Перешагнув пропасть

Положив трубку, Сэнди какое-то время смотрела в одну точку, пребывая в шоке. Потом стала дрожащими пальцами набирать номер телефона аэропорта. Невероятно, невозможно, но в этот вечер оставался еще один — отложенный — рейс во Францию. Времени у Сэнди было в обрез. Она заказала такси по телефону, тут же побросала какие-то вещи в чемодан, потом позвонила Эндрю домой, надиктовала список срочных поручений и выскочила из дома — всего через десять минут после звонка Арианны.

Бешеная гонка на такси, потом посадка в самолет — все это не давало возможности о чем-то думать. Однако, оказавшись внутри мощного лайнера, Сэнди отдалась мыслям об Энн. И еще одна тень витала у нее в сознании — тень высокого, темноволосого француза, поклявшегося никогда ее больше не видеть.

Недели, прошедшие со дня его отъезда, были кошмаром. В первые дни Сэнди двигалась и действовала словно автомат, а сознание ее отключалось от всего и было сосредоточено на одном моменте — на их ссоре. Но вот рана начала кровоточить, страдания извергались сначала маленькой струйкой, потом превратились в целый поток. Сэнди просыпалась по ночам и ходила из конца в конец квартиры до рассвета, в буквальном смысле слова схватившись за голову и стеная в голос.

Мысль, что она загубила все, что могло быть между ними, загубила окончательно и бесповоротно, была невыносима. Тот факт, что Жак приехал в Штаты без Моники, должен был означать, что он хотел видеть ее, Сэнди. Эта мысль доводила ее до отчаяния. Она своими руками уничтожила возможность обретаться хотя бы где-то на краешке его жизни, и все из-за своих страхов. Боялась, что история повторится, что он бросит ее, как Айан. Не смогла увидеть реального Жака Шалье — такого, какой он есть. За его спиной все время маячил Айан. И теперь у нее с Жаком все кончено.

Однако пора было сосредоточиться на Энн. Пока лайнер плавно набирал высоту, Сэнди пыталась мысленно внушить своей сестре, что она ее любит, и передать эту любовь за тысячи миль.

Ребенок, который вот-вот родится, вряд ли узнает, сколько он значит для всех. Он увел Энн от пропасти, на краю которой она стояла после гибели Эмиля. Этот ребенок неразрывной нитью свяжет свою мать с семьей Шалье, в которой Энн будет окружена не просто любящими, но обожающими ее родственниками, близкими и дальними. Среди них — Одиль и ее дети: о них Энн упоминала во всех своих письмах и телефонных разговорах. Ничего плохого не должно случиться с младенцем — он слишком любим, слишком всем дорог.

Весь семичасовой полет Сэнди возносила молитвы к Богу о здоровье роженицы и младенца. Она не смогла вздремнуть, несмотря на то что несколько последних недель ей редко удавалось забыться даже коротким сном.

Приземлившись во Франции, Сэнди чувствовала себя усталой и разбитой, а в такси все время молчала: ее терзали волнение и дурные предчувствия.

Хотя было только семь утра, все вокруг проснулось и купалось в лучах яркого солнца. Но пока машина «глотала» километры между аэропортом и больницей (расположенной невдалеке от усадьбы Шалье), Сэнди почти не смотрела в окно и не видела прекрасного ландшафта. Все мысли ее были сосредоточены на Энн и на крошечном существе, вздумавшем явиться на свет на целый месяц раньше срока. Сэнди уговаривала себя, что в наши дни это вполне поправимо. Спасают младенцев, родившихся в семь и даже в шесть с половиной месяцев, — современной медицине и такое под силу. Но ничего не помогало. Сэнди хотелось одного: поскорее оказаться рядом с Энн.

Когда такси остановилось у больницы, волнение Сэнди достигло предела, а желудок превратился в какой-то жгут нервов. Жак рассказывал ей об этом роддоме — что он имеет первоклассную репутацию, оснащен самой современной медицинской аппаратурой и, кроме того, в нем работает лучший врач-акушер, славящийся не только во Франции, но и за ее пределами. И Сэнди надеялась, что ночью рядом с сестрой был этот опытный специалист. Как это важно…

Пока шофер вынимал чемодан из багажника, Сэнди открыла сумочку, чтобы расплатиться, и почувствовала сильную мужскую руку на своей руке.

