Эмма Харт (№2) - Удержать мечту. Книга 1

– Ты просто что-то неправильно поняла и вообразила себе самое худшее, – воскликнул Шейн. Он заставил ее взять себя под руку и повел к двери. – Давай пойдем назад, в гостиную, и я разрешаю тебе выпить чего-нибудь покрепче. Думаю, и мне это не повредит. – Он смотрел на нее ласково и заботливо. – Вот увидишь, Уинстон снова будет с тобой таким, как всегда.

– Хотелось бы поверить тебе, но что-то не получается, – мягко ответила она. Но тем не менее придала лицу беззаботное и даже веселое выражение и вернулась к гостям, крепко держась за Шейна. Она была благодарна ему за моральную поддержку.

Позднее, когда они ужинали, Шейн решил, что в одном отношении Элисон права – Уинстон сам на себя не похож.

Он сидел во главе стола и, хотя он был любезен и обаятелен и вполне успешно играл роль хорошего хозяина, Шейн заметил, что порой его взгляд становится отсутствующим, смех – нарочитым, а веселость – наигранной.

Чтобы отвлечь от Уинстона внимание остальных и дать ему прийти в себя, Шейн решил выступать в роли души общества. Он без умолку говорил, рассказывал занимательные истории, шутил и заражал своим весельем всех. Он был особенно внимателен к Элисон, которая сидела слева от него, и радовался, что она не осталась глуха к его стараниям и становилась все спокойнее и веселее.

Именно она в конце концов подняла всех из-за стола, предложив после десерта выпить кофе с ликером в гостиной.

– Замечательная мысль! – воскликнул Уинстон, впервые за этот вечер ласково улыбнувшись. Он поднялся первым, а следом за ним и женщины тоже потянулись из столовой. Шейн, Майкл и Александр замыкали шествие.

Уинстон сразу же направился к столу и принялся обслуживать женщин. Шейн подошел к нему и спросил:

– У тебя все в порядке?

– Конечно. – Уинстон резко поднял голову. – А почему ты спрашиваешь?

– Такое впечатление, как будто ты сегодня вечером немного выбит из колеи.

– Сегодня был очень длинный и трудный день. Должно быть, я немного устал. Будь добр, не в службу, а в дружбу: сходи к Скай и спроси, не надумала ли она выпить чего-нибудь, а я пока обслужу остальных. Через минуту Элисон принесет кофе. – Уинстон взял поднос и, насвистывая, направился к остальным.

Шейн проводил его взглядом, задумчиво прищурившись. Уинстон сейчас вел себя почти как обычно. Может быть, он сказал правду, и все дело только в усталости? Шейн направился к Скай Смит, которая в полном одиночестве сидела у огромного камина.

– Вы ничего не пьете. Попробуйте это, – сказал он властно, подавая ей стакан.

Она взяла его, осторожно понюхала и вопросительно посмотрела на Шейна.

– Это «Красавец принц Чарли», – объяснил Шейн.

– А что это такое?

– Не бойтесь, – он рассмеялся, – сделайте глоток – не отравитесь.

Она послушно сделала глоток и одобрительно кивнула:

– У него необычный вкус. Мне нравится. Спасибо, Шейн. – Скай украдкой взглянула на него. «Да, он действительно красивый. Возможно, даже слишком». Мужчины вроде Шейна О'Нила пугали ее. Обычно им нельзя доверять… На их пути бывает слишком много соблазнов.

Шейн с минуту потягивал ликер, наслаждаясь его ароматом и вкусом, потом поставил бокал на камин и спросил:

– Вы не возражаете, если я выкурю сигару?

– Нет-нет, пожалуйста.

Они замолчали.

Скай Смит пыталась решить, не будет ли слишком навязчивым с ее стороны, если она предложит ему позвонить ей в Нью-Йорке. Он не интересовал ее как любовник. С другой стороны, во время обеда она почувствовала, что ее тянет к нему, почти против воли. Он не дает скучать, с ним интересно, он обаятельный мужчина, хотя, пожалуй, немного тщеславен, и слишком самоуверен. Но, возможно, они могли бы стать друзьями.

