Енчмениада (К вопросу об идеологическом вырождении)

Но, товарищи, из этого следует и кое-что другое. Именно, вот что: Во-первых. Основные предпосылки Енчмена в корне противоречат и об'ективной действительности, и марксизму, отражающему эту об'ективную действительность. Маркс об'являл не раз пошлым буржуазным вздором представление об изолированном индивидууме. Но енчменовская точка зрения является этим вздором в десятой степени, потенцированным вздором. Мы очень рады, если наш Эммануил допускает (несмотря на свое божественное происхождение), что его папаша и его мамаша, возможно, были и неодушевленными предметами*27, которые все же сумели, как никак, произвести единственный в мире одушевленный экземпляр человеческой породы. Однако эта комическая сторона в положении трагически изолированного нового Мессии только лишний раз подтверждает, что ничего, абсолютно ничего, общего между марксизмом и енчменовскими скрижалями нет и быть не может. Марксизм исходит из основной данности, из общества совместно живущих и совместно работающих людей. Для марксизма нет и вопроса о том, устроены ли люди принципиально отлично друг от друга. Повторяем, лишь индивидуализм мещанства, буржуазии, деклассированной богемы может быть фоном для таких, якобы, новых, а на самом деле заплесневело старых, выдумок. На книжке Енчмена должно было бы красоваться не то заглавие, которое там красуется. Нужно было бы написать: Теория новой биологии против марксизма. Но разве хватит на это мужества у автора, вся теоретическая премудрость которого построена на двух китах: саморекламе и хитреньком лукавстве? Во-вторых. Признание собственной психики разрушает всю стройность радикального варианта енчменовской теории. Ибо, если психика есть хотя у одного автора теории новой биологии (мы становимся на его точку зрения), то, следовательно, об'ективно существует категория психических явлений. А отсюда вытекают и все те вопросы о материи и духе, которые храбро изничтожаются Енчменом только потому, что он от них улизывает. А когда он их ставит, то, как мы видели выше, он опровергает свою собственную теорию (напр., установлением таких законов, как закон психо-физического параллелизма). В-третьих. Но если психические явления существуют, то о них могут быть и суждения, они могут быть обозначены словами и проч., что и происходит, вопреки Енчмену, в действительности.
      Разберем этот вопрос более подробно. Здесь ход аргументации у Э. Енчмена таков: а) Слова - это цепи органических движений, рефлексов*28. b) Чужие непространственные явления (?!) вообще во всех случаях не вызывают никаких изменений, никаких движений в организме читателя*29. c) Однако для нас остается неразрешимым вопрос: может быть, те непространственные явления, которые, скажем, протекали в самом читателе (курсив автора), вызвали в его организме какие-нибудь движения? Однако этот вопрос только кажется другим, отличным от только что нами разрешенного. В самом деле: если бы непространственные явления, допустим, протекающие в организмах, вызывали в этих организмах какие-нибудь пространственные изменения (движения), - то такие изменения (движения) могли бы служить (служили бы) для окружающих людей доказательством того, что в этих организмах протекают непространственные явления... вместе с тем наш огромный повседневный опыт находится в резком противоречии (!!! Н. Б.) с таким допущением... Итак, непространственные явления никогда не вызывают пространственных явлений*30. А отсюда, следовательно, невозможно образование словесных реакций относительно непространственных явлений. Присмотримся к этой аргументации ближе. Оставим в покое пункты: a) и b) и обратим наше внимание на пункт c). Прежде всего, что значит: для нас остается неразрешимым вопрос etc? Если для Енчмена вопрос остается действительно неразрешимым, тогда неразрешимым остается для него и вопрос о словесных обозначениях психических явлений, и вся аргументация падает. Однако из последующих рассуждений вытекает, что Э. Енчмен все же разрешает и этот вопрос. Следовательно, речь идет не о неразрешимости, а о нерешенности в данной стадии рассуждений. Но тогда мы позволим себе заметить автору, оперирующему доказательствами лингвистического характера, что ему невредно было бы тверже знать русский язык. Итак, примем лучшее для Енчмена положение, что здесь была всего-навсего некоторая элементарная безграмотность. Спасает ли это нашего пророка? Думаем, что нет. Ибо, на каком это основании Э. Енчмен подставляет на место вопроса о своем организме другие организмы? Ведь, по Енчмену, у них, возможно и психики-то нет. Допустим, что у них, действительно, нет психики. Вопрос отпадает. Но у Енчмена-то эта психика есть: он