Дом, который построим мы

Букша Ксения
Дом, который построим мы

      Ксения Букша
      Дом, который построим мы
      Роман
      Если знаешь, не говори;
      Если говоришь - не записывай;
      Если написал - не подписывайся;
      А если и знаешь, и говоришь,
      и пишешь, и подписываешься
      не удивляйся.
      Народная мудрость
      Глава 1: На троих
      Почему я должен говорить тише
      Вообще - должен я кому здесь
      Я хочу тоже в полный рост, слышишь
      Почему ложью я продернут весь
      Почему я должен занижать курсы
      И платить втрое за любой товар
      Я люблю солнце - мне велят "Щурься"
      Говорят "Стройся" и "Фильтруй базар"
      И не то чтобы я такой неслух
      И не то чтобы больше всех хочу
      Но земли утроба просто лопнет, если
      Я хотя бы на пробу вдруг замолчу
      Я могу только изо всех орудий
      По природе столько мне дано огня
      И меня такого не возьмут в люди
      Не пристроить к делу такого меня
      Пропаду, как последний дурень
      Истеку, как мягкое олово
      Не расти всем колосьям в уровень
      Не запудрить цыгану голову
      Хорошие мысли кому попало в голову не приходят. Мысль ищет такую голову, которая, во-первых, сможет ее оценить. Во-вторых, сможет ее реализовать. В-третьих, не свихнется. Правда, мысли иногда ошибаются и приходят в голову неподходящим людям. От этого все беды.
      Но наша мысль была умненькая девочка.
      Она долго-долго летала вокруг Земли, выбирая, куда бы ей приземлиться, и выбрала не блаженные Штаты, не жаркую какую-нибудь Малайзию, а Санкт-Петербург. В Петербурге был о ту пору медовый сентябрьский вечер, сумерки и огни, листья всех оттенков, вихри ветра. Мысль приземлилась, осмотрелась и отправилась выпить пива в бар "Корсар", что на улице Малой Морской. Там она заказала себе пива и завертела головой по сторонам. По стенам были развешаны картинки с пиратами, нарисованные карандашом и как бы потрепанные. Бар заполнялся народом.
      В центре зала играл гитарист, которого звали Ян Владиславович Веселуха.
      Вокруг него светился воздух благородным дымным ореолом, и сиял он, и почти не двигался, только руки ходили, одна - по грифу, левая, а другая, правая, так била-молотила вверх и вниз, словно бы Веселуха зверька какого мучил. Яну Веселухе было на вид лет тридцать пять, хотя на самом деле гораздо больше. Есть слова: "Хорошо сохранился", но только Веселуха - не хранился.
      Веселуха играл на гитаре вещь собственного сочинения, она называлась "Венецианский карнавал", и звучала по-разному в зависимости от настроения исполнителя. В тот день уже первые три аккорда прозвучали как "хрясь! и эх!", и дальше пошло лихо. Гитарист с лютым мастерством вдавался во все завитки, кидало его в синкопы - жаркий нрав был у этой музыки - но при этом сам-то Ян Веселуха сидел как влитой, не тряс сивыми волосами с металлическим отблеском, не откидывался назад.
      - А кто такой Ян Веселуха? - спросила любопытная мысль у мирового Ума.
      - Физик, - ответил ей мировой Ум.
      - А почему же он тогда играет в баре на гитаре? - удивилась мысль. - Он что, плохой физик?
      - Перекрестись, он отличный физик! Он гениальный физик, если хочешь знать. - К нему в голову приходили такие мысли!
      Здесь было названо с полдюжины довольно известных в физических кругах концепций. Мысль зарделась; ей бы, конечно, хотелось оказаться в такой хорошей компании, но ее смущала практическая сторона дела.
      - Меня смущает практическая сторона дела, - пискнула мысль, положив ножку на ножку. - Ведь если он - гениальный физик, а сам играет в баре на гитаре, значит, он - русская рохля и не может извлечь прибыль из своего гения. Мало нашего брата сгинуло в безвестности, приходя в голову таким дуракам?
      Веселуха играл, волнами расходились от него металлические вихри. Гитарист как будто был центром помещения, а вокруг вращалась вся окружающая жизнь, с вкусными запахами, салатами и разными людьми.
