Эоловы арфы

      Положение становилось отчаянным. И тут Питу пришла в голову мысль: а что, если попробовать среди взрослых? Но и здесь он ничего не добился. Взрослые, к которым Пит подходил, смущенно подавляя страх, не слушали его, отмахивались, а некоторые, не разобрав, в чем дело, принимали мальчика за попрошайку и гнали от себя.
      Однажды, усталый и совершенно удрученный, Пит возвращался домой через Мейтленд-парк. Вдруг он увидел среднего роста плотного господина с широкой, чуть тронутой проседью бородой и величественной гривой полуседых волос. Господин держал за руку девочку, может быть ровесницу Пита, вероятно, дочь. Они шли не торопясь, как видно, гуляя, и о чем-то негромко, но увлеченно разговаривали. Пит разглядел его глаза. Они были карие и такие добрые, такие веселые, что у мальчика от какого-то сладкого предчувствия екнуло сердце.
      Не доходя четырех-пяти шагов до господина с девочкой, Пит встал на их пути и неожиданно для себя выпалил:
      - Давай меняться!
      - Что? - останавливаясь, удивленно спросил господин.
      - Видите ли, сэр... - смутился Пит. - Простите, сэр... У меня есть очень хороший нож, замечательный нож. И еще раковина, - Пит похлопал себя по оттопыренному карману. - Ну вот... я хотел бы, если, конечно, вы не против, сэр, посмотреть ваш нож, и, может быть, мы поменялись бы...
      - А откуда тебе известно, что у меня есть нож? - едва сдерживая смех, спросил господин.
      - Мне так кажется, сэр...
      - Тусси, - обратился господин к девочке, - смотри, какой странный мальчик. Ему кажется, что у меня есть нож!
      - Но ведь он прав, папа, - сказала девочка и прильнула головой к руке отца.
      - Да, он прав. А ну, покажи свой нож... Постой, а как тебя звать?
      - Пит, - все более смелея, ответил мальчик. - А тебя?.. А вас, сэр?
      - Карл Маркс, или лучше дядя Чарли.
      - А это кто? - Пит кивнул головой на девочку.
      - Это моя дочь Тусси. Когда она вырастет, ее будут звать Элеонорой.
      Знакомясь, все трое подошли к скамейке под деревом и сели. Пит и дядя Чарли вынули из карманов ножи и положили их рядом. Мальчик минуту не мигая смотрел на чужой нож, потом наклонил голову и, чтобы никто не видел, зажмурил глаза, боясь открыть их: вдруг видение исчезнет! Это был именно такой нож, о каком он мечтал, - с двумя лезвиями! Пит открыл глаза. Нож лежал спокойно-преспокойно. "Конечно, - подумал с тревогой мальчик, взглянув на владельца замечательного ножа, - он потребует в придачу не только раковину, но и еще что-нибудь, если вообще захочет меняться".
      Маркс взял оба ножа, подбросил их на ладони, словно взвешивая, и уверенно сказал:
      - Мой нож лучше.
      У Пита остановилось дыхание. Чуть слышно он спросил:
      - Простите, сэр, но чем?
      Вопрос был хитрым. Ответ должен был показать, насколько хорошо этот Чарли разбирается в ножах, понимает ли он, каким сокровищем владеет и можно ли с ним торговаться.
      - Да как же! - широко улыбнулся Владелец Ножа о Двумя Лезвиями. - Мой нож поновее да и побольше на целый дюйм...
      Ни слова о двух лезвиях! Пит влюбленными глазами посмотрел на Маркса. Его взгляд говорил: "Милый бородатый дядя! Ты ничего, ничегошеньки не понимаешь!" А вслух он сказал:
      - Конечно, мой нож не так нов и чуть-чуть поменьше. Но посмотрите, какой он острый. - Пит поднял с земли прутик и легким взмахом своего ножа пересек его.
      - Замечательно! - воскликнул Маркс, а Тусси подняла прутик и внимательно посмотрела на срез.
