря уже о наркомах – членах правительства СССР.

Продолжая раскрывать подробности плана по аресту верхушки партии и правительства, Ткалун дальше показывает: «Другой вариант ареста членов Политбюро ЦК ВКП(б) сводился к тому, чтобы одновременно захватить их в момент нахождения на квартирах в Кремле, что обычно бывало накануне 1 Мая и 7 ноября.

Эти варианты мною были доложены как Гамарнику, так и Любченко (отдельно каждому).

Гамарник принял второй вариант – арест по квартирам, как он говорил, это спокойнее и без шума»^[282].

Но и это еще не все. Оказывается, у заговорщиков существовал дополнительный вариант действий по устранению Сталина. По настоянию следователя Ткалун стал утверждать, что будто бы он посоветовал Павлу Брюханову жениться на официантке Александре Виноградовой, которая обслуживала кремлевскую квартиру Сталина. А добивался он этого брачного союза потому, что якобы решил лично покончить с «вождем народов» путем отравления его пищей, которую подавала Виноградова. И избрал Ткалун такой путь только потому, что дело с арестом членов Политбюро непомерно затягивалось. В протоколе допроса данный эпизод выглядит следующим образом: Помните его слова: «К тому времени у меня зародился еще и другой план…»

– Какой еще гнусный план Вы наметили?

– Я посоветовал Брюханову жениться на Шуре Виноградовой, которая обслуживает лично Сталина, что он и сделал.

– С какой целью Вы посоветовали Брюханову жениться на Виноградовой?

– Видя, что дело с арестом членов Политбюро затягивается, я лично решил покончить со Сталиным путем отравления его пищей, которую обычно подает Виноградова. Я это мыслил совершить лично или через Брюханова, но во всяком случае без участия самой Виноградовой, которой я бы побоялся открыться, поскольку она около 15 лет преданно и добросовестно работает в Особом секторе ЦК ВКП(б). Однако Виноградова нужна мне была для осуществления моего плана и я полагал, что если она будет женой ближайшего мне человека – мне это возможно легче будет осуществить…^[283]

К данной теме – женитьбе Павла Брюханова на Шуре Виноградовой в целях использования ее положения для лишения жизни Сталина – Ткалун вернулся, хотя и кратко, в собственноручных показаниях от 13 апреля 1938 года. Ничего здесь нового он не сообщил, за исключением разве одной детали. Правда, детали немаловажной, серьезно отягощающей вину бывшего коменданта Московского Кремля. Так, говоря о своих стараниях по устройству этого брачного союза, он еще раз подчеркнул, что тогда руководствовался одной целью: «…через Брюханова в случае необходимости отравить пищу Сталину, подаваемую А. Виноградовой. Однако об этой цели я Брюханову не говорил, считая, что скажу это, когда придет время, тем более, что отравление пищи Сталина я мог произвести и лично сам, без других участников – свидетелей этого…»^[284]

Стараясь по возможности выгородить названного им среди участников заговора Павла Брюханова и уменьшить степень его вины, Ткалун тем самым одновременно отягощает свою. Что и видно из приведенного выше отрывка – ведь одно дело отравить Сталина руками других людей и совершенно иное, когда это же самое он соглашается сделать сам. Как говаривал небезызвестный персонаж поэмы Грибоедова, здесь дистанция огромного размера. И Ткалун, безусловно, хорошо понимал эту разницу.

Возможен вопрос: «Если сам Ткалун многократно имел, по его словам, возможность лично отравить Сталина и мог это сделать через Александру Виноградову, то почему же такой случай ни разу не был использован им за два с лишним года пребывания на посту коменданта Кремля?». Ответ архипростой: никогда у верного партийца Ткалуна, не замеченного в симпатиях ни к каким группировкам и оппозициям, не возникало подобных заговорщических и тем более террористических планов. И все то, что писал он в собственноручных показаниях, столь высоко ценившихся в кабинетах НКВД, и в протоколах допросов (продукте их совместной со следователем деятельности) – все это ложь и клевета с самой первой буквы и до последней. Этот факт вынужден подтвердить и следователь-садист Зиновий Ушаков. Арестованный в сентябре 1938 года за фальсификацию следственных материалов и другие преступления, он в ходе следствия дал подробные показания о применении к арестованным, в том числе и к Ткалуну, незаконных методов допроса. По признанию Ежова и Фриновского, Ушаков использовался ими как следователь, умеющий «добывать» от арестованных нужные показания.