      - Он не рохля и не дурак. Просто его лавочка прогорела, - ответил Мировой Ум. - А в баре на гитаре он тоже не просто так играет. Ты послушай.
      Мысль вслушалась: от "Венецианского карнавала" хотелось пить дорогое вино и тратить деньги: в самый раз для бара. Бились рыбы в темных омутах, и герцог приводил свои войска в долину, и молния из тугих жарких туч била в ненасытную землю.
      - Он что, всегда был таким?
      - Его сделали профессором в двадцать восемь лет. В советское время продавцы в магазинах приносили ему со склада все, что там было. Женщины встают в позу, только завидев его на пути, - расхваливал Мировой Ум.
      - Ну-ну, - хмыкнула мысль. - Тоже мне! Это ведь не он, а его мысли!
      - Нет, дорогая, это его душа.
      Мысль положила острые локотки на стол и вздохнула. Если все обдумать, то человек-то весьма и весьма сомнительный. А если не обдумывать, то теплые серые волны с серебристыми искрами, и хоть на Колыму за ним готова.
      - Ян Веселуха, - повторяла она, - Ян Веселуха. Разве это русское имя Ян?
      - Ты, кажется, придираешься, - хохотнул Мировой Ум.
      - Ладно, а чем конкретно он занимается в физике? - спросила мысль.
      - Временем, - ответил Мировой Ум и отключился.
      Но ведь время - не стихия, не субстанция. В нем, как в доме, живут люди. Время не накормишь музыкой, даже такой благородной и уверенной. Время не зальешь светом призрачным. Нужно решить трижды триста задач и построить железный замок на бетонном острове. Об этом думал Веселуха, глядя своими серыми глазами на ночь, этого он желал всем сердцем, и грозная лилась музыка с его струн, как будто свежим и дымным ветром в грозу веяло. Вечер делался гуще и пьянее, и даже пираты на картинках опьянели, - валялись под столами и прижимались к пушкам да мачтам. Снаружи был заманчивый и медовый сентябрьский вечер.
      А мысль слушала его, и пила пиво, и закусывала мало.
      Наконец, ночь вступила в свои права, народ разошелся. Свечи все потухли у картинок, и пираты стали в темноте творить свои пиратские непотребства (блевать на палубу, склонять головы на продажные груди).
      Мысль поняла, что через секунду будет поздно. Она поднялась с дубовой лавки, оплатила счет, кинулась за Веселухой вслед и влетела ему в правое ухо.
      Так по пьянке связала она свою судьбу с этим человеком, о чем не раз потом жалела.
      - Ага, - сказал Веселуха в восторге, остановившись и глядя вверх, - зуб даю на холодец, что мне пришла в голову замечательная мысль. Теперь бы ее не просрать.
      А мысль-то была, на взгляд неискушенного человека, довольно прозаична, и ничего в ней не было, казалось бы, сверхъестественного. Это была идея прибора для определения редких и рассеянных элементов в любом составе, твердом, жидком или газообразном, по излучению, которое исходит от этих элементов. Словом, не более чем новый тип рентгеновского флуоресцентного аппарата, простого и бесхитростного, с присущими ему рентгеновской трубкой, кристаллической дифракционной решеткой, отбирающей определенные виды излучения, и детектором, регистрирующим импульсы, исходящие от объекта излучения. Все это, плюс сам объект излучения, будь то вода, фальшивая банкнота или речной песок, должно было иметь взаимное расположение. Вот и все; мысль была, конечно, хорошая, она даже вполне тянула на изобретение. Но приди она в голову не Веселухе, а кому-нибудь другому, нечего было бы про нее говорить.
      - Записывать! - скомандовал громким шепотом Михаил Николаевич Рябинин, лучший друг Веселухи, - записывать, тять перетять, ыть твою ллять! Где бумажка! Карандашик! Писать давай!
      - Зачем писать, - хрипло отозвался Веселуха, - они шептались, чтобы не разбудить многочисленных детей Рябинина, а также жену и тещу, спавших тут же, - давай сначала дернем по маленькой.
      - Нет, давай писать! - голос Рябинина сорвался на суворовского петуха. - Пор-рядок должен быть, сять-пересять!
