На то и волки - На то и волки – 2

Александр БУШКОВ
НА ТО И ВОЛКИ-2

      …И послал Иисус, сын Навин, из Ситтима
      Двух соглядатаев тайно, и сказал:
      Пойдите, осмотрите землю в Иерихон.
Книга Иисуса Навина, 2, 1

 
      Понятие у людей выработано:
      Русские пришли, сейчас зеркала
      Крушить зачнут. И морды.
В. СУВОРОВ. «Выбор»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВОЛК НАСТОРОЖИЛСЯ

Глава 1
…МЫ К ЗЕМЛЕ ПРИКОВАНЫ ТУМАНОМ

      Стюардесса скалила безупречные дирол-ксилитовые зубки в устало-профессиональной усмешке, после девятичасового перелета не содержавшей и намека на доброе расположение духа. Впрочем, Данилу, как и остальным, было глубоко плевать, есть там в ее улыбке искренность или же нет. Он спешил к выходу – как все, без малейшей оглядки на дела и загадки, подчиняясь известному рефлексу, заставляющему толкаться в узком проходе так, словно от этого путник что-то выигрывает.
      Равнодушно кивнув девчонке, вслед за Пашей Бесединым вышел на трап с металлическими ступеньками, вытертыми подошвами до белизны. До высокой аэропортовской ограды было, в общем, рукой подать, и оттого никто не собирался подгонять автобус – не баре и не англичане какие-нибудь, и так дотопают, вряд ли начисто забыли советские времена.
      Они с Пашей молча шагали бок о бок к распахнутой уже узенькой калитке.
      Самое время умилиться тем, кто обожает ностальгировать по рухнувшей империи – над главным зданием аэропорта развевался на июньском ветерке флаг республики Рутения, то есть – тот самый, прежний штандарт Рутенской Советской Социалистической Республики. Единственная республика, сохранившая советский флаг. У Данила была в душе своя печаль по империи, но вот мимолетно ностальгировать он никак не мог себе позволить. И нерационально, и отвлекает от работы.
      Их обогнали Степаша с Есаулом, не удостоив и взгляда, как совершенно незнакомых. Первыми нырнули в калитку. В самолете они сидели, разделенные десятком рядов, и никто, даже вздумай он поставить хвост еще в Шантарске, ни за что не связал бы воедино эти две парочки самых обыкновенных на первый взгляд мужиков. Береженого Бог бережет.
      Почти сразу же Данил высмотрел Резидента – как всегда, одетого безукоризненно, вплоть до легкого пижонства, в больших затемненных очках, с идеально уложенными вокруг обширной лысины темными волосами. Несмотря на серьезность ситуации, Данил испытал нечто вроде удовлетворения: он был старше Резидента на девять лет, но лысины не имел даже в зачатке, а вот Резидент облез довольно-таки качественно – а ведь и биография не в пример благостнее, без особых испытаний-нервотрепок, Данила швыряло по жизни жестче, и вот поди ж ты, ни малейшей плеши…
      Паша Беседин, как и полагалось начальству, первым обменялся с Резидентом рукопожатием. Такова уж была игра на публику: Паша, чуть ли не двухметровый блондин с физиономией крутейшего кондотьера, баболюба и волкодава, должен был старательно притворяться перед всеми непосвященными, что он и есть Большой Босс. Главный Волкодав. А Данил все время держался на полшага сзади в мешковатом костюме, специально пошитом отличным портным так, чтобы сидел, как на корове седло, в убогих бухгалтерских очечках образца 1925-го года (стекла, правда, простые), с прической, опять-таки свойственной сугубой канцелярской крысе. Не бог весть какое коварство, но житейский опыт подсказывает: иногда чертовски полезно с ходу ввести противника в заблуждение, перерядив ферзей пешками, и наоборот. Срабатывает чаще, чем непосвященные думают. Хотя, конечно, в данной ситуации не обойтись без многочисленных «если»: если вероятный противник все же существует, если таковой не имеет отношения к Шантарску либо столице… Да масса нюансов, господи.
      Темные очки в не столь уж ясную погоду были, пожалуй, явным перебором, но Данил от замечания воздержался. Еще и оттого, что уже работал – оставаясь внешне убогой канцелярской крысой, превратился в клубок нервов, безукоризненный датчик, давно и хорошо натасканный выявлять искомое…
      Благо и не пришлось особенно стараться, чтобы сие искомое вычислить. Вот они – двое у газетного киоска, третий метрах в двадцати поодаль, левее. Не столь уж совершенная «коробочка». Бывает, ее строят и элегантнее. Очень мило. Приехали. Хвосты в аэропорту, стоило им ступить на гостеприимную рутенскую землю, – это кое о чем говорит… Сразу можно сказать, что тревоги были не надуманными. Стряслось.
      Непринужденно мотивируя поведение, Данил направился к тому самому киоску – и убедился, что практически сразу же себя обнаружили четвертый и пятый.
      Интрига завязывается, как выразился бы Дюма. Пять топтунов в аэропорту, севшие на хвост сразу после выхода из самолета, – дело серьезное. Ага, парочка разомкнулась, перемещаются так, чтобы следить за ним, буде ему вздумается навестить зал ожидания… Логично. Остальные пасут Пашу с Резидентом. Опять-таки логично. Вот только, если проанализировать все согласно прошлому опыту, эта пятерка уж безусловно не из профи. Нет у них профессиональной натасканности, выработанной серьезной государственной конторой. Могут, конечно, и притворяться лопухами, но первое впечатление все равно самое верное. Это не профи. Быть может, и держава – но, безусловно, новички.
      Данил небрежно свернул ворох купленной прессы, сунул его под мышку и направился следом за спутниками к белой «Волге». По пути констатировав, что вся пятерка тащится следом. Где-то поблизости у них должна быть машина… уж не эта ли «девятка»? Очень похоже, хотя и не факт…
      Как полагается лицу подчиненному, он загрузил в багажник обе сумки, свою и Пашину. Сел в «Волгу» последним, предварительно распахнув перед Пашей переднюю дверцу, а Резидента пропустив на заднее сиденье. Дело, конечно, было не в игре на публику – он хотел во время разговора сидеть с Резидентом рядом, чтобы видеть его лицо.
      Так и есть – следом за их машиной энергично рванула та самая синяя «девятка», повисла на хвосте не столь уж и профессионально, но настырно.
      Шофер вопросительно оглянулся.
      – Спокойно едем, – сказал Данил. – Никаких гонок и уходов, мы их в упор не видим… – Повернулся к Резиденту:
      – Ну, рассказывайте, Багловский, как это получилось, что у вас люди гибнут…
      – Вы меня в чем-то намерены упрекнуть? – Багловский развернулся к нему, пожалуй что, излишне резко. Вообще-то, резкость таковая была вполне мотивирована…
      – Господь с вами, – примирительно сказал Данил. – Просто… Я думаю, когда кто-то погибает, всех можно упрекнуть в одном: в том, что они-то живы…
      Извините, потянуло на философию к старости. Нет к вам претензий, Виктор. Не вижу я в данный момент, какие могут быть к вам претензии…
      – В данный момент?
      – Ох, ну не цепляйтесь вы к словам, – пожал плечами Данил. – Не ищите вы подтекста. Я устал, что-то в последнее время плохо переношу аэропланы, стареем, хоть и не хотим себе в этом признаться…
      Багловский протянул с сарказмом, каковой ничуть и не пытался скрыть:
      – Вполне возможно, я работал бы лучше, будь обстановка немножко другой. С одной стороны, службой безопасности руковожу я. С другой же – у меня под носом работают… то есть работали два совершенно автономных оперативника.
      Которые мне подчинялись лишь номинально.
      – Нервничаете?
      – Это вопрос или простая реплика?
      – Это вопрос, – серьезно сказал Данил.
      – Нервничаю, да, – кивнул Багловский. – Вы бы на моем месте не нервничали, а?
      – Вполне возможно, – согласился Данил. – Положение у вас и в самом деле щекотливое… но самую чуточку. Ведь не в недоверии же дело, никто и не выказывал вам недоверия…
      – Я понимаю, – с тем же сарказмом сказал Багловский.
      – И прекрасно. Позвольте напомнить, Виктор, что это не вздорный старик Черский выдумал такое вот положение – с автономной группочкой внутри вашей системы. Это большие боссы выдумали, а нам с вами в этаких вот случаях рассуждать не положено, нас посадили на цепь, вот и караулим вверенный объект… Ну, выпустили пар, почирикали лирически? Давайте о деле.
      – Собственно, я и не злюсь. Я прекрасно понимаю, что у боссов свои соображения. Данил Петрович, именно эта их автономность мне сейчас и мешает давать четкие определения. Поскольку я совершенно не представляю, чем занимался Климов, мне трудно судить, было ли его поведение игрой на публику, прикрывавшей какие-то непонятные мне и неизвестные мне ходы, или это была его сугубо частная жизнь, никакого отношения к работе не имевшая вовсе… В этом есть резон?
      – Конечно, – чуть подумав, кивнул Данил. – Вы совершенно правы.
      Действительно, трудно на вашем месте вынести однозначное суждение… И потому я зацеплюсь за ваше словечко «поведение». Итак, каким же виделось со стороны поведение Климова?
      – Типичнейшее поведение человека, который, находясь за пять тысяч километров от главного офиса и пользуясь полной автономией, понемногу разболтался. Стал манкировать своими обязанностями, пользуясь тем, что я сплошь и рядом не вправе был требовать от него отчета. Спиртное, рестораны, женский пол, конфликты в семье и как венец – нелепая пьяная смерть. Озерцо искусственное, декоративное, в самом глубоком месте – полтора метра, нужно быть пьяным в дымину, чтобы вообще забрести туда, тем более на середину…
      Именно так это и выглядит со стороны. Чтобы видеть за этим подтекст, у меня попросту нет информации.
      – Вы его не любили, а?
      – Ага, и утопил, завидуя его вольной жизни, неподконтрольной веселухе…
      – Бросьте, – поморщился Данил. – Это уже полная шиза, никто и не думает вас подозревать ни в чем подобном…
      – Но версии-то высказывались?
      – Хватит, – жестко сказал Данил. – Эта версия не поднималась вообще. У вас что, нервы разболтались?
      – Нет.
      – Тогда почему вы такой дерганый?
      – Потому что именно мне приходится разговаривать с его женой и отвечать на дурацкие вопросы следователя…
      – А что, здешние следователи подозревают подтекст?
      – Ничуточки, – огрызнулся Багловский. «Тогда почему же ты так дергаешься, голуба моя? – мысленно задал Данил вопрос, который не стоило задавать вслух. – Почему ты сам не свой, золото мое?» А вслух сказал:
      – Виктор, в общем-то, это как раз и входит в ваши прямые обязанности вдова, следствие… В нашей работе всякое может случиться. Вы здесь слишком долго жили в благостном рутенском покое, когда, собственно, ничего и не происходит… И вдруг – такое ЧП. Выбивает из колеи, а?
      Багловский моментально ухватился за протянутую соломинку:
      – Вот именно.
      – Ладно, – сказал Данил. – Но, в конце-то концов, не на Климове, а на вас лежало контрразведывательное обеспечение. В этом плане все было нормально?
      – Абсолютно. Никто против нас не работал. Никаких акций, никаких попыток внедрения или скачивания информации. Конечно, местный КГБ рутинно завербовал одного нашего человечка в рамках глобального осведомления. Эту подставу мы выявили и в полном соответствии с вашими инструкциями кормили информацией.
      Профильтрованной и дозированной. Впрочем, информации было, сами знаете, маловато. Если подумать, контора прямо-таки прозябает. Минимум операций на здешнем не столь уж и сложном рынке, недвижимость по мелочам, инвестиции по мелочам, три четверти дохода дают автоперевозки. Ну что мне вам объяснять…
      – Да, вы правы… – кивнул Данил, вытаскивая сигареты.
      Он замолчал, рассеянно глядя в окно на уютные окрестные пейзажи: не по-сибирски чистую, ухоженную деревушку, мимо коей они как раз промчались, на сосновый бор, вроде бы такой же, как в Сибири, но чем-то неуловимо отличавшийся от сибирского, на зеленые поля.
      Минимум операций, здесь Багловский полностью прав. По сути, и фирма «Клейнод», и ее филиал «Рутен-Авто», сокращенно «РутА», были карликовыми заведениями, в коих вроде бы и не нуждался такой, без ложной скромности, монстр, как «Интеркрайт». Этакие фирмочки создают главным образом начинающие, хваткая молодежь с мизерным начальным капиталом, приготовишки с абсолютно темным будущим – то ли вылупятся из них с бегом лет русские Эндрю Карнеги, то ли скатятся до «представителей известной канадской фирмы», каковыми и останутся…
      Правда, есть нюансы, понятные лишь посвященным. Вроде Данила Черского.
      Посвященным как раз прекрасно известно, что согласно решениям, принятым большими, очень большими людьми в серьезных, очень серьезных кабинетах, эта самая карликовая фирмочка «Клейнод» как раз и должна стать руслом, по которому хлынет денежный поток, солидный даже по западноевропейским меркам.
      Без преувеличения, сделка века. Инвестиции в местные заводы тяжелых грузовиков, в здешние предприятия, простаивающие отнюдь не по причине технической отсталости или ненужности. Все останутся довольны – местная промышленность воспрянет и оживет, аки птица Феникс, что, в свою очередь, укрепит позиции президента Лукашевича, ну, а «Интеркрайт», как легко догадаться, тоже не останется в прогаре. Был монстром – станет монстрищем.
      Перейдет в ту категорию, что на всех широтах почтительно именуется «транснациональными корпорациями».
      Если не произойдет ничего непредвиденного. Даже столь грандиозные по масштабам сделки, случается, в последнюю минуту срываются с треском, проваливаются с грохотом. Огромные деньги сами по себе еще не гарантируют удачи. В первую очередь оттого, что каждая подобная сделка обязательно ущемляет чьи-то интересы. Интересы обладателей столь же тугих кошельков.
      Случается, интересы политиков, частенько не имеющие ничего общего с интересами китов бизнеса. Пока не поставлены последние подписи – а они пока что не поставлены, – сделка века покоится на фундаменте из чистейшего прозрачного воздуха. Любая сделка века. Словом, если кому-то и нервничать, то не Багловскому, а ему, Данилу. Он-то как раз видит руки кукловодов – но далеко не все…
      И в тот момент, когда миллионы – в долларовом выражении, господа, – через неделю-другую Должны величественно заструиться, что твоя Волга или Миссисипи, вдруг начинаются непонятки… Совпадение? Или как?
      – Что, это было настолько демонстративно – рестораны и женский пол? спросил Данил.
      – Ну что вы. Отнюдь не демонстративно, но, я бы выразился, перманентно и массированно. Житие светского льва… Повторяю, я не имел права ни контролировать, ни вмешиваться.
      – Зато имели право отслеживать по мере возможности и копить информацию, – сказал Данил. – Человек с вашим опытом просто обязан был это делать. На тот случай, если Климов и в самом деле не играл, а разболтался вдали от боссов, предосудительно тратил казенные деньги на юбки и прочие причиндалы сладкой жизни… А?
      – Естественно. По мере возможности… – усмехнулся Багловский. – Я старался отслеживать. Копать я под него не копал, неважно, верите вы или нет…
      Данил спокойно сказал:
      – Верить вам или не верить – вопрос будущего. Пока что у меня мало информации… А значит, и категорических выводов делать не буду. В общем, это естественное и изначальное стремление – копать под ближнего своего, уже Библия отмечала. Главное, чтобы не в ущерб делу… Итак. Какие формы все это приняло? Я о гульбе светского льва. Гулять-гусарить, знаете ли, можно по-разному. Можно уподобиться бравому солдату Швейку…
      – Простите?
      – «Мы за ночь побывали в двадцати восьми местах, но нигде больше трех кружек не пили», – по памяти процитировал Данил. – В общем, можно шататься по кабакам, цепляя случайных баб. Можно регулярно навещать определенные заведения. Можно… Ну, вы сами оцените многообразие вариантов. Что имело место в нашем случае?
      – Скорее – второе. Ежевечерние посещения не самых дешевых заведений.
      Обычно – кафе «Охотничье», ресторан «Рутения» или «Король Ян». Физиономией в салате не валялся, но деньги тратил широко и частенько шествовал зигзагообразно. Дама, как правило, была одна и та же, Оксана Башикташ.
      Длинный, устоявшийся роман. Чуть ли не на правах законного брака.
      – Фамилия у дамы странноватая.
      – Турецкая. Мать-местная, отец-турок. Насколько мне известно, из политэмигрантов, году в шестьдесят пятом попал в Союз и осел в Менске.
      – И откуда дама?
      – Из «Клейнода», – сказал Багловский. – Наша «паблик рилейшен». Между прочим, замужем.
      – Уже интересно… Муж знал?
