Бригада

      А Главный как гаркнет: стоп! Я еще никого не отпускал! Ты что, Алексеич, на фронте тоже, если ротный матюкнет, из окопов уходил, а? А ну кто мне скажет, почему мы немца победили? Ну-ка ты, Пономарев, у тебя глотка самая луженая, скажи, почему мы Гитлера раздолбили? Рыжий почесался, на меня смотрит. И замямлил: ну, да ну, да это, да еще это... Верно, Главный говорит, как с трибуны, по-писаному выступаешь. А кто еще скажет? Ну-ка, ну-ка? Кто еще мне одну главную причину назовет? Молчите? Тогда сам скажу. Разозлились мы, русские, очень. Да не на немца... На него чего злиться. На себя! Французы и англичане на Гитлера очень злы были, да что толку. На себя мы разозлились, вот в чем дело. Верно я говорю? Алексеич, верно я говорю? Вот так... Помнишь, как в сорок втором каждый волком выл от злости этой? Да что ж это такое?.. Да сколько ж можно, а? Чтоб этот фриц нашего русака пересилил? Да чтоб фашист этот нашего большевика в дугу согнул? Да сколько ж можно? И вот когда каждого - и кто в окопе сидел, и кто в штабах операции разрабатывал, и кто в тылу танки и самолеты строил - злость такая проняла: да неужто мы лучше "мессера" истребитель не сделаем? И сделали! И лучше и больше. Вот так, мужики. Так уж мы, русские, устроены. Здорово разозлиться нам надо, чтоб дело большое сделать... Мне сейчас злые нужны. Очень злые. Не на конструкторов и ученых. На себя! Это ж надо сколько миллионов, страшно сказать, мы здесь зазря сожгли! Вон оно лежит. Ждет вас! Неужто не одолеем?.. Ну, завел я вас, а? Или еще добавить? Видели, как ваш Николай Иванович задергался-то? Вот так... А не сделаем - самое нам с вами место в артели инвалидов. Детские соски делать. Такие дела, мужики... Очень важно это. В Кремле сегодня спать не будут. Это я вам точно говорю. Или мы американцам нос утрем, или... В общем, все, за дело...
      Я его эту речь до сих пор помню. Как и те двое суток. Жара стояла, как назло. Решили работать прямо через люки, вниз головой, не разбирая изделия. Время поджимало. И сейчас иной раз, веришь, ночью снится. Провода, провода всякие, разноцветные, пайки, катушки, лампы эти... Так во сне и работаю. Этот проводок пинцетом отожмешь, паечка блеснет, ты ее паяльничком аккуратненько, а соседские проводки оправкой пластмассовой отгородишь, чтоб не дай бог изоляцию не поджечь или распаять... И вот висишь вниз головой, в глазах круги красные, лицо кровью наливается, дышать тяжело... А вылезти нельзя: ждешь, когда олово потечет, чтоб сразу проводок освободить. В голове шум волнами, и вот видишь - олово уже задергалось, заблестело, тут не зевай, смотри в оба, не дай бог на соседние пайки натечет... И все, вся работа насмарку. Потом вылезешь, тампоны из ушей, носа вытащишь, легче дышать сразу делается... Тампоны зачем? А как же! А если пот или кровь из носа туда, на контакты, капнет? Электроника штука тонкая. Одна капля - и все, вся работа насмарку... Кое-как отдышишься, тампоны из ваты новые скатаешь и снова лезешь. Меня только Горелов подменял. Сашке я как себе доверял... Рыжий, правда, обижался, но уж тут не до него было. И то как-то, смотрю, Сашкины ноги из люка торчат и не шевелятся. Уже минуты три прошло как залез. Вытащил его, а у него лицо посинело. Водой побрызгали... Ничего, оклемался. И сразу опять полез. Я его назад. Погоди, Сашка, отдыхай. Моя очередь. А у него глаза, смотрю, дурные совсем уже сделались. Оттащили мы его подальше, уложили... Намучились мы с этими усилителями... Легко сказать перестроить... Ерфилов-то поставил их в лучшем виде и быстро. А регулировки эти чего стоили?.. Торчишь в этом люке, кряхтишь, в глазах уже плывет все, а отвертку не выпускаешь. А Главный все свое талдычит. Ну