К этому можно добавить и рассказы Бригадирши о ее бурной молодости посреди лишенного всякого пуританства восемнадцатого столетия. Учитывая все это, а также деревенскую, по сути, жизнь, где не одни лишь крестьянские детишки сызмальства знакомятся со взрослыми сторонами того же бытия, ничего удивительного нет в том, что две чуточку ветреные красавицы с горячей кровью, которых никто, в сущности, толком и не воспитывал, однажды в общении с двумя красавцами-гусарами зашли довольно далеко, пусть и не теряя головы. Случается…
Глава четвертая
Печальное свидание
К сожалению, в любом, даже самом бурном романе рано или поздно наступает время, когда улетучивается сладостное забытье и настает пора думать и говорить всерьез, совершенно трезво и даже холодно. Примерно это и произошло с Ольгой – накопилось достаточно оснований для серьезного разговора… Включая самые свежие открытия, с которыми неизвестно еще, правда, как поступить…
Она мягко, но непреклонно отстранила обнимавшую ее руку, приподнялась и уселась в постели, положив под спину пышную подушку. Сердечный друг, ее первый и пока что единственный мужчина, недоуменно взглянул, вновь попробовал было заключить ее в объятия, но, уловив что-то, оставил попытку.
– Оленька, солнышко, что…
– Солнышко, – произнесла она с расстановкой, с легкой улыбкой глядя в беленый потолок. – Звезда моя, золотце, пленительная прелесть, гений чистой красоты… последнее, как я недавно точно установила, заимствовано у санкт-петербургского поэта, что, впрочем, неважно… Что еще? Насколько мне помнится, чуть ли не полный набор классических эпитетов из древней мифологии: наяда, дриада… разумеется, нимфа…
– И амазонка, конечно, – сказал Борис, старательно переводя разговор на самый шутливый тон. Что-то он явно почувствовал, но пока не относился к этому серьезно…
– Ах да, я и запамятовала, – сказала Ольга с той же ироничной улыбкой. – И амазонка, конечно… Милый, это прекрасно, спору нет, это красиво, романтично. Наш роман протекал пылко, бурно, мне не в чем тебя упрекнуть… И все же позволь тебя спросить: что дальше?
– То есть?
Ольга терпеливо произнесла, предельно внятно выговаривая слова:
– Я имею в виду будущее. Наше с тобой. Должно же у нас быть какое-то будущее, не правда ли? Это прекрасно, все, что здесь происходит, – она небрежным жестом обвела комнату рукой. – Действительность оказалась даже приятнее смутных девичьих фантазий. Но, Борис… Рано или поздно настает время, когда начинаешь задумываться над будущим. Такие уж мы, женщины, приземленные и практичные существа… Меня вдруг охватило неодолимое желание узнать, каким ты видишь наше будущее.
– Тебя что-то не устраивает?
– Угадали, милый поручик…
– Что?
– Я же говорю, полная непроясненность будущего. Мы уже с дюжину раз были здесь, и это, повторяю, прекрасно… Ну а дальше? Я этой темы до сих пор не затрагивала, но сейчас, уж не посетуй, настал такой момент… Хочется полной ясности. Если ты намерен просить моей руки, я, признаюсь по секрету, готова…
Она ощутила тягостный и горький сердечный укол – видя, как изменилось, даже исказилось его лицо, как на нем мелькнули самые разнообразные и, как на подбор, неприятные для нее чувства: досада, недовольство, раздражение, пожалуй, даже легкая злость. Услышанное, убито констатировала про себя Ольга, ему пришлось крайне не по вкусу…
– Ты знаешь, я совершенно не думал…
– А не пора ли подумать? – спросила Ольга тоном, исключавшим всякие шутки. – Прости за откровенность, но я все же не деревенская девка, которую уманивают на сеновал, а потом дарят дешевый перстенек и с прибауточкой отправляют восвояси. Наши отношения, согласись, приняли достаточно серьезный оборот. Такой, что впору думать о будущем…
Судя по лицу Бориса, все те чувства, что она подметила прежде, лишь углубились. У него был вид не застигнутого врасплох неожиданным оборотом разговора, а человека, услышавшего нечто совершенно для себя неприемлемое…
– Оленька, – наконец промямлил он с жалкой улыбкой. – Не все так просто…
– То есть? Ты меня не любишь? Только, пожалуйста, ответь по существу, без всяких нимф и дриад. Не водятся в нашей глуши дриады, да и нимфы, подозреваю, тоже…
– Я люблю тебя.