      – Сомневаюсь. Он у нее из этих… из долбанутых. Народный фронт, «Геть Лукашевича!» и все такое прочее. Интеллигент с нестоячкой. Ну, женщина молодая, красивая, вполне самостоятельная, если быть объективным, вполне под пару Климову, смотрелись они вместе неплохо. Ну, блядь, конечно, однако стиль держит…
      – В каком плане блядь? – спросил Данил деловым тоном. – Иногда ведь «блядь» – это та, что нам коварно не дала…
      – В данном случае «блядь» как раз и обозначает состояние души, – сухо бросил Багловский. – Я к ней клинья не бил.
      – А интересно, почему?
      – Пепельниц не люблю, – огрызнулся Багловский.
      – Дело вкуса, дело вкуса… – задумчиво покивал Данил. – Блядь, говорите…
      Сие подразумевает ревнующих соперников, а? Бывает, очаровательных блядей как раз и ревнуют с вулканическим пылом… Импотентные интеллигенты в том числе.
      – Что до последнего – исключено. Климов с ним нахально гонял чаи. Тот вроде бы ни о чем таком не подозревал…
      – Вроде?
      – Точных данных у меня нет. Вообще о ревнивых соперниках Климова я ничего не слышал. Послушайте, почему мы заранее зацикливаемся на убийстве?
      Окончательного заключения пока нет, сегодня обещали, но и насчет насильственной смерти не заходило речи, иначе следователь со мной держался бы совершенно иначе, другие вопросы задавал бы…
      – Помилуйте, а кто зацикливается на убийстве? – с широкой улыбкой спросил Данил. – Я? Ни в коей мере. Вы? Не похоже…
      – Но вы так строите беседу…
      – Вот не думал, что беседу я строю… – пожал плечами Данил. – Честное слово, не строю. У меня – ни версии, ни даже наметок, я просто зыркаю по всем направлениям… А Верочка Климова про дочку турецко-подданного знала?
      – То-то и оно, что знала. Начались скандалы, ну, все это протекало стандартно… Правда, привело лишь к тому, что Климов стал меньше шататься по городским кабакам. Гораздо чаще увозил Оксану в Граков, там же у нас куплен коттедж в бывшем Доме писателя… Это…
      – Знаю, бывал, – кратко сказал Данил. – В тот вечер он был с Оксаной?
      – Нет. Насколько мне известно, с утра ездил в Граков один… точнее, с Ярышевым. Вы же сами прекрасно знаете, Ярышев у него был доверенным лицом, опять-таки мне неподконтрольным, шофером, охранником, адъютантом…
      – С утра – в Граков. А потом?
      – Потом – полная неизвестность. Примерно в два часа дня они вернулись в столицу. Ярышев остался в конторе, а Климов уехал. И, как пишут в детективных романах, всякие его следы теряются. На следующее утро его нашли в озере.
      – Ярышев?
      – Ярышева нигде нет. До сих пор. Растаял… Растворился.
      – Понятно… – протянул Данил. – У вас есть какие-то свои… ну, не версии, соображения?
      – Никаких.
      – А если подумать?
      – Я уже достаточно думал. Ни версий, ни соображений у меня нет. В первую очередь оттого, что представления не имею о его делах. Ни малейшего представления.
      – Что, совсем нет версий? Помилуйте, любой, кто регулярно читает или смотрит детективы, моментально сопоставил бы смерть Климова, исчезновение Ярышева и выдвинул бы версию…
      – …согласно которой Ярышев его и прикончил? – подхватил Багловский. – Извините, но об этой версии я серьезно не думал. По тем же причинам, о которых только что говорил. У меня нет ни малейшего представления о делах и обязанностях этой парочки. А потому не считаю себя вправе выдвигать скороспелые версии. Ну и, в конце-то концов, подождем заключения прокуратуры…
      – Резонно, – согласился Данил. Наклонился к водителю. – Когда приедем в город, давайте прямо к озеру. Если, конечно, успеваем в прокуратуру…
      – Успеваем, – хмуро сказал Багловский.
      – Вот и отлично.
      – Если улицы не перекроют, – вмешался шофер.
      – А что, должны?
      – Да вроде опять митинг намечался. Когда ехали в аэропорт, кое-где милиция стягивалась…
      – Мать их за ногу и об угол… – с ленивой злостью бросил Данил. – Ну, все равно, сначала завернем к озеру, благо по дороге…
      Он неплохо знал этот город. Как-никак в девяносто первом должен был стать одним из тех, кто без лишнего шума и особого зверства указал бы так называемым демократам их подлинное место в жизни… будь у Меченого побольше решимости, отдай Меченый приказ готовым к рывку волкодавам. Глядишь, и не пришлось бы рекламировать нынче пиццу. Слаб оказался, сперматозоид пятнистый, боже, как слаб…
      Он любил этот город, несмотря на то, что пережил здесь восемь лет назад, в историческом августе. Как-никак именно здесь, верстах в сотне от Менска, когда-то и располагалось небогатое именьице панов Черских, классической загоновой шляхты <Беднейший слой дворянства, нечто вроде русских однодворцев.>. Самое забавное еще и в том, что Черские просто не могли не знать Дзержинских и Пилсудских, они ведь обитали в трех соседствующих уездах – Дзержинские, Пилсудские, Черские…
      Но некогда было об этом думать, растекаться мыслью по былым временам. Он опустил стекло, выщелкнул в щель окурок. Машина уже въехала в Менск – и Данил тренированным глазом отметил усиленный пост: возле аккуратной бетонной будочки поста ГАИ кроме дежурной машины стояли еще две «Волги» в полной боевой раскраске, с мигалками на крышах, а среди полудюжины людей в форме, стоявших тесной кучкой поодаль, наметанный взор тут же выхватил двоих с нашивками «Ястреба», здешнего милицейского спецназа. Пожалуй что, оппозиция и впрямь готовила на сегодня очередные половецкие пляски…
      Он вылез из машины первым. Краешком глаза заметил настырную «девятку», остановившуюся метрах в ста, в удобном для наблюдения месте. Ну и наплевать.
      Нет смысла скрывать свой интерес к месту происшествия, ради того сюда и приехали, в конце-то концов…
      Почти бесшумно подошел Багловский:
      – Вчера из Варшавы звонил Довнар, спрашивал о вас. Говорил, сегодня подъедет.
      – Угу, – безразлично отозвался Данил.
      Подошел к самому краю. Европейская пастораль: справа, на пригорке, поросшем нежно-зеленой травкой, – аккуратный ряд белых двенадцати-этажек, слева – асфальтовая дорога без выбоин, по которой катят чистенькие троллейбусы. Мощенные бетонными плитками дорожки, кусты, скамейки, безмятежная ребятня пускает кораблики, везде чистота, никакого мусора, ни битых бутылок, ни оберток от шоколадок, ни даже мятых газет, братья-рутены все же ближе к Европе, нежели к Азии…
      Аккуратное, почти круглое озерцо метров пятидесяти в диаметре. Спокойная темноватая вода. Вокруг – немалое количество уличных фонарей, в темное время суток здесь должно быть довольно светло, это вам не Россия. Ближайшая бетонная дорожка – метрах в тридцати. Нужно быть не просто поддавшим – в дупель пьяным, чтобы забрести в озеро. В дупель, и никак иначе. Брести на четвереньках без руля и ветрил.
      Данил дернул подбородком, указывая на отдаленные дома:
      – Этот район как-то ассоциируется с Климовым?
      – Никакой связи, – ответил Багловский. – По крайней мере, мне непонятно, зачем он сюда забрел.
      – Ну, положим, мне тоже… – проворчал Данил, глядя на спокойную зеленоватую воду.
      Ему многое было непонятно.
      Он не переоценивал свое умение разбираться в людях – непогрешимые асы с рентгеновским зрением встречаются лишь в бездарных романах. И все же, все же… Тот Сережа Климов, которого знал Данил, конечно, мог вдали от руководства развинтиться и распуститься, погрязнуть в романчиках с доступными красотками и кабацком разгуле, забрести спьяну в озеро на окраине города и утопнуть самым пошлейшим образом. Иногда самые надежные люди выкидывают самые неожиданные фортели. Однако этакие, с позволения сказать, мутации требуют времени. Если Климов, как выражались авторы начала века, вступил на стезю порока, почему это произошло с ним так быстро? Не мог Серега сгореть в считанные недели, не тот человеческий типаж, совершенно не тот. Уж в своих-то людях Данил разбирался, пусть и без рентгеновского зрения.
      А самое главное – и, разумеется, неизвестное ни Багловскому, ни даже Паше – это то, что именно Серега Климов часов примерно за десять до гибели отправил Данилу короткую шифровку, собственно говоря, состоявшую лишь из сигнала тревоги…
      Все было давно и детально проработано. Существовало три разновидности сигнала тревоги, примерно классифицировавшиеся как «тревога», «особая тревога» и «тревога крайней степени опасности». Номер один – непредвиденные неприятности. Номер два – неприятности крупные. Номер три… номер три проще всего охарактеризовать вульгарными эпитетами типа «тушите свет» «полный атас», «полный звиздец». Высшая степень опасности. Климов как раз и подал сигнал номер три. Климов, между прочим, был единственным здесь, в этом городе, кто знал, ради чего в свое время создали фирму «Клейнод». Даже ее номинальный глава не знал, а Климов, доверенный человек Данила Черского, знал прекрасно. Если, как уже говорилось выше, грядущий финансовый поток сравнивать с текущей водой, то Климов как раз и был здешним мирабом, сиречь хранителем воды, стражем канала…
      В девять тридцать утра по здешнему времени он отослал Данилу шифровку.
      Данил, как положено, сообщил о ней по инстанции, то есть владельцу «Интеркрайта», после чего позвонил в Менск и узнав, что Климова нет на месте, стал ждать его звонка. Не дождался. Ближе к вечеру посадил на телефон одного из своих парней, велев непременно разыскать Климова, – но результатов не было. Теперь понятно, почему. На следующее утро в Шантарск позвонил пребывавший в несколько растрепанных чувствах Багловский и, что называется, огорошил…
      Такие дела. Можно, конечно, считать, что Серега спьяну отправил в Шантарск сигнал крайней тревоги. Вот только Данил не мог позволить себе столь простую и убаюкивающую версию. Не мог, и все тут. Быть может, кого-то такое сравнение и покоробит, но он пять лет дрессировал Сережу Климова, как охотник дрессирует гончую, а потому версию насчет пьяной хохмочки отметал с порога…
      Дело даже не в хвостах, обозначивших себя с первых шагов Данила по гостеприимной рутенской земле. Дело не в «девятке», торчавшей на прежнем месте. Скорее уж в другой «девятке», не машине, а конторе, сожравшей лучшие годы жизни, но, надо отдать ей должное, обучившей и вырастившей матерущего волка. Дело в чутье, которое мало что не подводило – не раз спасало жизнь и ему, и другим…
      Сейчас волчище, замерев, вытянувшись в струнку так, что ни одна шерстинка не дрогнет, влажными ноздрями втягивал прозрачный воздух – и воздух пахнул врагом… Человеческих слов для этих ощущений пока что не придумано, но это ничего еще не значит. Многое в жизни зверей человеческими словами не опишешь…
      – Его машину пока не нашли, – тихо произнес за спиной Багловский.
      – А что было в карманах? – так же негромко спросил Данил.
      – Точно не знаю. В прокуратуре обещали отдать сегодня все вещи…
      – Вера будет?
      – Да, конечно… И наши ребята. Нужно же забирать тело… Кстати, какие будут распоряжения насчет… Вера не знает, будем мы его хоронить здесь или…
      Данил подумал и сказал:
      – Не то чтобы я не доверял здешним судмедэкспертам, но они вряд ли работали по полной программе. Токсикологические пробы и тому подобное…
      Сможете обеспечить здесь, в Менске, еще одно исследование? Полное?
      – Надо подумать…
      – И долго будете думать? – немного невежливо спросил Данил.
      – Ну, я… – Багловский не мог не заметить явной грубости. – Если связаться с Институтом биологии, там есть одна зацепка…
      – Вот и свяжитесь, – сказал Данил.
      – Нужно как-то объяснить Вере, она и так на пределе…
      – Вот и объясните, – сказал Данил.
      – Послушайте, Данил Петрович… Я что, все же в чем-то виноват в ваших глазах?
      Разумеется, ни за что на свете Данил не мог бы ответить чистую правду: в конце концов, бывают случайные обмолвки, и не стоит с маху выдвигать версии…
      – Ни в чем вы не виноваты, – сказал он после короткой паузы. – Просто…
      Это был мой ученик, знаете ли. У меня не так уж много учеников, а Климов был из лучших. И потому настроение у меня препакостное. Вы уж не обижайтесь, лады?
      – Лады, – кивнул Багловский с бледной улыбкой.
      – Вот и прекрасно, внесли ясность. Ну, поехали в прокуратуру?
      – А с этими что делать? – Багловский взглядом показал себе за спину, в сторону «девятки».
      – А что с ними прикажете делать? – пожал плечами Данил. – Что бы мы ни делали, очевидного факта не скроешь: мы сюда прилетели расследовать смерть Климова… разумеется, ни в коей степени не нарушая здешних законов. Это очевидно для любого потенциального противника, а потому не будем дергаться…
      – Можно вызвать машину и поставить контрнаблюдение…
      – Рано, – сказал Данил. – Посмотрим, будут ли они за нами и дальше таскаться.
      Он, конечно, не стал сообщать Резиденту, что контрнаблюдение уже выставлено, еще в аэропорту, на всякий случай, и у хвостов теперь есть свой собственный хвост. Полезно все же быть предусмотрительным…
      …Прав оказался шофер. Водилы всегда все знают.
      Демонстранты перегородили широченный проспект Независимости, как куча веток перегораживает таежный ручеек. Горластое сборище намеревалось оттянуться по полной программе: гордо реяли флаги Народного фронта (те самые, кстати, под которыми во времена оккупации маршировали полицаи), содержание огромных разнокалиберных плакатов сводилось к коротенькой, не блещущей глубиной либо оригинальностью мысли: «Геть Лукашевича!», в разных концах орало десятка полтора мегафонов, старательно озвучивавших тот же нехитрый лозунг. Перекошенные в крикс морды, слюна летит на метр вокруг, надрываются интеллигенты в траченных молью бородах, климактерические дамочки и щуплые юнцы, ближайший оратор добросовестно пытается вопить на рутенском языке (которого добрых девяносто пять процентов рутенов попросту уже не помнят), но получается у него плохо, то и дело сбивается на презренную «расэйску мову», и какой-то шизик уже наскакивает на милиционеров из оцепления, а другой старательно пытается поджечь цветной портрет Лукашевича, но спички у него гаснут на ветру, а бумага толстая и оттого никак не может заняться…
      На их машину подозрительно косились, но пока что никто не бросался видимо, не могли определить, к какой разновидности отнести пассажиров: союзников, врагов или непричастных прохожих. Впрочем, третьей категории для этих болванов с их черно-белым мышлением не существовало…
      – А ведь не прорвемся, – обреченно сказал шофер. – Начну гудеть еще стекла повыбивают…
      – Задним ходом выбирайся, – посоветовал Багловский.
      – Ага, сзади уже толчея…
      «Вот они, голубчики», – отметил Данил, нехорошо прищурившись.
      У постамента высоченного памятника Ленину, уцелевшего после всех здешних политических бурь, кучковались вожди и духовные отцы – и бывший «пан президент» Шуршевич (помесь Фантомаса с боровом), и широко известная в узких кругах литераторша Светлана Ляпсиевич, авторша бестселлера о лесбиянках «Плюшевые девочки» (по слухам, героини бестселлера литературную дамочку однажды напоили и попользовали), и поэт Дроч-Хрустилло, картинно-седовласый старец, недавно объявивший себя отдаленным потомком короля Ягайлы, и с полдюжины народных трибунов обоего пола рангом помельче. Их гуру, Сымон Возняк, давно уже пребывал на вольной американской земле, не без оснований опасаясь показываться в Рутении, где его ждала уголовная ответственность по четырем статьям сразу, – но сподвижнички пока что разгуливали на свободе, старательно мутя умы, без особого, впрочем, успеха.
      – Та-ак… – Паша обернулся к Данилу. – Вон, видишь, левее?
      Данил всмотрелся:
      – Точно, Чемерет. Если здесь этот стервятничек жди событий, очередная пакость готовится…
      – Уж это точно, – поддержал шофер. – Где Петюня, там и пакости, как два пальца…
      Петюня Чемерет, пухлощекий, чем-то неуловимо смахивавший на праздничного жареного поросенка, дополнял это сходство яблокообразным микрофоном, в который вдохновенно вещал, стоя под прицелом громоздкой видеокамеры.
