Носители Совести

Сергей Чекмаев

Носители совести

Я освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, от грязных и унизительных самоистязаний химеры, именуемой совестью и моралью, и от претензий на свободу и независимость, до которых дорастают лишь немногие.

А. Гитлер (по свидетельству Г. Раушнинга в книге «Голос разрушения»)

Империя пала сама. Нет, она не рухнула в неравной борьбе с десятками врагов, и по улицам древних столиц не прошлись маршем орды новых варваров. Воздушные флоты тяжелых бомбардировщиков не разносили в щебень имперские города.

Империя не была тысячелетним рейхом, истоки которого терялись бы в глубине веков. Совсем нет. Она просуществовала всего лишь около семидесяти лет – разве это срок для истории? Но годы, насыщенные военными победами и экономическими прорывами, стяжали Империи имя. Имя и славу, о которых не могли мечтать и супердержавы прошлого с многовековым стажем.

Западные соседи – конгломерат маленьких дряхлеющих стран, по привычке именуемый Ойкуменой – долго еще боялись могучего и таинственного восточного исполина. Потом слава Империи ушла, осталось только имя. А еще через несколько лет и оно кануло в небытие.

Империя пала сама, по воле своих граждан, которые не хотели больше жить в «дружной семье», в одной большой коммунальной квартире. Впрочем, некоторые из них считали ее «тюрьмой народов». И даже считают так до сих пор. Им еще предстоит понять свою неправоту. Ведь Империи удалось сделать то, что так и не смог осуществить никто из ее предшественников – собрать под одной крышей народы, веками враждовавшие друг с другом. Кровные враги, способные предъявить немалый счет соседям, живущим по ту сторону реки или через перевал, теперь считались равноправными братьями одной большой семьи. И пусть не ушел до конца кровавый туман из воспоминаний прошлого, пусть иногда рука тянулась к кинжалу, междоусобицы прежних времен ушли. Как многим казалось, навсегда.

Они ошибались.

Спокойная жизнь и мирное соседство извечных недругов держалось лишь на силе Империи, ее штыках, ее власти и авторитете. И, как только Империя рухнула, старая вражда разгорелась вновь. Запылали города, в дома, еще недавно чистые и ухоженные, врывались озверелые толпы. Соседи убивали соседей, с которыми мирно жили бок о бок не одно десятилетие. На улицах воцарилось средневековье, мрачное и непроглядное. Забытое, казалось, навсегда, с того дня, как в этих землях воцарилась Империя. Но идеологи новой власти так и не смогли вытравить память о нем, лишь замаскировали слегка глянцем легенд и величием имперской мифологии.

И теперь средневековье отомстило.

Так было на Востоке. На Западе случилось иное.

Ойкумена с восторгом приняла известие о распаде Империи. Страшный и непостижимый враг ослабевал на глазах, еще каких-нибудь два-три десятилетия – и его можно больше не бояться. Стараясь закрепить развал, Ойкумена, после недолгих колебаний, с радостью принимала в свои ряды осколки рухнувшего исполина. Самые западные части Империи, никогда не терявшие связи с Ойкуменой, становились новыми участниками конгломерата. В мгновение ока сменились символы власти и партийная идеология, появились государственные флаги, гербы и гимны. Переписывалась история, откуда-то возникали свои, национальные, неимперские герои. Получили новые имена улицы, проспекты и даже целые города, зачастую в угаре переименовывались даже те, что раньше, в доимперские времена, не существовали. Менялись государственные языки – с имперского на национальный. И мало кого заботило, что на нем умела говорить едва ли десятая часть населения страны. Новоиспеченные государства изо всех сил старались забыть о своем имперском прошлом.

Вот и Североморье, бывшее когда-то грозным имперским форпостом, стало вполне обычной ойкуменской страной со своим парламентом, легитимным президентом и правами человека. С высокими налогами, но и высокими социальными выплатами. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что многие из них существовали лишь на бумаге.

Наверное, ради всего этого стоило менять статус имперской провинции на гордый имидж независимой страны, участника западного конгломерата. И стоило, наверное, продавать за гроши контрольный пакет акций самых мощных предприятий ойкуменским промышленным гигантам.

Замерли когда-то мощные верфи Балтийска, завод Станкотяжмаш, цеха Агрегатстроя, гигантской строительной базы сверхтяжелой машинерии. Встал химкомбинат красителей, лишь в отдельных его корпусах еще теплилась жизнь. С трудом шевелился, как умирающий динозавр, огромный столичный порт.

Ойкумене не нужны были конкуренты. Бывшие имперские заводы, несмотря на устаревшее оборудование, все еще могли выдавать качественный товар по низкой цене. Но… это нарушило бы давным-давно выстроенный, отлаженный, как хороший механизм, конкурентный баланс Ойкумены. И новые хозяева, скупив североморские предприятия, предпочли закрыть их.

Впрочем, новые жители Ойкумены не остались без работы. Через территорию Североморья шел транзит энергоносителей, которыми всегда славилась Империя. Отщипывая свой кусочек в виде транспортных тарифов, а то и просто – открывая время от времени кран нефтепроводов, независимая держава вполне могла кормить своих граждан.

Но граждане и сами не сидели сложа руки. Ойкуменский экспорт в Империю, плата за нефть, газ и ценное сырье, тоже шел через Североморье. Большегрузные фуры пересекали маленькую страну с Запада на Восток. Водителей надо было кормить, поить, давать ночлег, охранять. Иногда в прямом смысле, иногда в переносном – то есть просто получать деньги за безопасный проезд. На общепринятом языке такая операция именуется рэкетом. Некоторые граждане Североморья на свой страх и риск сами перевозили ойкуменские товары, самые смелые – перегоняли подержанные автомобили. Прибыльный бизнес: в Ойкумене не знали, что с ними делать, и отдавали за гроши, а в Империи спрос на них не ослабевал.

Североморье жило торговыми связями Ойкумены и Империи. Паразитировало на них.

Страну заполнили криминальные группировки, и свои, местные, и пришлые с Востока и Запада. После нескольких лет кровавых войн и дележа сфер влияния, перестрелки на улицах североморских городов перестали быть чем-то из ряда вон. За каждым транспортным потоком теперь наблюдал свой босс, чиновники и правительство получали изрядный куш, обычным гражданам тоже кое-что перепадало.

Время от времени какого-нибудь сенатора обвиняли в связях с имперской мафией, назначались парламентские слушания, пресса кричала на все лады о продажности политиканов. Проштрафившегося сенатора снимали, на его место садился новый, представляющий интересы другой группировки.

Постепенно люди привыкли так жить.

Среди кровавых разборок и мафиозных войн, когда перестрелки и взрывы – обыденные сюжеты городских новостей. Среди чиновников, строящих многоэтажные дворцы в курортных зонах. Среди урезанных социальных программ, на которые все чаще не хватало денег из-за дефицита бюджета. Среди проносящихся по улицам громад тонированных джипов, плюющих на правила дорожного движения. Среди контраста бедных кварталов и искрящихся неоном центров развлечений для «новых хозяев жизни».

Люди привыкли так жить. Жить сродни раковому наросту на кровяной артерии.

Но были и такие, кто так и не смог смириться с грязью, подлостью и болью окружающего мира.

ПРОЛОГ

Сказать по правде, когда Ксюха в первый раз собиралась к старому профессору, ей было немного не по себе. Кое-кто в институте распускал про него довольно гадкие слухи: вот, мол, старый козел интересуется молоденькими, да еще настолько обнаглел, что не стесняется принимать их у себя дома. Только потом Ксюха поняла, что слухи пущены в ход девчонками со старших курсов, которым выпало сдавать профессору экзамен. И хотя его предмет – физиология – слыл легким, спрашивал он всегда строго и оценки ставил в соответствии с уровнем знаний. Так что привычная система «надень короткую юбку и блузку с вырезом – и четверка обеспечена» с ним не работала. Ну, а у любительниц платить за экзамен натурой вообще ничего не получалось. Их всех стройными рядами профессор отпралял на пересдачу.

Вот обиженные на «несговорчивого старпера» студентки и решили отомстить. Так Мила Стемпер, первая красотка четвертого курса, неоднократно с жаром рассказывала:

– Представляешь, он ставит мне в зачетку «неуд» и говорит, сладко так: не забудьте, пересдача в начале августа. Надеюсь, вы придете достаточно подготовленной, не как сегодня. И вообще я бы порекомендовал вам заниматься дополнительно.

На этом месте Мила обычно гневно встряхивала великолепной косой:

– Сказал и посмотрел на меня так, что все сразу стало понятно. Ждет, что я ему прямо тут и скажу: профессор, а можно позаниматься с вами. Тут бы он растаял, конечно, рассыпался в комплиментах, конечно, мол, ради вас, девочка, все что угодно. Но я его обломала. Зачетку взяла, процедила «спасибо» сквозь зубы, так чтоб понял старый извращенец, что ничего ему не обломится, и ушла.

Наслушавшись подобных историй, Ксюха, понятное дело, идти к профессору особенно не желала. Но что поделаешь, когда институтская библиотека дышит на ладан уже восьмой год. За некоторыми редкими, и оттого популярными книжками приходится занимать очередь месяца за три. А старых учебников, по которым до сих пор преподаются многие предметы, вообще днем с огнем не сыщешь. Они же на имперском языке, а по распоряжению Министерства просвещения во всех учебных библиотеках Североморья оставили книги только на местном, северном наречии.

– А как мы детей учить будем? – то и дело спрашивают преподаватели. – Новых-то учебников нет, да и программа обучения пока не принята.

Чиновники, как обычно, не слышат.

Можно негодовать и ругаться, сколько влезет, но без имперских учебников учится невозможно. Говорят, диплом Североморского высшего медицинского института теперь принимают в Ойкумене. Звучит хорошо – бакалавр медицины. Интересно, знают ли на Западе, какие учебники читают будущие медики? Скорее всего – нет, иначе разом бакалавриат прикрыли бы. Не любят в Ойкумене имперское, что и говорить.

В Североморье тоже не любят, или, по крайней мере, делают вид, но…

Учится-то надо.

Хорошо Виола Ариадновна, преподаватель биоинформатики и – по совместительству – институтский библиотекарь шепнула Ксюхе по секрету, что нужные учебники есть у старого профессора Круковского.

– Он, моя дорогая, всю жизнь медицине отдал. При Империи академиком был, потом ушел на пенсию, но про нас не забывает, физиологию преподает, на смежных курсах отдельные лекции читает.

– Я знаю, Виола Ариадновна, – невежливо перебила Ксюха – времени на разговоры не было, успеть бы перед лекцией в кафешку институтскую забежать.

Химичка не обиделась. Несмотря на возраст и покровительственные интонации, она оставалась человеком веселым и бесконфликтным, умудряясь ладить и со студентами, и с преподавателями и даже с ректором собственного факультета, мрачным и раздражительным Львом Канторовичем.

– Может и знаешь, спорить не буду, ты у нас умненькая девочка… – Ксюха виновато потупилась, не заметив, что глаза Виолы Ариадновны смеются. – Но все знать нельзя, потому слушай, что тебе скажет старая перечница, давным-давно выжившая из ума. У профессора дома огромная библиотека, он ее всю жизнь собирал. Уверена, там найдется, что тебе нужно. По крайней мере, всегда находилось. Телефон профессора я тебе сейчас напишу, позвони, узнай: есть ли? Если есть – спроси, может ли дать. Поняла? Думаю, все будет нормально, Богдан Владиленович редко кому отказывает.

– Спасибо, Виола Ариадновна. Что бы я без вас делала, – честно сказала Ксюха.

– И то верно, – хитро ответила химичка. – Пропала бы. На вот, держи телефон.

В первый раз перед дверью профессора Ксюха оробела. Подъезд, где жил Круковский, не производил впечатления – обычная для столичных пригородов многоэтажка, чистенькая, стерильная, но все-таки благоухающая неистребимым кошачьим запахом. Но дверь – дверь была, что надо. Солидная, мощная, обитая черным дерматином, да еще украшенная вдобавок тисненой табличкой: «Профессор Б. В. Круковский».

И звонок оказался под стать – вычищенная медная кнопка таинственно посверкивала в полутьме подъезда. Ксюха нажала, и где-то внутри проснулся мелодичный сигнал, чем-то похожий на бой старых напольных часов.

Профессор долго не открывал, Ксюха уже подняла руку, чтобы позвонить еще раз, как из-за двери донеслось:

– Кто там?

– Извините, – затараторила она, – это Ксения, я вам звонила сегодня, по поводу книг…

– Конечно, – загрохотали засовы, дверь наконец распахнулась. – Прошу вас, Ксения, заходите.

В домашних брюках и вытянутой водолазке с вышитой эмблемой имперской академии наук он показался Ксюхе совсем не старым. Нет, ее встретил пожилой, немного усталый, но радушный и веселый человек. Улыбка словно освещала его изнутри, хотя и чуствовалось, что профессору не часто приходится улыбаться.

Круковский явно обрадовался приходу неожиданной посетительницы. Немедленно предложил ей чаю, а когда Ксюха, сославшись на жуткую предэкзаменационную горячку, отказалась, заметно расстроился. Позже Ксюха поняла, как, наверное, тяжело ему одному изо дня в день в огромной пустой квартире, и отругала себя за черствость.

Профессор провел ее в полутемную комнату.

– А здесь мой кабинет. Какие, говорите, книги вам нужны?

Ксюха даже не смогла сразу ответить, пораженная обстановкой. Небольшая по размерам, полутемная комната казалось гигантской из-за громоздящихся до потолка книжных шкафов и полок. Потемневшее от времени дерево и выцветшие корешки властвовали в кабинете Круковского. Ксюхе еще никогда не доводилось видеть сразу столько книг, разве что в центральной столичной библиотеке.

– Что? Ой, извините меня, пожалуйста, Богдан Владиленович! Я… я засмотрелась по сторонам. У вас тут целое книгохранилище.

Она крутила головой по сторонам, разглядывая полки. Профессор улыбнулся.

– Вы мне льстите, Ксения.

– Тут, наверное, миллион книг. Как вы только находите нужную?

– Скажите, что вы ищете, и увидите.

– «Физиология животных» Брейделя, «Регуляторные системы организма» Дубинина, «Введение в клеточную биологию» издания имперской академии и… учебник Альматовского.

Круковский быстро нашел нужные книги, отдал Ксении и с сожалением посетовал, что ни у кого сейчас нет времени поговорить со стариком. Ксюха почувствовала укол совести: «А я еще черт знает что о нем думала!»

В следующий приход к профессору от чая она уже не отказалась. Богдан Владиленович несказанно обрадовался, засуетился, побежал на кухню ставить чайник.

Так и повелось – сессия набирала обороты, Ксюхе то и дело приходилось бегать к Круковскому, и, чтобы не обижать старого профессора, она неизменно принимала приглашение на чай. Теперь никаких пакостей с его стороны она не боялась.

