Полное собрание сочинений и писем (№6) - Рассказы. 1887

/11 января 1888 г. — ГБЛ; Слово, сб. 2, стр. 209). Чехов ответил Григоровичу 12 января 1888 г.: «Самоубийство 17-тилетнего мальчика — тема очень благодарная и заманчивая, но ведь за нее страшно браться! На измучивший всех вопрос нужен и мучительно-сильный ответ, а хватит ли у нашего брата внутреннего содержания?» В письме к Григоровичу от 5 февраля 1888 г. Чехов опять затронул этот вопрос, теперь уже в связи с работой над повестью «Степь»: «Самоубийство Вашего русского юноши, по моему мнению, есть явление, Европе не знакомое, специфическое». Чехов думал продолжить «Степь» и воспользоваться при этом советом Григоровича. Замысел осуществлен не был. Тема самоубийства нашла отражение во второй редакции рассказа «Володя». Перерабатывая рассказ, Чехов изменил возраст героя: в первой редакции — восемнадцатилетний, во второй — семнадцатилетний, как в письмах Григоровича и Еремеева.

Представители издательства «Посредник» не раз обращались к Чехову с предложением включить несколько его рассказов, в том числе и «Володю», в их издания (см. письма В. Г. Черткова от 6 февраля 1893 г. и И. И. Горбунова-Посадова от 16 мая 1893 г. — ГБЛ). Чехов ответил Горбунову-Посадову 20 мая 1893 г. отказом, мотивируя его тем, что рассказы эти уже помещены в других изданиях. Однако в 1895 г. «Володя» был включен в изданный «Посредником» сборник «Проблески».

При подготовке собрания сочинений Чехов изменил лишь одну фразу в рассказе и внес несколько стилистических поправок.

Рассказ был инсценирован актером Н. И. Собольщиковым-Самариным. Инсценировка, озаглавленная «Гадкий утенок», 26 марта 1903 г. была запрещена к постановке (С. Д. Балухатый. Переделки произведений Чехова в драматической цензуре. — В кн.: Чеховский сборник. М., 1929, стр. 236—237. В статье С. Д. Балухатого дата — 28 февраля; см.: ЦГИАЛ, ф. 776).

Н. К. Михайловский писал, что в рассказах сборника «Хмурые люди», в том числе и в рассказе «Володя», действительность «с быками и самоубийцами, колокольчиками и бубенчиками» отражена писателем «с одинаково холодною кровью» («Русские ведомости», 1890, № 104, 18 апреля).

В краткой рецензии на сборник «Хмурые люди» («Книжный вестник», 1890, № 5, стр. 198) говорилось: «„Володя“ по содержанию своему представляет случай хмурого человека гимназиста, самопроизвольно, без всякой предварительно обдуманной цели лишившего себя жизни от тоски, уныния о своем нравственном несовершенстве и пустоты окружающего».

И. И. П—ский в критическом этюде «Трагедия чувства»(СПб., 1900), рассматривая произведения Чехова конца 90-х годов и видя в них «безнадежный пессимизм», находил истоки этого пессимизма в ранних рассказах, в частности, в «Володе» (стр. 22).

В лекции Ф. Е. Пактовского «Современное общество в произведениях А. П. Чехова» (Казань, 1901) говорится: «…едва ли самоубийство Володи, ученика уже старшего класса ‹…› является не всецело следствием ненормального отношения окружающих юношу людей к делу воспитания» (стр. 31). Пактовский утверждал, что в рассказе Чехова поставлен «важный вопрос современной жизни» (стр. 32).

Г. Качерец в книге «Чехов. Опыт» (М., 1902) упрекал Чехова за то, что он не щадит своих героев, которые будто бы погибают не под влиянием жизненных обстоятельств, а по авторскому произволу. «Не пожалел он даже семнадцатилетнего мальчика („Володя“), которого заставил застрелиться» (стр. 43).