— Я заплачу, Сэнди, не беспокойтесь. — Это был Клод Шалье, отец Жака, и Сэнди улыбнулась ему, тронутая тем, что он наверняка поджидал ее у входа. — Бегите… бегите к Энн.

— А она… — Сэнди смутилась, но лицо Клода ничего не выражало, — она в порядке?

— Мне приказано ничего не говорить. Могу сказать только то, что она в полном порядке. — Клод широко улыбнулся — какую-то секунду он был так похож на Жака, когда тот обрадовался, увидев ее в аэропорту. Сердце ее заныло… — Вперед! — продолжал свекор ее сестры. — Идите прямо; когда войдете в вестибюль и пересечете его, сверните налево. Палата номер четыре.

Поскольку Сэнди все еще стояла столбом, Клод слегка подтолкнул ее, и она почти побежала. В вестибюле, с толстым пушистым ковром на полу, сквозь всевозможные запахи цветов пробивались запахи антисептиков и лекарств.

Подгоняемая радостным возбуждением, Сэнди влетела в палату, не подумав о том, что сестра, может быть, спит, и увидела ее прямо сидящей в кровати с маленьким свертком на руках. Глаза сестры были прикованы к двери.

— Энн!

— Сэнди! О Сэнди… я до смерти хотела тебя видеть именно здесь. — Глаза обеих сестер увлажнились. Они улыбались друг другу. Сэнди осторожно присела на край кровати и только после этого крепко обняла сестру. — Поздоровайся же с племянницей.

— Девчушка? — Сэнди нежно смотрела на маленькое сморщенное личико, над которым торчал чубчик темных волос. Крошечные глазки были закрыты, кукольная ручка касалась щеки. — Боже мой, Энн, она такая малютка…

— Она не маленькая! — с чувством возразила Энн. — Она весит почти полных восемь фунтов, а это более чем достаточно, уверяю тебя! Если бы она задержалась еще на месяц, ей бы вообще оттуда не выбраться.

— Тебе было больно?

— Да, — поморщилась Энн. — Но Арианна была на высоте. Всю ночь провела со мной, а девочка родилась в пять утра. Сейчас Арианна пошла заказать нам с тобой завтрак, но я думаю, Просто хотела оставить нас наедине.

— Как хочешь назвать дочь? — спросила Сэнди, когда Энн положила ей на руки крохотный сверток. Девчушка была теплой и изумительно пахла — присыпкой для младенцев и еще чем-то неуловимым, и от этого сочетания у Сэнди защипало в глазах. Какая очаровательная малютка… а у меня не будет такой, думала Сэнди. Никогда. Но она прогнала эту мысль и целиком сосредоточилась на сестре.

— Я назову ее Эмилия, — ответила Энн, — я не могла подобрать ничего, больше похожего на «Эмиль». — Губы ее задрожали.

Минут через десять в палату вошли Арианна и Клод с огромным подносом еды. К этому времени сестры почти успокоились, хотя веки были красными у обеих. Но вот все четверо начали дружескую беседу. Крошка Эмилия крепко спала — уже не на руках матери, а в кроватке из прозрачного пластика, рядом с кроватью Энн. Вдруг раздался стук в дверь, и Энн крикнула:

— Войдите!

В палату вошел Жак.

Сердце Сэнди на миг перестало биться, а потом застучало со скоростью, к которой не мог приспособиться остальной организм. Голова у нее закружилась, вся она как-то обмякла, еще секунда — и упала бы в обморок. Хорошо, что Жак смотрел не на нее, а как-то сквозь нее. Это заставило Сэнди выпрямиться, позвоночник ее стал стальным, и она гордо вздернула подбородок. Сэнди долго втягивала в себя последний глоток кофе, а поставив чашку на стол, изобразила вежливую улыбку, с которой дальше не расставалась. Ни одного слова не вылетело из ее уст.

— Где же новорожденная? — спросил Жак, нежно посмотрев на Энн. — Можно мне взглянуть?

— Конечно. — Энн с гордым видом указала рукой на кроватку. Как раз когда Жак наклонился над девчушкой, та открыла глаза и сладко зевнула. — Возьми ее на руки, это не страшно, — подбодрила Энн.