      Личность была, как выражался классик, гнуснопрославленная – главным образом шумной провокацией на литовской границе, учиненной, конечно же, во имя свободы печати и борьбы с тираном Лукашевичем. Равно и последующей недолгой высидкой на казенных нарах, после которой Петюню иные газетки сравнивали то с Шильонским узником, то с самим аббатом Фариа. Люди посвященные тем временем хихикали в кулак: мало кому было известно, что Петюня, оказавшись в камере вместе с семью жутчайшими на вид личностями, живо заинтересовавшимися репортерской задницей, в панике отбил кулаки о дверь камеры, умоляя перевести его в более приличное общество, – и в обмен моментально выложил все, что интересовало следователя (о чем, понятно, благоразумно не сообщил ни «вознякам», ни прочей демократической общественности). Весь смак этой истории как раз в том и заключался, что все семеро были кадровыми офицерами рутенского ГБ, мастерски изобразившими громил-выродков. Эти пикантные подробности, правда, остались широкой публике неизвестными, и Петюня пошел в гору, залетев в довольно высокие телехоромы. Рутению он благоразумно покинул и бывал здесь исключительно наездами, старательно освещая особо шумные безобразия своих подельников по Народному фронту. Что-то здесь опять назревало…
      – Давай выбирайся как-нибудь, – распорядился Данил, склонясь к шоферу. – Чему тебя учили?
      Шофер кивнул и, отчаянно сигналя, стал задним ходом втискиваться в узкое пространство меж серым «уазиком» и тесной кучкой тщедушных бородачей с коряво написанными плакатами.
      Бородачи шарахнулись, один, кривя физиономию, замахнулся хилым кулачком дошло до них, надо полагать, что сидевшие в машине вовсе не торопились укрепить собою оппозиционные ряды. Стекло было опущено до половины, и Данил, тщательно прицелившись, щелчком послал окурок так, что длинный бычок угодил-таки агрессору за расстегнутый ворот, – и бедолага, враз потеряв интерес к высокой политике, выронил плакат, обеими ладонями принялся хлопать себя по животу. Данил осклабился. Остальные рванулись к машине, но «Волга» уже задним ходом выскочила на оперативный простор и, развернувшись под визг покрышек, помчалась прочь мимо кучек опоздавших недругов батьки Лукашевича, торопливо подтягивавшихся к эпицентру.
      …Следователь прокуратуры ничуть не походил на майора Пронина. Не походила, точнее говоря. Данил с самого начала подозревал, что дело не будет вести ни один из здешних Джеймсов Бондов, но и не думал, что придется столкнуться со столь уж ярко выраженным здешним детским садом…
      Очаровательное белобрысое создание с купринским именем Олеся и весьма распространенной рутенской фамилией Данич – судя по возрасту, только что выпорхнувшее с юридического факультета. Гуманитарный ромбик прямо-таки сиял новехонькой эмалью, а мундирчик, полное впечатление, ни разу еще не подвергался глажке. Ну да, и рамка на двери кабинета пуста – попросту еще не успели изготовить табличку с фамилией его новоиспеченной хозяйки. Детский сад. Значит, у них ни малейшей зацепки, ни единой странности в глаза не бросилось…
      Как и полагалось лицу подчиненному, пожилой канцелярской крысе при молодом энергичном боссе, Данил скромно уселся в уголке, водрузил на колени папку и помалкивал. Зато Паша с ходу обрушил на юную Олесю весь пламень своего белозубого и шестифутового обаяния, к коему та не осталась равнодушна, с видимой неохотой водрузила перед собой тощенькую картонную папочку, не сразу погасила безмятежно-кокетливую улыбку:
      – Павел Игоревич, я, собственно, и не понимаю, к чему все эти игры…
      – Вам…
      – Мне звонил советник, – кивнула белобрысая Олеся. – Я, конечно, все понимаю… то есть, не особенно и понимаю, если честно, но если уж так полагается…
      «Игры», – повторил про себя Данил, внутренне поморщившись, как от пронзительной зубной боли. Нужны, конечно, в нашей суровой жизни этакие чистые девочки с ясными глазами нараспашку, не умученные погаными сложностями профессии, но сейчас отчего-то не тянет умиляться сей невинности. Им здесь чертовски повезло, обитателям тихого заповедника, были, конечно, и тут свои криминальные реалии, были и остаются, но по здешним местам, к их счастью, не прокатились ополоумевшим асфальтовым катком российские забавы вроде ваучерной приватизации, финансовых пирамид, танковой пальбы по парламенту. Все, что здесь имелось криминального, скорее напоминало игры детишек в песочнице, бледные подражания взрослым занятиям…
      – Вы знаете, у нас это не в обычае, – прямо-таки пожаловалась юная Олеся. – Чтобы приезжали какие-то частные службы безопасности, вмешивались в работу органов…
      – Помилуйте, Олеся, кто же вмешивается? – одарил ее Паша самой своей обаятельной улыбкой. – Мы люди законопослушные, понимаем джентльменское обхождение, а уж насчет «вмешиваться» и речи быть не может. Всего-навсего зададим вам пару вопросов с разрешения начальства, только и всего. Так уж у нас, взбалмошных россиян, полагается. Мы люди маленькие, нас послали, мы и прилетели, хотя своих забот выше головы. У меня медвежья охота сорвалась, у Данилы Петровича внук в первый класс собирается… Да разве ж нас начальство спрашивает?
      Он подпустил такой грусти, что у Олеси в ясном взоре появилось откровенное сочувствие. Она пожала плечами, повертела в руках папку:
      – Я как раз собиралась писать постановление… Дело мы закрываем. По причине полного отсутствия состава преступления. Судебно-медицинской экспертизой на теле потерпевшего не обнаружено ни следов борьбы, ни каких бы то ни было других повреждений, как прижизненных, так и посмертных, – она говорила гладко, без малейшей запинки, с азартом первой ученицы, довольной случаю лишний раз продемонстрировать талант зубрилки. – Смерть наступила от асфиксии, то есть удушья, вызванного попаданием воды в легкие, – подчеркиваю, прижизненным попаданием. Здесь есть заключение… Вам обязательно нужно прочитать?
      – Если возможно.
      Он пробежал бумагу, протянул Данилу – все верно, заключение составляли мастера своего дела. Ни малейшей небрежности, ни единой зацепки… впрочем, одна имеется. Но то, чего так и не сделали здешние эксперты, никоим образом не может быть поставлено им в строку – никто от них и не требовал этой экспертизы…
      – Содержание алкоголя в крови выражается прямо-таки поразительными цифрами, – продолжала Олеся. – Как вы, мужчины, только ухитряетесь… Он должен был выпить не менее семисот граммов водки… Кстати, это было для потерпевшего чем-то необычным?
      – Нет, – сказал Данил чистую правду. – Сибирская закалка, знаете ли. Много мог усидеть…
      – Вот и подвела закалка, – сказала она с казенным сочувствием. – Потерял ориентировку, совершенно не соображал, куда идет… Между прочим, его машину обнаружили во дворе дома, примерно в восьмистах метрах от озера. Наполовину заехала на газон, так ее поставить в том дворе мог только вдрызг пьяный. Как он еще ухитрился проехать по городу… Жители дома пожаловались участковому, он связался с госавтоипспекцией, к середине дня уже выяснилось, за кем она числится…
      «Детский сад, право», – с грустной злостью подумал Данил. Края непуганых обывателей, где участковому можно патриархально пожаловаться на не правильно поставленную машину – и участковый вдобавок энергично начинает расследовать сие прегрешение…
      – Простите, кто обнаружил тело? – спросил Данил.
      – Гражданка… – она мазнула по Данилу равнодушным взглядом, на миг подняла глаза к потолку, – гражданка Довбась Екатерина Симоновна. Выгуливала собаку поутру. Озерцо мелкое, там, собственно, курице по колено, тело бросалось в глаза… Я уже рассказывала Виктору Сергеевичу, – она мимолетно покосилась на Багловского.
      И невольно хлопнула ресницами, потянула юбку на колени – взгляд Багловского был недвусмысленно прикован к ее ножкам. Данил ухмыльнулся про себя – у каждого свои слабости, мистер Багловский же обожает нимфеток, у него во граде Москве как раз и вышла неприятность из-за одной старшеклассницы. Развитая не по годам Лолита все проделывала по самому душевному согласию, но папа-туз все равно разозлился не на шутку, стал напрягать свои связи, столичные партнеры «Интеркрайта» попросили помочь в деликатном деле, вот Данил и вынужден был пристроить Багловского сюда, благо работник, в принципе, неплохой…
      – Вот, пожалуйста, – Олеся извлекла из папки небольшой казенный бланк, расписалась и протянула Паше. – Разрешение для морга, можете забрать тело в любой момент. Вы его здесь собираетесь хоронить?
      – Еще не знаем.
      – Впрочем, это уже не наше дело… Да, вот что еще, если вам это интересно… Мы опросили соседей гражданина Климова. За последние десять дней к ним домой дважды приходил участковый, по вызову гражданки Климовой, муж, выкушав без меры алкогольных напитков, устраивал скандалы и оба раза доходил до рукоприкладства. Его счастье, что гражданка Климова так и не написала должного заявления… – Она вздернула округлый подбородок. – Вот уж чего не пойму… Я бы терпеть не стала…
      Данил смотрел на нес с ноткой умиления – благополучный домашний ребенок, которого, надо полагать, пальцем не тронули, а если уж, паче чаяния, любовник или муж приложит разок по шее, Олеся, несомненно, взорвется вулканом Везувием. Вообще-то, не в характере Сереги Климова было устраивать домашние пьяные скандальчики с рукоприкладством, не тот типаж…
      – Вот, бумага от участкового, – продемонстрировала Олеся пару листов, исписанных профессионально неразборчивым почерком. – Так что я, как ни печально, вижу в происшедшем лишь закономерное завершение не сегодня начавшегося процесса…
      Судя по тону и выражению смазливого личика, у нее с самого начала не возникало ни малейших сомнений. Классический пример из учебника криминалистики для вузов: «Гражданин К., регулярно употребляя спиртные напитки…». Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. В таком вот аксепте. Впрочем, скудные материалы закрываемого уголовного дела, будем справедливы, не давали посторонним ни малейшей зацепки…
      Перехватив взгляд Паши, Данил опустил ресницы, отвечая на невысказанный вопрос. Пора сматываться. Очаровательная Олеся не представляет ни малейшей ценности в качестве источника дельной информации. Еще пара вопросов – и можно откланяться.
      – Простите, а жители окрестных домов ничего подозрительного ночью не заметили? – спросил он.
      Олеся посмотрела на него тем же взглядом как на пустое место. Пожилой очкастый субъект в дурно сидящем костюме ее нисколечко не интересовал ни как индивидуум, ни как мужик, все внимание было отдано белозубому верзиле-шефу.
      Из-за чего Данил, естественно, не собирался ни резать вены, ни даже впадать в уныние.
      – Мы же провели расследование, – сказала она равнодушно. – Никто ничего подозрительного ночью не слышал. Время, впрочем, было весьма даже позднее: наши эксперты считают, что смерть наступила меж полуночью и часом ночи…
      – Простите, а личные вещи? – спросил Данил. – Насколько я знаю, была договоренность, что их отдадут нам…
      – Пожалуйста, – безразлично кивнула она, встала, извлекла из распахнутого сейфа небольшой пакет и высыпала содержимое на тощую картонную папку. – Все внесено в протокол, можете забирать. Ключи от машины были в замке зажигания, мы их присовокупили потом. В самой машине ничего, собственно, и не нашлось нераскупоренная бутылка вина с отпечатками пальцев потерпевшего, полупустая пачка сигарет… вот она… и плюшевый медведь – ну, знаете, некоторые кладут к заднему стеклу всякие безделушки.. Медведь остался в машине, а вино сейчас в лаборатории. На всякий случай делали анализ содержимого. Обычное сухое вино. Будете забирать?
      – Зачем? – пожал плечами Данил. – Пусть выльют, что ли… А где машина?
      Медведь. Небольшенький такой плюшевый медведь, не таивший внутри ни шифровок, ни бриллиантов, но сам по себе являвшийся…
      – Машина у нас во внутреннем дворе. Будете забирать?
      – Хотелось бы.
      – Хорошо, я сейчас созвонюсь…
      Она потянулась к телефонной трубке, а Данил принялся перебирать скудные пожитки – последнее, что Серега имел при себе в не столь уж праведной, но и не особенно грешной жизни. Ключи от машины со знакомым брелоком-дракончиком, еще связка, без брелока, четыре плоских металлических ключа, пятый такой же плоский, но с черным пластмассовым колечком, шестой скорее подпадает под определение «амбарный» – длиной сантиметров десять, с бородкой по обе стороны… бумажник с покоробившимися документами и деньгами… швейцарский офицерский перочинник… авторучка… носовой платок… зажигалка… золотая печатка с лошадиной головой… сигареты… тайваньская лазерная указка… а это что такое?
      Он взял монету двумя пальцами, показал Паше. Чуть побольше советского пятака, но тоньше, как пишут в протоколах, «белого металла», в двух местах тронута прозеленью. Надписи, похоже, – сплошные сокращения незнакомых слов, такое впечатление, что латынь. На одной стороне – чуть стершееся изображение субъекта с бороденкой а-ля кардинал Ришелье, в гофрированном воротнике и короне, при скипетре и державе, на другой – герб, два одноглавых орла, два всадника… черт, да это же герб Великого княжества Рутенского, вот и дата просматривается… тысяча шестьсот… тысяча шестьсот… а вот дальше не разберешь, цифирки стерлись, не стоит и строить предположения…
      Паша недоуменно дернул плечом. Данил тоже ни черта не понял. Монета, похоже, старинная, но Серега, во-первых, нумизматикой никогда не баловался (как и любым другим коллекционированием), а во-вторых, в противоположность многим, никаких талисманов с собой отроду не таскал, не было у него таких склонностей…
      – Все, я распорядилась, вам отдадут машину, – сказала Олеся уже с некоторым нетерпением, определенно предлагая им выметаться. – Спросите Модзелевича, я с ним только что говорила… Вот бланк, у него распишетесь.
      – Простите, а это откуда? – Данил показал ей монету.
      – Как это откуда? Из вещей потерпевшего… ах, ну да! У него на брюках, вот здесь, – она гибко выпрямилась и показала на своей тополиной талии, – был такой… как бы карманчик. Типа потайного. Там монета и лежала. В протоколе отражено.
      Вот это как раз походило на Серегу Климова, во всех своих шитых на заказ брюках он непременно заказывал портным такой вот потайной карманчик, аналогичный тем, что располагались на офицерских штанах советского образца.
      Удобная вещь, между прочим. Правда, во времена оны любая офицерская жена с некоторым стажем семейной жизни знала, где искать заначку. Но все равно удобный карманчик, снаружи полностью незаметен, те, кто не носил форму, даже и не знают, что таковой существовал…
      Не было у Данила с покойным на сей счет никаких таких договоренностей, и тем не менее… Если в кармашек эту монету положил сам Серега, то сделал это не зря. Что-то это да должно означать…
      Явно чувствуя себя обязанной еще что-нибудь добавить, Олеся сказала:
      – Мы, разумеется, опросили всех сотрудников «Клейнода» и «Рутен-Авто»…
      Многие подтверждают, что гражданин Климов в последнее время злоупотреблял спиртным и, кроме того, как бы деликатнее выразиться…
      – На сторону бегал? – помог ей Данил. Она кивнула:
      – Вот именно. У меня сложилось впечатление, что вашему руководству следовало бы подтянуть трудовую дисциплину… или у вас, в частных фирмах, это в порядке вещей?
      – Нет, я бы не сказал… – мотнул головой Данил. – Сие, по-моему, от формы собственности не зависит… Ну что ж, честь имеем откланяться…
      Он тщательно собрал в свою поместительную папку скудные пожитки покойника, положил монету в нагрудный карман пиджака и первым вышел к коридор. Покосившись на Багловского, распорядился:
      – Немедленно займитесь телом. Нет, не в Институт биологии. Изыщите способ, не откладывая, отправить тело в Москву, в «хозяйство» Тогоева. С Тогоевым я сам созвонюсь.
      – Простите, не понимаю…
      – А кто сказал, Виктор, что вам требуется что-то понимать? – с некоторой даже ленцой осведомился Данил. – Вам дается ясный и конкретный приказ: как можно быстрее отправить тело в Москву, приняв все возможные меры к его консервации, – он выговаривал слова жестко, безучастно. – Найдите рефрижератор, оформите в темпе все нужные документы, выполняйте.
      Багловский демонстративно вытянулся:
      – Есть! Будет исполнено!
      Повернулся через левое плечо и быстро зашагал прочь по длинному, уныло-безликому казенному коридору.
      – Что ты на него взъелся? – тихо спросил Паша.
      – Да ничего подобного, – рассеянно ответил Данил. – Вовсе не на него я взъелся, а на одну его реплику во время разговора в машине…
      – Это какую?
      Данил сказал, какую. И поторопился добавить:
      – Только, я тебя умоляю, без далеко идущих выводов. Каждый может оговориться, а? Ты вот не обратил внимания на сии слова – но ведь не по злому умыслу? Вот и он тоже мог попросту взять да оговориться…
      Паша оглянулся на дверь, украшенную пустой рамочкой.