Критик Е. Ляцкий, присоединившись в оценке сборника «Хмурые люди» к Михайловскому, писал, что Чехов однообразен и скучен в изображении скуки жизни — описывает ли он «несчастного гимназиста, кончающего самоубийством», или «тягучий степной пейзаж» («Вестник Европы», 1904, № 1, стр. 121—122).

О пессимизме Чехова, выразившемся, в частности, в рассказе «Володя», писал и К-и-нь («Новое время», 1901, № 9030, 20 апреля /3 мая). Находя много общего у Толстого и Чехова, автор статьи видел их различие в том, что в душе героев Толстого идет внутренняя работа, в душе чеховских героев, с его точки зрения, — пустота. «Человек человеку волк. Душевная жизнь складывается из „насморка“, из нервничанья, из случайных, обидно ничтожных, часто гадких, позорных ощущений. Ждал подросток-гимназист любви, а она оказалась состоящею из гадости, — подросток стреляется».

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, сербскохорватский и шведский языки.

А. К. Грефе сообщала Чехову 14 апреля 1895 г., что издательство в Штутгарте просило ее перевести новейшие произведения русских беллетристов. «…Я, как искренняя поклонница Ваших сочинений, выбрала Вашу „Дуэль“ и затем еще три рассказа: „Гусев“, „Володя“ и „Княгиня“». Однако переводы были отклонены издательством и после этого переданы ею в редакцию немецкой газеты «Герольд». Грефе писала и о том, что перевод доставил ей большое удовольствие: «…на каждой странице я восхищалась всеми прелестями рассказа, тонкостью наблюдений и верностью типов, которых я всех как будто уже встречала в своей жизни» (ГБЛ).

СЧАСТЬЕ

Впервые — «Новое время», 1887, № 4046, 6 июня, стр. 1—2, отдел «Субботники». Подпись: Ан. Чехов.

Включено с посвящением Я. П. Полонскому в сборник «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 5—16, с исправлением по «Новому времени» и сборнику «Рассказы» (все издания).

Рассказ был написан в Бабкине после возвращения Чехова из поездки на юг и под впечатлением от этой поездки.

В рассказе упоминается расположенная в северной части Таганрогского округа Саур-Могила, с которой связано много легенд. Одну из них, повествующую о живущих на горе двух братьях-разбойниках, записал В. Г. Короленко (см.: «Огонек», 957, № 32, стр. 18. Близ «Савур-могилы». Из старой записной книжки Вл. Короленко).

По свидетельству М. П. Чехова, в «Счастье» отразились воспоминания о рассказах няни Чеховых, Агафьи Александровны Кумской, в молодости крепостной Иловайских, которая любила говорить «о таинственном, необыкновенном, страшном, поэтическом» (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 14). Звук сорвавшейся бадьи, упоминающийся в «Счастье» и в «Вишневом саде», по словам М. П. Чехова, писатель услышал, когда еще гимназистом ездил в степь к своему ученику П. Кравцову и попал на каменноугольные копи (сб. «О Чехове». М., 1910, стр. 249).

Вернувшись из Таганрога, Чехов сообщал 20 мая Ал. П. Чехову: «Пишу субботник» и 22 мая Н. А. Лейкину: «Сижу в осеннем пальто, стараюсь родить субботник, но вместо мыслей из головы выдавливаются какие-то выморозки».

Однако оконченный «субботник» не только удовлетворил взыскательного автора, но и стал его любимым рассказом. Позднее, включая его в сборник и в собрание сочинений, Чехов внес лишь несколько стилистических поправок.

При подготовке сборника «Рассказы» Чехов настаивал на том, чтобы «Счастьем» открывался сборник (письма Ал. П. Чехову от 24 марта и от 11 или 12 апреля 1888 г.). 24 марта он писал: «Под заглавием „Счастье“ надо будет написать: „Посвящ‹ается› Я. П. Полонскому“ — долг платежом красен…» Еще в январе 1888 г., поблагодарив Полонского за желание посвятить ему стихотворение («У двери»), Чехов просил позволения посвятить поэту «повесть», которую он напишет «с особенною любовью».

