Самый далекий берег

Не было в них ни капли казарменного или хотя бы официального. Больше всего поселочек походил на престижный дорогой дом отдыха, нежели на захолустный гарнизон. Как ни озирался Кирьянов, не заметил ничего, свидетельствовавшего бы, что здесь обитают люди в погонах. Разве что два штандарта на высоких флагштоках — российский триколор и увеличенная копия черного флага с золотой звездой с нарукавной нашивки — но и это, если подумать, ни о чем еще не говорит…

— Звездолеты высматриваете? — понятливо хмыкнул Шибко. — Космические крейсера, стратопланы, антенны межзвездной связи? Нету ни хрена подобного. Звездолеты — позавчерашний день, детство цивилизации; аппарат межгалактической переброски вы в ангаре видели сами…

— Ага, — сказал Кирьянов ехидно. — И дежурного при нем, бодуном страдавшего… Не сочетается как-то…

— А почему? — пожал плечами Шибко. — Для того чтобы дернуть рубильник, нет нужды держать трезвого и высокоинтеллектуального специалиста по ядерной физике или теории разомкнутослитых пространств. Нерационально. Вполне достаточно классического вахтера без всякого образования, с исконно русской привычкой хлобыстать по утрам холодную воду в устрашающих количествах, а на работе прятать пузырь в старом валенке в углу. Лишь бы он был опутан соответствующими подписками, проверен и управляем в главном… Вы привыкайте. Столько иллюзий еще рассыплется в прах и сгорит синим пламенем…

Они вышли из машины, и по ступенькам тут же скатился мохнатый коричневый комок размером с некрупную собаку, возле левого переднего колеса развернулся, выпрямился и оказался пушистым существом ростом человеку по колено, больше всего напоминавшим Чебурашку: с такой же наивно-мультяшной физиономией, лохматыми лапками, огромными глазами, черными и немигающими, как у морских свинок. Вот только уши больше напоминали плюшевого медведя, нежели Чебурашку, да и все это создание как раз походило на ожившего плюшевого медведя. Оно, переваливаясь, подошло вплотную и требовательно дернуло Кирьянова за штанину над коленом.

Он на всякий случай застыл, не шевелясь. Давно уже овладел собой, самую чуточку привык к переменам и понимал, что эта тварюшка может оказаться кем угодно: от дворовой собачки до научного консультанта из созвездия Гончих Псов, по какой-то галактической надобности прикомандированного к гарнизону. Ужасно не хотелось попадать впросак с первых же шагов…

— Сигарету просит, зараза, — добродушно сказал Шибко. — Дайте ему зажженную, зажигать он сам так и не научился — мозги все же не профессорские и не ефрейторские даже…

Существо прилежно тянуло Кирьянова за штанину и умильно повизгивало. Пожав плечами, он вынул пачку, прикурил “Яву” и наклонился. Существо с невероятным проворством выдернуло у него сигарету тонкими черными пальчиками, едва заметными в коричневом мехе, поднесло к узенькому ротику с нежно-розовыми губами, умело затянулось и выпустило дым с ловкостью заправского курильщика, не поперхнувшись и не закашлявшись.

— Это, изволите видеть, Чубурах, — пояснил Шибко благодушно. — Животина совершенно безмозглая, но добрая и безобидная. Привезли ребята из очередного рейда. Без мамаши остался, сиротинушка, мог и не выжить. Соответственно, проверен через центральный информаторий и признан достойным ранга домашнего животного. Поскольку биологи заверили, что пола он мужского, назван Чубурахом. Ну а страсть к табачку… Наши орлы, дорогой обер-поручик, ухитрялись напоить непьющих андромедян и ухайдокать поленом цереанского дракохруста, которого квантовые излучатели не брали. Наш солдат — он и в соседней Галактике наш солдат, аминь…

Мохнатый Чубурах старательно пускал дым, преданно уставясь на Кирьянова. Его мохнатая мордаха не была обременена эмоциями, но все равно было ясно, что инопланетная зверюшка искренне блаженствует.