      – А пожалуй что, возвращайся, – сказал Данил, подумав пару секунд. – Почеши язык, пригласи лапочку Олеську куда-нибудь в приличное заведение, все равно у нас нет пока что ни единого направления, которое стоило бы с ходу отрабатывать. Только лапами не наглей, чистенькая девочка белая и пушистая, ее галантно разрабатывать надо…
      – Обижаете, шеф…
      – Вперед, – сказал Данил, похлопал его по плечу и побрел по тому же казенному коридору, казавшемуся бесконечным, как борьба криминала с доблестными органами правопорядка, – побрел, не выходя из образа, старательно пришаркивая ногами и сутулясь, как и подобало пожилой канцелярской крысе на подхвате. Запоздало подумал, что стоило бы легонько матернуть подчиненного «внук в первый класс готовится», бля…
      Спустившись с крыльца, достал сигареты. Синяя «девятка», видел он краем глаза, по-прежнему нахально торчала в дальнем конце стоянки, оба хвоста так в ней и сидели. Грубо работали, стервецы… а может быть, и не грубо, вполне может оказаться – лишь притворялись растяпами. Наружное наблюдение таит в себе массу нюансов, хитрых ходов и подтекстов, можно прикидываться неумехами, можно нагло топотать по пятам на японский манер – дабы оказать психологическое давление на «клиента», можно… Да господи, масса нюансов. И потому крайне опасно делать заключения с ходу, не вникнув, не изучив.
      Впрочем, одно-единственное заключение сделать стоит: их немало. Только в аэропорту с маху засветились семеро. Вполне возможно, этим их количество не ограничивается. Сие о чем-то да говорит. Частный сыск здесь, в общем, пребывает в эмбриональном состоянии и такую расточительность себе позволить ни за что не может. Так что вариантов всего два: либо держава, либо «неустановленный противник иного плана».
      Так, а где у нас контрнаблюдение? А вот оно, родимое, и работает, следует отметить с законной гордостью, не в пример профессиональнее, достойные выкормыши Черского, знаете ли…
      Он заметил Веру Климову в последний момент еще миг – и она вошла бы в здание прокуратуры. Ага, вышла из-за угла, значит, общественным транспортом добиралась, там, помнится, остановка…
      – Вера! – окликнул он.
      Она обернулась – красивая молодая женщина из категории натуральных длинноволосых блондинок, хранящих верность коротким юбкам, но не всегда хранящих верность законным мужьям. Правда, все, что Данил о ней знал по должности своей, из рамок не особенно и выбивалось: так, мелкие грешки, чужие постельки пару раз в год, что мы, люди современные, должны воспринимать философски, поелику муженек сам отнюдь не был образцом верности…
      – Вы, значит, прилетели… – тихо произнесла она, уставясь на Данила чуть припухшими глазами, – тем не менее аккуратно подведенными, стоит отметить.
      Ее без нужды поддерживал под локоток лощеный молодой человек, чья физиономия смутно ассоциировалась у Данила с «Клейнодом». Видел эту вывеску в котором-то из личных дел.
      – Друг мой, погуляйте пару минут в некотором отдалении, – тихо распорядился Данил.
      Лощеный, вопреки ожиданиям, не проронил ни слова – очень понятливо кивнул и отошел в сторонку, под дерево.
      – Вы за мной? – вырвалось у нес.
      – Ну, как сказать, Вера… – произнес Данил со всей необходимой в данной печальной ситуации мягкостью. – Я, так сказать, в широком смысле…
      Порасспросить, осмотреться, уладить формальности… Дела, как гром с ясного неба…
      – Как гром… – повторила она с гримасой вместо улыбки.
      Данил ее в свое время неплохо изучил, в профессиональном смысле понятно, поскольку жена человека типа Климова – это, помимо прочего, еще и Фактор.
      Тот самый фактор, что наряду со многими другими просто не может не влиять на работу данного профессионала. Хороший шеф обязан просчитывать все факторы, влияющие на работу подчиненных, и знать их назубок…
      Сейчас она не походила па себя. И дело тут не в печальных новостях, ошеломлении, горе…
      Она боялась. И вот так, с ходу, пока что решительно не определить: кого? чего? Но страх был, несомненно. Ее, вульгарно выражаясь, едва ли не колотило от страха – уж такие-то реакции Данил должен был отмечать и опознавать.
      Боялась. Человек его опыта не мог не заключить с ходу: Вера Климова-человек, охваченный страхом. Что автоматически открывает простор для домыслов, версий и комбинаций…
      – Меня вызывали, вот повестка… – принялась она рыться в сумочке. – Говорят, нужно забрать…
      – Не надо, – сказал Данил, накрыв ладонью ее запястье. – Мы все сделаем сами, уже есть договоренность… Багловский сделает…
      При упоминании о Багловском у нее ни одна жилочка на лице не дрогнула не в Багловском тут дело…
      – И все? – спросил он. – Они вас только за этим вызывали?
      – Да, насчет другого уже вроде бы все обговорено… Вчера чуть ли не весь день…
      – Как вообще все случилось? – спросил Данил мягко.
      – Представления не имею…
      Ага! Существуй какой-то прибор, которым можно на манер градусника измерять страх, стрелка непременно скакнула бы на несколько делений… У Данила знакомо и неприятно ворохнулось в груди что-то холодное, уж никак не сердце. Каждый по-своему переживает ощущение нехорошего предчувствия – лично у него именно так и происходило.
      Что-то тут нечисто. Ох как нечисто. Тривиальные штампы, сплошь и рядом влекущие самые нетривиальные ситуации и последствия. Как бы там ни было, здесь с ней работать никак нельзя.
      – Молодой человек! – Данил поманил лощеного и, когда тот с достоинством приблизился, тихо распорядился:
      – Поймайте такси, отвезите даму в «Клейнод».
      Я там скоро буду.
      Тот кивнул и скрылся за углом. Достав монету и держа ее так, чтобы хмыри из «девятки» не видели, что у него в руке, Данил спросил:
      – Вера, это вам знакомо?
      Она всмотрелась –Данил повернул монету сначала одной, потом другой стороной, – пожала плечами:
      – В первый раз вижу…
      Монета, такое впечатление, у нее как раз не вызывала ни тени нового страха и уж, безусловно, не усиливала страхи прежние.
      Данил двумя пальцами опустил монету в карман:
      – Сергей, часом, в последнее время нумизматикой не увлекся?
      – Нумизматикой он как раз не увлекся…
      – Судя по тону, увлекся чем-то другим? Или – кем?
      Молчание. И снова – ни тени страха. Нового, имеется в виду.
      – Ну ладно, – сказал Данил. – Побудьте на фирме, идет? Я туда приеду чуть попозже, мы поговорим…
      – О чем? – опять-таки вырвалось у нее. Пресловутый крик души, как выражались иные классики. Любопытно…
      – О случившемся и о будущем, – мягко сказал Данил. – Вера, я понимаю: что тут ни скажи, все будет не то… Вы уж крепитесь, сделаем все, что в наших силах…
      Он помог ей сесть в подогнанный лощеным синий «москвичок» и еще несколько минут курил возле крыльца, пока не дождался Пашу, лучившегося самодовольством.
      – Ну что, синьор Казанова? – спросил Данил, чтобы сделать помощнику приятное.
      – Порядок. Сегодня вечером отправляемся в дансинг…
      – Сиречь?
      – В клуб «Янина», потанцевать, а далее по обстоятельствам.
      – Что так убого? – спросил Данил. – Звал бы уж в «Короля Яна» или «Жемчужину», что я тебя, ради дела в бабках ограничиваю?
      – Олеська – девочка чопорная. Не та, видишь ли, репутация у названных вами, шеф, заведений. Следователю прокуратуры там показываться невместно.
      – Господи, куда мы попали… – хмыкнул Данил. – Сплошные буквы «пы» – патриархальность, пастораль… Пошли за машиной.
      Они без хлопот отыскали пожилого капитана Модзелевича, усатого и меланхоличного, и всего через пять минут, подмахнув пару бумажек, были допущены к белой «четверке», стоявшей в дальнем углу обширного внутреннего двора.
      – Вот, – констатировал вислоусый капитан. – Передний бамперочек слева помят, так оно так и было. Такой ее и нашли, в протоколе должным образом отражено. Бензина в баке имеется примерно четверть, можете уезжать своим ходом. Конечно, если права имеются…
      – Имеются, – сказал Данил. – Предъявить?
      – А предъявите для порядка, – кивнул капитан-буквоед. – Мало ли, еще с гаишниками неприятности получатся…
      Паша полез было в карман, но Данил опередил, достал свою черную книжечку с пластиковыми прозрачными кармашками и подал капитану. Тот изучил документы с таким видом, словно надеялся, не сходя с места, разоблачить фальшивку, но, не усмотрев ничего криминального, вернул.
      – В порядочке. Вот вам справка, что имеете право управлять данным конкретным транспортным средством, а постового я сейчас предупрежу…
      Козырнул и вразвалочку направился к высоким железным воротам.
      – Как я понимаю, сами поедете, шеф? – тихо спросил Паша.
      – Ну конечно, – сказал Данил. – Как подчиненному и полагается. Заодно проверим реакцию хвостов на то, что мы разделились, аки амебы… Поезжай первым, а я задержусь.
      – Медведь…
      – Сам вижу насчет ведмедя…
      Паша энергично направился к воротам, уже раздвигавшимся с тягучим скрипом, а Данил еще раз оглянулся на плюшевого медведика. Он восседал у заднего стекла – небольшой, рыжий, плюшевый, абсолютно ничем не примечательный.
      Вот только цветные ленточки на шее данного медведика часто менялись, и это всегда что-нибудь да означало. Сейчас плюшевый щеголял в белой ленточке.
      Что ни день в условленное время Серега Климов оставлял машину в строго оговоренном месте, причем цвет ленточки на шее медведя был кодовым сигналом для тех самых законспирированных в отдалении от «Клейнода» людей Данила, которые и волокли на себе основную работу касаемо скользкой нивы безопасности. Белый цвет как раз и означал, что Климову нынче же вечером необходимо встретиться с «призраками» – не передать сообщение, не принять сообщение через систему «почтовых ящиков», а именно встретиться лично. Что, в свою очередь, никогда не касалось пустяков либо рутины.
      Встречи не было – иначе «призраки» незамедлительно сообщили бы о ней Данилу. В поведении Климова прослеживалась четкая система, по справедливости ради стоит уточнить, что и сраженные белой горячкой подчиняют свое поведение строгой системе.
      Данил включил мотор, потихоньку поехал к воротам. Снаружи, на стоянке, уже не было ни «Волги», ни «девятки». Он поехал знакомой дорогой – все-таки неплохо знал этот город, – дождался зеленого сигнала светофора и свернул на широкий проспект Независимости.
      Посмеиваясь внутренне, хорошо представлял, сколько матерков в его адрес отпускают под нос двигавшиеся в том же направлении, – он ехал, словно неделю назад получивший права «чайник»: то полз в крайнем правом ряду, то отваживался высунуться в левый, заранее, с пугливой предупредительностью включая поворот. Временами мотор у него глох на светофоре, а пару раз даже включил аварийку перед особенно дурацким маневром. Одним словом, держался, как взмокший от напряжения новичок, – но, понятное дело, следил, чтобы никого не задеть и не устроить аварию.
      Его финты очень скоро оказались вознаграждены – выяснилось, что сзади тащится бежевая «Тойота», пусть и не повторявшая его неуклюжие маневры, но определенно привязанная к нему некой невидимой веревочкой. Любой мало-мальски опытный водитель, окажись он за рулем этой «Тойоты», двадцать раз мог бы обогнать и скрыться из виду, но «японка» отчего-то приклеилась к Данилу, словно робкий юноша, тащившийся за предметом своих воздыханий. Что ж, учтем данный факт и присовокупим к уже имеющимся… При нашем безрыбье рады любому раку…

Глава 2
КРАСНЫЕ ЛЕНТЫ, БЕЛЫЕ ЛЕНТЫ…

      Фирма «Клейнод» располагалась в тихом дворике, в небольшом двухэтажном особнячке, построенном сразу после войны блудливыми, но мастеровитыми рученьками немецких военнопленных. Данил сам в свое время выбрал этот домик – разумеется, с точки зрения шефа службы безопасности. С одной стороны исправно функционирующий детский сад, с другой – высоченная глухая стена какого-то склада, с третьей и четвертой – обширный пустырь, где пока что не намечалось никакого строительства. Очень трудно было бы, оставаясь незамеченным, вести наблюдение за особнячком либо нацеливать на него какие-нибудь громоздкие приборы из тех, что применяются любителями подслушивать и подсматривать. И посторонняя машина, и посторонний человек сразу привлекут к себе внимание, ближайшие пятиэтажки метрах в пятистах ну, а родителей, направляющихся в детсад, предельно легко отличить от топтунов.
      Вот и теперь, едва он свернул на единственную асфальтированную дорожку, ведущую к особнячку, «Тойота» остановилась – прямо-таки растерянно.
      Ухмыльнувшись про себя, Данил подрулил к крыльцу.
      В небольшом вестибюле Паша в компании с пожилым охранником смотрел телевизор (в здешних патриархальных палестинах не было нужды пугать входящих откормленными быками в камуфляже, свободно обходились пенсионером, обученным, правда, обращению с кое-какими дозволенными здешними законами средствами самообороны). На экране маячили старые знакомые – крикливые «возняки» с флагами и плакатами, деликатно вытесняемые милицией с площади.
      Вопли, визги, слюни, суетятся телеоператоры, пытаются гордо реять когда-то осенявшие полицаев флаги…
      – Ну, как там? – поинтересовался Данил.
      – Тихо сегодня что-то, – сказал Паша. – Ни вывертов, ни обиженных дамочек с мужскими причиндалами в штанах…
      Данил громко хмыкнул, сообразив, о чем речь: пару месяцев назад неутомимый Чемерет продемонстрировал по ОРТ самые что ни на есть документальные кадры, наглядно повествующие, как «президентские опричники» волокут в милицейскую машину хрупкую длинноволосую девушку, безжалостно заломив ей за спину белы рученьки. Шум поднялся до небес, но вскоре выяснилось, что изобиженная девушка была вовсе не девушкой, а длинноволосым японцем, увлеченно кидавшим увесистые каменюги в парней из «Ястреба» (а такого поведения, как известно, ни одна полиция мира демонстрантам не прощает и старается насовать в ответ по сусалам). Увы, Чемерет прекрасно усвоил старую сентенцию насчет огня, не имеющего ничего общего с дымом…
      – Ладно, пошли, – сказал Данил, шагая к лестнице.
      Паша догнал его и негромко сказал:
      – Довнар здесь.
      – Тоже неплохо. Приемничек мой импортный доставай-ка…
      Большой японский транзистор, извлеченный Пашей из дорожной сумки, лишь внешне выглядел мирным агрегатом, предназначенным якобы для безмятежного слушанья музыки или последних известий. На деле же от него остался лишь корпус, а замененные полностью потроха состояли из нескольких хитрых приборов, порой в работе Данила просто-таки незаменимых. Стоила эта начинка не менее иной новенькой иномарки, но затраты оправдывала с лихвой…
      Бородатый капитан Ежи Довнар, скучавший в компании бутылки с минералкой, хотел поприветствовать Данила со всей приязнью, но тот поднял руки:
      – Посиди пока, кэп, профилактику сделаем… И привычно стал нажимать кнопки. Стояла покойная тишина, в здании кроме них и вахтера, да еще Веры, не было ни души – Данил по телефону попросил директора объявить выходной в связи с известными печальными событиями. В основе сего решения, понятно, лежали не эмоции, а простой расчет. Не хотелось, чтобы под ногами в первый же день работы путались посторонние, сиречь персонал «Клейнода». Что ж, прав оказался, неизвестно еще, как будет протекать теплая дружественная беседа с Верочкой, так что лишние глаза и уши ни к чему…
      Минут через десять он убедился, что в комнате нет ни одной из тех крохотных штучек, с помощью коих иные тешат свое отнюдь не праздное любопытство. Чтобы и дальше сохранить статус-кво (мало ли какую гадость могли направить на окна издали), включил надежную глушилку и поставил мнимый транзистор на подоконник. Только теперь, выполнив все необходимые формальности, подошел и крепко тряхнул Довнару руку:
      – Ну, здорово, кэп. Как Варшава?
      – Скука, – кратко проинформировал Довнар. – Я так понимаю, судя по твоим манипуляциям, у нас опять веселуха с половецкими плясками?
      – Телепат ты мой водоплавающий… – фыркнул Данил, достал загадочную монету и вручил старому другу:
      – Напряги-ка пресловутое нумизматическое чутье и определи мне этот гривенник… – Повернулся к Паше:
      – Веру ты куда определил?
      – Сидит в комнате отдыха. Странное у нее состояньице, знаешь ли, – не вполне укладывается в однозначное понятие «убитая горем вдова»…
      – Ага, и ты заметил, сокол? – осклабился Данил. – Вот что, первым делом дай знать «кротам», что я у них в скором времени буду, а потом покопайся в аптечке и выпои Верочке в стакане воды, подсунутом заботливой рукой… так, что-нибудь не особенно сильное, но малость подавляющее и снимающее тормоза… На твое усмотрение.
      – Понял, – кратко ответствовал Паша и достал аптечку, где в самых обычных пузырьках и стеклянных трубочках хранились не самые обычные снадобья, ничуть не соответствовавшие надписям.
      – Нет, с «кротами» свяжись сначала… – решительно сказал Данил.