      - Писать не будем, - пререкался Веселуха, - в Англии конституция неписаная, и вообще, все хорошее - неописуемо, а мысль изреченная есть ложь. Вот ты напишешь, и главное мы потеряем.
      - Что же надо сделать, чтобы его не потерять? - ядовитым шепотом осведомился Рябинин.
      - Закрепителя дернуть! - просипел Веселуха.
      Рябинин выпустил изо рта клуб дыма и потушил окурок о купидона, голубевшего во мраке на столе. Он жил в большой комнате на шестом этаже в старом доме, а кресло, в котором теперь сидел Веселуха, было еще старее, чем дом, - в том кресле сидел еще предок Рябинина, угодивший при Бироне на плаху "за справедливый нрав" (за интриги и заговоры).
      - Ты оффуел, - зловеще прошипел Рябинин, шаря по столу обеими руками в поисках карандаша и бумажки. - Тебя Родина не простит!
      - Мастерство не пропьешь, - возразил Веселуха.
      Наконец, искомый карандашик был обретен; Рябинин стиснул его и принялся при неверном свете фонаря, на подоконнике, заносить концепцию Веселухи на бумажку. Так прошло десять минут; потом Рябинин вгляделся в написанное и чертыхнулся.
      - Ну че, не нравится? - ехидно прошелестел Веселуха из недр кресла. - Я предупреждал, что так будет. Давай, неси закрепитель.
      Рябинин ничего не ответил; он молча встал; пятеро детей, теща и жена посапывали в разных концах комнаты.
      Поутру Рябинин долго будил заспанных детей и обливался с ними холодной водой. Он воспитывал их по-суворовски: учил, где какой музей и памятник, а за промахи бил липовой ложкой по лбу. Потом он тяжело вздохнул и прошел в кабинет.
      В кабинете стлался слоями синий дым; Ян Владиславович сидел в кресле, утомленный, и пил темное пиво. Рябинин опять смущенно вздохнул и сел рядом.
      - Ну, это, в общем, - сказал он. - Мне как бы на работу надо. Ты заходи, если что...
      Веселуха поднял брови.
      - На какую работу? Ты же теперь со мной работаешь.
      - Так это же мы так, - удивился Рябинин. - Чисто теоретически.
      Вчерашнее вспомнилось ему, как смутный сон: чем-то они вчера тут баловались, пили, плясали по кабинету. Какую-то красивую задачку решали.
      - Ну, нет, - сказал Веселуха спокойно. - Понимаешь, я чувствую, что... - Веселуха щелкнул пальцами. - Ну не могу я бросить такую красивую идею. Физически - не могу. Жалко. Идея-то перспективная, я чувствую, Веселуха залпом допил пиво и убрал бутылку, - понимаешь, я чую в ней что-то важное, с большими последствиями для... в общем, давай попробуем! а там посмотрим...
      - Нет, ты точно оффуел, - сказал Рябинин жалостливо. - Мало тебе было одного раза? До сих пор долги платишь.
      - Да ну! - махнул рукой Веселуха. - Тот раз не считается. Это же просто цех на заводе был. Завод гигнулся, а этот цех я вытащил. А тут, - Веселуха хлопнул руками по ручкам кресла, - ничего! Ровное поле!
      - Вот именно, что поле, - пробурчал Рябинин. - Что тебя так восхищает? Нет уж, - твердо заключил он, - у меня пятеро детей и предки-дворяне, извини, друг, но тебе придется обойтись...
      Конец предложения застрял у Рябинина в горле.
      Он увидел в зеркале себя постаревшего на двадцать пять лет, седого и бессмысленного. Вокруг метались печальные листья. Суровое время, если потерять тебя, то и сам в тебе затеряешься! Если убить тебя, то и ты нас убьешь. На что опереться? Какой дом построить, чтобы успеть тебя понять?
      - Мы прогорим, - сварливо сказал Рябинин. - Тебе-то наплевать, а у меня дети малые. Я научу их танцевать румбу, выведу на Невский, и скажу: "Люди добрые! Веселуха втянул меня в ужасную авантюру, обаял, завязал мне глаза, и вот теперь мои дети вынуждены кормить своего нищего предка".
