Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Алексей Бестужев (№2) - Непристойный танец

ModernLib.Net / Исторические детективы / Бушков Александр Александрович / Непристойный танец - Чтение (стр. 13)
Автор: Бушков Александр Александрович
Жанр: Исторические детективы
Серия: Алексей Бестужев

 

 


Простучать бы стену, изучить бы ее сверху донизу... Но нельзя, увы. Подобные манипуляции мгновенно насторожат Надю. Или она ни о чем не ведает? Но почему столь многозначительны совпадения? Надя – Лобришон – итальянец – белобрысый – эти две квартиры – взрывчатые вещества... Вот именно, взрывчатые вещества и опытный бомбист из Милана...

Вернувшись в спальню, стараясь не разбудить сладко посапывавшую Надю, он взял со столика у постели бутылку тминной настойки, соседствовавшую с шампанским, и, пренебрегая приличиями, сделал добрый глоток прямо из горлышка, словно люмпен-пролетариат у монопольки. Впрочем, в Маньчжурии именно так пивать и приходилось ради экономии времени...

Сунув ноги в новехонькие ночные туфли, поплотнее запахнув халат, вышел на балкон, встал у перил, жадно затягиваясь очередной папиросой. Совсем потемнело, вдоль улицы князя Меттерниха уже зажглись яркие электрические фонари, освещая величественно повисшие в безветренном воздухе черно-желтые штандарты, длинные гирлянды из гофрированной бумаги, раскрашенной в те же верноподданнические цвета, императорские вензеля и, прочую, заблаговременно вывешанную парадную мишуру.

Ему было зябко отнюдь не от ночной прохлады – от своих догадок...

Не далее как вчера от нечего делать листал изданную здесь на немецком книжечку американских юмористических рассказов некоего О.Хэнри и сейчас вспомнил примечательную фразу оттуда – «в жизни есть некоторые веши, которые непременно должны существовать вместе».

О.Хэнри, правда, имел в виду грудинку и яйца, ирландцев и беспорядки, что-то там еще, столь же малозначительное...

А как насчет монархов и бомбистов? Приходится признать, что и эти вещи с некоторых пор находятся в неразрывной связи, – печальные новшества даже не нынешнего, а прошедшего столетия.., впрочем, ради исторической точности следует упомянуть еще и бомбы, которыми пытались поднять на воздух Наполеона, а это – конец века восемнадцатого. Ну, не суть важно...

Монархи и бомбисты. Монархи и террористы. Особенно если вспомнить, что и Габсбургов это не обошло, что супруга нынешнего императора, на чьи портреты в молодости невозможно смотреть без замирания сердца, девять лет назад была убита итальянским анархистом. Если вспомнить, что в империи Франца-Иосифа хватает своих революционеров, за которыми весьма даже усердно охотится тайная полиция, итальянские иррединтисты из Триеста[38], чешские анархисты, радикалы словенские, сербские, боснийские, герцеговинские, черногорские... Кажется даже, что волосы на голове зашевелились от жуткого предчувствия...

Эта картина встала перед его глазами в цветах и красках: внизу, по этой самой брусчатке, мимо этого самого модного магазина на противоположной стороне улицы двигается окруженный свитой экипаж монарха, пеструю толпу надежно удерживает за незримой чертой многочисленная полиция, и вдруг совершенно неожиданно из окна на четвертом этаже летят вниз метательные снаряды, способные превратить улицу в преддверие ада...

Разыгравшаяся фантазия? Бред горячечного воображения? Но чересчур уж многозначительны совпадения. Чересчур страшны в своей знакомой незамысловатости. Где-то здесь, скорее всего за стеной, в пятнадцатой квартире, пребывает саквояж с бомбами...

И ведь у них есть все шансы. Быть может, для того и придуман трюк с потайной дверью, соединяющей две квартиры. Главное – не бросить бомбу в кого-то, облеченного властью, в коронованную особу, а благополучно уйти потом, пользуясь растерянностью и паникой первых после покушения минут. Если среди террористов нет фанатиков, заранее собравшихся остаться на месте покушения и гордо взойти на эшафот, – задумка с двумя квартирами великолепна. Из одной бросают бомбы – а из другой скрываются через соседний подъезд.