Шейн все еще размышлял об Уинстоне, незаметно наблюдая за ним. Тот развалился на диване на другом конце комнаты, не торопясь пил свой коньяк и выглядел совершенно спокойным. Если какая-то проблема и тревожила его в начале вечера, то либо она разрешилась, либо он выбросил ее из головы как не заслуживающую внимания. Он снова смеялся своим обычным смехом и поддразнивал Элисон. Шейн заметил, что ее лицо сияет. «Ну и слава Богу, – подумал он, – это была ложная тревога». Он почувствовал облегчение. Завтра он уезжает, единственное, что его тревожило, – он будет отсутствовать в то время, когда у его лучшего друга возникли проблемы.

В эту минуту наконец заговорила Скай, прервав размышления Шейна:

– Я надеюсь, вы не сочтете это нескромностью или чем-то вроде того, но если я могу быть полезна вам в Нью-Йорке, пожалуйста, звоните. – И тут же быстро добавила, стараясь, чтобы это прозвучало совсем по-деловому: – Мой магазинчик вы найдете в телефонной книге под названием «Антикварный магазин Брандт-Смит».

– Очень любезно с вашей стороны. Я воспользуюсь вашим разрешением, – сказал Шейн и сам удивился тому, что с такой готовностью согласился на ее предложение.

Он пару раз затянулся сигарой; потом, чувствуя, что надо как-то продолжить разговор и кое-что объяснить, сказал:

– Я мало кого знаю в Нью-Йорке – разве что нескольких юристов, с которыми имеет дело наша компания. Да, и еще у меня есть рекомендации к человеку по имени Росс Нельсон. Он банкир.

– О! – воскликнула она.

Шейн взглянул на нее и увидел в ее глазах удивление. Или это был испуг?

– Значит, вы знаете Росса? – спросил он, чувствуя, что в нем разгорается любопытство.

– Нет-нет, не знаю, – ответила она слишком поспешно. – Я слышала о нем, читала в газетах – и больше ничего.

Шейн кивнул и почему-то – он и сам не мог понять, в чем причина – сразу же переменил тему. Но, разговаривая со Скай Смит о других вещах, он догадался, что Скай гораздо лучше знакома с господином Нельсоном, у которого не самая безупречная репутация, чем она пытается это представить. И он спросил себя, почему же она решила солгать.

Шейн О'Нил уехал из Йоркшира на следующее утро.

Светало. Туман, клубясь, спускался с возвышенных равнин и высоких холмов и стлался по лугам, словно накидка из серого кружева, почти скрывая деревья, каменные изгороди и дома, пристроившиеся по краям полей. Они были видны как смутные образы, смутные и нереальные под высоким и хмурым небом. Капли росы падали с нависших над головой ветвей и сверкали на белых цветах кустарника, живой изгородью окаймлявшего участок, и, собираясь в маленькие ручейки, бежали вниз, по заросшим травой канавкам вдоль дороги. Казалось, все неподвижно в зыбком туманном воздухе, словно вокруг разлит какой-то неземной покой, неподвижное спокойствие, накрывшее все, что мог охватить взгляд. Нечто подобное он видел в своих детских снах.

Постепенно из-за горизонта, размытой линией видневшегося вдали, начало подниматься солнце. Его косые лучи пронзали окружающий холод бескрайнего и бесцветного неба, и все вдруг загоралось и расцвечивалось такими щедрыми красками, что просто дух захватывало. А вдали, поверх зеленых куполов деревьев, в мерцающем утреннем свете похожий на мираж, поднимался и сверкал в лучах солнца своими трубами Пеннистоун-ройял. Дом его детских снов. Но в его детских снах был и еще один дом… вилла на берегу моря, где они смеялись, играли и мечтали, где проходили летние дни их беззаботного детства, где никогда ничего не менялось и время словно остановилось.