Да, недовольство порядками в стране и в армии проявлялось у Ткалуна не единожды, как, впрочем, у многих других командиров РККА. Не секрет. что критика в адрес руководства Красной Армии и прежде всего наркома Ворошилова была весьма и весьма нелицеприятной. Отзвуки ее мы находим в многочисленных и многотомных уголовно-следственных делах по обвинению высшего комполитсостава. Делая поправку на степень корректировки и доработки этих материалов в соответствующих кабинетах ГУГБ НКВД, тем не менее уверенно можно утверждать, что такая критика на самом деле существовала. Чаще всего она звучала в приватных беседах, в кругу боевых друзей и единомышленников. Звучала в надежде, что рядом нет доносчиков и резкость выражений от этого порой становилась чрезвычайно острой.

Ткалун в этом плане не являлся исключением. Чего только стоят его слова, характеризующие Ворошилова и наркомовское окружение. Бывший его заместитель по комендатуре Московского гарнизона А.А. Петухов, арестованный в мае 1937 года, показал на допросе от 4 сентября 1937 года (через двадцать дней после этого допроса Ткалун будет освобожден от должности коменданта Кремля): «…В разговорах со мной Ткалун часто высказывал ненависть по отношению к руководству Красной Армией. Он обвинял наркома обороны Ворошилова в неумении подбирать кадры ближайших работников, имея в виду Булина, Шапошникова, Белова. Особенно издевательски он отзывался о С.М. Буденном, при этом всегда заявлял: «Единственно сильный из командующих – это Якир, вот кого следовало бы назначить на Московский военный округ, или Уборевич – энергичный человек, со специальным военным образованием…»^[285]

В нашем повествовании уже упоминались различные так называемые националистические контрреволюционные организации – латышская, татарская, польская и т.п. Теперь очередь дошла до самой крупной из них (по мнению теоретиков и экспертов из НКВД) – украинской. Согласно Большой Советской Энциклопедии национализм – это буржуазная и мелкобуржуазная идеология и политика, а также психология в национальном вопросе. Он трактует нацию как высшую внеисторическую и надклассовую форму общественного единства, причем за общенациональные интересы выдаются устремления класса или социальной группы, выступающих в данных конкретно-исторических условиях носителем и проводником националистической идеологии и политики буржуазии (мелкой буржуазии).

Советские специалисты по национальному вопросу проводили различие между национализмом угнетающей и национализмом угнетенной нации. В последнем они видели общедемократическое содержание, направленное против угнетения, всячески поддерживая его, считая исторически оправданным на определенном этапе. В собственной же среде коммунисты к националистическим шатаниям относились с особой непримиримостью, считая его результатом воздействия мелкобуржуазных сил и империалистической агентуры. Эти шатания выражались в проявлениях национальной ограниченности и эгоизма, в отступлениях от принципов интернационализма и классовой солидарности, в раздувании и преувеличении национальных особенностей^[286].

Не в пример другим регионам на Украине местный национализм действительно имел широкое распространение. Провозглашение «Украинской державы» после крушения российской империи, Директория, Центральная Рада, гетман Павел Скоропадский и Симон Петлюра, галицийские сепаратисты, – все это звенья одной цепи под названием «украинский национализм». И после образования СССР в среде украинской интеллигенции в первую очередь продолжали проявляться ростки этого глубинного течения, подвергаясь при этом жесточайшим преследованиям со стороны РКП(б) – ВКП(б) и органов госбезопасности. Под маркой борьбы с местным национализмом Сталин и его клевреты умело расправлялись с неугодными им партийными и советскими деятелями.

