Военные тайны XX века - Серп и молот против самурайского меча

Япония стремилась отыграться, памятуя о намерении Гитлера и Риббентропа, высказанном ими Мацуока в марте 1941 г., поделиться с Японией после победы Германии над СССР только той частью Советского Союза к востоку от Уральского хребта, которую они сочтут приемлемой. Японская сторона решила взять реванш у Берлина, как бы зарезервировав за собой в случае ликвидации нашей страны как субъекта международного права и, следовательно, утраты действия пакта о нейтралитете с ним после победы Германии претензии на советские территории, наряду с территориями зарубежной Азии к востоку от 70-го градуса восточной долготы. При этом в отношении СССР данное предложение делалось в неявной форме, без упоминания его территории, с тем чтобы не дать оснований обвинить Токио в нарушении пакта о нейтралитете (и такой замысел, судя по материалам Токийского процесса 1946—1948 гг., оправдался, ибо ни японский проект тройственного военного соглашения, ни его окончательный текст не были поставлены в вину японской стороне).

Этот замысел Токио был разгадан в Берлине и вызвал неудовольствие, во-первых, нежеланием связывать себя какими-либо обязательствами воевать против Советского Союза, ограничившись согласованием только оперативных планов, и во-вторых, легко подразумеваемыми, хотя прямо и не выраженными намерениями в отношении восточных районов СССР, но без их конкретного поименования. В Берлине показались чрезмерными аппетиты Токио и в отношении других районов Азии.

В пользу того, что проект Японии в отношении СССР касался лишь периода после его разгрома и как следствия утраты силы пакта о нейтралитете, свидетельствует заявление Муссолини 27 декабря 1941 г. в связи с получением из Берлина в этот день упомянутого японского проекта с предложением о его принятии после некоторых изменений. В своем выступлении дуче, в частности, заявил: «…Ситуация на Восточном фронте постепенно будет стабилизироваться. Германия оккупирует те территории, которые она сочтет необходимым с целью ликвидации России как противника»[322].

Что же касается возражений германских ведомств против японского проекта, то они заключались в следующем.

Командование вермахта заявило, что, по новому соглашению, линия разграничения военных операций не должна быть слишком жесткой, претензии Японии на советскую территорию могли бы быть более обоснованными только после ее вступления в войну с СССР, что Япония должна взять на себя отсутствующие в ее проекте обязательства поставить под контроль транспортные коммуникации в Тихом и Индийском океане, по которым направляются стратегические грузы из США в СССР, и что вообще Германии после его разгрома не следует уступать Японии большие территории в Азии.

Управление экономики и вооружений, солидаризируясь с вермахтом, предлагало сохранить в зоне военных операций Германии все основные промышленные районы Сибири, ссылаясь, например, на тесную экономическую связь Урала и Кузбасса, проведя границу упомянутых зон с Японией по Енисею, через Саянский хребет и далее по границе СССР с Тувой, Китаем и Афганистаном и далее по ирано-афганской и ирано-индийской государственным границам, но еще лучше с включением в германо-итальянскую зону части Индии, а в случае невозможности одобрить это предложение по политическим соображениям оставить этот вопрос открытым, не соглашаясь с предложениями Токио.

Однако правительство Германии, найдя постановку вопроса о разделе СССР в данном соглашении преждевременным в связи с сохранением в силе японо-советского пакта о нейтралитете и стремясь не обострять отношения с Японией, решило ограничиться двумя поправками: «…1) граница зон оперативной ответственности проходит примерно по 70 градусу восточной долготы и 2) Япония обязуется более активно и в более широких масштабах действовать против вражеских торговых флотов в своей зоне; а в случае необходимости (сосредоточение флота противника) стороны усиливают свои операции соответственно: Япония – в Атлантике, а Германия – в Тихом океане»[323].