А можно даже и не скрываться, преспокойно остаться во второй квартире. Если никаких улик преступления там нет. Кто догадается, кому придет в голову, что меж двумя квартирами есть тайное сообщение? Лишь тщательный обыск способен обнаружить потайную дверь.., но кому придет в голову?

– Боже ты мой... – прошептал он, замерев с папиросой у губ.

Неужели самым последним идиотом в этой истории выглядит он? И не только идиотом...

Черт его знает, как там обстоит дело с юной супружеской четой Беннеке, свежеиспеченным архитектором и его женушкой. Важнее другое...

Что касается этой квартиры, восьмой, вся ответственность за нее лежит на господине из Болгарии Константине Трайкове.

Есть, конечно, его загадочный «дядюшка» (тот самый надежный знакомый, о котором упоминала Надя, тот, что вел все предварительные переговоры с Колодзеем), но «дядюшка», вполне может оказаться, Лобришон, в любую секунду способен раствориться в воздухе подобно привидению. То есть мьсе с орденом исчезнет, а останется респектабельный британский майор, крайне возмущенный тем, что его осмелились спутать с неким адвокатишкой из Льежа. Сбрить усы, надеть другую одежду, перекрасить волосы – любой свидетель в растерянности примется чесать затылок: вроде бы он, а вроде бы и не он, темное это дело...

И потом, «дядюшка» не замешан ни в каких действиях. Это господин из Болгарии снял квартиру, подписал все необходимые документы, представился по всей форме старшему дворнику, словом, официально вступил во временное владение квартирой. Именно он в этой квартире в данный момент и находится, зато молодая супруга болгарского господина не обязана была предъявлять кому бы то ни было свои документы, что ее опять-таки уводит со сцены то ли в зрительный зал, то ли и вовсе за кулисы. И если дойдет до полицейского следствия... «Да, я какое-то время выдавала себя за супругу этого господина, да, я какое-то время жила в квартире, да, мы спали в одной постели.., но ведь и первое, и второе, и третье не является нарушением законов Австро-Венгрии, господин комиссар?» И комиссар будет вынужден с ней согласиться. Потому что она всецело права. Никого из той компании нет на открытой всем взорам сцене, кроме господина из Болгарии, господина из Болгарии, господина из Болгарии... Идиота из Болгарии! Козла отпущения из Болгарии!

А почему бы и нет? Уж если допустить, что он оказался прав и послезавтра из окна которой-то из квартир в кортеж императора полетят бомбы, почему бы не сделать следующий шаг и согласиться, что «пан Константин» выбран на роль козла отпущения?

Скрыться бесследно через потайной ход, оставив в растерянности полицию, – мудрое решение. Но еще выигрышнее было бы кинуть полиции кость – крайне подозрительного иностранца, живущего здесь по поддельному паспорту. Погоню и следствие это непременно развернет на сто восемьдесят градусов, полностью отведя подозрения от теплой компании, состоящей из фрейлейн Гесслер, седого господина с орденом, итальянского гостя, белобрысого молодого человека и бог ведает кого еще... Но ведь господин Трайков не будет молчать?

А если ему суждено попасть в руки полиции в состоянии, напрочь исключающем всякую возможность общения? Как верно подметил тот ряженый казачок еще на другой стороне границы, покойники не в состоянии вступать в какие бы то ни было отношения с властями и полицией.

Так что же, действительно...

Он не хотел верить, но очень уж идеально подходили друг к другу все до единого кусочки головоломки, мозаики с кровавым отливом.

В спальню он вернулся в совершеннейшем расстройстве чувств. Нежные руки, "выпроставшись из-под белоснежной простыни, обняли его за шею, притянули, он с превеликим удовольствием отрешился от всех забот, но даже теперь, отвечая на ленивые, сонные поцелуи молодой красавицы, бился над одним-единственным, жизненно важным вопросом.