Вид Жака, прижимающего к себе малышку, чуть не погубил Сэнди. Комок в горле грозил превратиться в море слез. После того как они с Жаком обменялись коротким приветствием — ради родственников, — Сэнди извинилась и вышла в ванную. Минут через десять, собрав волю в кулак, она вернулась и увидела, что Жака уже нет.

Весь тот день и следующий, когда Энн с дочерью привезли в замок, Сэнди ждала приезда Жака. Он мог явиться хотя бы для того, чтобы продемонстрировать свое полное равнодушие к ней — что он с таким успехом проделал в роддоме. К концу второго дня Сэнди поняла, что он не приедет. Значит, я для него больше не существую, решила Сэнди. Вместе с этой мыслью явилась злость, а с ней проснулась гордость. И уязвленное самолюбие, в которое Сэнди теперь куталась как в плащ.

Да, он был как Айан: он не способен любить. Женщина ему нужна лишь для короткого сексуального общения. Разве мог бы Жак, будь он другим, оставить ее так беспардонно, не дав ей даже объясниться? Сэнди возненавидела его. Если Айану были нужны только ее деньги, то Жаку — только ее тело. Он стал ей противен, омерзителен. Если сравнивать их, думала Сэнди, то Айан был менее жесток, чем Жак.

Утром третьего дня Сэнди заказала авиабилет на Нью-Йорк; она радовалась, что оставляет сестру и ребенка в хороших руках. Все семейство Шалье было вне себя от счастья в связи с рождением маленькой Эмилии, а тот факт, что снова родилась девочка, их не обескуражил. Меньше всего он обескуражил Энн, ее мать. Родные сразу полюбили маленькую Эмилию, ведь она была частью их сына и невестки, и Энн расцветала в лучах их преданности.

— Вы уезжаете завтра, Сэнди? — Этот вопрос задал Клод, глава семейства. Вся компания только что кончила обедать и перешла из столовой в роскошную гостиную, чтобы пить кофе. Сгущались сумерки, через раскрытые окна из сада доносился аромат цветов. Последние лучи заходящего солнца осветили комнату. — Вы можете остаться и пробыть здесь сколько захотите.

— Я это знаю, — улыбнулась Сэнди Клоду. — Но я в последнее время так часто отсутствую на работе и моя фирма так ко мне снисходительна, что…

Она не смогла закончить: дверь в гостиную рывком распахнулась — так, что Арианна вскрикнула от неожиданности. В гостиную ворвался Жак.

— Oh, топ Dieu [10]. Жак, что случилось? Почему ты нас так пугаешь?

Видимо, впервые в жизни он презрел воспитание, полученное в детстве, отбросил все хорошие манеры, впитанные с молоком матери. Жак стремительно, ни на кого не глядя, подошел к Сэнди.

— Ты собираешься уезжать? Завтра? — Он сверлил ее глазами. Рано утром? И не сказав мне ни слова?

— Я… — Сэнди поднесла руку к горлу, словно ей было трудно говорить, — я…

— Как ты посмела? Как решилась на такое?

— Жак. — Отец поднялся с места и стоял, переводя глаза с Жака на Сэнди. Она была бледна как мел, лицо Жака потемнело от гнева. Клод протянул руку к сыну, но тут же ее отдернул, наткнувшись на его горящий взгляд.

— Не вмешивайся, отец. Это касается только меня и Сэнди. — Жак снова повернулся к ней:

— Так что же? Ты в самом деле завтра уезжаешь?

— Да. — Теперь она стояла перед ним, все еще бледная, но на щеках горели зловещие красные пятна: как он смеет так себя вести? — А почему бы мне не уехать? Вы не появились здесь, не позвонили…

— Как я мог — я был в Париже! — огрызнулся Жак. — Это ты могла позвонить, я оставил номер телефона.

— Номер? — Она уставилась на него в растерянности. А Жак повернулся к матери, нервно вскрикнувшей.

— Матап, вы передали Сэнди письмо?

— Жак, прости меня, я забыла, все эти хлопоты с ребенком… Письмо у меня в сумочке. — Арианна выглядела безмерно виноватой.