Чай у Круковского был превкусный – Богдан Владиленович как-то обмолвился, что один из его учеников, ныне известное в Ойкумене медицинское светило, не забывает своего учителя, раз-два в месяц присылает по пачке настоящего островного чая.

А вот со всем остальным дела у профессора обстояли не так хорошо. Жил он один, не слишком следил за собой и своим рационом. А вдобавок, как все люди науки, Круковский отличался некоторой рассеяностью. Потому и посуду он мыл когда придется, о состоянии холодильника особо не заботился. Ксюха в первый раз чуть не прыснула со смеху, когда профессор разлил великолепный островной чай в коричневые от налета чашки, а в качестве сладкого поставил на стол вазочку с засохшим печеньем.

Пришлось брать ситуацию в крепкие женские руки. Получив те же чашки в третий раз, Ксюха мягко отчитала профессора за антисанитарию, перемыла посуду и заварила чай уже в новый, до блеска вычищенный чайник.

Богдан Владиленович не сопротивлялся. Вряд ли он замечал, что с приходом Ксении посуда становится чище. Ему просто нужно был с кем-то поговорить, чтобы живая душа сидела с ним рядом, слушала его, брала и возвращала книги, угощала домашними пирожками.

Чтобы убедиться – он еще жив и даже кому-то нужен. Пусть даже и в роли библиотекаря для молоденькой девчонки.

Вот и сегодня профессор встретил Ксюху с той же старомодной учтивостью, и вместе с тем – с тихой затаенной радостью. Тяжело отдать всего себя государственной науке, посвятить ей свою жизнь, а на закате лет отчетливо осознать: Империя ушла навсегда. Нынешней же стране, мельчайшему осколку когда-то былой мощи – ты не интересен. Ксюха не раз слышала такие разговоры от отца. Родители так и не смогли найти себе место в жизни независимого Североморья, и три года назад, дождавшись пока дочь сдаст вступительные экзамены, вернулись на родину, в имперское Полесье.

Ксюха сбежала по лестнице, прижимая к груди драгоценные книги.

«Ох, ну до чего гадостно пахнет!»

Она открыла дверь подъезда, вдохнула чистый уличный воздух. Подумала:

«Жалко сегодня не удалось посидеть с Богданом Владиленовичем. Он, наверное, расстроился. И в магазин, конечно, надо было сходить – он все жаловался, что в холодильнике ничего не осталось. Теперь сам пойдет. Я когда уходила, он как раз собирался. Некрасиво получилось. Если бы не завтрашний зачет!»

Инесса Исааковна преподаватель цитологии, назначила зачет на одиннадцать часов. Специально назначила, зная, что автобус приходит к институту в девять двадцать и в одиннадцать ноль восемь. За потора часа до начала никто в институт не попрется, предпочтя доспать немного или подучить непослушный предмет. Соответственно, Инесса по кличке Лох-Несса с чистой совестью запишет всем неуды, к экзамену не допустит – отправит пересдавать на лето.

Ксюха пробежала через двор, едва протиснувшись между двумя перегородившими проход здоровенными джипами.

– Блин! Наставили тут! Пройти невоможно!

Из-за опущенного стекла за ней лениво наблюдал бритоголовый водитель. Даже хотел окликнуть: девочка совсем ничего, вполне в его вкусе.

Но она уже проскочила площадку, и несостоявшийся поклонник махнул рукой: надо будет – Крыса таких десяток привезет. Тяжелая золотая цепь на могучей шее лениво колыхнулась.

Ксюха нырнула в арку, и выбежала на широкий, гулкий проспект Независимости. По нему бесконечным потоком шли тяжелые грузовики с прицепами. «Как бы за ними автобус не пропустить, а то он здесь очень редко ходит».

Ну точно! Желтая гусеница, приветливо распахнув двери, пыхтела у остановки. Ксюха покрепче ухватила книги и рванула изо всех сил.

Она влетела дверь в тот самый момент, когда водитель пробурчал в микрофон:

– Следующая остановка – Дом обуви.

Двери захлопнулись.

«Фу-ух, – подумала Ксюха, отдуваясь. – Успела».

Профессор Круковский проводил глазами стремительную девичью фигурку, дождался, пока она не вскочила в автобус. Улыбнулся, кивнул, словно бы соглашаясь сам с собой, и вышел в прихожую.

То, что происходило в этот момент на пустыре перед домом, не привлекло его внимания.

1

С утра в прокуратуре было тихо. Арсений снял кабинет с охраны, швырнул под стол дипломат и полез на подоконник открывать форточку. Солнце начало припекать прямо с утра, в помещении царила духота, мешаясь с застарелым табачным ароматом.

Хлопнула дверь, в кабинет ворвался напарник Арсения – Глеб, как обычно шумный, буйный и неуемный.

– Что это ты, Арсений Юльевич, от тяжелой работы в окно решил сигануть?

И не успел Арсений придумать достойный ответ, как Глеб уже забыл и про окно, и про тяжелую работу, переключившись на новую тему. Он вообще все делал быстро – говорил, думал, работал. Наверное поэтому часто ошибался, но никогда не унывал.

– А я вчера в ОВД «Припортовое» ездил. Ты там бывал хоть раз? Впрочем, нет, куда тебе. Ты у нас по верхам летаешь. Осуществляешь прокурорский надзор за делами по организованной преступности, – скороговоркой протараторил Глеб, соответствующими телодвижениями изобразив тот самый «надзор»: сжал ладони в кулаки, приложил к глазам, на манер полевого бинокля. – В «Припортовое» тебя и не заносит никогда. Спальный район для докеров, там одна бытовуха да поножовщина. А всей оргпреступности – банда докерских сынков, что тырит на бензоколонках водку. Ну, так я тебя просвещу: в местном ОВД такая помойка!

Арсений слез с подоконника, аккуратно отряхнул штаны и сказал:

– Так уж прямо и помойка?

– Натуральная! С запахом! – восторженно проговорил Глеб. – Вот слушай, что я тебе сейчас расскажу. Короче, сижу я у замначальника… наглый такой майорище, мордатый… сижу, значит, листаю дела, слушаю, как он передо мной успехами подчиненного ОВД похваляется, и тут влетает здоровенный детина в патрульной форме и начинает что-то мямлить. Ну, я сразу понял – коренной житель. Североморец, значит.

Глеб потер переносицу и радостно провозгласил:

– О! Кстати, слышал новый анекдот? Все забываю тебе рассказать. Зимняя Олимпиада, биатлон. Диктор комментирует: пока североморский лыжник отрывается от старта…

Арсений чуть заметно улыбнулся: ох уж, эти глебовы заморочки.

Глеб, имперец по национальности, состоял в радикальной партии и больше всего на свете не любил североморцев. Естественно, нелюбовь была взаимной. Глеб торчал на своей должности уже шестой год и не имел никаких перспектив хоть немного продвинуться по служебной лестнице. Сам он объяснял это происками в верхах. Верхи, по мнению Глеба, состояли сплошь из североморцев. Арсения, полукровку, он воспринимал в зависимости от настроения – то как «своего» до мозга и костей, то как злейшего врага. Судя по всему, сегодняшнее утро Глеб начал в приподнятом расположении духа.

– Смешно, да? Так вот, представляешь, вбегает этот и прямо с порога: на Третьей Лесной – ограбление и убийство! Взломали дверь, хозяев зарезали прямо во сне, а квартиру – вынесли. Все, говорит, забрали, даже телефон срезали. На месте группа работает, поехали, мол, дверь надо опечатать. А майор этот ему отвечает: подожди, не гони. Сейчас Витасу позвоним, пусть быстренько на эту квартиру запишется, будто он там жил. Когда весь сыр-бор уляжется, можно будет продать. Всем денюжка капнет. – Глеб стукнул кулаком об колено. – И все это при мне, представляешь?! Совсем североморцы обнаглели!!!

Арсений вздохнул. Лучше уж промолчать, а то на полдня заведется. Тоже любитель бревен в чужом глазу. А ведь прекрасно знает, сколько здесь, в Центральной, стоит затягивание дела, направление на доследование, снятие прокурорского надзора. На все есть специальный прейскурант, и все равно, кто на контроле сидит: выходец ли из Империи, североморец, цена есть у всех. У кого-то пятьсот кредиток, у кого-то – полмиллиона, но не оттого, что один честнее другого. Просто у первого должность повыше, а значит, возможностей помочь-навредить больше.

Звякнул внутренний телефон. Звякнул и замолчал, словно понимая: ничего хорошего он сказать не может. Арсений и Глеб одновременно посмотрели на древний аппарат с затертым имперским гербом и остатками черных цифр на кнопках. И тут он зазвонил снова, длинно и требовательно, почти без пауз.

– Это тебя, – почему-то шепотом сказал Глеб. Арсений кивнул и снял трубку:

– Арсений Догай, слушаю.

– Здравствуй, Арсений Юльевич!

– Доброе утро, господин старший прокурор!

– Собирайся, Арсений, из Балтийска вызов поступил. Машина сейчас будет.

– Что случилось?

– А что у нас может случиться? Подопечные малость повоевали. Группа из местного ОВД уже там, сообщают: полдюжины тачек искореженных, одиннадцать трупов, весь двор в крови и гильзами завален.

Арсений присвистнул.

– Давно такого не было.

– Вот именно. Так что давай, бери дело под свой контроль, съезди, посмотри, что да как, потом мне доложишь.

«Конечно, – подумал Арсений, – а ты посмотришь, перспективное ли дело, стоит за него браться, чтобы Генеральный скормил очередную вкусную коврижку за усердие».

Старший прокурор Каневский не зря считался самым беспринципным карьеристом во всех структурах Минбеза. Такой родного брата продаст. Не зря в прокуратуре его за глаза звали Каином.

– Хорошо, господин старший прокурор. Сделаю.

Глеб с жадностью ловил каждое слово, и стоило Арсению повесить трубку, как он тут же выпалил:

– Ну что? Заказное? Кого грохнули?

– Братва в Балтийске пострелялась. Каин говорит – одиннадцать трупов.

– Ого! Чего они там не поделили?

– Поеду выяснять, – сказал Арсений, подхватил с пола дипломат и сказал: – Не скучай тут без меня.

И чтобы не слышать ответ Глеба, прикрыл за собой дверь.

Машина действительно ждала во дворе – побитая жизнью старая имперская «волна» с аляповатой эмблемой госпрокуратуры и надписью на североморском: «Nordermare Prosekution».

Водитель Арсения узнал – видимо когда-то уже выезжали вместе.

– Добрый день, Арсений Юльевич. Говорят, в Балтийске война?

– Ну, война не война, но что-то в этом роде. – Арсений посмотрел бланк телетайпа. Под шапкой «Для служебного пользования. Не подлежит передаче по незащищенной сети» сообщение о перестрелке выглядело вполне уместным. И в самом деле, больше всего похоже на донесение с фронта. – Здесь сказано: проспект Независимости, дом девяносто три, площадка перед рестораном «Нептун». Знаешь, где это?

– А то как же! – водитель крутанул руль, выводя машину в узкий боковой проезд. – Не волнуйтесь.

– За сколько доедем?

– За час точно. Сейчас дороги пустые.

Балтийск встретил Арсения нестерпимой жарой. Ему уже приходилось бывать здесь, и по делам прокуратуры, и просто так – года полтора назад Ирэна повезла его знакомиться с родителями. Рандеву вполне удалось: была домашняя выпечка, трогательный ойкуменский сервиз, из тех, что достаются по большим праздникам или для особых гостей и приветливая мама, изо всех сил старающаяся не спугнуть дочкино счастье.

Потом они долго гуляли по ночному городу. Огромный столичный сателлит, в котором жило тысяч триста душ, ночью преображался. Затихали улицы, гасли огни блочных многоэтажек, только громыхал где-то вдали проспект Независимости да влажный ветер с моря тихо шелестел зелеными кронами. В имперские времена Балтийск считался местом отдыха могучего Северного флота, и даже носил гордое имя Северного Зеленограда. От былой славы остались лишь тенистые аллеи, пересекавшие город по всем возможным направлениям.

Ресторан «Нептун» возвышался над проспектом Независимости шикарным трезубцем. Несмотря на то, что стоял он на самой оживленной трассе Запад-Восток, дальнобойщики его не жаловали. Может, из-за беспредельно высоких цен, а может, опасались ресторанных завсегдатаев. «Нептун» не зря считался излюбленным местом отдыха балтийской братвы.

Вот и сейчас на стоянке перед рестораном не было ни одной фуры. Два тяжеловесных джипа, длинные «сольвы» с тонированными стеклами, хищные передки «аутоунионов». От правой стены «Нептуна» тянулась куда-то во дворы тревожно-алая лента полицейского заграждения. У самого входа приткнулся патрульный «козел», борта машины подпирали разморенные жарой бойцы СВАТ в пропотевших рубахах с короткими рукавами. У пояса на ослабленных ремнях болтались дулом вниз потертые АКСУ.

Арсений вылез из машины, подошел к патрульным, на ходу доставая удостоверение.

– Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай. Где я могу видеть начальника группы?

Бойцам было все равно. Даже если бы перед их ясными очами появился сам министр безопасности, вряд ли они проявили большую активность. Тот, что постарше вообще промолчал, второй лениво кивнул куда-то в сторону:

– Там все… за рестораном…

За «Нептуном» располагался небольшой пустырь, отделяющий шумный проспект от линейки унылых блочных новостроек. Ближе к домам красовалось несколько детских площадок, огороженных хлипким забором: песочница, ржавые качели и пара деревянных скамеек. Места для игр ребятне явно не хватало – потрескавшийся асфальт пустыря был весь исчерчен мелками. Здесь были и привычные «классики» в современном варианте «матрица», и просто детские рисунки, и сакральное: «Камилка – дура».

Сейчас старые меловые линии заливала кровь, а невозмутимый эксперт-криминалист рисовал свою картинку: обводил контуры тел погибших. Едва он заканчивал, как следовавшие за ним по пятам мрачные парни в форме медслужбы неспешно упаковывали тела в мешки и оттаскивали в труповозку. За открытой дверью микроавтобуса с красным крестом виднелось уже не меньше полудюжины пластиковых мешков. То и дело клацал затвор фотоаппарата.

Декорации маленькой балтийской войны производили впечатление – распростертые тела в лужах крови, угловатые меловые контуры, тут и там попадались обведенные кружком гильзы. На выезде с пустыря, вцепившись мощными колесами в асфальт, стояло несколько угольно-черных джипов. Насколько Арсений мог видеть, у трех из них в бортах и дверях красовались пулевые пробоины, разбитые выстрелами лобовые стекла осыпались стальной крошкой, припорошив капот, пустующие передние кресла и мертвых водителей.

До Арсения донесся обрывок разговора:

– Смотри – сплошные «нексусы». Знаешь, как их в Управлении называют?

– Как?