Если он не ошибся и все произойдет согласно его расчетам, как из всего этого выбраться живым?

Глава 5.

Скандалист

Не зря говорится, что утро вечера мудренее. Проснувшись утром, он спокойно побрился, мирно позавтракал вместе с Надей – их продовольствованием занялась приходящая прислуга, нанятая, как выяснилось, тем же заботливым и предусмотрительным дядюшкой (и наверняка представления не имевшая о потаенной стороне жизни своих новых хозяев). Ничто не изменилось, он по-прежнему верил, что угадал все правильно, но в душе не было теперь ночной растерянности, едва ли не переходившей в безнадежность. При солнечном свете все опасности стали не то чтобы ничтожнее – просто он теперь преисполнился холодной воли к победе, напомнив себе: что ж, два раза не умирать...

И, отправившись за своими вещами в Пансионат, не стал торопиться. Зашел сначала в квартирку старшего дворника – того самого краснорожего усача, что столь грубо обошелся с бедолагой Вадецким.

Сейчас усач, ясное дело, был сама почтительность – как же, перед ним стоял господин полноправный жилец, существо высшее...

– Я, собственно, вот по какому делу к вам, любезный... – протянул Сабинин с аристократической развальцей. – Те рабочие, что производили ремонт у меня в квартире... Где их отыскать? Это, право, форменное свинство – кусок обоев так и болтается неприклеенным, в ванной отбиты две кафельных плитки... Супруга мне устроила сцену, как будто это я виноват... Краснорожий усач развел руки:

– Майн герр, вам проще обратиться к вашему дядюшке.... Именно этот господин рабочих и нанимал, кому же лучше знать. Поверьте, я к ремонту не имел никакого отношения. Если бы ко мне обратились сразу, я, ручаюсь, порекомендовал бы вам отличнейших мастеров – за крохотный комиссионный процент, понятно, но всем надо как-то жить... Я прямо намекал вашему дядюшке, но он желал непременно своих мастеров... Не станешь же спорить с почтенным господином?

– Ну, извините, я не знал... – сказал Сабинин с сокрушенным видом, коснулся шляпы и вышел.

Вскоре он беззаботной походочкой входил в пансионат. Услышав голоса в небольшой гостиной, свернул туда. Должно быть, Козлов объявил выходной – сразу четверо его соучеников устроились за столиком в углу и вроде бы безобидно попивали чаек, однако Сабинин, как человек русский, мгновенно заподозрил неладное по некоторой красноте их лиц и оживленности речей и движений. Чайком если и подкрашивали, то исключительно для отвода глаз, а под столом таилась она, родимая, украдкой извлекавшаяся на краткое время, необходимое для наполнения стаканов.

Сабинин подошел и дружески поприветствовал всех. Ему охотно ответили и пригласили за стол – если не считать Петруся (и сейчас таращившегося на него без всякой приязни), отношения с остальными складывались, в принципе, нормально.

– Чайку изопьешь, Николай?

Сабинин откровенно, шумно принюхался и сказал:

– Чего ж его под соленый огурчик-то не испить...

Ему тут же налили на четверть стакана и ловко подкрасили чайком. Он выпил половину, закурил, стряхивая пепел в чайное блюдечко. Петрусь продолжал прерванный его появлением рассказ:

– Ну и вот, стало быть, убирать этого черносотенного аспида выпало нам. До того он всем надоел монархическим образом мыслей и статейками в газетах, – что спасения не стало. Народ у нас в массе своей дурной, может, таких вот соловьев сглупа наслушавшись, свернуть не туда... Ладно, пошли – мы с Бесом и Сережка-Пузо. Любил парнишка в пузо стрелять, так, в общем надежнее, в голову промазнуть можно, через грудь может и навылет пройти, а ежели в пузо – тут очень даже свободно кишки загнить могут, так что получится убойно в любом случае. Вот его Пузом и прозвали... Ладно, ввалились. Прислуге с ходу предъявили ствол, заперли в ванной, так что получился полный порядок. А сокола нашего дома-то и нету. Никого нету, кроме доченьки. Гимназистка шестого класса, фу-ты ну-ты... И при всех женских статях, грудяшки блузку рвут, сама такая... – Он волнообразно прочертил ладонями в воздухе. – Ждем. Набрали из буфета аспидова коньячка, приятно посасываем, в уголке эта дуреха от страха попискивает... И тут родилась у нас дельная идея, братцы, – не все ж одним буржуям целячок ломать таким вот кысынькам. Ну, объяснили мы ей, что к чему, легонечко вразумили путем ласкового тыканья дулом в нежную шейку. Для куражу влили в нее стаканчик папашкиного коньячку – поплыла малость, порозовела. Ну, юбчонку сняли, блузочку распахнули, положили на кроватку, лежит наша царевна-лебедь во всей неприкрытой красе, только глазки закатила. Поласкал я ее, засосов от всей души на грудках понаставил, заправляю от души блудень по самый корешок, ну, думаю, сейчас начнутся вопли со слезами.., ан нет! Никакой такой девственности там уж и в помине нету, очень даже разработано все. Меня сначала жуткая обида взяла, давненько мечтал отпробовать буржуйской невинности, да что поделаешь. Ладно, думаю, уж я тебя в таком случае оттопчу по полной. Как пошел валять... Чуток полежала – подмахивать начала...

– Брешешь.

– И ничего подобного!

– Да брешет, конечно, – громко сказал Сабинин, в душе благодаря судьбу, предоставившую столь великолепный шанс.

– Это кто брешет? – недобро уставился на него Петрусь. – За язычком следите, господин барин...

– И не подумаю, – сказал Сабинин. – Общей картине я, конечно, верю – под дулом что ж ножки не раздвинуть? Тебе, поди, иначе и не давали, озабоченному... Но чтоб при этом тебе еще и подмахивали – это уж, извини, сказки бабушки Настасьи в твердом переплете, рубль тридцать с пересылкою...

– Заткнись, франтик, – зло посоветовал Петрусь. – Ушибу...

– Ушиб комар слониху яйцами, до утра от боли ныла...

– Эй, эй! – пытался их удержать рассудительный и степенный малоросс Федор. – Сдурели оба?

Не помогло – Петрусь первым вылез из-за стола, уронив стакан. И Сабинин, разумеется, не отступил, вскочил, изготовившись.

Первый удар он отбил без труда, потом пошло труднее – уральский детинушка был кем-то неплохо выучен японской борьбе джиу-джитсу, каковую и попытался на Сабинине испытать. Но и Сабинин воспитывался не в имении графа Толстого, где только и учили трепетной любви к ближнему...

Они кружили по гостиной, опрокидывая столики, нанеся друг другу по паре-тройке легких ударов, но ни одному пока что не удавалось зацепить противника серьезно. Их уже не пытались разнимать – все остальные отступили в уголок, лишь время от времени увещевая словесно. Что никакого результата не возымело – где уж там, затаенная взаимная неприязнь наконец-то прорвалась великолепной дракой с молодецким уханьем, хриплыми оскорблениями сквозь зубы и расчетливыми ударами...

– Прекратить немедленно!!!

Петрусь нехотя остановился, опустил руки, сверкая глазами на манер мифического зверя василиска. Сабинин тоже отступил – у дверей гостиной стоял Кудеяр, а за спиной у него, в коридоре...

...А за спиной у него, в коридоре, с непроницаемым выражением лица взирал на русские народные забавы не кто иной, как мсье Шарль Лобрищон со своей неизменной орденской ленточкой.

– Эт-то как понимать?

– Товарищ Кудеяр, я...

– Молчать!

К некоторому удивлению Сабинина, Петрусь покорно умолк – да, впрочем, было отчего: лицо Кудеяра потеряло всякие признаки цивилизации, ставши яростной звериной маской. Такого отца-командира можно было испугаться. Такой только и мог держать в узде разудалую юную вольницу... Это моментально прошло, Кудеяр стал прежним, невозмутимым и непроницаемым.