И она всегда была с ним там… на этой вилле на высоких скалах, над залитой солнцем морской гладью. Ее глаза цвета летнего неба смеялись, а в улыбке, предназначавшейся только ему, была нежность.

А теперь он уезжает… очень далеко… оставляя все это позади, в прошлом. Но на самом деле он никогда не расстанется с этими образами. Он носит их в своем сердце, где бы ни находился… Они никогда не изменятся… Они – его детские мечты… Пола и Пеннистоун-ройял и вилла над залитой солнцем гладью моря…

Его машина неслась по узкой, петляющей сельской дороге, мимо внушительных железных ворот Пеннистоун-ройял, и дальше, через деревушку с таким же названием, пока он наконец не выехал на шоссе. Теперь мимо него проносились указатели со знакомыми названиями – Саут Стэнли, Рипли, Хэрроугейт, Элвудли.

Он немного притормозил, въехав в Лидс, хотя на улицах не было машин и вокруг не было видно пешеходов – в этот ранний час город был пустынным, без признаков жизни. Серый, прокопченный, энергично-деятельный Лидс – великий промышленный центр северной Англии; город, возвысивший Эмму, его деда и Дэвида Каллински и давший им могущество.

Объехав центральную площадь города – Сити-сквер с памятником Черному принцу, он проехал мимо почты и отеля «Куинз» и дальше вниз по склону небольшого холма, мимо городского вокзала, направляясь к скоростному шоссе, ведущему на юг, в Лондон. Въехав на это шоссе, Шейн снова набрал скорость и не снижал ее, пока не пересек границу графства…

Йоркшир остался позади.

Глава 15

Сад был для Полы особым, волшебным местом.

Он всегда давал ей ощущение свершения, приносил удовлетворение, врачевал ее душу, когда она была расстроена, когда ей нужно было освободиться от напряжения и стрессов деловой жизни. Когда она обдумывала, каким должен быть сад, – неважно, большой или маленький, – она давала волю своему воображению, и каждая полоска земли, к которой прикасались ее поистине талантливые руки, волшебно преображалась, каждый раз являя изумительное доказательство того, как тонко она чувствует природу.

И вправду она была замечательным садовником. Она ткала из цветов, деревьев и кустарников удивительный и многоцветный ковер, который поражал своей неотразимой красотой. И все же, несмотря на то, что она тщательно обдумывала свои замыслы, ни один из ее садов никогда не казался искусственным – все они выглядели в высшей степени естественно.

Больше того, в них всегда было что-то от добрых старых времен. Она всегда сажала в изобилии типично английские, но не очень модные сейчас цветы и кустарники. Сад, который она теперь называла своим и над которым трудилась вот уже почти целый год, начинал принимать именно такой облик.

Но сегодня сад для нее не существовал.

Взгляд ее был отсутствующим, она словно витала где-то. Она думала о Джиме. Вчера они ужасно поссорились, и хотя потом в конце концов помирились – в постели, где им обычно удавалось забыть о взаимных обидах и недовольстве, – она так и не могла полностью прийти в себя. Они поссорились из-за Эдвины. Снова. В конце концов он добился своего, потому что с ним она всегда проявляет слабость – она так его любит. Поэтому она все-таки согласилась принять сегодня Эдвину, показать ей дом и сад и угостить ее коктейлем, прежде чем они отправятся на ужин. Пола жалела сейчас, что не проявила с Джимом большей решимости. Поздно ночью, после того как они занимались любовью, он уговорил ее, прибегнув и к лести, и к поддразниванию, заставив не раз рассмеяться, согласиться сделать так, как он хочет. Он ловко обвел ее вокруг пальца, и ей вдруг стало досадно и обидно.

