Братва (№4) - Реглан для братвы

В столице же, к удивлению знавших Шаловливых земляков, Александр тут же стал востребованным. Его мало что выражающее лицо и пустые глаза замелькали то тут, то там в театральных постановках, а с момента активного развития сериального движения Шаловливых продвинули и на экран. Снявшись в нескольких весьма дурацких фильмах, где качество как сценария, так и самого кино были подменены «остротой» матерных диалогов и откровенными грязноватыми постельными сценами, Александр вошел в обойму актеров-«русских мачо», чьи образы пропагандировались околокультурными СМИ. Возгордившись, Шаловливых принялся пить еще больше и добухался до белой горячки, что, впрочем, не помешало ему сниматься и далее. А справку о «делириум тременсе» он с гордостью демонстрировал каждому новому знакомцу, словно это был диплом лауреата Нобелевской премии.

Образ «дикого мужчины», который так славно обстебала группа «Ленинград» —

«Ты называешь меня говнюком.

Да, я все время бухой.

И твою жопу при людях хватаю

Своей волосатой рукой.

Да, мои ноги вонючие палки,

На которых все в дырках носки.

А эти две кучи из пыли и грязи —

Это мои башмаки.

Да, ты права, я — дикий мужчина,

Да, ты права, я — дикий мужчина,

Да, ты права, я — дикий мужчина:

Яйца, табак, перегар и щетина!»

«Дикий мужчина» © «Ленинград».

был визитной карточкой Александра. И очень нравился придурковатому Подмышкину, готовому максать Шаловливых по две тысячи долларов за съемочный день...

Приятель и собутыльник главного героя, пухлощекий Владислав Голубкин, игравший в «блокбастере» Подмышкина роль «капитана ФСБ», был славен своими истеричностью, тягой к совершению мелких пакостей, непорядочностью в денежных вопросах и физиономией, при определенном ракурсе и с небольшого расстояния напоминавшей целлюлитную задницу. Сие сходство подмечали еще одноклассники Голубкина, всячески дразнившие маленького Владика и называвшие его «жопомордым».

Владик страшно обижался и жаловался маме.

Та поначалу не обращала внимания на нытьё сына, потом присмотрелась и поняла, что в словах товарищей Голубкина по играм есть резон. Расстраивать чадо она, естественно, не стала и объяснила отпрыску, что одноклассники просто завидуют его красивому личику, и посоветовала Владиславу выйти на улицу и задать тот же вопрос любому взрослому человеку. Справедливо полагая, что прохожие не станут обижать ребенка и подтвердят ее правоту.

Но всё произошло с точностью до наоборот.

Владик выскочил на улицу, которая по трагическому стечению обстоятельств была в тот час пустынна, и склонился над открытым люком колодца телефонной трассы, в котором сидел электрик и возился с какими-то проводами.

Задать волнующий его вопрос десятилетний Голубкин не успел.

Тень от его головы легла на переплетение разноцветных кабелей, электрик поднял глаза и бешено заорал, грозя кулаком:

— Не срать! Не срать! Я здесь работаю!..

Третьим в группе основных героев будущего «супербоевика» был питерский актер Витя Суходрочко, маленький, лысый и неуравновешенный гомик, прославившийся ролями в нашумевших фильмах «Кузен» и «Кузен-два», где он сыграл троюродного брата главного героя. Четвертым — бывший ди-джей и ведущий телевизионного ток-шоу «Форточки» Дима Ганиев, в расстегнутой, по обыкновению, до пупа рубахе и с перетянутым аптекарской резинкой хвостиком волос на голове.

Суходрочко и Ганиев изображали в постановке Подмышкина «очень страшных» террористов...

— Андрей Никифорович, — генеральный продюсер представил Лиходея и шикнул на неадекватного Шаловливых, открывшего было рот, чтобы предложить главе «Питер-Энерго» хлопнуть по рюмочке. — Он спасет город от взрыва.