– Я вернусь через пару минут, – громко, внятно произнес он в пространство. – Если к этому времени зала не будет приведена в порядок, а водка не вылита в клозетную чашку...

Развернулся на каблуках, взял Лобришона под локоток, что-то ему сказал, и оба вышли. Оставшиеся принялись поднимать перевернутые стулья. Их уважение к отцу-атаману простиралось настолько далеко, что Федор, вздыхая, унес две полных бутылки водки в направлении ватерклозета – поступок для россиянина нелегкий, свидетельствовавший о нешуточной силе самопожертвования ..

Кудеяр, как и обещал, вернулся быстро. К тому времени все следы неприглядной стычки были ликвидированы, а оба ее участника стояли в сторонке от остальных с особенно постными физиономиями.

– Хороши, – сказал Кудеяр холодно. – Устроили сюрприз при иностранном товарище, который в нас должен видеть людей серьезных и солидных... Р-разойдись! С каждым поговорю потом индивидуально... Николай, останьтесь.

Оглашенные печальной журавлиной вереницей потянулись к выходу. Когда они остались одни, Кудеяр уселся за ближайший столик, поманил Сабинина:

– Присядьте. Уж вам-то должно быть особенно стыдно – вы любого из них старше. Связались с сопляком.... Что тут у вас произошло?

– Да глупости, – примирительно ответил Сабинин. – Не сошлись во мнениях касательно методов обращения с женским полом... Что это за авантажный господинчик?

– Французский социалист, – рассеянно ответил Кудеяр. – Приехал по серьезным делам, к серьезным людям, а вы тут перед ним устроили цирк с французской борьбой... Что меж вами двумя происходит?

– Ничего особенного, – сказал Сабинин. – Не понравились друг другу, вот и все. Бывает. Но я вас заверяю, Дмитрий Петрович, что впредь такого не повторится... Потому что я, простите, намерен великодушно просить у вас разрешения поселиться в другом месте. Живут же по частным квартирам и близлежащим гостиничкам человек восемь студентов... Я уже и подыскал квартирку, неплохую, на улице князя Меттерниха...

Он во все глаза следил за лицом собеседника, но видел, что упоминание об улице Меттерниха оставило того совершенно безразличным, не вызвало ни малейших ассоциаций или подозрений.

Он усмехнулся про себя: породистое, волевое лицо мсье Кудеяра сейчас выражало крайне сложную и противоречивую гамму эмоций: вздумай какой-нибудь гений переложить это на музыку, подобрав для чувств соответствующие ноты, то-то какофония получилась бы, раздирающая уши...

«Ну что же, – подумал Сабинин с легкой насмешкой. – Еще один печальный пример того, как сердечные дела, роковые страсти туманят рассудок и вредят делу. Ох, как хочется верить, что с самим никогда такого не случится...»

– Вы там намереваетесь жить.., не один? – спросил Кудеяр, глядя в сторону.

– Да вот, так вышло... – сказал Сабинин. Воцарилось долгое, неловкое молчание.

– Так уж вышло, Дмитрий Петрович, – повторил Сабинин, стараясь, чтобы его голос не звучал извинительно – с какой стати, в конце-то концов? – Так вы мне разрешаете переехать на частную квартиру? Тем более у меня здесь возникли.., неприязненные отношения кое с кем из жильцов, вы сами видели, до чего дошло дело.

Кудеяр поднял голову:

– Ну что же, не могу вам ничего запрещать, здесь ведь не тюрьма и не исправительное заведение. Но послушайте моего совета, будьте с ней осторожнее. Здесь нет какого-либо оттенка личных чувств, я искренне о вас забочусь, как о неплохом товарище, с которым, хочется верить, мы еще поборемся рука об руку... Быть может, вам сейчас кажется, что перед вами раскрылись новые, более заманчивые перспективы, но, честное слово, связываться с эсерами я бы вам не рекомендовал...