Вздохнув, она прошла к саду на камнях, который она сейчас устраивала, пытаясь стряхнуть с себя остатки неприятных впечатлений от вчерашней бурной ссоры. «Я не желаю помнить об обидах, – твердо сказала она себе. – Я должна избавиться от раздражения, прежде чем он вернется домой сегодня вечером». Она встала на колени, продолжая работу, начатую сегодня утром, полная решимости привести в порядок эту непокорную груду камней, преисполненная желания сделать ее такой же красивой, как в саду у бабушки на приморской вилле.

Как это обычно бывало, Пола скоро полностью забылась за работой в саду, думая только о том, что делает, отдаваясь спокойному течению жизни природы, – и вскоре без остатка покорилась ее успокаивающей ласке, о душу ее проник покой.

Еще ребенком Пола обнаружила в себе любовь к земле и ко всему, что растет на ней. Ей было тогда восемь лет.

В тот год Эмма купила дом, который она собиралась использовать весной и летом, когда у ее внуков будут школьные каникулы. Эта вилла называлась «Гнездо цапли» и стояла высоко на прибрежных скалах Скарборо, а внизу расстилался песчаный пляж, а за ним – свинцово-серый залив. Этот дом был похож на викторианский пряничный домик: с затейливым резным деревянным входом, широким крыльцом, большими солнечными комнатами и огромным запущенным садом.

Помимо того, что ей хотелось иметь место, где она могла бы проводить с самым младшим поколением своей семьи их каникулы и наслаждаться их обществом, у Эммы была еще одна веская причина для покупки «Гнезда цапли». Она уже давно чувствовала потребность в том, чтобы ее внуки были под полным контролем и влиянием не просто день-два, когда они приезжают в гости, а подольше. Ее цель была проста. Она хотела, чтобы они узнали о жизни кое-что, что им пригодится в будущем, какие-то практические вещи, которые понадобятся в повседневном житье-бытье, чтобы они поняли действительную цену деньгам. В течение многих лет Эмма никак не могла примириться с тем, что большинство ее детей привыкли жить в роскоши, не задумываясь ни на минуту, сколько стоит их удобное, изнеженное существование, и с тем, что они полностью зависят от целой армии слуг, которые заботятся о них, и не могут сами позаботиться о себе даже в простейших ситуациях. Поэтому, когда она решила, что внуков надо воспитать не избалованными, приспособленными к жизни и, конечно же, реалистичными и приземленными в отношении к деньгам, она разработала план, который никому, кроме нее, не мог прийти в голову. «Есть такая старая йоркширская поговорка, – сказала она однажды Генри Россистеру, владельцу банка, через который она всегда осуществляла свои вложения, – за три поколения можно не только выбиться из грязи в князи, но и вернуться назад. Но я-то уж постараюсь, чтобы этого не случилось с моими внуками, можете быть уверены!» Вскоре она подписала чек в уплату за дом.

«Гнездо цапли» должно было помочь ей решить множество проблем. Оно должно было стать ее школой. Поэтому Эмма сочла разумным из прислуги нанять только одну местную женщину, которая должна была приходить каждый день. Она сказала миссис Боннифейс, довольно жизнерадостной толстушке, что та должна главным образом заботиться о вилле на берегу моря, когда семья здесь не живет. Затем Эмма объяснила ей свои не совсем обычные планы: она собирается управляться с домом с помощью многочисленных внуков. Что бы миссис Боннифейс ни подумала о таком необычном ведении дел, она ничего не высказала вслух. Она с воодушевлением приняла планы Эммы и, если судить по тому, как она держалась, явно гордилась тем, что удостоилась чести работать на знаменитую Эмму Харт.

Будучи умным и в высшей степени умеющим скрывать свои мысли человеком, Эмма не рассказала больше никому о своих намерениях и о том, чем они вызваны, и уж меньше всего она хотела, чтобы об этом узнали ее внуки. Только после того, как она купила дом и наняла миссис Боннифейс, она рассказала им про «Гнездо цапли», но она так заманчиво живописала его, придала ему такой романтический ореол, что всем им не терпелось поскорее его увидеть. Они восприняли идею дома на берегу моря как большое приключение, поскольку там они будут только с Эммой, а родители будут далеко.