      Налил себе минералки – горло, оказывается, успело пересохнуть – и нетерпеливо уставился на изучавшего монету Довнара.
      Капитан Ежи Довнар, младше Данила десятью годами, был в некотором роде личностью исторической. Был он прапраправнуком поляка, сосланного в Шантарск за какое-то из многочисленных восстаний (поляков отчего-то некогда принято было ссылать главным образом в Шантарскую губернию, где они из-за хронической нехватки грамотных великороссов частенько выходили в чиновники, а один сто тридцать лет назад даже положил в оной губернии начало пивоварению, основав первый в Восточной Сибири пивной завод). Дедушка и отец Довнара (до тридцати одного года значившиеся во всех документах не Ежи, а Георгием) стали речниками, а Жора, пренебрегая пресной водой, поступил в питерскую (тогда еще, пардон, ленинградскую) Дзержинку и к своему тридцать первому году был уже капитаном второго ранга, имея под командой эсминец с классическим имечком «Стерегущий».
      Блестящую карьеру кавторанга, весельчака, бабника и стойкого консерватора сломал ГКЧП, представления о том не имея. Роковое кое для кого восемнадцатое августа девяносто первого года застало эсминец на рейде знаменитого черноморского города, не самого большого, но и не самого маленького, куда Довнар пришел, эскортируя явившийся с дружественным визитом учебный парусник военного флота одной латиноамериканской страны.
      В тогдашней трехдневной неразберихе военно-морское ведомство как-то забыло о «Стерегущем», приказов ему никто никаких не посылал, а потому кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные сообщения московского радио и позицию министра обороны. В девять часов утра Довнар собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны соблюдать нейтралитет, – а в десять минут десятого к берегу уже пошли журавлиным клином мотоботы с десантом. Через четверть часа вооруженные автоматами морячки Довнара, разбившись на мелкие группы, заняли в городе все, что с военной точки зрения следовало занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты – дело житейское, прямо-таки будничное, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой отстранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления силам реакции не оказывали (поначалу они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).
      Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды для отдыхающих стало – пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.
      Увы, Бонапарта из Довнара не вышло ввиду известного финала всей затеи.
      Был, правда, шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку – стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили, взлетев в генералы из майоров, но потомок шляхтичей не стал каяться и вилять, а потому вылетел с флота, что твоя торпеда. Вернувшись в родной Шантарск, он долго мыкался с клеймом «пособника гэкачепистов», пока не попал к хозяину «Интеркрайта», стоявшему выше таких пошлостей…
      По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, ничуть не казалось удивительным Данилу Черскому, помнившему свои собственные мыканья – и после прихода Горбачева, и после октября девяносто третьего). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи главы «Интеркрайта», любившего в людях безобидные странности, если они не мешали делу), стал ходить на мессы в возвращенный католической общине костел дореволюционной постройки.
      Потом, как это сплошь и рядом случается, романтика столкнулась с реальностью и под безжалостным влиянием последней увяла. Выехав пару раз в Польшу и присмотревшись к исторической родине, Довнар после сибирских просторов нашел ее тесноватой и скучноватой, переселяться туда категорически передумал, и пресловутая внутренняя эмиграция постепенно сошла па нет, ограничившись демонстративным напоминанием о корнях, да и то не часто.
      А в общем и целом мужик был лихой и рисковый, что в свое время блестяще продемонстрировал, когда кипели явные и тайные баталии вокруг клада Чингисхана…
      – Ну? – не выдержал Данил.
      – Тебе ее продать нужно или купить предлагают?
      – Просто определи, что это за денежка.
      – Да что тут определять, – скучным голосом сказал Довнар, вертя монету с нескрываемым пренебрежением. – Великое княжество Рутенское, точнее, уже Жечь Посполитая. Так называемый орт, или четверть талера. Сигизмунд Третий, предположительно тысяча шестьсот двадцать третий, судя по знаку, – видишь, вот тут стрела с двумя звездочками? – чеканена в Вильно подскарбием Яном Гевелло. У каждой мастерской был свой знак. Низкопробное серебро.
      – Редкая?
      – Ни в малейшей степени, – авторитетно заявил Довнар. – Ежели в идеальном состоянии, понимающий человек за нее выложит самое большее пятнадцать баксов. Пентюху, конечно, можно впарить и гораздо дороже, но я о понимающих… Вот эта, твоя, в таком вот убогом состоянии, тянет не более чем на пятерку. Баксов. Сгодится для начинающего, у которого пока что нет лучших экземпляров.
      – Уверен? – спросил Данил. – Бывают ведь дорогущие разновидности, ты сам рассказывал, что австро-венгерская крона которого-то года стоит в десять раз дороже всех прочих…
      – Так то крона, – сказал Довнар. – А у сигизмундовских ортов не было никаких дорогущих разновидностей. Авторитетно тебе говорю, пятерка баксов, утеха для начинающего. И то по шантарским ценам, в Рутении даже дешевле…
      – Понятно, что ничего не понятно… – задумчиво сказал Данил.
      Во всем, что касалось монет, Довнару следовало верить безоговорочно. Если дешевка, значит – дешевка. Тогда? Нарочно оставленный Климовым некий ключ или попросту безделушка, чисто случайно оказавшаяся в кармане по самым что ни на есть бытовым причинам?
      Несмотря на все происшедшее с момента выхода из самолета, нет стопроцентной уверенности, что Климова убрали. В жизни возможны самые невероятные совпадения. И недооценить опасность – чревато, и всполошиться раньше времени – не есть верно…
      Забрав со стола монету, Данил задумчиво поскреб ее ногтем, сунул в нагрудный карман.
      – Похоже, придется мне сдать билет и остаться, а? – спросил Довнар почти безмятежно.
      – Сдать билет тебе придется, факт, – все так же задумчиво протянул Данил, не поднимая головы. – А вот оставаться не следует.
      – Да?
      – Жора, хватит, – поморщился Данил. – Прекрасно знаю, кэп, как вы любите позвенеть шпагой и нанизать на оную полдюжины супостатов… Согласен, порой это у тебя неплохо получается. Но сейчас не тот случай.
      – Серега был нормальным мужиком. Нельзя таких мужиков мочить безнаказанно. А у тебя не так уж много верного народа.
      – Вовсе даже мало, – согласился Данил. – Но тут и начинаются бардзо принципиальные нюансы. Во-первых, я пока что не уверен на все сто, что Климова убрали. Что бы ни писали авторы бестселлеров, в наших играх людей просто так не убирают, должны быть серьезнейшие основания. А я пока что не вижу никакой предыстории. Я не верю, что Серега мог, гуляючи на воле, развинтиться и разболтаться, и ты не веришь, и Паша не верит… Это лирика.
      А мы все же представители точной науки… Далее. Во-вторых, если это все же не случайная пьяная смерть, а грамотное устранение, ты мне тем более бесполезен. И не нужно обиженно фыркать. Ты, Жора, морской офицер со специфическим опытом, а сие для данного случаю бесполезно. Мне не нужны боевики… пока что. Мне нужны профессионалы тайной войны. Ты таковым не являешься. Будут обиды и гордые позы?
      – Нет, сукин ты кот, – после короткого молчания сказал Довнар с грустной покорностью судьбе.
      – Вот за это я тебя и ценю, – ухмыльнулся Данил. – Нет в тебе капризности… Жора, ты мне все же понадобишься, и немедленно. Без дураков.
      Тело мы сегодня же отправим в Москву, к Тогоеву, поскольку это наш единственный шанс. Если какая-то химия все же применялась, Тогоев ее найдет, он специалист от Бога. Не всем доступна хитрая химия, быстро исчезающая из организма покойного. Далее. У нас есть еще одна соломинка. Здешние эксперты ограничились тем, что констатировали «воду в легких». Абстрактную воду. Меж тем спецам вроде Тогоева нетрудно будет отличить хлорированную водопроводную воду от воды из озерца.
      – Думаешь?..
      – Говорю же, это одна из двух соломинок, – сказал Данил. – Если это все же было устранение, гораздо проще, приведя человека в состояние полной отключки, сначала утопить его в ванной, а уж потом отвезти тело к озеру, куда быстренько и спустить, не рискуя, что одержимая бессонницей бабуля успеет встревожиться. Топить бесчувственного в озере, на месте – значит потратить гораздо больше времени, да и риск несравним… В общем, я тебе не пустячки поручаю. Да, и еще одно поручение будет…
      Минут через пять, когда все обговорили до мельчайших деталей, он вышел из комнаты. С подоконника встал Паша, кивнул:
      – Полная икебана. Дама выпила «заряженной» водички, часок подремлет, а потом еще долго будет пребывать в нужном психологическом состоянии… Что дальше?
      – Сиди здесь, – сказал Данил. – Проконтролируй Багловского, пусть попроворнее крутится. Через часок я, наверное, вернусь от «кротов» и поработаю с Верочкой… Что мнешься?
      Паша покрутил головой, оглядев пустой коридор, понизил голос до конспиративного шепота:
      – Данил Петрович, они нас моментально приняли в аэропорту. Значит, прекрасно знали, кого следует принять?
      Данил столь же тихонько фыркнул:
      – Угу. Как выразился Честертон, по другому, правда, поводу, это и есть самая темная сторона дела… Ладно, мне пора.
      Вернувшись в комнату, подхватил транзистор, сунул его в пластиковую сумочку и направился к выходу. Сев за руль осиротевшей белой «четверки»
      (снабженной, между своими говоря, мотором гораздо лучше «жигулевского»), нажал нужную кнопку. Без особого удивления наблюдал, как ярко-зеленая линия в нужном окошечке сломалась острым зигзагом, да так и осталась в этом положении. Что ж, следовало ожидать…
      Где-то в недрах климовской машины был установлен «маячок», беспрестанно посылавший сигнал, – чтобы те, кто его установил, в любую минуту могли узнать, где машина находится. При нужде «маячок» нетрудно найти и выковырять, но пока что такой нужды нет… Гораздо важнее, что одежда самого Данила пока что «чистая», ни единый вражина пока что не присобачил в толчее, якобы нечаянно задев, какую-нибудь микроштучку, выполнявшую те же функции «маячка».
      Он включил мотор и неторопливо поехал от особнячка. Нигде не видно было ни «Тойоты», ни «девятки» – что, оставили в покое? Держи карман шире…
      Держась на приличном расстоянии, следом двинулся красный «Фольксваген» не самой последней модели. «Пожалуй что, не держава», – подумал Данил. Ни одна серьезная государственная спецслужба не пустит в «наружку» ярко-красную машину. Разве что государственная спецслужба решит прикинуться клубом дилетантов… стоп, стоп. При куцем объеме информации не стоит пока что громоздить в кучу всевозможные «если», «быть может» и «разве что».
      Вскользь глянув в зеркальце на «Фолькс» (в злокозненности намерения коего уже не осталось никаких сомнений), он нудным голосом замурлыкал под нос:
      Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить…
      Согласилась энта Люба Эскадрон наш обслужить…
      «Фольксваген» старательно повторял все маневры Данила, хотя тот ехал уже не столь бездарно, как из прокуратуры, но все равно старательно изображал робкого новичка, едва-едва набравшегося смелости расстаться с буквой "У" на стекле, но не обретшего от этого ни мастерства, ни опыта. Минут десять колесил в районе Академии наук, чтобы преследователи окончательно привыкли к его бездарно-черепашьему стилю вождения, расслабились и заскучали. За это время успел прокрутить в уме во всех деталях, как будет отрываться и где.
      Потом пришлось постоять на перекрестке, уже не по своей вине – дорогу загородили два грузовика и автоподъемник, долго маневрировавшие под надзором гаишников, чтобы втиснуться на узкую, заставленную машинами улочку имени поэта Колыса. Грузовики были нагружены наглядной агитацией, огромными, натянутыми на рамы полотнищами, в совокупности, определил Данил с ходу, составлявшие герб Рутенской Советской Социалистической Республики, сиречь нынешний герб Рутении. Словно в союзе нерушимом республик свободных в старые времена, столица активно прихорашивалась по команде сверху. В преддверии грядущего праздника. Батька Лукашевич в свое время, глазом не моргнув, отменил установленный прежней «владой» День независимости и в ранг государственного праздника номер один возвел дату провозглашения Рутении советской и социалистической. Через несколько дней этому эпохальному событию исполнялось круглых восемьдесят годочков, что должно было быть отпраздновано с помпой, фейерверками, военным парадом и публичной речью Батьки на площади Победы.
      Наконец перекресток опустел, уехали гаишники, и притомившаяся лавина машин рванула вперед. Все еще держась в крайнем правом ряду, Данил вырулил на широченный проспект – бывший Ленина, а ныне рутенского первопечатника Филиппиуса Скажины (у Батьки как-то не дошли руки переименовать его еще раз). Быстрым взглядом во все три зеркальца оценил обстановку. Собрался.
      Поехали…
      Перегазовка, рычаг на четвертую, педаль газа притоплена до пола… Ревя мотором, машина наискось рванула на встречную полосу, под визг тормозов выполнила классический «полицейский разворот», кренясь, ушла по дуге в боковую улицу, рванула под светофор за миг до того, как погас зеленый, снова визг покрышек, поворот налево, направо, лихой рывок по коротенькой улочке одностороннего движения навстречу этому самому движению, квадратные глаза водителя белой «Волги», визг шин, вираж, боковая улочка…
      Данил ехал в крайнем левом ряду, уже прекратив все киношные маневры, ведя машину, как и следовало водителю с его опытом. Красный «Фольксваген» безнадежно отстал еще на проспекте, отсеченный встречным потоком. Данил самокритично подумал, что особенных поводов для гордости у него нет: маневр был исполнен не самый замысловатый, в безвозвратно ушедшие годы в гараже особого назначения телохранителей Брежнева учили и не тому…
      Теперь он совершенно точно знал, что хвоста за ним нет. Уже скрупулезно соблюдая все правила, заехал на тихую улочку, припарковал машину, запер и не спеша двинулся в сторону станции метро.
      Спустившись под землю, пропустил один поезд, прогуливаясь точно посередине платформы так, чтобы со стороны до последнего момента было не определить, в каком направлении он собрался ехать. Сел во второй поезд. В полупустом вагоне вяло и явно долгонько кипела ссора примерно с полудюжиной участников: сторонники и противники Батьки поливали друг друга словесами, не особенно заботясь о логике и доказательности. Одни зловеще предрекали Батьке скорую политическую смерть и прозябание почему-то в роли заведующего химчисткой, другие, естественно, заверяли, что Батька и на сей раз размажет оппонентов по грязной стенке.
      Данил, понятно, не встревавший в диспут, склонялся скорее по второму.
      Дело даже не в том, что Батька каждое утро пробегает рысцой семнадцать километров и рубится в хоккей в любое время года, что на лезвиях, что на роликах, а в том, что народ, высокопарно говоря, его поддерживает. Как ни кипели «возняки» разумом возмущенным, как ни пыжились, на их шумные манифестации в двухмиллионной столице ни разу не удавалось собрать больше тысчонки-другой хамья…
      Проехав нужную станцию, он поднялся на поверхность, сходил к киоску за газетами, вернулся в метро, переместился на одну остановку назад. Теперь мог ручаться, что за ним нет и пешего хвоста. Плевать, что его неожиданный всплеск активности в момент оценят по достоинству, быстро просекут, что он собрался на какую-то потаенную встречу, – в конце концов, он и не выдавал себя за мирного энтомолога, прибывшего в этот город на ежегодный съезд коллег по профессии. Безобидных энтомологов в первый миг их сошествия с трапа самолета не обкладывают усиленным наблюдением, пешим и моторизованным.
      «Комитет по встрече» должен знать о них с Пашей достаточно…
      Если Климова все же устранили, то безусловно не держава. Государство в такие игры если и играет, то по вовсе уж суперсерьезным поводам.
      Следовательно, ответ шарады – конкуренты. Их у «Интеркрайта» хватает – и каждый второй, не считая каждого первого, по милому совковому обыкновению частенько решает проблемы совершенно нецивилизованно.
      Это – с одной стороны. С другой же… посвященные люди знают, что расейский бизнес за последние годы все же несколько цивилизовался. Особенно – крупный. Пожалуй что, безвозвратно канули в Лету времена, когда по Шантарску и иным немаленьким городам средь бела дня носились машины, набитые упоенно палившими друг в друга индивидуумами, когда, как это было в истории с кладом Чингисхана, шли в ход БТР и боевые вертолеты. Слишком многое сейчас предпочитают решать за столом переговоров, предваряя возможные перестрелки и прочие силовые акции чинной беседой людей в галстуках. Беспредела хватает, понятно, однако происшедшее как-то не смахивает на классический беспредел…
      Он подошел к длинному бордовому дому сталинской постройки, поднялся на третий этаж, пару секунд простоял, прислушиваясь к тишине за дверью. Нажал кнопку звонка условленным образом – длинный, два коротких…
      С внешней стороны не было никаких следов глазка – но это еще не означало, что его не существовало вовсе. Крохотная видеокамера замаскирована идеально, и сейчас Данил красуется на небольшом экранчике в полный рост…
      Дверь открыла бабуля шестидесяти трех лет, прямо-таки по-американски подтянутая и моложавая, с добрым лицом старой учительницы, всю сознательную жизнь упоенно сеявшей разумное, доброе и вечное (очки в тонкой золотой оправе на это сходство как нельзя лучше работали). Вот только бабуля эта, свет Митрадора Семеновна, к благородному учительскому племени отношения не имела ни малейшего…
      Закрыв за собой дверь, Данил, как привык в Шантарске, шутливо бросил:
      – Здравия желаю, товарищ старший прапорщик.