Рассказ при своем появлении вызвал восторженные отклики читателей. Ал. П. Чехов писал брату 14 июня 1887 г.: «Ну, друже, наделал ты шуму своим последним „степным“ субботником. Вещица — прелесть. О ней только и говорят. Похвалы — самые ожесточенные. Доктора возят больным истрепанный № как успокаивающее средство. Буренин вторую неделю сочиняет тебе панегирик и никак не может закончить. Находит всё, что высказался недостаточно ясно. В ресторанах на Невском у Дононов и Дюссо, где газеты сменяются ежедневно, старый № с твоим рассказом треплется еще и до сих пор. Я его видел сегодня утром. Хвалят тебя за то, что в рассказе нет темы, а тем не менее он производит сильное впечатление. Солнечные лучи, которые у тебя скользят при восходе солнца по земле и по листьям травы, вызывают потоки восторгов, а спящие овцы нанесены на бумагу так чудодейственно картинно и живо, что я уверен, что ты сам был бараном, когда испытывал и описывал все эти овечьи чувства. Поздравляю тебя с успехом. Еще одна такая вещица и „умри, Денис, лучше не напишешь…“» (Письма Ал. Чехова, стр. 165—166).

«Степной субботник мне самому симпатичен именно своею темою, которой вы, болваны, не находите, — отвечал Чехов 21 июня 1887 г. — Продукт вдохновения. Quasi симфония.

В сущности белиберда. Нравится читателю в силу оптического обмана. Весь фокус в вставочных орнаментах вроде овец и в отделке отдельных строк. Можно писать о кофейной гуще и удивить читателя путем фокусов».

Рассказ был высоко оценен И. И. Левитаном (июнь 1891 г.): «…ты поразил меня как пейзажист.‹…› Например: в рассказе „Счастье“ картины степи, курганов, овец поразительны. Я вчера прочел этот рассказ С‹офье› П‹етровне› и Лике, и они обе были в восторге» (И. И. Левитан. Письма, документы, воспоминания. М., 1956, стр. 37. Софья Петровна — Кувшинникова, художница, близкая знакомая Левитана, Лика — Л. С. Мизинова).

Г. А. Русанов писал Чехову 14 февраля 1895 г.: «Такие сравнительно небольшие вещи, как „Степь“, „Скучная история“, и такие совсем миниатюрные вещицы, как „Верочка“, „Святою ночью“, „Пустой случай“, „Недоброе дело“, „Перекати-поле“, „Счастье“, „Поцелуй“, „Припадок“, „Попрыгунья“, „Черный монах“ и многие другие из Ваших рассказов — ведь это перлы русской литературы…» (Записки ГБЛ, вып. 8, стр. 58).

Первые печатные отзывы были противоречивы. Так, К. Арсеньев отнес «Счастье» к тем рассказам, которые «слишком бедны и содержанием и отдельными красотами, составляющими иногда главную силу очерков г. Чехова» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 261). В рецензии на сборник «Рассказы» (без подписи, «Новое время», 1888, № 4420, 20 июня) «Счастье» получило высокую оценку и было отнесено к лучшим, наряду с рассказами «Свирель», «Перекати-поле», «Письмо» и повестью «Степь». По словам рецензента, эти произведения «свидетельствуют, с какою любовью наш молодой талантливый беллетрист занимается изучением народных нравов. Его наблюдения в бытовой сфере отличаются замечательною тонкостью, не допускающею ни малейшей утрировки в передаче явлений народной жизни. Действующие в его рассказах лица всегда говорят языком, свойственным той среде, в которой они живут, и в их миросозерцании незаметно ничего искусственного, сочиненного самим автором».

