Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая

Район, где они находились, принадлежал к тем, где подобный призыв очень даже быстро находил отклик - это вам не кварталы Веррери, господа... Буквально через пару минут послышалось топанье, и в спальню вторглись несколько стрелков под командованием сержанта. Остановившись в дверях, они зорко оглядели комнату, пытаясь определить, кто здесь кто.

Чтобы побыстрее покончить дело, д'Артаньян шагнул вперед и внушительным тоном сообщил сержанту:

- Как вы, должно быть, видите по нашим плащам, мы с другом - мушкетеры кардинала. Приказываю вам немедленно арестовать этих людей и отправить их в Бастилию. Шатле для них, пожалуй что, мелковато калибром. Они виновны в похищении знатной дамы...

- Сударыня... - произнес сержант, сделав в сторону Констанции недвусмысленный жест, общий у полицейских всего мира и означающий: "Добром пойдете, или будет хуже?"

К немалому удивлению д'Артаньяна, Констанция оставалась спокойной, словно не понимала, в сколь печальном положении очутилась. Не шелохнувшись, она отчетливо произнесла:

- Сержант, немедленно арестуйте этих разбойников. Они ворвались к нам в дом, переодевшись гвардейцами, напали на моего мужа, хотели ограбить...

- Что за вздор, сержант! - вскричал д'Артаньян.

- Сержант, вы, по-моему, состоите на такой должности, что обязаны уметь читать... - произнесла Констанция без тени тревоги.

- Ну, вообще-то... - пробормотал окончательно сбитый с толку сержант. - Конечно...

- Отлично, - Констанция ловко выхватила из-за корсажа свернутую в трубочку бумагу и подала ему. - Извольте прочитать вслух...

Откашлявшись, развернув бумагу, сержант принялся читать:

- "То, что делает предъявитель сего, делается по моему повелению и для блага государства. Анна Австрийская, королева Франции". Вот что...

- У вас вызывает сомнения подлинность этой бумаги? - холодно спросила Констанция.

- Ни малейших, сударыня...

- А подлинность печати?

- Да опять-таки нет...

- Что же вы стоите? Немедленно арестуйте этих разбойников и отведите их... да хотя бы в Консьержери, это ближе всего. Сдайте их с рук на руки полицейскому комиссару. Ему сообщат, что с ними делать дальше. Вы все поняли? Или хотите, чтобы королеве Франции стало известно, что в Париже есть полицейский сержант, пренебрегающий ее письменными эдиктами?

- Н-нет...

- Взять их!

- Господа, - убитым голосом промямлил сержант. - Извольте проследовать. Не заставляйте, стало быть, силу применять...

У д'Артаньяна мелькнуло желание выхватить шпагу и силой проложить себе путь. Судя по лицу Каюзака, его посетила та же нехитрая мысль. Однако гасконец рассудил здраво, что в этом случае, оказавшись преследуемыми парижской полицией, они мало чем помогут Анне, а вот драгоценное время потеряют точно, меж тем как это время можно использовать с выгодой... Полицейский комиссар в Консьержери прекрасно его помнит как человека кардинала, он вряд ли поверит в байку о разбойниках... То, что произошло в ратуше, стало известно лишь считанным людям, Ришелье по-прежнему остается первым министром, более могущественным, чем сам король... Все быстро вершится. Все обойдется.

- Пойдемте, Каюзак, - сказал он решительно. - Господин сержант олицетворяет здесь закон и порядок, а мы с вами как-никак благонамеренные граждане...

Каюзак, уже приготбвившийся заехать ближайшему стражнику кулаком по темечку, покосился на него с превеликим изумлением, но, убедившись, что д'Артаньян не шутит, вздохнул и покорился. Вдвоем они вышли на улицу, оглянувшись на Лорме с выразительным пожатием плеч. Д'Артаньян не сомневался, что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или Рошфора об их аресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьержери...

