Школа террористов

      Чтобы меньше волноваться, снова погружаюсь в размышления.
      Максим Петрович завладел каким-то путем разоблачающими преступников документами, за что поплатился жизнью. Кто эти преступники? Поначалу я был почти убежден, что это кооператоры Гарфинкеля. Но Максим Петрович с ними жил дружно, и, когда они строили нам сто боксов, никаких трений, конфликтных ситуаций не возникало. А вот пристройка... Гарфинкель, похоже, не врет, что он не имеет к ней отношения, поскольку малые стоянки прерогатива районного начальства. И Кузьмин, можно сказать, подтвердил это. Без разрешения Максим Петрович не рискнул бы начать строить, значит, предисполкома дал "добро", обещая потом и письменно узаконить пятидесятибоксный гараж. И вдруг что-то случилось...
      Почему Максим Петрович скрыл от меня, что перешел на личный контакт с Кузьминым? Не хотел разоблачать высокое начальство? Вероятно. И тот, видимо, предупредил: "Ни одна душа..." Что в деле замешано большое начальство, подтверждает поведение следователя Анчуткина: горячо начал и быстро скис, склонился к версии несчастного случая - угорели-де... И следов документов не найдут.
      Возможно, что это те самые бумаги, которые пропали в воинской части, на отпущенные стройматериалы для детского сада. А возможно, и другие, более важные. Очень уж старательно охотится за "ими Василий Васильевич. Хотя у преступной шайки хорошо поставлены слежка и информация, она здорово просчиталась, решив, что обладателем компромата являюсь я. Почему они пришли к такому выводу?..
      Катастрофа на дороге - первое серьезное предупреждение за несговорчивость... Преступники уверены, что документы не пущены в ход... Значит, должен последовать очередной шаг, чтобы заполучить их? Видимо, Динино подтверждение, что документы у меня, как я проинструктировал её, отсрочит их приговор, они будут искать новые пути к "урегулированию конфликта". А посему мне нечего особенно опасаться, надо, наоборот, дать возможность Василию Васильевичу выйти на меня и повести за собой в логово сообщников.
      Вспомнился дом в Потаповском. Что там - временное пристанище или прикрытый вывеской государственного учреждения штаб?
      Сегодня четверг, как раз день приема посетителей. Посмотрел на часы половина седьмого. Через полчаса магазин закроется. А звонка все нет. Дальше ждать нельзя.
      Набираю номер телефона "Наташи".
      - Магазин слушает, - отвечает приятный женский голос.
      - Добрый вечер. Будьте так любезны, пригласите к телефону Дину, прошу как можно ласковее - верный способ добиться успеха.
      - Это Игорь Васильевич? - спрашивает женщина.
      - Он самый.
      - Диночка просила передать вам, что за ней приехал Кузнецов, что вы должны помнить его. И они уехали. Ах, умница Дина. Сумела предупредить...
      - Давно они уехали?
      - Минут пятнадцать назад.
      До Потаповского переулка езды от "Наташи" минут десять, а что они поехали туда, я не сомневался. Минут двадцать проговорят. Потом Дина будет искать телефон-автомат. Надеюсь, у неё хватит сообразительности проверить, не следят ли за ней. Лучше позвонить из метро. Ближайшее - "Кировская". Еще уйдет минут десять. Итак, надо ждать ещё минут сорок. Что ж, подожду, торопиться мне некуда.
      А мысли одни беспокойнее других начинают сверлить голову. Берет не случайно оказался свидетелем дорожно-транспортного происшествия, не случайно и топил меня. А водитель "волги" рьяно защищал... Если я догадался об этом, мог догадаться и Берет. Какой вывод он должен сделать? Что за мной следят. А если так, значит, и за Диной?.. В таком случае, Кузнецов не поехал бы за ней...
      Нет, пока мы никакого повода нашим противникам насторожиться не дали...
      А звонка все нет. Стрелка часов будто застыла на месте. Я сходил в буфет, взял бутерброд с колбасой, чаю, но в горле пересохло, и ничего не лезло.
      Вернулся в кабинет. Тишина давила, нагнетала страшные мысли: над Диной издеваются, пытают, насильничают.