Важно также, что подписание соглашения не официальными представителями правительств, а лишь представителями вооруженных сил сторон, с целью предупредить истолкование этого соглашения как договоренность о разделе территории СССР и других стран Азии на сферы влияния (в отличие, например, от секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении 1939 г.), уполномоченный представитель вооруженных сил Германии фельдмаршал В. Кейтель снабдил специальной вербальной оговоркой, что данное соглашение не означает установления будущих политико-административных границ с Японией примерно по 70° восточной долготы на Азиатском материке и что этот вопрос может быть поставлен только тогда, когда он станет острым[324], т. е. после нападения Японии на СССР.

И хотя это соглашение, так же как и Декларация Объединенных Наций от 1 января 1942 г., что оговаривалось в его тексте[325], распространялось на момент их подписания только на «общего врага» – т. е. государства, с которыми все державы оси находятся в состоянии войны (в число их СССР не входил), в советской историографии об этом либо умалчивалось, либо, вопреки фактам, утверждалось, что своим острием оно было направлено не против США и Великобритании, а против Советского Союза[326] и что «Западная Сибирь, Забайкалье и другие советские территории должны были во этому соглашению стать объектами захвата японской армии»[327].

В начале марта 1942 г. на координационном совещании ставки и правительства был принят генеральный план дальнейшего ведения войны, который исходил из развития наступательной стратегии против англо-американского блока на основе серьезных успехов в первые несколько месяцев войны (в результате этого к началу мая была захвачена территория Восточной Азии площадью около 10 тыс. кв. км с населением около 400 млн. чел., в том числе стран южных морей – 4 с четвертью млн. кв. км с населением более 200 млн. чел.)[328].

В связи с этим и под влиянием разгрома немецких войск под Москвой на совещании было принято решение, не участвуя пока что в войне с СССР, попытаться вбить клин в его отношения с США и Великобританией[329].

На случай решающих успехов Германии в войне с СССР Институт тотальной войны, созданный в 1940 г. по указу японского императора в качестве официального правительственного учреждения, подчиненного премьер-министру, 27 января 1942 г. подготовил «Основной план создания сферы сопротивления Великой Восточной Азии» во главе с Японией, во внутреннюю зону которой должно было быть включено советское Приморье, а в малую – Восточная Сибирь.

В этом плане указывалось, что если международная обстановка будет благоприятной, Восточная Сибирь, включая Камчатку, будет включена в систему обороны Японии[330].

Из документа института от 18 февраля 1942 г. вытекало, что такую задачу предполагалось выполнить в результате нанесения Советскому Союзу максимально сильного первого удара с уничтожением наличных сил и частей усиления с последующим захватом важнейших районов на востоке СССР[331].

Тогда же генштаб Японии принял новый оперативный план в отношении СССР на 1942 г., сохранявший свою силу до 1944 г.

По этому плану в случае получения приказа в них должны были принять участие 30 дивизий, которые нанесли бы главный удар в направлении г. Ворошилов (2, 3, 5 и 20-я армии).

Другая группа войск (4 и 8-я армии) должна была бы одновременно развить наступление в направлении Свободный – Куйбышевка и перерезать Транссибирскую железнодорожную линию.

Весной 1942 г. Квантунская армия в ожидании более благоприятной обстановки для возможного начала военных действий против СССР в связи с успешным наступлением немецко-фашистских войск на юге Советского Союза получила подкрепление в составе двух дивизий.

На случай решающего успеха германского наступления предусматривалось ввести в действие документ генштаба «Операция № 51», согласно которой против СССР должны были быть использованы 24 дивизии и одна танковая армия в составе трех дивизий[332].

К концу 1942 г. Квантунская армия насчитывала 700 тыс. чел., что составляло четверть всего состава японской армии (2850 тыс. чел.)[333]. Им противостояли войска СССР, гораздо меньшие по численности, на Дальнем Востоке и у южных границ страны (всего 1568 тыс. чел.)[334].

Упомянутый Институт тотальной войны и Исследовательское общество государственной политики, финансировавшиеся правительством и монополиями, разработали в 1942 г. планы административного управления Сибирью и МНР.