– Чудак-человек, а кто вам сказал, что я собираюсь встать под их знамена? – воскликнул Сабинин. – Ну войдите в мое положение, я же не могу грубо отталкивать очаровательную женщину, проявившую ко мне столь явный интерес. – Он умышленно говорил сейчас с нескрываемой развязностью, хладнокровно причиняя собеседнику боль. – Я нормальный мужчина, в конце концов, а она прелестна... Уж вы-то меня понимаете лучше, чем кто бы то ни было...

– Избавьте меня от таких деталей, – нервно сказал Кудеяр.

– Да бога ради, бога ради! – кивнул Сабинин. – Я вам просто пытаюсь доказать, что вовсе не намерен совершать измену и переходить под другие знамена. Вот, кстати, вы при необходимости сможете поговорить с господами эсерами достаточно твердо?

– Они вас все же вербуют к себе?

– Полное впечатление, – сказал Сабинин уверенно. – Известная особа денно и нощно меня пропагандирует самым вульгарным образом. Я устал уже слушать, сколь храбры и могучи эсеры, лучшие на свете террористы и просветители народа.., и сколь ничтожны социал-демократы, пережевывающие свой сухой и обветшавший марксизм, как корова – жвачку. Вы не обижайтесь, я ведь не от себя говорю, а чужие слова передаю.

– Вот даже как... – тихо, недобро промолвил Кудеяр.

– Именно так, – подтвердил Сабинин. – Знали б вы, какой я подвергаюсь пропагандистской обработке, глядишь, и всерьез посочувствовали бы вместо того, чтобы питать недоверие... Между прочим, она говорит, что сюда вскоре приезжает сам Суменков.., неужели моя скромная персона способна заинтересовать великого террориста?

Кудеяр грустно усмехнулся:

– Опасаюсь, их гораздо более интересуют те деньги, что вы все же можете получить...

«Отлично, – весело подумал Сабинин. – Похоже, я тебя должным образом завел и развернул в нужную сторону. Ты их уже тихонечко ненавидишь, господ эсеров...» И сказал:

– Я сам прекрасно все понимаю. И потому вынужден поставить вопрос открыто и прямо: вы способны при необходимости с ними поговорить по душам? Выразить возмущение столь откровенной и беззастенчивой вербовкой ваших сподвижников у вас под носом?

– Будьте уверены, – сказал Кудеяр, не колеблясь. – Как только возникнет такая необходимость. Существует такая вещь, как межпартийные товарищеские суды... Так просто я вас эсерам не отдам.., если только вы сами проявите достаточную твердость.

– Не сомневайтесь, – заверил Сабинин и поднялся. – За вещами я еще пришлю... Всего наилучшего, и, ради бога, прошу во мне не сомневаться...

Выходя в ворота, он подумал: с этой стороны все обстоит отличнейшим образом. В душе Кудеяра посеяны и пышным цветом расцвели плевелы вульгарного недоверия и злости. Если возникнет такая необходимость, он в блаженном неведении устроит эсерам грандиознейшую сцену, так что с этого направления тылы прикрыты. Вот если бы только...

– Добрый день, господин Трайков!

– О господи, – сказал Сабинин со вздохом. – Комиссар, вы меня преследуете, словно бравый гвардеец – смазливую горничную...

– Совершенно неуместное сравнение, по-моему, – сухо сказал молодой комиссар Мюллер. – Что это вы столь игриво настроены?

Он выглядел осунувшимся и невыспавшимся, под глазами лежали явственные тени: ну конечно, высочайший визит, полиция с ног сбилась...

«Интересно, а если рассказать ему все? – мелькнула в голове у Сабинина шальная мысль. – То-то подпрыгнул бы...»

А что дальше? Предположим, комиссар пошлет засаду.., а где гарантии, что террористы не прознают об этом заранее? Путем какой-нибудь хитрой: слежки, путем своих информаторов в полиции – почему бы таковым не оказаться? Нет, никому сейчас нельзя доверять...

– Я вас задержу ненадолго, – сказал комиссар. – Пойдемте, вам в какую сторону? Прекрасно, потому что мне в любом случае по дороге... Господин Трайков, я прочитал ваш отчет, данный вчера на явочной квартире. Это небезынтересно, не скрою. И все же он меня во многом не устраивает.