– БМП. Боевая машина пехоты, на них братва на стрелки выезжает…

Арсений подошел к группе оживленно переговаривающихся полицейских. Судя по лейтенантским нашивкам, начальник группы должен быть среди них.

– Добрый день. Арсений Догай, следователь прокуратуры. Могу я видеть старшего группы?

Приземистый, грубоватого вида старший лейтенант смерил его взглядом, представился:

– Старший оперуполномоченный Роман Вебер.

Протянутую руку полицейский пожал несколько неохотно, но без видимого вызова. Как и любой другой опер, прокуратуру Вебер явно не жаловал.

– Когда поступил сигнал? – спросил Арсений, достав блокнот. Конечно, завтра утром у него будет и протокол осмотра места происшествия, и полный отчет, но кое-какие подробности он решил выяснить прямо сейчас, чтобы было над чем подумать на досуге.

Опер усмехнулся:

– Сигал был далеко не один. Начиная с двенадцати сорока, по-моему, каждый окрестный житель к нам позвонил, не поленился. Девчонки из ресторана говорят, что стрельба была бешеная. Как на войне. Наряд через пятнадцать минут приехал… но все уже затихло. Моя группа была на месте около двух. С тех пор здесь и топчемся.

– Наверное, не стоит спрашивать нашли ли что-нибудь приметное. Здесь, – Арсений оглянулся, – все приметное.

– Да уж. – Вебер снова усмехнулся, сунул в рот ломкую дешевую сигарету, затянулся. – Шесть машин продырявили, оружия – на полроты хватит, одиннадцать трупов. Один, правда, живой остался, минут двадцать, как на скорой увезли.

– Он сказал что-нибудь?

– Он много чего сказал, осталось только выяснить – наврал или нет. Завтра вместе со всеми бумагами перешлем его показания.

– И все же… Ничего в его показаниях вас не насторожило? Согласитесь, Роман, дело нам с вами досталось нелегкое.

– Почему же, – старлей в упор прищурился на Арсения, словно стараясь его переубедить. – Все просто, как день. Тех, что справа были, – он кивнул на три дальних джипа, – мы знаем, местная группа, так называемые «крестовские», вторые, похоже, пришлые, вот и подранок о том же рассказал. Хотели территорию поделить, не договорились, вот и повоевали. Почти все трупы. Протокол, опись. Виновные в морге, дело закрыто. Или у прокуратуры другое мнение?

Вебер больше не улыбался. Он смотрел почти враждебно, и Арсений его понимал. Зачем и так по горло заваленному делами оперу еще и это побоище? Глухарь, не глухарь, внеше вроде бы действительно все ясно, но побегать придется. Не лучше ли сразу наметить дело в архив «за отсутствием подозреваемых»?

– Господин старший лейтенант! Господин старший лейтенант! Можно вас на минуточку!

Между пустырем и стеной ресторана «Нептун» тянулась небольшая аллейка. Среди чахлых, но, тем не менее, заботливо подстриженных и побеленных известью тополей стояло несколько полицейских. Один присел на колено перед бесформенной темной массой, другой призывно махал рукой Веберу:

– Господин старший лейтенант! Сюда!

– Извините, я на минутку, – с заметным облегчением сказал опер. Общение с прокурором его тяготило – не успел приехать, столичная шишка, как тут же начал во все лезть. Не его это дело.

– Если позволите, – не без иронии сказал Арсений, – я с вами.

Вебер пожал плечами.

– Пойдемте.

Развернулся и пошел в сторону аллеи.

Шагов за тридцать Арсений понял, что дело нечисто. Полицейские несколько подавлено молчали, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Перед Вебером они расступились, кто-то сказал:

– Вот, господин старший лейтенант, смотрите…

Неловко поджав под себя руку, на серой комковатой земле лежал старик. С первого взгляда было ясно, что он мертв, – на старой вытянутой водолазке, украшенной какой-то эмблемой, расплывалось красное пятно. Точно под эмблемой прорванная ткань задубела под коркой запекшейся крови.

– Документы есть? – отрывисто спросил Вебер. Арсению на минуту показалось, что он сейчас выругается.

– Есть, – кивнул один из полицейских. – Вот, смотрите.

Старлей пролистал тощую красную книжечку, не глядя протянул Арсению.

«Пенсионная книжка. Выдана на имя Круковского Богдана Владиленовича», – прочитал он.

На обычного братка пенсионер не тянул. Никак. Одет просто, даже можно сказать бедно, и вид… совсем не цветущий.

«Не дай бог, какой-нибудь вор в законе. Имперский гость. Тогда Каин с этого дела не слезет».

– Вы все еще думаете, Роман, что дело можно просто так сдать в архив?

2

Осмотр завершился только к семи вечера, и в прокуратуру Арсений решил не возвращаться. От Балтийска до столицы минимум часа полтора езды, а по вечерним пробкам – и все два. Лучше уж домой. Тем более что всю бумажную лавину – протокол осмотра, рапорт дежурного, отчеты – доставят только к двенадцати, вместе с утренней курьерской почтой.

Так что подождет дело до завтра, никуда не денется.

На короткое мгновение Арсений почувствовал укол совести. Сейчас он, весь из себя вальяжная столичная штучка, суровый прокурор, рванет домой в объятья кондиционированной прохлады, а взмокший полицейский опер еще часа три проторчит на месте происшествия, а потом поедет не к жене и сыну, а в отделение, где до ночи будет строчить отчеты.

Зато старшему лейтенанту Роману Веберу не придется докладывать Генеральному прокурору о результатах расследования. Дело-то, конечно, несложное: ну, пострелялась братва, кого сейчас этим удивишь? Но случилось это в Балтийске, в шестидесяти километрах от столицы, а не в приграничном Поружбе каком-нибудь. Журналюги завоют, как голодные волки, парламент назначит комиссию, президент прикажет министру безопасности взять дело под личный контроль… Придется демонстрировать результаты, подозреваемых, успехи следствия.

А подозреваемые сейчас как раз на трех труповозках направляются в городской морг. Какие уж тут успехи следствия?

– Роман! Я поехал, заканчивайте тут без меня. – Арсений пожал руку старлея и пошел к машине, спиной чувствуя ненавидящий взгляд полицейского опера.

«Ну, будет, будет, – подумал он недовольно. – Нам еще вместе работать, а ты меня уже сожрать готов».

Утром он первым делом разобрал курьерскую почту. Ага, вот: «Протокол осмотра места происшествия». Наверху, в шапке – «г. Балтийск, ОВД „Прибрежное“ и дата – „16 июня 2005 года“.

...

Местом происшествия является участок, прилегающий к остановке общественного транспорта «ресторан Нептун», расположенный на удалении примерно пятидесяти метров от одноименного ресторана. По периметру участка (в дальнейшем – МП) установлены специальные ограждения, ограничивающие доступ к МП. Осмотр производится при дневном освещении. Общая характеристика МП – расположено в непосредственной близости от оживленной автомагистрали – рядом с проспектом Независимости. Также рядом расположен действующий ресторан – «Нептун», имеющий круглосуточный режим работы.

Непосредственно на МП находятся шесть БМП (зачеркнуто, подписи понятых, исправлено на «автомобилей „нексус“ модели „Джип Урбан“). Взаимное расположение автомобилей отображено на схеме-приложении номер 1, автомобилям присвоены условные порядковые номера от 1 до 6, осмотр будет произведен в порядке присвоенных номеров… Также на МП обнаружено девять трупов, лежащих на земле, еще два трупа находятся в автомобилях NN 3 и 6. Местонахождение трупов и положения, в которых они были обнаружены, отмечены в схеме-приложении номер один. Трупам присвоены условные порядковые номера – от 1 до 11. Осмотр производится в порядке присвоенных номеров.

Так же осматриваются участки N2 и N3, находящиеся на удалении 50 метров от левого края периметра и 73-х метров от правого края. На участке номер два имеется опорный столб линии электропередач с металлическим ящиком (ящиком-распределителем). Размеры 140x73 см. На внешней поверхности ящика имеются два округлых отверстия, диаметром примерно 9-9,5 м, края отверстий загнуты внутрь, при вскрытии ящика внутри обнаружены два расплющенных кусочка металла светлого цвета, предположительно – пули, которые изымаются для приобщения в качестве вещественных доказательств.

Участок номер два является частью прилегающего к остановке сквера с имеющимися деревьями. На стволе одного из деревьев обнаружены следы вещества темно-бурого цвета. Такие же следы обнаружены на почве и травяном покрытии сквера рядом с осматриваемым стволом дерева. Нижняя часть ствола обработана известью, на фоне побелки упомянутые следы вещества бурого цвета видны отчетливо, на других деревьях таких же следов не обнаружено. Соскобы вещества изъяты для производства биологической экспертизы.

МП, с обнаруженными шестью БМП (зачеркнуто, исправлено на «нексус») и одиннадцатью трупами, имеет асфальтовое покрытые. На асфальте обнаружено множество пятен темно-бурого цвета различных форм и размеров. Также пятна и потеки темно-бурого цвета имеются на автомобилях и трупах. Соскобы вещества изымаются для производства экспертизы.

На МП обнаружено пятнадцать единиц стрелкового и охотничьего оружия:

– три пистолета системы Макарова (ПМ), калибра 9 мм имперского производства,

– один пистолет C-Z-75, калибра 9 мм,

– один пистолет ТТ, калибра 7,62 мм без заводских меток и номеров,

– один пистолет системы Марголина калибра 5,6 мм имперского производства с глушителем,

– автомат АК-74, калибра 5,45 мм,

– автомат АКМ, калибра 7,62 мм,

– два автомата АКСУ-74, калибра 5,45 мм (с укороченным стволом),

– винчестер «Байкал», снаряженный охотничьими патронами,

– охотничье ружье «Зауэр» с вертикально расположенными стволами,

Так же обнаружены и изъяты с МП боеприпасы…

Детальное описание объектов:

Осматриваемый автомобиль номер 1 (по схеме-приложению 1), является автомобилем Б (перечеркнуто) «нексус» модели «Джип Урбан», светло-серебристого цвета, госномер 556XR-43. На лобовом стекле автомобиля номер 1 имеются три отверстия, еще одно отверстие обнаружено на левом переднем крыле. В обшивке автомобиля обнаружены и извлечены три пули…

Арсений читал быстро, выхватывая из длинного и нудного списка ключевые слова.

...

…Осматриваемый автомобиль номер 2 (по схеме-приложению 1), является автомобилем «нексус» модели «Джип Урбан», светло-серебристого цвета, госномер 557XR-43…

…кроме того, в автомобиле номер 3, на кресле водителя обнаружен труп мужчины предположительно двадцати пяти – тридцати лет, одетого в кожаную куртку черного цвета… золотая цепочка с клеймом «Jewelry», весом примерно 350 г.

…на шее имеются два следа ранения…

После осмотра автомобилей осматривались трупы, за исключением двух, находящихся в автомобилях.

…объект номер 2 – труп мужчины примерно двадцати пяти – тридцати лет… шесть следов ранения… золотая цепочка… черная кожаная куртка… туфли «Гуччо»…

…номер 3 – труп мужчины, двадцати пяти – тридцати лет, ранения… золотой браслет…

…номер 4 – перстень, куртка, двадцати пяти – тридцати лет…

Братки выглядели одинаково, как цыплята из инкубатора. Одинаково одевались, носили одинаковую обувь, одинаковые золотые цепи, разъезжали на одинаковых машинах.

И умерли так же одинаково. Глупо и бессмысленно.

...

…N 5, N 6… портмоне, снова «Гуччо», браслет… перстень… ранения…

А! Вот сейчас должно быть самое странное. То, что его так заинтересовало еще на месте преступления: последний труп. Тогда Арсений подумал, что бедно одетый старик – какой-нибудь известный и уважаемый вор в законе, скорее всего, имперец, что приехал рассудить горячую северную молодежь. Может, братва потому и затеяла стрельбу, чтобы дать ему уйти. Но пуля все-таки настигла старика в семидесяти метрах от основного побоища. Сейчас эта версия уже не казалась Арсению такой уж правдоподобной.

...

…Объект номер 11. Труп мужчины примерно шестидесятипяти-семидесятилетнего возраста. Костюм-двойка, ношеный, имперского производства. Сорочка голубого цвета, производства трикотажной фабрики «Приморская Заря», в кармане – клетчатый платок, наличные деньги – монетами и купюрами, всего – 112 марок, пенсионное удостоверение на имя Круковского Богдана Владиленовича, 1936 года рождения. В левой верхней части пиджака, в районе ключицы, имеется след ранения. Отверстие неправильной формы, вокруг отверстия – пятно бурого цвета, других повреждений в ходе внешнего осмотра не выявлено…

Арсений пометил у себя в блокноте: «Вполне может быть, что старик не из их компании. Просто мимо проходил на свою беду. И его шлепнули ни за что».

В конце объемистого протокола (целых двадцать два листа) стояла приписка:

...

…Все изъятые с места происшествия предметы, – пули, гильзы, ценности и проч. – упакованы в бумажные пакеты. Пакеты оклеены, опечатаны печатью дежурной части ОВД «Прибрежное», на пакетах проставлены росписи понятых, присутствовавших при осмотре. Тела погибших направлены в Центр по производству судебно-медицинских экспертиз для произведения дальнейшего детального осмотра и вскрытия. 6 автомобилей «нексус» модели «Джип Урбан», с госномерами 556XR-43, 557XR-43, 346RT-43, 267EW-43, 268EW-43, 269EW-43 также изъяты с МП и направляются на спецплощадку районного отдела дорожной инспекции.

«Н-да, – подумал Арсений про себя, – тю-тю, новая фирменная резина! Не говоря уже о бензине… Пару капель для приличия оставят, конечно, а все остальное – сольют».

Он покрутил перед собой блокнот, снова и снова перечитывая записи. Из головы все не шел странный пенсионер Круковский. Что-то в нем было не так, не вязалась его гибель с общей картиной побоища. Конечно, напрашивалось самое простое предположение: старик – случайная жертва. «Просто проходил мимо…» Версия для тех, кто мало знает о неписаном этикете бандитских разборок. Для тех, кто решит закрыть дело, не придавая особого внимания странным нестыковкам.

Братва обычно перекрывает место стрелки от чужих глаз. Шестерки и совсем мелкая пацанва стоят на стреме в радиусе нескольких кварталов, в лишних свидетелях разборщики никак не заинтересованы. Случайный прохожий во время разборки – нонсенс.

Арсений вынул из папки протокол осмотра трупов из Центра судмедэкспертиз, нашел нужный абзац:

...

…Объект номер 11. Труп мужчины примерно шестидесятилетнего возраста, поступившего на исследование с документами на имя Круковского Б. В.

На внешней поверхности тела имеется округлая проникающая рана, имеющая признаки, характерные для входного пулевого отверстия, следов пороха и пороховых пятен не обнаружено. Рана расположена в левой верхней части грудной клетки, рядом с плечевым суставом непосредственно под левой ключицей. В области раны обширная гематома.