Стоявший в нескольких метрах от Никодима Авдеевича режиссер удивленно приоткрыл рот. Про изменения в сценарии ему никто ничего не говорил.

— Эй! — Подмышкин махнул режиссеру рукой. — Иди сюда!

— Эффектов, — буркнул постановщик, пожимая влажную ладонь Лиходея. — Гиви Станиславович.

— Вот все и в сборе! — радостно заявил владелец «Акын-фильма» и приосанился. — Обсудим сегодняшний эпизод. Значит, так... Я еду на аквабайке мимо набережной, в меня стреляют террористы, но не попадают. — Подмышкин указал на качающийся от легкой волны салатно-зеленый гидроцикл «Bombardier», пришвартованный возле одной из Ростральных колонн. — Потом они кидают гранаты, я проношусь между взрывами и тут появляется катер со спецназовцами, — Никодим Авдеевич строго посмотрел на готового упасть Шаловливых, всосавшего с утра уже пол-литра недорогого молдавского портвейна и разморенного жарой. — Террористы убегают, спецназовцы гонятся за ними. Я уезжаю к Петропавловской крепости... Гиви Станиславович, у тебя всё готово?

Режиссер, углубившийся в раздумья о том, не стоит ли ему изменить псевдоним Эффектов на более звучный — Суперэффектов, вздрогнул и гулко сглотнул.

— Снимаем на две камеры, — гордо сказал Подмышкин и повернулся к операторам. — Эй, вы там как? Кассеты вставили?

Работники объектива, вооруженные совершенно неподходящими для создания нормального кино камерами «Sony DCR-PC110E Digital Handycam» и «Sony DCR-TRV20E Digital Handycam» [152], синхронно кивнули и продолжили перемалывать челюстями бесконечную жвачку.

Операторам было плевать, что получится у Подмышкина в результате — домашнее видео с мало-мальски связным сюжетом или набор бессмысленных срезок и кадров. Всё равно работать на той аппаратуре, что закупил прижимистый Никодим Авдеевич, было невозможно. Привыкшие к «Ariflex 435» [153] или, на худой конец, к «DVW-707P» [154] операторы поначалу удивились, когда им предложили использовать бытовую технику, но затем здраво рассудили, что продавать кино не им и отвечать за спущенные в унитаз деньги придется главе «Акын-фильма», и согласились поучаствовать, истребовав свои гонорары вперед.

— Ну, я пошел, — изрек Подмышкин, специально назначивший запись трюков на время приезда Лиходея, дабы поразить гендиректора «Питер-Энерго» размахом съемок. — Вы, Андрей Никифорович, тут осваивайтесь. Гиви Станиславович вам всё покажет. Сейчас эпизодик забацаем и потом обсудим кадры с вашим участием...

Сидевший поодаль Циолковский принял из рук персонального парикмахера центрального персонажа очередную запотевшую бутылочку «Holsten».

* * *

— Я что-то, блин, не понял, — зоркий Штукеншнайдер приложил ладонь козырьком ко лбу. — Диня, Паша! Видите перца в «кабане» Лиходея?

Рыбаков навел бинокль на полуоткрытое окно задней левой дверцы лимузина гендиректора «Питер-Энерго»:

— Ну, вижу... Кто он такой?

— По-моему, я его видел среди цыган в Металлострое. Главный, блин, по кислоте [155], грибам [156], «катьке» [157] и амчику... [158]

— А здесь он что делает? — не понял Вазелиныч.

— Хрен его знает, — пожал плечами Телепуз. — Я даже и не думал, что они с Лиходеем знакомы.

— Ты не ошибся? Может, это не тот перец? — спросил Молодцов.

— Да тот, тот! — Григорий еще раз внимательно посмотрел в сторону черного «мерседеса». — Сто процентов — он.

Денис опустил бинокль и погрузился в размышления.

