Победитель коммунизма

«К маю 1930 г. у половины колхозов кулацкое имущество составляло 34 % неделимых фондов этих колхозов» *

История того, как это делали, — не написана ещё. Во многих областях крестьяне сопротивлялись и были подавлены армией.

Крестьянство было побеждено уже в 1930 г. Оставалось кое-что доделать: вернуть в колхоз или отправить в Сибирь тех, кто поверил в «Головокружение от успехов». Но дрессировщику нужны не столько колхозы, сколько согласие народа голодать — надо было сделать так, чтобы голод будущих десятилетий показался нормальной жизнью. И он организует настоящий смертельный голод на громадной территории Украины и юга России — уж если говорят о кажущихся ошибках Сталина, почему не зачтут ему как ошибку, в выполнении его плана, что голод был лишь в части России? Уж наверное, он старался воспитать всех, но сразу не получилось.

Возможно, кто-нибудь из современников понял, что это дело Сталина, но большинство было достаточно наивно, чтобы увидеть, кто создал голод и кому нужен этот голод. Хотя все в партии знали о голоде, даже на заседании политбюро Сталин просто отказался принять акт голода. Когда украинский секретарь ЦК просил помощи для Харьковской области в связи с голодом, Сталин ответил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор. Оказывается, вы — хороший рассказчик. Сочинили такую сказку о голоде, думали нас напугать, но не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря обкома и ЦК КПУ и пойти в союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать». **

Медведев сообщает, что до 1956 г. в открытой печати было запрещено упоминать о голоде1932-1933 гг., а в 30-е годы за слово «голод на юге» многих людей арестовывали как за контрреволюционную агитацию.

По данным этого автора, не менее 3-4 млн. человек умерло от голода. При этом Сталин продолжает экспорт хлеба в Европу: в 1928 г. вывезено не менее 1 млн. центнеров зерна, в 1929 — 13 млн. центнеров, в 1931 — 51,8 млн. центнеров. Даже в 1933 г. в Западную Европу было вывезено 10 млн. центнеров зерна. ***

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ

С 1929 года страна была достаточно голодна, чтобы приступить к великим свершениям. Бежать из полуголодного города было некуда — деревня осталась без хлеба. Наоборот, бежали из деревни на великие стройки.

Объявили нереальный пятилетний план. Разгремели его величие, но и того мало: Сталин неожиданно потребовал завысить планы вдвое. Робкие хозяйственники проголосовали «за». Всем было ясно, что это невыполнимо, но приняли. Теперь говорят: завышение планов было ошибкой Сталина. Напротив, это был гениальный ход. Мало того, в 1933 г. он объявил этот завышенный план выполненным досрочно! Ему нужна была победа, и он объявил о ней. Поверили или заставил поверить. Чем был блестящ сталинский сверхзавышенный план?

Он приводил к активности и перенапряжению исполнителей. В слаборазвитой сонной стране разумный план всё равно бы не исполнился. Взвинтив плановые требования на 100, 200, 300%, можно было добиться исполнения хотя бы того, что без этого взвинчивания было бы запланировано разумно. Добавив к этому истеричный энтузиазм, можно было добиться некоторого перевыполнения разумного плана. Не было времени делать всё как следует, было уже хорошо, если что-то делалось наспех, и с необходимостью бесконечных поправок и ремонтов в будущем. Опытные консервативные хозяйственники не могли понять иррациональности победоносного шествия. Сам факт сделанного, пусть даже сделанного наспех и не как следует, придавал исполнителям больше веры в себя и большую уверенность в своих возможностях.