      "Ты, наверное, и не догадываешься, дядя, что твой нож можно наточить ничуть не хуже", - подумал Пит и сказал:
      - Как видите, сэр, если говорить по-настоящему, то мой нож гораздо лучше. Ведь ножи существуют для того, чтобы ими что-то резать. Не так ли?
      - Конечно, так - ты прав. У тебя великолепный нож, но все-таки и мой неплох, согласись, - Маркс закончил фразу не очень уверенно.
      - Я и не хулю ваш нож, - ответил Пит. Он набрал полную грудь воздуха и сделал отчаянный рывок навстречу успеху или поражению. - Если вы дадите в придачу три пенса, то я согласен с вами поменяться.
      - Три пенса? - переспросил Маркс и, уже почти не придавая своим словам никакого значения, добавил как последний слабый довод: - Но у меня два лезвия, а у тебя одно...
      - Хорошо! - стремительно выдохнул Пит, почуяв ужасную угрозу своему плану. - Я согласен...
      Он хотел сказать: "Я согласен дать в придачу раковину", но, посмотрев в бесконечно добрые, смеющиеся глаза собеседника, закончил:
      - ...на один пенс.
      - Как ты думаешь, Тусси, - обратился Маркс к девочке, которая все еще держала в руке лрутик, - мы не прогадаем на такой коммерции?
      - Нет, папа, - убежденно заявила Тусси. - Зачем нож с двумя лезвиями? Ведь нельзя резать сразу обоими?
      - Конечно, - подхватил Пит и даже засмеялся радостно и облегченно. Зачем два лезвия? Уверяю вас, мне придется одно лезвие просто отломать. Между прочим, это дополнительная работа...
      - Послушай, коммерсант, - вдруг осенило Маркса, - ты что-то хитришь. Твой нож лучше, мой хуже, так зачем ты меняешь лучшее на худшее?
      Пит не предвидел такого вопроса. Он понял, что переборщил, и теперь молчал, не зная, что ответить.
      В тягостном молчании прошла минута-другая. Пит краснел, пыхтел, переминался с ноги на ногу, но не находил ответа.
      - Сэр, я вам все расскажу, - наконец проговорил он, - но пусть леди оставит нас.
      Тусси отошла на несколько шагов в сторону.
      Маркс взял в свои большие смуглые руки худенькие бледные ручонки Пита:
      - Итак, коммерсант...
      Не вынимая своих рук из теплых ладоней дяди Чарли, сбиваясь, захлебываясь, торопясь, мальчик рассказал все: о своей бедности, об обидах в школе, о тех нескольких днях всеобщего поклонения, которые ему принес именинный подарок отца, о красавчике Бене и его ноже, о своих долгих и безуспешных попытках выменять нож с двумя лезвиями...
      Маркс слушал, и внимательные карие глаза его становились все печальнее и печальнее. Когда Пит умолк, он пожал его согревшиеся маленькие руки и, выпуская их, сказал:
      - Ничего. Это будет не вечно. Придут иные времена. Придут! - Он тряхнул головой, словно желая прогнать грусть, и крикнул: - Тусси, иди сюда! Мы кончили наш мужской разговор... Бери, Пит, мой нож, и вот тебе еще пенс.
      - Нет, сэр, это было бы несправедливо, - вздохнул мальчик, стараясь взять себя в руки после разволновавшей его исповеди. - Ваш нож лучше. И я могу его взять только в том случае, если вы возьмете мой вместе с раковиной.
      - Ну хорошо, беру, но без раковины. Как условились вначале, коммерсант.
      Пит засунул в карман нож, зажал в кулаке пенс и сказал уже гораздо спокойнее:
      - Напрасно, сэр, вы отказываетесь от такой раковины. Послушайте, как она шумит... Может быть, вы позволите мне подарить ее молодой леди?
      - Хорошо. Коли не жалко, дари.
      Тусси приняла подарок и вежливо поклонилась.
      - До свидания, коммерсант. Приходи сюда, в парк, в ближайшее воскресенье. Будем вместе гулять.
      - Непременно приду! - ответил Пит.