Эти планы предусматривали установление на оккупируемой советской территории военной администрации, принудительную депортацию местного населения, закрепление всех трудоспособных жителей Северного Сахалина на рудниках, продукция которых направлялась бы в Японию, и отмену прежнего законодательства, а также переселение в Сибирь японских колонистов при недопущении миграции туда славян из Европейской части СССР[335].

«Под могущественным руководством Японской империи местному населению в принципе не будет разрешаться участвовать в политической жизни… На эти территории будут посланы японские, корейские и маньчжурские колонисты, если в этом возникнет необходимость с точки зрения экономики и национальной обороны», – говорилось в правилах для оккупируемых советских территорий, разработанных в 1942 г. упомянутым институтом по приказу премьер-министра Тодзио[336].

В советской историографии получила распространение точка зрения, что в первой половине 1942 г концентрация крупных японских вооруженных сил в Маньчжурии и Корее в условиях их успешных наступательных операций на Тихом океане неопровержимо свидетельствовала о том, что «Советский Союз оставался главным объектом агрессивных планов Японии»[337] и существовала опасность ее нападения на СССР в ближайшее время.

Некоторые советские историки утверждали, что у Японии сохранялось намерение напасть на СССР даже в конце 1942 г., после ухудшения ее стратегического положения[338].

Однако руководство нашей страны располагало сведениями, в том числе и разведывательной информацией, которые приводили его к другому выводу, сохраняя указанную точку зрения в сугубо идеологических целях.

Еще 15 ноября 1941 г. совет по координации действий ставки и правительства Японии в «Плане ведения и завершения войны против Америки, Англии, Голландии и Чунцина» (т. е. гоминьдановского Китая. – К. Ч.), исходя из неясности ситуации на советско-германском фронте, постановил не начинать войны против СССР, а «привлечь Советский Союз на сторону держав оси», приведя его и Германию к миру, если на то будет желание обеих стран.

7 марта 1942 г. под влиянием больших успехов Японии в войне на Тихом океане совет отказался от содействия миру между СССР и Германией, но министр иностранных дел Японии Того выступил против мнения большинства членов совета. Того заявил, что необходимо завершить германо-советскую войну дипломатическими средствами, и даже предпринял соответствующий зондаж в этом направлении через посла Японии в Берлине Осима.

Но Осима еще 23 марта 1942 г. узнал от Гитлера о планах весеннего наступления Германии против СССР и 8 апреля того же года сообщил в МИД Японии о том, что заключение мира между Германией и СССР нереально[339].

Планы наступления Германии увеличивали опасность развязывания японской военщиной войны против СССР, который вынужден был готовиться к отпору.

Так, 23 апреля того же года в беседе с послом США в СССР адмиралом У. Стэндли И. Сталин смог заявить о том, что в связи со средоточением японских сил на границах СССР наша страна принимает меры по укреплению своей обороноспособности на Дальнем Востоке и вряд ли при этих условиях Токио решится создать для себя еще один фронт на севере[340].

Такая оценка тем более сохранялась и в последующий период, когда в мае – июне 1942 г. японское наступление на Тихом океане было приостановлено.

Основанием для этого служили сообщения советских граждан, работавших за рубежом, и зашифрованные телеграммы из МИД Японии ее послам.

Уже в период развертывания немецко-фашистских войск для наступления на крымско-кавказском направлении с целью захвата нефтяных ресурсов Баку и выхода через Иран к Индии на соединение с японскими войсками, наступавшими с востока, в военных кругах Японии наметились колебания в отношении СССР. Так, 1 мая 1942 г. военный атташе Японии в СССР М. Ямада в своем докладе с оценкой военной обстановки на фронтах Второй мировой войны сделал следующий вывод: «Вопрос обстоит так: либо заключить мир между Германией и Советским Союзом и привлечь СССР на сторону „держав оси“, либо полностью разгромить СССР силами Германии и Японии».