— C'est impossible [11]. — Жак заговорил с Сэнди немного спокойнее:

— Моя мать должна была передать тебе письмо, я вручил его ей еще в больнице, зная, что мне придется уехать в Париж. И в письме я все объяснил.

— Боже, что я наделала. — Голос матери был почти трагическим, но Жак не обратил внимания ни на мать, ни на кого-то еще. Схватив Сэнди за руку, он буквально поволок ее из гостиной.

— Ты поедешь со мной. Я больше не потерплю этого, — прорычал он вполголоса. — Предположим, ты не получала письма, но ты даже не спросила обо мне. Не узнала, где я и что со мной! Ты собиралась просто исчезнуть, снова исчезнуть, разве не так?

— Снова? — Сэнди не переспросила, а взвизгнула, так что крошка Эмилия, спавшая в пене кружев, заполнивших колыбель, проснулась и заплакала. — А может, вы вспомните, что это вы меня бросили? Вы даже не дали мне ничего объяснить.

— Сэнди! — воскликнула Энн. Жак и Сэнди обернулись от двери и увидели, что сидевшие в гостиной родственники застыли в недоумении. Жак все еще не отпускал руку Сэнди. — Сэнди, — повторила Энн, — ты встречалась с Жаком? — Уже то, что Энн не вскочила и не подбежала прежде к ребенку, красноречиво говорило о ее изумлении. — И ты скрыла это от меня?

— Я не встречалась с Жаком, — отрезала Сэнди, — все это не совсем так.

— К черту эти «не совсем»! — Жак обвел родных пылающим взором. — Сэнди останется сегодня со мной, на всю ночь. Вот что вам нужно знать. Полетит ли она завтра в Америку — тоже вопрос. Поэтому я просил бы кого-то из вас позвонить в аэропорт и…

— Ничего подобного! — вскричала Сэнди. — Я завтра улетаю. — Голос Сэнди затих, хлопнула входная дверь, но тут же распахнулась дверь гостиной, и в комнату буквально влетели встревоженные Андре и Одиль.

— Ради Бога, что случилось? — Андре смотрел на Энн, которая, вынув малышку из колыбели, качала ее на руках и что-то шептала, успокаивая. — Что с ребенком?

— Эмилия в порядке. — (Теперь все повернулись к Энн, и Арианна, взглянув на свою невестку, заулыбалась.) — Я думаю, что теперь и Сэнди будет в порядке. Мне следовало кое-что заметить раньше.

— Даже я не заметила, а ведь я его мать, — сказала Арианна.

— Может, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? — вмешался Клод, переводя взгляд с одного лица на другое. — Я перестал понимать, что происходит на самом деле, а что мне снится. И пожалуйста, не говорите снова, что все вокруг, кроме меня, «в порядке».

Что касается Сэнди, то с ней было далеко не все «в порядке». Она сидела рядом с Жаком в «феррари», а машина неслась как зверь. Судя по лицу его, Жак был вне себя, но гораздо больше ее пугала борьба чувств в ней самой. Хотелось что-то сказать или сделать, чтобы его успокоить, но мешал страх. То, как он ее «похитил», испугало Сэнди.

Она понимала, что Жаком руководит не просто физическое влечение. Несмотря на недовольство Сэнди, на ее обвинения, в ней зрело желание довериться Жаку, приблизиться к нему душой; крепла уверенность, что чувство их взаимно. И однако говорить об этом она не решалась. Я люблю его, теперь уж нет сомнений, думала Сэнди, но все еще не доверяю ему. В чем она сомневалась, так это в том, что сможет доверять кому-то из мужчин вообще.

Когда Жак продемонстрировал (как ошибочно думала Сэнди) свою связь с Моникой, Сэнди даже успокоилась: это был повод, веская причина для того, чтобы спрятать свои чувства от себя самой. Да, она испытала облегчение: она не могла еще раз открыться, отдаться всей душой… чтобы потом снова быть распятой. Не могла.

— Куда мы едем? — спросила она робко. Пора было разрядить напряженную атмосферу, царящую в машине.

— Ты прекрасно знаешь дорогу, — ответил Жак, не повернув головы. — Мы едем ко мне.