Очередной всплеск этих репрессий на Украине наблюдается в начале 30 х годов, когда из-за трудностей, связанных с насильственной коллективизацией в деревне и наступившим голодом, возникли серьезные брожения в различных слоях украинского населения. Одним из лидеров украинских националистов тогда был объявлен Николай Скрыпник, член большевистской партии с 1897 года. Пройдя через многочисленные аресты, суды и места лишения свободы в России, эмиграцию, Скрыпник получил крепкую партийную закалку. До 1917 года он работал в партийных организациях Царицына, Самары, Екатеринослава, Ярославля, Одессы, Петербурга, Риги, Красноярска, Москвы, входил в состав редакции газеты «Правда». После Октябрьской революции был председателем правительства Украины, затем в нем последовательно исполнял обязанности наркома иностранных дел, госконтроля, внутренних дел, юстиции и просвещения, возглавлял Госплан УССР. Скрыпник – один из организаторов компартии Украины. В 1919–1924 гг., будучи членом Реввоенсовета 1 й Украинской и 12 й армий, военкомом штаба Киевского военного округа и начальником Харьковской школы червонных старшин, Ткалун много раз встречался со Скрыпником на различных съездах, конференциях, пленумах и совещаниях. Не выдержав травли, организованной против него в средствах массовой информации и в партийных инстанциях, Скрыпник в июле 1933 года покончил жизнь самоубийством.

«Свято место пусто не бывает» – и взамен Скрыпника в планах ВКП(б) – ОГПУ-НКВД появляется председатель СНК Украины Панас Любченко. Почему именно ему отвели такое место, а не генсеку КП(б) У Станиславу Косиору или, на худой конец, председателю ВУЦИК Григорию Петровскому, тому есть особые причины. Оказывается, у Любченко в прошлом были серьезные грешки – он в свое время переболел болезнью национализма, длительное время являясь одним из руководителей украинской мелкобуржуазной партии левых эсеров или, как ее часто называли, партии боротьбистов. Возникла эта партия в мае 1918 года в результате раскола партии украинских социалистов-революционеров и организационного оформления ее левого крыла. Свое название она получила по имени центрального органа партии – газеты «Боротьба». Социальной базой боротьбистов служила мелкая буржуазия и националистически настроенная интеллигенция. Наряду с Любченко в состав руководства партии входили Г. Гринько (перед арестом в начале 1937 года – нарком финансов СССР), А. Шумский, В. Елланский (поэт Василь Блакитный) и др.

Политическая платформа боротьбистов претерпевала эволюцию, которая, однако, не меняла их националистической основы. Главным направлением их деятельности была борьба против компартии за политическую гегемонию на Украине. В связи с тем, что в конце 1918 – начале 1919 года трудящиеся Украины решительно выступили за Советскую власть, боротьбисты вынуждены были, учитывая такое настроение масс, принять советскую платформу. В мае 1919 года представители боротьбистов вошли в состав правительства Советской Украины. Полесская конференция партии боротьбистов выдвинула лозунг создания отдельной украинской республики, однако крестьянством этот националистический призыв не был поддержан. Не получила также широкой поддержки идея создания на Украине сепаратных воинских формирований. В декабре 1919 года В.И. Ленин писал, что своей пропагандой разделения военных сил боротьбисты «…играют прямо на руку белым и международному империализму»^[287].

Многие из боротьбистов, видя, что их партия становится центром притяжения антисоветских сил, стали выступать за ее ликвидацию и слияние с КП(б) У. На основании достигнутого, между ЦК боротьбистов и ЦК КП(б) У соглашения партия украинских левых эсеров распускалась, а ее члены в индивидуальном порядке принимались в компартию Украины. Всеукраинская конференция боротьбистов приняла 20 марта 1920 года решение о самороспуске^[288].

Панас Любченко, принятый в КП(б) У с зачетом стажа пребывания в партии боротьбистов, после гражданской войны работал председателем Черниговского и Киевского губисполкомов, секретарем ЦК КП(б) У, возглавлял правление сельхозкооперации республики. Обязанности председателя Совета Народных Комиссаров УССР он исполнял с 1934 года. Делегат 15–17 съездов ВКП(б), член ЦИК СССР. Награжден орденом Ленина. Любченко повторил судьбу Скрыпника – не желая больше терпеть наветы на себя и ничем не обоснованные обвинения и зная, что его ожидает в дальнейшем, – Панас Петрович в конце августа 1937 года нажал на спусковой курок, разом покончив все политические и житейские проблемы. В центральных газетах по этому поводу появилась заметка. Такая же краткая, как и в случае с Гамарником: «Запутавшись в своих антисоветских связях и, очевидно, боясь ответственности перед украинским народом за. предательство интересов Украины, 30 августа бывший председатель СНК УКРАИНЫ Любченко покончил жизнь самоубийством»^[289].