Алексеич, ну дорогой, ну еще чуток поверни. Влево... вправо... Ну все, отдыхай... Вылезешь, сядешь на корточки, а они у осциллографа столпились, вздыхают: нет, не то. Главный подойдет, присядет рядом. Алексеич, еще, говорит, надо конденсатор один поменять. Глубину обратной связи еще бы изменить. Видишь, на осциллографе пучок этот треклятый, никак его не уберешь... Лезешь опять. Тампоны из ушей вытащил, чтоб слышно было. Алексеич, ты в параллель ему такой же подпаяй, в параллель, сейчас подадим. Теперь покрути... Вот-вот... Нет, теперь убавь... Теперь прибавь. Лежишь, не шелохнешься, каждый палец, как у пианистов, занят. Этим конденсатор придерживаешь, этим резистор, этим пинцет и отвертку держишь. Только зубы свободны. В зубы другой конденсатор возьмешь, потом его пальцем перехватишь и туда его, к первому, в параллель. Опять не то... Отдыхай, Алексеич... Сядешь на закорки и уснешь... Потом тормошат. Глянешь на них, и страшно делается. Рожи у всех почернели, глаза впавшие... А Главный, откуда только силы у человека берутся? Врешь, говорит, сделаем! А сам и за слесаря и за оператора... Потом я вроде стал сознание терять. А может, засыпал так, не знаю... Есть-то почти ничего не ел. Обед привезут, а ничего в горло не лезет. Возили за тридцать километров. Все уже прокисшее. Главный больше всех ругался. Он термоса схватил и прямо в ворота выбросил. И солдата, что привез их, взашей вытолкал. Потом самый главный интендант приехал. С походными кухнями, с молоком сгущенным, шоколадом.
      Раз не выдержал я и слезу пустил. Самым форменным образом. Только-только я до двойного триода, помню, дотянулся, надо было ножки его отпаять и на магнитный усилитель провода перекинуть - полдня ковырялся, все проводки перебрал, пока до него добрался,- а меня вдруг за ноги схватили и выдернули из люка, как редиску из огорода. Думали, я там сознание, как Сашка, потерял. Я на цемент сел, слезы текут, остановиться не могу... Что ж вы, подлюки, наделали, а? Ведь я полдня туда добирался, уже в руках держал, уже распаивать начал, а теперь мне что же, все сначала начинать? Чистая истерика сделалась. Главный испугался, сел со мной рядом, обнял. Да ты что, Серега, успокойся, да у тебя ж вон кровь из носу хлещет! Мне ж твое здоровье дороже всех изделий! Да пропади они все пропадом! И на Николая Ивановича давай орать: ты что наделал? Ты почему мешаешь ему работать? Мало ли что тебе показалось! Он тебе не барышня кисейная, чтоб в обморок падать, он всю войну прошел! И опять ко мне. Ну, Серега, ну еще чуток, а? Ты ведь молодец, Серега, и ребята твои орлы. Таких, как вы, во всем мире нет. Ну еще чуть-чуть. И отдыхай... Я снова полез. Шатаюсь, а лезу. Рыжий крик поднял: не лезь туда, Алексеич! Давай я! Что ж это такое, кто это такие сроки нам дает? Пусть, кричит, кто сроки давал, тот и делает. Главный красный сделался, как рак, выкатил на него глаза, вон, кричит, чтоб духу твоего здесь не было! И по-всякому его стал костить. Ну, я-то позволить этого не мог. Это уж и меня касалось. Если он уйдет, говорю, я тоже уйду. Главный сразу остыл. Рукой махнул. Будто мне, говорит, больше всех надо. Не на меня работаете... Хоть все катитесь отсюда. Сам все сделаю! Вот так мы базарим, время теряем... Один Николай Иванович, будто его это не касается, осциллограф свой крутит, записывает. Потом сам полез в люк, подкрутил там что-то и опять к осциллографу. Вот так уже лучше, говорит, значительно лучше! Молодец, Сергей Алексеевич! Главный - да ну! И к нему сразу кинулся. И все сразу - инженеры какие были, слесаря - к осциллографу бросились. Николай Иванович встал, место Главному уступил, смотрите сами, говорит. И к Рыжему подходит. С самого пот градом, но держится.