      В его голосе мешались еще не совсем ушедшая горечь доверительного рассказа и радость давно лелеемой и наконец-то сбывшейся мечты. Ему не терпелось пуститься во все лопатки со своим приобретением домой, но он понимал, что это выглядело бы некрасиво, несдержанно, и потому оставался у скамейки, словно его еще задерживало здесь какое-то дело.
      Отец и дочь были уже далеко. Вот-вот они скроются за поворотом. В этот момент Тусси обернулась и помахала Питу, все еще стоявшему у скамейки, прутиком, который так и остался у нее в руке.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      В апреле 1861 года началась гражданская война в Америке. Она вошла в маленький домик на Графтон-террес не только сообщениями газет. Она вошла новыми раздумьями Маркса, тревогой всей семьи за исход сражений, спорами о возможном ходе событий, досадой и горечью из-за неудач северян, радостью за их успехи, напряженным ожиданием известий, страхом за жизнь друзей, оказавшихся там и принявших участие в борьбе северян...
      Все это было ново, неожиданно, волнующе. Но война посещала дом на Графтон-террес не в одних лишь новых романтических одеждах, она не стеснялась заявляться сюда и в старом, обтрепанном, до омерзения надоевшем здесь обличье нужды: порвав десятилетней давности корреспондентскую связь Маркса с американской газетой "Нью-Йорк дейли трибюн", война тем самым лишила его семью весьма существенного источника существования.
      Маркс придавал событиям по ту сторону Атлантического океана очень важное значение.
      Семья Маркса в той или иной степени всегда жила тем, чем жил он сам, но на этот раз его интерес буквально захватил всех - от Женни и Елены до шестилетней Тусси, самой младшей дочери Марксов. В доме только и разговоров было что о войне, весь день только и слышались имена политиков, генералов, названия американских штатов и городов, гор и рек. Но чаще всех произносилось, конечно, имя Авраама Линкольна. Дровосек и охотник, ставший президентом огромной страны, вызывал у всех в доме Марксов интерес и симпатию. В нем привлекало все: и плебейское происхождение, и вражда к рабству, и смелость, и сочетающаяся с глубиной народная простота, живость его речей, и физическая сила, о которой рассказывали легенды, и мужественное лицо в решительном обрамлении короткой бороды...
      Маленькая Тусси, еще вчера то проливавшая слезы над судьбой несчастной леди Джен Грей, внучатой племянницы Генриха Седьмого, которую дворцовые интриги вопреки ее воле в семнадцать лет возвели на престол, а через девять дней - на плаху, то мечтавшая разделить превратную судьбу с героями морских рассказов Марриэта, то жившая любовью, страданиями и подвигами героев Вальтера Скотта, - теперь все это отодвинула, забросила и не хотела больше ни слушать, ни читать ни о чем, кроме войны Севера и Юга, и не знала отныне другого героя, кроме Авраама Линкольна.
      В начале войны, точнее говоря, почти целых два года, дела северян шли неважно. Четырнадцатого апреля 1861 года мятежники южане захватили правительственный форт Самтер на атлантическом побережье, а двадцать первого июля в первом крупном сражении при Манассасе, в нескольких десятках километров от столицы, их армия, насчитывавшая лишь 31 тысячу штыков, нанесла большие потери 35-тысячной армии северян и заставила ее отступить под самые стены Вашингтона.
      В тот день, когда газеты сообщили об этом поражении, они вышли с опозданием, их принесли через полчаса после того, как Маркс уже ушел в библиотеку. Поэтому до самого вечера, пока он не вернулся, все в доме были угнетены, неразговорчивы, за каждым как тень стояли горечь, разочарование, тоска...
      У Тусси не хватило терпения дождаться отца, она удрала его встречать, хотя не очень-то уверенно знала дорогу, по которой он возвращался. Маркс подобрал ее, уставшую и печальную, уже довольно далеко от дома.