сам в этом признался. Так потрудитесь ответить на этот вопрос: есть ли связь между вашей психикой и вашими движениями или этой связи нет? На этот вопрос Енчмен должен ответить положительно. И тут он пропал. Ибо: единственным выходом для него была бы, примерно, такая словесная реакция: не непространственные явления (мои чувства, желания, представления) вызвали мои движения, а другие пространственные явления, протекавшие в моем мозгу и других частях организма. Но на это мы могли бы ему возразить в его же собственном духе: а почем вы знаете, что происходит в вашем мозгу? И откуда вы это знаете, что у вас есть мозг? Вы никогда в этом не сможете убедиться. В самом деле, даже если бы вы искусно произвели трепанацию черепа и посмотрели в зеркало, то и то это было бы никудышное доказательство. Ибо на чем основано ваше доверие к зеркалу? На простой аналогии: вы видите, как подходят к нему люди и там отражаются. Поэтому делаете вывод и о себе. Но все же это - только аналогия. На самом деле, вы ничего здесь строго-научно не докажете. Ваш повседневный огромный опыт убеждает вас, что у вас нет мозга, что вы совсем безмозглый организм. Эти рассуждения - совершенно в духе Енчмена. Их можно употреблять против автора новой биологии. Они были бы достаточны для опровержения его выдумок. Нас, однако, здесь интересует не только опровержение Енчмена, но и действительное решение вопроса. По сути дела: правильно или нет положение, что мои движения вызываются другими пространственными явлениями, например, физиологическими явлениями, происходящими в моем мозгу? Конечно, правильно. Но в том-то и дело, что мои психические явления не есть нечто второе, сверх и помимо этих процессов данное, а лишь интроспективное выражение того же самого, интроспективное выражение моих физиологических процессов. Этого не понимает антиматериалистический Аника-воин, и отсюда вся его путаница. Более того. Как мы видели выше, я могу наблюдать процессы в своем мозгу только интроспективно; поэтому я и ставлю в связь многие свои движения со своею психикой. А отсюда ясно, что вполне возможна и словесная реакция на психические явления, и обобществление индивидуальных опытов в этой области.
      Наделала синица славы, А моря не зажгла.
      IV. Биология и социология в теории Э. Енчмена.
      Разобрав оригинальную (немножко имманентов, солидно - Введенского) философскую концепцию Э. Енчмена, мы приглашаем читателя (с маленькой буквы) последовать за нами и спуститься со снежных вершин рассуждений о физическом и психическом в долину вещей несколько более конкретных. Запомним с самого начала, что Э. Енчмен обещал нам развивать ортодоксальный марксизм. А теперь к делу. Всякому понятно, что марксизм произвел переворот прежде всего в общественных науках. Общественные науки, т.-е. науки, изучающие социальные явления, стали на совершенно твердую почву. В этом - громаднейшая заслуга творцов научного коммунизма, которые, как известно, жили в XIX столетии. Величайшее событие мировой истории - рождение божественного Эммануила произошло позже. Сознательная его жизнь и работа над скрижалями грядущего еще позже. Следовательно, Э. Енчмен имел возможность клясться марксизмом. Но, вопрос другой, нет ли и в этих, более низменных областях теории, лошадиной дозы теоретического лукавства, попросту говоря, теоретической нечестности? Не означают ли и здесь все эти клятвы простого обмана? В общественных науках, - пишет Э. Е., - строются... весьма глубокомысленные социологические теории, обильные туманными терминами, мало анализированными понятиями, таинственными экивоками в сторону глуби вещей и пр. (Гиддингс, Дюркгейм, Штаммлер, де-Роберти и т. д., в лучшем случае, Л. И. Петражицкий). Социальные явления (т.-е. соответствующие физиологические реакции) еще не знают чисто-причинного (взаимно-физического, естественно-научного) изучения; изучение же их собственно-фантастической... наукой, социологией, совмещает в себе главные пороки научного мышления... и т. д.*31. Итак, в статье, послесловие к которой написано в 1919 году (предисловие к 18 тезисам написано в том же году), наш ниспровергательный автор 1) считает за лучшее в области общественных наук творения Петражицкого (правовые эмоции собак!). 