Эпоха рыцарства

      Но хотя после Пасхи он продемонстрировал свою армию в полной боевой готовности под стенами парижан, гарнизон даже не пошевелился. Дофин был мудрее своих лет. Прождав четыре дня, когда герольды посылали вызов за вызовом, Эдуард вновь был вынужден отступить. Ибо, так как апрель был таким же холодным, как и май, не было фуража для лошадей и только благодаря «свободным компаниям» люди еле-еле были обеспечены едой. Единственным выходом для него было искать местность с более мягким климатом на юго-западе в долине Луары или Бретани, где можно было бы сделать новые запасы для армии, пока он будет в состоянии начать осаду Парижа этой осенью. Однако ему пришлось вынести не только зиму, даже теперь, в первый день отступления, 13 апреля, надолго запомнившееся как Черный Понедельник – «отвратительный день, полный тумана и града, настолько холодный, что многие умерли, сидя в седле» – ледяной шторм обрушился на армию, и они вынуждены были бросить много повозок. Две недели спустя, уже по пути к Луаре в Шартр, гроза с градом величиной с голубиное яйцо, нанесла армии такой же ущерб, как если бы на них кидали каменные ядра: «Такая буря грома, молнии и града, что, казалось, наступил конец света». Беспомощные в своих латах, говорят, что в тот день молнией было убито больше рыцарей, чем погибло при Креси и Пуатье вместе взятых. Именно этот шторм, как говорит один хронист, явился причиной того, что английский король «направился к церкви Богородицы в Шартре и поклялся перед девой Марией, что примет условия мира».
      Даже отступая, Эдуард делал попытки вызвать французов на бой. «Некоторые рыцари из свиты герцога Ланкастера, – писал Гай Хетонский, – переодетые в бригандов или мародерствующих солдат, без копий, ехали, делая вид, что у них нет оружия, чтобы заставить врага напасть на,них... Некоторые... довели свой маскарад до такой степени... что они попали в беду и были взяты в плен». Именно при таком нападении в начале того года молодой оруженосец по имени Джеффри Чосер, из свиты принца Лайонела Кларенского, был взят в плен, и затем выкуплен за 16 фунтов вместе с другими офицерами королевского двора.
      Но если Эдуарду не удалось короноваться в Реймсе и довести дофина до еще одного Креси, французы, в свою очередь, больше не могли продолжать войну. Почти все, что угодно, казалось лучше, чем эта неопределенная продолжительность войны, ибо, пока оставались англичане, страна не могла самостоятельно избавиться от бригандов, а также несчастий и анархии, которым они являлись причиной. Даже перед тем, как Эдуард высадился в Кале, Ноллис предложил ему услуги своей «большой компании» и ему вернули милость, и после этого по всей Франции он и ему подобные продолжали свои гнусности.
      Таким образом, в конце апреля в лагерь Черного Принца в Шартре прибыли послы. На этот раз они были готовы признать принцип, за который Эдуард боролся почти четверть века – полную независимость его французских доминионов. И благодаря своему печальному опыту в ту зиму и умиротворяющему влиянию Ланкастера англичане наконец были готовы к резонным решениям. «Мой господин, – сказал старый мудрый герцог, по преданию, – эта война, которую вы ведете, возможно, замечательна для всех ваших людей, но она не так благосклонна к вам самим! Если вы будете упорствовать, она будет последним делом в вашей жизни, и мне кажется сомнительным, что вы достигнете свои желаний. Вы напрасно тратите свое время».
      Переговоры начались 1 мая в деревне Бретиньи. Неделю спустя, «восемь дней в прекрасном месяце мае, – как говорит об этом герольд Чендоса, – когда птицы оправились от ужаса», были объявлены условия временного договора. По ним Эдуард отказывался от своих претензий на французский престол, а также на Нормандию, Анжу, Майн, Турень, Бретань и Фландрию. Он также обещал отдать все замки и города, которые принадлежали ему в этих провинциях. Взамен он должен был получить в безусловное владение, свободное от суверенных прав французского короля, Кале, Понтье и всю Аквитанию – почти четверть Франции. Она включала Лимузен, Ажене, Ангумуа, Пуату, Перигор, Керси и Руэгр, а также города Лимож, Пуатье, Ангулем, Кагор, Тарб и Ла Рошель, центр европейской торговли солью. Франция также согласилась заплатить все 300 тыс. крон золотом в качестве выкупа за своего короля в шесть приемов, первый взнос должен был гарантировать его освобождение в обмен на заложников королевской крови. Франция должна была разорвать союз с Шотландией, а Англия с Фландрией. Вопрос о бретонском наследстве оставался открытым. Были также обеспечены условия для подданных обоих государств обучаться в университетах обеих стран.