Такова экономическая польза нереалистичного планирования. Но была и политическая: потребовать от людей выполнения плана, завышенного в несколько раз во что бы то ни стало под страхом наказания, это значит — заставить их лгать в отчётах. Я уверен, что Сталин прекрасно понимал это. Такая ложь имеет двойную пользу: её всегда можно было разоблачить (а ведь у руководства промышленностью были именно те люди, которых предстояло уничтожить как настоящих коммунистов), а, следовательно, было очень выгодно заранее заполучить обвинительный материал против них (и не только обвинительный материал, с точки зрения карательных органов — они могли бы действовать и без такового, — но и обвинительный материал с точки зрения публики и даже самих виновников обмана). Кроме того, заставив ответственных лиц лгать в отчётах, Сталин добивался круговой поруки лжи: люди оберегали собственную ложь от разоблачения и привлекали ко лжи других. Ясно, если на местах организаторы отчитались от перевыполнении плана в то время, как план был выполнен наполовину, они не будут выражать недовольство, если в центральных газетах прочтут общую отчётность о перевыполнении плана. Всеобщая ложь подчинила людей его власти гораздо больше, чем любой революционный трезвон. Заставив всех поголовно лгать, легко добиться, чтобы вскоре все поняли, что за высказывание правды последует наказание.

Самосохранение марксистской фразеологии при полном отходе от марксизма требовало атмосферы лжи.

Ложь в отчётности немедленно приняла характер всенародной эпидемии, иначе и быть не могло, и сделалась прочным элементом советской жизни. Революционная попытка Хрущёва изменить ситуацию посредством введения уголовного наказания за приписки в отчётности вряд ли привела к серьёзным результатам сама по себе. Традиция лживой отчётности будет существовать до тех пор, пока государство лжёт о своих успехах. Разумеется, более разумное планирование в нынешнюю эпоху уменьшает масштабы лживой отчётности. Но маловероятно, чтобы в этике хозяйственников попытка обмануть начальство стала считаться предосудительной, разве что правительство само перестало бы обманывать народ.

Как видим, то, что называют ошибками Сталина в планировании, на самом деле было частью решения комплексной проблемы: с одной стороны попыткой подхлестнуть индустриализацию, с другой стороны это давало повод для репрессий против хозяйственников, которые сами по себе Сталину, по-видимому, были не нужны, но позволили начать создание атмосферы репрессий, позволили начать создавать тот кровавый фон, на котором он планировал уничтожить партию. Одновременно широко разрекламированная компания борьбы с вредительством помогала пропаганде объяснить «отдельные успехи на местах». Действительно, рабочие и служащие слышали по радио о невероятных успехах Советского Союза в целом, но вокруг себя выдели неудачи и запустенье: версия вредительства была весьма и весьма полезна для того, чтобы они не задавали себе более глубоких вопросов.

РЕПРЕССИИ

Изучая сталинские репрессии, можем видеть, что здесь Сталин не завышал планов, не стремился их перевыполнить. Имея перед собой задачу уничтожить революционную заразу в стране и, главное, коммунистическую партию, он действовал предельно осторожно.

Уничтожение компартии было спланировано заранее, я думаю, ещё тогда, когда он играл в борьбу с оппозицией. * Я думаю, уже тогда Сталин понял, что только на кровавом фоне он сможет уничтожить ленинскую партию.

Что значило создать кровавый фон для уничтожения коммунистической партии? Сталин мог позволить себе последовательно давать репрессивные указания в отношении каких-то групп населения так, чтобы вместе с этой репрессированной группой убрать часть коммунистических руководителей. Расчёт, подкреплённый звучной пропагандой и подобиями доказательств вины этой группы, должен был быть очень точным.

Считают, что органы безопасности с конца 20-х годов были полностью под его влиянием. Да, но только потому, что он умело их использовал. Он должен был следить за тем, чтобы его репрессивные указания не порождали подозрений о его личной цели. Даже в 1937-1938 гг., когда он почувствовал себя более уверенно, он не мог дать прямого указания об уничтожении руководящего ядра коммунистической партии. Он должен был делать это под видом уничтожения остатков оппозиции и вредителей. Органы безопасности исправно следовали его указаниям, но не надо думать, что там сидели идиоты: если бы подозрения в том, что Сталин готовится уничтожить всю ленинскую партию, да к тому же и сами эти органы, были бы достаточно сильны, Сталин не смог бы контролировать ситуацию. Во всяком случае он не мог позволить себе роскоши считать их идиотами вообще, по-видимому, из осторожности переоценивал умственные способности своих подчинённых и своих оппонентов и их способность сопротивляться.