Однако получилось иначе. Сержант, вместо того чтобы скомандовать всему отряду "Марш!", почесал в затылке и громко отдал совершенно другой приказ:

- А ну-ка, отправляйтесь на улицу Ла Арп и посмотрите, все ли там спокойно. Есть сведения, что там кто-то собирался устроить дуэль... Живо, живо! Арестованных я доставлю сам, это государственное дело, и чем меньше народу о нем знает, тем лучше.

Его подчиненные охотно повиновались - должно быть, им нисколечко не хотелось впутываться в государственные дела, имевшие скверную привычку оборачиваться крупными неприятностями даже для мелких свидетелей. Когда они исчезли за углом, сержант тихонько сказал:

- Я вас прекрасно помню, господин д'Артаньян. Вы-то меня, конечно, не узнали, где вам упомнить каждого сержанта, но это я вас не так давно отводил в Консьержери, когда вы возле самого Лувра с кем-то дрались на шпагах... И помню, что за люди примчались вас освобождать...

- Вы кардиналист, сударь? - не теряя времени, спросил д'Артаньян.

- Вот именно. Я, изволите знать, дворянин, хотя и вынужден занимать столь ничтожную должность... В общем, я понимаю, что тут что-то не то... Идите себе с богом, я вас не видел и вы меня не видели... Для комиссара я что-нибудь придумаю, если только вообще придется. Чует мое сердце, что никто так и не придет подавать на вас жалобу... Так что идите себе...

- Сержант! - воскликнул д'Артаньян. - Вы обязаны ее арестовать, и немедленно! Честью клянусь, она виновна в похищении женщины, которую кардинал считает одним из своих самых преданными слуг...

- Я верю, сударь, верю... Но - не просите. Вы же видели, какая у нее бумага... Кардинала сейчас нет в Париже, а я - человек маленький... На мне в случае чего и отыграются... Что мог, я для вас сделал. Но лезть в эти жернова - увольте. То, что для вас обойдется, для меня боком выйдет. К человеку с такой бумагой я и близко не подойду... Всего вам наилучшего!

Он поклонился и решительно направился прочь, прежде чем гасконец успел пустить в ход угрозы или обещание денег. Ясно было, что бесполезно догонять его, хватать за рукав...

Оглянувшись, д'Артаньян поманил Лорме и тихонько распорядился:

- Укройся где-нибудь в подходящем месте и наблюдай за домом. Если она попытается уйти, иди за ней... Именно за ней. Сам Бонасье - мелкая сошка, нам нужна в первую очередь она... А мы попытаемся отыскать кого-нибудь, кто не испугается этой самой бумаги. Пойдемте, Каюзак!

Глава тринадцатая

Вино Бонасье, жена Рошфора и здравомыслие герцогини де Шеврез

- Я поступил правильно, отправившись к вам за подмогой? - спросил д'Артаньян. - В одиночку ничего не добился бы...

- Все правильно, - сказал ехавший рядом Рошфор. - Подписанный королевой открытый лист - вещь серьезная. Особенно для тех, кто понятия не имеет об истинных взаимоотношениях королевской четы, то есть большинства парижан. Попытайся вы с Каюзаком вытащить ее из дома силой, она, несомненно, вновь подняла бы крик, собрала толпу, вам здорово досталось бы... Где же ваш Лорме?

- Его нигде не видно, - сказал д'Артаньян, оглядываясь.

Улица была пуста, если не считать мальчишки, прислонившегося к столбу ворот соседнего дома. Рошфор первым спрыгнул с коня и, не тратя времени, взбежал на крыльцо. За ним последовали д'Артаньян и четверо незнакомых гасконцу людей в обычной одежде - двоих из них уверенно можно было счесть дворянами, а вот остальные вряд ли заслуживали столь почетного определения, будучи, несомненно, простыми сыщиками.

- Они могли сбежать... - проговорил д'Артаньян.

- Ваш галантерейщик, в отличие от своей супруги, - помеха, которая затруднит путь любым беглецам... - сказал Рошфор, предусмотрительно вынимая из-за пояса пистолет и одним рывком распахивая входную дверь.