      Едва он показался на пороге с задремавшей Тусси на руках, все кинулись к нему. Маркс успокаивал и ободрял, отвечая на расспросы. Он говорил, что это временные неудачи. Он приводил цифры и факты. На Юге только девять миллионов населения, а на Севере - двадцать два, то есть в два с половиной раза больше, причем почти половина населения Южных штатов - негры. На Севере развитая промышленность, много железных дорог, он богат хлебом, а на Юге ничего этого нет или почти нет, хлеба своего не хватает, его надо ввозить. Все это очень важно для конечного исхода борьбы. А кроме того, Север борется за благородное дело свободы, способное сплотить миллионы, а у южан подобной вдохновляющей идеи нет.
      Тусси внимательно слушала отца. Она, конечно, еще не знала, что такое миллионы, но уже имела представление о том, что значит в два с половиной раза больше: Лаура не так давно говорила, что она старше Тусси в два с половиной раза - это много! Она понимала и то, что железные дороги очень нужны, но особенно важным и убедительным ей показался довод, что у южан не хватает хлеба. Ведь Ленхен всегда говорила: "Если хочешь стать моряком (а Тусси ужасно хотела), если вообще хочешь вырасти и быть сильной, то ешь все с хлебом, как я".
      Когда, немного успокоенные Марксом, все разошлись по своим делам, Тусси спросила:
      - Мавр, ты сказал, у южан мало хлеба, Едят они в день хотя бы по кусочку?
      - По кусочку-то, пожалуй, едят, - улыбнулся отец. - Во время обеда.
      - А Линкольн знает обо всем этом?
      - О чем? - не понял Маркс.
      - Что северян в два с половиной раза больше, что у южан мало хлеба, ну и все остальное, о чем ты говорил.
      - Конечно, знает!
      - Но ведь у него так много сейчас дел, забот, что он мог и забыть.
      - Нет, Тусси, нет, это невозможно, - убежденно сказал Маркс, заканчивая разговор.
      Но дочь думала иначе...
      Потянулись долгие месяцы затишья. Бездействие южан, как говорил Мавр, объяснялось тем, что они ожидали высадки себе на помощь войск Англии и Франции. Но почему бездействовали северяне? Это, как решила про себя Тусси, лишь потому, что они забыли о своем огромном численном превосходстве; о том, что у южан мало хлеба, северяне, вероятно, вообще не знают. Тусси пришла к выводу, что другого выхода нет - надо написать письмо Линкольну и обо всем напомнить ему.
      Приближалось рождество, бездействие на фронте длилось вот уже почти полгода. Едва ли не единственной новостью оттуда за все это время было сообщение о назначении главнокомандующим всех войск северян генерала Мак-Клеллана. Но это была тоже нерадостная весть. Энгельс писал из Манчестера, что назначение произошло под давлением крупной буржуазии, что Мак-Клеллан совершенно бездарен, что он реакционер, что даже есть основания подозревать его в симпатиях рабовладельцам.
      Тусси чувствовала, что больше молчать не может. Однажды, когда отец пришел из библиотеки, она отозвала его в угол и протянула листок бумаги, исписанный ее старательными каракулями.
      - Прочитай, - попросила она тихо.
      - Дорогой Авраам Линкольн!.. - начал было Маркс.
      - Тсс, - всполошилась Тусси, - читай про себя.
      Маркс читал: "Дорогой Авраам Линкольн! Вам пишет Элеонора Маркс. Тусси. Мы все очень уважаем вас и ненавидим южан. Рабовладельцев. Мы переживаем за вас, за ваши поражения, мы желаем поражения южанам, а вам победы.
      Дорогой Авраам Линкольн!
      Ваше бездействие меня удивляет.
      Чего вы ждете? Или вы забыли, что вас в два с половиной раза больше, чем южан? Вам стоит только собраться всем вместе, и они пропали. У них нет железных дорог, а хлеба так мало, что хватает только на обед по одному маленькому кусочку. А тот, кто мало ест хлеба, у того и силы мало. Так всегда говорит Ленхен, а она зря не скажет.
      Дорогой Авраам Линкольн! Я вам советую сформировать один полк из мальчишек и один полк из девочек, таких, как я. Мы везде можем пройти и все разузнать.