И он спланировал репрессии последовательно в отношении многих групп населения. Был важен выбор таких групп, к которым в будущем было бы легко подключить коммунистов, — репрессии против «чуждых классов», — кулаков, частных предпринимателей, дворянства и т.п. спланированы были самой революцией, тут не требовалось ни тонкости, ни пропаганды.

Проводится несколько репетиций (1929-1931 гг.): дело вредителей в промышленности (промпартия), дело вредителей в снабжении, дело буржуазных националистов на Украине («Союз вызволения Украины»), дело союзного бюро меньшевиков. Успех превзошёл все ожидания. На каждый «недостаток» в хозяйстве и политике Сталин дал толпе свой тип вредителя, за каждым таким вредителем — своя социальная группа, которую можно ненавидеть, к каждой такой социальной группе можно пристегнуть часть коммунистов. Многое в этих репетициях делается открыто напоказ: чего бояться — дерзкие враги сами признаются. Стадо ликует, жажда зрелищ удовлетворена судебными историями в газетах.

Думал ли Сталин, что публикуемые материалы этих шитых белыми нитками обвинений будут когда-то критически изучаться потомками? Если и думал, то усмехался в ус: потомков он не боялся, он воспитывал их загодя, но, к счастью, не вполне преуспели. Доказывать тут нечего — обвинения с начала до конца откровенно бредовые и публикация их рассчитано вовсе не на то, что бы убедить публику, а на то, чтобы проверить публику, спровоцировать отдельных умников на клевету. Провокация оказалась неудачной: этому юридическому хулиганству просто верили. Идиотское обвинение и судоговорение по делу промпартии воспринято было всерьёз. Даже за границей! Президент Франции Пуанкаре опубликовал заявление с опровержением показаний о его встрече с заговорщиками. Не важно, что опровержение: раз опровергают, значит, принимают всерьёз! Со временем обвинение и признания обвиняемых становились все более чудовищными, но, всё принималось всерьёз, даже за границей. Великая загадка беспокоила умы: почему подсудимые сознаются не только в вещах правдоподобных, но и в невероятных. * Опубликованная Кестлером книга «Мрак в полдень» как будто приоткрыла завесу над разгадкой этой психологической тайны: верные партии большевики даже перед смертью соглашались служить своей партии. Не верю я этому: людей просто били и угрожали расправой над семьёй. Или они без битья и без угроз знали, что с ними будет. Если и бывал на следствии разговор о служении партии, то скорей как почётный путь отступления перед битьём. Это не повод, что многие из них двадцать лет назад были стойкими революционерами и шли в Сибирь, не изменяя своим взглядам. Одно дело романтическая Сибирь в царское время, и совсем другое дело — за стенкой ГПУ. Одно дело — юность, другое — когда человеку 50 лет. Одно дело — революционная стойкость, другое — благодушие, приобретённое за 20 лет чиновничьей жизни. К тому же не понимали, что открыто судят избранных, тех, кто проверен и явно будет давать показания. **

Столичные репетиции были повторены в провинциальных городах. Теперь каждый мог уже показывать пальцем на вредителей, националистов и т.п. Кровавый фон густел, и скоро уже на этом фоне можно будет резать тех самых победоносных красных, которые пытались перевернуть мир.

Как и в любом плане на много лет, было и непредвиденное. Кто ж мог знать, что его же подмастерье Киров станет слишком популярным, так что придётся убирать его отдельной акцией, кто ж мог знать, что для такой акции подвернётся удобный исполнитель? Но уж если что-то нарушило сталинский план, то должно быть использовано сполна — убийство Кирова явно ускорило выполнение первоначального сталинского плана, ускорило перенесение репрессий на партию.

Так или иначе, к 1937 году фон был достаточно густ и удар достаточно силен и успешен. Партийцы все как на подбор, встречаясь в камере, шептались: в стране произошёл фашистский или монархический переворот, потому сажают коммунистов, — да и то лишь самые догадливые так говорили. Остальные по сбитому Сталиным уголовному рефлексу искали всего лишь вредителей в ГПУ! Это ли не признание сталинского мастерства?! Он начал свой переворот в 1925г., догадливые заметили в 1937-м. А прочие перед расстрелом кричали: «Да здравствует Сталин!», везучие годами молились на него в лагерях.