2) считает признаком хорошего тона даже не упоминать о марксизме! Если до сотворения одного из священных текстов пророка Эммануила социальные явления не находили причинного об'яснения, то, следовательно, марксизм - тоже пустяки, и он не дает такого об'яснения. Гораздо выше него стоит Л. Петражицкий. Все это с железной необходимостью вытекает из вышеприведенных положений Э. Енчмена. Свою родословную Э. Енчмен и в этой области ведет от кого угодно, но только не от Маркса. А вся его божба марксизмом есть не что иное, как мимикрия. Это маска, под прикрытием которой Э. Енчмен протаскивает старый буржуазный хлам. Да не подумает читатель, что вышеприведенные цитаты случайны или что они не характерны для теоретических взглядов Э. Енчмена вообще. Наоборот, нетрудно показать, что именно здесь лежит основа воззрений Енчмена на роль теории новой биологии в сфере общественных наук. По принятому нами обычаю, мы и здесь заставим говорить прежде всего автора. Пускай он сам пожжет своим глаголом сердца людей. Наука социология, - пишет Э. Е., - призвана изучать, по формулировке социологов, так называемые абстрактные законы социальной жизни, т.-е. те законы, которые должны зафиксировать специфические события социальной жизни, события, долженствующие безусловно отделить науку социологию от других наук; при этом такими специфическими явлениями социальной жизни одни социологи (сравнительное большинство) считают появившиеся в период социальной жизни разумные способности человека (О. Конт, Спенсер, Гиддингс, Уорд, Кидд и др.), создавшие этику, религию и пр., отделившие его от прежнего биологического бытия (факт надорганического явления и пр.); другие же социологи склонны видеть специфичность социальной жизни не только в появлении разумных способностей, но и в других фактах социальной жизни, например, в появлении у человека орудий производства (теория марксизма) и пр.*32. Товарищи! Насторожитесь здесь! Сейчас вы увидите, насколько ортодоксален наш хамелеон. Первое общее основное положение - базис социологической методологии, именно, априорное положение об исключительной специфичности явлений социальной жизни (вне зависимости от того, какие, именно, явления считаются специфическими - разумные способности или орудия производства и пр.) и полной их несводимости к понятиям других наук, как, напр., биологии, положение, что законы обобщения явлений социальной жизни должны быть абстрактными (социология - абстрактная наука), не сводимыми к понятиям других наук, - это основное положение, базис социологической методологии, находится в прямом противоречии с общим законом эволюции теоретического мышления,... законом, изложенным... Пирсоном и Риккертом*33. Итак: Марксисты считают, что социальные явления специфичны. Но это неверно. Марксисты считают, что специфическим признаком, отделяющим общебиологические явления от социальных, является то обстоятельство, что общественное животное, именуемое человеком, есть, кроме того, животное, делающее орудия. Но и это неверно. Марксизм ошибается, ибо его положения противоречат идеалисту Пирсону и идеалисту Риккерту, двум профессорам, буржуазным идеологам чистейшей воды. Таковы выводы автора теории новой биологии. Вот вам и ортодоксальный марксизм! Вот вам и его развитие! Нужно сказать, что, действительно, трудно найти другой случай такого теоретического подхалимства, какое мы находим у Енчмена, прикрывающего свою индивидуалистически-идеалистическую наготу лоскутами марксистских словесных реакций. Тут все есть, коли нет обмана... Неужели, в самом деле, не ясно, что тут есть прямой, наглый обман?..*34. Таким образом и здесь между марксизмом и Пирсоном-Риккертом, то бишь Енчменом (он, конечно, очень самостоятельный мыслитель), нет ничего общего. Теперь скажем несколько слов по существу вопроса, т.-е. вне зависимости от того, марксист Енчмен или что-нибудь совершенно иное. Замечание первое. Совершенно непонятно, почему это автор теории новой биологии, стремящийся к максимальным обобщениям, останавливается на биологии? Разве биологические явления несводимы к физико-химическим? Почему это все дело сводится к рефлексологии? Известно, что теперь делаются попытки (см., напр., проф. Лазарева: Ионная теория возбуждения) итти еще глубже. На каком же достаточном основании здесь устанавливается предел, его же не прейдеши? На том, что ли, основании, что наш пророк во дни юности своея учился у проф. И. Павлова? Или на том, что он, будучи раньше эс-эром, прошел через школу Лаврова-Михайловского, которые ведут свою родословную от Спенсера и органической (биологической) школы в социологии? Логических оснований, явное дело, тут быть не может. И здесь, по своему обыкновению, автор попадает в грубейшее противоречие с самим собой. С тем же успехом, с каким автор протестует против фантастической социологии, фантастической политической экономии, фантастической теории права и т. д. и т. п., можно протестовать против фантастической биологии, ибо возможны обобщения физико-химического порядка, еще более высокие, чем обобщения рефлексологии. Замечание второе. Енчмен не понимает, что самые высокие обобщения (т.