Позже, в 90-е и 900-е годы, когда на страницах журналов часто высказывалось мнение о пессимизме, пантеизме, импрессионизме Чехова, критики обращались к рассказу «Счастье».

В. Гольцев писал, что в ряде рассказов, в том числе и в «Счастье», пантеистическое мировоззрение принимает у писателя «печальный оттенок» («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 47).

В. Альбов утверждал, что в произведениях Чехова часто встречаются персонажи, представляющие собой людей-зверей, людей-животных. К ним он причислил и старого чабана из рассказа «Счастье» с его «бессмысленными», «„овечьими думами“ о счастье в виде кладов» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 90—91).

По словам Е. Ляцкого, «… у г. Чехова немало произведений, проникнутых грустной задумчивостью, красотой осенних сумерек в мягких очертаниях родного русского пейзажа». В числе их он назвал «Счастье» и «Свирель», где «импрессионизм творческой манеры г. Чехова достигает высокой степени развития» («Вестник Европы», 1904, № 1, стр. 157).

Наиболее обстоятельный отзыв о рассказе содержится в статье И. В. Джонсона (И. В. Иванова) «В поисках за правдой и смыслом жизни. (А. П. Чехов)» («Образование», 1903, № 12). Освещая развитие творчества Чехова, Джонсон писал, что первый период «поверхностного, самодовлеющего юмора» сменила новая фаза «бесстрастного художнического созерцания жизни», напоминающая метод ученого, исследующего предмет без предвзятой гипотезы. Результатом такого изучения, по мнению Джонсона, явились у Чехова произведения, в которых автор говорит об отсутствии в жизни нравственного закона, разума и смысла. Наиболее показательным для этой, второй фазы критик считал рассказ «Счастье». По его словам, «весь рассказ — бесподобная художественная вещица с удивительно выдержанным настроением — вряд ли и по замыслу автора представляет только жанровую картинку. Он, кажется, именно символизирует некоторые выводы, сделанные Чеховым из своего изучения жизни ‹…› В нарисованной им жизни, или — если хотите, шире — в той, которую она символизирует, разум и смысл отсутствуют, человек в ней — почти ничто; но не вся жизнь на свете такова. Если, например, взобраться на один из высоких холмов, о которых говорилось выше, то станет видно — „что на этом свете, кроме молчаливой степи и вековых курганов, есть другая жизнь, которой нет дела до зарытого счастья и овечьих мыслей“…» (стр. 22—23). «…Пока другая жизнь — очевидно, с разумом и смыслом — есть, — и для той, овечьей, возможность, сойдя с мертвой точки, в свою очередь, стать разумной, содержательной, с не „зарытым“ уже счастьем, — еще существует» (стр. 23), — заключал автор статьи.

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий, сербскохорватский, словацкий и чешский языки.

Ненастье

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 154, 8 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 267—272.

Для собрания сочинений текст рассказа был существенно исправлен: сделаны сокращения и психологически углублен конец. Если в тексте «Петербургской газеты» Квашина всё же беспокоит мысль — как бы жена и теща не нашли у него в карманах чего-нибудь компрометирующего, то в окончательном варианте он спокоен и совершенно уверен в своем праве пользоваться жизненными удовольствиями и «на стороне» и дома.

При жизни Чехова рассказ был переведен на польский язык.

Драма

Впервые — «Осколки», 1887, № 24, 13 июня (ценз. разр. 12 июня), стр. 4—5. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в сборник «Невинные речи». М., 1887.

Включено с небольшими изменениями и сокращениями в сборник «Пестрые рассказы», изд. 2-е, СПб., 1891; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 30—36.

Рассказ был окончен в самом начале июня 1887 г. (см. письмо к Н. А. Лейкину от 4 июня 1887 г.).

В «Невинных речах» рассказ был перепечатан почти без изменений.