— Должно же быть какое-то подобие домашнего уюта, — философски сказал Шибко, потягиваясь. — Пробовали возить собак и кошек, но не выдерживает отчего-то земная животина других планет, чахнет, неуютно ей здесь… Чубураху будешь рад, благо забавный… Пойдемте.

Он одернул китель, поправил фуражку и энергично поднялся по ступенькам. Кирьянов шагал следом. Они оказались в чистом и пустом вестибюле, опять-таки ничуть не похожем на казарменное помещение. В углу, в керамической кадке, произрастало какое-то незнакомое растение с бледно-фиолетовым стволом и множеством бледно-синих листьев величиной с тарелку. Одна из стен покрыта мастерски выполненной мозаикой — разноцветные звездные скопления бахромчатые полосы то ли межзвездного газа, то ли выхлопов из звезд олетных дюз, завихрения и спирали… Космические мотивы, в общем, вполне уместные именно здесь.

— Сюда, — показал Шибко.

Он легко, упруго взбежал по лестнице, широкой, чистой и светлой, на площадку второго этажа, распахнул первую же дверь и пропустил Кирьянова вперед, ободряюще подтолкнув в плечо, негромко напутствовав со смешком:

— Смелее, не съедят, народ у нас мирный…

Кирьянов вошел, сделал пару шагов и остановился посреди пустоватой комнаты, где на мягких стульях сидели несколько человек в форменных рубашках, при галстуках и черных погонах с соответствующими знаками различия. Откровенно осмотрел их, поворачивая голову справа налево и удивился про себя.

Он ожидал увидеть кого-нибудь вроде тех, кто в компании загадочного инопланетянина — и при его непосредственном участии — попивал импортный вермут в аэропорту. Однако сидевшие перед ним пятеро не гармонировали не только со Структурой, но и, пожалуй, друг с другом. Казалось, их попросту выдернули из людского потока в самых разных уголках страны, заботясь исключительно о количестве, словно перед исполнителями поставили задачу, кровь из носу, за пять минут набрать требуемое число…

Невысокий щуплый человечек среднеазиатского облика и непонятного возраста, как это частенько с азиатами случается. Огромный широкоплечий мужчина с былинной бородой, светлой и окладистой. Бабенка — именно бабенка — средних лет, более всего смахивавшая на классическую продавщицу из овощного ларька, пухлая и круглолицая, с волосами, варварски выкрашенными какой-то дрянью так, что черный цвет порой казался фиолетовым, стоило ей легонько повернуть голову. Еще один невысокий, но довольно полненький, в отличие от первого, не лишенный кудреватости брюнет (с явственной проседью, правда), с унылым вислым носом и печальными темными глазами. Жилистый мужчина лет сорока пяти с худым лицом — обтянутый кожей череп, короткая стрижка, цепкий взгляд, на пальцах богатейшая коллекция синих татуировок-перстней.

— Прошу любить и жаловать, — сказал за его спиной прапорщик Шибко. — Константин Степанович Кирьянов, из пожарных. Обер-поручик. Ну что, споетесь?

— А это смотря какие песенки нудить, — живо отозвался татуированный, вскочил и, сунув руки в карманы форменных брюк (чистых и отглаженных по всем правилам, отметил Кирьянов), направился к новому лицу вихляющей, нарочито расхлябанной походочкой.

Остановившись возле небольшого черного столика, рывком вырвал из кармана правую руку, поставил на лакированную крышку какую-то серебристую полусферу с тремя пупырышками наверху и коснулся ее вкрадчивым, мимолетным жестом опытного карманника.

Полусфера тихо пискнула, и над ней проворно закружили синие, желтые и красные огоньки. Зрелище казалось совершенно безобидным, никто и не шелохнулся.

— Сма-атри суда, первоходок, — хриплым шепотом проговорил “расписной”. — И думай быстренько: мю-мезон в третий суперглас или в попу раз?