      - А я, - упоенно подхватил Веселуха, - буду сидеть в смрадной яме и питаться шкурками от картошки, которые мне будут бросать добрые люди.
      - И все это - ради идиотской идеи, которая нагло втемяшилась нам в голову.
      - Ради какой-то дурацкой мысли, которую мы из милости подобрали.
      - И дали похмелиться.
      - Все, хватит, - прервал его Веселуха, - пошли искать деньги.
      Но деньги на дороге не валяются. И не всякий умеет извлекать их из окружающей среды. Не всякому дано снимать пенки с дистиллированной воды. Гений Веселухи и золотые руки Рябинина ничего не смогли бы тут поделать. Тут нужен глаз-алмаз, темное прошлое и неслучайные связи.
      Необязательно? Но желательно...
      - А не позвать ли нам Сашу Лукина? - сказал Веселуха небрежно.
      Рябинин хихикнул.
      - Так он к тебе и пойдет. Он же у нас банкир, - в это слово Рябинин влил много горькой иронии, и недаром.
      Когда-то Александр Петрович Лукин был неплохим физиком. По мнению Рябинина, его уход в бизнес был предательством родного выпуска и всей физической науки. - "Шустрый!" - с ненавистью говорил Рябинин. С такой ненавистью не говорят о чужих - только о своих, родных.
      - Я тебе еще раз говорю, что он к нам не пойдет, - терпеливо объяснил Рябинин. - Он не тот человек.
      - Какой он человек, нам неважно, - молвил Веселуха. - Но он разбирается в финансовых потоках.
      Труднее было бы найти вещь, в которой Лукин не разбирался. У этого человека было шило в одном месте. Он, как летучий Меркурий, опылял все темные сделки Севера и Запада. Четыре дня назад он пил водку с одним из сотрудников Комитета Бесценных Бумаг по случаю погашения облигаций городского долга, и тот проболтался, что "на границе слышен шум моторов, виден блеск вражеских касок", - в общем, "все хорошо, да что-то нехорошо". Лукин нервно потер шею (галстук начинал натирать) и на следующее же утро сбежал с номинального места работы, заметая следы зелеными деньгами. Теперь Лукин сидел в кафе, положив ногу на ногу, облегченно отдувался, и читал в газете "Спекулянтъ" про то, как всех его начальников схватили, повязали и пришили им уголовное дело. А с него спрос какой? Он человек маленький.
      Лукин пил кофе, мир виделся ему в радужных красках. Рядом с ним лежал его маленький телефончик. - "Интересно, кто первый меня перекупит?" - думал Лукин. Он прикидывал свою будущую зарплату и сдувал пылинки с ботинок. - Ну, кто там звонит? кого Лукин осчастливит своим беспокойным гением?
      - Здравствуй, Лукин, - сказали в трубке. - Это Ян Веселуха.
      - А, да! - схватился Лукин. - Привет! Как ты там? живешь?
      - Ты мне нужен, - сказали на том конце. - Иди ко мне работать.
      - Счас, - ответил Лукин легкомысленно. - Шнурки поглажу. А как ты догадался, что я безработный?
      - Нутром почуял, - сказали там. - Ну, приезжай ко мне, обсудим!
      - Ладно, - сказал Лукин, - давно не виделись.
      Вспомнить, думал он беспечно, друзей, может, чем помочь. Ведь есть же на свете люди, которые... Как ему сейчас обрадуются! Зазавидуют. Ну, он не будет хвастаться. С этими мыслями мелкий жулик Лукин и вошел: Веселуха и Рябинин сидели за столом и смотрели на Лукина жалостливыми взглядами.
      Лукину стало несколько не по себе.
      - Пришел, - приветствовал его Веселуха. - Выперли из банка-то?
      - Да я, собственно, там и не работал, - почему-то смутился Лукин.
      - Выперли, - заключил Веселуха. - Безработный теперь. Кушать хочешь?
      - Сколько дней не ел? - Рябинин посмотрел Лукину в глаза. - Только честно!
      И навалил банкиру на тарелку килограмм тушеных овощей.
      - Ты что, я столько не съем!..