При подготовке «Драмы» для сборника «Пестрые рассказы» Чехов снял две фразы (описание безмятежно-блаженного состояния Павла Васильевича после завтрака). Несколько поправок было сделано в 6-м и 10-м изданиях сборника.

Включая рассказ в собрание сочинений, Чехов исправил лишь несколько слов.

По свидетельству Н. М. Ежова, сюжет для рассказа дал Чехову В. П. Буренин («Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 516).

В «драме» Мурашкиной Чехов высмеял творческую манеру некоторых писателей того времени. Так, А. С. Лазарев (Грузинский) понял предостережения Чехова не подражать Билибину с его «сентиментально-игриво-старушечьим тоном» как совет не уподобляться Мурашкиной (письмо Лазарева-Грузинского к Н. М. Ежову от 24 октября 1888 г. — ЦГАЛИ, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 19, л. 323).

Рассказ принадлежал к числу особенно любимых Л. Н. Толстым. «„Драму“, „Злоумышленника“, „Холодную кровь“ и другие мелкие чеховские рассказы Лев Николаевич может читать и слушать сколько угодно» (П. Сергеенко. Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой. Изд. 2-е, дополн. и испр., 1908, стр. 54; ср.: «Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников». Т. I. М., 1960, стр. 547). Как вспоминал С. Т. Семенов, этот рассказ «до того восхищал Л. Н., что он его рассказывал бесчисленное количество раз и всегда смеялся от всей души» («Путь», 1913. № 2, стр. 38; Чехов в воспоминаниях, стр. 369). Об этом же писал Ежов: «…Л. Н. Толстой, читая ‹…› рассказ „Драма“, от души хохотал и советовал всем прочитать этот чеховский рассказ» («Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 503). В частности, Толстой рекомендовал прочесть „Драму“ А. А. Фету. В связи с этим Фет писал С. А. Толстой 2 апреля 1896 г.: «Рассказ „Драма“ Чехова действительно очень забавен; но при дальнейшем чтении мы убедились, что два года тому назад уже читали эту книжку, которую с величайшей признательностью при сем возвращаю» (ГМТ, АСТ. 37681).

При делении лучших рассказов Чехова на два сорта Л. Н. Толстой отнес «Драму» к первому сорту.

П. А. Сергеенко вспоминал о встрече Чехова в 1889 г. в Одессе с известным в то время литератором Сычевским, который восторженно отозвался о таланте Чехова-юмориста и среди рассказов, особенно полюбившихся ему, назвал «Драму» (П. А. Сергеенко. О Чехове. — В кн.: «О Чехове». М., 1910, стр. 180).

Рассказ был замечен и другими современниками. В. Гольцев, сообщая о своих личных неурядицах, писал Чехову 7 ноября 1900 г.: «Помнишь, „присяжные меня оправдали“? Скоро, кажется, и меня оправдают» (ГБЛ, ф. 77, 10. 44).

Н. К. Михайловский, рассматривая произведения 90-х годов, вспоминал и о более раннем периоде, когда Чехов проявлял «изумительную изобретательность по части смехотворных эффектов (трудно даже вспомнить без улыбки, например, „Винт“ или „Драму“)…» («Русское богатство», 1900, № 4, стр. 126—127).

Я. Абрамов считал, что «„Драма“ — комический и вместе трагический, рассказ, в котором зло обрисован тип „сочинителя“, вечно читающего всем и каждому свои произведения и доводящего невольных, слушателей до полного осатанения…» («Книжки Недели». 1898, № 6, стр. 150).

О верности рассказа жизненной правде писал С. А. Венгеров. В то же время он относил «Драму» к рассказам, в которых «немало анекдотичности и даже прямого шаржа» («Вестник и библиотека самообразования», 1903, № 32, стр. 1329).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, норвежский, польский, румынский, сербскохорватский и чешский языки.