Он впился цепким и тяжелым взглядом, глаза стали по-настоящему страшными, давящими, но Кирьянов особо не беспокоился: он повидал в жизни всякого, в том числе и таких вот ухарей. К тому же плохо верилось, что даже в соседней Галактике процветают невозбранно классические зоновские “прописки”. Как-то не вязалось это с обитаемой, как коммуналка, Вселенной, воинскими уставами и суровым, настоящим полковником во главе здешней “точки”…

Подумав, он сказал миролюбиво:

— Не звони попусту, обер-поручик. Сначала правила растолкуй, а потом уж карты сдавай…

— Ты кому поешь? — страшным шепотом протянул собеседник. Крашеная тетка громко сказала:

— Миша, не выеживайся, не на зоне… Кому говорю? Человек как человек, люблю пожарных, они храбрые…

— Ох-ти, добренькая… — с ухмылочкой сказал “расписной”, не оборачиваясь к ней. Одним движением погасил свою блистающую штучку и убрал ее в карман. — Не пидер? Не стукач? Ну, тогда заходи в хату, хата правильная… Держи краба. — Он сунул Кирьянову руку. — Мишь-шя Мухомор, урка потомственный… Держись меня, жизни научу незадорого, спасибо скажешь…

— Сядь, потомственный, — прикрикнула на него фальшивая брюнетка. — Будем знакомы, Константин Степаныч, Рая меня зовут, обер-поручик. Оч-чень приятно!

— Моя звать Жакенбаев, — сказал азиат. — Моя капитана, однако…

Невысокий брюнет встал и раскланялся:

— Кац. Абрам Соломонович Кац, старший капитан. — Он помолчал и добавил горделиво: — Жидомасон.

— В самом деле? — поинтересовался Кирьянов.

— Это я уже к тому, если вы антисемит, — сказал Кац предупредительно. — Если да, вам будет приятно подумать, что эти жидомасоны и сюда добрались, а если нет, так нет… Поскольку я тут единственный еврей, ситуация требует организовать жидомасонскую ячейку… вступить не желаете совершенно бесплатно? Нас уже тогда будет двое жидомасонов, и можно будет строить планы захвата Галактики. Вы себе обязательно подумайте… А это вот, — он указал на соседа с былинной бородищей, — обер-поручик Герасим…

— Ври больше, — прогудел великан (голосище у него оказался под стать фигуре). — Трофим. Будем рады…

— Рек-корд… — сказал Миха Мухомор. — Трохвим аж пять слов подряд произнес, гарантом буду, метеоритный поток хлобыстнет! Ну да, Трофим, а кликуха — Герасим, смекаешь, за что, первоходок?

— Да что ж тут непонятного, — кивнул Кирьянов.

Он не чувствовал на напряжения, ни враждебности. Все прошло нормально — новый человек появился в тесном коллективе, и его, по лицам видно, приняли, малость позубоскалив… Нормально.

— Ну, познакомиться еще успеете, — сказал Шибко. — А пока… Обер-поручик Мухортов, проводите новичка к полковнику.

К немалому удивлению Кирьянова (уже успевшего запомнить здешнюю не особенно и замысловатую систему званий), Мухомор в ответ на распоряжение младшего по званию не выказал ни малейших признаков неповиновения, наоборот, браво вскочил:

— Есть! Пошли, первоходок…

А впрочем, Кирьянов еще недостаточно ориентировался. Прапорщик здесь вполне мог оказаться выше чином поручика, кто их знает…

Они вышли в коридор, и Мухомор живо спросил:

— Точно, пожарный?

— Целый подполковник, — сказал Кирьянов вяло.