      - Идиот! - вскричал Веселуха. - Ему нельзя столько, он же голодал. Еще станет плохо по первости-то.
      Лукин вертел головой и ничего не понимал. Шутки он тоже любит, но, похоже, эти ребята не шутят.
      - Ладно, - продолжал между тем Веселуха, - ничего, поработаешь у нас, оклемаешься.
      - Где - у вас? - спросил Лукин машинально, и выпил водки.
      - У меня на фирме, - заявил Веселуха. - Не вздумай отказываться! Я знаю, что ты гордый, но мы же не милостыню тебе подаем, ты нам на самом деле нужен. Ведь ты все-таки финансовый гений. Хорошо знаешь, где какая рыба и почем. Мы, конечно, не сможем платить тебе много, но на первых порах на еду хватит...
      - Мама! - вскричал Лукин. - На какую еду!
      - На какую захочешь, - пожал плечами Рябинин. - Вкус вкусу не указчик: один любит арбуз, а другой свиной хрящик.
      И всунул Лукину в рот большой кусок. Тот почувствовал легкое головокружение.
      - Вы что-то не так поняли, - попытался он поведать сквозь мясо. - Я не голодаю, и мне ничего от вас не нужно...
      - Зато нам нужно, - сказал Веселуха. - Очень нужно.
      Лукин проглотил кусок и посмотрел на Веселуху.
      - Ты что, серьезно?.. - вымолвил он. - Ты... меня... приглашаешь работать к себе на свою маленькую дерьмовенькую фирмочку?
      - Ее еще нет, - возразил Веселуха. - Почем ты знаешь, что она будет дерьмовенькая? Это зависит в том числе и от тебя. Нет, ты, конечно, можешь по-прежнему делать деньги из воздуха и бросать их на ветер. Но я советую тебе, просто ради прикола, попробовать поработать на реальный сектор.
      Лукин расхохотался от души.
      - Нет, Веселуха, - вымолвил он, - в глазах его почему-то прыгали искры, - ты все-таки идеалист. Сейчас я все брошу... и пойду на тебя работать!
      Он так сыто хихикал, - поел на чужой счет, - что Рябинин от горькой зависти только крякнул.
      - А спорим, что пойдешь? - сказал Веселуха. - Зуб даю на холодец, что пойдешь. И прямо сейчас.
      Это было фирменное Веселухино словцо, обозначавшее полную и абсолютную уверенность.
      - Что, шантажировать меня будешь? - засмеялся Лукин.
      - Зачем?! - легкомысленно вытаращил глаза Веселуха. - Силой доводов, так сказать, э-э... красноречием исключительно.
      Лукин хихикнул еще два раза. Веселуха подсел к нему поближе, доверительно к нему обратился и начал неожиданно грустным и хриплым, прямо-таки замогильным голосом:
      - Неправильно ты живешь, Лукин. А знаешь, почему? Не потому, что ты мелкий жулик. И не потому, что аморальный тип. Нет, не поэтому. А потому, что руки твои не знают никакого ремесла. Ты не видишь того, с чем имеешь дело. Столяр видит свои кресла, садовод - выращенную картошку, футболист мяч. А ты пинаешь воздух, окучиваешь пустоту, тешешь дырку. И сам ты есть отверстие мира, черная дыра, прогрызенная во времени. Я хочу оплодотворить твой талант реальным делом, применить тебя - может быть, ты оценишь, сколь много удовольствия может приносить такая работа...
      Так или примерно так говорил Веселуха, и, конечно, никогда в жизни не убедили бы эти слова Лукина, если бы их говорил кто-нибудь другой, или если бы он видел их написанными в книге. Он бы просто не стал их слушать или читать. Но Веселуху Лукин слушал очень внимательно, опустив голову, как пришибленный. Ян Владиславович брал его за шкирку и волок с собой, сделать Лукин ничего не мог.
      - Р-р-р, - тихо рычал он, как щенок.
      - ...только полный придурок, - твердо и жизнеутверждающе заключил Веселуха, шмякнув кулаком по ладошке. - Лукин, мне кажется, ты злишься. На кого?
      - Какого черта! - завопил Лукин. - Я тебе покажу! Я тебя на деньги кину! - пообещал он. - Тиран! Фокусник!