      И я не мог сидеть на месте, ходил по кабинету от стены до стены. Вот не думал, что буду за неё так переживать.
      Настенные часы пробили восемь. Больше я не мог оставаться безучастным. Набросил куртку и чуть ли не бегом направился к машине. На улице темно: небо затянули низкие черные тучи, в воздухе снова закружили мокрые хлопья снега. Запоздалые пешеходы торопливо семенят к метро, к автобусным остановкам, кутая лица в воротники пальто. Прескверная погода, никак не весенняя Я достал пистолет, загнал патрон в патронник и, поставив на предохранитель, сунул во внутренний карман; "жигуленок" послушно покатил по Хорошевскому шоссе.
      Потаповский переулок. Тихое, малолюдное место с дореволюционными ещё домами, загроможденными всякими сараюшками, клетушками, дворами с металлическими изгородями Спрятаться здесь от постороннего глаза или уйти глухими проходами между домов от преследователя нетрудно, потому, возможно, и облюбовали себе здесь гнездышко "личности" - воротилы современной теневой экономики...
      Я проехал мимо дома с небольшим козырьком и высокими каменными ступеньками. Напротив него стояла черная "волга" с государственным номерным знаком: 03-86 МГС - Московский городской совет.
      На втором этаже, где, по словам Дины, расположен кабинет того самого кагэбэшника, который взял с неё обязательство, горел свет. А внизу, у подъезда, даже плохонькой лампочки нет. Возможно, Дина сейчас там, докладывает "шефу" о вчерашнем дорожно-транспортном происшествии, о поездке к моей матери?
      Что мне грозит, если я немного понаблюдаю за этим домом? Отгоню подальше машину и найду укромное местечко. Правда, Горелый предупреждал: "Никакой самодеятельности". А я и не буду ничего предпринимать, только понаблюдаю. Надо же узнать, здесь Дина или нет, все ли с ней в порядке. Да и какой же я журналист, если хочу написать о преступной банде, не испытав духа мафиозной обстановки, напряженности и страха? Для того чтобы описать бой с моджахедами, я летал на высадку десанта в горах, участвовал в перехвате каравана с оружием. Там было поопаснее и пострашнее.
      Сворачиваю в Кривоколенный переулок. Сквозь арку, ведущую в небольшой дворик, вижу две машины. Припарковываю к ним свою, закрываю двери на замок и иду к "заветному" домику.
      Мокрый снег усиливается, крупные ошметки летят в лицо и обдают мерзким холодом. Никогда не видел улиц Москвы такими пустынными, темными, зловещими. Будто в черных проемах арок, за углами домов и за тумбами притаились убийцы. И ветер беснуется остервенело, завывает так надрывно, что на голове волосы встают дыбом Я шел, засунув руки в карманы куртки, которую специально держал в машине - в шинели ездить неудобно, - сжимая рукоятку пистолета со снятым предохранителем, не обращая внимания на залепляющий глаза снег. Бегло, но внимательно осматриваю каждый закоулок, каждый предмет, за которым мог спрятаться мой враг.
      Прохожу мимо дома с небольшим козырьком и высокими массивными ступеньками. Напротив по-прежнему стоит "волга" с выключенными огнями, а окна второго этажа ярко освещены, но кто там - не видно.
      Сворачиваю в калитку противоположного двора, нахожу наиболее темное место между домами и застываю за бетономешалкой, брошенной строителями после ремонта. Отсюда хорошо виден подъезд таинственного дома с таинственными обитателями Рассчитываю рассмотреть их, когда они будут выходить, открыв двери, - лестница-то должна быть освещена.
      Стою минут пятнадцать и чувствую, что начинаю застывать - мерзнут ноги, несмотря на утепленные ботинки, ветер пробивает брюки, забирается под куртку Но терплю, беззвучно пританцовывая, шевелю пальцами. Помогает плохо А в освещенном кабинете даже тень не мелькнет в окне.