Склоняясь в пользу первого варианта отношений с СССР, вызывавшего значительный интерес в военном руководстве Японии, М. Ямада утверждал, что «если какое-либо из этих двух условий не будет осуществлено, Советский Союз окажется для Японии самой большой опухолью»[341].

19 мая 1942 г., уже после начала немецкого наступления в Крыму, закордонный агент НКВД СССР о военно-стратегических планах Японии сообщил следующее:

«Чешская разведка получила из германских военных кругов сведения о том, что Япония в настоящий момент не имеет намерения предпринять большое наступление против Индии и вторгаться в Австралию. Выступление Японии против СССР ожидается лишь в том случае, если немецкое наступление на Восточном фронте будет иметь успех»[342].

А 27 июня 1942 г. в телеграмме Того японскому послу в Берлине Сейма мнение Токио в отношении войны с СССР излагалось более подробно:

«Первоочередной задачей Империи на данном отрезке времени является успешное завершение войны с Англией и США. Для выполнения этой задачи требуется усилить наши операции против Англии и США, создавая вместе с тем стабильную обстановку на юге, укрепляя наши позиции в Китае. В связи с вышеизложенным остается неизменным направление нашей политики, о котором императорское правительство известило германскую сторону 2 июля прошлого года.

При данных обстоятельствах необходимо сохранить существующее положение на севере. Разумеется, мы всегда готовы дать решительный отпор, ежели, паче чаяния, СССР нарушит спокойствие. Однако теперь, когда перед нами – ряд неразрешенных проблем, признано необходимым воздержаться от ослабления нажима на Англию и США и от посылки войск на север, чем был бы заново расширен фронт войны».

В связи с этим в телеграмме предлагалось дать соответствующий ответ, указав, в частности, следующее:

«Переход Японии в этих условиях к активным мероприятиям против Советского Союза излишне распылил бы силы Японии и отнюдь не повлек бы за собой благоприятной с точки зрения общего положения обстановки. Разумеется, Япония полностью подготовлена в отношении севера. Благодаря этому она и до сих пор, насколько возможно, сковывала Советский Союз на востоке и в дальнейшем рассчитывает делать это».

Сведения о позиции Японии, изложенные в этом документе, имели исключительно важное значение с точки зрения их достоверности, так как данная телеграмма[343] была утверждена на совместном совещании правительства и верховной ставки.

Позднее эта позиция японского руководства была подтверждена оценкой, содержавшейся в докладной записке резидента НКВД СССР в Японии начальнику 1-го управления НКВД СССР, о внешнеполитических и внутриполитических причинах, препятствующих выступлению Японии против СССР, направленной не позднее 19 сентября 1942 г., в которой, в частности, говорилось: «1. Приготовления японцев к войне с нами (в том. что касается армии) в основном были закончены уже к началу 1942 г. Сейчас продолжается укрепление северной армии путем подбрасывания ей пополнений и вооружения… против нас.

2. Тщательный и объективный анализ международного и внутреннего положения Японии, состояния ее экономики и главное – хода развития войны на Тихом океане дает основание сделать вывод о том, что выступление против СССР было бы для Японии самым худшим выходом из создавшегося положения. Японии невыгодно сейчас начинать войну против нас. Почему это так, резидентура уже подробно сообщила в одном из писем в Центр, отправленных во втором квартале нынешнего года. Там дан анализ причин, которые помешали Японии выступить против нас весной 1942 г. Эти же причины, но только в большей степени, сдерживают Японию и сейчас. Это хорошо понимает правящая группировка, и она сдерживает авантюристическую часть военщины, огульно требующей войны с СССР. Выступление Японии против США и Англии в декабре прошлого года было не просто авантюристическим, а тонким ударом, рассчитанным на неожиданность и неподготовленность. Сейчас же японское правительство понимает, что война с СССР в теперешнем положении была бы самой худшей авантюрой…

Я тщательно взвесил все обстоятельства, призвал на помощь мой небольшой трехлетний опыт проживания в Японии, посоветовался с товарищами и пришел к выводу, что Японии сейчас крайне невыгодно выступать против нас и что это может случиться только в том случае, если на смену здравому рассудку придет безрассудство, чего пока нельзя сказать о теперешнем правительстве Японии»[344].