Эмма почти сразу же поняла, что установленный ею распорядок был для них в некотором роде шоком, и она про себя посмеивалась, глядя, как они копошатся вокруг с тряпками для мытья пола и ведрами, с пылесосами и щетками, не говоря уже о гладильных досках, справиться с которыми было очень нелегко. Кухня стала свидетелем многочисленных происшествий – загубленные сковородки, подгоревшие кастрюли, которые невозможно отчистить, ужасная, несъедобная еда. Они ворчали и жаловались на обожженные пальцы, на мозоли, на головную боль, на то, что от мытья пола у них болят коленки, и на многие другие мелкие неприятности, реальные и выдуманные, причем некоторые – с большой изобретательностью, по мнению Эммы.

Но наибольшую изобретательность в поисках предлога, под которым можно было бы увильнуть от порученной ему домашней работы, продемонстрировал Джонатан. В тот день он сказал ей, что, подстригая газон, растянул ахиллесовы сухожилия и поэтому теперь долгое время не сможет выполнять никакую физическую работу. Эмму его хитрость удивила и даже поразила. Она очень сочувственно выслушала его, покивав головой. И чтобы доказать этому хитроумному маленькому мальчику, что она гораздо сообразительней, чем он думает, рассказала ему с дьявольски изощренными подробностями, очень наглядно, как именно лечат растянутые ахиллесовы сухожилия. «Раз ты испытываешь такую адскую боль, я сейчас же отвезу тебя в больницу, чтобы доктор сразу же мог начать лечение», – сказала она, протягивая руку за сумочкой и ключами от машины. Джонатан поспешно предложил подождать несколько часов – вдруг боль пройдет. Судя по всему, она прошла. Он на удивление быстро выздоровел – ему явно не улыбалось провести остаток весны закованным в корсет от пояса до кончиков пальцев на ногах и остаться здесь с миссис Боннифейс, когда все двоюродные и троюродные сестры и братья вернутся в свои школы, а бабушка – в Пеннистоун-ройял.

За этот первый месяц на вилле в Скарборо они очень быстро выработали свой ритм жизни. Девочки очень скоро научились неплохо справляться с домашней работой и стряпней. Мальчики без большого труда привыкли выполнять более тяжелую работу по дому, да к тому же пропалывать грядки и подстригать газоны. Никому из них не разрешалось уклоняться от своих обязанностей. Эмма была не из тех людей, которые будут долго мириться с разными отговорками.

Она была довольно строгой, и у нее не было любимчиков.

«Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь умер от мытья полов или чистки серебра», – любила повторять она, если один из них осмеливался жаловаться или придумывал несуществующую болезнь, как Джонатан. И непокорный ребенок, которому пришлось собраться с духом, чтобы бунтовать или лгать, сразу же бледнел под сурово-стальным взглядом ее зеленых глаз, вспоминая, как Джонатан чуть не попал в переделку.

И когда пришло время всем собираться и уезжать с виллы на берегу моря, Эмма могла сама себя поздравить и признать, что они действительно показали себя с самой лучшей стороны. Они и виду не подали, что им трудно, вместе тянули этот воз, чтобы доставить ей удовольствие. С ее точки зрения, эксперимент завершился безоговорочным успехом. С тех пор каждый год, когда на смену суровым йоркширским зимам приходила более теплая весенняя погода, она привозила их в Скарборо.

Позднее троюродные и четвероюродные сестры и братья Харты, а также внуки О'Нилов и Каллински стали регулярно наезжать к ним. Даже им не разрешалось бездельничать – они тоже должны были нести свою долю забот по дому, и им не оставалось ничего другого, кроме как весело приниматься за работу, когда они приезжали провести июль и август у моря. Они быстро сообразили, что, если они не подчинятся желаниям Эммы и не будут делать, что положено, их больше не пригласят сюда.