Не странно ли предложение о кровавом фоне, о необходимости уничтожать сотни тысяч, арестовывать миллионы, чтобы одолеть сотню-другую тысяч коммунистов?

Чудовищный план? Конечно. Но, как видим, вполне практичный план. Напомню, что по мнению современников, в том числе Хрущёва, уже после войны Сталин организовал Мегрельское дело с исключительной целью на фоне этого дела убрать Берию. Если ради одного сильного врага Сталин уничтожал тысячи, то ради целой могущественной партии он репрессировал миллионы.

Сколь бы ни был такой подход зверским, он был единственный. Не на фоне массовых репрессий Сталину удалось бы уничтожить коммунистическую партию даже при всём том авторитете, который он уже завоевал в партии, даже при всей этой силе, которую он уже сосредоточил в своих руках.

1937— 1938 гг. не решили проблемы. Это был лишь первый удар по коммунистам. Готовились следующие, чтобы, сохраняя формально структуру партии, убрать из неё коммунистов, не старых большевиков, а всех коммунистов, пусть и молодых, но усвоивших всерьёз заразные учения не понявших, что это уже прошло, что теперь цели совсем другие, что теперь это -партия сталинцев, строивших прочную империю с мощной властью. Таких сталинцев становилось всё больше в партии, тех, кто чутьём понимал, что времена переменились, что надо молиться не на бороды, а на усы. Так Сталин создавал свою партию, так он учил её, не объясняя, а уничтожая непонятливых. А ещё говорят про то время «Дурак в ход пошёл». * И действительно, с интеллигентской точки зрения сталинская партия глупее прежних коммунистов. Но что же считать умом, как не способность вовремя понять и выжить (о порядочности я здесь не говорю: скоты и те и другие).

Что планировал Сталин дальше? Несомненно, дальнейшее очищение партии от коммунистов. Его тезис об усилении классовой борьбы по мере развития социализма был справедлив, хотя не было ни социализма, ни классовой борьбы: этим тезисом он выразил тот несомненный факт, что по мере построения его общества удивление всех заражённых коммунизмом будет расти, а за удивление тогда расстреливали. Его план был — уничтожить всех, кто всерьёз не забыл, что когда-то начинали строить совсем другое общество. Война прервала осуществление плана, но и не помогла: как и всегда, в войну погибает большой процент ярких, смелых, не смирившихся, и среди них — помнящих.

Тем не менее, чистка общества и партии продолжалась и после войны. Последний этап плана, о котором ещё можно судить: намерение вновь обновить руководство. ** И тут Сталина постигла неудача: слишком долго они были с ним, слишком хорошо начали его понимать. В былые времена Берия бы и оглянуться не успел, как был бы пришит к Мегрельскому делу, а тут успел, как говорит Хрущёв, подключиться к этому делу в качестве сталинского ножа. Маленков уже услан был в Казахстан, уж Кузнецов и Вознесенский вроде приближены были, но сорвались: полетели головы новичков, Маленков вернулся. Последняя провокация — против Кагановича, как часть кампании против заграничных влияний: создать европейский кровавый фон для него персонально. Тут уж “иль русский Бог”, или политбюро вмешалось — умер.

ИМПЕРСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Он победил коммунистическую партию, победил революционную заразу, повёл страну по своему пути, по пути укрепления сильной империи. У него не было выбора: он вынужден был сохранить коммунистическую фразеологию, он не мог открыто проповедовать свою собственную идеологию. До 1937 г., пока не был нанесён основной сокрушительный удар по коммунистам, отказаться от их идеологии означало гибель. Но пока готовился удар 1937 года, идеология коммунистов прочно стала идеологией государственной. Конечно, всерьёз сведущи в идеологии были немногие и их легко было уничтожить. Но отзвуки её усвоили миллионы, их два десятилетия убеждали, что они строят новое великое общество. И хотя коммунисты после 1937 года были уже мало опасны Сталину, громогласно отказаться от этой мишуры Сталин не мог, он, наверное, и не слишком огорчался: он не мстил терминам. Если народ привык к определённой фразеологии лозунгов — будем либеральны, оставим ему эту жвачку, но начиним другим содержанием — это был выбор практика и выбор удачный во многих отношениях.