Значение этого документа повышает имеющаяся на нем резолюция начальника 1-го управления НКВД СССР: «Резидент правильно оценивает обстановку. 19 сентября 1942 г.»

Мнение о трезвом подходе японского правительства подтверждалось, в частности, его отказом от предъявленного ему через посла Осима требования Берлина открыть второй фронт против СССР

Этот отказ вытекал из решения совета по координации действий ставки и правительства Японии от 25 июня 1942 г. Его резолюция гласила: «Японская империя будет твердо придерживаться намеченного курса в отношении северного направления и, ведя подготовку на непредвиденный случай, будет всеми силами стремиться не допускать советско-японской войны».

В отправленной после этого решения телеграмме в адрес посла Японии в Берлине указывалось, что «в настоящее время требуется по возможности сохранять „спокойствие в отношении северного направления и что к решительным действиям можно приступить, только если инициатором нападения на Японию окажется Советский Союз, а взятие ею по собственной инициативе курса на активную политику в отношении СССР привело бы к чрезмерному распылению сил империи, которое не только не улучшит общую обстановку, но и значительно ослабит давление на Великобританию и США и позволит им увеличить свои силы в Европе“.

В телеграмме делался вывод, что «открытие второго фронта на Севере не будет лучшим вариантом политики» и что «Японская империя, сделав на всякий случай тщательные приготовления на северном направлении, тем самым оттянет силы Советского Союза на Восток»[345]. Такая позиция, изложенная, в частности, в приведенной выше телеграмме Того, отчасти отразила настроения в высших эшелонах власти, с которыми выступали министр иностранных дел Японии лорд – хранитель печати К. Кидо и ряд старейших опытных политических деятелей страны на февральско-мартовском 1942 г. координационном совещании правительства и ставки.

Обратив внимание на недостаток сырьевых ресурсов, прежде всего горючего, растянутость морских коммуникаций, большие потери кораблей и самолетов, они, не ослабляя борьбы с США и Великобританией, предложили закрепить достигнутые военные успехи и приступить к поискам возможностей заключить мир, не ввязываясь в новые военные авантюры, вопреки мнению военщины[346].

К этой группе умеренных политиков – «пацифистов» – принадлежали и член Тайного совета, высшего консультативного совета при императоре, бывший министр иностранных дел Наотакэ Сато, дипломат с многолетним стажем работы в нашей стране (с 1925 г. посланник), и Горо Морисима, давний противник сближения Японии с Германией (за что он был временно удален в свое время из МИД Японии министром иностранных дел Мацуокой), китаевед и специалист по общим международным проблемам. В марте 1942 г. Н. Сато был назначен послом, а Г. Морисима – посланником в СССР. Первый из них сменил генерал-лейтенанта Татэкаву, ошибочно предсказавшего победу Германии над СССР к 1942 г.

Решение о смене руководства посольством Японии в Москве представляло собой компромисс между группировкой в правящих кругах Японии, не верившей в победу Германии над СССР и выступавшей за посредничество в мирном урегулировании между СССР и Германией с тем, чтобы последняя могла сосредоточить все свои вооруженные силы на войне с общим с Японией врагом – англо-американским блоком, и военщиной и ее сторонниками, еще верившими в победу Германии над СССР, которая позволила бы Японии захватить его восточные районы[347].

После нескольких бесед Н. Сато и Г. Морисимы с премьер-министром X. Тодзио, министром иностранных дел С. Того, военно-морским министром С. Симадой, директором департамента военного министерства, им была дана инструкция не проявлять инициативы в данном вопросе, а добиваться строгого соблюдения Советским Союзом пакта о нейтралитете, ограничиваясь повседневной текущей работой[348].