Вскрытием установлено – в мышечной ткани верхнего отдела туловища имеется раневой канал, направленный от места ранения в сторону брюшной полости. При удалении из брюшной полости внутренних органов: желудка, кишечника, других внутренних органов, обнаружены следы сколов на нижней кости правого реберного отдела, что позволяет судить о направленности раневого канала до этого места и о последующем рикошете пули. Пуля обнаружена в брюшине трупа.

Смерть наступила в результате обильного внутреннего кровотечения, связанного со множественными повреждениями желудка и кишечника. Имеющееся количество жидкости и кровяных сгустков свидетельствует о том, что смерть наступила в течение некоторого времени (в промежутке от двух до двадцати минут) с момента причинения пострадавшему ранения. Более точное определение времени наступления смерти относительно полученного ранения может быть определено после необходимых исследований крови и внутренних органов.

Направленность раневого канала – сверху-вниз, и расположение входного отверстия под левой ключицей предполагает такое расположение пострадавшего относительно оружия повреждения, при котором оружие располагалось вертикально, под острым углом к пострадавшему. При вертикальном положении тела погибшего оружие поражения находилось бы НАД телом погибшего, на удалении более пятнадцати метров (ввиду отсутствия следов близкого выстрела), оружие поражения могло находиться практически параллельно земной поверхности в случае, если в момент выстрела погибший находился в наклонном положении. Более точный ответ на интересующие вопросы возможен при обследовании трупа, раневого канала и пули, совместно со специалистом-баллистом…

Акт баллистической экспертизы, на котором настоял судмедэксперт, подтвердил некоторые первичные выводы.

...

…пуля, извлеченная из тела погибшего, является пулей с цельнометаллической оболочкой и усиленным сердечником. Относится к специальному боеприпасу бронебойного действия, может являться составной частью патрона для снайперского оружия. Тип патрона и оружия установить не удалось ввиду сильной деформации пули при рикошете и отсутствия других определяющих признаков. Ввиду выявленных особенностей боеприпаса и при их сопоставлении с медицинскими характеристиками причиненных повреждений, расстояние от оружия поражения до трупа может быть определено как большое – свыше пятисот метров. Закрытый перелом ключицы образован вследствие близкого ее расположения к месту попадания.

Расположение трупа относительно оружия поражения может иметь несколько вариантов: оружие повреждения в момент выстрела находилось вертикально над потерпевшим, также оружие повреждения могло находиться параллельно земной поверхности на высоте не более двух метров, в случае если тело погибшего находилось в этот момент под наклоном примерно 90 градусов…

– Так, – Арсений задумчиво потер подбородок. В кабинете больше никого не было – Глеб умчался на обед, поэтому можно было спокойно говорить вслух. Коллеги часто подшучивали над этой его привычкой, но Арсению так лучше думалось, особенно если в деле неожиданно попадался какой-нибудь хитрый поворот. – Либо Круковский стоял, и в него стреляли откуда-то сверху, либо… «находился в наклонном положении». Он что, пригнулся? Впрочем, это понятно. Началась стрельба, старик хотел залечь или спрятаться куда-нибудь, но тут его настигла пуля. Во втором случае все более или менее понятно, а вот в первом… Гм. Получается, что Круковского подстрелил снайпер? Интересно.

Арсений снял трубку телефона:

– Соедините с ОВД «Прибрежное», пожалуйста.

Через несколько секунд грубый голос устало произнес:

– ОВД «Прибрежное», дежурный слушает.

– Добрый день. Центральная прокуратура, следователь Арсений Догай беспокоит. Будьте добры старшего лейтенанта Вебера… Роман? Догай из прокуратуры. Добрый день. Вы получили результаты баллистической экспертизы? И что думаете?

Старлей не торопился с ответом. Видимо, не хотел проявлять инициативу. Мол, раз уж прокуратура вязла дело под свой контроль – пусть сама и мучается.

Арсений прекрасно понимал недовольство Вебера: с прокурорским надзором не шутят – дело теперь закрыть не удастся, да еще придется вести один в один по учебнику, чтобы не дай бог не ошибиться.

– Вот что, Роман. Как мне кажется, вам стоит поискать в радиусе метров восьмисот, а то и километра от места происшествия лежку снайпера. Согласны?

Старлей пробурчал что-то неразборчивое.

– Согласны, – удовлетворенно резюмировал Арсений. – Тогда приступайте прямо сейчас. Утром приеду, привезу официальный запрос.

Новое заключение биологической экспертизы, полученное уже к вечеру, особой ясности не внесло.

...

Представленные на исследование соскобы вещества бурого цвета, обнаруженные, согласно протоколу осмотра места происшествия, на стволе дерева, является человеческой кровью, принадлежащей мужчине. По групповой принадлежности относится к четвертой группе…

Арсений быстро пробежал глазами текст, хотел перевернуть страницу, но последняя строчка привлекла его внимание:

...

…Поступившая на исследование кровь гражданина Круковского В. Д. относится к четвертой группе…

Дальше по тексту следовало, что ни у кого из других погибших в перестрелке четвертой группы крови не было. Братки попались, что называется, кровь с молоком, – сплошь первая положительная, только у троих – вторая. Тоже положительная.

Выходило так, что Круковского ранили далеко от места кровавой разборки. Семьдесят два метра – это серьезно. Странно только, зачем он, раненый, пополз туда, где стреляли, а не наоборот. Да еще эта пуля из неустановленного оружия, поразившая пенсионера. В акте отмечалось, что экспертно-криминалистический отдел из Балтийска выслал загадочную пулю куда-то в столичный музей криминалистики, для определения типа оружия.

Но это было еще не все, как обнаружился новый сюрприз…

...

…Пуля, извлеченная из салона автомобиля «нексус» модели «Джип Урбан» госномер 269EW-43, является аналогичной той, которая обнаружена в теле гражданина Круковского Б. В. Остальные пули и гильзы, обнаруженные и изъятые с места происшествия являются составными частями к боеприпасам, пригодным для снаряжения следующих видов огнестрельного оружия: пистолет системы Макарова (ПМ) – всего шестнадцать пуль и двадцать две гильзы. Оставшиеся шесть пуль найти не удалось.

«Слава богу, что никого больше не задело!»

...

Две пули и три гильзы отстреляны из пистолета C-Z-75, калибра 9 мм.

Четыре обнаруженные пули и четыре гильзы – к пистолету ТТ…

– Какой аккуратный стрелок! – пробормотал Арсений – Все в цель. И нам работы меньше.

Далее, по списку оружия разбирались все найденные на месте происшествия гильзы и пули, сплющенные о столбы и деревья, а также извлеченные из тел погибших. Но таинственную пулю из обшивки, которая заинтересовала Арсения, идентифицировать не удалось. Подходящий ствол так и не нашли.

«Откуда взялись эти две пули, выпущенные, по заключению экспертов, из неопределяемого снайперского оружия? И почему кроме как в Круковского и автомобиль „нексус“ модели „Джип Урбан“ (автомобиль номер 4) снайпер никуда больше не стрелял? Может, он специально продырявил джип, чтобы спровоцировать бойню? И свалить потом смерть пенсионера на привычные для города бандитские разборки? Да и был ли вообще снайпер?»

Арсений снова подтянул к себе папку с протоколами осмотра места происшествия.

«Роман сказал, что нашли вроде бы одного живого переговорщика. Я его не застал, „скорая“ уже уехала, но, по словам Вебера, он успел что-то сказать…»

Он переложил несколько плотных прозрачных файлов с бумагами. «Ну, где же он? А вот!»

...

«Из протокола допроса свидетеля А. А. Ковалечика».

Арсений неодобрительно хмыкнул, сказал:

– Господи! Сколько можно учить нашу доблестную полицию, чтоб сразу допрашивали в качестве подозреваемых! Да все без толку… Оно и понятно – свидетелю адвокат не обязателен, подозреваемым этого самого Ковалечика потом сделать можно. Ладно, что там наш новоиспеченый «свидетель» поведал?

...

Встреча была мирная, начальник, недавно все споры между нашими бригадами паханы перетерли, кто-то из воров приехал. Решили отметить это дело конкретно, рванули в «Нептун». Чтоб скрепить, значит, отношения, забили стрелку и крестовцам, ну, они под Крестом ходят… Ресторан заказывать заранее не стали, они бы сразу просекли, что к чему. Но официанты в «Нептуне» были предупреждены, – как появимся мы с гостями – сразу поляну накрывают… Тут тонкость такая. Мы их, короче, пригласили, все приготовили, но район-то как раз их. Пушки взяли так, даже не на всякий случай, а по привычке, что ли… Начальник, мне бы в больничку, а? Болит, сука! Едет? Ладно, ладно, расскажу, только пообещай, что «скорая» сейчас приедет!

Ну, короче, воры все рассудили, не нам их слову и решению перечить. Никто шмалять-то не собирался. А те, крестовцы, с оружием были, потому что в непонятке приехали полной. Остановились – машина к машине, словечками перекидываемся. Бригадир наш – Толян-Длинный, решил презент их главарю сделать – охотничий «Зауэр» подогнал, вертикалку. У крестовцев бригадир охоту любит, больше, чем баню с телками. Достал Толян «Зауэр» этот… Только собрался о кабаке говорить, как вдруг слышим – хлопок. В лобовухе крестовского джипаря – дыра, и осколки брызгами. Точно говорю, из наших никто не стрелял, не было намерений таких, а крестовцы не разобрались, пушки выхватили, и понеслось…

На вопросы – были ли еще какие-то выстрелы, перед началом разборок, быстро получивших название «примирительных», Ковалечик ответил отрицательно: «Не-не, начальник, как можно! Мы ж на мировую пришли».

Получается, кто-то изобразил дырочку в лобовом стекле «лексуса». Сам по себе ущерб был мизерным: что стоит сменить лобовуху тем, кто держит крышу в автосервисе? Договорлись бы. Но звук выстрела заставил братков схватиться за стволы – не выдержали нервы у вчерашних противников. И понеслась: перестреляли друг друга в пять минут. А старик, похоже, появился, когда обе бригады уже уполовинились.

Когда Ковалечика спросили, какое отношение к встрече двух бригад у ресторана «Нептун» имеет пенсионер Круковский, он заявил, что никакого старика не видел и знать не знает. По фотографии старика не опознал. А кто там проходил мимо, на это смотреть было некогда.

«Э-эх, охрану бы еще допросить, шестерок, что на стреме стояли. Да ищи их теперь! Попрятались по углам, на дно залегли…»

Арсений снова позвонил Богдану, спросил про Ковалечика.

Старлей рассмеялся.

– А-а, тот еще свидетель! Он, похоже, смельчак из смельчаков: как только услышал первый выстрел – сразу же сиганул под машину. Правда, успел таки схлопотать вдогонку пару «горяченьких» из акаэма. Сейчас в больнице загорает, требует адвоката. Тогда со страху все рассказал, а теперь – очухался, о долге перед братвой вспомнил.

– Но пенсионера он не знает?

– Самыми страшными клятвами клянется, что не знает. А чем вас так заинтересовал это старик, Арсений Юльевич? Обычный прохожий, пенсионер, ничем не примечательный. Убит случайным выстрелом в перестрелке. Жалко, конечно, но…

«Раз меня заинтересовал, то и Каин вцепится, не говоря уж о газетчиках, если, не дай бог, пронюхают. Спокойно закрыть дело вам все равно никто не даст», – хотел ответить Арсений, но сдержался.

– А вы, Богдан, протокол баллистической экспертизы читали? Необычные пули вас не насторожили?

Неопределенно хмыкнув, старлей ответил:

– Вы все о снайпере думаете? Вам виднее, конечно, я две группы выслал по крышам лазить, но, по-моему, никакого стрелка мы не найдем. Если бы братва захотела кого-нибудь подстрелить, так и подстрелила бы. Зачем в стекло палить? Предупредить? А в старика зачем? Лучше уж парой первых выстрелов убрать самых опасных бойцов, с акаэмами, например. Или бригадира, того же Креста. А пули – что пули? Я вам сейчас десяток версий могу привести, откуда они взялись.

– Например.

– Хотя бы такая: самодел. У братков был временный голод с боеприпасами, вот и заказали партию местному умельцу. Смешалась потом с нормальными патронами, и вместе со всеми попала в магазин.

– Пусть так. Но я все же попрошу вас довести поиски снайперской лежки до логического конца. И вот еще что: допросите еще раз этого Ковалечика. Покажите ему нормальное фото Круковского – у него в квартире наверняка есть. И узнайте: не помнит ли он, чтобы во время стрелки над ними кружил вертолет.

– Это еще зачем?

– Узнайте. И если будут какие-нибудь результаты – сразу же доложите. Хорошо?

Старший лейтенант Роман Вебер перезвонил через день. Но сказал он совсем не то, что ожидал услышать Арсений. Будничным, немного усталым голосом полицейский опер доложил, что ночью свидетель Ковалечик А. А. скончался от сепсиса, так что узнать у него, пролетал над ними вертолет или нет (это на случай, если Круковский «занимал вертикальное положение»), не представлялось возможным. А других разумных объяснений, учитывая дальность выстрела, у Арсения не было.

Впрочем, и те показания, что уже были в деле, – бесценны. Ковалечик – единственный пережил примирительную стрелку. Пусть и всего лишь на двое суток.

Лежку снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Люди Вебера обыскали все высотки в округе, кроны деревьев, крыши сараев и хозяйственных пристроек ресторана. Ничего. Никаких зацепок. Либо снайпер все тщательно за собой убрал – даже листьями сверху присыпал! – либо… никакого таинственного стрелка не было и в помине.

Точку в странностях этого дела попытались поставить эксперты-химики, но и она в конечном итоге, оказалась очередной запятой.

...

…следы вещества белого цвета, обнаруженные на рукаве пиджака, принадлежавшего Красовскому Б. В., являются следами однородной по своему составу извести, нанесенной на ствол дерева, с которого брались соскобы вещества бурого цвета из экспертного заключения №3071 от 17 июня 2005 года.

То есть, Круковский упал и, уже приподнимаясь, получил ранение, или наоборот – был ранен и, падая, приложился рукавом о дерево, или даже к стволу его отбросило выстрелом… Сплошные «или». Одно ясно – к разборкам двух банд у ресторана «Нептун» Круковский, скорее всего, непричастен и пострадал вовсе не из-за них. Скорее – наоборот. Тот же убийца (или убийцы), что стрелял в Круковского, вторым выстрелом инициировал перестрелку не вовремя собравшихся рядом бандитов. Или вовремя? Опять «или»…

– Сложная пуля, – виновато сказал вечером эксперт-баллист, не сумевший разобраться с оружием. Арсений поймал его на выходе из Центра судмедэкспертиз. – И труп тоже сложный…

– Что значит – сложный? Труп он и есть труп. Сложными бывают обстоятельства смерти… – с досадой ответил Арсений. Множащиеся загадки этого дела нравились ему все меньше.