Общие дела главного питерского энергетика и оптового торговца наркотой были новой вводной, полностью меняющей весь расклад.

* * *

Подмышкин порычал двигателем гидроцикла, взял старт и помчался параллельно гранитной набережной стрелки Васильевского острова.

Ганиев и Суходрочко картинно застыли у парапета с «калашниковыми» наперевес. На стволы автоматов были навернуты специальные белые пластмассовые насадки для стрельбы холостыми патронами.

Один из операторов взял крупным планом ухо ведущего ток-шоу «Форточки», в котором болталась маленькая серебрянная сережка. Дырка для серьги была крупновата, ибо она прокалывалась не врачом, а пробивалась гвоздем в ту пору, когда никому неизвестный Ганиев околачивал груши в театральном институте.

В один из декабрьских дней тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, а именно — вечером в субботу, будущий ди-джей и секс-символ пристал к своему однокурснику с делом «на миллион», попросив того помочь в проколе уха, дабы заявиться на дискотеку с серьгой в оном.

— Но я не умею! — попытался отбрехаться сокурсник. — Я ж не доктор! Я даже не знаю, как это делается!

— Фигня! — заявил готовый к такому повороту разговора Ганиев. — Я всё приготовил! — И достал из полиэтиленового пакета гвоздь-сотку [159], молоток на длинной рукояти, флакон одеколона для дезинфекции инструмента и серьгу.

Однокурсник понял, что увильнуть от помощи Дмитрию путем ссылки на свой дилетантизм в такого рода мероприятиях ему не удасться, и стал жалобно сетовать на боязнь вида крови.

— Короче, — Ганиев прервал нытье приятеля. — Тут делов на шесть секунд. Можешь с закрытыми глазами всё делать, если такой пугливый... Я положу ухо на подоконник, приставлю гвоздь, а тебе останется только стукнуть по шляпке. Я бы и сам сделал, но одному неудобно. Всё нормально будет, ударишь посильнее — и готово.

— Ну, смотри, ухо твое, — сдался однокурсник.

Бесстрашный Дима пристроил мочку уха на подоконнике, приставил гвоздь и приготовился.

Сокурсник примерился, тюкнул и вогнал острозаточенный стальной штырек по самую шляпку, качественно и надежно прибив ухо к подоконнику.

— Вытаскивай гвоздь! — завопил Ганиев.

— Чем? — развел руками помощник в деле пробивания уха.

— Ищи пассатижи! — Дмитрий задергался, кляня себя за непредусмотрительность.

Вечером в субботу найти в общаге театрального института пассатижи оказалось делом не совсем простым. Столяра на месте не оказалось, пьяный комендант заперся в своей комнатушке и на стуки в дверь не реагировал, у дамского контингента нужного инструмента отродясь не бывало. Так что доморощенный любитель пирсинга ждал сокурсника почти полтора часа, скрючившись у окна и стоически перенося насмешки бродивших по коридору студентов.

Еще минут пятнадцать ушло на извлечение гвоздя, заливку дырки в ухе одеколоном и примерку серьги.

Спустя весьма непродолжительное время, когда однокурсник Ганиева стал только-только приходить в себя от перенесенных переживаний, дверь в его комнату с грохотом распахнулась и на пороге материализовался Дмитрий с перекошенной от злости физиономией.

— Ты зачем из меня педераста сделал?! — с места в карьер начал Ганиев.

— В каком смысле? — осторожно осведомился сокурсник, прикидывая, кто из знакомых мог воспользоваться полуторачасовым беспомощным состоянием приятеля.

Кандидатов на роль «актива» оказалось на удивление много.

— Ты мне не то ухо пробил! — завизжал Дмитрий. — В это ухо только голубые серьги вставляют!

— Уф, ты об этом! — облегченно выдохнул приятель. — Но ты ж сам ухо на подоконник клал.

— А ты не мог меня поправить?