      Со стороны улицы Чернышевского появляется человек Мужчина. Шагает быстро, наклонив вперед туловище. Так торопится, что головой не поведет
      И снова тишина, если не считать разбушевавшегося на все голоса ветра. Ноги начинают примерзать к подошве, брюки обжигают кожу, словно накаленное морозом железо - одежка моя совсем не для засад, так можно ОРЗ подхватить
      Внезапно свет на втором этаже гаснет Я напрягаю слух и зрение.
      Через минуту вижу, как открывается дверь "заветного" подъезда. Выходят двое. Один долго возится с замком: никак, видно, не попадет в замочную скважину. Когда садятся в машину и в салоне вспыхивает свет, узнаю предисполкома Кузьмина. Второй, по описанию Дины, Кузнецов - солидный, представительный.
      "Волга" уезжает. Выбираюсь из своего укрытия, подхожу к двери. Дергаю за массивную ручку - куда там! И тишина. Видимо, Дину отпустили раньше. А если и не отпустили... Надо позвонить ей домой, потом Горелому...
      Подталкиваемый ветром, устремляюсь по переулку к месту стоянки моего "жигуленка".
      Сбавляю шаг лишь во дворе, где припаркована машина. Внимательно осматриваюсь вокруг. Никого и ничего подозрительного.
      Руки закоченели, и я с трудом попадаю ключом в прорезь замка. Открываю и с облегчением буквально падаю в кресло. Кабина ещё не остыла, а возможно, так показалось после пронизывающего ветра. Дую на руки, чтобы быстрее их отогреть, и включаю зажигание. Выезжаю на Потаповский и вижу впереди на том же месте "волгу" с номером 03-86 МГС. До неё оставалось метров двадцать, как внезапно вспыхнули фары дальнего света, тут же я ощутил затылком холодное дуло пистолета.
      - Тормози, падла! - раздался властный, угрожающий голос.
      Предательски дрогнули ноги и руки, я нажал на тормоз и выключил сцепление. По спине покатились холодные капли пота. Вот так влип! Охотился на шакалов и сам попал в капкан.
      От "волги" отделился человек и направился к нам. Зашел с правой стороны, повелительно указал на кнопку защелки.
      - Открой! - прикрикнул сидевший сзади, тычком ствола заставляя поторопиться.
      Приходится подчиниться. В голове каша - мысли о спасении одна нелепее другой проносятся роем. Как достать пистолет? Стоит сунуть руку за пазуху... Нет, ничего не получится. Вспоминаю о Горелом, он утверждал, что у меня надежное прикрытие, глаз не будут спускать, и это несколько успокаивает.
      На сиденье рядом опускается парень с усиками, тот самый, кто "пас" меня в домжуре после предупреждения Василия Васильевича.
      - Поехали, - повелевает он, указывая рукой вперед.
      - Куда? - голос у меня охрип, в горле сухо, будто песком забило.
      - Куда прикажем. Пока прямо. На Чернышевского - налево.
      Усатик лезет ко мне за пазуху и извлекает "Макарова". Профессионал, сразу нашел. Когда он наклоняется, окончательно убеждаюсь - тот самый.
      - Докатался? - спрашивает он иронично. - И кого ты тут высматривал? Он оттягивает затвор пистолета и хмыкает. - Ты смотри, даже патрон в патронник заслал, с предохранителя снял. И в кого ты собрался стрелять?
      Я молчу и с досадой усмехаюсь над собой: вот тебе и безотказный верный друг... Как я не посмотрел на заднее сиденье? Должен, обязан был посмотреть! Замерз, видите ли, мамкин сынок. Вот и придется за лень и глупость расплачиваться жизнью. Сознание своей беспомощности вдруг так озлобило меня, что страх прошел, мною овладела решительность и отчаяние умереть достойно. Если не удастся остановиться где-нибудь около дежурного милиционера, врежусь на скорости в дом или столб, уйти им не дам. Столько мне, видно, на роду жить отпущено. В Афганистане под пулю не попал, так дома свои мафиози-подонки прикончат... Дешево я им не дамся, этих двух, во всяком случае, постараюсь уделать.
      Усатик словно прочитал мои мысли, посмотрел на меня пронзающе; положил руку на колено рядом с рулем, предупредил:
      - Не вздумай ерепениться, все равно не успеешь.