– Тогда?
– Это все очень непросто… – он старательно избегал Ольгиного взгляда.
– Так непросто, что я не пойму? Попробуй изложить как можно доступнее для глупой деревенской девчонки.
– Ну, видишь ли…
– Это, по-моему, не доступные объяснения, – сказала Ольга. – Это называется – увертки…
– Оленька…
– Ну увертки же…
– Боже мой, – сказал он убитым тоном. – Было так хорошо… Тебе непременно нужно все опошлить? Что ты ухмыляешься?
– А как тут не ухмыляться? – воскликнула Ольга. – Если я наконец-то вживую переживаю сцену из французского романа. «Ссорящиеся любовники»…
– Что ты хочешь?
– Ясности, милый, одной ясности… Я уже не спрашиваю, намерен ли ты просить у князя моей руки: по твоему лицу вижу, что мысль эта тебе категорически поперек души, как выражается наш Данила по другому поводу… Но почему? Ты дворянин, офицер, неужели не можешь быть предельно честным с девушкой, которой внезапно потребовалась полная ясность?
Он резко обернулся к ней и вскрикнул незнакомым голосом:
– Но ты же не можешь упрекать меня в том, будто я что-то обещал! Я ничего не обещал, вспомни хорошенько, никогда, ни единым словечком. Или ты решила, будто что-то подразумевалось?
– Интересные реплики, интересный тон, интересное выражение лица, – нараспев сказала Ольга, притворяясь веселой, хотя на душе скребли кошки. – Сочетание всего этого, вместе взятого, о многом свидетельствует прямо, какие там загадки… Ясно теперь, что предложения руки и сердца мне от тебя не дождаться. Но могу я узнать причины? Я за собой не знаю ничего такого, что дало бы тебе повод со мной порвать… Тогда?
Борис был хмур.
– Ты не понимаешь, – сказал он, глядя в сторону. – Родители никогда не согласятся… Прости за откровенность, но положение в обществе у тебя самое неопределенное. Воспитанница в богатом доме, девушка неизвестного происхождения… Одно ясно, что не крепостная, но этого мало.
– Для тебя или для папеньки с маменькой?
– Я от них, знаешь ли, завишу всецело, – отрезал Борис. – Не хотелось признаваться, но… Они фактически разорены, имение перезаложено. Мне… У меня… Короче говоря, я давно уже подозреваю, что они мне подыскали в Санкт-Петербурге подходящую невесту. Разговора ни разу не заходило, но, судя по некоторым обмолвкам…
– С великолепным приданым, надо полагать?
– Надо полагать, – грустно кивнул он. – Оленька, душа моя, ты должна понять… Если я пойду наперекор – это совершеннейший крах. Все рухнет. Все. У меня не будет достаточно средств, чтобы служить в Санкт-Петербурге, придется уйти в какой-нибудь глухой полк, в жуткую дыру… Вся жизнь будет кончена. Останется только пуля в лоб. Есть обстоятельства, которые сильнее нас…
– Иными словами, роман аббата Равешоля «Эмили, или Удары рока», том второй, страница сто тринадцатая, – сказала Ольга, обнаружив вдруг, что испытываемые ею чувства все же далеки от черной печали. – А может, какой-то другой французский роман. Где-то я эти реплики уже читала.
– Это не роман, это жизнь! – почти крикнул поручик. – По крайней мере я тебе ничего не обещал…
– А моей предшественнице?