3. ВОПРОС О ПРЕДОСТАВЛЕНИИ СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ США ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ БАЗ НА ТЕРРИТОРИИ СССР

6 апреля 1942 г. посол Н. Сато, посланник Г. Морисима и сопровождавшие их военный и военно-морской атташе Японии встретились в Москве с В.М. Молотовым.

Помимо вопроса о соблюдении странами пакта о нейтралитете, во время этой встречи важное место занял вопрос о возможности предоставления Советским Союзом Соединенным Штатам военно-воздушных баз на Камчатке и в Приморье. Это было связано с тем, что еще 19 января 1942 г. радио Сан-Франциско передало сообщение о том, что посланник США в СССР В. Тарстон в беседе с зам. наркома иностранных дел СССР С.А. Лозовским обсуждал в Куйбышеве этот вопрос, и, хотя встревоженный этим сообщением, министр иностранных дел Японии Того на беседе 22 января со Сметаниным попросил заверить его, что это не соответствует действительности, последний ограничился ответом, что ему об этом ничего неизвестно.

Актуальность обсуждения этого вопроса в отношениях между СССР и Японией вытекала и из того факта, что 27 февраля на беседе с Литвиновым исполнявший обязанности государственного секретаря США С. Уэллес предложил ему рассмотреть вопрос о предоставлении США возможности открыть новый фронт против Японии, использовав для бомбардировок ее военно-морских баз и военных заводов советских аэродромов на Дальнем Востоке. Это предложение было сделано в ответ на предложение Литвинова союзникам открыть второй фронт.

В начале беседы, состоявшейся 6 апреля, Сато выразил удовлетворение строгим соблюдением сторонами пакта о нейтралитете, отметив, однако, что мировая война, в которой участвуют обе стороны, придает двусторонним отношениям значительную напряженность, при которой любой инцидент может привести к тяжелым последствиям.

В качестве примера такого возможного инцидента японский посол привел ситуацию, которая могла сложиться, если бы СССР предоставил военные базы США и Великобритании для нападения на Японию на Камчатке и в Приморье, что вынудило бы Токио прибегнуть к силе оружия.

Он сказал также, что на случай возможного нападения СССР на Японию ей необходимо проводить соответствующую подготовку.

В ответ Молотов заявил, что советская сторона рассматривает советско-японские отношения как важнейшее направление своей внешней политики и, как и прежде, будет строго соблюдать нейтралитет. Вопрос же о предоставлении военных баз союзникам СССР не стоит на повестке дня и поэтому не может стать причиной недоразумений.

Сато выразил удовлетворение разъяснением собеседника и тем, что отношение сторон к пакту о нейтралитете полностью совпадает. Отсутствие каких-либо оснований для слухов о предоставлении Советским Союзом военных баз его союзникам на Камчатке и в Приморье, добавил посол Японии, свидетельствует о возможности сохранения мира в отношениях между Японией и СССР.

Затем Молотов высказал мнение, что в Японии имеется немало горячих голов, опьяненных военными успехами на юге, которые выступают за то, чтобы добиться таких же успехов на севере, и Советский Союз не может относиться к этому безразлично. С другой стороны, продолжал нарком, у нас есть некоторые лица, которые надеются на то, что, в отличие от Италии, Япония будет проводить независимую внешнюю политику, не следуя безоглядно за Германией, и не совершит нападения на СССР. Признавая мощь Японии, эти лица полагают, что между нашими странами могут быть проведены переговоры по важным вопросам и что, несмотря на изменения в международной обстановке[349], база для действия пакта о нейтралитете сохраняется. Правда, данное мнение, добавил Молотов, не является всеобщим.

Посол подтвердил, что Токио проводит самостоятельную внешнюю политику, мнение правительства не подвергается колебаниям под влиянием других мнений, и Германия хорошо знает о том, что Япония сохраняет независимый курс в своей внешней политике[350].

Стремясь подчеркнуть свою приверженность пакту о нейтралитете с СССР, который отвечал стратегическим интересам сторон, МИД Японии организовал 14 апреля в Токио обед, посвященный первой годовщине пакта, с участием послов государств, не участвовавших во Второй мировой войне.