– Думаете, я от вас что-то утаиваю?

– Вполне возможно, – спокойно сказал комиссар. – Исключать нельзя... Вы касались лишь, если можно так выразиться, умственных аспектов. Образ мыслей, сочинение теоретических трудов, агитационных брошюр, переброска через границу литературы и типографских шрифтов... Меня сейчас гораздо больше интересует террористическая сторона дела.

– Полагаете, там есть террористы?

– Уверен, хотя доказательств вроде бы и нет, – сказал комиссар. – Одна ваша девица, застрелившая средь бела дня добропорядочного торговца, чего стоит... У меня есть сведения, что в глухих окрестностях города порою происходят странные взрывы. Что через третьих лиц закупаются подозрительные химикалии и вещества, пригодные для производства бомб. Увы, ни одна из этих ниточек не приводит к клубку... Известно вам что-либо о.., подобным?

– Вынужден вас огорчить, – пожал плечами Сабинин. – В жизни не слыхал ни о чем, что имело бы какое-то отношение... Вы так и не спрашивали в свое время, а сам я не говорил... Но вот теперь – самое время. Понимаете ли, комиссар, я в этой среде – новичок, мне рассказывают далеко не все, в главные секреты не посвящают. Я не лукавлю. Хотите послушать мою историю, длинную, но любопытную? В современных пьесах такие предложения звучат сплошь и рядом – «присядьте и послушайте мою историю»...

– Мне некогда, – сказал комиссар то, чего Сабинин от него и ждал. – Нет времени выслушивать вашу биографию, как бы она ни была интересна... Вот послезавтра – пожалуйста. Когда все хлопоты будут позади. Пока что я еще раз вас спрашиваю.., и прошу отнестись к моим словам с величайшей серьезностью: известно вам что-то о террористической деятельности здешних ваших земляков?

– Отвечаю как на духу: представления о таком не имею.

– Ну, смотрите, – сказал Мюллер устало. – Вы и не представляете, насколько я буду на вас зол, если выяснится, что вы меня обманываете. И сколько неприятностей я вам тогда смогу причинить... Bceгo хорошего, господин Трайков.

Он вяло кивнул и, не оглядываясь, пошел вперед. Проводив его задумчивым взглядом, Сабинин ощутил легкий укор совести – симпатичный молодой человек, что ни говори, и что-то он определенно то ли почуял, то ли пронюхал. Вот только подозрения его смутны и неконкретны, выписывает круги, как хорошая гончая, тщетно пытаясь взять пропавший след.., но придется ему и дальше предаваться этому пустому занятию...

Глава 6.

Не счесть алмазов в каменных пещерах...

Выйдя из почтовой конторы, он не стал терять времени: опустился на ближайшую лавочку, распечатал письмо от славной тетушки Лотты и прочитал его внимательнейшим образом.

Надо же, кто бы мог подумать... Честное слово, и в мыслях не было... Вообще-то, логично и объяснимо...

Тщательно сложив письмо, сунул его в конверт, спрятал во внутренний карман пиджака, вскочил с нагретой полуденным солнцем скамейки и быстрым шагом направился в сторону улицы князя Меттерниха. Не столь уж близкий конец, но он не хотел брать извозчика, праздно сидеть в экипаже неподвижной куклой – нервное напряжение и, что греха таить, азарт требовали выхода в движении...

У него так и не было пока, что своего ключа от входной двери – Надя не отдала, преподнеся некую убедительную ложь, которую он принял с христианским смирением: ну конечно, они, хоть и сделав его мнимым хозяином квартиры, стремятся застраховаться от разных случайностей...

Пришлось звонить. Надя открыла очень быстро. Пропуская его в прихожую, посмотрела что-то очень уж укоризненно. Словно и не радовалась приходу верного любовника.

– Случилось что-нибудь? – безмятежно спросил Сабинин в полный голос.

Она сделала недовольную гримаску, шепнула на ухо:

– Я же тебя просила не давать никому этого адреса...