      Что вы, Виктор, зря нервничаете? - спрашивает. Это начальству за его переживания большие оклады положены, а вам совсем за другое платят. Ну а что касается сроков, то никто их с потолка не назначал. Газеты читаете? Знаете, наверное, какое через несколько дней открывается совещание? Так вот мы здесь для наших дипломатов козырного туза готовим. Сделаем наше изделие, запустим его в заданный район - вот тогда с нами сразу по-другому заговорят. Они только такие доводы во внимание принимают... А без нашей работы нынче любая дипломатия гроша не стоит. Так что вы эти разговоры оставьте... Дипломаты ваши гайки крутить не будут. Не умеют они этого. И вас на их место не посадишь. Там криком никого не возьмешь. Так что мы все здесь не просто так работаем, чтоб изделие сдать и деньги за это получить. Мы с вами важную дипломатическую миссию выполняем. Так бы сразу объяснили, Пономарь заговорил, а то сроки, как прокурор, дают непонятно почему, никто толком объяснить не может... Я его подталкиваю, ладно, ладно, дипломат, шевелись, лезь теперь ты в изделие, мы-то с Сашкой все, дошли уже, не бойся фрак-то испачкать...
      Да... Вот такие дела были. Не помню уже, как кончили. И очнулся уже в автобусе. Главный сидит надо мной и по волосам меня гладит, увидел, что я глаза открыл, и сразу руку убрал. Лежи, Серега, хрипит, теперь лежи. Отдыхай. На-ка вот коньячку. Армянский, видишь? Такого Черчилль не пил. Мне этот генерал-интендант дал для вас. Отхлебни, сразу оживешь... Приедете и отсыпайтесь. Сколько влезет. Трех суток хватит? Ну вот... А потом на охоту поедем. На сайгаков. Всех твоих ребят возьмем. Выпил я коньяку из крышечки, чувствую, и правда в себя прихожу. Голова еще кружится, в ногах слабость, но так ничего вроде... Ребята, смотрю, все как наповал спят. А мне уже и спать не хочется. Когда приехали, ребят еле растолкали. Они только до коек добрались и опять все полегли. А на меня нашло что-то. Ну ни в одном глазу! Не хочу спать, и все! А как глаза прикрою, так опять эти провода, провода-синие, белые, зеленые, - резисторы красные, конденсаторы желтые, пайки серые так и мельтешат... И в носу вроде опять канифолью потягивает. Что делать? А как раз суббота была. Пошел в Дом офицеров. Иду, пошатываюсь... Смотрю, "Карнавальная ночь" идет. Мне о ней сынки раньше мои писали. Посмотри, мол, батя, обязательно. Умора такая, что ой-ой-ой... Пришел. Взял билет. Сел на свое место и сразу отключился. И проснулся через сутки у себя на койке. Кто меня тащил, кто раздел, кто уложил - без понятия... Ребята тоже по одному просыпаются. Сидят молчком, позевывают, курят... Попробовали в домино или в шашки сыграть - не играется, душа не лежит.
      Пошли на улицу. А куда пойдешь? Будний день. Все закрыто. Народу никого. Думали, может, пиво в бане будет, жарко все же... Так нет. Баня закрыта. Слоняемся, как сонные мухи, руки в карманах, чего-то хочется, вот не хватает чего-то... А чего - сами не знаем. Пошли в Дом офицеров. Кино только по вечерам показывают. В читальне газеты и журналы полистали - опять неохота нашла. Встали, пошли... Вижу, на одной двери написано "Киномеханик" и "Посторонним вход воспрещен". Толкнулся туда. Сидит там такой опухший от сна малый и коробки с лентами по одной перебирает. Воротничок расстегнут, во рту сигаретка, а глаза аж заплыли. Слышь, говорю, солдатик, уважь людей, покажи нам "Карнавальную ночь". А то мы ее, понимаешь, проспали позавчера. Меньше пить, говорит, надо. И дверью, дядя, когда закрывать будешь, не очень хлопай. Сашка Горелов меня за рукав тянет, да ладно, говорит, Алексеич, пойдем от греха подальше.