-е. самые абстрактные законы) отнюдь не уничтожают значения частных законов, которые есть выражение законов более общего характера в особой специфической форме. Было бы поистине чудовищным предположение, что, скажем, закон сохранения энергии делает излишними закон трудовой ценности, или учение о базисе и надстройках, или законы денежного обращения. Маркс злостно издевался над такими оригиналами, вроде Енчмена, и здесь повторяющего буржуазно-идеалистические зады. Он писал, напр., про известного кантианца Ф.-А. Ланге: Дело в том, что г. Ланге сделал великое открытие. Всю историю можно-де подвести под единственный великий естественный закон. Этот естественный закон заключается во фразе struggle for life - борьба за существование (выражение Дарвина в этом его употреблении становится пустой фразой)... Следовательно, вместо того, чтобы анализировать эту struggle for life, как она исторически проявлялась в различных общественных формах, не остается ничего другого делать, как превращать всякую конкретную борьбу в фразу struggle for life*35)... Точь-в-точь, как у Енчмена. Маркс давным давно предупредил великое открытие, преподносимое на скрижалях. Маркс давным давно опроверг плоское и вульгарное представление, будто бы последние обобщения науки (даже настоящей науки, а не науки о 15 анализаторах) снимают с нас обязанность изучения частных дисциплин и тех особых, качественно разнородных, специфических форм, в которых проявляются эти самые общие законы. Обобщения не ликвидируют частных законов, они устанавливают лишь связь между ними, они выражают принципиальный монизм науки и единство ее метода. Но это ни в коей мере не уничтожает всякого разделения научного труда, т.-е. особых научных дисциплин. Э. Енчмен явно вульгаризирует дело, в полном противоречии и с духом, и с буквой марксова учения. Эта вреднейшая идеологическая демагогия, в сущности, фиксируется en toutes lettres в енчменовских священных текстах. В самом деле, вот что пишет наш автор: Бесчисленное множество научных классовых суждений безостановочно ликвидируется... и на вершине научного творчества остаются, как отборная интеллектуальная пища для Демоса (так и написано!!), немногие, несколькие (?), максимально общие и максимально точные, светящиеся наиболее ярким научным светом, научные классовые суждения (научные законы)*36. Это поистине замечательно! Геометрические теоремы? Долой их, раз есть 15 анализаторов. Решение биквадратных уравнений? К чорту эти алгебраические фолианты! Закон издержек производства? Пустяки! Все к чорту! Долой! Долой! Долой! Демосу (слушайте) нужны немногие законы. Демос обойдется и ими. Демосу (видите ли) будет подаваться отборная интеллектуальная пища. Правда, немного, но зато уж в Ревнауче позаботятся о качестве. Геометрию, физику, химию, механику, политэкономию, историю, социологию и прочее, и прочее, будет изучать не демос, а другие люди. А Демос пускай забавляется тем, как горят ярким светом пятнадцать тощих анализаторов. Что отсюда произошло бы? Что было бы, если бы пророка подпустить к делу? Всякий увидит, что. Ибо и без света научных законов ясно: с одними 15 анализаторами не будешь ни инженером, ни администратором, ни педагогом. Будешь только болтуном и неучем. Кое-кому выгодно, чтобы пролетариат был неучем, хотя бы и с вышеупомянутыми анализаторами. Но это ни в коей мере не совпадает с интересами самого пролетариата. Энгельс еще в начале 90-х годов высмеял вот этаких заносчивых молодых людей, вроде Енчмена, дав им убийственную характеристику. Он писал: Одна из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, это то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налетом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы переварить и немецкого студиоза, который начал снова распространяться. Вы сами действительно уже кое-что сделали (Энгельс пишет Конраду Шмидту. Н. Б.) и должны знать, как мало молодые литераторы, приставшие к партии, дают себе труда изучать экономику, экономическую историю, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных форм. Сколько из них знают о Маурере, только одно его имя. Нахальство журналиста должно все преодолеть. Часто дело обстоит так, как-будто эти господа думают, что для рабочих (для Демоса. Н. Б.) все годится*37. Замечательная характеристика, прямо не в бровь, а в глаз. Не за нее ли произвел наш автор в чин эксплоататорского идеолога одного из основоположников научного коммунизма? Очень похоже на это. А теперь мы попросим читателя спуститься с нами этажом еще ниже и взглянуть, каких поистине гениальных результатов достигает наш Енчмен, когда он применяет свой метод при анализе конкретных явлений. Тут мы увидим нечто такое, что, действительно, превосходит уже всякое воображение.