      - Постой, он что, согласен? - не поверил Рябинин.
      - Согласен! - разорялся Лукин. - Ему только дай - он на весь мир такое "согласие" наведет, помяни мое слово, Миша! Шпана с Мальцевского рынка!..
      - А ты старушка-процентщица, - высказался Веселуха. И вообще, оставим в покое личности, давайте лучше выпьем.
      Выпить Веселуха был не дурак, особенно любил хорошие крепкие напитки дрянь не пил, разбирался, и посмотреть на него было приятно: как он незаметно крутил рюмку за ножку, как вдыхал аромат, - и обсудить умел, впрочем, без снобизма.
      - А, пирог! - закричал Рябинин радостно. - Здравствуй, Ирочка.
      Это вплыла в комнату мадам Веселуха, - в руках у нее был фирменный пирог с грибами. Но не за хозяйственность выбрал ее Веселуха, а за редкую красоту. Женщин Ян Владиславович обожал, но не уважал, может быть, потому, что они всю жизнь складывались перед ним в штабеля. Мадам Веселуха была на семнадцать лет моложе мужа, и это была его третья законная жена. Он подобрал ее, пацанку, провинциалку, на кафедре, как бриллиант в куче мусора, приодел, обучил хорошим манерам. Впрочем, мадам Веселуха была далеко не дура - в жизненном смысле.
      - Да, это я, - сказала она кокетливо. - А почему вы сначала пирог заметили, а потом меня?
      - Натурально, потому что он был впереди, - пошутил Веселуха. - Ира, пить будешь?
      - Нет, пейте на троих, - отказалась мадам Веселуха.
      И они выпили, и снова налили, и потом, ближе к полуночи, Веселуха взял гитару и под плеск осенних струй (ливень, холодный и рыжий, бил в окна, стоял стеной) сбацал что-то не ровное, с оттягом, с синкопами - не то джаз, не то мазурку - а Лукин, который с горя напился, сплясал с мадам Веселухой на столе, среди хрусталя, прищелкивая пальцами.
      "Это я-то дырка! - злопамятно думал он. - Ну, Веселуха, погоди, узнаешь ты у меня".
      Ах, ночь петербургская, осенняя ночь! Листья слетают, сумерки тают, птицы кричат и витают. Грибами пахнет, сыростью постельной да банной одурью похмельной, в потемках приглядной. Бледные лица во тьме, как рубахи, груди волнуются, как море, в землю впивается горький ливень, сбивает с деревьев листья. Очень просто в такую ночь некоторые выпускают душу полетать - а она и не возвращается... держите крепче, закусывайте, жгите свечи.
      Ах, ночь петербургская - печальная ночь. Прочь, ступай прочь!
      Глава 2: С прибором
      Нева созрела, налилась
      Все возвышалась в ней вода
      Бежала, спела и вилась
      Рвала и мыла горы льда
      Крошились брызги под мостом
      И капли-росы били в дом
      Поверх всего разлился пар
      Засыпал снег
      Тугие косы
      Стыл поток
      Рукавчик треснул и потек
      И затопил пологий брег
      А мы стояли на мосту,
      Который выгибался над водой,
      Разлитой вправо, влево на версту,
      Под низкой тучей и звездой,
      А справа крепость высока, красна
      Стояла третий век - зубцы и завитушки,
      Нам в ноябре невидима весна,
      И только легкий запах стружки
      Приносило к нам с залива
      Третий век тут пахнет эдак,
      Может, твой дворянский предок,
      Угодивший несчастливо
      В эту крепость, чуял тоже
      Этот запах, запах нови,
      Он был шишка и вельможа,
      В жилах пламенныя крови.
      Нева играет и шипит,
      Она сравнительно чиста,
      И ею, словно пивом "Пит",
      Мы упиваемся с моста,
      А Питер строит, мастерит
      И жизнь нелегкая проста.
      В осенних думах восседал Ян Веселуха на столе с ногами, держа в руке бокал молодого Божоле. В кресле скрутился калачиком господин Лукин, рассчитывая, сколько будет стоить аренда самого дешевого помещения. На полу, среди раскиданных цацек и болтов, сидел растерянный Рябинин и крутил носом.