      А бабуля, как обычно в том же Шантарске, ответила вполне серьезно, сухо-значительным тоном службистки:
      – Здравия желаю, товарищ майор. Бессменная секретарша и в чем-то правая рука Данила, бабуля Митрадора Семеновна, едва закончив в пятьдесят втором десятилетку, решила продолжать трудовую династию по линии папаши – и по его протекции оказалась на боевом посту в одном из женских лагерей необозримого Шантарлага. Впоследствии, после приснопамятной оттепели-слякоти, лагерей в Шантарской губернии изрядно поубавилось, но осталось еще достаточно, чтобы Семеновна вертухайствовала до пенсии, на каковую была отправлена старшим прапорщиком с полным набором юбилейных и выслужных медалей и неведомо за какие заслуги пожалованной Красной Звездой. Если уж говорить о личных потаенных эмоциях, то в этом плане Данил ее ненавидел и с превеликой охотой задавил бы старую лесбиянку собственными руками. Но эмоциям он как раз и не имел права поддаваться. Что касаемо работы, прошедшая суровую школу бабуля была незаменимейшим кадром со вколоченной намертво привычкой исполнять приказы от сих и до сих, держать язык за зубами и не удивляться абсолютно никаким поручениям. Данил никак не мог забыть, как однажды шутки ради сообщил, что намерен оборудовать в подвале главного офиса «Интеркрайта» личную тюремную камеру для «активного следствия», – и едва успел остановить бабулю, когда она как ни в чем не бывало собралась уж просматривать личные дела персонала, чтобы подобрать подходящих, надежных кандидатов в пытошники… При всем при этом она вовсе не была ни монстром, ни садисткой.
      Попросту свято верила, что живет, думает и действует единственно правильным образом, что по-другому просто нельзя в наше время и с нынешним народом, чем ужасно напоминала Данилу и Ленина, и Егорку Гайдара, и подобных им спасителей страждущего человечества…
      Расцвела наша бабуля, полное впечатление, даже где-то и похорошела. Виной тому, конечно, не послушная шлюха Наденька, прихваченная сюда Митрадорой из Шантарска, а, надо полагать, благостная для людей определенных убеждений атмосфера города Менска. И флаги развеваются прежние, и прочей совдеповской символики хватает, и Великий Октябрь здесь все еще празднуют, пусть без особой помпы…
      Из кухни выглянула Наденька, существо смазливое и довольно тупое впрочем, не настолько, чтобы не врубаться в понятие «двойная игра». С самого начала она за хорошую денежку прилежно постукивала Данилу на пожилую сожительницу – ибо, как сказал бы товарищ Сталин, нет Бога, кроме Контроля, и перепроверка-пророк его… Данил дружелюбно осклабился шлюшке – вообще, легенда идеальная, живут себе пенсионерка с племянницей, с соседками на лавочке судачат…
      Прошел в аскетически обставленную комнату – где, конечно же, красовался памятный Данилу по кабинету Митрадоры в «Интекрайте» портрет Сталина, уверенно свернул в смежную, нажал выключатель на стене, который был вовсе не выключателем.
      В стене, оклеенной узорчатыми обоями приятного для глаз цвета, распахнулась дверь. Данил прошел в другую квартиру, чьи окна и подъезд выходили на противоположную сторону дома, в тихий дворик.
      Пробить дверь меж квартирами, не привлекая ничьего внимания, было нетрудно – гораздо труднее в свое время оказалось найти подходящий дом и провести ювелирно отточенную операцию, после которой хозяин этой, второй квартиры так и остался в убеждении, что это он сам решил ее продать милому, интеллигентному человеку, вернувшемуся на историческую родину…
      Милый, интеллигентный человек Володя Валахов, как и полагалось человеку с таким обликом и легендой, восседал за компьютером. Не вставая, лишь повернув голову, доложил:
      – Я как раз ввожу последние поступления…
      – Валяй, валяй, рисуй… Моцарт, – ухмыльнулся Данил, сел в мягкое кресло и покойно расслабился, убрав и сутулость, и выражение лица, свойственное провинциальному юридическому крючку. Здесь он мог побыть самим собой, а столь приятные минутки, такое впечатление, станут в этом городе редкостью…
      – Ну, здорово, Капитан, – сказал он второму, лысоватому, с обликом замотанной жизнью канцелярской крысы. – Испытываешь трепет при виде нежданного явления начальства?
      – А как же, – в тон ему ответил Лемке. – Вам как, фельдмаршал, – шашки в положении «подвысь» или сразу сауну с блядями?
      – Первое – неосуществимо за отсутствием реквизита, второе для нас, стариков, как бы уже и не нужно…
      Несмотря на фамилию, Лемке (он же Капитан, он же Крокодил, он же Наша Рэмба) был чистокровным русаком, подобно лермонтовскому доктору Вернеру. И, что важнее, единственным кадром интеркрайтовской службы безопасности, который побывал с Данилом в деле в той, прошлой жизни, когда Данил, уйдя из «девятки», но еще не уйдя из конторы, оказался южнее речки Пяндж.
      Дело это затянулось на два месяца. Была такая, оставшаяся совершенно не известной посторонним история, когда некий полковник из ограниченного контингента, не удовлетворясь мелкими бытовыми сделками по продаже местным горючки и бушлатов, захотел разбогатеть резко. И знал, сколько обещали обосновавшиеся в Пакистане белозубые англосаксонские ребята за новейший вертолет огневой поддержки, буде его доставят целехоньким. Из-за златолюбия полковника серьезные конторы по обе стороны границы надолго увязли в сложной и кровавой игре, втянувшей в свою орбиту массу разнообразного народа, в одних высоких кабинетах стучали кулаками по столу и требовали не жалеть ни зелененьких, ни людей, в других, столь же яростно обрабатывая столы верхними конечностями, вперемежку с матом обещали Золотые Звезды тем, кто сумеет вернуть вертушку или хотя бы уничтожить ее дотла, не выпустив в Пакистан.
      Вертолет, так и не упорхнувший за кордон, сгорел дочиста в одном живописном ущелье, но Данил с Капитаном вместо обещанных Золотых Звездочек получили эмалевые красные – размером побольше, но рангом пониже. И вышло так не оттого, что высокое руководство не держало слово, а из-за живого характера Капитана – Лемке не стал тащить назад взятого с поличным корыстолюбивого полкана, поступив с ним довольно скверно, так что подыхал полкан долго и беспокойно. А он, сволочь этакая, был племянником бардзо Большого Дяди, кто-то из группы оказался стукачом, Данил с Лемке и красных эмалевых звезд не получили бы, но командующий, мужик правильный, встал в амбицию, отмазал, сделал все, что мог…
      Правда, немного погодя, едва подвернулся случай, Лемке вылетел в отставку – Большой Дядя был злопамятен, Данила он, будучи армейцем, достать не смог, а на Капитане отыгрался. И когда Большой Дядя проворовался настолько, что вынужден был застрелиться из двух пистолетов сразу, четырьмя пулями, Лемке в армию уже не вернулся, прибившись к «Интеркрайту».
      Это и была настоящая Данилова резидентура, угнездившаяся на безопасном отдалении от «Клейнода», понятия о ней не имевшего, – девять человек, аналитики Валахова и боевики Лемке, группа, составленная так, чтобы при нужде действовать кто мозгами, кто дубьем…
      – Прошу, шеф, – сказал Валахов, освободив Данилу кресло перед компьютером и поставив для себя рядом второе. – Если отобразить графически, получается такая вот картина…
      Он коснулся клавиш. На экране возникла широкая, направленная острием вниз красная стрела, точнее, ее незамкнутый контур, очерченный жирной линией, внутри у нее имелась стрелочка поуже, зеленая, были еще стрелочки, ведущие от основания стрелы к кругам и квадратикам.
      Данил так и не выучился обращаться с компьютером – не было времени в последние годы – и потому к тем, кто умел, относился с капелькой суеверного уважения. Другое дело, что подобные схемы были ему прекрасно знакомы:
      «звездная» разработка, анализ системный и анализ по слоям, фрактальный поиск…
      – Вот это, – пояснил Володя, подведя стрелочку курсора к алому контуру широкой стрелы, – в символической форме отображает наезд через СМИ на президента Лукашевича. В отличие от кампании прошлых лет, нынешняя отличается одной любопытнейшей особенностью – уже третий месяц президента целеустремленно и безостановочно обвиняют в тайном заключении некоего ядерного соглашения с Россией. Формулируется все достаточно туманно, чтобы не было поводов вытащить «возняков» в суд. По сравнению с прошлыми наездами, у них появились толковые юристы, заранее просчитывающие возможные последствия…
      – Это-то мне известно, – сказал Данил. – Читал краем глаза. Я пока что не ухватил характера этого пресловутого соглашения: российские ядерные боеголовки на рутенской земле или коварно завезенные радиоактивные отходы?
      – А это не только вам непонятно, – ухмыльнулся Володя. – Это всем пока что непонятно. Они ж, сволочи, избегают конкретики – вроде бы и боеголовки, но не исключено, что и отходы… Версии и гипотезы очень грамотно сменяют друг друга так, чтобы читатель и слушатель оставались в тягостном недоумении, но меж тем не сомневались: что-то такое тут есть… Многие тут после Чернобыля очень болезненно относятся к любым упоминаниям о радиации, чему-то ядерному – здесь же тоже в свое время накрыло осадками несколько районов, сами знаете…
      – Знаю. Пропаганда имеет успех?
      – Некоторый. Определенный. Я повторяю, они очень грамотно уходят от конкретных географических точек и конкретизации «ядерной напасти». Кое-кто верит, кое-кто нервничает, Батька несколько раз выступал с опровержениями, но атаки продолжаются… И, внимание! – он указал на зеленую стрелочку. – С некоторых пор, точнее говоря, восемнадцать дней подряд, создатели «ядерной версии» начинают потихоньку приплетать к «направлению главного удара» фирму «Клейнод», а равно и ее дочернее предприятие «РутА»… В описательности это выглядит так: сначала их упомянули в числе «подозрительных оршанских контор», не исключено, служащих прикрытием для какой-то злокозненной деятельности против республики. Потом частота упоминаний росла и росла – с той же туманной виртуозностью, без всякой конкретики. Еще позже нашлась рожа, печатно возгласившая: стоило бы проверить, что возят за рубеж и из-за рубежа грузовики «Руты», с дозиметром вокруг них побродить, в кузовах пошарить… Четыре дня назад с десяток народофронтовцев явились…
      – Климов мне сообщал, – кивнул Данил. – Явились в «Руту» с парой дозиметров и потребовали общественной проверки. Дали им поиграться вдосыт с приборами… Ушли разочарованные.
      – Вот именно. Но печатные нападки тем не менее продолжаются. Мало того-"Клейнод" и «РутА» упоминаются в проплаченных «возняками» точнее, за «возняков» – западноевропейских публикациях. Вот здесь у меня ксероксы статей с отмеченными упоминаниями, это – западноевропейские газетки, переводы подколоты… Начинайте с этих…
      Данил бегло, но внимательно перелистал ворох бумаг. Влад был прав несомненный наезд, оформленный с тем туманным иезуитством, что никак не позволяет притянуть к суду хоть бы одно блудливое перо. Отточенно-уклончивые формулировки, ни единого конкретного утверждения, но это как раз тот случай, когда количество незаметно переходит в качество, вбивая читателю в подсознание некие гипотезы уже в качестве истины…
      «Ничего не понимаю», – подумал он чуточку растерянно. Чего-чего, а «ядерного следа» за «Интеркрайтом» никогда не тянулось. Ничего даже отдаленно похожего. И тем не менее сработана клевета чертовски профессионально, нехилыми умельцами, которые потратили немало времени и денег, случайно такие вещи на свет не появляются. Но зачем? Помимо всего прочего, «Клейнод», как и его папа «Интеркрайт», точнее, их хозяева и сотрудники, никогда и нигде не светились в качестве «симпатиков» президента Лукашевича. И не перебегали дорогу его противникам. Чуть ли не демонстративно стояли в стороне и от здешних политических баталий, и от того бизнеса, что как-то с этими баталиями связан. Отчего же вдруг угодили на прицел к «вознякам»? Шар-рада…
      Он еще раз перечитал вырезки, уже внимательнее. Ну да, все правильно страшилка раскручивается умело и целеустремленно, как в фильме ужасов: сначала загадочные звуки и шорохи, потом мелькание непонятных теней, потом в кадр попадает когтистая, явно нечеловеческая лапа, и наконец монстр, явив себя во всем безобразии, атакует полуголую грудастую блондинку… Но мы-то, мать вашу, вам не блондинка!
      Мало того, мы, в отличие от дурехи-блондинки, даже не шастали по заброшенным «нехорошим домам» и вурдалачьим лесам, мы тихо занимались своим делом, никого не трогали, никому не перебегали дорогу… Тогда почему?
      – Спасибо, – сказал Данил. – Неплохо поработал. Что «Клейнод»?
      – Начинают немножко нервничать, что вполне естественно. Тышецкий пишет подробную докладную, просит либо принять должные меры, либо разрешить им самим организовать толковую и убедительную контрпропагандистскую кампанию.
      Оксана Башикташ по его просьбе делает наметки…
      – Интересно, с чего они взяли, что толковые и убедительные объяснения убедят этих? – Данил похлопал ладонью по стопке ксерокопий.
      – И все равно, следует отреагировать…
      – Безусловно следует, – кивнул Данил. – Подождите, я кое-что обдумаю, прокачаю, тогда и решим… Я вижу, нападки носят, можно так выразиться, абстрактный характер? Конкретные фамилии ни разу не упоминались? Или я проглядел?
      – Ни разу. Я же говорю, юристы у них пошли толковые… Как и вообще консультанты.
      – Согласен, – проворчал Данил. – Правда, возникает очень интересный вопрос: отчего это толковые – и, мы-то с вами знаем, хорошо оплачиваемые – вдруг ни с того ни с сего прицепились к серой, незаметной, невеликой фирмочке, обвиняя ее в том, к чему она решительно непричастна? Вот этот вопрос как раз из категории гамлетовских… Ладно, продолжайте работать. – Он встал. – А вы меня проводите до остановки, Лемке…

Глава 3
МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ, МАЛЬЧИК МОЛОДОЙ…

      Они медленно пересекли дворик, свернули в тихую короткую улочку, где посреди крохотного скверика стоял на невысоком постаменте бронзовый бюст некогда обитавшей на этой улочке знаменитости – писателя Явгена Дрозда, так и не вышедшего в классики, а потому удостоившегося не монумента в полный рост, но компромиссного бюста.
      Присели на лавочку, справа от уставившегося в пространство бронзового Явгена, острой бородкой и печально-философским взглядом крайне напоминавшего английского короля Георга V, в свою очередь смахивавшего на Николая II.
      – Все спокойно? – спросил Данил.
      – Абсолютно. Никому мы в око пока что не попали.
      – Хоть в чем-то обстоит нормально… – вздохнул Данил. – Что думаешь о Климове?
      – Ничего. Не располагаю данными, чтобы выносить какие-то заключения.
      – Хороший профессиональный ответ… Ну, а о его поведении что думаешь?
      Мог он вдруг реально удариться в гусарский разгул, разболтаться?
      – Вряд ли. Скорее уж все это могло служить удобным прикрытием для чего-то. Мне неизвестного. Тебе виднее, для чего. Характер наших контактов с ним ты сам устанавливал.
      – Ну, а что собой представляет Оксана Башикташ, если отвлечься от сухих строчек оперативной информации?
      – Умненькая, работящая – как бизнесвумен. Осторожная блядь, никогда не нарушающая внешних приличий. Одним словом, современная деловая женщина.
      Потерять голову из-за нее, конечно, можно, но сильно сомневаюсь, чтобы такое могло случиться с Климовым. Не тот кадр.
      – У медведика на шее ленточка-вызов…
      – Я знаю. В тот день, в час дня, Волчок, как ему и было предписано, снял сигнал. Но вечером Климов на место встречи не явился.
      – Время?
      – Девять тридцать вечера.
      – Если верить экспертизе, в это время он еще был жив… – сказал Данил. – Твои мальчики потом вокруг озера шарили?
      – Ну конечно. Волчок обошел четыре дома со своей пустышкой – внутри удостоверения чистые странички, без единой буквы, зато снаружи золотым тиснением – «КГБ Рутенской республики», идеальный вариант, чтобы не загреметь при оплошности за подделку документов. Народ здесь патриархальный, достаточно махнуть перед носом такой обложкой с золотым тиснением… Ничего.
      Ни одна душа не заметила подозрительной возни возле озера, подозрительной компании… Время-то было позднее.