Как и в отношении Гамарника, здесь все, за исключением самого факта самоубийства, является ложью. Ложью, тонко рассчитанной и точно нацеленной, наполненной ядом недоверия. В действительности же обстоятельства смерти Панаса Любченко вполне укладываются в русло проводившейся тогда политики избиения старой партийной гвардии. Из материалов проверки по делу П.П. Любченко усматривается, что он наложил на себя руки в результате обвинения его в антисоветской деятельности на пленуме ЦК КП(б) У. Из стенограммы этого пленума, состоявшегося 29–30 августа 1937 года. видно, что его участники, в том числе и Израиль Леплевский, недавно назначенный наркомом внутренних дел республики, обвиняли Любченко в буржуазно-националистической ориентации, ссылаясь при этом на показания арестованных «заговорщиков».

Любченко категорически отвергал предъявленные ему обвинения. Но все было тщетно. 30 августа он исключается из состава Политбюро и членов ЦК КП(б) У, смещается с поста председателя СНК УССР. В создавшейся обстановке Панас Петрович не нашел ничего другого, как пойти на самые крайние меры.

Бывший охранник П.П. Любченко – Д.В. Коновалов (сотрудник НКВД УССР), будучи допрошенным в июле 1956 года, показал, что на следующий день после смерти своего подопечного он в два часа ночи был вызван в приемную наркома Леплевского, где был обезоружен и арестован. В последующем с применением жестоких пыток от него добились показаний о том, что жена Любченко – Мария Николаевна якобы однажды под большим секретом передала ему (Коновалову) о роли мужа в руководстве подпольной украинской националистической организации^[290].

Подследственный Ткалун показал, что украинским национализмом он заразился с самого раннего детства. Еще в начальной школе учителя Рвач и Щербина якобы воспитывали его в национально-шовинистическом духе. Затем этот процесс продолжился в Сорочинской учительской семинарии. С Панасом Любченко, будущим председателем правительства Советской Украины, Петр Ткалун познакомился еще в 1910 году, приехав поступать в Киевскую военно-фельдшерскую школу, где тот уже учился на старшем курсе. По состоянию здоровья Ткалун в школу принят не был, однако знакомство с Любченко состоялось, чтобы затем продолжаться в течение нескольких десятков лет.

Наговаривая на себя и на Любченко, Ткалун в феврале 1938 года давал объяснения событиям двадцатилетней давности. На вопрос следователя: «А как Вы вступили в Коммунистическую партию? С какой целью?», он ответил: «В партию я вступил по прямому заданию Любченко… Когда я уезжал в Москву (в конце 1917 года. – Н.Ч.), он на прощанье, в виде наказа, сказал мне: «Обстановка может сложиться так, что мы долго не сможем повидаться. Запомни – главное это уметь вовремя сманеврировать, замаскировать себя, не показывать своего лица. Придет еще время, когда мы – националисты, будем действовать. Государственной партией стала партия большевиков. Если это понадобится, мы сможем и ее использовать в наших интересах, пробравшись в ряды партии и, таким образом, сохранив себя. Обман не должен тебя смутить. Цель оправдывает средства. Я так и сделал…»^[291]

Особенностью всех «романов», написанных подследственными в самых различных тюрьмах и следственных изоляторах Советского Союза, является то, что в них самым невероятным образом перемешаны 99% лжи с одним процентом правды. Причем, этот единственный процент правды относится не к содержанию тех или иных бесед и переговоров (они сплошь и рядом сфальсифицированы), а к самому факту этих встреч в служебной обстановке или вне ее. Процеживая сквозь мелкое сито подобные материалы, узнаешь много такого, что не вошло ни в один труд по истории СССР в целом и республик. в него входивших, в частности. Проиллюстрировать это можно и на следственном деле П.П. Ткалуна.