      V. Исторические экскурсы Э. Енчмена.
      Уже из данного выше разбора енчменовских построений видно, чем дело будет пахнуть при конкретном анализе. В первой, цитировавшейся нами, работе (Психология перед судом возрождающегося позитивизма) мы имеем ясные намеки на дальнейший путь. Там идет речь о словесных реакциях, правовых реакциях, религиозных реакциях, реакциях логических суждений и т. д. Мы теперь знаем, что попытки построить общественные науки на вот этаком базисе обычно приводили лишь к наклейке новых ярлычков, ровно ничего не об'ясняющих. Ибо нетрудно, конечно, изобрести целый каталог названий: рефлекс цели, рефлекс бога, рефлекс права, рефлекс... и проч. На все найдется свой рефлекс. Беда только в том, что ничего, кроме игры в бирюльки, здесь мы не получим. Проверим сие на исторических экскурсах самого Енчмена. Вот перед нами попытка, с точки зрения теории новой биологии, об'яснить иудаизм и христианство. Посмотрим, что преподносит нам автор нового вероучения. Сперва, конечно, изрядная порция рекламы: ...ему, автору теории новой биологии, впервые за несколько тысячелетий (уж конечно! Н. Б.) удалось прорваться (!) к пониманию совершенно непонятого до сего дня самого грандиозного (курсив наш. Н. Б.), органического (!) события последних тысячелетий, к пониманию события (!!), известного под именем библейской и христианской религий; как результаты этого прорыва бурно противоречат не только миллионам комбинаций, шантажа, лживой мистической лирики... но и всем толкованиям этого события очень передовыми, подчас очень революционными и всегда очень научными Спенсерами и Тэйлорами или Каутским или Луначарским, рассматривавшим происхождение понятий Бога и Сатаны (большие буквы принадлежат Э. Енчмену, сохраняющему почтительность к этим величествам. Н. Б.), в библейской и христианской религиях так же, как происхождение понятий добрых и злых духов во всех других религиях...*38. Уже из этого рекламного введения читатель, имеющий хотя бы косвенное отношение к марксизму, но знающий дело, усмотрит сразу, что здесь на-лицо явно вздорный подход к анализу. В самом деле, почему это иудаизм и христианство - самые грандиозные явления? А буддизм, напр.? Или автор не знает всего его, буддизма, историко-религиозного значения? Откуда такие преувеличенные симпатии к господствующей в цивилизованных странах религии? Автор об'ясняет сам, откуда сие. Он, ведь, утверждает, что происхождение понятий Бога и Сатаны у иудеев и христиан имело совсем, совсем особые корни, т.-е., другими словами, он утверждает, что иудейская и христианская религия занимают среди всех религий мира совершенно особое, принципиально отличное, положение. Вот вам и марксизм! Любой ученый батюшка в рясе (в особенности начитавшийся г-на Введенского) с удовольствием станет защищать такую позицию. Ведь, все апологеты поповства как-раз так и аргументируют, как аргументирует почтеннейший поклонник Бога и Сатаны. Апологеты христианства как-раз и претендуют на совсем особое место для защитников истинной религии, перед которой и в сравнении с которой остальные религии - не истинные, языческие, идолопоклоннические и т. д., и т. п. По существу вопроса: всякий, знакомый с историей религий, может констатировать совершенно обратное тому, что проповедует Енчмен, а, именно, удивительную схожесть в развитии религиозных фаз. Критический момент переход к единобожию, который шел параллельно с об'единением разрозненных племен, имевших своих особых богов, - этот момент прекрасно освещен в литературе. То же было и у других народов, переживавших эволюцию в сторону единобожия. Подход Енчмена к вопросу не только не имеет ничего общего с марксизмом, но и предполагает крайнюю степень невежества автора теории новой биологии. Кроме того, он очень нехорошо пахнет: автор теории новой биологии сам заражен иудейско-христианским