— Да я-то откуда знаю, какое ухо надо пробивать? Я ж не педик!

— Давай, другое пробиваем, — на свет Божий появились давешние молоток, гвоздь и одеколон.

Однокурсник решил не спорить, побыстрее отвязаться от прилипчивого Ганиева и привычным движением вколотил гвоздь во второе подставленное ухо, опять пришпилив пирсингомана к подоконнику.

— Вытаскивай, — сжав зубы, проскрипел Дмитрий.

— Я, это... — похолодел сокурсник, — я пассатижи уже того... отдал...

— Ну, так снова возьми! — Ганиев был близок к нервному срыву.

Происшедшее через сорок минут извлечение гвоздя превратилось в общеобщажное развлечение и живо напоминало хронику пыток в гестапо [160].

К несчастью для Дмитрия, на этот раз гвоздь вошел в сучок внутри доски подоконника, немного изогнулся и застрял. Так что дергали его с полчаса, регулярно отливая терявшего сознание от боли Ганиева холодной водицей из ведра...

Аквабайк «Bombardier» прошел мимо первого контрольного буйка.

Суходрочко и Ганиев вскинули автоматы и потянули за спусковые крючки.

«Калашниковы» плюнули огнем.

Пиротехник нажал на кнопку пульта дистанционного управления маленькими зарядами, размещенными на длинном плавающем тросе на поверхности воды и должными изображать попадание пуль в реку.

Вверх взметнулись брызги.

Подмышкин, которому не давали покоя лавры режиссеров, создавших такие «шедевры» российского кино, как «Убогая сила», «Мужская работёнка» и «По имени Пижон», решил усугубить картинку, резко развернул руль гидроцикла влево, чтобы промчаться на нем впритирку к гранитному парапету, и полностью выжал рукоять газа.

Тяжелый «Bombardier» чиркнул бортом о набережную, взмыл в воздух и, кувырнувшись, перелетел через парапет, на полпути лишившись выпавшего из седла лихого наездника. Почти три сотни килограммов железа и пластмассы вспахали газон, сшибли два огромных «юпитера» и с грохотом врезались в бок трейлера для перевозки съемочного оборудования.

Спустя секунду взорвался топливный бак гидроцикла.

Местность заволокло дымом...

* * *

— На-армально! — пораженный Денис оценил трюк Подмышкина. — Там Циолковского хоть не зацепило?

— Не, он в стороне сидел, — Телепуз привстал и попытался что-либо разглядеть в мельтешении орущих фигур, поливавших останки гидроцикла и разбитый трейлер пеной из огнетушителей.

* * *

Эффектов и несколько добровольцев из числа зрителей выловили из реки слабо трепыхавшегося генпродюсера и оттащили его на лавочку.

Никодиму Авдеевичу было худо как физически, так и морально.

Он сильно треснулся копчиком о гранит, прежде чем плюхнуться в Неву, и наглотался воды с ощутимым привкусом мазута. Спасательный жилет отчего-то не сработал и плохо умевший плавать Подмышкин чуть не утонул.

Моральные страдания заключались в неудачном выступлении перед Лиходеем, убывшим с места съемок даже не дождавшись окончания тушения пожара.

Подмышкин для проформы накричал на техников, готовивших аквабайк, получил кулаком в пузо от возмущенного представителя фирмы «Bombardier», вынужденного теперь придумывать, как списать незастрахованный гидроцикл стоимостью двенадцать тысяч долларов, изверг из себя еще три литра воды, окончательно ослаб и позволил отнести себя в вагончик гримеров.

Съемочный день был окончен.

Разработанным братками планам похищения гендиректора «Питер-Энерго» с площадки и вывоза его в безлюдное место для допроса с пристрастием также не суждено было осуществиться.

* * *

— Так, здесь нам делать больше нечего, — Денис встал со ступеньки и потянулся. — Циолковского тоже можно отзывать. Лиходеюшку придется отлавливать как-нибудь иначе...