      - А чего он? - ткнул меня снова в затылок дулом пистолета задний. - А то я быстро его...
      Мы выехали на улицу Чернышевского, свернули налево и пересекли Чистопрудный бульвар.
      - Теперь налево, - скомандовал задний, я рассмотрел его в зеркало: крепкий здоровенный детина с квадратной физиономией, какие бывают у тупых и жестоких людей. Нос широкий, приплюснутый, как у туземца, лицо плоское и бесчувственное.
      Не доезжая до "Современника", повернули в переулок направо.
      - Рыжая сучка предала нас, коль он тут ошивался, - сказал Туземец и ещё раз ткнул меня в затылок пистолетом. - Привез?
      - Кого? - прикинулся я дурачком.
      - Не кого, а чего. Забыл, о чем с тобой Василий Васильевич говорил? Или вчерашний урок не пошел впрок?
      Вот и доказательство. Если б его прищучить, Туземец все бы выложил. Усатик - посерьезнее, сидит, чуть подавшись вперед, - весь внимание, как взведенный курок, готовый сорваться при малейшем прикосновении...
      Я не ответил. Смотрю вперед и выжидаю удобного момента, чтобы до отказа нажать на газ и ударить правым бортом о препятствие - силы удержать баранку у меня хватит и времени на это много не требуется.
      - Стой! - приказывает Усатик в темном закоулке, обрывая последнюю надежду. - Выключай зажигание. Давай документ!
      - Какой же дурак возит с собой ценные бумаги, - говорю я как можно спокойнее, если можно назвать это спокойствием: нервы натянуты, как плохо скрученная веревка, с помощью которой пытаюсь вытащить из бурной речки терпящий бедствие плот - оборвись хоть одна нитка, и все полетит в тартарары: этому придурку ничего не стоит выстрелить.
      - Тебя ж предупреждали!
      - Василий Васильевич слишком мелкая сошка, чтобы иметь с ним дело. - Я злился на себя из-за своей беспомощности, голос мой дрожал и срывался.
      - Ты гляди, какой смелый, - усмехнулся Туземец. - Может, тебе самого шефа подать на переговоры?
      - С тобой, во всяком случае, не собираюсь обсуждать этот вопрос. ("Надо как можно дольше тянуть выяснение обстоятельств - должен же кто-то из моего прикрытия подоспеть, - мелькает мысль. - А ещё лучше заманить бы их ко мне на квартиру - уж там-то наверняка кто-то подстраховывает".)
      - Заговоришь, ещё как, - грозит Туземец и командует напарнику: - Ну-ка выверни у него карманы. Усатик проворно сует руку под куртку, достает документы, блокнот с последними записями для газеты, кошелек. Раскрывает его и присвистывает.
      - Небогато живет советское офицерство, всего пятерик, на штраф не хватит, если гаишник прищучит.
      - Вы заплатите, - вкладываю я в слова двоякий смысл.
      - Возможно. Но пока платить будешь ты, - понимает намек Туземец и подсказывает - - В бардачке проверь, - и до боли нажимает стволом в затылок. - Может, скажешь?
      - Перестань тыкать своей дурой, это тебе не поможет. Повторяю: ценных бумаг с собой не вожу.
      - Подскажи тогда, где ты их спрятал. Может, в своей задрипанной шестнадцатиметровке?
      - Хоромами пока не обзавелся, не ворую.
      - Ну да, шантажировать и вымогать легче, зато дают больше. По статье, - уточняет Туземец. - А что касается твоей шестнадцатиметровки, так пока ты со своей кралей в домжуровском ресторане забавлялся, мы каждый закуток обшарили.
      Новая волна злости на Дину обожгла сердце - вот зачем она уговаривала "обмыть" её прогрессивку... Но не место и не время заниматься анализом прошлого, которого не вернуть, не поправить, надо придумать что-то, чтобы продлить будущее, заманить их к себе...
      - В твоих хоромах тоже каждый может найти твою захоронку? - подбросил я кость обложившим меня зверям. И её тут же подхватил Усатик.
      - Ты уверен, что не там? Туземец пожал плечами.