Они вломились в прихожую, прекрасно знакомую д'Артаньяну. Стояла тишина, обширная комната была пронизана солнечными лучами, в которых ослепительными искорками вспыхивали порой пылинки.

Потом из-под лестницы послышался стон. Рошфор поднял пистолет, но тут же опустил оружие - оттуда показалась голова и плечи человека, с усилием выползавшего к ним, упираясь в пол обеими руками. Узнав Лорме, за которым тянулась кровавая дорожка, д'Артаньян бросился к нему, вытащил на середину прихожей и осторожно перевернул на спину. Камзол на груди слуги намок от крови, на губах вздувались розовые пузыри. Судя по всему, его дважды ударили кинжалом в сердце, но он был еще жив и силился что-то сказать - такое случается с людьми жестокими и упрямыми, способными на некоторое время оставаться при жизни собственной волей там, где человек более мирный и мягкий давно испустил бы последний вздох...

- Это были не мушкетеры, а англичане, - внятно выговорил Лорме, и его лицо помаленьку стала заливать бледность.

- Кто? - громко переспросил д'Артаньян.

- Они не мушкетеры, а англичане. Двоих я в свое время видел с Винтером, третий, несомненно, тоже... - произнес Лорме.

Его голос звучал все тише и тише, при последних словах кровь хлынула из горла, лицо вытянулось, глаза остекленели. Д'Артаньян понял, что это конец, и, опустив отяжелевшее тело на пол, перекрестился.

- Что он имел в виду? - спросил он растерянно.

- Не знаю, - жестко ответил Рошфор. - Живее, осмотрим комнаты!

Д'Артаньян вбежал за ним следом в гостиную хозяев.

Г-н Бонасье, в незашнурованных башмаках и незастегнутом камзоле, валялся лицом вверх у стола, на котором стояла бутылка вина, - и его застывшее, запрокинутое лицо, исполненное безмерного удивления, было белым, как мрамор, и сплошь покрыто маленькими красными точками...

Подняв глаза на Рошфора, д'Артаньян поразился лицу графа - на нем читались такое изумление и страх, каких гасконец никак не ожидал увидеть у этого железного человека.

- Боже мой, это невозможно... - прошептал граф, словно в бреду. - Но, с другой стороны...

- Что это? - задал д'Артаньян совершенно бессмысленный вопрос.

- Та самая досадная помеха, о которой я вам говорил, - сказал Рошфор, словно бы опамятовавшись. - Помеха, способная повиснуть гирей на ногах у любого энергичного беглеца вроде очаровательной Констанции... А еще это человек, который знал слишком много опасных вещей о ней и о других...

- Но это же!.. - отчаянно воскликнул гасконец. - Это не по-человечески, в конце концов! Можно еще понять, когда она подсыпала яд врагам... Но отравить собственного мужа просто потому...

- Вот именно, - сказал Рошфор с чужим, незнакомым лицом. - Отравить собственного мужа просто потому... Пойдемте, д'Артаньян. Нам тут больше нечего делать, птичка упорхнула... Вы видели мальчишку?

- У соседских ворот? Ну да...

- Нет в Париже таких вещей, которые могли бы пройти незамеченными для уличного мальчишки, если он присутствует на расстоянии хотя бы пары сотен футов от события...

С этими словами Рошфор, сбежав с крыльца, направился прямиком к помянутому представителю парижского беспутного юношества. Тот, не шелохнувшись и не изменив позы, скорчил странную, гримасу - он ухитрился с незаинтересованным видом таращиться в небо, но в то же время косился на приближавшегося графа: трюк, доступный только парижским уличным сорванцам, способным находиться в трех местах одновременно, не говоря уж о том, чтобы смотреть двумя глазами в разные стороны...

Рошфор немедля достал пистоль и поднял его к самым глазам мальчишки, вертя меж пальцами. И выжидательно молчал.