      Давай-давай, киномеханик говорит, а то сейчас патруль вызову, пусть разберется с вами, почему в рабочее время тут шатаетесь. Рыжий, понятное дело, взвился. Ах ты салажонок неумытый! Да ты с кем разговариваешь, а? Да я тебе сейчас за такие слова... Я его за рукав схватил, из будки тащу, а к нам в это время какой-то подполковник незнакомый - он мимо проходил - подскочил. Что за шум? А ну тихо! Кто такие?
      Киномеханик тот как сидел - с места не сдвинулся. Да вот, товарищ подполковник, говорит, промышленники тут ходят, матерятся. Требуют, чтоб я им кино показал. Угрожают еще...
      Подполковник нас спрашивает: вы из какой организации? Кто ваш ответственный? Почему в рабочее время здесь ходите? Где ваши документы?
      Мы струхнули, конечно, порядком. Показали ему документы. Он их посмотрел, ах вот вы кто, говорит. Вернул нам и киномеханику - покажи им все, что у тебя есть. А тот головой качает: не, товарищ подполковник. Не буду я им ничего показывать. У меня приказ есть, чтоб в рабочее время кино не показывать. Буду я еще из-за них аппаратуру вскрывать и пленку гонять.
      Подполковник спокойно ему так - за это я, мол, отвечу кому надо, а ты покажешь им все, что они захотят. Даже то, чего у тебя нет, достанешь и покажешь. И чтоб они всем довольны были, понял? А теперь повтори приказ.
      Киномеханик нам с перепугу до самой ночи картины крутил, "Карнавальную ночь" так три раза смотрели. Очень ничего фильм. И сейчас бы с удовольствием посмотрел... Мы и потом - Рыжий надоумил, кто ж еще - как чуть освободимся, так прямо к киномеханику в будку. В любое время. Желаем, мол, кино посмотреть. Без звука показывал... То есть звук-то был, но не гоношился уже... Да, а изделие то в воскресенье запустили. Прямо в заданный район, за тысячи километров угодило. Это мы уже потом от Главного услыхали, когда с ним на охоту ездили. В воскресенье-то без задних ног дрыхли...
      И совещание в верхах прошло как надо. Это уже во всех газетах было.
      Словом, так я там и остался. Во второй раз. И вот думаю...
      Незаметно это как-то происходит. Вроде как внуки подрастают. Они уже и ростом и умом тебя превзошли, а все кажется, что еще детишки малые, только-только с рук сошли. Вот так и в нашем деле. Изделия все сложнее, все непонятнее. По-старому - давай-давай да на коленке - их уже не сработаешь. И видишь: около них уже молодые крутятся. И грамотные все ребята, серьезные. Не по себе даже стало. Привык, понимаешь, чтоб все через мои руки проходило... Спохватился, да уж поздно. Годы не те, чтоб снова за парту садиться и в электронике нынешней разбираться.
      Сижу, бывало, себе в домике, обед стряпаю. На пуски эти меня зовут, а я ноль внимания. Едут без меня. Или рыбку на берегу ужу. Спиной еще повернусь. Пустят и пустят, мне-то что. Вот так сижу и равнодушие изображаю.
      Сглазить, говоришь, боялся? А может. Может, и так. Только когда загремит, екнет во мне что-то, сидишь и думаешь: ну не дай бог рванет, не дай бог... Должно, с тех первых пусков такое осталось. Уже сколько их проводил, а все как первый раз замужем...
      Витька Пономарев еще работает. Сам теперь бригадирствует. Героя ему дали. Не подступишься. Ну а Сашка и Степаныч со мной до самой пенсии трубили. Видимся. Не часто, правда... Тоже, поди, вспоминают. Только каждый про свое. Это уж как водится.