      - Я уверен, что, когда мы его утюжком станем гладить или в задницу паяльник вставим, он на блюдечке нам все поднесет. Присмотри-ка за ним. Он убрал пистолет от затылка и достал из-за пазухи маленькую портативную радиостанцию. Приоткрыл боковое стекло, высунул наружу антенну. Щелкнул выключатель, и за спиной слабо зашуршало. - "Десятый", я "Два-два", вызываю на связь.
      Тут же отозвался мужской голос, показавшийся мне знакомым.
      - "Десятый" слушает.
      Не зря Горелый предупреждал, что эти мафиози оснащены первоклассной техникой.
      - Задание выполнил, но груз ещё не готов.
      - Выяснили, откуда забирать?
      - Похоже, с базы, уточнять придется на месте.
      - Когда там будете?
      - Минут через сорок. Еще вот что: стюардесса, кажется, заболела.
      - Знаю. Конец связи.
      Под авиаторов работают, сволочи, чтоб не сразу раскусили, если засекут эти переговоры. Кажется, Дину разоблачили. Тогда плохи её дела, как и мои..
      "Два-два" убрал радиостанцию и снова приставил пистолет к затылку.
      - Трогай, Достоевский. Надеемся, дома у тебя найдется утюжок?
      Спину обдает жаром, будто раскаленный металл уже коснулся тела, но я тут же отогнал видение надеждой: едем ко мне на квартиру, а дома и стены помогают - там есть кому защитить меня. И тут же окатывает леденящая волна - ночевать-то я собирался в квартире матери, о чем предупредил Горелого; значит, прикрытие будет в другом месте. Остается одно - врезаться в столб или ещё во что-нибудь.
      Только взялся за ключ зажигания, как Усатик отстранил мою руку.
      - Дай-ка я за руль сяду. - Вытащил ключи (сообразительный), вылез из кабины и зашел со стороны водительского кресла. - Двигайся.
      Мне ничего другого не оставалось. Рушилась последняя надежда: в моей "задрипанной шестнадцатиметровке" тоже кое-что можно предпринять - на кухне на стенке справа висит набор ножей; один из них для разделки мяса, очень удобный и острый. И схватить я его могу сразу, едва переступив порог. На балконе тоже есть оружие, и тоже справа, на подоконнике - топорик, которым я мастерил нечто для хранения овощей и забыл убрать. В общем, надо не расслабляться и не терять веру..
      Усатик включил зажигание и неспешно развернулся в обратную сторону.
      - Ты куда? - недовольно поинтересовался "Два-два".
      - Проверим, не увязались ли топтуны.
      - А-а. Не вылезай только на центральные, там быстро засекут.
      - Не боись. Боксер, - улыбнулся Усатик, - прорвемся
      Боксер, видимо, кличка Туземца, "Два-два" - позывной. А как в мафиозном мире величают Усатика? Он моложе Боксера лет на пять и выглядит по сравнению с ним хлюпиком - узкоплечий, длинношеий, с маленькими женскими руками, так что вырвать "баранку" силенок у меня хватит. Какая же у него кличка? Я бы дал ему - Сморчок.
      Надо выбрать удобный момент, когда он будет сосредоточен, достаточно секунды, чтобы крутануть "баранку". Но он очень насторожен и внимателен.
      Боксер убрал от затылка пистолет - снова выехали на Чистопрудный бульвар, здесь светло.
      - Давай к Трубной, - торопит он.
      Сморчок петляет из переулка в переулок, стремится, где потемнее. Когда отъезжаем от центра, он сбавляет скорость и жалуется с грустью:
      - Сегодня снова занятия пропустил, этого хмыря велели пасти. А ты сдал на "красный пояс"?
      - Когда? Наш Идол совсем озверел - то туда, то сюда, и все нас, будто других нет. Скажу откровенно, самбо мне больше нравится. Каратэ - в кино красиво, а примени его вот в такой ситуации. Но сейчас не до приемов.
      Он и вправду спортсмен... Уцелеть бы, раскрутить их шайку!