– Ты о чем?
Ольга разжала кулачок, и с ее ладони свесилась синяя лента из дешевенького атласа.
– Ленточка сия забилась меж постелью и изголовьем, хозяйка, надо думать, о ней забыла, так и не хватилась. Атлас дешевенький, такие коробейники носят по деревням для крестьянских из девок. Ты даже простыни после нее не распорядился сменить. Впрочем, судя по отсутствию запахов, моя предшественница довольно чистоплотна – ну разумеется, блестящий столичный гусар не имел бы дел с распустехой…
– Послушай…
– Это не сцена ревности, не бойся, – сказала Ольга. – Смешно было бы таковую устраивать в моем положении. Так что можешь обойтись без объяснений…
Она поднялась с постели и принялась одеваться, повернувшись спиной к человеку, внезапно ставшему совершенно чужим. На душе по-прежнему скребли кошки, но все обстояло легче, чем ей представлялось, гораздо легче…
– Оля… – послышалось чуть ли не просительно.
Она не спеша обернулась, спокойно застегивая последние крючки кафтанчика, презрительно изогнула бровь:
– В чем дело, поручик?
– Но нельзя же так…
– А как, интересно, следует в подобной ситуации поступать? – спросила Ольга спокойно. – Махнуть на все рукой и по-прежнему навещать это уютное гнездышко? – она ехидно улыбнулась. – Тщательно следя, чтобы не встретиться со своими… не знаю, как и сказать? Компаньонками? Сослуживицами? Или для всех нас, дурочек, годятся мужицкие слова?
– Но…
– Вот теперь я начинаю кое-что понимать, – безжалостно продолжала Ольга. – Твой братец, в отличие от тебя, с Татьяной уже раза два заговаривал о законном браке. Что ж, учитывая, что она – единственная наследница князя, твои папенька с маменькой будут только рады… – и спросила тоном самого живейшего участия: – Интересно, она хоть привлекательная, эта особа с богатым приданым, которую тебе подыскали? Иногда среди богатых невест попадаются сущие крокодилы, и мне больно думать, в какую пытку превратится выполнение супружеского долга. А впрочем, кто ж тебя неволит?
– Я и не знал, что ты можешь быть такой…
– Интересно, какой? – пожала плечами Ольга. Ее голос звучал холодно и презрительно. – А чего вы, собственно, ожидали, поручик, в ответ на этакие откровения? Истерических слез на манер французских романистов? Или дальнейших отношений, как будто ничего и не было? По-моему, вы не настолько глупы… Ну что же, самая пора подвести некоторые итоги. Я вам бесконечно благодарна, дорогой Борис Владимирович, за все, что вы для меня сделали в отношении приобретения мною определенного жизненного опыта. Как знать, окажись на вашем месте кто-то другой, возможно, все обстояло бы не вполне удовлетворительно. Но что до прочего… – она злорадно ухмыльнулась. – Не объясните ли, как прикажете поступить с нашим будущим ребенком? Бог мой, что с вами, господин поручик? У вас, право, вид человека, пораженного молнией… Вот именно. Я уже начинаю чувствовать под сердцем плод нашей грешной любви… Что прикажете делать?
Какое-то время царило напряженнейшее молчание, и Ольга не без удовольствия любовалась ползущими по лбу поручика капельками пота. Все же из сострадания (не к данному субъекту, конечно, просто садистического в ее характере не было) она не стала затягивать паузу надолго. Сказала с улыбкой:
– Да полно, успокойтесь, я пошутила. Может юная и легкомысленная девушка рискованно пошутить, или это чисто мужская привилегия?
Насколько она разобрала, поручик пробормотал себе под нос самые что ни на есть мужицкие словеса – с которыми благонравная девица, обитая в деревне, рано или поздно все же познакомится.