      - В чем дело? - спросил Веселуха.
      - Кристалла нет, - объяснил Рябинин.
      Кристалл для прибора был - главнейшее дело. Без него можно было и не заморачиваться.
      - Что, на весь Питер ни одного кристалла фторида лития? - не поверил Веселуха. - Что-то ты мне голову морочишь. Не может быть.
      - Нету, нету, - отозвался Лукин из кресла. - Я весь город обегал. Ни на рынке, ни в супермаркете - нет. Даже в частных коллекциях нет. Увы.
      И они уныло поникли головами. Веселуха прислушался к завыванию ветра, всмотрелся в осенний сумрак за окном, и подумал: "В такой день хорошо играть свадьбы и заключать контракты". Плакать же в такой день совершенно ненужно и даже вредно: Нева может выйти из берегов. Веселуха вскочил со стола, взял длинную веревку, намотал ее на пояс и призвал:
      - За мной.
      Навстречу ветру ехали они, по набережной и через мост; Петропавловская крепость встала перед ними огромным хищным зубом; служитель пустил их внутрь, и они молча, только отдыхиваясь, дошли до самого верха. Дальше лестницы не было, и балки кончились.
      - Если друг оказался вдруг, - сказал Веселуха, стягивая пояс веревкой. - Первый я, за мной Рябинин, Лукин третий.
      Шпиль был мокрый и скользкий, он сужался. Несмотря на дикий ветер, с подветренной стороны на Веселуху село три стойких комарихи и пили кровь. Болото внизу колыхалось и вздымалось, гнулись травы, зрели решения, ехали машины. На булыжной площади стояли, взявшись за руки, дети Рябинина, глядя вверх.
      - Я наверху! - крикнул Веселуха, перекрывая гул ветра. - Начинаем!
      - Пошел! - крикнул Рябинин Лукину.
      Трое отлипли от шпиля, и на истошном ветру завопили в три голоса на всю Россию:
      - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!
      Вздохнули - и по новой:
      - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!
      На три голоса, за скользкий шпиль цепляясь, голову запрокидывая:
      - НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!!
      Но не давала ответа Россия на запрос их неистовый и серьезный. То ли не было у нее кристаллов фторида лития, так нужных для дифракционной решетки нового прибора, то ли просто занималась она своим делом. И Рябинин повис на своей веревке, сокрушенно цыкая зубом, а Лукин пнул шпиль носком ботинка, а дети Рябинина внизу сели, взявшись за руки, на булыжник, - но не сдался Ян Веселуха. Он мотнул головой и заорал один - злобно и вдохновенно:
      - Эй, вы! Срань болотная! Ишаки отвязные! Это ваш последний шанс продать ваши хреновы никому не нужные кристаллы фторида лития! Если я и соглашаюсь купить их у вас, то только из сожаления к вам, потому что больше дураков вы не найдете! Я жду три секунды и слезаю!
      И вот тогда где-то всколыхнулись верхи бурьяна, забулькало болото, и раздался голос - слабенький и вроде женский:
      - Ну бяритя, бяритя! приезжайтя! так и быть, прададим! есть у нас адин кристалл, мы им агурцы саленыи придавливаям!..
      - Мы должны говорить не о том, что нужно нам, - понял Веселуха, - а о том, что нужно нашему партнеру.
      Лукин только головой покачал: Ян Владиславович удивительно быстро делал выводы.
      - А теперь нам нужен кредит доверия, - сказал Веселуха. - Ты, Лукин, лично - что можешь предложить? Ничего? Тогда - зачем мы тебя держим?..
      - Не так скоро, - сказал Лукин, вытряхивая комаров из ушей. - Есть у меня одна затейка... Только не удивляйтесь и не мешайте мне.
      - Глупо, - пожал плечами Веселуха. - Кто и зачем будет тебе мешать, если ты принесешь нам деньги?
      - А если это беззаконие? - вмешался Рябинин, враждебно глядя на Лукина.
      "Разделяй и властвуй, - подумал Веселуха, - совок и жулик в товарищах".
      - Если беззаконие, - сурово сказал он вслух, - тогда... деньги отберем, а тебя, Лукин, сдадим в ментовку.