— Но вы не можете…

— Теперь уже поздно… — он быстро взглянул на Сэнди, и взгляд его был настолько пронзителен, что она вздрогнула, — поздно останавливаться. Теперь я дурак в твоих глазах. Довольна?

— Пожалуйста, не говорите так.

Три года назад Сэнди решила, по какому пути пойдет ее жизнь. Ее планы не предполагали появления высокого, темноволосого, красивого француза, на которого женщины, она уже знала, были падки, как мухи на мед. И Сэнди просто не могла найти выход в этой ситуации — независимо от того, хотел ли Жак ее на одну ночь, на месяц или на год.

— А почему бы и нет? — ответил Жак. — Я никогда не боялся смотреть правде в глаза. Ты мне нравишься, что тебе хорошо известно, и я тебе нравлюсь. Этому не может препятствовать даже то, что ты помешана на своем муже.

— Я не помешана на муже! — воскликнула Сэнди. — Вы не поняли.

— А ты не хотела, чтобы я понял. — (Это было так верно, что она не смогла возразить.) — В Нью-Йорке у меня было желание задушить тебя на месте, ты меня действительно вывела из себя, — продолжал Жак, — поведав мне, что ты подозревала, пока мы проводили вместе вечера. — Он остановился, чтобы перевести дух. — И это после того, что я рассказал про Жаклин! Ведь я не открывался до сих пор ни одной живой душе! С тех пор как ты уехала из Франции, — Жак говорил без остановки, — я не находил себе места. Придумал деловую поездку в Штаты… только ради того, чтобы побыть с тобой. Но ты меня предала. Может, это и не так, но я так думал. Вернувшись домой, я понял, что снова подгонял тебя, давил на тебя. А между тем нам было так хорошо вдвоем. Тебе понравились наши вечера в Нью-Йорке? — спросил Жак мягко.

— Вы же знаете, что понравились.

— Ты заметила, как я был сдержан? Вежливые поцелуйчики при расставании, никаких объятий. Сам не мог поверить, что это я, Жак Шалье, который тридцать шесть лет был совсем другим! — Он мягко посмеивался над собой, но Сэнди понимала, что тогда ему было нелегко. — Я решил продолжать ту же линию, то есть проявлять терпение. Да черт подери, у меня и не было другого выхода! Подожду, решил я, пока она приедет навестить Энн, и продолжу метод работы «в лайковых перчатках». Казалось бы, чего проще?

— Жак…

— Но ты, оказывается, совсем не простая женщина. — Теперь он метнул на нее гневный взгляд. — Что же именно ты так ненавидишь во мне?

— Не могу сказать, что я вас ненавижу. — Сердце ее застучало молотом.

— Значит, с людьми, к которым ты хорошо относишься, ты обращаешься вот так, как со мной?

Сэнди не успела ответить: красавец автомобиль уже скользнул во двор усадьбы. Жак пошел впереди, торопясь войти в дом прежде, чем гуси устроят сцену: будут изображать негодование по поводу того, что им помешали спать.

— Я хочу вернуться назад, Жак.

— Не выйдет. — Он повернулся к ней, стоя посреди гостиной, и медленно оглядел ее с головы до ног. — А ты похудела. — Подойдя вплотную, он оглядел ее снова. — Почему же ты похудела? Честно говоря, у тебя и раньше не было лишнего веса.

— Огромное спасибо. — Его ирония спасла ее от слез, готовых пролиться из-за того, что она снова оказалась в уютном доме, где уже не чаяла побывать. — А как насчет вас? Вы все в том же идеальном весе?

— Да, черт меня возьми. — Он улыбался, а она не могла выжать из себя улыбку.

— Вы отвратительно вели себя в больнице в то утро, когда родилась Эмилия. Просто отвратительно.

— Знаешь, это от страха, — сказал Жак просто, без рисовки. — Не веришь? Трудно поверить, услышав это от такого человека, как я. Ты думала, я толстокожий? Ей-Богу, входя в ту палату, я дрожал от страха. Какая-то часть меня жаждала послать всех к черту, схватить тебя в объятия и заставить… да, заставить полюбить меня. Однако разум напоминал, что я должен следовать по намеченному пути, то есть действовать медленно, но верно. Впрочем, я… — Он провел рукой по волосам и продолжил:

— Черт возьми, я мог бы рассказывать об этом всю ночь, но какой смысл? Впервые в жизни я не владел ситуацией, я не знал, что делать, как быть. Мне предстояла поездка в Париж на следующее утро, и намеченную важную деловую встречу я не мог отменить. Поэтому я написал письмо, где указал номер телефона в отеле, и попросил мать передать его тебе.