За спиной дети называли Эмму Генералом, и действительно, у них часто бывало ощущение, что они живут в военном лагере – такие строгие правила и порядки она установила. Но, с другой стороны, им было так хорошо в те счастливые беззаботные годы и они в конце концов стали получать такое удовольствие от того, что они вместе, что даже рутинные обязанности стали восприниматься как игра. К большому удивлению своих родителей и к великой радости Эммы, все они стали с таким нетерпением ожидать этих месяцев в маленьком приморском городке, что решительно отказывались от любых других приглашений на каникулы. Они рвались в «Гнездо цапли» и готовы были ехать туда, как только Эмма открывала дом после зимы.

Несмотря на то, что сама она была готова отдавать все свое время работе и мало что другое ее интересовало, Эмма проявила достойную прозорливость и поняла, что ее «маленьким разбойникам», как она их называла, нужна любая возможность, чтобы дать выход их неуемной энергии, и множество интересных занятий, которые заполнили бы долгие летние дни. «Если делу отдается все время, а на потеху не остается даже часа, ничего хорошего из этого не выйдет», – частенько повторяла она в разговорах с миссис Боннифейс и снова и снова строила планы развлечений – один интересней другого, – в которых могли бы участвовать вместе и она, и дети.

Она возила их в чудесные поездки по побережью: в Уитби, к заливу Робин Гуда, в Флэмборо Хед и всячески вознаграждала их за упорный труд. Они ходили в местный кинотеатр, в городской театр, устраивали пикники на прибрежных скалах, ходили под парусом по заливу, купались и загорали. Часто они отправлялись на рыбалку с местными рыбаками и были в восторге, когда им доставалась часть улова. В эти удачные дни они с триумфом возвращались в «Гнездо цапли» и готовили свою небольшую рыбешку Эмме на ужин, и она ела эту рыбу, словно самое изысканное блюдо, приготовленное французским шеф-поваром в ресторане «Ритц». Когда небо было затянуто тучами и море штормило, Эмма устраивала другие развлечения: шуточные соревнования, когда надо бежать, держа в вытянутой руке ложку с яйцом; или поиски «сокровищ» в саду. И поскольку она хорошо понимала, что для детей игра – не игра, когда нет какого-нибудь приза, она всегда старалась, чтобы «сокровище» было интересным и чтобы дети не были разочарованы, найдя его. И она всегда готовила много «сокровищ» – чтобы хватило на всех, и обычно здорово подсказывала тем, кто возвращался с пустыми руками, разочарованный и на грани слез. В дождливые дни, когда нельзя было выйти из дома, они играли в шарады или ставили спектакли.

В одно лето мальчики создали ансамбль.

Они называли себя «Цапли», Шейн и Уинстон были главными вдохновителями и организаторами. Шейн провозгласил себя руководителем ансамбля. Кроме того, он играл на пианино и пел. Александр играл на барабанах и тарелках, Филип пытался играть на флейте, Джонатан мучил скрипку, а Майкл Каллински терзал гармонику Но Уинстон считал себя самым главным и самым талантливым членом ансамбля. Он выбрал для себя трубу и с жаром утверждал, что он – новый Бикс Байдербек, – несомненно, вдохновленный фильмом, на который незадолго до этого водила их Эмма и который назывался «Молодой трубач». Сара громко спросила его, где он научился играть, и Эмма, тонко улыбаясь, заметила, что он этому не учился – в этом-то и беда. Когда во время репетиций дом заполняла какофония звуков, ей казалось, что у нее лопнут барабанные перепонки, а репетиции вообще никогда не кончатся.