Этот выбор не прерывал кажущейся идеологической преемственности власти Сталина, что по-прежнему было важно для инородца во главе России. Ненавистного Ленина пришлось оставить богом — дальновидный ход — сохранить его мощи — был сделан загодя. Практик Сталин подавил гордыню — согласился быть лишь преемником, продолжателем этого бога. Москва стоит обедни, пусть молится мощам, но слушаются Сталина и идут его путём. Фальсифицировать историю было нетрудно — Сталин стал ближайшим другом, соратником этого бога.

Сохранение презренной фразеологии оказалось сверхудобным в имперских замыслах. Надо платить валютой, чтобы заставить кого-то в далёкой Азии или Южной Америке работать на Великую Россию. Марксова терминология давала таких работников бесплатно: люди готовы сложить головы за коммунистическую мечту, не зная, что умирают за неведомую Россию.

Но чтобы фразеология служила своей цели, нужно следить, чтобы люди не совались слишком глубоко в источник этой фразеологии, нужно контролировать их. Так занятия полиграмотой, кружки и курсы марксизма стали оперативным органом проверки людей. Умные понимали: усваивай только фразеологию и употребляй её как приказано. Глупые задавали вопросы: сколько их, глупых, попало в Сибирь за это или просто не смогло продвинуться.

Но народ попался уж больно вопрошающий — негуманно учить народ чему-то совсем противному действительности. Негуманно учить одному, а заставлять делать другое: никакая диалектическая логика здесь не поможет. Сталин и не планировал до конца быть негуманным. Он эту идеологию задумал запретить, оставив лишь свой марксизм, который по примитивизму своему должен был быть меньшим соблазном для мудрствующих: кто же будет придираться к таким бессмертным истинам, как, например, Грамматика — правила изменения слов?

Он начал эту работу, написав «Марксизм и вопросы языковедения» и «Экономические проблемы в СССР» *. Я уверен, что он планировал написать ещё несколько лубочных картинок для замены марксизма, и потом постепенно запретить широкое хождение книг Маркса, Энгельса, Ленина: и так уже много не переиздавалось. Вместе с доброй чисткой это бы почто совсем излечило бы страну от Коммунизма. Но не только оставить эту фразеологию хотел он. Надо было начинить её другим содержанием, надо было соединить эту фразеологию с имперской идеей. И он делал это.

Ещё в 20— х годах он открыто отказался от идеи мировой революции. А это не просто практический ход: давайте строить своё хозяйство и не тратить силы на фантом. Это ход идеологический: в замену пролетарской солидарности был возрождён имперский патриотизм, умело соединённый в рамках фразеологии с ненавистью к заграничной буржуазии. Клевета о безысходной нищете рабочих в западных странах помогала не только развивать в людях эту ненависть, но заставить их охладеть к идее солидарности с западными рабочими: они-де слишком задавлены, слишком рабы и выглядят несопротивляющимися недоумками -какая уж там солидарность с отсталыми, мы далеко впереди. Кто, даже из коммунистов, мог всерьез возражать против патриотизма, когда это подносилось вначале как вроде бы «классовый патриотизм»… Но за возрождением патриотизма шла вся нормальная и потому близкая людям национальная идеология с понятием Родины, со служением Родине, с Родиной превыше всего. Говорят, * Сталин всю жизнь до 1940 года мстил Троцкому — нет, он его мог только благодарить: возможность связать оппозицию в партии с Троцким, а следовательно с заграницей была удачей для него не только в подавлении коммунистов, но и в пропаганде имперской идеологии: чтоб знали, что там везде все враги. Так и усвоили.