На обеде Я.А. Малик, полномочный представитель СССР в Японии, и Того подтвердили стремление правительств своих стран и в дальнейшем придерживаться пакта о нейтралитете.

В беседе с директором европейского департамента Т. Сакамото Малик затронул вопрос о выполнении письменного обязательства Мацуоки о возвращении СССР японских нефтяных и угольных концессий на о. Сахалин, но его собеседник ответил, что это обязательство носило личный характер, и теперь, когда Мацуока был лишен поста министра иностранных дел, его взгляды по этому вопросу правительство Японии не разделяет.

Однако, рассчитывая на возможный успех Германии в весенне-летнем наступлении на советско-германском фронте, в своем выступлении 22 апреля на заседании в ведущей Экономической федерации Японии («Кэйданрэн»), добавил собеседник, министр иностранных дел Того подчеркнул лишь многообещающую активность стран оси в Европе, растущую сплоченность стран сферы сопроцветания Великой Восточной Азии, заинтересованность в этих условиях СССР в соблюдении пакта о нейтралитете с Японией, многозначительно умолчав на этот счет о ее возможной позиции в случае решающих успехов Германии в войне с Советским Союзом[351].

18 апреля 16 американских бомбардировщиков Б-25 совершили с авианосцев первый налет на японские города в центральной части о. Хонсю, причем один из них сбился с курса и совершил вынужденную посадку в Приморье, на аэродроме Угловая к северу от Владивостока. Экипаж самолета был интернирован.

Об этом 20 апреля 1942 г. сообщил корреспондент ТАСС из Хабаровска. 24 апреля сообщение было опубликовано в советских газетах, и японский посол Сато немедленно сделал заявление в Куйбышеве зам. наркома иностранных дел А.Я. Вышинскому о том, что этот факт равносилен предоставлению Советским Союзом Соединенным Штатам военно-воздушной базы на своей территории в нарушение пакта о нейтралитете.

Вышинский возразил против такой оценки случившегося, заявив, что это произошло из-за потери самолетом ориентировки, и СССР поступил с самолетом и его экипажем в соответствии с международным правом.

В ответ Сато сказал, что если такие инциденты будут повторяться, то японское правительство не сможет рассматривать их как случайные и будет правомерно приравнивать их к предоставлению США военных баз независимо оттого, используются они для операций или приземления, и оценивать эти случаи как противоречащие недавнему заверению Молотова о том, что такие базы предоставляться США не будут. Посол Японии предупредил, что происшествие может вызвать серьезный кризис в двусторонних отношениях, так как ведет к нарушению пакта о нейтралитете.

Вышинский вновь возразил, сказав, что СССР поступает в соответствии с международным правом и никаких юридических оснований для утверждений о его нарушении нет.

Тем не менее Сато заключил, что он не удовлетворен ответом, так как не исключено, что заявлениями о «задержании», быть может, сотен американских самолетов советская сторона может скрывать со ссылкой на международное право практическое предоставление американским самолетам военно-воздушных баз, нарушая тем самым пакт о нейтралитете.

30 апреля Сато вручил Вышинскому памятную записку своего правительства по тому же вопросу. В ней содержалась ссылка на то, что, предоставляя возможность посадки американским самолетам, советская сторона нарушает ст. 42 Временных правил воздушной войны, подписанных в Гааге в 1922 г.

Вышинский ответил, что, во-первых, это временные правила, не ставшие законом, во-вторых, они не предусматривают в таких случаях каких-либо мер нейтральных государств. Возражая против этих доводов, собеседник заявил, что повторение подобных инцидентов привело бы к нарушению духа пакта о нейтралитете, даже если бы СССР действовал в соответствии с нормами международного права.

Вышинский парировал это возражение, подчеркнув, что пакт о нейтралитете составляет неотъемлемую часть международного права и СССР намерен строго его соблюдать.