— Как? — живо заинтересовался работящий Вазелиныч.

— Придумаем, — с оптимизмом сказал Рыбаков. — Где наша не пропадала?.. К тому же, мы сегодня выяснили кое-что немаловажное о круге общения нашего клиента.

ГЛАВА 9

МАЛ ЗОЛОТАРЬ, ДА ПАХУЧ

— В середине девяностых довелось мне поработать в одной забегаловке под названием «Бургер-хаус», — Юрий Иванович одним движением свернул накрахмаленную салфетку в почти идеальный конус и установил ее на чистую тарелку для закуски. — Народ был тогда молодой, задорный, приколы выдумывались буквально на ходу. Итак, зарисовка с натуры, из личной практики... Есть в подобных заведениях такие агрегаты, в которых готовится картофель-фри. Кто не видел, объясняю — это здоровая фритюрница, литров на пятьдесят кипящего масла. Опускаешь туда нарезанную сырую картошку в железной сетке, нажимаешь кнопку, через три минуты пищит зуммер, достаешь, фасуешь по пакетикам и все в порядке. Простой полуавтомат, называется «Станция картошки». В общем, стою себе спокойно, тружусь на этой самой станции, никого не трогаю. Подводят ко мне девушку-первокурсницу из поварского училища. Блондинка, глазищи синие-синие и такие маленькие аккуратные мозги при фигуре «вай-мэ»... Менеджер мне и говорит: «Юрий Иваныч, вы у нас сотрудник опытный, научите девушку работать на картошке». «О’кей,» — говорю... «Как звать?» — «Настя...» — «Хорошо, Настя, смотри, это новейшая разработка фирмы “Нагасаки” — фритюрница “Харакири”, последняя модель». Далее объясняю принцип работы...

Сидевшие вокруг стола Рыбаков, Глюк, Ортопед, Паниковский, Тулип, Гоблин и Горыныч синхронно хмыкнули.

— Ну, и напоследок, — продолжил заслуженный заведующий производством, широко известный далеко за пределами питерских точек общепита, — сообщаю: «А чтобы заработала эта чудо-машина — жмешь кнопку и громко и внятно говоришь — “Жарься, парься, картошка, аригато [161], сенсей, масяй”»... Типа, фритюрница еще не полностью русифицирована, поэтому по-русски и по-японски надо команду говорить. «Поняла?» — спрашиваю. Настя кивает... Ну, с пятой попытки у нее все получилось, я побежал по своим делишкам и забыл о девочке напрочь. Спустя неделю, пробегая мимо станции картошки, меня остановил отчетливый бас здорового амбала: «Жарься, парься, картошка, аригато, сэнсей, масяй...» А я-то всё никак до этого не мог понять, почему от посетителей регулярно слышно — «Ну вот, набрали даунов по объявлению»...

Денис и братки заржали.

Довольный произведенным эффектом Юрий Иваныч поднялся со стула и ушел на кухню, где готовились салаты для предстоящего вечером банкета.

— Так что выяснил Эдиссон? — Рыбаков вернулся к разговору, прерванному появлением заместителя директора плавучего ресторана «Тирпиц» [162], куда Денис со товарищи заскочил перекусить.

— Лиходей, блин, сегодня принимает какого-то козла из Европейского банка, — прогудел Паниковский. — Вечером собираются в круиз по Неве. Пароходик арендовали, с десяток барыг еще приглашены...

— Этот уродец какой-то многостаночник, — заворчал Ортопед. — И электричеством рулит, и политикой пытается заняться, и с западниками якшается, и с дурдилерами... [163]

— Хлопнуть его — и все дела, — предложил Горыныч.

— Хлопнуть несложно, — Рыбаков набулькал себе минеральной воды «Охтинская» в высокий тонкостенный стакан. — Но это, во-первых, не поможет нам получить свои деньги, и, во-вторых, вызовет ненужную активность мусоров.