– Обстоятельства обстоятельствами. А только труп тоже сложный.

– Объясни!

– Объясняю. Снайпер очень уж самоуверенный тут работал. Оружие у него – не простая СВД, «винторез» и даже не спецназовский снайперский комплекс «Тайга», это я бы сразу распознал… Оружие редкое, скорее всего заказное. А значит – не начинающий снайпер достался твоему Круковскому. Одно оружие у него потянет стоимостью выше обычной стоимости «заказа». И не скинул он снайперку свою, как это обычно делается. Смотри, как оно все сошлось… Выстрел – и Круковский обречен. Второй – и братва с братвой пострелялась.

– Была у меня такая мысль. Ты тоже думаешь, что убить хотели именно Круковского, а потом спровоцировать перестрелку? Тогда смерть старика спишут на случайно пойманную пулю, и никто не станет заниматься расследованием его смерти?

– Именно. Холодный точный расчет. Слишком сложно для обычной «заказухи»! – сказал эксперт.

На следующий день Арсений позвонил в морг и распорядился произвести повторное опознание трупа. Тогда, у ресторана «Нептун» пенсионера опознали понятые. Но мало ли что… А вдруг очередная загадка? Однако все оказалось правильно, Круковского опознали уверенно:

...

…Опознающий – Кучко Алекс Генрихович, в присутствии понятых – студентов-стажеров третьего курса юридического университета Крулевко Игната и Амирамо Ангелики, а также патологоанатома Несвадьбы Климента Саровича, в помещении морга Центра по производству судебно-медицинских экспертиз, в представленном для опознания трупе (Объект номер 11 по протоколу осмотра места происшествия от 16 июня 2005 года.) опознал гражданина Круковского Богдана Владиленовича, который известен ему как сосед из квартиры 76 в доме 93 по проспекту Независимости. Замечаний и заявлений в ходе опознания не поступило.

Внизу стояла дата, подписи опознающего, понятых и патологоанатома.

С утренней почтой Арсению принесли формальные данные о Круковском: справки-характеристики – из жилищной инспекции и от участкового полицейского. Лаконичная, в десять строчек бумажка из ЖИИНа заканчивалась такими словами:

...

По месту жительства характеризуется положительно. Состоял в домовом комитете. Аморального образа жизни не вел, пользуется авторитетом среди общественности.

«Грустная оговорка, – подумал Арсений. – Грустная и такая привычная. Не укладывается в голове у людей, что сосед, которого привыкли видеть, здороваться, перебрасываться парой слов о погоде, больше не живет. Человеческая психика верит в неизменность окружающего мира, и когда в привычном порядке вещей что-то меняется, она на первых порах отказывается это воспринимать. Вот и Круковский… Простреленное тело третьи сутки неподвижно лежит в морге под равнодушным светом бестеневых ламп, но люди все еще говорят о нем, как о живом – „пользуется авторитетом“. Пока еще пользуется».

Характеристика участкового почти не отличалась от предыдущей, разве что сакральным: «не был, не состоял, не привлекался».

...

Круковский Богдан Владиленович, 20 августа 1936 г. рождения, урожденный города Вереста (Империя), с 1974 года проживал по адресу: Североморье, г. Балтийск, проспект Независимости, дом 93, квартира 76. С 1996 года на пенсии, место последней работы: Североморский высший медицинский институт, должность – преподаватель. С соседями отношения хорошие, жалоб на гражданина Круковского не поступало, оплату коммунальных услуг производил своевременно, холост, состоял в домовом комитете по месту проживания. Активный участник Движения пенсионеров. Судимостей не имеет, под следствием и судом не состоял, к административной ответственности не привлекался. Справка выдана по месту требования для представления в следственный отдел ОВД «Прибрежное» и в Центральную прокуратуру СР.

Арсений привычно потянулся в нижний ящик стола, где раньше лежали сигареты. Так же привычно себя одернул – нет, братец! бросать, так бросать, – и задумался. «Кто ты, пенсионер Богдан Круковский? Почему тебя убили так холодно и расчетливо, не пожалев жизни еще десятерых?»

3

– Значит, ты думаешь, что дело пока рано передавать в архив? – Старший прокурор Каневский легонько прихлопнул рукой папку с делом. Холеные пальцы теребили алюминиевую застежку.

Арсений не торопился с ответом, прежде стоило собраться с мыслями. При любом раскладе пахать ему, при этом хорошо если премия перепадет, а лавры и почести достанутся Каину. Но еще хуже будет сказать, что дело ясное, как божий день, и копать глубоко не стоит, а журналисты потом нароют что-нибудь сенсационное, и тогда мало не покажется никому.

Да и не шел у него из головы странный пенсионер Богдан Круковский.

– Рано, Генрих Львович. Слишком много вопросов.

– Каких вопросов? Все предельно ясно – две бригады повоевали, единственный выживший скончался в больнице. Подозреваемых нет, а истинных главарей к делу не привлечешь. Никогда! – последнее слово Каневский произнес с заметным нажимом.

– Вы смотрели мою докладную записку?

Старший прокурор раздраженно махнул рукой:

– Смотрел, ну и что? В перестрелке случайно погиб старик-пенсионер. Что из этого можно выжать? Неужели ты всерьез готов поверить в версию, что этот самый, – он заглянул в документы, – Круковский – вор в законе или чего похуже?

– Я пока ни во что не готов поверить, – спокойно ответил Арсений. – Но он убит пулей неизвестного происхождения, предположительно из снайперского оружия. Индивидуального, заказного, а значит – предельно дорогого. Оружие не найдено. Кто в него стрелял? Какая из двух группировок наняла снайпера и почему, имея такой козырь, они не перестреляли своих противников в пять минут? Следов снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Получается, он стрелял с дистанции в два – два с половиной километра, что выдает в нем профессионала экстра-класса. Зачем нанимать такого спеца, чтобы убить всего лишь какого-то старика? Вторая пуля из того же оружия извлечена из салона одного из джипов. Зачем сделан этот выстрел? Продолжать?

Несколько минут Каневский листал протоколы, потом спросил:

– Кто же он тогда?

– Я не знаю. Но надеюсь узнать. Хорошо бы раньше телевидения – они уже начали копать вокруг балтийской перестрелки. Местный опер мне уже три раза звонил, спрашивал, можно ли информацией поделиться.

– Гнать их надо в шею!

– Если начнем гнать, Генрих Львович, они поймут, что дело нечисто, и влезут в дело по уши. Даже если Круковский обычный пенсионер, они с нас не слезут: «Старики и дети гибнут под пулями бандитов, а наши доблестные органы бездействуют…»

– Ладно, ладно, – старший прокурор поморщился, как от зубной боли. – Что ты предлагаешь?

– Хочу покопаться в связях Круковского, опросить друзей, знакомых, выяснить, что он делал в тот день…

Каин кивнул.

– Хорошо, согласен. Дело я пока оставляю, контроль за тобой. Две недели тебе, Арсений Юльевич, – до начала июля, не больше. Четвертого утром доложишь все, что удалось накопать, тогда и поговорим еще раз. И не забывай – на тебе еще «заказуха» Вокулика и взрыв в Рыбинском переулке. Эти дела с тебя никто не снимал.

– Я помню, Генрих Львович. Спасибо за доверие.

Закрывая за собой дверь кабинета, Арсений невесело усмехнулся: «Что тебе, брат, неймется? Работал бы как все, давно бы уже в старших прокурорах ходил. Нет, все время тянет правду искать!»

И он снова, в который уже раз за последние три дня увидел перед глазами неподвижное тело Круковского с неудобно поджатой рукой, красное пятно на застиранной водолазке, застывшая в мертвых глазах боль.

Почти ничего не видя перед собой, Арсений прошел через приемную Каина, машинально кивнул секретарше. И уже на выходе понял, что его так беспокоило. Вздрогнул и остановился.

Во взгляде погибшего пенсионера не было недоуменного «за что?». Не было и все. Круковский знал, за что его убивали.

– Арсений Юльевич, что с вами? – обеспокоено спросила секретарша Линочка. – Вам плохо?

– Что? А, нет-нет, спасибо, Лина, все нормально. Я просто задумался.

Результаты опросов пришли только в среду утром.

«Старший лейтенант Вебер скоро начнет от меня прятаться», – подумал Арсений, распаковывая курьерский пакет.

По его запросу балтийские оперативники весь вторник опрашивали жильцов дома номер девяносто три по проспекту Независимости, знакомых и соседей Круковского. В своем блокноте Арсений для краткости окрестил его БВ – по начальным буквам инициалов, Богдан Владиленович.

Всего люди Вебера опросили почти сорок человек. Может, демонстрировали усердие по приказу старшего лейтенанта – чтоб настырный столичный прокурор погряз в бумагах и отстал от занятых людей хоть на какое-то время, а может, то была маленькая месть балтийских оперов. Проигнорировать приказы нет никакой возможности, так хотя бы тупых служак поизображаем, пусть прокуратура сама в бумажном море ковыряется.

Арсений усмехнулся, достал первые листы с показаниями и принялся читать.

Минут через сорок, когда в показаниях седьмого по счету свидетеля повторился тот же набор общих фраз, Арсений записал в блокнот: «Противоречивых показаний нет. Если жизнь Круковского – легенда, то, надо признать, выстроена она очень четко».

Все опрошенные в один голос отмечали, что Богдан Владиленович был человеком хорошим, ответственным, исполнительным, скромным. Местные старухи, подъездные сплетницы, ничего плохого про него сказать не смогли, скорее наоборот.

...

…тихий он, приветливый, когда проходил мимо – всегда здоровался, учтиво так, не то, что нынешние. Савойской Марьяне, из сорок второй квартиры, пенсию носил, она сама-то ходить не может. Как видит, что я сумку несу, всегда предлагал помочь… а ведь сам не намного моложе меня. И не пил, ни капли не пил, вот такая странность у него была. Наши-то все мужики заливали, как один, даже Игнат, зять Вали Морнер с пятого этажа, и тот по праздникам стопку опрокидывал. Нельзя ему, зашитый, а все равно опрокидывал. А Богданвладиленыч – никогда. Может, конечно, он дома втихаря чего и пил, только это вряд ли, вот что я тебе скажу. Бутылок он из дома никогда не выносил, я бы заметила. Пьянок-гулянок не было, точно тебе говорю. А если без шума и песен, то зачем пить-то? Да еще одному, в закрытой квартире. Странный он, в общем, хоть и академик.

Да, этого подъездные старухи никогда понять не могли – Арсений за время работы в прокуратуре не раз натыкался на подобные показания. Все кругом пьют, и это нормально. Понятно и привычно. Вот и муж пил, и зять пьет, и внуки потихоньку начинают. Ну, так все же пьют, куда без этого. Отговорка железная: либо жизнь такая, что без алкоголя никуда, либо «а кто сейчас не принимает?» Мол, если все, так и мой с ними. Бывает, да, наливается по самое «не могу», чудеса всякие вытворяет.

Но это понятно, а потому – простительно. Все такие, а мой что – рыжий, что ли?

А вот если непьющий, тут возникают сомнения и подозрения. Стоит кому-то на празднике отказаться от рюмочки, сразу же следует первый вопрос: «В чем дело, здоровье не позволяет?» За ним второй: «Ты что, зашился?» И, если не зашился и со здоровьем все в порядке, тогда недоуменное: «Не уважаешь?»

Но это если в компании. А человек малознакомый, сосед или там сослуживец, настораживает. На службе еще ладно, там выпивают немного, по большей части на корпоративных праздниках. Ну а сосед, который не пьет никогда, – подозрителен по умолчанию. В домашней обстановке, когда суровая наша жизнь отпускает, и можно расслабится, – не пить? Вообще не пить? Да как же это?!

Вот и кочует из показаний в показания свидетельское недоумение. И сквозит между строк: «Ага! Полиция пришла выяснять, значит все-таки что-то у соседа нечисто. А я подозревала! Но никто меня не слушал!»

И у Круковского та же картина. Хороший, приветливый, скромный… Золото, в общем, а не человек. Но непьющий. Что-то с ним не так. Что-то скрывает.

Одна пожилая дама вообще черт знает до чего договорилась:

...

…Да за наркотики его убили! Чего тут думать? Пиши-пиши, я от своих слов не отказываюсь! Смотри сам: Богданвладиленыч – не пил? Не пил, это тебе кто хочешь расскажет. А я объясню почему. Он, наверное, дома наркотики делал, не зря же в медицинском преподавал! Да еще академик! Вот недавно по телевизору говорили, что в подвалах развалюхи какой-то цех по производству наркотиков нашли. Слышал, да? Заправляли там студенты. А этот – целый академик! Подумай, кто лучше химию знает, студенты простые или академик, который их учит? Если уж студенты отравы всякой варили столько, что пришлось цех открывать, то сколько он смог бы сделать? Да еще качеством, небось, получше. Что – какая связь? А-а, почему если не пил, то обязательно наркотики делал? Ты телевизор, вообще смотришь, нет? Буквально на днях рассказывали, что настоящие торговцы наркотиками никогда не пьют и дрянь не нюхают, чтоб случайно не разболтать чего не надо. Это только в кино бывает – втянул кокаин и пошел на улицу торговать. В жизни все по-другому. Да что ты головой мотаешь! Телевизор смотри чаще, все сам будешь знать.

Представив битого жизнью опера, который сам не раз ловил на улицах пушеров, выслушивающим подобные советы, Арсений улыбнулся. Да уж телевизор – тот еще учитель жизни. Из криминальных передач столько же шансов узнать всю правду о наркодилерах, сколько из латиноамериканских мыльных опер – повседневную жизнь бразильцев.

Можно, конечно, получить разрешение на обыск квартиры Круковского – благо наследников в Североморье у него нет, и в конце концов она перейдет в собственность государства. Надо будет написать запрос. Вот и еще работа для Вебера: наверняка получив такое предписание, он, уже не скрыываясь, выматерится в голос. Ясно и ежу, что никаких наркотиков в квартире нет.

Просто кое-кому надо поменьше телевизор смотреть.

Показания домохозяек оказались бесполезными. Плохо. Обычно от них больше всего пользы. Люди работающие слишком спешат и мало внимания обращают на то, что происходит вокруг, юное поколение вообще не интересуется чужими проблемами. Своих хватает. Вот и сейчас, кроме обычных фраз, опера ничего не смогли добиться от шестнадцатилетней Карины и девятнадцатилетнего Дэна. Правда, знакомый Дэна, некий Клим Таласин, упомянул «невредность» Круковского, заметив, что «старик никогда к ним не цеплялся, не то, что другие реликты». Дэн согласился: «А ведь точно!»