– Зато какая радость охватила вас при известии о том, что ребенок – не более чем шутка, – сказала Ольга, печально покривив губы. – Самая лютая, я бы сказала, радость изобразилась на вашем лице… Прощайте, поручик. Искренне надеюсь, что мужчины, которые мне еще встретятся в жизни, будут ничуть на вас не похожи…
Резко развернувшись на каблуках, она вышла, решительно прошагала по коридору, твердо ставя ноги. Честно говоря, к глазам так и подступала предательская влага, но Ольга изо всех сил старалась держать себя в руках – тоже мне сокровище, не стоит слез, постараемся превозмочь… Жаль, конечно, что именно так закончился первый настоящий роман, но ее положение в этой жизни таково, что без твердости характера ни за что не выстоять. Девица самого непонятного происхождения и неопределеннейшего положения в обществе – тут он кругом прав, послушный сынок разорившихся родителей…
Остановившись на крыльце и окинув взглядом пустой двор, она, не церемонясь, крикнула громко:
– Коня!
Откуда-то сбоку вынырнул тот самый лакей, глянув ей в лицо, что-то для себя определил и проворно кинулся в конюшню, не задав ни единого вопроса и не промедлив ни секунды.
– Что случилось? Ты так неслась по коридору, что я решила, будто что-то стряслось…
Татьяна уже стояла рядом, застегивая верхние крючки. Ольга молчала, правду сказать язык не поворачивался: с младенчества вместе, почти родные сестры, неизвестно, что она испытывает к своему Мишелю…
В молчании они сели на коней и шагом выехали за ворота. Предательские слезинки вновь искали выхода, и Ольга их старательно удерживала.
– Что-то произошло?
Ольга не ответила.
– Объяснились?
– Можно и так сказать.
– И результаты, судя по твоему лицу, отнюдь не блестящие, – сказала Татьяна как-то очень уж печально. – Так?
Ольга кивнула:
– Блестящему гвардейскому гусару, как оказалось, не пара бесприданница самого неясного происхождения…
– Не переживай, – сказала Татьяна. – У меня, собственно, то же самое. То есть… Мне-то как раз был в самых цветистых и чувствительных выражениях предложен законный брак, но до меня дошли известия, что Челищевы совершенно разорены и ищут выхода в невесте с хорошим приданым… А это заставляет относиться к Мишелю с некоторыми подозрениями… – она натянуто улыбнулась. – В особенности если вспомнить, что решето мне показало кого-то совсем другого… Короче говоря, полный разрыв. У тебя, как я понимаю, тоже? Две несчастных девицы, соблазненных и злодейски брошенных, ехали шагом по унылой дороге…
Они переглянулись и рассмеялись, хотя и чуточку невесело.
– Ну, по крайности, теперь есть некоторый опыт, – сказала Ольга. – А это, согласись, немаловажно. Жизнь, в конце концов, отнюдь не кончена?
– Ну, безусловно. Особенно если вспомнить, что завтра имеет честь пожаловать господин камергер. Который на тебя, Олюшка, порой бросает совершенно недвусмысленные взгляды. – Татьяна подняла глаза к небу и выразительно продекламировала: – Госпожа камергерша, Ольга Ивановна…
– Вот уж бред, – с чувством сказала Ольга. – Уж не настолько я его очаровала… А ты, значит, тоже эти взгляды подметила?
– Трудновато было бы не подметить. Что ты хмуришься? Если быть практичными, то муж из него получился бы идеальный – состояние, положение в обществе, да вдобавок более чем вдвое тебя старше…
– А вот не лежит у меня к нему душа, и все тут, – сказала Ольга. – Сама не могу понять, в чем тут дело, но не лежит душа, хоть ты тресни…
– Жаль. Многие на твоем месте ситуацию бы использовали. Мне он, к сожалению, родной дядя, и я не могу строить планов, а вот тебе следовало бы задуматься. Ловя на себе столь заинтересованные взгляды такого мужчины, быть может, и имеет смысл строить практические планы…
– Уймись, искусительница, – сказала Ольга беззлобно. – Бог ты мой, ну и хороши же… Слышал бы кто… Благонравные девицы из хорошего дома…
Они снова расхохотались, уже веселее. В конце-то концов, давненько кружит анекдот о поручике, забравшемся в шкаф, чтобы подслушать разговоры благонравных светских барышень, да так там и скончавшемся от жгучего стыда…
Ольга огляделась. Как-то так получилось, что они незаметно для себя свернули на дорогу, тянувшуюся мимо мельницы Сильвестра – но пугаться этого, конечно же, не следовало, они тут уже бывали однажды темной ночью, и все обошлось, что ж за опасности могли подстерегать при свете дня?