— А, ну какая разница… Обвыкнешься. Бывал я на зонах и похуже, точно тебе говорю…

— Тебя что, сюда…

— Да ну тебя, шуток не понимаешь? Нет уж, Костик, я сюда прибыл бесконвойником, что с Мишей Мухомором редко случается. Это я так, фигурально извращаясь… Не ссы, говорю, прорвемся. Жить можно. Правильная зона, точно. Если… М-мать твою чешуйчатую…

Он подтолкнул Кирьянова под локоть и показал глазами куда-то вверх. Прилежно проследив за направлением его взгляда, Кирьянов узрел наверху нечто диковинное: прямо по потолку быстро и ловко перемешалась здоровенная, чуть ли не в метр, ящерица бледно-зеленого цвета, похожая на варана. Она бравенько переступала худыми лапами с широкими присосками, и даже хвост каким-то чудом, вопреки законам гравитации, протянулся параллельно потолку.

Замерев почти над их головами, ящерица, не разевая пасти, протянула нормальным человеческим голосом:

— Честь имею приветствовать, товарищи офицеры.

И, явно не дожидаясь ответа, быстрехонько поползла дальше.

— Видал? — шепотом спросил Мухомор. — Кум, бля, Мюллер… Здешний особист. Так и ползает, зараза хвостатая, то по стенам, то по потолку, хорошо хоть, в жилуху не лезет… Натуральный особист, божусь за гаранта…

— За кого?

— За гаранта, первоходок… Гарантом буду…

— Гарант — это кто?

— Пидоров знаешь? Так гарант в сто раз хуже пидера… Честно, особист.

— А что он делает?

— А ни хрена, — фыркнул Мухомор. — Нечего ему делать, по правде-то говоря — шпионов в Галактике как-то не водится, а чепэ на этом шарике да-авненько не случалось… Просто он по штату полагается, сечешь? А если уж полагается, то будет ползать, пока “точка” стоит. Или пока штат не поменяют. Полгода уже здесь тяну, и вечно он вот так: ползет себе, поздоровается — тут ему ничего не предъявишь, вежливый, падла, — и дальше уползет. Непыльная работенка, я тебе скажу… А вообще, хрен с ним, повезло, что такой достался. Хуманоид, смотришь, был бы хуже, вился бы вокруг по кумовской привычке с прибауточками, в душу бы лез…

— Ну да, — понятливо сказал Кирьянов. — Повезло, что у нас в соседях такой Дон…

— А я что говорю? — хмыкнул Мухомор. — Повезло, бывало и хужей… Ну вот, пришли. Заходи без стука — служебный кабинет, так положено, а если б было не положено, над косяком огонек бы горел, аленький, как цветик в сказке… Ты смотри, не танцуй там, наш полкан — мужик характерный, но справедливый, это я тебе говорю, Мишь-шя Мухомор, а уж я кумовьев и хозяев навидался…

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ

Кирьянов так и поступил: открыл дверь, сделал три шага по направлению к темному полированному столу в форме буквы “Т”, остановился по стойке “смирно” и доложил:

— Товарищ штандарт-полковник, обер-поручик Кирьянов прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Он был доволен собой — отбарабанил в лучших традициях, без запинки. Так, словно давно уже был в Структуре своим человеком, а не услышал о ней впервые полчаса назад. Пусть знают наших, пожарного не так-то легко смутить даже Вселенной…

— Проходите, обер-поручик, — сказал хозяин кабинета, вставая. — Прошу садиться. Можете курить, если курите. Если хотите — кофе, коньяк, минеральную, не стесняйтесь…

— Нет, благодарю, — так же четко отказался Кирьянов, усаживаясь напротив своего новоявленного командира.

Кабинет был самый обыкновенный, ни единого предмета, напомнившего бы, что они находятся на другой Галактике, вообще на другой планете, не на Земле. Темные полированные панели на половину высоты стен, такой же шкаф в углу, белый интерком на столе — непривычного вида, но и его в принципе можно принять за последние изыскания японской дизайнерской мысли. Две картины: большой морской пейзаж и акварель, где изображены два офицера в старинной форме — примерно прикидывая, вторая половина девятнадцатого столетия, то бишь уже позапрошлого…

— Алексей Вадимович Зорич, штандарт-полковник, — сказал хозяин кабинета. — Начальник объекта и, как легко догадаться, ваш непосредственный начальник. Или вы придерживаетесь другого мнения?

— Простите?