В мае 1896 г. чешский переводчик Прусик сообщал Чехову: «Масса Ваших маленьких рассказов („Драма“ и др.) в переводе баронессы Билы появились в еженедельных газетах „Narodni Politika“ и „Hlas Nбroda“ и др. Вообще будьте уверены, многоуважаемый господин писатель, что так, как Вас, мало кого у нас любят из современных русских писателей» (ЛН, т. 68, стр. 750). В. Д. Чайльдс писал 20 апреля 1898 г., что он перевел несколько рассказов Чехова на английский язык, и среди них называл «Драму». В следующем письме от 19 июня того же года он сообщал, что издательство не нашло возможным их напечатать (ГБЛ).

Один из многих

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 161, 15 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Вошло в сборник «Невинные речи», М., 1887.

Печатается по тексту сборника с исправлением по «Петербургской газете»:

Стр. 232, строка 1: ноет и куксит — вместо: поет и куксит.

Включая рассказ в сборник «Невинные речи», Чехов сократил две фразы.

В 1889 г. на основе этого рассказа он написал одноактный водевиль «Трагик поневоле».

Рассказ был замечен читателями, о чем свидетельствует, в частности, письмо к Чехову Н. А. Возницына, родственника О. Л. Книппер. Возницын, не найдя «Одного из многих» в марксовском издании, писал Чехову 26 ноября 1901 г.: «Позвольте, многоуважаемый Антон Павлович, мне лично от себя и от лица моих товарищей и добрых знакомых обратиться к Вам с просьбой не отказать включить в число рассказов, имеющих быть напечатанными Марксом в 10 томе, Ваш рассказ „Один из многих“, напечатанный раньше в „Невинных речах“, изд. журнала „Сверчок“, 1887 г. и не вошедший в 9-ть уже вышедших из печати т‹омов› изд. Маркса. В этом рассказе столько юмору и жизни, что мы все очень жалеем, если его не будет в новом симпатичном издании Маркса» (ГБЛ). Чехов ответил Возницыну 1 декабря 1901 г.: «Рассказ мой „Один из многих“ есть не что иное, как сокращенный водевиль „Трагик поневоле“. Водевиль этот был напечатан в „Пьесах“ изд. Суворина, а теперь его можно найти в VII томе изд. Маркса».

В 1890 г. рассказ был переведен на словацкий язык.

Скорая помощь

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 168, 22 июня, стр. 3, отдел: «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Невинные речи».

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 258—264.

В сборник «Невинные речи» рассказ вошел лишь с одной поправкой.

Для собрания сочинений Чехов несколько сократил текст и внес многочисленные изменения. Была подчеркнута комичность всей безуспешной помощи «утоплому человеку», особенно явственная в поведении писаря — лица официального, облеченного властью. В его речи появились строгие, но нелепые вопросы, приказания и заключения. В речи мужиков были усилены черты добродушного комизма, введены характерно народные обороты.

Как вспоминал М. П. Чехов, в рассказе отразились впечатления Чехова от пребывания в Бабкине (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 33).

В письме к Н. А. Лейкину из Воскресенска от 27 июня 1884 г. Чехов рассказывал об одном случае из своей медицинской практики, некоторые подробности которого чрезвычайно близки описанному в рассказе «Скорая помощь».

По словам С. Т. Семенова, Л. Н. Толстой, высоко ценивший талант Чехова-юмориста, некоторые из его юмористических рассказов, например «Скорую помощь», считал непонятными («Путь», 1913, № 2, стр. 38; Чехов в воспоминаниях, стр. 369).

В рецензии на первый том сочинений А. П. Чехова А. Басаргин упоминал рассказ «Скорая помощь», который, по словам критика, «рисует беспомощность нашего крестьянина в отношении санитарно-медицинском…» («Московские ведомости», 1900, № 36, 5 февраля).

Неприятная история

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 175, 29 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась писарская копия с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по тексту «Петербургской газеты».