Ясным днем мельница выглядела и вовсе безобидно – лишенный всякой мистики приземистый домишко с крышей, поросшей редкой зеленой травкой, размеренный шум колеса, плеск воды, погромыхивание жерновов…
Она присмотрелась и, словно размышляя вслух, произнесла:
– Интересно, с кем это он? Что-то не бывало в наших местах столь экзотического человека…
Сильвестр стоял к ней спиной, и его собеседника Ольга разглядела прекрасно. Почему-то его в первую очередь хотелось поименовать «турком», такой уж у него был вид: длинное синее одеяние с золотой тесьмой на груди и широкими рукавами, обширные красные шаровары, туфли с загнутыми носами, на голове – определенно восточная чалма. Именно таких турок она не раз видела на картинках. Молодой человек с черными усиками стрелочкой и черными глазами, с девичьей точки зрения, скорее приятный…
– Ты о ком? – недоуменно спросила Татьяна.
– О турке, конечно! Вон же он, толкует с мельником.
– Никого там нет, – решительно сказала Татьяна. – Мельник там один, стоит, смотрит на запруду…
– Шутишь?
– Ни капельки.
Судя по тону подруги, она и впрямь не шутила. Но ведь говоривший с Сильвестром турок был, Ольга отчетливо его видела с невеликого расстояния в пару десятков саженей
! Синий халат с золотой тесьмой, белозубая улыбка и усики, придающие вид переодетого гусара, смуглая физиономия, лукавый взгляд…
– Точно не видишь турка?
– Да нет там никого, – досадливо пожала плечами Татьяна. – Один мельник.
Ольга в это время повернулась к ней, а когда вновь бросила взгляд на мирно беседовавших, обнаружила, что там и в самом деле остался один Сильвестр. Не померещилось же ей? Незнакомец странного облика был виден отчетливо и выглядел вполне реальным, нимало не похожим на привидение. Впрочем, она в жизни не видела ни единого привидения, так что сравнивать не с чем…
Решительно пришпорив Абрека, Ольга вмиг оказалась рядом с мельником, неспешно обернувшимся на конский топот.
– Здравствуйте, – сказала она.
Мельник молча поклонился – опять-таки совершенно не крестьянская ухватка…
– Не подскажете ли, с кем это вы только что говорили? – решительно спросила Ольга. – И куда он делся? Молодой, с черными усиками, одет, как турок…
– А не ошибаетесь, барышня? – спросил Сильвестр, глядя как-то странно. – Турок?
– Доподлинный, – сказала Ольга уверенно. – В синем халате и чалме, я прекрасно рассмотрела…
– Турок, говорите…
Пронзительные светло-синие глаза неотрывно смотрели на нее из-под кустистых бровей, совершенно седых – и Ольга с неприязнью отметила, что во взоре мельника нет ни неудовольствия, ни враждебности. А была там совершенно неуместная снисходительность – так умудренный жизнью взрослый смотрит на малого ребенка, сказавшего или сделавшего нечто чертовски наивное… «С какой это стати? – мысленно взвилась Ольга. – Какое у него право так таращиться?»