Патриотизм — огромный скачок от наднационального коммунизма. С коммунистической точки зрения обращение к патриотизму даже во время войны — еретично. Вот что пишет И.Данишевский ** о речи Сталина 7 ноября 1941 года:

«Чего ждал от этого выступления весь мир?» — «Ждали, что звериному национализму фашистских разбойников будет противопоставлено развернутое знамя революционного пролетарского интернационализма, боевые традиции революционной борьбы и в нашей стране, и в самой Германии и ее порабощенных сателлитах. Ждали призыва ко всем угнетенным массам. Коммунисты и примыкавшие к ним во всем мире, ждали обращения к традиции Великого Октября и героических лет гражданской войны и иностранной военной интервенции; ждали, что вождь и руководитель первого в мире государства победившего социализма обратится к великим именам Маркса, Энгельса, Ленина, к именам деятелей революции, самоотверженных борцов за народное дело. Но… произошло нечто иное. Имя Ленина было упомянуто мельком. Главное же было в нафталине истории России по архиреакционному царскому историку Иловайскому… была извлечена плеяда „наших предков“, достаточно респектабельных, чтобы быть противопоставленными „предкам“ Гитлера.» И далее: «… Одним таким выступлением, одним своим призывом „вдохновиться мужественным обликом“ царских сатрапов перед всем миром было продемонстрировано стремление повернуть ход борьбы с классовых позиций на почву националистическую».

Данишевский далее пишет о том, кто же эти великие предки. В частности, Александр Суворов: крупный царский полководец — рабовладелец. С моей точки зрения, это большой символизм, что Сталин не только упомянул Суворова в своем выступлении, но и впоследствии вознес имя Суворова очень высоко в разрешенной советской исторической науке. Вот что пишет Данишевский о Суворове:

«Суворов — по царскому приказу — отдавал свой военный талант на кровавое усмирение восставшей Польши. Он вел русские полки против армий французской революции. Он принял для доставки в Москву на лютую казнь закованного в цепи, запертого в железную клетку мятежного вождя крестьянского восстания Емельяна Пугачева».

Сомнительно, чтобы Сталин не знал о подобных заслугах тех, кого он объявлял своими предшественниками. Напротив, символично и лестно, я полагаю, было для Сталина иметь именно такого предшественника, именно подавителя революции и восстаний, а не Емельяна Пугачева, который, в известной мере, мог бы считаться предшественником революционеров. И Данишевский со своей марксистской коммунистической позиции вполне обоснованно замечает:

«А почему бы нам не остановить свой выбор на его современнике, на таком его социальном антиподе, как Емельян Пугачев?»

Данишевский прав: речь Сталина — демонстрация отхода от коммунистической идеологии и проповедь имперской идеи, имперских символов. Многие считают, что это лишь тактический ход, что за коммунизм люди бы не стали сражаться. Нет, россияне сражались за свою страну и сражались бы под любым лозунгом. * Для Сталина эта речь — не тактический ход, она — этап стратегического плана заменить коммунистическую идею имперской. Он показал это постепенным насаждением патриотизма, он показал, это самим устройством империи с иерархией; наций. Он показал это еще раньше, когда вопреки Ленину настаивал на создании России с автономными национальными республиками вместо сохранения фикции суверенитета. Он, раздраженный на большевиков и еще не затаившийся для захвата власти еще в 1920 г. телеграфировал на Украину:

«Достаточно играть в правительство и республику. Кажется, хватит. Пора бросать игру».

Тогда же он продемонстрировал свои великорусские наклонности в истории с подчинением Грузии. Ленин заметил это раньше всех — и впустую: выводов никто не сделал. 'Тот грузин, который пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националистом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин в сущности нарушает интересы пролетарской классовой солидарности… Политически ответственными за всю эту поистине великорусскую националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского".*

А разве он не подтвердил впоследствии, что его речь 3 июля — не тактический ход? Прославление респектабельных предков продолжается и после войны. Вопреки всем «классовым» принципам Петр I и особенно Иоанн IV почитаются всячески с небольшой уступкой фразеологии: они не просто великие наши цари, а еще и прогрессивные.