- Пожалуй что, сударь, такие жизненные наблюдения стоят целых двух пистолей... - протянул мальчишка.

- Держи, - сказал Рошфор, бросая ему золотой. - Когда расскажешь все, что видел, получишь еще, слово дворянина. А в том, что ты только что видел здесь что-то интересное, я не сомневаюсь...

Мальчишка попробовал монету на зуб, подбросил в воздух и ловко поймал в оттопыренный указательным пальцем карман. Рассудительно вздохнул, как взрослый:

- Слово дворянина - большое слово... Так вот, сударь, когда отсюда ушли этот вот господин и еще один, - он кивнул на д'Артаньяна, - седой слуга, что был с ними, остался и укрылся вон там, за тумбой, стал следить за домом господина Бонасье. Уж не знаю, сколько времени прошло, я не дворянин, чтобы часы носить... Только вскоре подъехали три королевских мушкетера с четвертой лошадью в поводу.

- Мушкетеры? - переспросил Рошфор. - Ты не ошибся?

- Синие плащи с крестами и лилиями, где же тут ошибешься? - резонно сказал сорванец. - Я же не деревенщина какая-нибудь, а потомственный парижанин... Слуга за ними наблюдал, а они вдруг бросились на него, да так проворно, что он не успел убежать или вырваться. Они ему зажали рот и потащили в дом. А чуть погодя из дома вышли уже четыре мушкетера, только у четвертого лицо было закрыто полями шляпы. Они вскочили в седла и умчались... Вот и все, ваша милость, - но это, пожалуй что, стоит двух пистолей...

- Твоя правда, - сказал Рошфор, бросая ему монету. - Пойдемте, д'Артаньян, больше мы ничего не узнаем...

Они вскочили на лошадей и направились в сторону Пале-Кардиналь, а те четверо, что приехали с ними, получив от Рошфора какие-то указания шепотом, разъехались в разные стороны. Граф казался всецело погруженным в собственные мысли - настолько, что он направил коня прямо на уличную тумбу, и д'Артаньян, вскрикнув, предупредил его об опасности.

- Бог мой, - сказал он удивленно. - Что с вами такое, Рошфор?

- Вы еще слишком молоды, д'Артаньян, и не знаете, что это такое, когда оживают призраки прошлого... Вот что. Не было ли у нее большого перстня? Очень большого, старинного, великоватого для женского пальца, с огромным красным карбункулом? Перстень сделан из золота так, что напоминает две звериные лапы, охватывающие карбункул?

- Вы его удивительно точно описываете, - сказал д'Артаньян.

- А не показалось ли вам, что ее волосы не всегда были темными?

На этот раз д'Артаньян размышлял значительно дольше, вызывая в памяти знакомое лицо.

- Вы знаете, пожалуй... - сказал он неуверенно. - Иногда мне казалось, что ее волосы у корней гораздо светлее...

- Словно их настоящий цвет не темный, а скорее русый или золотистый?

- Вполне возможно. Когда волосы у нее были гладко зачесаны назад, именно такое впечатление создавалось... Черт возьми, Рошфор! Неужели вы ее знаете?

- Боюсь, что да...

- А при каких...

- Простите, д'Артаньян, но об этом мы поговорим чуть позже... Без сомнения, четвертым мушкетером была именно Констанция. Она хорошо ездит верхом, наша Камилла...

- Рошфор, да что с вами? Какая Камилла? Констанция!

- У человека, дорогой мой д'Артаньян, может быть много имен... Ну да, конечно... Имея в кармане подписанный королевой открытый лист, лучше всего выступать в облике королевских мушкетеров... Умно, умно...

- Нужно снарядить за ними погоню! - вскричал д'Артаньян.

- За кем? - горько усмехнулся Рошфор. - Прикажете хватать на улицах поголовно все "синие плащи"? Нам не об этом нужно думать. Мы обязаны понять, куда они скрылись. Потому что именно там, вне всякого сомнения, держат и Анну. Никто не собирается ее убивать - ее именно похитили, значит, она им для чего-то нужна...