      А еще я вам хочу прямо сказать, что вы зря назначили главнокомандующим Мак-Клеллана. Он в душе на стороне южан и плохой полководец. Я советую вам его уволить и назначить главнокомандующим нашего дядю Фреда. Он живет в Манчестере. Мавр говорит, что лучшего знатока военного дела трудно представить. И он большой, смелый и сильный. Вы ему только напишите, он сразу приедет. А я, если вы не возражаете, могла бы быть его адъютантом. Правда, я девочка, но Мавр всегда говорит, что это ошибка, что на самом деле я мальчик. И мне уже девять лет.
      Жду ответа.
      Э л е о н о р а М а р к с. Т у с с и.
      Извините, сэр. Поздравляю вас с наступающим Рождеством. Желаю побед и счастья. Есть ли у вас дети?
      Э л е о н о р а М а р к с. Т у с с и.
      Лондон. Графтон-террес, 9".
      Маркс прочитал и, хотя его разбирал смех, очень серьезно взглянул на дочь.
      - Ну как? - с тревогой спросила она, вытаращив глаза.
      - По-моему, очень толково, - ответил отец.
      - Ничего поправлять не надо? Или что-нибудь дописать?
      - Да нет, все прекрасно, - Маркс минутку помешкал. - Только вот насчет главнокомандующего... Мак-Клеллана, бесспорно, надо сменить, но если Линкольн назначит Энгельса, то как же мы тут без него останемся?.. Да и сама ты с ним собираешься туда...
      - Мавр! - возмутилась Тусси. - Как можно так говорить? Там мы гораздо нужней! Там война. И ведь мы же уедем ненадолго. Как только дядю Фреда назначат главнокомандующим, дела там пойдут совсем по-другому, вы увидите. Мы с ним быстро наведем порядок, - она помолчала и грустно добавила: Только вот я не уверена, что Линкольн согласится, чтобы я была адъютантом, ведь все-таки я девочка.
      - Ну отчего же! - подбодрил Маркс - Если дядя Фред лично попросит Линкольна... Но вот ты прибавляешь себе целых два года, это нехорошо.
      - Ах, какой пустяк! - попыталась отмахнуться Тусси, немного смущенная тем, что ее уличили в обмане. - Семь, девять. Пока письмо идет, пока он пишет ответ...
      - Нет, - твердо сказал Мавр, - семь - это семь, а девять - девять, он взял карандаш и исправил нужное слово. - Да и семь-то тебе еще только будет через две недели.
      - Слушай, Мавр, - вдруг осенило дочь. - А может быть, мне не писать ему, что я девочка, а притвориться мальчиком и имя какое-нибудь придумать, как у мальчишки? А когда мы с дядей Фредом туда поедем, я надену брюки, остригусь, и Линкольн ничего не узнает.
      - Нет, это тоже нечестно, - решительно сказал отец. - Пусть все будет так, как есть.
      Тусси немного помолчала. В ее блестящих черных глазах метались отблески каких-то новых замыслов, предположений, планов. С трудом подавив их в себе - и видно было, что лишь на время, - она спросила:
      - Ну а как же теперь отправить письмо? Запечатать в бутылку?
      - Что ты! Этот способ хорош там, где нет других, например в океане, на необитаемом острове. А мы должны побеспокоиться, чтобы письмо дошло возможно скорей, - для этого его надо отнести на почту.
      - Когда?
      - Завтра пойду в Британский музей и занесу.
      - Нет, Мавр, это надо сделать сегодня.
      - Хорошо. Вот уложу тебя спать и схожу.
      - Нет, ты иди сейчас.
      Марксу ничего не оставалось, как одеться и, попросив Женни уложить Тусси побыстрее в кровать, пойти на улицу.
      Девочка хотела непременно дождаться возвращения отца, но борьба со сном в таком положении, когда твоя голова лежит на подушке, оказалась ей не по силам - она тотчас уснула.
      Утром прямо с кровати, в ночной рубашке, Тусси кинулась в кабинет отца.
      - Ну как, Мавр? - крикнула она, распахивая дверь.
      - Все в порядке.
      - Отправил?
      - Конечно.
      - И оно уже пошло?
      - Разумеется.
      - А когда Линкольн получит его?