      Где же мое прикрытие? Хотя бы какая-нибудь машина случайно увязалась за нами, припугнула бы их. Нет, ни машин, ни топтунов, как называют специалистов по слежке блатники и преступники. Настроение мое окончательно падает, когда подъезжаем к дому, где я живу, - здесь тоже пусто, если не считать безгаражных машин соседей, ржавеющих под открытым небом зимой и летом "Может, в подъезде или на лестничной площадке?" - хватаюсь я за последнюю соломинку надежды.
      Поднимаемся на лифте. Не зря кто-то из умных людей окрестил подобные ситуации законом подлости. Даже соседи словно сквозь землю провалились - ни души
      Мои противники стоят вплотную по обе стороны, готовые в любой миг пресечь любые мои попытки к спасению.
      Вот и заветная дверь со счастливым номером 88 - так утверждают соседи, и Дина это отметила в первый день посещения моей обители.
      Руки предательски дрожат, но я умудряюсь сразу попасть ключом в замочную скважину и, осененный мыслью, что в коридоре темно, надо этим воспользоваться, поворачиваю ключ лишь наполовину, щелкаю им, будто бы заело. Мысли стремительно мелькают в голове, восстанавливая в памяти все, что находится в коридоре и что можно использовать в качестве оружия. Вешалка для одежды. Тумбочка для обуви. Вешалка с одежными щетками. Японский зонтик в футляре... Не густо. И все это - разве что муху прихлопнуть...
      - Есть! Есть!" - чуть ли не крикнул я, вспомнив, что на тумбочке под обувью я оставил утюг - торопился на службу и не отнес на кухню, где постоянно храню его. Им-то уж можно уложить хотя бы одного: открою и, не включая света, схвачу...
      Но... человек предполагает, а судьба располагает. Усатик отбирает у меня ключ, открывает дверь и, оттеснив меня плечом, первым входит в прихожую. Включает свет. Рвется последняя ниточка. А когда вижу, кто выходит нам навстречу, окончательно остолбеваю - передо мной наш благодетель председатель кооператива Граф Инкель и... Сурен Самсонович, "верный" сторож стоянки. А я-то ему доверял! Даже ключ от собственной квартиры однажды оставлял, уезжая в командировку. Вот он и воспользовался...
      - Проходи, проходи, писатель, - насмешливо и зло цедит Граф Инкель сквозь зубы. - Раздевайся, ваше благородие.
      Я медлю. Утюг вот он рядом, слева, но все настороже, мне и нагнуться не дадут.
      - Ну! - толкает меня в бок дулом пистолета Туземец. - Или тебе помочь? - Он уже тянет руку к замку куртки, я отстраняю её и раздеваюсь. Иду за Идолом - уверен, его кличка и вполне соответствующая - в комнату.
      - Привет, председатель, - скалит прокуренные зубы Сурен Самсонович. Что-то совсем забросил нашу стоянку, мы уже соскучились.
      - Заткнись! - обрывает его Граф Инкель. - Садись, - властно указывает он мне на стул у стола. - Значит, вчерашний урок не пошел тебе впрок, повторяет он слова Туземца, - решил воевать с нами. И сколько ж у тебя помощников?
      - Много, - отвечаю я дерзко, чтобы припугнуть его. - Во всяком случае, хватит, чтобы прихлопнуть вашу шайку.
      - Врешь, - продолжает усмехаться Идол. - На сто тысяч много не надержишь. Или ты теперь больше запросишь? Знаете, что он натворил? обращается он к Туземцу и Усатику - Сурен Самсонович, видимо, уже в курсе. - Вы во сколько уехали от хазы?
      - Не было ещё и десяти, - отвечает Туземец.
      - В двадцать один сорок пять, - уточняет Усатик.
      - А ровно в десять его дружки ухлопали Кузьмина, ранили Василь Василича. - Идол поворачивается ко мне. - И ты надеешься, что запугал нас этим? Да ты сейчас так нам за них заплатишь, что маму проклинать станешь, зачем тебя родила.
      - Да как же?.. Там никого, кроме нас, не было, - удивляется Усатик.
      - Были, как видишь. На это у них ума хватило: его вместо приманки пустили; и пока вы вдвоем пасли его, они Кузьмина ухлопали. Сейчас он нам расскажет, кто это сделал. Ты не забыл свою жалейку? - повернулся он к Сурену Самсоновичу.