- Значит, вот что имел в виду Лорме? - догадался д'Артаньян. - "Это были не мушкетеры, а англичане..." Люди Винтера!

- Несомненно.

- Но он хочет ее убить...

- Он в первую очередь хочет знать, где сейчас его племянник. Законный наследник имений, титулов и денег. А это знаем только Анна и я.

- Этот скот... - д'Артаньян дрогнул, но решился договорить до конца: - Этот скот вполне способен пытать и ее, как собирался пытать меня.

- Боюсь, от него этого можно ожидать...

- Черт возьми! Почему же мы едем шагом? Нужно лететь сломя голову...

- Куда? - мягко спросил Рошфор. - Д'Артаньян, я прекрасно представляю, что происходит у вас в душе... но постарайтесь быть хладнокровнее. Мы ничем ей не поможем и ни на что не повлияем, если начнем суетиться, кричать, бессмысленно гнать коней... Вы ее любите... а я ее друг, так что ваши чувства мне вполне понятны. Но помочь ей мы можем только одним - если рассудочно, спокойно и трезво начнем искать. Начнем угадывать мысли и ходы противника. Это только кажется, что перед нашими врагами открыты все пути, - на деле не так-то просто похитить человека и надежно укрыть его. Такое укрытие нужно подготовить. Для этого нужно привлечь доверенных лиц и иметь надежные места - а это уже позволяет более-менее определить направление поисков. Все, кого можно поднять на ноги, уже подняты. И рыщут, не жалея ни сил, ни ног...

Вскоре д'Артаньян убедился в справедливости его слов, собственными глазами увидев, какая суета царит в Пале-Кардиналь: то и дело кто-то вскачь уносился со двора, а кто-то приехал с докладом (большей частью эти доклады, увы, заключались в том, что "ничего нового узнать не удалось")...

Когда они устроились в одной из задних комнат, Рошфор велел подать вина - и выпил залпом чуть ли не целую бутылку прежде, чем гасконец справился с половиной стакана. Понимая, что это неспроста, д'Артаньян осторожно сказал:

- Значит, вы ее знали...

- Ну еще бы, - сказал Рошфор, глядя на него совершенно трезвыми глазами. - Я был на ней женат, знаете ли. Собственно говоря, она и сейчас моя жена - поскольку к моменту заключения нашего брака была вдовой...

- Боже мой! Так эта женщина...

- Это женщина - графиня де Рошфор. И в то же время супруга галантерейщика Бонасье... впрочем, уже вдова. Вы знаете, что я родом из Пикардии?

- Да, Анна мне говорила...

- Вот только она вам, ручаться можно, не рассказывала, почему я десять лет не возвращался в свои имения... Хотя бы потому, что не знала. Есть вещи, которые приходится держать в себе всю жизнь... или, по крайней мере, долгие годы... Понимаете ли, д'Артаньян, мне тогда было столько же, сколько сейчас вам. Родители мои умерли, но они были богаты, и я стал единственным наследником довольно обширных земель. Юнец вроде вас, восторженный, пылкий и жаждавший любви. Естественно, очень быстро должен был появиться предмет для обожания. Я встретил ее.

- Констанцию? - шепотом спросил д'Артаньян.

Рошфор горько усмехнулся:

- Тогда она звалась своим настоящим именем - Камилла де Бейль. Она недавно появилась в наших местах, поселилась в скромном домике с человеком, которого все считали ее братом. На деле, как потом выяснилось, это был сообщник и очередной любовник. Но в ту пору такие подозрения никому и в голову не могли прийти. Честное слово, она казалась олицетворением невинности и добродетели. Она так мило краснела, заслышав самые безобидные шутки, несущие лишь едва уловимый намек, тень фривольности... - Он смотрел затуманенным взглядом куда-то сквозь д'Артаньяна, в невозвратное прошлое: - Быть может, моя юношеская неопытность и ни при чем. Она могла очаровать и гораздо более опытного человека. Ах, какой чистой и пленительной она тогда была... Шестнадцатилетняя девушка в белом платье, на опушке зеленого летнего леса, ясные синие глаза, воплощенная невинность во взоре и походке, белое платье на фоне сочной зелени... Короче говоря, я влюбился. И, как честный человек, предложил руку и сердце. Она приняла и то, и другое - это я так считал тогда, не зная, что ее интересует в первую очередь рука, а до моего сердца ей и дела нет... Она стала графиней де Рошфор - и, надо отдать ей должное, прекрасно справлялась с этой ролью. Я до сих пор не вполне понимаю, почему она была так нетерпелива и уже через полгода после нашей свадьбы задумала...

- Неужели... - с замиранием сердца прошептал д'Артаньян.

- Ну да, убить меня, - самым будничным тоном закончил за него Рошфор. - Точнее говоря, подсыпать яд в вино. Уже через полгода... Быть может, она побоялась, что я, несмотря на всю свою неопытность, рано или поздно поставлю ее в ситуацию, когда ее плечи окажутся полностью открытыми...

- Боже! Значит, уже тогда...

- Уже тогда, - кивнул Рошфор. - То ли она опасалась, что я увижу клеймо, то ли ей попросту надоела жизнь в глуши, пусть и в роскоши, и ей не терпелось стать очаровательной молодой вдовой, полновластной хозяйкой имений. Скорее всего, она рассчитывала перебраться в Париж, где для нее открылось бы широкое поле деятельности... В нашей провинции ей было скучно после Венеции...

- Венеции? Ну да, конечно... А как же...

- Давайте не будем забегать вперед, - усмехнулся Рошфор. - Расскажу все по порядку. Она подсыпала яд в вино, которое мне должны были, как обычно, принести в библиотеку. Была у меня, надо вам сказать, привычка - посидеть в библиотеке с бутылкой хорошего вина и книгой кого-нибудь из старых испанских поэтов. Я получил некоторое образование, а испанских поэтов всегда любил... То есть, это потом стало ясно, что она подсыпала яд в вино, позже, когда было время все обдумать... Был у меня слуга - старый, преданный, верный и надежный. С одним-единственным грешком за душой - любил старик выпить когда следовало и не следовало. Он около года был в отлучке по делам нашей семьи, так что Камилла его совершенно не знала и об этой его страстишке представления не имела. Он вернулся в поместье всего за два дня до того дня... Короче говоря, он, принеся вино в библиотеку, позволил себе, как явствует из всего последующего, маленький глоточек... Этого вполне хватило. А она... Она была где-то поблизости. И вбежала в библиотеку, едва заслышав стук падающего тела, в полной уверенности, что это я там лежу мертвый. Я вошел следом. Гийом выглядел в точности так, как те двое несчастных, которых вы видели сами - Нуармон и Бонасье. Совершенно спокойное лицо, разве что удивленное, бледное, как смерть, - и эта россыпь алых точек...

- Но как же вы заподозрили...