Прямо хоть пиши монографию «Как добиться популярности у тинейджеров?» Проще простого: проходя мимо, не доставай поколение пепси вопросами. Не жури за сигарету и пиво, не вспоминай свою молодость. «Когда мне было столько же лет, сколько вам, я…» Возможно, был героем. Поднимал Империю, крушил врагов, освобождал Ойкумену. Но времена изменились. Теперь в цене другие умения. Просто другие. Хорошо это или нет – уже поздно спорить.

Кстати, в отличие от пенсионерок, которым больше хотелось удовлетворить свое больное любопытство, ребята вполне искренне жалели о смерти «невредного» соседа Богдана Владиленовича. И плевать им было, пил он, варил ли наркотики, за что его убили. Просто жаль хорошего человека. Еще совсем недавно он учтиво пропускал Карину вперед, шутливо здоровался с Дэном, ходил, дышал, жил… А теперь его больше нет. Просто нет. И разве так уж важно, почему его убили? Ему самому уже все равно.

Сосед по лестничной площадке, бывший инженер Яков Леонардович Батхен, с которым Круковский иногда разыгрывал партию-другую в шахматы, рассказал некоторые подробности из жизни Богдана Владиленовича. С ним явно беседовал другой оперативник, не тот, что опрашивал старух-всезнаек, – показания Батхена были записаны сухим, канцелярским языком, в отличие от дословных стенограмм монологов скучающих домохозяек.

По словам инженера-шахматиста Круковский жил бобылем. Жена умерла от какой-то редкой болезни много лет назад, а дети уехали в Ойкумену сразу после развала Империи. Гости у соседа бывали не часто, сидели тихо, чинно, обходилось без эксцессов. Даже известная склочница Валя Морнер никогда на него не жаловалась. Богдан Владиленович сорок семь лет проработал в медицине, при Империи успел побывать академиком, ни в чем плохом замечен не был, не только в связи с криминалом, но даже и в местных коммунальных масштабах.

Лишь один раз балтийский опер отошел от казенного языка. Попросил Батхена рассказать поподробней о гостях соседа и записал все слово в слово:

...

…Студенты иногда за книжками заскакивали. У Богдана библиотека была знатная, вот молодежь и прибегала попользоваться. Друзья не приходили – не было у него друзей, все на Востоке остались. Так, знакомые, коллеги бывшие… Нет, особенно никого не запомнили, хотя погодите-ка… Чаще всего бывала Алина, женщина возраста неопределенного – по виду чуть старше сорока. Точнее не скажу, господин лейтенант, вы же знаете этих баб, что в тридцать, что в пятьдесят – все время одинаково выглядят. Да, господин лейтенант, именно Алина, я сам слышал, как Богдан ее так называл. У нас тут кое-кто говорил, что она ему вроде как домработница. Про кого другого слухи бы пошли самые непристойные, но не про него. Даже бабье наше, что больше всего на свете любит языки почесать, и то молчало. Богдан прослыл однолюбом, верным памяти жены, потому и не нашлось почвы для таких пересудов. А я вам скажу, нашим старухам только дай косточки перемыть. Как выглядела? Да как обычно. Росту среднего, черты лица самые обычные, сейчас даже и не вспомню. Одевалась скромно, неброско. Даже несколько консервативно, знаете, как школьные учительницы. Волосы, по-моему, темные… черные или коричневые, точно не скажу. Глаза? Нет, простите, господин лейтенант, глаза не вспомню. По фотографии бы, наверное, узнал, да только где ее взять-то?

И все же Арсений наткнулся на одну интересную деталь. Сначала, поддавшись интуиции, просто выписывал отрывки в блокнот. Потом прочитал их все сразу и задумался. Почти все опрашиваемые в один голос подчеркивали кристальную честность Круковского.

...

…Пока он на пенсию не ушел, я лет десять вместе с ним с работы возвращался. Так совпало, что мы в одно и тоже время заканчивали. Нет, ну конечно, не каждый день, и он, бывало, задерживался, и я, но обычно вместе ехали. Тогда еще ходил из столицы в Балтийск триста второй маршрут, экспресс. Так вот – каждый раз, войдя в автобус, Богдан Владиленович тут же пробивал талончик. Даже при страшной толкучке, когда ни одному контролеру ни в жизнь внутрь не пробиться…

...

…Говорят, Круковский портмоне кожаное, дорогущее, на улице нашел, нет бы себе взять, – Богдан Владиленович отыскал внутри визитку, позвонил владельцу и вернул кошелек. В полицию, сказал, не понесу: себе возьмут, а хозяину – отдал. Вот, лопух, да? Хотя, может, и не лопух – владелец настоящим дипломатом оказался, может, и отстегнул чего за находку-то. Как думаешь, лейтенант?

...

…Он в Движении кассиром был, тем из наших, кто постарше – им трудно ходить каждый месяц в контору, – сам пенсию приносил прямо домой, всю, до последнего гроша. Ни разу не обманул. Хотя раньше, когда почтальон разносил, все время, то десять кредитов, то двадцать себе брал. Вроде как за услуги. А что сделаешь? Начнем возмущаться, а он тогда вообще приносить откажется. Теперь вот снова так придется, Богдана-то Владиленовича нету больше…

«Странная особенность», – подумал Арсений, подчеркнул в блокноте несколькими линиями слова «в полицию не понесу», отложил ручку и с силой потер виски.

Почему Круковский не хотел идти в полицию? Почему всегда брал билет в транспорте? Может быть, тоже не хотел конфликта с контроллером, скандала, вызова полицейских? И пенсию приносил грошик к грошику, чтобы никто не возмутился. Мало ли, что раньше беспрекословно отдавали малый процент почтальону? А вдруг на какую-нибудь склочницу нарвешься? Из тех, что до президента дойдут, лишь бы их три кредита вернули? Опять же – скандал, полиция, ненужное внимание…

Говорят, при Империи были подпольные миллионеры, их еще цеховиками называли. Так они всю жизнь вынуждены были скрывать свои доходы, опасаясь всесильной Имперской Службы Контроля, ходили в протертых штанах и дырявых носках. При развале из них много воров в законе понавыходило, да только где они все сейчас… Молодые волки, не признающие законов, разогнали и перерезали всех патриархов организованной преступности.

«Да нет, глупости все, что меня все в одну и ту же степь тянет. Не похож БВ на вора, никак не похож, даже Каину ясно, один я никак успокоиться не могу».

– И все-таки, – тихо сказал Арсений, – почему он так боялся полиции? Чего скрывал? Может, стоит самому съездит в Балтийск? Поговорить, поспрашивать…

В показаниях соседей часто упоминается, что Круковский состоял в Движении пенсионеров, «активный участник», пенсии разносил и т. д. Имеет смысл с секретарем Движения побеседовать. Вдруг найдется какая-нибудь ниточка? Скажем, Богдан Владиленович помог кому-то получить завышенную пенсию или пробил социальные выплаты…

Вебер своих людей в Движение без санкции не пошлет, оно ему надо? Да и при виде полиции секретарь, если он в чем таком замешан, на сто засовов замкнется. «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю».

Арсений снял трубку:

– Соедините, пожалуйста, с балтийским офисом Движения пенсионеров. Да, я подожду.

Целую минуту в телефоне что-то щелкало и пищало, наконец бодрый голос произнес:

– Приемная Движения пенсионеров, город Балтийск. Слушаю вас.

– Здравствуйте. Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай.

В динамике сдавленно охнули, но ничего не сказали.

– Могу я услышать секретаря Движения? Он сейчас на месте?

Голос секунду помялся и ответил:

– Это я, Плеонер Виктор Играшевич, ответственный секретарь. Чем могу быть полезен?

– Виктор Играшевич, мне необходимо с вами поговорить. Когда вы бываете на месте?

– Каждый день с двенадцати до шести. А что случилось? Это по поводу Круковского, да?

«Ого!»

– Почему вы так решили? – быстро спросил Арсений.

– Звонили с телевидения, просили дать интервью, рассказать о нем. Обещали приехать завтра, снять сюжет.

«Быстрые парни, ничего не скажешь».

– А когда они должны приехать?

– Сказали – к двум.

– Вот что, Виктор Играшевич, я буду у вас в двенадцать, и мы обо всем поговорим. А до того настойчиво прошу вас ни с кем на эту тему не общаться. Дело Круковского под контролем Центральной прокуратуры, и любая утечка информации может быть воспринята, как раскрытие тайны следствия. Вы понимаете меня?

– Да-да, – испуганно ответил секретарь. – Конечно, я вас понимаю.

– Вот и хорошо. Тогда до завтра, Виктор Играшевич.

Секретарь балтийского Движения пенсионеров оказался маленьким, незаметным человечком лет пятидесяти. Среднего роста и более чем средней внешности он наверняка мало чем выделялся в толпе и от этого явно страдал. Комплекс неполноценности буйно цвел на его аляповатом желто-фиолетовом галстуке и заботливо зачесанной лысине.

Арсения он встретил настороженно. Указал на глубокое кресло с потрескавшейся обивкой, предложил чай или кофе, на выбор. Сел на свое рабочее место, сразу оказавшись на полголовы выше гостя – стул был явно специально подобран.

– Я, честно говоря, не очень понимаю, чем могу вам помочь, но…

– Просто расскажите все, что знаете о Богдане Владиленовиче Круковском.

– Гм… – секретарь поерзал на стуле, переложил с одного угла стола на другой несколько папок, налил себе воды и залпом выпил. Арсений терпеливо ждал. – Что тут рассказывать? Очень хороший человек, надежный, уверенный, ответственный. Я доверял ему как себе.

Арсению стоило больших трудов подавить смешок. По внешнему виду Виктора Играшевича было заметно, что он больше всего на свете не верил самому себе. Точнее – в себя.

– Все поручения выполнял вовремя и в полном объеме. Я не могу вспомнить ни одного раза, когда Богдан Владиленович не справился бы с заданием. Он помогал выхлопотать дополнительные пенсии имперским ветеранам, сам разносил деньги, писал в инстанции, если кому-то требовалась помощь. Сами знаете, письмо академика стоит все-таки повыше, чем просьба самого обычного пенсионера. Ее никто и слушать не станет.

Что-то в словах секретаря насторожило Арсения. Он сделал пометку в блокноте и спросил:

– Сколько раз Богдан Владиленович обращался, как вы говорите, «в инстанции» за дополнительными выплатами?

– Много, господин прокурор, раз двадцать, не меньше. Разве всех упомнишь?

– А не было среди них женщины по имени Алина?

– Алина? – секретарь задумался. – Нет, не было. Имперское имя, редкое, я бы запомнил. Да он почти ни разу не за кого со стороны не просил. Только за наших, местных. За Маргариту Искандер, например. Знаете? Врач Божьей милостью имперских еще времен. На всю страну гремела!

Маленький Виктор Играшевич преобразился. Глаза его светились, лысина покраснела, чудовищный галстук встал дыбом. Чувствовалось, что он гордится такой пенсионеркой среди своих подопечных. Приятно ощущать себя причастным к истории.

– Вы сказали – «почти ни разу». Значит, Круковский все-таки просил за кого-то чужого?

– Ну почему сразу чужого? Если человек не в Балтийске живет, то вы думаете, что для меня он – чужой? Зря вы так, господин прокурор. Просто у нас здесь почти двадцать тысяч пенсионеров, а в других городах тоже отделения Движения есть, вот пусть они сами о своих заботятся. Разве я неправ?

– Правы, наверное.

– Вот-вот… Но Богдану Владиленовичу я, конечно, отказать не мог. Подписал запрос, отослал в Социальный фонд. Как можно: человек на всю страну известен, а сейчас чуть ли не с голода помирает! Вы про Лина Шаллека слышали когда-нибудь? Лина Черного?

– Имперского поэта?

– Именно! После раздела про него как-то подзабыли, а ведь когда-то взахлеб читали. Человек живет в полусгнившей развалюхе без отопления и газа, питается с огорода, и никто ничего не знает. Хорошо Богдан Владиленович смог это дело пробить, иначе неизвестно, чем бы все дело кончилось.

– Когда это было?

– Ну, так сразу и не вспомнить. Года полтора, может быть, два назад.

– И Круковский добился прибавки для Шаллека?

– Добился. Он всегда доводил дело до конца. Таким он был, наш Богдан Владиленович. Как теперь без него работать, ума не приложу?

– Ну, найдете кого-нибудь…

– Эх, – Плеонер махнул ладошкой, – разве сейчас такого найдешь! А тут еще с выплатами за премию непонятно как быть.

– Какой премии?

– А вы не знаете? Богдану Владиленовичу за какие-то достижения ойкуменцы премию хотели вручить, не Нобелевку конечно, рангом попроще. Ихнюю, медицинскую. Он и говорит – нет уж, раз мне даете, так и соавторов моих не забудьте, двух имперских биологов. А ойкуменцы, сами знаете, страсть, как не любят имперские успехи признавать. Послушай их новости – ведь одно и тоже долдонят: дикая страна лентяев и пьяниц, медведи по улицам ходят, снег по пояс… Но с амбициями. Только и думают, как всех завоевать и на чужом труде жить припеваючи. А тут пришлось во всеуслышанье объявить, что в Империи семь лет назад изобрели то, до чего они только сейчас доперли.

– Причем же здесь ваше Движение?

– Как это причем? Премию выплачивают небольшими траншами, раз в три месяца. Круковский распорядился, чтобы сумму каждый раз делили на четыре части: одну ему, две – соавторам и еще одну в фонд нашего Движения, откуда мы обычно доплачиваем понемногу малоимущим пенсионерам.

«Вот как!»

Несмотря на всю свою подозрительность, с каждым листом показаний соседей Богдана Владиленовича, с каждой фразой маленького секретаря, Арсений все больше проникался к Круковскому симпатией.

Может же быть такое, что человек действительно желает быть честным. В первую очередь – перед собственной совестью. Почему услышав о благородном поступке, мы сразу ищем в нем мотивы скрытой выгоды? Почему нам во всем видится расчет и меркантильность? Неужели так тяжело поверить, что кто-то на самом деле хочет помочь бескорыстно?

– Ну что ж, – сказал Арсений, поднимаясь, – большое спасибо вам, Виктор Играшевич, вы мне очень помогли.

– Конечно-конечно, – маленький секретарь засуетился, робко пожал протянутую руку, – всегда рад помочь.

– У меня к вам последняя просьба. Не могли бы вы дать мне координаты Лина Шаллека? У вас же наверняка остался в архиве запрос о прибавке?

– Ну да, конечно, что-то такое должно остаться… Но я не уверен… смогу ли сейчас быстро найти…

– Не надо быстро. Вот моя визитка – здесь есть все координаты. Как только запрос найдется, вышлите мне по факсу или электронной почтой, хорошо? Да! Вот еще что – телевизионщиков, которые к вам приедут, не разочаровывайте. Расскажите все в общих чертах, не вдаваясь в подробности, а если начнут упорствовать – вот тогда направляйте прямиком ко мне. Договорились?