Но наиболее яркая демонстрация идейного отхода от коммунизма — кампания против космополитов. Думали, это кампания против евреев — нет, евреи попали заодно. Это воистину кампания против коммунизма, ибо коммунизм по сути своей космополитичен, коммунизму не нужны предки, он сам без роду, без племени. То, что досталось евреям, — лишь свидетельство того, как комплексно Сталин решал проблемы:

— Выгодно использовать антисемитизм против основной коммунистической догмы — космополитизма, антинационализма;

— Выгодно запугать национальность, имеющую с 1948 г. «буржуазную государственность»;

— И, что, я думаю, дало повод тронуть евреев, выгодно низвергнуть Кагановича на этом фоне, оторвать его от союзников в Политбюро.

И, конечно, преследование космополитизма затыкало рты воякам, чтобы не рассказывали байки, что повидали в войну на Западе.

Кампания против космополитизма усилила культурную изоляцию России, но в рамках сталинского имперского плана в то время это был разумный ход. Так же как в 30-х годах идея держать страну в голоде обеспечила Сталину быструю индустриализацию, так после войны, когда солдаты убедились в отсталости России по сравнению с Европой, запрет глазеть в сторону Запада обеспечивал концентрацию сил. Сталин как бы говорил своей стране: да, вы в говне, по сравнению с Европой, но знание это расслабит вас, между тем вас ждет величие, если найдете в себе силы добиться его.

Разве не то же самое делают теперь пропагандисты русского национализма, верящие в божественную миссию русского народа? Их пропаганда — грубо антизападна, они иногда повторяют басни советских газет о гнилом развратном Западе. Цель та же: уменьшить соблазн перед чужим путем, не помешать концентрации сил, не вызвать расслабления от сознания отсталости.

Имперская идея не признает ассимиляции. Есть иерархия наций: нации должны быть отдельны. Тезис — обратный коммунистическому, там проповедуется постепенное слияние наций. Ни в чем не заметим в делах Сталина содействия слиянию наций: даже в паспорте указывалась национальность, чтобы не смешались, не примазались к великому главенствующему русскому народу, всяк помни свое место. Кроме великой были нации в фаворе — республиканские: развитие республиканского национализма поощрялось, на дискриминацию меньшинств в республиках внимания не обращали. Были нации — парии, были даже нации — зеки. Это ли путь к слиянию!

Вполне вероятно, что Сталин собирался переписать или, скорее, разъяснить свой юношеский «Марксизм и национальный вопрос», чтобы согласовать его с имперской идеей. * В «Марксизме и вопросах языкознания» он уже протащил одну ересь о национальном вопросе: язык не надстройка над базисом. Важность этой ереси в утверждении отдельности наций как чего-то первичного, не зависящего от экономических отношений, т.е. над тем, что марксизм считает главным, Сталин поставил нечто более главное и первичное — нацию с ее языком и национальным характером.

БОРЬБА С МЕЖДУНАРОДНЫМ КОММУНИЗМОМ

Югославский коммунистический деятель пишет: «В связи с тем, что Москва часто в самые решительные моменты отказывалась от поддержки китайской, испанской, а во многом и югославской революции, не без основания преобладало мнение, что Сталин был вообще против революции. Между тем это не совсем верно. Он был против революции лишь в той мере, в какой она выходила за пределы интересов советского государства. Он инстинктивно ощущал, что создание революционных центров вне Москвы может поставить под угрозу его монопольное положение в мировом коммунизме — что и произошло на самом деле. Поэтому он революции поддерживал только до определенного момента, до тех пор, пока он мог их контролировать — всегда готовый бросить их на произвол судьбы, если они ускользали из его рук. Я считаю, что в политике советского правительства и сегодня в этом отношении Не произошло заметных перемен». *

Подмечено верно. Но дело не просто в контроле над деятелями революции, над будущим государством, если оно возникнет. Дело в том, что Сталин, равно как и теперешние руководители, боялся истинно коммунистической революции. И он, и они готовы провоцировать и поддерживать подрывную работу любой группы, которая, пользуясь коммунистической фразеологией, захватит власть и установит национальную диктатуру — риск небольшой, даже если они выйдут когда-нибудь из-под контроля Москвы.