религиозным дурманом. Дальше. Мы знаем, что, марксистски рассматривая вопрос, мы обязаны выводить изменение религиозных форм из производственных отношений. Для этого, конечно, недостаточно знать 15 анализаторов, а нужно изучать производительные силы, хозяйственный строй, юридические формы, быт и культуру данного народа. Это изучение показало, что Ягве - главный, единый бог, грозный и мстительный - был символом централизованной власти об'единившегося под началом богатых военных предводителей еврейских племен. А по Енчмену? Вы думаете ему нужно изучение, копание в презренных фолиантах и проч.? Ничего подобного! Ему свойственен простой гениальный прорыв, т.-е. попросту мистическое озарение (помним: дух божий почил на нем). Этот тэ-эн-бистский порыв и прорыв довел автора до такого об'яснения, что марксистский читатель с трудом может выдавить словесные реакции парламентского свойства. Судите сами: Автор, прорвавшись (!) к проблемам библийской и христианской религий, обнаружил, что, в отличие от всех других соседних религий, - в библейской религии в понятии Бога (большая буква принадлежит автору. Н. Б.) художественно отражались отнюдь не благоприятствующие ведению хозяйства силы природы, а (слушайте внимательно! Н. Б.) содержание центрального, самого мощного анализатора из 15 анализаторов теории новой биологии, художественно отражалось общебиологическое понятие (анализатор) органического оптимума, органической радостности..., а в понятии Сатаны художественно отражалось то же общебиологическое понятие органического угнетения, органической нерадостности...*39. Все другие об'яснения шельмуются Енчменом, как шантаж. Но шантажом является, в первую очередь, об'яснение самого Енчмена. Ибо, в самом деле, предположим даже, что Бог физиологически выражал положительный аффекционал Р. Авенариуса (ведь, и тут Енчмен не дает ничего оригинального, а списывает без указания источника), Сатана же отрицательный аффекционал. Предположим, выражаясь просто, что чувства и мысли о боге сопровождались радостным под'емом, а мысли о сатане (просим извинения у т. Енчмена за человеческий язык) - чувством угнетения. Согласимся с этим. Что же, будет это об'яснением? Малый ребенок видит, что это будет только фразой, которая не перестает быть в достаточной мере глупой от того, что т. Енчмен снабдит ее десятком иностранных слов (стенизм, оптимум и проч., ведь, для Демоса нужна отборная интеллектуальная пища). Ибо, в самом деле: органическая радостность или нерадостность могут быть у людей, общественных групп, классов, целых племен и т. д. по разным поводам и проявляться - что еще более важно - в совершенно различных формах. Почему Израиль испытывал под'ем в религиозной оболочке? Почему эта оболочка приняла форму единобожия? Почему израильский Бог имел специфические черты, сатирически так чудесно схваченные Гейне:
      Unser Gott ist nicht gestorben
      Als ein armes Lammerschwanzchen
      Fur die Menschheit, ist kein susses
      Philantropfchen, Faselhanschen.
      
      Unser Gott ist nicht die Liebe;
      Schnabeln ist nicht seine Sache,
      Denn er ist ein Dopnergott
      Und er ist der Gott der Rache.
      ..............................
      ..............................
      Unser Gott ist stark. In Handen
      Tragt er Sonne, Mond, Gestirne;
      Throne brechen, Volker schwinden
      Wenn er runzelt seine Stirne*40.
      На все эти вопросы нельзя дать ответа с точки зрения вечного повторения фразы о самом важном анализаторе. Метод Енчмена - растворение социологии в биологии - мстит здесь за себя со всей жестокостью израильского бога. Этот метод показывает себя читателям во всей красе. Нельзя же брать в серьез этот кукольно-попугайский анализ, который состоит из повторения нескольких слов:
      Па-па.
      Ма-ма.
      Ана-ли-за-тор и т. д.