В. В. Виноградов в книге «О языке художественной литературы» (М., Гослитиздат, 1959, стр. 345—354) рассматривает «Неприятную историю» как характерный пример неисправности, «поддельности» или искаженности авторского текста. Он утверждает, что конец рассказа, начиная со слов: «Он глядел на мутное небо…», «и с стилистической и с эмоционально-идейной точек зрения» никак не связан с предшествующим развитием сюжета. «…Весь рассказ, не считая концовки, написан в водевильно-комических тонах», что, по мнению автора книги, противоречит серьезному, даже «морализирующему, дидактическому тону» концовки. Виноградов отметил и путаницу имен — Жиркова в рассказе называют то Дмитрием Григоричем (Дуняша), то Степаном Андреичем (Надежда Осиповна). Виноградов высказал предположение, что в данном случае, как и при публикации ранних рассказов периода сотрудничества Чехова в «Осколках», могло произойти искажение текста при его сокращении редактором.

Эту точку зрения разделяет и писатель С. Антонов, отметивший «несоответствие тощего морализующего заключения юмористическому тону всего рассказа». Путаницу имени и отчества Жиркова в речи Дуняши и Надежды Осиповны С. Антонов объясняет «амурным опытом барыни». Антонов предполагает, что «рассказ кончался словами: „Жирков тоже пожал плечами и пошел за Надеждой Осиповной“. „Все, что идет дальше, приписано без ведома Чехова ‹…› либо издателем „Петербургской газеты“ Худековым, либо его сотрудником Лейкиным“ (С. Антонов. Я читаю рассказ. М., «Молодая гвардия», 1973, стр. 98—99).

Однако никаких данных о том, что в 1887 г. рассказы Чехова перерабатывались и сокращались в «Петербургской газете», редактор которой С. Н. Худеков очень дорожил сотрудничеством Чехова, нет. Возможно, отмеченное Виноградовым и Антоновым нарушение логической и временной связи вызвано тем, что в тексте рассказа по условиям газетного набора был не учтен авторский знак (отступ в тексте, отточие, отбивка) перед словами: «Он глядел на мутное небо…» В ряде рассказов Чехова, таких, как «Исповедь» (1883), «Русский уголь» (1884), «Не судьба!» (1885), «Тайный советник» (1886), «Из записок вспыльчивого человека» (1887) и др., в тех случаях, когда в повествовании имеется перерыв во времени, какие-то эпизоды или сцены опускаются (часто перед фразами, начинающимися словами: «Через час…», «Через месяц…», «Вечером того же дня»), это обычно отмечается в тексте. Например, в рассказе «Месть женщины» (1884) в аналогичной ситуации сцена интимного характера также отсутствует, а после отбивки в тексте говорится о последовавших затем переживаниях героя: «Через час доктор выходил из квартиры Челобитьевых. Ему было и досадно, и совестно, и приятно…»

Что касается перехода от водевильно-комической, банально-пошлой ситуации к серьезному тону, к раздумью героя, то такой переход характерен для прозы зрелого Чехова. И «Неприятная история» — сравнительно ранний рассказ в ряду многих произведений Чехова, герои которых под влиянием тех или иных жизненных впечатлений, потрясений, открытий приходят к трезвой оценке окружающего.

Беззаконие

Впервые — «Осколки», 1887, № 27, 4 июля (ценз. разр. 3 июля), стр. 4—5. Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Невинные речи», М., 1887, а также во второе (СПб., 1891) и последующие издания «Пестрых рассказов».

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 159—164.

Включая рассказ в сборник «Невинные речи», Чехов снял несколько фраз. Небольшие изменения были сделаны в 1891 г. для второго издания «Пестрых рассказов». При подготовке собрания сочинений в рассказ было внесено лишь несколько стилистических поправок.

Л. Н. Толстой относил «Беззаконие» к числу лучших рассказов Чехова.

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, румынский и сербскохорватский языки.