— Но я же не знала.

— А если бы знала — позвонила бы? — Он спросил это очень тихо, глядя ей прямо в глаза. — Позвонила бы, Сэнди?

— Ну… — Прекратив игру «в гляделки», Сэнди рухнула в кресло. — Я думала, что…

— Я знаю, что ты думала. — Он сказал это жестко, глядя сверху вниз на ее склоненную голову.

Волосы Сэнди сияли в свете расставленных в комнате ламп, как расплавленное золото. — В то утро, когда я уезжал из Нью-Йорка, ты совершенно ясно дала понять, за кого меня принимаешь. Однако я надеялся, ты поймешь, что ошиблась в отношении… Моники. И остальное тоже поймешь. Согласен, Моника — красивая, чувственная женщина, — сказал Жак, заглянув в глаза Сэнди, — однако безмерно избалованная, тщеславная, эгоистичная и пустая. Она раздражает. Можно не продолжать? — саркастически спросил он.

— Но у вас с ней такие хорошие отношения, — неуверенно возразила Сэнди.

— Ее родители — лучшие друзья моих родителей, что же мне — избегать ее? Мадам Лемэр, ее мать, уже много лет пытается нас поженить, но сама Моника знает, как я к ней отношусь. Довольно часто я ставлю ее на место; ей как раз и нужен человек, умеющий ее приструнить. Впрочем, дальше этого не идет.

Вот потому-то вы еще более желанны для Моники, подумала Сэнди. Красотка модель знает, что, где бы она ни появилась, все мужчины будут у ее ног, а этот единственный, слепой и глухой к ее чарам, сводит ее с ума.

— Вы когда-нибудь приглашали ее весело провести время? — осторожно спросила у Жака Сэнди, почти страшась узнать правду.

— Да, несколько раз, когда она была моложе и характер у нее был помягче. — Он ответил так откровенно, что Сэнди решила: он не влюблен в Монику. — Мы бывали на вечеринках у общих знакомых. Ну и прочее в том же роде. При этом мы оставались друзьями. Лично мне она никогда не нравилась. — Теперь Жак опустился перед Сэнди на корточки, чтобы смотреть ей прямо в глаза. — Это правда, Сэнди, между нами не было ничего, кроме дружбы. Кстати, я знаю эту породу женщин; их довольно много, избалованных красоток, считающих, что луна и солнце светят исключительно для них. Нет, я не ангел, да я и не притворялся. Но с Моникой у меня ничего не было. Правда.

— Понимаю. — Сэнди видела его лицо перед собой так близко, что сердце ее забилось чаще. Она ему верила. Теперь было ясно, что у Жака не бывает больше одной женщины одновременно. И все же… сама она никак не могла стать его женщиной. Не могла смириться с мыслью, что она — одна из череды его любовниц. В конце концов она ему надоест, таким мужчинам их пассии быстро надоедают. И тогда…

— «Понимаю»? А понимаешь ли ты в самом деле? — Сэнди не сразу уловила, что он заметил смену чувств на ее лице и его лицо потемнело. — Тебя это совсем не трогает?

— Жак…

— Нет, хватит с меня этих «Жаков», — перебил он ее, встал с корточек и снова смотрел на Сэнди горящими глазами, сверху вниз. — Ты всегда произносишь мое имя, когда хочешь отдалиться, отгородиться от меня. Я ждал от тебя многого, когда рассказывал о Жаклин. Считал, что посвящаю тебя в тайну. Конечно, я рассказывал добровольно, ты меня не просила, и ты не виновата, что моя история не произвела на тебя впечатления. Мне нечего было на это надеяться, а я повел себя как избалованное дитя, занятое своими собственными переживаниями. Мне казалось, я осчастливил тебя своей откровенностью. А ты меня отвергла. Что ж, я заблуждался, но я больше не позволю тебе отгораживаться, отказываться от меня. Я знаю, что нравлюсь тебе, отсюда и будем танцевать.