— Это да, — печально согласился Колесников.

— К фонду его подобраться надо, — сказал Гоблин.

— Какому фонду? — заинтересовался Денис.

— Куда он, блин, лавэ на выборы сваливает, — подкованный в вопросах политической жизни города Чернов закурил тонкую сигариллу, извлеченную из плоской жестяной коробочки с надписью «Cafe Creme». — Потому, кстати, и тарифы на электричество всё время растут... Готовится, козёл. Черного нала ему много понадобится. Уже, кстати, свою кампанию начал.

— Ты имеешь в виду выборы в ЗАКС или губернаторские? — уточнил Рыбаков.

— И те, и другие, — Гоблин положил руки на стол. — На депутатов, конечно, меньше уйдет, тут он просто хочет поставить пару-тройку своих людишек, чтобы нужные решения проталкивать... Основной упор, конечно, на губернаторские.

— Лиходей непроходной, — пожал плечами Аркадий Клюгенштейн. — Он же полное чмо. И народ, блин, это знает...

— Народ знает то, что в газетах напишут и по телевизору скажут, — назидательно заметил Гоблин. — За год можно любого мудака раскрутить. Даже такого, как Никифорыч.

— А постоянное повышение тарифов как объяснить? — осведомился Денис. — Люди уже от цен на электричество звереть начали. Всем же понятно, что Лиходеюшка капусту себе в карман шинкует.

— Вопрос сложный, но решаемый, — Чернов, несколько лет назад увлекшийся журналистской деятельностью и не упускавший возможности пару раз в месяц тиснуть статейку-другую в «Новом Петербурге», «Калейдоскопе» или в питерской «Комсомолке», стряхнул пепел на блюдце. — Для начала отвлекут внимание от Лиходея чем-нибудь не менее скандальным и из той же оперы. Например, телефонной повременкой... Если ее ввести, народ на уши встанет. Особенно, блин, интернетчики и коммерсанты. А это — наиболее активная часть населения. Считай, тысяч восемьсот избирателей, как минимум...

— Согласен, — кивнул Рыбаков. — Причем разговоры о повременке уже начались. Но здесь есть один маленький нюанс, который наши придурочные телефонисты не учитывают. Любой монополист обязан предоставлять потребителю альтернативный вариант оплаты услуг. Если есть повременка, то должна быть и фиксированная абонентская плата. Не будет — подается иск в суд, который мгновенно обяжет телефонщиков в течение месяца ввести две разных формы оплаты. А антимонопольный комитет еще такой штраф грохнет, что мало не покажется... [164]

— Правильно, — улыбнулся Гоблин. — Но ведь смысл базаров о повременке не только в том, чтобы денежку с людей стрясти, но и в том, чтобы переключить внимание. Пока все будут пинать телефонистов, команда Лиходея получит передышку и успеет подготовить поляну для атаки...

— В принципе, — задумчиво сказал Денис, — на месте Лиходея я бы сейчас подогрел истерию, выставил бы губера полным импотентом, неспособным справиться с ситуацией, а потом одним ударом решил бы вопрос, договорившись об отложении срока введения повременки на неопределенный срок. К примеру, публично предупредив телефонистов, что, если те не угомонятся, то для них персонально тарифы на электричество будут повышены на порядок. И стал бы, типа, спасителем города...

— Именно это и происходит, — подтвердил Чернов. — Никифорыч уже проплатил не один десяток публикаций о повременке.

— Я недавно видел передачу на эту тему, — вспомнил Ортопед. — Стульчаковиха вела, блин... И, между прочим, брала интервью как раз у Лиходея. Эксперт, мать его...

— Вот-вот, — нахмурился Рыбаков. — Жизнь бурлит, а мы пока в стороне.

— У тебя есть какие-то планы на этот счет? — обрадованно спросил вот уже неделю изнывающий от безделья Горыныч.