Через некоторое время, когда они решили, что достаточно отточили свое мастерство и могут выступать перед публикой, «Цапли» пригласили Эмму и девочек на концерт в саду. Эмма в изумлении наблюдала за их приготовлениями, в душе забавлялась тем, как долго и тщательно они готовятся. Они вынесли шезлонги, устроили небольшую сцену из досок, уложенных на кирпичи, и, выкатив пианино, поставили его рядом. Они тщательно наряжались в свои, как они сказали, «сценарические костюмы»: новые белые фланелевые брюки для крикета с ярко-красными атласными рубашками, явно сшитыми на одной из фабрик семьи Каллински, как решила Эмма. На их шеях были повязаны пурпурные атласные шейные платки, а на головах щегольски сидели скромные соломенные шляпы.

Увидев из окна своей спальни, что они начинают собираться на сцене, Эмма быстро переоделась в нарядное шелковое платье и поспешила по коридору в комнаты девочек. Она заставила их для такого случая надеть самые нарядные ситцевые платья, и, как только пробило четыре, они все пришли в сад, одетые в свои лучшие платья, с выражением любопытства и ожидания на юных хорошеньких личиках.

Когда Эмма послушала в исполнении «Цапель» несколько популярных современных песен и пару старинных баллад, она вдруг обнаружила, что ей нравится концерт и что они, как ни удивительно, в конце концов, не такие уж плохие музыканты. После концерта она похвалила ребят и сказала, что в восторге от их представления. Всем было весело, все смеялись. Ободренные похвалой, мальчики без устали играли все лето, к немалому ужасу девочек. Когда те слышали звуки репетиции, они позволяли себе насмешливые выпады, громко хихикали и во всеуслышание объявляли, что «от вонючей музыки «Цапель», наверное, даже на небе – хоть святых выноси».

Шейн, как и Уинстон, был чрезвычайно тщеславен в том, что касалось его музыкальных достижений, и особенно – его голоса. Он очень скоро нашел верный – и подходящий к случаю – способ припугнуть своих критиков – девочек. Однажды ночью все они нашли что-то дурно пахнущее в своих постелях – от лягушек и дохлых рыбок с остекленевшими глазами до сырых луковиц и мешочков с серой. Месть Шейна возымела действие. После той ужасной ночи, когда пришлось менять постельное белье, открывать настежь окна и брызгать Эммиными духами в их комнатах, ни одна из девочек не осмелилась использовать слово «вонючий» до самого конца каникул. По крайней мере, по отношению к «Цаплям».

И все эти годы медленно, постепенно, но сознательно и целенаправленно Эмма стремилась внушить каждому из детей понимание того, как важен дух товарищества, когда один – за всех, а все – за одного; как важно не пасовать перед трудностями, подставлять в трудную минуту плечо другому и, конечно, играть по правилам. Она все время напоминала им об обязанностях и ответственности, потому что она твердо решила вооружить их на будущее, когда они станут взрослыми, – всех вместе и каждого в отдельности – здравыми принципами и разумными правилами. Она учила их тому, что такое честь, моральные принципы, честность и правдивость и многому-многому другому. Но ее поучения, часто резкие и жесткие, всегда проистекали из того, что она желала им добра. Она изливала на них столько любви, относилась к ним с таким пониманием, не говоря уж о том, что дарила им настоящую дружбу. Это была такая дружба, которую большинство из них не забудет до конца своей жизни. В глубине души Эмма сожалела, что в некоторые периоды своей жизни не уделяла должного внимания своим собственным детям, когда они росли, когда складывались их характеры. Она хотела, чтобы ошибки, которые она совершила в прошлом и теперь осознала, пошли на пользу ее внукам. А если это попутно пойдет на пользу и ее внучатым племянникам и племянницам и внукам ее ближайших друзей, – еще лучше.

Но из всех лет, когда они проводили каникулы в высоком старом доме на прибрежных скалах, та, самая первая весна 1952, года стала самой важной для Полы, она останется в ее памяти и сердце навсегда. В тот год она осознала свою близость к природе и самое большое желание в жизни, точнее, насущную необходимость: разводить самые разные растения – все, что украшает землю.