Перекати-поле

Впервые — «Новое время», 1887, № 4084, 14 июля, стр. 2—3.

Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 40—58, с исправлением по «Новому времени» и сб. «Рассказы» (изд. 1—13):

Стр. 256, строки 11—12: не мог ни понять, ни вспомнить — вместо: не мог понять, ни вспомнить

Стр. 267, строка 8: взглянув на меня в последний раз — вместо: взглянул на меня в последний раз

Включая рассказ в сборник, Чехов несколько сократил его: снял разъяснение о выселенцах из Таврической губернии, данное в сноске, и некоторые фразы, содержащие прямую авторскую оценку личности и поведения Александра Ивановича, а также отдельные бытовые детали. При подготовке собрания сочинений в рассказ было внесено лишь несколько стилистических поправок.

Рассказ отразил впечатления Чехова от поездки на юг и в Святые горы на реке Северный Донец. 6 мая 1887 г. он выехал из Славянска на извозчике в Святогорский монастырь, а 11 мая послал родным его описание, которое почти буквально передано в рассказе. В том же письме Чехов сообщал, что он «участвовал в крестном ходе на лодках».

Возвратившись в Таганрог, Чехов писал Н. А. Лейкину 14 мая 1887 г.: «Недавно я вернулся из Святых гор, где при мне было около 15 000 богомольцев. Вообще впечатлений и материала масса…»

17 октября 1887 г. Чехов писал Г. М. Чехову: «В „Новом времени“ я описал Святые горы. Один молодой человек, архиерейский племянник, рассказывал мне, что он видел, как три архиерея читали это описание: один читал, а двое слушали. Понравилось. Значит, и в Св‹ятых› горах понравилось».

Описанный в рассказе Александр Иванович — реальное лицо. В Чеховской комнате Таганрогского музея до Великой Отечественной войны хранились воспоминания А. Сурата (в комментариях к Собранию сочинений А. П. Чехова под ред. А. В. Луначарского и С. Д. Балухатого, 1930—1933, т. 6, стр. 436, есть ссылка на эти воспоминания. В настоящее время подлинник утерян, однако сохранилась копия воспоминаний, сделанная в 1929 г. учителем г. Таганрога В. А. Образцовым и хранящаяся ныне у его дочери, Н. В. Образцовой). А. Сурат рассказывает о знакомстве с Чеховым в монастырской гостинице: «Очутившись наедине с незнакомым человеком, я страшно смутился и стал неуверенно около дверей, не зная, что делать дальше и куда положить мой малюсенький узелок. Незнакомец, видя мое смущение и нерешительность, заговорил со мной очень приветливым тоном и посоветовал, как устроиться. Он сказал мне, что он доктор и приехал посмотреть Святые горы и окружной сосновый лес как место для дачной жизни.

Не знаю хорошо, благодаря ли моей потребности отвести с кем-нибудь душу, благодаря ли необыкновенно теплому тону его разговора и терпимости, с которой он выслушивал меня, ласковости его обращения, но в тот же вечер я рассказал ему о себе всё пережитое, поделился, как с родным, всеми своими горестями, сомнениями и надеждами.

Я как-то сразу почувствовал к Антону Павловичу (в дальнейшем буду его называть его именем) доверие, как к близкому родному. Что он писатель, об этом я не имел ни малейшего понятия, и он ничего не сказал об этом». Сурат подтверждает подлинность описанного в рассказе эпизода со штиблетами, подаренными ему Чеховым, отмечает точность в передаче Чеховым его душевного состояния, но также и некоторые расхождения между текстом рассказа и своей биографией (в частности, он пишет о том, что падал не в шахту, а в глубокий колодец). Чеховский рассказ в какой-то мере в дальнейшем определил судьбу Сурата: инспектор народных училищ в Новочеркасске, читавший «Перекати-поле», принял в нем участие и дал ему место учителя в приходском училище.