— Пока только наметки, — признался Денис. — Надо помозговать. Но перспективы уже вытанцовываются...

* * *

Следователь прокуратуры Приморского района Сара Абрамовна Лопоухман с самого утра пребывала в дурном настроении.

И было от чего.

Объективная реальность, данная Хомо Сапиенсу в ощущениях, не переставала гнобить несчастную следовательшу и постоянно подбрасывала ей мелкие и крупные неприятные сюрпризы.

Самым ощутимым в последний месяц было введение в действие нового Уголовно-процессуального Кодекса, лишившего прокурорских работников права давать санкции на аресты подозреваемых и передавшего сии функции судам. Одномоментно по всей стране тысячи надзирателей за законностью лишились существенного приработка, во много раз превышавшего их нищенское жалование. Роптать было бессмысленно — закон прошел все необходимые чтения, был подписан Президентом и вступил в силу, вызвав прилив радостного возбуждения у гуманоидов в черных мантиях, коим сделали поистинне царский подарок.

Попытки «договориться по-хорошему» с судейским корпусом и начать пилить доходы от принятия нужных решений пополам ни к какому результату не привели. Ибо с упавшей прямо в руки халявой никто добровольно не расстанется. Судейские пошли на принцип, выгнали из кабинетов ходоков из прокуратур, пригрозив им негативными последствиями, ежели «синие» не смирятся с перераспределением рынка правоохранительных услуг, и принялись с визгом шинковать деньгу, чуть ли не вывесив на дверях приемных прайс-листы с расценками «за освобождение в зале суда», «за отказ в применении ареста» и тому подобное.

К глобальному потрясению добавился скандал и местного значения.

Группа дознавателей и оперов из тридцать пятого отдела милиции была задержана сотрудниками ФСБ в поселке Лосевка за драку с коллегами из Выборгского района, где обе команды ментов участвовали в мероприятии по приобретению железного контейнера с радиоактивным мусором. Обитатели дома номер четыре по Литейному проспекту, уставшие от безумных объяснений скрученных «ГрАДом» мусоров, передали последних по территориальности, дабы с ними разбиралось районное руководство.

Ответственной за выяснение истины прокурор Приморского района Баклушко назначил Лопоухман.

В семейной и в личной жизни у Сары Абрамовны также было не всё в порядке.

Ее любимый сыночек, тщившийся получить первое место на общегородской олимпиаде среди учащихся еврейских лицеев, передрал из Интернета широкоизвестный рассказ «Маленький мальчик в Йом Кипур» [165], выдал его за свое сочинение и был с позором лишен именного талмудика с дарственной надписью главного раввина питерской синагоги.

Ближайшая подруга Лопоухман, работница Следственного Управления ГУВД Ирина Львовна Панаренко, в девичестве — Фира Лейбовна Стукельман, путем интриг отбила у Сары ее «молодого человека», с которой та познакомилась через крышуемое Приморской прокуратурой агентство знакомств «Russian Superwomen» [166].

Конторка была еще та, в основном занималась тупым сводничеством, поставляя проституток-«фотомоделек» богатеньким папикам, но иногда исполняла и заявленные в своем уставе обязанности.

Подобранный для Лопоухман «друг» оказался весьма солидным бизнесменом, кровно заинтересованным в близких и интимных отношениях с правоохранительными органами посредством Сары Абрамовны. Через Интернет коммерсант проплатил директору агентства, выступавшему под странным для мужчины и отчего-то имевшим множественное число псевдонимом «Рашн Гёрлз» две тысячи долларов, и тот свел предпринимателя со следовательшей.

Отношения поначалу развивались нормально, Лопоухман уже грезились собственная «Ferrari Maranello» цвета крови христианского младенца и трехэтажная вилла под Хайфой рядом с поместьем сбежавшего в Израиль телемагната Индюшанского, как вдруг все мечты были грубо растоптаны появившейся на горизонте Панаренко. Бизнесмен быстро ощутил разницу между занюханной районной следачкой и дамой с Захарьевской [167], и переметнулся под жирный бочок к Ирине Львовне, оставив Сару Абрамовну с внушительным угреватым носом.