– Ах, вон оно что… – произнес Сильвестр с легонькой ноткой иронии. – Ну да, конечно… Это не турок, милая барышня, это, надобно вам знать, татарин Ахметка, сынок казанского купца, что задержался сейчас в Калинках дать лошадям отдых. Малый молодой совсем, стеснительного нрава, вот и юркнул в лес, завидев столь блестящих барышень…
– Да что за глупости? – в голосе Татьяны прорезались властные отцовские нотки. – Турок, татарин… Не было с вами никого, я бы видела…
– Значит, не было, – сказал мельник с величайшим терпением. – Простите великодушно, барышни, у меня сейчас жернова вхолостую загрохочут, нужно идти… – он с достоинством повернулся и, уже отойдя на пару шагов, оглянулся на Ольгу: – Турок, говорите…
На сей раз это прозвучало абсолютно серьезно. Глядя вслед мельничному колдуну, Ольга ощутила некое подобие растерянности: только что завершившаяся сцена была ей непонятна. То ли турок, то ли татарин, причем Татьяна его не видела отчего-то, а вот она разглядела прекрасно и ручаться могла, что столкнулась не с видением, а с живым человеком. Ну, от этой мельницы и ее хозяина можно ожидать и не такого…
– Скачем? – спросила Татьяна. – Пора и к охоте присоединяться, нас, чего доброго, искать примутся.
– Езжай, – сказала Ольга. – Мне одной побыть хочется, вдали от всего… и от всех.
– Оля…
– Не утешай. Нет необходимости. Просто хочется побыть одной, вот и все…
Глава пятая
Чертик из табакерки
Абрек брел по узенькой лесной тропинке, временами наклоняя голову и лениво ухватывая пучок особенно сочной травы. Ольга давно бросила поводья, погрузившись не то чтобы в раздумья – о чем тут лишний раз думать?! – скорее уж в некую отрешенность. Не то чтобы печаль лежала на сердце – просто-напросто некий кусочек жизни оказался вдруг вырван и навсегда отброшен прочь, настолько неожиданно все переменилось, что привыкнуть было трудно, и это мучило. Если считать…
Абрек вдруг взвился на дыбы так, что она едва удержалась в седле и правая нога упустила стремя – а в следующий миг несколько рук грубо стащили ее с коня и бесцеремонно бросили наземь. Дыхание на миг перехватило. Она услышала удалявшийся топот копыт, судя по звукам, Абрек галопом уносился прочь.
Лежа на земле – вокруг маячили чьи-то ноги в простых мужицких шароварах и сапогах, – она схватилась за пояс, но пистолета там, конечно же, не оказалось, Ольга его сегодня с собой не брала, потому что собиралась исключительно на свидание, а не в рискованные странствия по чащобе…
– Ага! – громко сказал кто-то с видимым облегчением и расхохотался. – Нету пистоля, как бог свят! Сегодня не начудесит…
– Паскуда, – ответил второй голос с неподдельной злобой. – За ноги бы привязать к двум березам да деревца-то и отпустить со всем усердием…
– Цыц, шантрапа! – вмешался кто-то властным тоном командира. И продолжал с несомненной иронией: – Как ни учишь вас, сиволапых, галантерейному обхождению, а вы, все одно, как будто снова в хлеву коровам хвосты крутите… Это кто ж так поступает с благородной барышней? На земле лежать оставили, да еще пугаете всякими ужасами… С такими ножками делать можно что угодно, только не к березам их привязывать… Помогите барышне подняться, да не грубо, а с обхождением, черти б вас в лесу о гнилой пень приложили…
Сразу несколько рук вцепились в девушку и подняли на ноги в тщетных попытках изобразить требуемое «обхождение». Она затравленно озиралась. Вокруг толпилось человек семь, на вид – мужики мужиками, вот только за поясами у всех ножи и пистолеты, иногда дорогие, от лучших мастеров, а у двух в руках ружья, опять-таки не убогие мужицкие. Физиономии были самые что ни на есть продувные, мирным крестьянам не свойственные. Она уже начинала кое-что понимать, но верить не хотелось…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