      – Климов в последние дни обращался с какими-нибудь просьбами?
      – С одной-единственной, за сутки до… происшедшего. Просил побыстрее и тщательно проверить Граков и еще несколько деревушек вокруг Дома писателя.
      На предмет возможного обнаружения приезжих. Причем приезжие эти должны были, во-первых, проживать компанией, группой из нескольких человек, во-вторых, происходить из строго определенной страны: ныне незалежного южного рутенского соседа. Никаких конкретных наводок – ни словесного портрета, ни фамилий, ни прочих данных.
      – И ты?
      – А что – я? Я, как мне и полагается, стал выполнять просьбу. Отправил ребят. Только дело это непростое, в деревне работать сложнее, сам представляешь. Особенно в таких небольшеньких, как Граков и иже с ним. С другой стороны, правда, в чем-то и легче – приезжие на виду… Словом, они еще работают. В том круге, что очертил Климов, одиннадцать деревушек, с маху не прочешешь…
      Одно Данил знал совершенно точно: такого задания он Климову не давал.
      Значит, самодеятельность – на которую, между прочим, Климов имел полное право. Вот только зачем ему вдруг понадобилось знать, в какой деревушке обосновалась – если только обосновалась – группа «незалежников»? Вообще-то, «возняки» давненько уж работают в контакте со всякой сволочью из-за южной границы вроде «Куренных стрельцов» или «Гетманской славы»… Так что, это след? Не факт пока что…
      – Ребятам продолжать?
      – Непременно, – кивнул Данил. – А имеешь ты хотя бы приблизительное представление, где может находиться Ярышев?
      – Ни малейшего. Мы же что с ним, что с Климовым имеем право контачить в строго определенных случаях, только тогда, когда они сами решат выйти на связь. Правилами, конечно, при нужде предусмотрено и обратное, но исключительно по твоей инициативе, а ты такого приказа ни разу не давал…
      – Теперь придется дать, – сказал Данил. – Вызовите Ярышева на встречу по всем каналам, какие у вас только есть… Капитан, а чутье тебе что вещует?
      – Неспроста все это…
      – Вот и у меня такие же ощущения, – вздохнул Данил. – Только их к делу не подошьешь… Знаешь, чем мы сейчас займемся? Подобно приснопамятному советскому парткому, будем рассматривать облико морале клейнодовцев, пройдемся по ним частой сетью, и начнем, пожалуй что, с Багловского.
      – С Багловским проще всего. В смысле быстрого ответа. Виктуар опять принялся за старое. Оцени, – он продемонстрировал Данилу цветную фотографию. – Хороша лялька? Они тут до сих пор носят эти умилительные фартучки советского образца. Вот только есть один нюансик…
      Данил выслушал все про нюансик, но ничего не сказал, вообще никак не выразил своего отношения. Как он ни доверял Капитану, каждый в данный конкретный момент знает ровно столько, сколько ему положено. Умные все-таки люди были создатели «перекрестного опыления»…
      Потом он со столь же равнодушным лицом выслушал доклад о поведении еще одного индивидуума, на сей раз женского пола, забрал у Капитана фотографию ляльки в передничке – нет никакого криминала в том, что человек держит в кармане снимок юной старшеклассницы, это вам не порнуха какая-нибудь, девочка вполне одета, – спрятал снимок в объемистый бумажник и встал, уже легонько сутулясь согласно роли:
      – Ну, мне пора. Если объявится Ярышев, немедленно дай знать. А в остальном… – Он помедлил пару секунд и решился:
      – А в остальном – объявляю режим боевой тревоги. Лучше пересолить, чем недосолить, все равно никто не узнает, и в случае чего смеяться над нами будем лишь мы сами… И, бога ради, осторожнее, Лемке. Извини, но я уж на правах старого другана… Что-то ты оживлен самую чуточку больше, чем следует, что-то ты при звуке боевой трубы стал излишне бойко прядать ушами и рыть копытом землю. Я ж тебя сто лет знаю, вот и вижу, что оживление не вполне оправданное…
      – Ты понимаешь, мне две недели назад стукнул полтинник…
      – Понимаю, – сказал Данил. – Самому через пару месяцев стукнет «последний-раз-сорок», а там и полтина грядет согласно законам природы и арифметики. Потому я и говорю: оживлен ты, на мой взгляд, не вполне нормально. Это опасный путь, Лемке, когда мужики-"полтинники" начинают со страшной силой заваливать девочек, без нужды скрипеть мышцой и выкидывать прочие номера, дабы доказать себе, что они еще ого-го…
      – Тьфу ты, черт. Что, заметно?
      – Заметно, Палыч, – сказал Данил. – «Синдром полтинника», уж извини, я тебе диагностирую. Для постороннего глаза заметно, знаешь ли. Ты стал чуточку другой…
      – А может, ты не только мне пеняешь, но и себе заранее делаешь предостережение в преддверии того же диагноза?
      – А может, ты знаешь, – тихо сказал Данил. – Полтинник – это все же рубеж, Палыч. Как между полковником и генералом, может, у меня синдром как раз в брюзжании и выражается, пойми тут… В общем, не скрипи мышцой зря.
      – Не буду, – серьезно пообещал Лемке.
      – Вот и ладушки… Ну, всего тебе веселого! Пройдя несколько шагов по тихой улочке, он ощутил легкий, мимолетный укол страха – страха старости.
      Все правильно, есть рубеж. И есть синдром. Кто-то начинает, как Багловский, задирать подолы школьницам, кто-то, подобно Лемке, начинает двигаться с нарочитой энергичностью, а кому-то, как, например, некоему Черскому, начинает лезть в голову всякая тоскливо-лирическая чепуха: можно вспомнить хотя бы, что ты, вопреки известной пословице, и дерева не посадил, и дома не построил (зато спалил не менее полудюжины), произвел, правда, на свет аж двух сынов, но все чаще начал призадумываться: что же от тебя останется на этой грешной земле? Пригоршня юбилейных медалей, среди коих замешалась Красная Звезда? Память о крутом волкодаве? Хоть парочка слезинок, которую Ларка в свое время, будем надеяться, проронит? Желтеющие фотографии, на которых ты торчишь за плечом Леонида Ильича Брежнева? Груда горелого железа в живописном ущелье – все, что осталось от новейшего некогда вертолета?
      Положительно, старость – это как раз и есть то состояние души, когда ты начинаешь мучительно размышлять, каким будет итог… И что-то навсегда останется недосказанным, прав классик.
      Он тряхнул головой, отгоняя мимолетную тоску, прибавил шагу – не забывая проверяться.
      Но никто за ним не топал, и он, выйдя на оживленную улицу, дождался нужного автобуса, с пересадкой добрался до места, где оставил машину. Никто на нее за время отсутствия Данила не покусился.
      Зато…
      Едва вырулив со двора, он обнаружил позади неведомо откуда выруливший красный «Фольксваген». Что называется, ежели вульгарно – здравствуй, жопа, Новый год… Давно не виделись, знаете ли.
      Объяснить эту встречу можно было одной-единственной причиной: владельцы «Фольксвагена» как раз и были теми, что подсунул в машину Климова «маячок».
      Других объяснений попросту нет – нужно быть ясновидящим, чтобы обнаружить в двухмиллионном городе ничуть не примечательную «жигулишку».
      Впрочем… Есть и второй вариант. Хвост принадлежит серьезной конторе, которая, потеряв Данила, немедленно бросила немаленькие силы, дабы обнаружить машину с конкретным номером…
      Нет, отпадает. Чересчур многих пришлось бы задействовать, объявить общегородскую тревогу для определенных служб. А смысл? Нет, нерационально.
      Так что остается единственный вариант, первый…
      Поскольку хвосты уже знали, на что он способен, Данил по кратком размышлении отбросил игру в новичка-путника. Ехал, как нормальный, знающий к тому же этот город с точки зрения шофера. Те, в «Фольксвагене», явно слегка нервничали – старались держаться к нему поближе, чтобы не пойматься второй раз на тот же финт.
      Можно было и поиграть с ними, вот только стоило ли метать бисер ради чисто морального удовлетворения? И Данил, соблюдая правила, аккуратно ехал себе к особнячку. На проспекте Независимости, возле высоченного Ильича, уже не было ни единого демонстранта, словно они сюда и не приходили вовсе. Даже неизбежный мусор в виде обрывков плакатов и листовок успели убрать. Покой и благолепие.
      Ядерные отходы… или ядерные боеголовки… Что за чушь? От военных традиционно можно ожидать всего, да и от политиков тоже, но причем тут «Интеркрайт», «Клейнод», грядущая финансовая трансакция? Трансакция… Есть, конечно, люди, которым она просто не нравится, а есть такие, что хотели бы подставить ножку, сами влезть в дело… Зацепка? Да нет, никакая не зацепка, пока четко не выявлена связь меж недоброжелателями и наездами здешней прессы…
      Довнар сидел на прежнем месте, только вместо бутылки с минеральной на столе красовалась полудюжина пива и блюдечко с крошечными сушками.
      – Докатился, – проворчал Данил, плюхаясь в кресло напротив и откупоривая себе бутылочку. – К пиву – сушки? Эстет! А вобла где?
      – Одичал в Европах, – виновато сказал Довнар. – Скоро приду в норму… Пан Черский, ваше приказание выполнено. Багловский, подсуетившись, отыскал рефрижератор, а я съездил в «Сигму» к Зваричу… Сюда же сплошь и рядом гонят грузы из России в сопровождении нанятой вневедомственной охраны, вот я и подрядил аж две легковушки, которым все равно возвращаться в Москву вхолостую. Нормально договорились. Семеро орлов, три автомата, «Макар» у каждого. В случае чего церемониться не станут, как и принято в наше суровое время, лупанут из тарахтелок…
      «Если это держава, никакие тарахтелки не помогут, – подумал Данил. Впрочем, вот вам и случай кое-что проверить. Эти должны быстро понять: тело отправляют в Москву не с бухты-барахты».
      – А сам почему с ними не поехал?
      – А прямого приказа не было, – сказал Довнар, почесав под бородой. – Косвенные намеки я понимать не обязан.
      – Черт с тобой, – сказал Данил. – Только сиди тихо и поперек батьки суйся в пекло, лишь получив прямой приказ… Усек?
      – Усек.
      – Ладно. – Данил встал, прихватил едва начатую бутылешку пива. – Я пойду поработаю…
      Прихватил свободной рукой транзистор. Вышел, не спеша поднялся на второй этаж, прошел в конец тихого коридора.
      Две комнаты отдыха – обширные, с высокими потолками, как все покои в этом здании эпохи архитектурных излишеств, – были обставлены отнюдь не бедно, чтобы при нужде служить и гостиничными номерами для разных «випов», и местом уединенного развлечения для таковых. Данил прекрасно знал от Климова, что кое-кто из приближенных к главе «Клейнода» лиц использовал «отдыхалки» для собственных амурных дел, но и не думал препятствовать, намекнув лишь в свое время, чтобы тщательно убирали за собой и казенное добро не портили.
      Наверняка ни единая живая душа не сунулась бы в эти «нумера», знай заранее, что их по приказу Данила с самого начала напичкали должной аппаратурой. Но кто бы им проболтался? Не Данил, конечно, и не его спецы…
      В комнате царил полумрак – плотные шторы тщательно задернуты. Только Верочкина блузка белела – она лежала на широком диване, прикрыв ноги клетчатым пледом. Завидев Данила, легонько ворохнулась, приподнялась на локте.
      Данил прошел к дивану, включил лампу на столике. Молодая женщина поморгала от неожиданно залившего ее неяркого света, бледно, растерянно улыбнулась. Подсунутое Пашей снадобье брало свое: она сейчас пребывала в чуточку сдвинутом состоянии, и воля малость подавлена, и легонькая прострация имеет место быть…
      Данил придвинул мягкий стул, уселся так, чтобы его лицо не попало в конус неяркого света. Вера все еще улыбалась – вяло, отрешенно:
      – Эти ваши штучки…
      – Такова се ля ви, – сказал Данил. – Вера-Верочка-Вероника, Вера-Надежда-Любовь, а «веритас», как известно прилежным ученикам, на классической латыни означает «истина»…
      – Вы со мной играете?
      – Нет, – сказал Данил, тихонько выпил полбутылки и отставил ее подальше. – Или – почти нет. Игра – это всегда притворство, а я нисколечко не притворяюсь, Вера. Я вам сочувствую, я вам и в самом деле сочувствую, я ценил и уважал вашего мужа…
      Вялый всплеск агрессии:
      – Как охотник – натасканную легавую?
      – Вера, вот так со мной не надо, – сказал Данил. – Серега не был юной гимназисткой, а я не был богатым ловеласом… Он делал определенную работу, которую выбрал себе сам. Добровольно. И не хотел другой. Его полностью устраивала эта… Он, кроме того, был взрослым, психически здоровым человеком и потому прекрасно отдавал себе отчет, что его работа опасна, иногда. Вот я вам вкратце обозначил свои соображения по поводу… У вас нет возражений по существу? Серьезных, взрослых?
      Она отрицательно помотала головой, роскошные белокурые волосы закрыли лицо. Данил нагнулся и двумя пальцами убрал светлые пряди за уши. Пояснил:
      – Мне нужно видеть ваше лицо.
      – А если я вас пошлю?
      – Далеко?
      – Далеко…
      – Не стоит, Вера, – сказал Данил тихо. – Я не пират, а вы не принцесса у меня в плену. И не на танцах к вам клеюсь. Вы прекрасно были осведомлены, что может случиться ситуация, когда кто-то вроде меня будет вас, извините, допрашивать. Вы как-никак не жена слесаря и не супружница обнищавшего доцента. Я не хочу быть жестким, мне не доставляет никакого удовольствия на вас давить… Только, бога ради, не прикидывайтесь возмущенной школьницей, которой на танцах одноклассник погладил попку… Вы достаточно взрослая и достаточно умная. Я имею право вас допрашивать, а вы обязаны отвечать.
      Несмотря на все, что произошло. Я имею право, а вы обязаны… Итак?
      – Ну что вам от меня-то нужно?
      – Да ничего особенного, – сказал Данил. – Для начала скажите, чего вы боитесь. Или – кого.
      – Я-а? – Она чуть не рассмеялась, но передумала в последний момент, грустно покривила губы. – Ничего я не боюсь.
      – Врете.
      – Да нет!
      – Ну, этак перебрасываться мячиком мы можем долго-долго… – решительно прервал Данил.
      Вера подалась к нему, придвинулась вплотную, обдавая запахом духов, положила ему руку на плечо и запустила кончики пальцев под воротничок рубашки:
      – Данила Петрович, бросьте вы эти преамбулы и скажите прямо, что вы меня хотите… Что я, ваших взглядов никогда не замечала?
      Данил пожал плечами, сказал с искренним разочарованием:
      – Вера, не заставляйте меня считать вас полной дурочкой. Для вас самой в первую очередь унизительно… Ручку уберите. И застегните верхние пуговки, мне это ничуть не мешает, но все же снижает деловую серьезность момента.
      Во-первых, если вы сейчас вздумаете истерически рыдать или просто хлюпать носом, я вас вульгарно отхлещу по физиономии. Во-вторых, послушайте модную песенку. Голос у меня грубее, чем у Аллегровой, но вот хрипотца почти та же самая, а это позволяет рискнуть… Младший лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой… Лейтенант, правда, в данном случае старший…
      Ну, расскажите мне про вашего галантного и обаятельного старшего лейтенанта.
      Его белоснежная «девятка» меня не особо интересует, равно как и сексуальные подробности, зато во всем остальном прошу полной откровенности. Чтобы я мог сопоставить ваш рассказ с тем, что мне уже известно. А известно мне немало.
      Работа такая. И не скулить, я сказал! – прикрикнул он с ненаигранной злобой.
      – На пушку берете? – произнесла она с некоторой неуверенностью.
      За эту неуверенность Данил моментально и зацепился:
      – Ерунда. Этот снимочек, по-вашему, «пушка»? Узнаете себя? Я прекрасно знаю, что сие фото отражает, скажем так, середину бурного романа: на первом свидании господа офицеры все же не кладут этак по-хозяйски лапу на бедро, задирая юбчонку, – по крайней мере, когда объятие происходит средь бела дня на людной улице… Вам напомнить дату? Или показать другие снимки, отражающие этапы бурного романа?
      – И вы туда же? – вырвалось у нее чуть ли не стоном.
      Данил внутренне возликовал. Конечно, он блефовал – у него не было ни единого доказательства в пользу того, что этого мачо в безукоризненной форме к ней подвели. Просто-напросто работяга Лемке трудолюбиво зафиксировал Верочкин роман с этим типом и сделал пару снимков, не занимаясь глубокой разработкой. Единственная зацепка – это то, что белоснежная «девятка» принадлежала, промежду прочим, вовсе не мужчине, а даме, за каковой и числилась в местной ГАИ. Но это ни о чем еще не говорило – можно ездить по доверенности, можно выпросить машину у любящей тетушки, дабы произвести впечатление на предмет обхаживаний…
      Однако ее обмолвка многое меняла…
      – Вера, ты меня заставляешь изрекать жуткие банальности, – поморщился он. – Путь у тебя один – откровенно все рассказать. Иначе запутаешься так, что я за твою холеную шкурку и гроша ломаного не дам. Игры у нас серьезные, сама знаешь, а охранять тебя у меня нет возможности…
      – Совсем?