- Дорогой мой д'Артаньян, вся соль в том, что я-то как раз ничего и не заподозрил! - печально сказал Рошфор. - Ну кому бы могло прийти в голову?! Это у нее не выдержали нервы. Не забывайте, ей тогда было шестнадцать с половиной лет, она растерялась, заметалась, потеряла голову и действовала уже наобум... Знаете, сохрани она хладнокровие, вполне могла бы довести замысел до конца, скажем, незамедлительно предложив мне ради успокоения нервов выпить стакан вина из того самого графина - и я растянулся бы рядом с Гийомом, ни один лекарь не доискался бы до истины... Либо она могла повторить задумку потом. Но у нее, повторяю, не выдержали нервы. Одна стена в библиотеке была сплошь увешана разнообразнейшим оружием... Она схватила пистолет и выпалила в меня. Отсюда и шрам, - он мимолетно коснулся старого рубца на виске. - Выстрел был сделан почти в упор, но мне повезло. Пистолет - не кинжал, которым без достаточного навыка может нанести смертельный удар и ребенок. Чтобы надежно убить из пистолета, нужно практиковаться в стрельбе... А этого навыка у нее как раз и не было. Пуля сорвала кожу и оглушила, я рухнул без чувств. И она поняла, что нужно спасаться. Не мешкая, надела мой охотничий костюм, вывела лучшего коня - она отлично ездила верхом, - прихватила кое-какие драгоценности и деньги. О, сущие пустяки, тысяч на пять пистолей... И скрылась. С тех пор я ее не видел и не имел о ней никаких известий все эти десять лет, но знал, что она жива, потому что за это время то тут, то там находили трупы с белыми лицами и россыпью красных точек... Мне пришлось по выздоровлении уехать оттуда - сами понимаете, каково бы было жить в тех местах... Я понимаю, никто не злорадствовал бы, мне только сочувствовали бы, но я опасался именно этого сочувствия, а не злорадства, сочувствие было унизительнее насмешек за спиной.

- А этот... ее мнимый брат?

- Откуда же, по-вашему, мне известно про венецианское клеймо на ее плече? - горько усмехнулся Рошфор. - Естественно, она и не подумала предупредить его - к чему терять время на такие пустяки? Речь шла о ее драгоценной жизни... Как только я пришел в себя и смог отдавать приказы, к нему поскакали мои люди. Его приволокли в поместье, схватить его было легче легкого, он ведь оставался у себя в домике, ни о чем не подозревая... Ему хотелось жить - сами понимаете, я отнюдь не пылал в тот момент христианским смирением и был в тех местах полновластным хозяином, достаточно было одного моего слова, чтобы его вздернули на первом суку... Он был чертовски словоохотлив. И рассказал немало интересного о жизни очаровательной Камиллы в Венеции. Она туда попала четырнадцати лет - с отцом, поступившим лейтенантом в венецианский флот. Папочка тут же отправился в море, а юная красавица, легкомысленная и жадная до новых впечатлений, принялась познавать жизнь, благо Венеция предоставляет к тому достаточно соблазнов и случаев. Ее мать давно умерла, а старая тетка не могла уследить... История достаточно банальная: сначала любовники любопытства ради, потом для удовольствия, чуть погодя оказывается, что есть и такие, кто не доставляет особенного удовольствия, зато щедр на золото... Иные на этой дорожке превращаются в дешевых шлюх. Другие, обладая достаточным умом и хваткой, наоборот, взлетают высоко. Она была из вторых... Но в конце концов промахнулась. Поставила не на ту карту, как выражаются игроки. Связалась с одним субъектом, довольно молодым и знатным, даже богатым, но кое в чем не отличавшемся от простого "браво". Разница только в том, что он действовал не кинжалом, а ядами. Судя по рассказам "братца", у этого самого Гвидо был самый настоящий талант по части изобретения и применения ядов. Словно во времена Борджиа<Борджиа - испанский дворянский род, переселившийся в Италию, где занимал высокое положение (среди его представителей были два римских папы, владетельные герцоги и графы). Иные из Борджиа (особенно Родриго, Цезарь и Лукреция) печально прославились распутством, убийствами, в том числе и мастерскими отравлениями>, право слово. Отравленный шип на ключе, перчатки, яблоко, которое разрезают на две половинки отравленным ножом так искусно, что отравитель может преспокойно съесть тут же вторую половину, лишенную яда, на глазах у жертвы, которой достается все зелье...

Синьор Гвидо пользовался большой популярностью среди тех, кто стремился побыстрее получить наследство от зажившегося родственника, или разделаться с врагом, даже не обнажая шпаги, или отправить на тот свет подгулявшую женушку.

Наша пленительная Камилла стала ему не только любовницей, но и помощницей - эта достойная парочка стоила друг друга, надо полагать. Вдвоем зарабатывали неплохие денежки - этакая счастливая семейка, хоть и невенчанная...