* * *

      Утром 29 мая 1360 года Эдуард и Черный Принц вернулись в Вестминстер, после того как неслись галопом всю ночь из Рая. Это был день звона колоколов, молитв и праздников. Эдуард лично объявил хорошие новости своему королевскому пленнику. «Вы и я, – провозгласил он, – теперь, благодаря Господу, находимся в полном согласии». Спустя пять недель, после трех с половиной лет плена король Иоанн покинул его в Элтемском дворце. Но по прибытии в Кале он вынужден был вновь находиться под стражей еще три месяца из-за задержек в исполнении условий временного договора. Даже когда 25 октября оба короля формально ратифицировали договор, преклонив вместе колена перед алтарем церкви Св. Николая и поклявшись в вечной дружбе, передача территорий еще не была завершена, население Ла Рошели оказалось особенно строптивым, что касается подчинения другому сюзерену. Впоследствии как отказ Эдуарда от претензий на французский престол, так и отказ французского короля от претензий на оммаж были выпущены из договора и оставлены для специальных ратификационных писем, которыми должны были обменяться позднее. С этого момента началось огромное количество проблем, хотя ничего, казалось, их не предвещало, по крайней мере со стороны англичан. Трое сыновей французского короля сопровождали Эдуарда назад в качестве заложников, но впоследствии были освобождены под честное слово в обмен на обещание еще 200 тыс. крон.
      Ибо английский король чувствовал, что он может себе позволить благородство. На пятидесятом году своей жизни он получил от Франции все, что хотел, – военную славу, превосходящую даже все его романтические мечты, и доминион, состоящий из территорий, гораздо больших тех, которые он унаследовал. Он виделся как иностранцам, так и своим собственным подданным, самым победоносным, рыцарственным и великолепным королем христианского мира – казалось, что король Артур принял его облик. Сохранился его портрет тех времен, нарисованный современным хронистом, «его лицо, сияющее подобно облику Господа, так что зреть его или грезить о нем облекалось в радостные картины». Никогда еще, за исключением небольшого периода времени после падения Кале и до Черной Смерти, Англия, так не процветала. Ее знать и общины – рыцари, свободные землевладельцы и купцы – объединились под сенью своего суверена и под твердой рукой его рассудительного канцлера и бывшего казначея, Уильяма Эддингтонского епископа Уинчестерского, управление государством осуществлялось более ровно, чем когда-либо.

Глава X
КАРАЮЩИЙ МЕЧ ВОЙНЫ

      Многие кричат: «Война, война», но они мало разумеют, что война есть такое. Война с самого начала так величественна и успешна, что любой может поучаствовать в ней, когда ему захочется, и легко найти войну. Но, поистине, какой конец ей предстоит, не дано знать.
Мелибей