      - Трудно сказать... Ты же видишь - война! Доставка почты может быть задержана. Но я думаю, что Линкольн уделяет достаточное внимание почте, ведь он сам в молодости был почтовым служащим и понимает значение ее работы.
      Узнав, что Линкольн работал на почте, Тусси успокоилась - как письмо могло не дойти до человека, который сам занимался письмами!
      С этого дня вся жизнь Тусси превратилась в ожидание ответа от президента. Каждый раз, когда Маркс писал письмо Энгельсу, она требовала, чтобы отец справлялся у своего друга, не получил ли тот вызова из Вашингтона. Но время шло, а вызова не было и не было ответа.
      - Что бы это значило, Мавр? - тревожно спрашивала Тусси. - Уж не перехватили ли мое письмо южане?
      - Конечно, такая возможность не исключена, - разводил руками отец, но все-таки, думаю, она маловероятна. Скорее всего, Линкольн принял во внимание твои советы, а ответить тебе просто некогда. У него же столько дел! Должно быть, он занят подготовкой наступления.
      Тусси такое объяснение не удовлетворяло. Она понимала: занят, но ведь ее письмо было государственной важности. Однажды, услышав разговор взрослых об агентах южан в Северных штатах - их называли "медноголовые змеи", - девочка подумала: а не засели ли эти "змеи" и на здешней почте? И не перехватили ли они ее письмо?! Она даже похолодела от предположения о таком коварстве.
      Вечером Тусси поделилась сомнениями с отцом.
      - Это невозможно, - категорически заявил Мавр. - Там сидит такой милый почтенный старичок, что заподозрить его ни в чем нельзя.
      - Какой ты наивный человек! - горячо возразила девочка. - Он же может притвориться! Ты сам читал нам в газете, как шпионы южан действуют в Северных штатах... Я тебя очень прошу, завтра, когда Лаура пойдет провожать тебя в библиотеку, пожалуйста, возьмите меня с собой и давайте зайдем на почту. Я должна видеть этого старичка сама.
      На другой день после завтрака Мавр и Лаура повели Тусси на ту почту, с которой обычно отправлялись письма Энгельсу и вся другая корреспонденция. Тусси страшно волновалась, она была убеждена, что тотчас увидит двойную игру старичка и гневно крикнет ему: "Вы шпион!" На ее крик прибежит полицейский, шпиона схватят, а через несколько дней она получит телеграмму: "Благодарю за помощь. Вы доказали свою преданность нашему делу. Срочно выезжайте вместе с дядей Фредом. Жду. Президент Северо-Американских Соединенных Штатов Авраам Линкольн. Вашингтон, Белый дом".
      Когда вошли в помещение почты, Тусси была ни жива ни мертва от волнения.
      - Доброе утро, господин Вуд! - приветствовали старичка за барьером Мавр и Лаура.
      Тот любезно ответил на приветствие и спросил, глядя на Тусси:
      - А кто эта маленькая леди?
      - Это моя дочь Тусси, - сказал Маркс. - Она хотела бы с вами познакомиться.
      "Ах, что он делает! - ужаснулась Тусси. - Ведь надо же, чтобы никто здесь не знал, кто я!" Старичок, конечно же, был подозрительный. Усы у него наверняка приклеенные, а на голове парик... Но вот он уже вышел из-за барьера и, наклонившись, протянул руку:
      - Роберт Вуд, начальник почты.
      "Роберт? - пронеслось в мозгу Тусси. - Какой негодяй! Он так уверен в своей безнаказанности, что даже не боится называть себя именем командующего войсками южан - генерала Ли!.. Ну что ж, раз Мавр испортил мне мой план, будем действовать иначе. Посмотрим, как он встретит это!" Пытливо, не мигая, глядя в глаза почтмейстеру, Тусси протянула ему руку и отчетливо, громко произнесла:
      - Элеонора Маркс, друг Авраама Линкольна!
      Она ожидала увидеть в глазах чиновника смятение, страх, мольбу о пощаде и уже приготовилась крикнуть ему в лицо: "Как вы смели перехватить мое письмо? Шпион! Рабовладелец! Змея!" Но почтмейстер, потряхивая ее влажную и ледяную от волнения ручонку в своей сухой теплой ладони, тихо засмеялся и переспросил:
      - Друг Линкольна?