— Насколько я осведомлен, вас — как и многих других, впрочем — призвали помимо вашего желания, верно?

— Было дело. Определение совершенно точное.

— Сейчас как раз тот момент, когда вы можете отказаться от… дальнейшего прохождения службы. Причем выразить это можете в любой форме… хотя, разумеется, не стоит доводить дело до швырянья стульями.

Кирьянов молча смотрел на него. Он понятия не имел, чем штандарт-полковник занимался до того, как попасть в Стуктуру, но несомненно одно: этот человек лет сорока, лицом чем-то неуловимо напоминавшим Наполеона (надо отдать этому Зоричу должное, было некоторое сходство), и допрежь носил погоны. И вряд ли командовал чем-то вроде стройбата в уссурийской тайге. В нем ощущалось то, что предки именовали “породой”, заставлявшее думать то ли о родителях-профессорах, то ли о предках-дворянах. Порода, точно. “Командир, — оценил малость поживший подполковник Кирьянов. — Это — командир”.

— И — что? — спросил он спокойно.

— Простите? — штандарт-полковник неподражаемым жестом поднял тонкую бровь.

“Точно, профессорский сынок и профессорский внучек, — подумал Кирьянов не без легкой зависти. — Из Питера откуда-нибудь, там такие еще остались даже теперь. На Мойке вырос, мимо Медного всадника в первый класс бегал… нет, этот никоим образом не бегал, чинно ходил, как порода обязывает…”

И пояснил:

— Я имел в виду, какие будут последствия? Фантастика дает полный набор немудрящих, но эффективных вариантов: память стереть хотя бы…

— Я, да будет вам известно, ознакомился с вашим личным делом, — сказал Зорич. — Как же иначе? И могу вас заверить, что наши личные дела несколько отличаются от тех, к коим вы привыкли на Земле… Ваше многолетнее увлечение фантастикой там тоже отражено. Помилуйте, обер-поручик, вы думаете о Структуре не то чтобы плохо-я бы сказал, в крайне вульгарных категориях. Стереть память в принципе нетрудно… вот только зачем? Предположим, вы отказываетесь начинать службу и вас доставляют назад — в прежней одежде, на прежнее место, с нетронутой памятью… И какая же опасность для Структуры отсюда проистекает? Ни малейшей, право. Неужели кто-то примет вас всерьез, если вы расскажете, что в промежутке от утра до полудня съездили мимоходом в соседнюю Галактику, где вас приглашали на службу в одно из межгалактических учреждений? Вы и в самом деле полагаете, что вам поверят? Буду с вами откровенен — за последние три года случалось семь прорывов — я имею в виду случаи, когда люди, оказавшиеся в таком положении, то есть доставленные сюда, отказавшиеся служить и возвращенные назад, все же прорывались со своими рассказами на страницы газет. Три случая в России, два — в Соединенных Штатах, по одному — в Чехии и Аргентине. Могу вас заверить, ни разу это не привело к каким-либо серьезным последствиям. Газеты были из разряда бульварных, к которым серьезные люди относятся без всякого доверия, доказательств не имелось ни малейших… Ну, разумеется, придется срочно убирать из аэропорта в вашем городе наш пункт — но это задача пары часов. Хлопотно, однако не смертельно. Переживем. Гораздо хуже придется как раз вам — окружающие составят определенное мнение о состоянии вашей психики и, со своей точки зрения, будут совершенно правы. И жизнь ваша определенным образом осложнится… Вот и все, чего вы добьетесь. — Он мягко улыбнулся: — Но вам будет тяжело отнюдь не потому только, что окружающие будут считать вас сумасшедшим… Понимаете? Всю оставшуюся жизнь вы будете смотреть на звезды и знать, как обстоит на самом деле. Быть может, вы даже будете искать людей Структуры, чтобы попроситься назад, — такое случалось, бывали печальные прецеденты, — но никогда никого не найдете… А вы говорите — стереть память… Есть вещи похуже. Например не стирать память…

— Знаете, что мне хотелось бы сказать…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.