Однажды в ненастный апрельский день, в субботу, Пола вышла в сад с маленькой Эмили, которую Эмма в тот день отдала на ее попечение. Пола оглянулась вокруг, жадно замечая все своими зоркими молодыми глазами, с новой остротой воспринимая все окружающее. Живые изгороди были аккуратно подстрижены, лишние побеги вырезаны, а газоны приведены в такое безукоризненное состояние усилиями мальчиков, что они походили на изумрудно-зеленый бархат, расстеленный по всему участку, от одной высокой каменной стены до другой. Этот участок за домом был теперь на редкость ухоженным – и абсолютно лишенным какой бы то ни было индивидуальности.

Она сама себе удивилась, когда внезапно поняла, как мог бы выглядеть сад, если его правильно засадить разными растениями. Перед этой восьмилетней девчушкой вдруг предстало видение, в своем детском воображении она увидела разные по фактуре и форме яркие цветные пятна: ярко-розовые и лиловые, пламенеющие красные, золотистые и прохладно-белые. Она мгновенно нарисовала себе картину невыразимо красивого сочетания разных цветов и кустарников: пышные кусты рододендронов с нежными лепестками цветов и темными, словно отполированными листьями; бледные пионы, настолько совершенные, что они похожи на восковые изображения; азалии с растущими наклонно ветками, склонившимися к земле под тяжестью ярких цветов; целые поляны гордых и статных бело-розовых колокольчиков рядом с веселыми тюльпанами и нарциссами и, уютно прижимаясь к земле – изящные клумбы анютиных глазок, примул и фиалок и, словно маленькие льдинки, цветы подснежника, в беспорядке рассыпанные под деревьями.

И когда она мысленно увидела все это, она поняла, что ей надо сделать. Она должна посадить самый красивый сад – сад для своей бабушки. В нем будут все цветы, которые только можно вообразить, кроме роз, конечно. По какой-то не известной ей причине бабушка ненавидит розы, терпеть не может их запах, говорит, что они вызывают у нее тошноту, и она не может выносить их ни в своем саду, ни в доме. Она бросилась в дом, ее так и распирало от возбуждения, ее лицо горело румянцем, глаза сверкали. Пола выгребала все деньги из своей копилки, торопливо вскрыв ее своими ножницами для рукоделия.

Когда из нее высыпались монетки по пенсу, три пенса, полкроны и шиллингу, Эмили закричала капризно-испуганно:

– Тебе попадет, когда бабушка узнает, что ты разбила свою новую копилку и украла все деньги!

– Нет, не попадет. Я не краду деньги. Они мои. Я накопила их из тех денег, что мне каждую неделю выдают на карманные расходы.

Вооружившись своими бесценными сокровищами и в сопровождении Эмили, послушно трусившей за ней, она отправилась в город, чтобы начать двигаться к своей цели.

Вскоре выяснилось, что Эмили в Скарборо представляет собой немалую помеху, и Пола начала жалеть, что взяла ее с собой. Эмили хотелось остановиться у лотка с дарами моря и попробовать мидий и моллюсков, потом у кафе – выпить лимонада. Она ныла, что голодна и хочет пить, и в конце концов упрямо топнула ножкой.

Пола сурово посмотрела на нее:

– Как это ты голодна? Мы только что пообедали. А ты ела даже больше, чем остальные. Ты с каждым днем становишься все больше похожа на маленького жирненького поросенка. – И она поспешила вперед, оставив Эмили плестись позади, надув губы.

– Ты злая! – прокричала Эмили, ускоряя шаги и пытаясь догнать свою двоюродную сестру, у которой ноги были подлиннее.

Пола оглянулась через плечо и сказала:

– По-моему, у тебя в животе солитер – такой огромный червь.

Это заявление прозвучало столь неожиданно и сердито, что Эмили сразу же остановилась, словно громом пораженная. С минуту она потрясенно молчала, а потом побежала за Полой со всей быстротой, на которую были способны ее маленькие ножки.