Но иногда такие дела все же выплывают наружу. Нашим голубкам тоже не повезло - вернее, не повезло в первую очередь Гвидо. Его вина была доказана венецианским судом неопровержимо и бесповоротно.

Ему отрубили голову, не разводя вокруг этого большого шума, - как-никак он принадлежал к одной из старых и знатных венецианских фамилий, родственники всеми силами стремились избежать огласки, пытались даже откупить его у правосудия, но обстоятельства дела были таковы, что не помогли ни золото, ни связи. В общем, ему отрубили голову прямо в тюрьме, без огласки...

Камилла же отделалась сравнительно легко. Улики против нее были исключительно косвенные, прямых свидетельств не оказалось... И все же ей не удалось выйти на свободу полностью обеленной.

Конечно, она усердно разыгрывала из себя невинную жертву случайного совпадения обстоятельств, она это умеет...

- Ну еще бы! - кивнул д'Артаньян. - В тот раз, когда она меня чуть-чуть не отравила, она сначала предстала в роли кающейся грешницы, угнетенной судьбой и злыми людьми, и это было сыграно так талантливо, что я поверил...

- Вот то-то... Я хорошо представляю, какое впечатление она произвела на судей - бедная, невинная овечка... И все же ей не удалось обелиться полностью. Венецианские судьи - народ решительный. Как она ни старалась, ее все же заклеймили и приговорили к высылке из Венеции навечно. Тут она и познакомилась с этим болваном, что сыграл вскоре роль ее братца, - он как раз, отслужив в венецианских войсках, возвращался во Францию. Бедолага знал о ней многое, но тем не менее поддался ее чарам, решил, быть может, что она искренне решила остепениться... И они уехали во Францию. К несчастью для меня, в Пикардию. Остальное вы знаете.

- И что же вы с ним...

- Поначалу я хотел его повесить, - жестко усмехнулся Рошфор. - Но пожалел дурака - в конце концов, он был ни при чем - и велел только прогнать его из наших мест... И уехал сам. В Париж, где меня никто не знал. Через год познакомился с кардиналом - впрочем, тогда он не был еще кардиналом, даже министром иностранных дел не был: его, в ту пору епископа Люсонского, только что сделали членом Государственного совета... Вот так я ему и прослужил девять лет, будучи в странном положении соломенного вдовца при живой жене. Порой, как уже говорилось, я натыкался на ее следы... Это был яд Гвидо - его последнее изобретение под названием "красная сыпь". Отличная отрава, которую не могут выискать нынешние медики, остаются лишь смутные подозрения да мысли о неведомой заразе... Гвидо не успел в должной мере воспользоваться плодами своих исканий, но она-то знала секрет, рецепт... После того, как ее выслали из Венеции и она уехала во Францию с этим дураком, о "красной сыпи" в городе на воде более не слыхивали. Зато с этим ядом, на свое несчастье, очень близко познакомился кое-кто во Франции и даже в Англии. Повторяю, никто, кроме нее, не мог знать секрета "красной сыпи". Значит, все эти смерти - ее рук дело. Она подрабатывала на жизнь, надо полагать - с превеликой оглядкой, не часто. Понятно, она должна была вести самый скромный образ жизни, выдавать себя даже не за дворянку, а за скромную горожанку, так как со временем, несомненно, узнала, что я остался жив и боялась высовываться... Уж не знаю пока, как ей удалось стать королевской камеристкой, - а впрочем, при ее уме и пронырливости это было нетрудно. Замужем за Бонасье она была около пяти лет... То-то, должно быть, скучная выдалась жизнь при ее любви к блеску...

- Да уж, надо полагать, ей было чертовски скучно, - согласился с ним д'Артаньян. - То-то кляла свою юношескую горячность... Граф...

- Что?

- Как вы думаете, Рошфор, чье поручение она выполняет на сей раз? Одного только Винтера или...