Лопоухман устроила «Рашн Гёрлз» дикую сцену, расцарапала худощавому директору агентства знакомств его заостренно-крысиную похотливую рожицу, расстреляла из табельного «макарова» все компьютеры в офисе «Russian Superwomen» и взяла недельный отпуск, чтобы привести в порядок расшатанные нервы...

Лопоухман тяжело вздохнула, вновь вспомнив о коварной Панаренко.

— К-как д-дела с нашими д-д-дознавателями? — скрипучий голос районного прокурора вывел Сару Абрамовну из мира печальных дум.

— Работаю, — обтекаемо ответила Лопоухман и обвела потухшим взором собравшихся на совещание в кабинете Баклушко коллег.

— К-когда б-будет результат? — не угоманивался Андрей Викторович.

«Да п-п-пошел ты!» — со злобой подумала следовательша и зашелестела листочками бумаги, сделав вид, что ищет нужный документ.

— Видимо, к началу следующей недели, — сказала заместитель прокурора Манилова, курировавшая следствие в районе.

— М-меня со сроками т-торопят, — пожаловался Баклушко. — Инцидент из ряда в-вон в-выходящий, н-надо побыстрее разоб-б-браться...

— Разберемся, — отмахнулась Манилова. — Наложим взыскания и закроем тему.

Андрей Викторович покивал с умным видом и переключился на вопрос о грядущем дне рождения прокурора города Ивана Израилевича Сыдорчука, которому требовалось сделать хороший подарок.

Сара Абрамовна опять погрузилась в свои невеселые мысли...

В результате, спустя неделю после совещания у Баклушко, так ничего и не сделавшая в плане расследования происшествия с сотрудниками тридцать пятого отдела Лопоухман направила прокурору стандартную отписку, в которой значилось, что сведения об участии Опоросова, Пугало, Пятачкова, Яичко, Землеройко и примкнувших к ним сержантов ППС в совершении противоправных деяний «не нашли объективного подтверждения», и списала материалы проверки в архив.

Пережившие лишь легкий испуг опера и дознаватели испытали дотоле неведомое им чувство благодарности к следовательше, скинулись Саре Абрамовне на духи «Climat» и отправили за ними старлея Самобытного, который объявился в отделе только через неделю — измазанный в грязи, с фингалами под обоими глазами, в мешковатом сереньком пиджаке на голое тело, в одном ботинке и без копейки денег. Быть ему битым, если бы не одно важное обстоятельство — сразу после ухода Самобытного бравый ефрейтор Червяковский прибежал в участок с известием об обнаружении им трех бочек поспевшей браги в подвале соседнего с РОВД дома, и весь коллектив ринулся туда.

Двое суток мусора не просыхали, так что все воспоминания о сборе денег и убытии старшего лейтенанта в магазин «Ланком» были смыты мутным потоком пахнущей дрожжами жижи.

Явление Самобытного вызвало в коллегах прилив энтузиазма, его расспросили о житье-бытье, посетовали, что он напрочь лишился памяти о прошедших семи днях, и налили полстакана «Hugo Boss».

А затем собрались в кабинете у Балаболко и принялись обсуждать, что делать с конфискованными у азербайджанских перекупщиков пятью тоннами арбузов — продать оптом тем же перекупщикам и деньги пропить, или загрузить начавшую попахивать кисловатым мякоть в освободившиеся от браги бочки, засыпать сахаром и подождать несколько дней...

* * *

Денис подошел к самому краю площадки, на которую с набережной вели две пологие лесенки, и оглядел реку сначала справа налево, от Дворцового моста сфинксов, затем в обратную сторону.

— Говоришь, они тут кататься будут?