— Простите, Жак, я не могу увлечься вами. Не могу себе это позволить. — В голосе ее были слезы.

— Можешь! — Он обжег ее своим взглядом. — Как бы ты ни любила своего мужа, как бы ни тосковала о нем, его больше нет. А я здесь, рядом.

Жак намеренно выбрал резкие слова, чтобы вырвать Сэнди из отчаяния, в котором она тонула. Однако и эти слова тоже не произвели на нее впечатления.

— Я люблю тебя, Сэнди. Я пытался с этим бороться, воевал сам с собой, твердил себе, что не должен привязываться душой к женщинам — после Жаклин. Однако любовь — это не область ума, здесь действует сердце, и я не смог… бороться, не смог подавить свои чувства. Я не хотел об этом говорить… Но вот что я должен сказать: я не позволю тебе хоронить свое тело, ум и сердце, что ты делаешь уже три года. Может, ты и не полюбишь меня так, как я тебя, но я хотя бы заставлю тебя снова жить.

Он губит меня, подумала Сэнди, вбивает последний гвоздь в мой гроб. Ведь моя оборона рухнула, когда он произнес три простых слова: «Я люблю тебя».

— Не говорите так, Жак.

— Почему же? Ты не веришь моим словам? Но я на самом деле люблю тебя, Сэнди. Это чувство делает меня беспомощным и уязвимым, мне это не нравится, но я не могу ничего изменить. Я не любил Жаклин так, как люблю тебя. И больше никого не полюблю. Ты — моя единственная любовь.

— Нет! — Этим криком Сэнди протестовала против себя самой — теперешней. Мне предлагают рай, думала Сэнди, а я не смею его взять. Не могу вот так же, как Жак, отдаться другому человеку душой и телом. Во второй раз — не могу.

— Я хочу жениться на тебе, Сэнди, посвятить свою жизнь тебе, — продолжал Жак, чувствуя, что он пробился сквозь ее оборону. — Хочу проводить с тобой свои ночи и дни, иметь детей, которые будут частью тебя и частью меня.

— Я больше никогда не выйду замуж. — Она внутренне сжалась, желудок превратился в камень.

— Ты так сильно его любила? — Боль в голосе Жака прорвала плотину, сдерживавшую ее чувства.

— Любила? Да я его ненавидела, ненавидела! — Сэнди закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. — Он был чудовищем, он явился прямо из ада! — Сэнди заговорила не останавливаясь. Она рассказывала Жаку о своем замужестве — не открывая глаз. В голосе ее звучало такое страдание — от прошлых унижений, — что у Жака выступили слезы. Он прижал Сэнди к себе. У нее перехватило дыхание от этих крепких объятий. И она замолчала. — Не надо. — Она высвободилась из его объятий мягко, но решительно, и Жак подчинился быстрее, чем сделал бы это после долгой борьбы. — Не надо. Вы должны знать все.

И он выслушал все до последнего слова. Он слушал так внимательно, что история Сэнди навсегда запечатлелась у него в мозгу. Жак дорого бы дал, чтобы встретиться с этим человеком, причинившим ей столько страданий. Он бы с ним расквитался…

— Я тоже люблю вас, Жак, теперь я хочу, чтобы вы это знали, — произнесла Сэнди странным ровным голосом, что предотвратило бурную реакцию Жака. — Я никогда не любила Айана по-настоящему, я даже не могла заглянуть в его душу. Но вас я люблю. И именно поэтому, — она подняла на него глаза, — я хочу, чтобы вы меня забыли. И встретили женщину достойную вас.

Жак думал, что за последние десять минут пережил все чувства, доступные человеку, но он ошибался. Теперь им овладела еще не изведанная обида, точнее, то была смесь обиды и ярости — из-за только что услышанных слов Сэнди. И это после того, как они открылись друг другу! Жак стоял молча, не шевелясь, а ее слова повисли в воздухе, в жуткой тишине, будто нечто осязаемое, и отзвуки этих слов все еще мучили его слух.

Взглянув на Жака, Сэнди увидела человека в ярости, в бешеном гневе: глаза его горели огнем, рот превратился в прямую, жесткую линию.