      Надушенный и одетый в хорошее пальто, Лукин стоял посередине Сенной площади, поигрывая золотой цепочкой. На цепочке, проносясь у него над головой и навевая крылами сон и мрак, носилась над городом гигантская моль, огромная и серая - страшная.
      - Дамы и господа, - вещал Лукин без выражения, - объявляется скупка зимних вещей на прокорм гигантской моли. Данный вид потребляет в день: шуб норковых шесть единиц, полушубков овчинных десять единиц, шапок-ушанок мужских семьдесят пять единиц...
      Собирался народ; менты с интересом поглядывали; скинхеды таились у стенки. Пара пропитых субьектов уже успели сбегать домой и толкнуть свои полупердончики; моль радостно приземлилась, сожрала мех и взмыла опять, натягивая цепочку.
      - А что она будет есть, если не хватит? - спросила какая-то любопытная старушка.
      Менты прислушались.
      - Может напасть, - равнодушно сказал Лукин. - У нее вообще-то яички отложены. Скоро потребность увеличится.
      На этом месте менты решили вмешаться.
      - Гражданин! - сказали они, обступая Лукина. - Давайте со своей молью куда-нибудь за город.
      - За город никак нельзя, - сказал Лукин,- поскольку моль требует ухода, горячей воды и центрального отопления. Она нежная. И яички. А если по вашей вине моль умрет, - Лукин отступил на шаг и значительно поднял голову, - у вас будут крупные неприятности в связи с трехсотлетием города.
      - Ты что ее, мужик, на трехсотлетие Петербурга откармливаешь? поразились менты.
      - Да, - ответил Лукин, - на ее крылья будет нанесена карта города, а в зубах она должна держать якорь. Но вы же видите, что насекомое живет впроголодь. Уже пыльца с крыльев осыпается.
      Менты в замешательстве переглянулись, и Лукин понял, что его дело восторжествует.
      Вечером того же дня губернатор кричал на подчиненных:
      - Смотрите у меня! Вы там мне трехсотлетие не компрометируйте! Я ведь все вижу, как вы с животными обращаетесь! Чуть моль праздничную не уморили, позор какой!
      Под моль было списано много денег из бюджета; вечером того же дня Лукин, по обоюдному согласию, пристрелил тварюгу из охотничьего ружья.
      - Мысль была ничего, - одобрил Веселуха, - но хороши такие мысли только для "эпохи первоначального накопления". И ты мне, титан Возрождения, больше эдак не крути! Знаем мы твои "надежные схемы".
      - Не буду, - поклялся Лукин, а сам подумал: "Ты меня еще узнаешь, Веселуха!"
      Шел первый снег, - какое сладкое время для свиданий, для сделок, для конфликтов, для переворотов. И ведь знаем мы, петербургские жители, что не бывает в октябре настоящей зимы, что еще снег смоет черными дождями, но как хорошо бывает и как приятно, когда вдруг, замедляя темп, осадки начинают не капать, а вот именно оседать...
      В эти дни Веселуха метался на собаках по Петербургу, пытаясь заключить первый контракт. Срок кредита подходил к концу, в конце декабря маячила смрадная долговая яма. Снежинки падали на красный язык Яна Владиславовича; его волосы цвета светлого металла стояли дыбом, и пригладить их не было никакой возможности. Веселуха источал чистейшее обаяние, он влиял, скакал и интриговал, но директора заводов были и сами не промах. Они подсидели красных директоров, они грабили некогда на большой дороге, учились в бизнес-школах и начинали позорными подметалами. Некоторые из них делали по четыре ошибки в слове из трех букв. Поэтому разговаривал с ними Веселуха так.
      - Вашему заводу нужен рентгеновский флуоресцентный? - рявкал он.
      - Зачем он нам? - кисло морщились эти консерваторы. - Мы же пластмассовые игрушки делаем.
      - Будете смотреть, - гремел Веселуха, - чтобы в пластмассу свинец не попал, а то детки будут ее грызть, помирать, и ваши игрушки никто не будет покупать. А на вас все будут показывать пальцем и говорить: "Вон идет директор завода, который не знал, что в пластмассе был свинец".