      – Ну, как сказать… Своих мы охраняем… А вот стукачей не любим.
      – Я вам не стукачка!
      – Тогда колись! рявкнул он, ничуть не играя.
      – А что со мной будет?
      – Отправлю в Шантарск, – моментально ответил он. – К маме с папой и их налаженному благосостоянию. Вера! У меня нет времени!
      – Но вы обещаете…
      – Руки о тебя никто пачкать не будет. В том случае, если никого не продала…
      – Да кого я могла продать? Что я такое знаю? Данил взял ее за отвороты тонкой блузочки, медленно притянул к себе и приказал, почти шепча на ухо:
      – Колись, колись, Верочка, пока я с тобой по-другому не начал… А ведь могу.
      Она так и не заплакала – крепкая девочка – и, не сводя с него малость поглупевших глаз (быть может, ей казалось, что так она чуточку Данила разжалобит), начала колоться.
      Порой у него прямо-таки скулы сводило от банальнейшей убогости капкана, в который ее поймали. Ведь в свое время подробнейшим образом инструктировали дуреху, как себя следует вести в иных ситуациях, настрого предупреждали, что есть люди, которым следует немедленно сообщить, в случае… Впрочем, точно так же бывало с сотнями других, если не с тысячами…
      Еще до того, как очаровательная Верочка узнала о неверности мужа, она маялась скукой – Климов пахал чуть ли не сутками… Тут и объявился, как чертик из коробочки, представительный старший лейтенант из здешнего генштаба, ковбой на белоснежной «девятке». Поскольку Верочке и раньше доводилось, будучи в замужнем состоянии, позволять порой иным дублерам заменять мужа, события покатились по наезженной колее: цветы, рестораны, выезды на природу, е цетера, е цетера. Вот только дублер оказался не вполне обычным. В один Далеко не прекрасный день к Верочке нахально заявился домой некий отвратительный субъект (Данил подозревал, что этой характеристики он удостоился отнюдь не за внешность, а за то, что наговорил), небрежным жестом карточного шулера Предъявил пачку великолепных, четких фотографий, весьма подробно иллюстрировавших иные эпизоды общения Верочки с лощеным генштабистом, после чего, конечно же, сообщил, что негативы находятся у его друзей. А те, ребята без предрассудков, в случае чего не только щедро одарят фотографиями господина Климова, но и опубликуют самые выразительные в эротической прессе сопредельных стран…
      Одним словом, жутчайшая банальщина. Ни капли творческого вдохновения. Что отнюдь не говорит еще о неэффективности метода, наоборот…
      Но дальше начинались нестандартные повороты сюжета.
      В том, что генштабиста аккурат в те самые дни услало начальство в длительную командировку (о чем он сообщил Верочке по телефону), опять-таки не было ничего удивительного – подставу на всякий случай отвели от объекта разработки, то ли совсем, то ли на время. Однако последующее…
      Верочка клялась и божилась, что обладатель эротических фотографий, сиречь шантажист, не потребовал никаких конкретных услуг. Никаких. Туманно отрекомендовался представителем некой государственной конторы, которой, как легко догадаться, по долгу службы весьма интересно знать, как живут и чем дышат заезжие коммерсанты. Заявил, что они вовсе не намерены втягивать неосторожную даму в какие-то грязные дела, – просто-напросто, может статься, однажды потребуют поделиться не самой важной информацией о «Клейноде». А может, на Верочкино везение, и не потребуют – как дело повернется. Верочкины заверения в том, что никакой информацией она не обладает, он вежливо отмел, заявив (и вполне резонно, на взгляд Данила), что ему виднее, какая информация важна, а какая – не особенно. С тем и расстались. Прошло две недели, а слово свое гость пока что держал – никто к Верочке не являлся, правда, и «генштабист» пропал, будто и не было…
      Данил заставил ее повторить горькое повествование несколько раз, умышленно нарушая хронологическую последовательность событий, задавал коварные вопросы, подлавливал, как мог и умел, но, пустивши в ход все свое мастерство, в конце концов начал верить, что все происходило именно так.
      Верить следовало еще и оттого, что Верочка Климова и в самом деле не располагала ничем, что напоминало бы отдаленное подобие информации. Не знала ни о «Клейноде», ни об «Интеркрайте» ничегошеньки, а то, что она знала, знал и весь окружающий мир. Объяснение подворачивалось одно-единственное, насквозь знакомое: вербовка на будущее. В качестве даже скорее не информатора, а исполнителя какой-то акции, быть может, разовой, – пронести в офис «безобидный предмет», с равным успехом способный оказаться и микрофоном, и килограммом опия, и бомбою. Или что-то вроде. Такое частенько случается…
      Как Данил ни ломал голову, не мог отыскать ни единого следочка.
      «Генштабист», конечно же, не показывал Верочке своих документов, адреса не оставил, домой к себе не приглашал, ссылаясь – ну, разумеется! – на сложности с супругой, с каковой вот-вот должен развестись по причине ее жизненной черствости и общей стервозности. Постельное общение происходило то на «квартире благородного Друга», то в загородном пансионате, то у Верочки Дома. Можно было, конечно, сориентировать Лемке по номеру машины, но Данил подозревал, что этот след приведет в тупик, – так оно обычно и бывает…
      Либо фальшак, либо тачка втемную позаимствована у абсолютно непричастного человека. И сам ничего не узнаешь, отрабатывая такой, с позволения сказать, «след», и засветишься…
      – Ну честное слово, все так и было! – с надрывом протянула Верочка, постукивая себя в грудь сжатыми кулачками. – Ничего он от меня не требовал, ничего!
      – Ладно, верю, – досадливо отмахнулся Данил. – И где же тебя с ним щелкнули?
      Она решила, что самым лучшим будет потупиться:
      – В том-то и оно, что у нас дома. На каждой второй фотографии интерьеры узнаются…
      – Могу себе представить, – проворчал Данил. – Он в тот раз впервые был у тебя дома?
      – Да нет, раз в третий. Один раз просто… заезжали на пару часиков, а второй… Во второй чуть ли не двое суток он у меня жил, Климов как раз летал в Шантарск на совещание…
      – Ну, вот оно, – сказал Данил. – И спала, поди, крепенько, надо полагать? У него было время сделать слепки со всех ключей, а потом они преспокойно установили аппаратуру и преспокойно ее сняли в ваше отсутствие…
      Наверняка так и было: Климов не держал дома ничего, связанного с его профессией, а потому в его квартире не устанавливали приборов, отметивших бы проникновение чужого, датчик, выявлявший микрофоны, у него имелся при себе, этого было достаточно… Стоп, а где этот детектор? Среди вещей, возвращенных Олесей, его не было.
      И вообще, есть тут одна странность. Опять-таки профессиональная. Гораздо проще и безопаснее отщелкать «натюрель» на нейтральной территории, в том же предварительно подготовленном номере пансионата или «квартире друга».
      Это азбука секретной службы. Интерьеры в данном случае никакой роли не играют. Зачем же они полезли в квартиру? Была для них в этом какая-то иная выгода? Скажем, доступ в квартиру? Но зачем?
      – Все так и было… – снова завела Вера.
      – Я сказал, верю! – цыкнул Данил.
      – Вы только поймите! Вас бы на мое место…
      – Невозможно с точки зрения физиологии, – отмахнулся он. – Помолчи минутку, ладно? Верю я тебе, верю…
      Во рту пересохло от бесчисленных сигарет, выкуренных им за три часа работы. Достав из холодильника первую попавшуюся баночку, Данил рванул кольцо и жадно присосался к овальному отверстию.
      Микрофоны Серегин детектор непременно засек бы. Доступ в квартиру, доступ… Вербовочка на сексе, нечто подобное мы, не исключено, имеем в случае с… Стоп, не пори горячку…
      Он решительно встал:
      – Собирайся. Приведи себя в порядок, подмажься в темпе и поехали…
      – Куда? – боязливо поинтересовалась она.
      – К реке, груз к ногам привязывать… – огрызнулся Данил. – Домой к тебе, куда же еще? Документы у тебя там? Ну вот… Заберешь вещи, документы – и вернемся сюда. Здесь и останешься, пока я тебя не переправлю в Шантарск.
      Негоже быть грубым со вдовой, но скажу тебе откровенно – катись в Шантарске на все четыре стороны, и точка.
      – Спасибо…
      – Не за что, – хмуро сказал он. – Давай поживее.
      Почти вприпрыжку спустился по лестнице, распахнул дверь в комнату, где Паша с Довнаром безмятежно играли в шахматы, с порога распорядился:
      – Паша, на крыло! Ты шофера не отпускал?
      – Нет, конечно.
      – Сейчас поедем к Вере. Потом объясню детали. – Он повернулся к Довнару. – Жор, а ты садись на телефон, выясни в темпе, когда ближайший рейс на Шантарск. Если завтра нет, нужен билет на Москву, на ближайший. И в темпе, в темпе!

Глава 4
СОБЫТИЯ ПРИШПОРЕНЫ

      Закрыл дверь, повернулся и резво направился по коридору к кабинету Климова. Был стопроцентно уверен, что никаких роковых тайн там не обнаружится, но и откладывать осмотр не стоило.
      Присмотревшись к замочной скважине, безошибочно выбрал из климовской связки ключ с черным пластмассовым колечком, и не ошибся, конечно.
      За три месяца, с тех пор, как Данил был тут в последний раз, ничегошеньки в кабинете не изменилось. Тот же аскетический, спартанский стиль, свойственный шантарскому кабинету покойного в «Интеркрайте». Практически ничего лишнего – стол, стул, сейф, узкий невысокий шкаф, картина на стене.
      Понадобилось менее минуты, чтобы с помощью мнимого транзистора определить: ни единого «жучка» в комнате не было.
      Так, это определенно ключ от сейфа… И сейф, и ящики стола оказались, как и следовало ожидать, почти пусты. Вопреки расхожему мнению непосвященного народа, в кабинете не было ни единой бумажки, хотя бы отдаленно подходившей под категорию «секретно». Все секреты надежно помещались у Климова в голове, – а вот где они находились теперь, это, знаете ли, интересный вопрос и тема для дискуссии…
      Немного рабочих документов «Клейнода». Данил их пролистал в быстром темпе – никаких зацепок. Странички перекидного календаря чистые, некоторых недостает – Климов скрупулезно соблюдал инструкции и листочки с какими бы то ни было записями изничтожал ежевечерне. А записи делал фломастером, так что на соседствующих листках они никак не могли отпечататься.
      Телефонный справочник, карта города, пара авторучек, чистая бумага, несколько газет, кое-какие заголовки подчеркнуты красным – эти статьи Данил сегодня уже просматривал у Лемке. Унылая бредятина о «ядерном следе», не отягощенная и тенью логических аргументов или доказательств.
      Так… А вот это уже интереснее, господа. Данил присел на краешек стола, присмотрелся к карте Рутении. Довольно большая и подробная, она была сложена так, что сверху оказался узкий прямоугольник со столицей и районами, примыкающими к ней с севера и северо-востока. Знакомые места. Красным фломастером уверенной рукой на карте нанесен почти правильный круг – будучи пьяным, не имея циркуля, столь безукоризненную геометрическую фигуру вряд ли выведешь. Если соотнести с масштабом карты – круг охватывает пространство примерно сорока километров радиусом. Центр где-то в окрестностях Калюжина, а может быть и Глембовки, – деревни здесь расположены не по-сибирски густо, так что не определить точно. Граков в круг не попадает… железная дорога тоже… В круг попала сельская глубинка, район, абсолютно ничем не примечательный, сплошь занятый тихими, невеликими деревушками, «железка» проходит в стороне, все основные автострады проходят в стороне. Провинция в кубе. В некоторых отношениях – прямо-таки другая планета, где жизнь течет совершенно по-иному, нежели в столице и даже маленьких городках.
      Единственное, что может сойти за достопримечательность, – это исток той самой речки Березины, которую многие наполеоновские вояки видели потом в ночных кошмарах. Как раз в том районе и брала начало Березина.
      Все. Карта – единственное, что Данилу было здесь непонятно. Одно он знал совершенно точно: он Климову заниматься этим районом не поручал, да и все его прошлые поручения, все направления работы касались исключительно столицы.
      Развернув и тщательно осмотрев карту, Данил не обнаружил каких бы то ни было иных пометок. Спрятав ее во внутренний карман, задержался в двери, еще раз окинул комнату цепким взглядом.
      Когда человек, до того служивший безупречным образцом ретивого служаки, скатывается в гусарский разгул или попросту без особых затей начинает попивать и манкировать своими обязанностями, это всегда отразится на помещениях, где он живет и работает. Если знаешь человека достаточно хорошо, изменения бросятся в глаза – и они обязательно будут, пусть в мелочах…
      Однако сейчас Данил не подметил ничего, что работало бы на версию о «разболтавшемся вдали от начальства гуляке». Ничего. На труды уборщицы безукоризненный порядок не спишешь – у нее была строжайшая инструкция подмести пол, вымыть его при необходимости и этим ограничиться, не интересуясь ни столом, ни шкафом, в каком бы состоянии они ни были.
      А это уже нестыковочка. Впечатляющие россказни о запойном плейбое – и аскетический порядок в кабинете. Нестыковочка…
      Тщательно заперев дверь – хотя сейчас это и не имело никакого значения, – Данил вышел. Со второго этажа как раз спускалась Вера, тщательно причесанная и подкрашенная. Конечно, следовало сделать поправку на выпитое ею снадобье, но все равно она была чересчур спокойна для новоиспеченной вдовы. «Она его все-таки никогда не любила, злые языки правы», – подумал Данил. И, загородив ей дорогу, негромко сказал:
      – Вера, мы не прояснили еще одно темное место. Что это за история с участковым? Которого вы дважды вызывали, жалуясь на мужнино рукоприкладство?
      Не похоже это на Сергея, ну никак не похоже. А?
      – Ну вы же понимаете… – протянула она.
      – Не понимаю.
      – Это он мне велел. Как только Сергей придет домой выпивши – устроить скандал, вызвать участкового и пожаловаться…
      – На рукоприкладство?
      – Ага.
      – Мнимое?
      – Ну да, – произнесла она почти что безмятежно. – Данила Петрович, что я могла поделать? Если бы вы были на моем месте, видели те фотографии… И потом, мне, знаете ли, не было особой нужды себя специально заводить. Я ведь прекрасно знала, что он опять болтался где-то с этой стервой…
      – Маленькая женская месть? – жестко усмехнулся Данил. – В ее классическом варианте?
      – Ну, если хотите…
      – А ты у нас – образец благонравия? Миссис Верная Супруга?
      – И все равно… – Она даже попыталась улыбнуться. – Он первый начал, если вернуться к корням и истокам…
      Данил в этом сильно сомневался, по промолчал.
      Нет смысла читать мораль, нерационально это, запоздало, совершенно ни к чему. Дураку ясно, что Верочка уже активно примеряла на себя роль беззащитной жертвы таинственных злодеев, чьей мимолетной оплошностью воспользовались омерзительные шантажисты. И никак нельзя сказать, увы, что это «типично женская» логика, – иные индивидуумы мужского пола, оказавшись завербованными или перевербованными, ведут себя точно так же, сваливая все на злых шантажистов, но никак не на свои собственные грехи, как раз и сделавшие шантаж успешным…
      – Пошли, – сказал он сухо.
      И подумал, что никак пока что не в состоянии определить, кем были загадочные «фотолюбители»: людьми государственной конторы или конкурентами-частниками. А выяснить сие необходимо в самое ближайшее время иначе невозможно выбрать нужную стратегию, тактику, ответные меры…
      Усевшись следом за ней на заднее сиденье «Волги», Данил достал связку ключей, зажал в кулаке те, с которыми не было ни малейших неясностей, – от кабинета и сейфа, продемонстрировал Вере остальные:
      – Откуда это?
      – Вот этот – от нашей квартиры, там один замок. А эти… не знаю.
      – Посмотри как следует, подумай.
      Она пожала плечами:
      – Зачем? Представления не имею, что за ключи.
      – Хочешь сказать, никогда их не видела?
      – Почему? Он всегда носил эту связку. Говорил, здесь ключи от служебных помещений… вот только я подозреваю, что одно как минимум помещение если и служебное, то без букв «служ.». Снял где-нибудь квартирку и таскал туда эту турецкую кошку…
      Вряд ли, мысленно поправил ее Данил. У него не было нужды искать квартирку для постельных баталий в городе – в его распоряжении всегда был номер в Доме писателя. Сорок километров от города, на неожиданный визит ревнивой супруги рассчитывать нечего, а значит, такового визита можно и не бояться. Наша Верочка – человек урбанистический, не любит так называемой «природы», где находится Дом писателя, представляла смутно, и, что важнее, ревность ее никогда не достигала такого накала, чтобы пускаться на пригородных автобусах за сорок верст ради банального скандала с дублершей…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.