      - Зачем обижаешь, дорогой? Сурен никогда ничего не забывает. - Наш сторож и мой помощник достает из внутреннего кармана куртки небольшой паяльник и смотрит на меня с ухмылкой. - Прекрасный инструмент, председатель. Играет - слезы текут.
      - Теперь понятно, кто помог Максиму Петровичу угореть, - говорю я с ненавистью, - у этого палача не дрогнет рука, и он с удовольствием будет издеваться надо мной. Отблагодарил за то, что он тебя на стоянку взял.
      Сурен оскалил свои крупные, давно не чищенные зубы, по краям которых чернели камни.
      - Ты прав, председатель, Сурен не забывает ни добра, ни зла: с Петровичем у меня были свои счеты.
      - Твой Сарафанкин взял его по моему велению, - пояснил Граф Инкель. Кстати, небескорыстно, тысячу с него слупил. Помощник твой был великий стратег, вначале решил из-под моей опеки ускользнуть, напрямую на Кузьмина вышел. А когда документиком обзавелся - в рэкетиры подался Но аппетит у него был куда меньше твоего, он двадцатью тысячами ограничился
      Для чего он это говорит мне? Или не мне, перед своими помощниками отчитывается, что, мол, вот рэкетиры выудили у него двадцать тысяч. Я не верил ни одному его слову.
      - Врешь ты все. Никаких денег Максим Петрович у тебя не брал.
      - Не брал, потому что не дали. - Он вдруг удивленно изогнул брови. Может, и ты не требовал сто тысяч?
      - Сто тысяч? - у меня глаза полезли на лоб. - Это когда же?
      - Запямятовал, товарищ капитан? - Но усмешка сползла с лица, и он менее уверенно продолжил: - Или ты думаешь, что я по телефону твой голос не узнал?
      - С твоим слухом в консерваторию бы.
      Ирония, кажется, подействовала, он усомнился ещё больше в достоверности телефонного абонента.
      - Тогда ответь, зачем ты пожаловал ко мне после похорон Сарафанкина?
      - Я в твоем кабинете требовал с тебя сто тысяч? - Я был вне себя и еле сдерживался, чтобы не броситься на него.
      Гарфинкель сурово посмотрел на Сурена.
      - Кто ещё мог знать и звонить?
      Сурен растерянно пожал плечами.
      - Некому больше. Они с Сарафанкиным были не разлей вода.
      - Так, - Гарфинкель начальнически прихлопнул по столу ладонью. Допустим, звонил не ты. Но ты не будешь отпираться, что документы у тебя? Он сверлил меня своими ледяными серыми глазами
      Тут моим возражениям он не поверил бы ни за что - зачем мне было затевать такую опасную интригу, за которую можно поплатиться жизнью, и я с сожалением подумал, что идея моя разоблачить преступников кончается крахом сам ловец попал в ловушку. Даже если удастся убедить их, что у меня нет никаких документов, в живых они меня не оставят - таких свидетелей лучше не иметь. А может, не все ещё потеряно и есть шансы дальше поводить их, как хищных рыб на блестящую приманку? Судя по тому, что Гарфинкель приехал сюда, встречается с заказчиками, сам ездит по организациям и учреждениям выбивать дефицитный материал, вряд ли он является главным в этой шайке; вероятнее всего, он чуть повыше рангом Туземца и Усатика и потому...
      - Документы у меня есть, но не про вашу честь, - отвечаю как можно наглее: наступление, как утверждают стратеги, лучший вид обороны затрудняет противнику правильно оценить силы, заставляет его делать ошибки. - Произошла маленькая накладка: звонивший посчитал себя за босса.
      - Ну и что? Документы нужны мне.
      - Коль нет ста тысяч... - я даже усмехнулся. Гарфинкель покрутил головой.
      - Сам нахал, встречал нахалов, но такого наглеца вижу впервые: в твоем-то положении ставить условия? Да ты сейчас сам нам в придачу тем задрипанным документам все свои гонорары предлагать будешь. - Он взглянул на наручные часы. - Кстати, вчера твои документы кое-чего стоили, а сегодня грош им цена-бронетранспортер на месте и теперь попробуй докажи, что его не списали и не отправили на металлолом.