      Основная методологическая ошибка - не анализ специфической общественной формы человеческой жизни, а общие рассуждения биологического характера эта методологическая ошибка приводит к тем тощим, с позволения сказать, выводам, которые могут вызывать лишь досаду, смех или возмущение. Ну, посудите сами: разве пахнет здесь марксизмом? Разве может человек, так об'ясняющий религиозные формы, претендовать на какое-нибудь родство с великим пролетарским учением?.. Далее. Мы с изумлением узнаем, что исход из Египта был не что иное, как чуть ли не пролетарская революция, а скрижали Моисея - нечто вроде революционно-пролетарского кодекса и, притом, в форме енчменовской теории новой биологии! Вот, что вещает нам пророк Эммануил о своих предшественниках моисеева периода: ... автор теории новой биологии напоминает организму (!), как это величественное, не научно, а художественно выраженное биологическое учение (учение теории новой биологии), внезапно восторжествовавшее сейчас же вслед за революционной победой восстания трудящихся масс (восстание и исшествие из Египта), вызывая массовые органические катаклизмы, руководило восставшие (-ими? Н. Б.) трудовые (-ыми? Н. Б.) массы (массами? Н. Б.), заключая в себе все необходимые, тоже художественно-выраженные, выводы (по-катаклизматические прорывы) о способах, о методах борьбы за радостное, за стеническое существование (Израиль - борец за Бога, борец за органическую Бого-реакцию, борец за органический стенизм, т.-е. борец за органическую радостность), о способах, о методах фиксации, закрепления сочетаний рефлексов, цепей рефлексов, поддерживающих органический стенизм (заповеди); и как великая ценность, великая истинность этого биологического учения, пропитав тогда восставшие трудовые массы, возбудила в них пламенную ненависть к бесчисленным фантазмам, к идолам всех народов, порабощенных культурами своих господствующих классов, - возбудила в них ту самую ненависть, которой возгорится коммунистический человек, переживший органический катаклизм 15-ти анализаторов теории новой биологии ко всем фантазмам старого мира*41. Уф! Не-стер-пимо! Извиняемся перед читателем за цитату, столь умную и столь потрясающую. Но мы должны же показать автора теории новой биологии во всей его красе. Итак: Повидимому, Э. Енчмен прорвался к об'яснению того факта, что Израиль создавал себе религиозное выражение теории новой биологии. Это, видите ли, происходило потому, что тогда была органическая Бого-реакция. Органическая Бого-реакция - это прямо перл! Бросим этот пошлый quasi-научный вздор, недостойный и действительно грязно-эксплоататорский. Посмотрим на другие мысли в анализе Э. Енчмена. Исход евреев был восстанием трудящихся масс, понявших теорию новой биологии. Хорошо! Но не припомнит ли наш марксист, однороден был еврейский народ при своем исходе или нет? По нашему - нет, ибо мы знаем о существовании классов даже в то время. Но биологически - эс-эровские взгляды Э. Е. все замазывают ярлычком: народ. Дальше. Заповеди Моисея были кодексом восставших трудящихся масс, проникнутых идеями теории новой биологии. Тоже хорошо. Но не вспомнит ли Э. Енчмен следующую заповедь, которую он, вероятно, учил в школе еще до того, как осознал свою божественную сущность: Не пожелай жены ближнего твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, елика суть ближнего твоего? Как же это так, почтеннейший пророк, насчет рабов и насчет рабынь?.. Все дело в том, что у Енчмена нет и намека на конкретное изучение социальных явлений. Отделываясь общебиологическими фразами, он неизбежно вынужден попадать впросак, как только речь коснется конкретных событий. Пойдем еще дальше. Оказывается, ведь, что религиозная форма у иудеев вовсе не фантазма, а великая истинность. У других народов боги (разные там Ваалы и прочее) - фантазмы и идолы, они никакого оптимума не выражали, а вот у народа избранного, у народа, который борется за органическую Бого-реакцию, у этакого народа господин Ягве не идол, не фантазма, а очень приятная и весьма истинная вещь. Ну, знаете ли, можно городить какой угодно вздор, но все же знать меру. Ибо люди, знающие историю религий, отлично понимают, что тот же самый общественно-функциональный смысл был и у Ваала, и у Мардука, и у Афины-Паллады, и у Аллаха.