4

Ксюха спряталась под одеяло, да еще нахлобучила сверху подушку – лишь бы не слышать этого проклятого звона! Какой гад придумал будильники! Наверное тот, кому точно никогда не приходилось до полчетвертого утра переписывать лекции, а потом, под ненавистный звон в восемь часов, пытаться уловить последние образы красивого романтического сна.

Будильник не умолкал.

Ксюха приоткрыла глаза, отогнула краешек одеяла и посмотрела на проклятый механизм, как через прицел пулемета.

Будильник намек не понял.

Тогда Ксюха со всей силы швырнула в него подушкой. Бац! Жалобно звякнув, будильник слетел с тумбочки, упал на пол и закатился за спинку кровати. Оттуда он продолжил злорадно трезвонить, ощущая себя в полной безопасности.

Ксюха поняла, что проиграла. Придется вставать, тем более что сегодня в десять начинается последняя консультация перед экзаменом, и опаздывать нельзя ни в коем случае. Цитология!

Она спрыгнула с кровати, пытаясь нащупать на полу тапочки. Вечно они куда-то пропадают! Отлично, один есть… Где же второй? Ксюха наступила на что-то мягкое (скорее всего сброшенную ночью подушку), вздрогнула и окончательно проснулась.

Умываясь, она старалась не смотреть на себя в зеркало. Сейчас – не стоит, а то можно получить инфаркт. Лучше уж потом, после кофе и собранной сумки, когда придет время наносить боевую раскраску.

Нет, тот, кто распускает слухи, что после второго курса студенческая жизнь становится легкой и ненапряжной, явно никогда не учился в Североморском высшем мединституте. Получивший от своих студентов непочтительную кличку Вымя – за изматывающую программу, институт упорно пытался соответствовать имиджу единственного в стране престижного вуза. Каждый год ректорат утверждал новую программу, все более драконовскую и беспощадную. Не вздохнуть, не выдохнуть.

А на улице – лето. Хочется погулять, повеселиться… как сейчас модно говорить – «позажигать» с парнями. Как это поется у «Клевых ребят»: «И всем одинаково хочется на что-нибудь заморочиться…»

Но куда тут зажигать, если на носу – четыре экзамена с промежутком в три дня. Ксюха хотела сдать все с первого раза, без летних пересдач и прочей канители. В августе родители звали ее к себе, да ей и самой очень хотелось выбраться к ним в гости.

Но попробуй тут подготовься, когда все мысли не об учебе.

Лето!

Вот Инка то и дело зовет на вечеринки-посиделки – не иначе опять решила взяться за Ксюхину личную жизнь. Да и Савка вдруг проснулся.

Вчера он позвал ее на концерт какого-то очередного ойкуменского фолька. Помешан он на этих делах. И не знаешь, что ответить. Это же Савка, не кто-нибудь! Только все более-менее забылось, зачем опять по новой бередить старые раны?

Еще три месяца назад Ксюха писала в своем дневнике:

...

Жалко тебя, мой дневничок, ты вынужден принимать и хранить мои самые дурацкие мысли. Но бумага все стерпит.

Так, я в тупике, как обычно я в тупике… Что мне делать?

Надо разобраться в том, что я чувствую к Савке, Савушке (так лучше звучит).

Когда он прислал мне эсэмэску, что любит Жанну и хочет быть с ней, в меня как будто всадили нож. Меня буквально затрясло, сердце забилось с невероятной силой, я думала – оно не выдержит такой нервной нагрузки. Я не могла сидеть одна, мне хотелось отправиться к нему и поговорить с ним. Я изо всех сил пыталась успокоить себя, говорила, что так должно быть, что наверное этого хочет кто-то наверху, кто-то высший. Я спрашивала у небес, как мне быть, просила поговорить со мной, дать ответ, но мне никто не ответил, и я сделала самую большую глупость в своей жизни. Я написала Савке SMS: «Наконец-то». И подумала, что раз Савка наконец все решил, я могу сказать Максимилиану (Макси, милому Макси) долгожданное «да».

Но он, наверное, давно уже не ждет, и думать забыл обо мне… и вообще… короче, я ничего ему не написала.

Побоялась. Дура!

Вместо этого, я скинула Савке SMSку, просила его поподробнее рассказать о своих чувствах. Но ответа не было. Может быть, Савка был занят, может, забыл телефон в кармане куртки. У него так бывает, я знаю.

Я ждала весь вечер. Обманывала саму себя, притворялась спящей, включала музыку на полную громкость. Странно, но тогда я не могла плакать, хотя это был бы наилучший выход для моих чувств. Я вообще не понимала, что со мной творится. Еще этот дурацкий «красный день календаря»! От него все мысли набекрень. Правильно Инка говорит, что есть два вида ПМС и один – ВМС: «предменструальный синдром», «постменструальный синдром» и еще «во время менструальный синдром». Так и живем – от одного до другого.

Мне хотелось куда-нибудь убежать от самой себя. А больше всего мне хотелось позвонить Савке, но я не знала, что ему сказать. А еще – его мама очень любит выспрашивать «кто звонит?», «что передать?» И что мне ответить? Ксения? А вдруг, узнав, что это я, он бы не захотел со мной разговаривать?

Было очень тяжело. Мне еще никогда не было так тяжело!!!

Но в голове у меня крутилась мысль, что рано или поздно так должно было произойти. После дня рождения Кэтрин, где мы с ним зажигали весь вечер, а потом он провожал меня через весь город, и мы сидели на траве перед моим домом, я сказала: «Мудрая ночь». И она действительно оказалась мудрой: все расставила по своим местам, непонятно только, куда она поставила меня.

В тот день Инка сказала мне, что Савка безумно любит Жанну, но не хочет мне ничего говорить, чтобы не сделать больно. Сначала я не поверила, а потом – когда поняла, что это правда, – почувствовала внутри какое-то опустошение. Но потом, совершенно неожиданно для себя, поняла: «Ура! Я свободна». Савка меня не любит, значит… Значит, я свободна!!! Могу без угрызений совести смотреть на других парней, смогу сказать Макси «да», смогу знакомиться с другими ребятами. И не чувствовать никакой вины перед Савкой.

Дура!! Как маленькая девочка, в самом деле.

Неужели ты думала, что это так просто!

И правильно Инка сказала, чтобы я не убивалась, что кругом столько парней, которым я нравлюсь, и что на Савке свет клином не сошелся.

Прости меня, дневничок!

Когда он сказал мне про Жанну, подтвердил все мои страхи, уже не было той меня, что кричала «Ура!». Той, рассудительной и взрослой. И я спросила сама себя, люблю ли я его или нет. Ответ приближался к «да», но так и не дошел до этого «да».

Та старая дневниковая запись не шла из головы. Ксюха выбралась из ванной, дотащилась до кухни – в ее съемной однокомнатной квартирке от одной двери до другой было не больше метра, но со сна, да еще с бьющейся в мозгу, как пойманная рыбка, цитологией, Ксюха именно тащилась.

Включила чайник, насыпала в любимую кружку с сердечком две ложки растворимой бурды. Воткнула в тостер низкокалорийные хлебцы, достала из холодильника красочную баночку био-йогурта.

«Завтрак почти готов, дорогая. Приятного аппетита».

А вчера Савка пригласил ее на концерт…

Она сказала, что подумает – не знаю, мол, как будет со свободным временем. Сам знаешь, эти зачеты, консультации…

А надо было отказаться. Чтоб не забивать себе голову и не травить душу перед экзаменами.

Ведь решительного объяснения между ними так и не случилось. Ксюха месяца два продолжала на что-то надеяться, Савка делал вид, что ничего особенного не случилось. Гордость не давала ей сделать какой-либо решительный шаг. Они общались как друзья, как однокурсники. Савка даже подарил ей какую-то смешную безделушку, и Ксюха радовалась как ребенок. Через неделю она написала:

...

Теперь я поняла: прежде всего, Савка мне дорог, как человек, как личность, что я его ценю и уважаю. Он мне скорее, как брат, старший брат, который всегда поможет и защитит, но и ему нужна женская рука. То, что я испытываю к нему, можно назвать одним словом – ответственность.

Конечно, это был обман. Извечный обман всех, кто мучается неразделенной любовью. Разуму не дано взять под контроль чувства, никогда. И сколько не проверяй алгеброй гармонию, сколько не пытайся объяснить самой себе, что все нормально, что «это всего лишь дружба», ничего хорошего не выйдет. Ксюха очень быстро все поняла. Буквально через три дня, когда по случаю сдачи очередного зачета вся группа сидела в институтской кафешке.

Савка пришел туда с Жанной, и, увидев, как светится его лицо, Ксюха почувствовала, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.

...

Сегодня все поменялось. Как только я увидела Савку с ней, я ощутила все до конца.

Это и есть НАСТОЯЩАЯ любовь. Теперь я знаю.

Но я не хочу портить ему жизнь. Я не хочу, чтобы ему было больно. Пусть ему будет хорошо и спокойно, пусть с Жанкой, да хоть с ойкуменским президентом!!!

Я попыталась предсказать будущее: вышло, что он забудет ее года через три, не раньше. Но я не смогу ждать!

Утром я встала с одной мыслью – надо помочь Савке. Милому и дорогому человеку, надо сделать так, чтобы он разочаровался в ней, указать на ее плохие стороны. И пусть, наконец, скажет, что он испытывает ко мне. Иначе нельзя, ведь он сам не знает всей правды, он запутался.

Несколько дней назад Ксюха, перечитывая дневник, написала поперек этого абзаца: «Эгоистка!!! Как можно думать только о себе!» А тогда в состоянии полного душевного раздрая она чуть ли не первый раз в жизни пыталась писать стихи. Результат Ксюха никогда никому не показывала.

Стихи явно не получились.

Да еще суицидальный подтекст лез изо всех щелей. А ведь она всегда считала себя такой рассудительной, уравновешенной, спокойной.

Хранителем страшной тайны стал многострадальный дневник, привычный ко всему. Она не стала выдергивать и сжигать страницы, как сделала бы еще год назад. Наоборот – оставила, обвела красным, чтобы потом перечитывать на досуге и поражаться: «какая же я была глупая!»

По этой простой причине
В печи не гореть лучине,
На зорьке не быть кручине,
Водице не стыть в берегах.


В полнолунье, сгорая на крестах,
Заняться любовью с Луной.
Напиться горячей кровью
И сгинуть в черных лесах.


Грудь разрывается болью,
Боль наедается кровью,
Ты, мой сынок, не кричи…
Падали кирпичи…
Падали на асфальт
С тихих заоблачных крыш.
Ты подожди, малыш.


Что разорвался ранний сполох,
То ничего.
Былого счастья ветхий ворох
Выброшу в окно.
Красные кляксы закрою ладошкой.
Видишь, уже все прошло…
Ты только крепче заройся в подушку —
Нам с тобой повезло.

Стихи, понятное дело, не спасли: до сих пор они вообще никого не спасали. Ведь рифмованные строки – просто способ наиболее ярко выразить свои чувства, понять их, объяснить в первую очередь себе. И только потом – всем остальным.

И она еще хотела дать почитать Савке свой дневник!

Нет, теперь уж точно не стоит.

А потом, в самом конце апреля, Савка неожиданно подошел к ней сам:

– Ксюш, ты что, на меня обиделась?

Она как раз перекинула через плечо рюкзачок и собиралась выходить. Вопрос застал ее врасплох.

– Нет, с чего ты взял?

– Ну, ты со мной не разговариваешь, избегаешь меня. Если я тебя обидел – извини, но ты же знаешь…

– Знаю, – твердо сказала она. – У тебя есть Жанна, а у меня… у меня есть я.

Ксюха выскочила из дверей института, побежала к остановке. Слез не было, и не было, как это часто пишут в романах – рыданий, сдавивших горло. Просто разлилась внутри какая-то горечь.

«Переживем, ничего страшного».

Савка догнал ее минут через пять. Осторожно взял за рукав, развернул к себе. Лицо у него странно дергалось.

– Пойми, Ксюш, я не могу вот так плюнуть и забыть Жанку. Не могу. Не получается.

Почему-то ее это не удивило.

«Может, ему нравится меня мучить? – подумала она. – Нравится, когда я выставляю себя на посмешище? Скоро уже вся группа будет пальцем показывать!»

– Извини, – глухо сказала она и удивилась своему голосу: сухой, безжизненный, он словно не принадлежал ей. – Мне надо ехать. Потом поговорим.

Но «потом» не случилось.

...

Если бы у меня была железная сила воли, я бы могла забыть его и найти кого-нибудь другого. Но такого же (два последних слова несколько раз подчеркнуты) найти очень трудно, потому что родственная душа бывает одна, и я ее нашла. Я отдала ему все: свою душу, свое сердце, всю себя. А он разве дал мне что-нибудь взамен. Нет! Только одни страдания и БОЛЬ!

Надо решить раз и навсегда. Но что? Оставаться с ним в дружеских отношениях мне тоже больно, хотя я бы очень хотела.

Просто быть с ним? Рядом, как верная подруга, как цепная собачка? Да мне хочется быть с ним, но ему-то важно быть с Жанной! Я знаю (зачеркнуто) уверена, что рано или поздно его «любовь» пройдет и он вернется ко мне, но захочу ли этого тогда?

Ксюха плеснула кипяток в чашку, вдохнула кофейный аромат, встрепенулась, как хороший рысак перед скачками.

– Господи! Какая же я была дура! – сказала она дрожащему отражению в чашке. Чернильная поверхность кофе все еще колыхалась, и казалось, что та Ксюха, которая внутри, ежится от стыда.

Если кому-нибудь доведется читать ее дневник, первая реакция предсказуема: «Как всегда! Это случалось тысячи раз, и будет случаться впредь. Почему, почему влюбленные продолжают наступать на одни и те же грабли?»

Да, со стороны выглядит банально – стандартная ситуация, что смотрена-пересмотрена в кино и читана-перечитана в книгах. Но это со стороны. С позиции отстраненного критика, который всем готов раздавать советы. Но когда та же самая ситуация происходит с тобой… все меняется. Да, это – грабли, на которые вроде бы и не стоило наступать. Но это твои грабли, собственные. И кажется, что у тебя-то все не так, все по-другому, нельзя же ведь описать бурлящие в душе эмоции и переживания теми же простыми словами, фразами из романов и фильмов.

В книге или в чужой судьбе все кажется простым и преодолимым – мол, окажись я в такой ситуации, не мучилась и не переживала бы.

Советы давать просто – брось его, забудь, не думай… Но как тяжело, оказывается, советовать себе самой!

А кончилось все весьма прозаично. Той же ночью Савка, скорее всего пьяный, прислал ей жутко пошлую SMSку, что-то вроде «нагрей мне кроватку, крошка, и подготовь себя, заведись по полной». Она минут пять просидела с телефоном в руках, надеясь, что он извинится или сведет все к шутке.

Ничего не произошло. Ксюха включила свет, достала дневник и приписала к последней записи:

...