      Вот, оказывается, какие им нужны были документы: купили в воинской части подлежащий ремонту бронетранспортер, перепродали его, а теперь, когда он доставлен на место - не иначе как в Армению, где формируются отряды боевиков, - начальник рембазы оформил документы, что сдал его в металлолом.
      Ах, если бы вырваться из лап этих садистов!. И никаких признаков присутствия охраны Неужели снова оставили они меня один на один с бандитами? Да и не велика персона, чтобы охранять меня пуще ока. У них других забот хватает Хоть бы телефон зазвонил!
      - И знаешь, сколько мы получили за твой задрипанный броник? Пятьсот тысяч На всех, - уточнил Граф Инкель - А ты один хотел отхватить пятую часть?
      - Почему один? У меня тоже есть и начальники, и подчиненные, - я любыми способами затягивал разговор: должны же меня хватиться опекуны!
      - И много у тебя их? - недоверчиво сощурился Граф Инкель. Рассказывай лучше без жалейки - пренеприятнейший инструмент, скажу тебе по секрету, и я не любитель таких зрелищ.
      - Ни много ни мало, но вполне достаточно, чтобы не выпустить вас отсюда.
      - Вот даже как? - И повернулся к сторожу. - А ты убеждал нас, что их только двое?
      Глаза Суреиа трусливо забегали, как у пса, который ждет наказания: не хватало только хвоста, чтобы завилять им. А каким молодцом передо мной рисовался: молодец против овец, а против молодца сам овца.
      - Врет он все, - залепетал. - На понт берет.
      - А Кузьмин и Василь Василич?
      В это время зазвонил телефон - все-таки есть Бог на свете. Или сработала телепатия? Рванулся было к трубке, но Гарфинкель опередил меня, положил на неё свою увесистую лапу.
      - Кто? - спросил он сурово.
      - Если я не отвечу, они скоро будут здесь, - нашел я ещё несколько минут, а может, секунд, отдалявших от пыток.
      Гарфинкель снял трубку, приложил к уху. Глаза его, кажется, полезли на лоб. Он зажал рукой микрофон и вопросительно глянул на Туземца и Усатого.
      - Кажется, Рыжая.
      - Не может быть! - возразил Туземец. - Я сам её связывал и прикрутил к батарейной трубе.
      - А соседи, случайные прохожие?
      - Там сто лет никто не был. И кляп я надежно... А в трубке, я слышал, уже спрашивал обеспокоенный голос Дины:
      - Алло, алло, Игорь, почему ты молчишь? Гарфинкель сунул мне трубку.
      - Ответь. Только без глупостей. - И в руках у него блеснуло лезвие ножа, приставленное к моему горлу. Я взял трубку.
      - Слушаю, Дина.
      - Спасибо, Игорек. Все в порядке. Ничего не бойся. Им конец.
      Ее голос хорошо слышал и Гарфинкель. Быстро убрал нож, достал пистолет.
      - А ну-ка проверь! - приказал властно Туземцу, кивком указывая на дверь. Приготовился к защите и Усатик: в одной руке мой "Макаров", в другой "вальтер".
      - Тихо. Надо быстро сматываться.
      - Выйди. Проверь лестницу и подъезд. Он не спускал глаз с двери. Туземец бесшумно повернул ключ - я не видел, когда он успел закрыть, рывком толкнул дверь. И тут же чьи-то сильные руки схватили его, вырвали из комнаты. Раздался лишь глухой стон.
      Гарфинкель вскинул пистолет. Но тут же Усатик ударил его рукояткой "вальтера" по руке. Грохнул выстрел, и пистолет упал на пол.
      - Спокойно, Граф. - Дуло "вальтера" уже упиралось ему в затылок, а "Макарова" было направлено в Сурена. - Финита ля комедия, как говорят французы, или комедия окончена, как заключают русские. Вы арестованы.
      В комнату вошли двое немолодых спортивного вида мужчин, в одном я узнал вчерашнего свидетеля дорожного происшествия. А за ними пожаловал и мой друг Сашка Горелый.