– Я и не давал, – так же шепотом ответил Сабинин. – За одним-единственным исключением, уж не посетуй... – И вдруг замолчал, оторопело уставился на нее:

– Что, ко мне кто-то...

– Ага, – сказала Надя с напускным безразличием. – Там тебя в гостиной некий старый друг дожидается...

Прямо-таки ворвавшись в гостиную, Сабинин уставился на сидевшего за столом мужчину – элегантно одетого, несколькими годами его старше, в золотых очках. Сначала едва не кинулся к нему с распростертыми объятиями, но помедлил, сказал с расстановкой:

– Что-то я даже и не пойму, славный мой, то ли на шею к тебе броситься и облобызать троекратно, то ли браунинг достать и патрон в ствол загнать...

– Тема! – укоризненно воскликнул гость, приближаясь к нему как раз с распростертыми объятиями. – Ну что же ты, право? Я тебе все объяснял в письмах...

– Объяснял-то объяснял...

– Обижусь, честное слово! Уж если я здесь, следовательно, все обстоит прекрасно.

– Хочется думать, хочется верить... – протянул Сабинин, но, сделав над собой явственное усилие, все же обнялся с гостем.

Надя смирнехонько стояла в сторонке, наблюдая за ними с невозмутимостью истой английской леди, во дворец которой вдруг нежданно вломился пьяный бродяга в грязных сапожищах.

– Наденька, позволь тебе представить... – спохватился Сабинин.

– Мы уже успели познакомиться с господином Мирским, – светским тоном прервала Надя. – С полчаса мило болтаем, ожидая тебя...

– Вот и прекрасно. – Сабинин чувствовал, что стал несколько суетлив, но ничего не мог с собой поделать. – Ангел мой, мы, с твоего позволения, уединимся в кабинете. У господина Мирского ко мне довольно деликатное дело...

– Бога ради, ты ведь у себя дома... – пожала она плечами.

Обхватив гостя рукой за плечи, Сабинин повлек его в кабинет, нетерпеливо, властно.

Минут через двадцать они вышли. От прежней настороженности Сабинина, плохо скрытой неприязни не осталось и следа, они шагали бок о бок с умиротворенными и благодушными лицами, подобно прославившимся на века братской любовью древнегреческим близнецам Диоскурам.

– Надюша, Наденька! – позвал Сабинин ликующим голосом. – Наш гость вынужден нас покинуть, у него неотложные дела...

Надя появилась с тем же светски невозмутимым лицом, подала руку для поцелуя. Мирский склонился над ней с грацией опытного жуира:

– Весьма был рад знакомству, мадам! Искренне надеюсь его продолжить. Сейчас же, великодушно прошу извинения, вынужден отбыть. Дела-с... Тема, ты запомнил адрес?

– Ты мне лучше запиши, – сказал Сабинин, подавая ему свой блокнот, чуя на лице застывшую идиотскую улыбку. – А то и забыть могу на радостях...

– Изволь.

Мирский крупным, разборчивым почерком написал адрес на верхнем, чистом листочке, подал Сабинину. Тот, небрежно швырнув блокнот на столик в гостиной, повел гостя в прихожую, смущенно бормоча:

– Ты уж прости за все, что я наговорил, но знал бы ты, каких мне нервов стоило тебя ожидать столько времени...

– Пустяки какие, – благодушно гудел Мирский. – Все позади, что уж тут считаться...

– Ты когда будешь на квартире?

– Часикам к шести, не раньше. Сначала нужно съездить в билетные кассы, потом навестить кое-кого...

Закрыв за ним дверь, Сабинин вернулся в гостиную. Надя ждала его, с величайшим хладнокровием скрестив руки на груди.

– Интересно, – сказала она без особого раздражения. – Тема... Значит, тебя по-настоящему Артемием зовут?

– Поражен вашей проницательностью, мадемуазель! – рявкнул Сабинин зычно, словно подававший солдатам команду унтер, вслед за чем подхватил Надю на руки и закружился со своей очаровательной ношей по гостиной, придушенным голосом распевая, пусть и фальшиво, но с огромным воодушевлением:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19