      - Да, сэр! - все еще надеясь, что шпион вот-вот не выдержит, продолжала наступать Тусси. - Я и дядя Фред ждем его вызова. В любой день мы можем отбыть в Вашингтон.
      - Вот как! - продолжая спокойно и ласково улыбаться, воскликнул тот, кто называл себя Робертом Вудом. - Очень интересно, очень!
      "Крепкий орешек!" - подумала Тусси и решилась на последний, отчаянный выпад. Все так же пронизывающе глядя в глаза почтмейстеру, она медленно и многозначительно спросила:
      - А разве вы, господин Вуд, всего этого не знали?
      Как показалось Тусси, что-то изобличающее метнулось было в глазах Вуда, но он тотчас овладел собой и как ни в чем не бывало с удивлением сказал:
      - Но откуда же мне все это знать! Доктор Маркс и твои сестры, правда, часто заходят к нам, но они, к сожалению, ничего мне не рассказывали.
      Наклеивая марки на конверты, Мавр и Лаура искоса наблюдали всю эту сцену и, в отличие от господина Вуда понимая ее скрытый смысл, едва удерживались, чтобы не прыснуть от смеха.
      - А больше вам неоткуда было узнать? - никак не хотела смириться со своим поражением Тусси.
      - Решительно неоткуда! - пожал плечами почтмейстер. - Ведь в газетах, кажется, об этом не писали?
      - В газетах-то не писали, - с таинственным нажимом на первые слова сказала Тусси, - но могли писать кое-где еще...
      Маркс понял, что если Тусси тотчас не увести, то она вот-вот все-таки выпалит, что почтмейстер шпион и что он перехватил ее письмо. Быстро сдав конверты, он распрощался и поторопил обеих дочерей на улицу. Но в дверях Тусси остановилась и, обернувшись, спросила старичка:
      - Господин Вуд, а вы знаете, что Авраам Линкольн тоже служил на почте? - она поняла, что игра проиграна, и это было последней попыткой смутить шпиона.
      Но шпион выдержал и этот удар.
      - Да! - воскликнул он радостно. - Об этом знают все почтовики Лондона, и мы очень гордимся... Доктор Маркс, какая у вас замечательная, образованная дочь!
      ...На улице Мавр и Лаура не удержались. Они хохотали так весело и дружно, что прохожие останавливались и смотрели на них. Но Тусси не разделила веселости отца и сестры, она была уверена, что стояла сейчас лицом к лицу с коварным агентом южан. Она сказала, что напишет письмо Линкольну, и потребовала от Мавра, чтобы он отправил это письмо с другого почтового отделения. Мавр твердо обещал так и сделать. Он только заметил, что она не имела права называть себя другом Линкольна.
      - Конечно, - признала Тусси, - но это была военная хитрость.
      Новое письмо было, по существу, повторением первого, только в конце Тусси сделала приписку: "Если бы вы знали, господин президент, в каких трудных условиях нам приходится жить. На каждом шагу нас преследуют медноголовые змеи. Одна из них, пробравшаяся под видом чиновника на нашу почту, даже перехватила мое письмо к вам. Вероятно, оно уже переслано генералу Ли. Учтите это".
      Прочитав приписку, Мавр сказал:
      - Тусси, пожалуй, тут преувеличение...
      - Никакого преувеличения! - решительно заявила девочка. - Никакого! Отправь, пожалуйста, письмо в таком виде.
      Между тем вести с фронтов приходили нерадостные. Северяне, правда, сколотили довольно большую армию, в 600 тысяч человек, предприняли наступление и на Западном и Южном театрах военных действий заняли несколько городов. Но это были второстепенные участки; на главном же театре, в Виргинии, успех сопутствовал южанам. Попытка Мак-Клеллана значительно превосходящими силами (185 тысяч штыков) разбить армию южан (115 тысяч), укрепившуюся на реке Потомак, и с севера овладеть их главным городом Ричмондом провалилась. Вслед за этим в боях 26 июня - 2 июля 1862 года южане нанесли поражение армии северян на Йоркском полуострове, преследуя их, Роберт Ли продвигался к Вашингтону. В сентябре на реке Антьетам северянам было нанесено столь же тяжелое поражение.