— Как ты смеешь такое говорить? «Встретить женщину»… — Жак процедил это сквозь зубы, а Сэнди попятилась и наткнулась на стену. — Как же ты понимаешь мое чувство к тебе? Как воду в кране, которую можно включить и выключить? Я люблю тебя, черт побери, я хочу жениться на тебе. Хочу иметь детей, которым ты будешь матерью. Конечно, я не могу возместить урон, который нанес тебе Айан, эти шрамы в душе не так скоро зарубцуются, но я могу обещать: я буду другим. Я буду любить тебя, боготворить, защищать всю свою жизнь. Ты веришь мне, Сэнди?

Эта обнаженность души, отразившаяся на его лице и в голосе, парализовала Сэнди. Она не могла ни шевельнуться, ни ответить.

— Ты веришь мне, Сэнди? — повторил Жак уже более спокойным, мягким, но невероятно настойчивым голосом. — Ты веришь в мою любовь, скажи, ты сможешь мне доверять?

— Нет! — с болью в голосе вскричала она. — И я не знаю, смогу ли это сказать когда-нибудь. Я не способна лгать. Я не могу быть такой, как вы хотите, — слишком поздно. Я страстно желала бы доверять вам, верить в то, что мы всегда будем вместе, но не могу. Этого нет вот здесь. — Она стучала себя кулачком по груди до тех пор, пока он не взял ее руки в свои.

— Ну, хватит, маленькая, хватит, — заговорил успокаивающе Жак, гладя ее по голове. — Ты доводишь себя до исступления. Хватит слов на сегодня. Все, все, не надо плакать.

Сэнди и не замечала, что плачет, что слезы текут ручьем по ее лицу. Жак взял ее на руки и понес вверх по винтовой лестнице. Сэнди была слишком измотана, чтобы сопротивляться. Прижавшись головой к его широкой груди, она впитывала тепло и силу его тела.

«Разве я способна его потерять?» Эта мысль жужжала в мозгу Сэнди, пока Жак поднимался с ней на руках по лестнице. Наконец он вошел в красивую спальню и уложил Сэнди на кровать в старинном стиле, с балдахином на четырех столбцах. Я не хочу его терять, думала она, хоть и придется… И все же можно провести одну ночь вместе… чтобы запомнить ее на всю жизнь. Не так уж много я прошу у судьбы. Когда Жак повернулся, чтобы уйти, она поймала его руку:

— Не уходи. Ради Бога, не уходи.

— Хорошо, Сэнди, я не уйду. — Он присел на край кровати. Он гладил ее по голове, убирал волосы с заплаканного лица, но ей нужны были не отеческие ласки. Она… она хотела этого мужчину. Хоть один раз… — Возьми меня.

— Что?! — Глаза его удивленно расширились, рука застыла у нее на лбу.

— Я хочу тебя, Жак. — Сэнди притянула его голову к своей и приникла губами к его губам прежде, чем он смог ответить. — Я люблю тебя, я так люблю тебя…

На секунду ей показалось, что он воспротивился, но вдруг он откликнулся с такой силой, с такой отчаянной страстью, что она застонала от наслаждения. Их ласки были безумны, неистовы, Сэнди подхватил водоворот ощущений, она поняла, что Жак сорвал с нее блузку, лишь тогда, когда он уже целовал ее грудь. Поцелуи его были жгучими, они прожигали ее насквозь.

Теперь он вытянулся с ней рядом, целовал ее и гладил, шепча слова любви, отчего его ласки становились еще более пьянящими. В душе Сэнди пробуждалась нежность, какой она раньше не знала. Сэнди любовалась его темной головой, лежавшей на ее белой груди, и вдруг сладостное тепло разлилось у Сэнди внутри, потом началась дрожь, с которой она не могла совладать, и ее тело забилось подле тела возлюбленного. Снова их губы слились, она отвечала ему пылко, страстно — до тех пор, пока его твердое, мускулистое тело не прижалось к ней изо всех сил, а глаза его не превратились в узкие щелочки, полыхающие огнем.

— Сэнди, ты прекрасна, ты восхитительна… Теперь ты понимаешь, как нам будет хорошо? — Он, Сэнди знала, вот-вот потеряет контроль над собой, и она хотела этого. Хотела слиться с ним этой волшебной ночью.