Странно, но чувство, еще недавно такое сильное, уже не душит. Оно куда-то ушло, когда я прочитала его «послание». Может он думал меня возбудить или обидеть, но скорее он меня насмешил. Я не понимаю, чего Савка добивается? Хочет, чтобы он стал мне противен? У него есть все шансы.

Промучившись всю ночь на скомканных простынях без сна и почти без мыслей, она черканула в полутьме, не разбирая, куда пишет: «ВСЕ! ХВАТИТ!» и решила забыть о Савке навсегда. Как оказалось, все возможно, если запрещать себе даже думать о нем.

А вчера он подошел и пригласил ее на концерт.

«Блин! Ну почему эти экзамены всегда так не вовремя!

Ладно, отставить причитания! Собираться, краситься… На старт! Внимание! Марш!»

Ксюха выскочила из дома, как обычно – за полторы минуты до прихода автобуса. Как обычно вихрем пролетела захламленный двор, чудом удерживая равновесие на тоненьких каблучках, и влетела на остановку в тот самый момент, когда старенький «леопан» заглатывал в душное нутро последнего пассажира.

На консультацию Ксюха успела.

Преподаватель Инесса Исааковна, уполовинив количество допущенных к экзамену на последнем зачете, слегка подобрела. Никого особенно сильно не пытала и даже не стала задерживать группу сверх отпущенного на консультацию времени. Может, просто сама торопилась домой.

Савка почему-то не пришел.

Не то, чтобы Ксюха его специально высматривала… Ну, как-то само получилось.

На выходе из аудитории Инна подхватила ее под руку:

– Пойдем в «Эпицентр», посидим? До фичи окно на два с половиной часа, да и вообще можно не ходить.

«Эпицентром» называлась студенческая кафешка во втором корпусе института. Выложенный темно-желтыми плитками пол по невероятно концептуальной задумке художника украшали вложенные друг в друга концентрические круги красного цвета. С порога вся композиция действительно больше всего напоминала мишень.

Фичей студенты называли физиологию человека, по начальным слогам – «фи» и «че».

– Мне надо к Виоле в библиотеку забежать. Пойдем со мной? А потом – в «Эпицентр».

– Ты пользуешься тем, что я не могу отказать лучшей подруге! – грозно сказала Инна.

Проходивший мимо первокурсник посмотрел на них с подозрением и на всякий случай прибавил шагу. Подруги переглянулись и рассмеялись.

– Что с тобой делать? Пошли.

Виолу Ариадновну осаждали со всех сторон. Студенты разных курсов как всегда неожиданно осознали, что экзамены на носу, а книжек может и не хватить. Выслушав Ксюху, одновременно выписывая абонемент двум настойчивым парням с факультета фундаментальной медицины, библиотекарша только руками замахала:

– Ксения! Как я могу сейчас что-то найти! Ты же видишь, что творится! Посмотри сама. Третья полка сверху, второй ряд. Там написано: «Гистология, цитология». Если чего найдешь – неси, я выпишу.

У нужной полки Инна заметно заскучала.

– Слишком умные названия. Ладно – ты ищи, а я пойду физиотерапию посмотрю.

Подруга никогда не скрывала, что все эти тонкости – цитология, микробиология, вирусология – ей без надобности. С момента поступления в институт Инна прекрасно знала, кем собирается быть. Врачом-физиотерапевтом, самой ненапряжной и самой востребованной сейчас в Ойкумене медицинской специальности. Своих планов уехать на Запад по окончанию учебы Инна тоже не скрывала.

Ксюха кивнула, зарывшись головой в книжные залежи.

«Строение клетки» Кивенбаха. Не то…

«Генетика и цитология» – тоже не то…

Это у нее есть…

Стоп! А это что?

Совершенно неожиданно Ксюха наткнулась на то, что даже и не думала найти, – имперский учебник-справочник «Цитология сегодня».

Она быстро пролистала книгу – и правда та самая!

– Ну, что ты тут накопала? Справочник «Как соблазнить мужчину за три часа, а потом бросить»?

Ксюха протянула книгу подруге.

– Смотри.

– Так! – вздохнула Инна. – На Ксюшеньку напал вирус ботанизма.

– Да ну тебя! Скажешь тоже. Причем здесь ботанизм? «Цитологии сегодня» в каталоге вообще нет, потому что на имперском. И не выдают ее никому. А в ней те самые две статьи Моррица, помнишь, Лох-Несса нам сегодня рассказывала? Сейчас отксерим быстренько и – свободны, как ветер.

Инна пожала плечами.

– Тебе виднее. Я свой трояк и без этих статей получу, а больше мне от Инессы и не надо. Но ты-то наверняка разбежалась не меньше, чем на пятерку.

Ксюха прижала ладонь к губам подруги.

– Не каркай! Пойдем лучше.

Однако у ксерокса их ждало разочарование. Обычно чистый и аккуратный аппаратик цвета слоновой кости сейчас был раскурочен, выставив на всеобщее обозрение свое электронное нутро. Несколько деталей лежали отдельно, в них деловито копошился молодой мастер в спецовке с надписью «Elektronservice». На столике рядом с ним подмигивала цифрами на дисплее маленькая коробочка. Провода от нее тянулись куда-то внутрь ксерокса.

– Ой! Что случилось? Опять сломался?

– Угу, – лаконично отозвался мастер, не оборачиваясь.

– А скоро почините?

– Сегодня.

В коротких ответах ремонтника содержался недвусмысленный намек не мешать. Инна потянула Ксюху за собой, спросила:

– Ну, что теперь?

– Придется переписывать.

– Ксюха! Не тормози! Сунь под блузку – и пойдем, – понизив голос, посоветовала Инна. – Никто не заметит, вон какая толкучка у входа. Дома перепишешь, а завтра вернешь на место.

– Нет, что ты! Нельзя так… Получится, что я ее украла.

Подруга демонстративно посмотрела в потолок, показывая всем своим видом: ох, уж мне твои заморочки!

– Ты неисправима! Переписывать – два часа промучаешься, не меньше!

– Я быстро. Ты вот что – меня не жди, иди в «Эпицентр». А я, как закончу, к тебе приду. Ладно?

Тряхнув головой, Инна заключила:

– Ну, хорошо – сижу полчаса, не больше. Потом соблазняю двухметрового голубоглазого блондина и еду развлекаться! А тебе останется только локти кусать!

Ксюха прыснула. Единственным голубоглазым блондином в институте был Анек Роскопа с четвертого курса. Красавец, атлет, надежда баскетбольной команды, он имел один единственный изъян – нестандартную ориентацию. Инне с ним ничего не светило.

Подруга по-отечески похлопала по плечу: дерзай, мол, и ускакала. Ксюха притулилась на маленьком столике у окна, кое-как пристроила тетрадь и начала переписывать.

Слог статей оказался несколько тяжеловатым, потому копирование шло с трудом. За полчаса она одолела едва половину текста.

В поясном кармашке задрожал мобильный. Как выражается Макси – включился бесплатный массаж печени.

Ксюха поднесла трубку к уху.

– Ну, ты скоро? – спросила Инна. – К стулу приклеилась? А тут тебя, между прочим, безутешный кавалер дожидается.

– Кто это?

– Как кто? Савушка. Два раза меня уже пытал, куда я спрятала Ксюху.

– А ты что сказала?

– Сказала, где тебя искать. Он умчался. Так что гляди – скоро прибежит.

– Ксюша, – тихо позвали за спиной.

Она обернулась. Взъерошенный и невыспавшийся Савка выглядел комично. Похоже, и он вчера всю ночь лекции переписывал. Хотя нет, это не в его стиле…

– Извини, – сказала она в трубку, – сейчас не могу говорить. Скоро приду.

– Поняла-поняла, – ехидно ответила Инна и отключилась.

– Мне надо тебе кое-что сказать. – сказал Савка. – Пойдем в «Эпицентр», а?

– Сав, подожди пятнадцать минут, ладно? Сейчас допишу и приду.

Он моргнул, не понимая, как что-то может быть важнее его слов. Присел рядом с Ксюхой на корточки и попытался объяснить.

– Понимаешь, я хотел… ну, тебе объяснить. Пусть все будет, как раньше. Я знаю, ты меня ждешь, и решил… что так будет правильно. Жанка меня замучила совсем, и я решил: лучше уж с тобой, – бормотал Савка, с ужасом понимая, что говорит совсем не то, но слова уже не вернешь. Его несло дальше. – Я и на концерт хотел с ней пойти, но потом передумал.

Ксюха слушала его вполуха, одновременно продолжая переписывать статью. Каким бальзамом были бы для нее эти слова месяц назад! А теперь? Савка обжегся с Жанной, и прибежал туда, где ему всегда было тихо и спокойно, где ждут, верят и все простят. То есть должны – по его мнению. Он так решил и даже тени сомнения не испытывает: Ксюха ждет.

А ждет ли она на самом деле?

Кроме нее, никто не ответит на этот вопрос. А что делать, если ей просто не хочется отвечать?

– Сав, – сказала она, – ты извини, пожалуйста, у меня сейчас голова ничего не соображает. Давай после поговорим?

Савка, похоже, обиделся. Ничего не сказал, просто повернулся и ушел.

Ну да, конечно, когда мужчина начинает с пафосом вещать о своих чувствах, все должны молчать и слушать раскрыв рот. Еще бы – такое событие.

Ксюха поняла, что перегорела. Все, кончился запал. Фитиль тлел слишком долго.

Она почувствовала некоторое облегчение. Слава богу, не пришлось принимать никаких решений – говорить «да» или «нет». А значит, не будет выяснений и «серьезных» разговоров.

Пусть все само решится.

Да по большому счету, уже решилось.

По дороге домой Ксюха решила забежать за продуктами. В окраинном районе, где она снимала квартиру, продуктовый магазин был один, зато уютный и недорогой, не то, что расфуфыренные супермаркеты рядом с институтом. Ксюха часто здесь закупалась.

Она подхватила корзину, прошла вдоль полок с бытовой химией, глянцевыми журнальчиками и смешными безделушками. Главный принцип хорошего магазина – товары первой необходимости надо прятать подальше от входа, чтобы покупатель по дороге к вожделенной буханке или пакету молока, миновал как можно больше полок, забитых не слишком полезным в жизни барахлом. Вдруг что-нибудь купит? Говорят, именно отсюда растут ноги шоппинг-зависимости, страшного синдрома, заставляющего женщин покупать, покупать и покупать.

Ксюха тоже не избежала этой заразы. Ей очень нравилась вот эта маленькая хрустальная вазочка с фигурками играющих котят. В центре у нее располагалась подставка для свечки. Наверное, это очень красиво – букетик живых цветов, а в середине горит свеча…

И стоит недорого, всего двадцать кредиток.

Можно было купить, но стипендия тает на глазах, следующая только через неделю, а до сдачи экзаменов о приработках и думать нечего.

– Простите, вы мне не поможете? – старческий, немного дребезжащий голос заставил Ксению обернуться.

У прилавка стоял сухонький старичок и подслеповато щурился на ценники. Он беспомощно и одновременно с надеждой взглянул на Ксюху и пояснил:

– Я очки дома забыл. Ничего не вижу. Вот у меня список, – старичок протянул скомканную бумажку, – помогите выбрать, пожалуйста.

Ксюха сразу поняла, что дело не в очках. Он говорил по-имперски, чисто, без всякого акцента, да и записка на том же языке. А ценники в магазине написаны по-североморски. Ксюха давно уже не обращала внимания – она спокойно изъяснялась на обоих языках, хотя имперский был ей, конечно, ближе. А вот каково старикам, всю жизнь проговорившим на одном языке, теперь учить другой? В одночасье, когда парламент отменил государственный статус имперского, десятки тысяч пожилых людей неожиданно оказались за границей, без всякого шанса вернутся на родину. Это в восемнадцать лет языки даются легко, а в семьдесят пять или восемьдесят?

Как всегда закон приняли, не подумав о последствиях, поддавшись влиянию момента.

– Сейчас посмотрим, – Ксюха улыбнулась старику и развернула бумажку.

В мгновение ока она сноровисто покидала ему в корзину черный хлеб, молоко, сметану, макароны, пачку манной крупы и сосиски.

– Вроде все. Может, вам помочь донести?

– Да нет, что вы… – испугался старичок. – Вы и так мне очень помогли. Большое спасибо.

Ксюха смотрела ему вслед. В потертом пиджаке давным-давно немодного покроя он почему-то напомнил ей профессора Круковского. Богдан Владиленович вот также всегда пугался, когда она предлагала ему помощь, также пытался делать все сам, чтобы не поддаваться подкрадывающейся старости, не чувствовать себя немощным.

К горлу подкатил комок. Когда стало известно о гибели профессора, многие в институте плакали, не стесняясь. Конечно, обиженные «неудами» звезды старших курсов делали вид, что им все равно, но студенты помоложе, а особенно – преподаватели с трудом перенесли тяжелую весть. Чтобы там не говорили, Круковский был символом мединститута, показателем незыблемости. Он всегда был, и, казалось, всегда будет. Многие сегодняшние аспиранты помнили его таким же седым и таким же веселым в свои студенческие годы.

И вдруг его не стало. Так глупо, так нелепо. Пуля, предназначенная кому-то другому, убила Богдана Владиленовича.

Ксюха видела его в тот день, шутила, смеялась, обещала прийти в конце недели. А через несколько часов его везли в морг, на холодный и равнодушный прозекторский стол. Лишь учебники в пожелтевших обложках на ее столе – вот и все, что осталось от профессора.

Разве это честно?

На глаза навернулись слезы. Ксюха отвернулась к полке, чтобы никто ничего не заметил.

– Девушка, вы берете?

– Да-да, конечно.

Прикинув сколько осталось до стипендии, она строго сказала себе: экономить и еще раз экономить. Шиковать пока не стоит. Быстро отобрав нужное и мужественно отвернувшись от вкусностей, Ксюха пошла к кассам.

Покупателей было много – вечер все-таки. Замороченная напрочь продавщица на полном автопилоте считывала лазером штрих-код на товаре, откладывала в сторону, брала следующий. Ксюха пожалела ее: жара весь день стоит, в магазине душно, а тут еще и не отойдешь никуда. Даже на минуточку.

Мрачный господин в очках с золоченой оправой наконец забрал свои сумки, очередь дошла и до нее.

– Добрый день, мы очень рады, что вы покупаете у нас! – скороговоркой произнесла продавщица.

Покупок у Ксюхи было немного, лазер пискнул всего семь раз. В окошечке кассы высветилось: «36.20».

– Тридцать шесть – двадцать.

Ксюха протянула свою последнюю сотенную. Вынимая из кассы сдачу, продавщица случайно взяла вместо одной бумажки в двадцать кредитов – две. Они просто слиплись. Никто ничего не заметил.

Аппарат выплюнул чек, продавщица дежурно улыбнулась Ксюхе, протянула купюры:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.