      В декабре 1862 года и в мае 1863-го северян постигли новые неудачи еще в двух крупных сражениях.
      Кажется, единственная отрадная весть, которая за все эти долгие месяцы пришла из Америки, была весть о смещении Мак-Клеллана и замене его генералом Галлеком. В огромном Лондоне больше всех этому радовалась, бесспорно, Тусси. Для нее смещение Мак-Клеллана было доказательством того, что Линкольн получил наконец ее письмо и послушался ее совета.
      - Но почему он не назначил на его место дядю Фреда? - спросила она Мавра, несколько придя в себя после приступа буйной радости.
      - Видишь ли, - успокоил ее Мавр, - это вопрос тонкий. Я думаю, что Линкольн не решается сразу после Мак-Клеллана назначить главнокомандующим иностранца. Вероятно, генерал Галлек промежуточная фигура. После того как смирятся со смещением Мак-Клеллана его сторонники - а они довольно сильны, - президент, конечно же, учтет твою рекомендацию и назначит нашего Фреда. Ты должна понимать, что положение в лагере северян очень сложное, и Линкольн, увы, не всесилен. Был у него, например, храбрейший и талантливейший офицер - командир девятнадцатого Иллинойского полка, молодой русский полковник Иван Турчанинов. Его полк и он сам особенно отличились при взятии Хансвилла и Афин в Алабаме. За его голову южане уже несколько раз повышали плату. И что же ты думаешь? Медноголовые змеи обвинили его в разграблении взятых городов и добились изгнания из армии. Линкольн отменил безобразное решение, больше того - он произвел мужественного и умелого русского полковника в генералы, но даже это не помогло, и Турчанинову все-таки пришлось уйти из армии. А ты говоришь почему не назначают дядю Фреда!
      Тусси нашла объяснение отца убедительным и снова стала ждать вызова из Вашингтона. Она продолжала писать письма, а Мавр каждый раз должен был во всех подробностях рассказывать ей, как он отправил очередное письмо, что при этом говорил почтовый чиновник, как он выглядел, не было ли в его поведении чего подозрительного.
      Тусси внимательнейшим образом слушала все разговоры старших о положении на фронте, все их рассуждения и предположения о том, что следовало бы сделать северянам для успеха дела. Конечно, внимательнее всего она прислушивалась к тому, что говорил Мавр. По его словам выходило, что северяне должны немедленно провести многие решительные меры: объявить принудительную мобилизацию, очистить армию и все органы власти от тайных и явных сторонников южан, принять закон об отмене рабства во всех штатах не только Северных, но и Южных... Наконец, они должны отказаться от своего главного стратегического плана и от самой тактики ведения войны. Их план состоял в стремлении охватить кольцом все мятежные штаты. Тактика их состояла в равномерном распределении сил по всей линии фронта и в равномерном давлении на врага. Говоря о такой тактике, Мавр однажды с горечью воскликнул:
      - Это чистое ребячество! Это возрождение изобретенной в Австрии около 1770 года так называемой "кордонной системы".
      Мавр и дядя Фред были убеждены, что надо собирать силы на отдельных участках и наносить удары то там, то здесь, надо рассечь противника на две части и бить их порознь.
      В очередном письме к Линкольну крайне огорченная и раздосадованная неудачами северян Тусси писала:
      "Господин президент! Что же это вы себе думаете? Или вам мало полученных колотушек? Почему до сих пор вы не проводите в принудительном порядке всеобщую мобилизацию? Почему не принят закон о повсеместной отмене рабства? Вы сместили Мак-Клеллана. Очень хорошо. Но уже пора смещать и Галлека, чтобы назначить на его место дядю Фреда. А кроме того, надо же очистить армию от шпионов. Если они есть здесь, в Лондоне, то можно себе представить, сколько их у вас. Я знаю прекрасный способ, как их обнаружить.