      Сплоченные боевым товариществом, пятнадцатилетним периодом побед и блеском королевских турниров и пиров, достойных короля Артура, магнаты сделались единой семьей под главенством своего короля. Даже свирепые Деспенсеры и Мортимеры Марчские, которые тридцать лет назад затравили друг друга до смерти, теперь стали братьями по оружию и товарищами по рыцарскому Ордену Подвязки. Провозглашенный впервые, когда Эдуард получил всю полноту власти в день своего восемнадцатилетия, его идеал делового партнерства между ним и знатью был победоносно реализован. Царствования его предшественников были полны раздоров между короной и магнатами. Король Иоанн умер затравленным и доведенным до отчаяния человеком из-за постоянных вооруженных выступлений своих баронов, Генрих III был взят в плен де Монфором, и даже Эдуард I, самый могущественный монарх своего времени, вынужден был позорно капитулировать перед своими лордами, которые создали дерзкий De Tallagio non Concedendo.Все это случилось после двадцати трагических лет раздоров, поражений и национального позора времен царствования собственного отца Эдуарда, закончившегося революцией и цареубийством. При этом на протяжении целого поколения победитель при Креси достиг полной гармонии со своей знатью. Он не пытался господствовать над ними подобно первому Эдуарду в последние годы царствования, но руководить ими. Желая не ослаблять их, а наоборот, благодаря своему благородству, богатству и силе, он привязал их к себе посредством любви и преданности. Для людей этого времени, хорошо помнивших участь его отца, это казалось почти чудом.
      Это партнерство основывалось не только на устарелых феодальных узах, внутри которых содержался неразрешимый конфликт по поводу прав и обязанностей вассалов и их лордов, но на концепции государственной монархии, при которой магнаты участвовали, подобно рыцарям круглого стола короля Артура, в достижениях и славе своего суверена. Именно здесь боевое товарищество короля, лордов, рыцарей и йоменов представляло весь народ. Преданность и несение определенных обязательств по отношению к короне, вытекавшее из данной концепции, были закреплены Актом о Государственной Измене 1352 года, введенного по просьбе как Лордов, так и Общин. По этому закону изменником признавался тот, кто замышлял или предполагал умерщвление короля, его супруги или наследника, который начал войну против него или оказывал помощь его врагам, кто подделал его печать или монету, или убил его канцлера, казначея или главного судью «при исполнении служебных обязанностей». Освободив себя от своих собственных обязанностей по принесению оммажа за свои французские доминионы, Эдуард, в отличие от своих предшественников, мог позволить объявить изменой любое действие своего подданного, связанного с ведением войны против короны. При этом статут защищал не только короля и его министров, но и подданных от быстрых политических процессов предыдущего царствования, в которых, на основании «узурпации» королевской власти, противники монарха произвольно приговаривались к смерти за подразумеваемую измену. Ни один человек, как указывалось в акте, не должен был страдать от наказания за измену, сильно отличающуюся от уголовного преступления или другого правонарушения, или просто за «открытое или тайное выступление на коне во главе вооруженных людей против какого-либо другого человека, чтобы убить, ограбить или захватить его в плен и держать до тех пор, пока тот не уплатит выкуп». Также не должен быть вынесен обвинительный приговор по какому-либо обвинению в измене, если такая измена не оговорена в акте, кроме как по объявлению ее таковой актом парламента.
      Однако казалось, что в Англии не может быть каких-либо изменников, поскольку она при своем «милостивом короле» наслаждалась долгим периодом внутреннего спокойствия, как никогда в своей истории. «Провозвестник мира в своем народе», вот как эпитафия описывает Эдуарда в Вестминстерском аббатстве , и именно таким его подданные и видели его. Были времена, когда самая большая угроза власти суверена в Англии и миру его королевства исходила от его собственных сыновей; первый Плантагенет был изведен ими до смерти. Сыновья Эдуарда были преданны ему. Существенной частью его политики государственного умиротворения являлось женить их на наследницах крупных феодальных фамилий. Из четырех выживших младших сыновей старший Лайонел Антверпенский был помолвлен с единственным ребенком графа Ольстера, Уильяма де Бурга, который также представлял по женской линии крупный дом маркграфов – дом Клэров. Вскоре после заключения договора в Бретиньи молодого принца послали управлять Ирландией, поставив перед ним двоякую цель: защитить доходы с огромных, но больше иллюзорных в наследственном отношении, поместий его собственной жены, а также восстановить порядок в этой неспокойной стране, которая с той поры, как она была захвачена Брюсами после Бэннокберна, находилась в состоянии анархии, но большей, чем обычно. Его младший брат, Джон Гонтский, заключил еще более блестящий брак со своей кузиной Бланкой, дочерью и сонаследницей Генриха Ланкастерского. После смерти последнего, а вскоре после него и второй сонаследницы, он получил все наследство Ланкастеров, включая графства Ланкастера, Дерби, Линкольна и Лестера. Спустя годы на свое пятидесятилетие Эдуард сделал его герцогом Ланкастера, а его брата Лайонела – герцогом Кларенса. В то же время он возвел своего четвертого сына Эдмунда Ленглийского в достоинство графа Кембриджа. Самый младший сын, Томас Вудстокский, которому было тогда еще восемь лет, женился позднее на старшей сонаследнице состояния последнего из рода Боэнов графов Херефорда.
      При этом в своей матримониальной политике король претерпел одно, но очень больше разочарование. Старший сын, принц Уэльский, которому теперь было тридцать – герой Пуатье и любимец народа – оставался холостяком. Желание Эдуарда, женив его на наследнице графа Фландрии и Бургундии, гарантировать в пользу корону наследование двух богатейших французских провинций, не отвечало идеям самого принца. Подобно многим другим он долгое время был поклонником своей кузины Джоанны Кентской, в честь чьей голубой ленты, оброненной на балу, был назван Орден Подвязки, и которая являлась героиней такого скандала двенадцатилетней давности, когда ее брак с графом Солсбери был объявлен недействительным и она вышла замуж за лорда Холланда. Смерть Холланда в ноябре 1360 года оставила ее тридцатидвухлетней вдовой с двумя детьми. Спустя шесть месяцев, к ужасу своих родителей, принц объявил о своей помолвке с ней. Их поженили той же осенью в церкви Св. Георга в Виндзоре, благодаря папскому разрешению – ибо они были двоюродными братом и сестрой – так как папе дали понять, какой ожидается скандал в случае его отказа.
      Осень 1361 года принесла Англии и ее королю еще большие проблем, чем брак наследника. В августе вернулась чума. До того как прекратиться в следующем мае, она унесла весь цвет другого поколения. На этот раз она была менее разборчивой, забрав трех героев – «доброго герцога» Ланкастера, графа Херефорда и Лорда Кобема – и четырех епископов, включая епископа Лондонского. В этот раз особенно беспощадной чума была к детям; ее стали называть «детская смерть», чтобы отличить от предыдущей. Пока она свирепствовала, 15 января 1362 года страшная буря обрушилась на страну. «Ужасная, беспощадная и жестокая», – написал неизвестный автор на стене Эшуэлской церкви, – «несчастные люди выжили, чтобы засвидетельствовать это, а в конце наступил жестокий ветер с May русскими грозами во всем свете» .
      Наступившие так быстро после больших побед, эти катастрофы казались думающим умам знаком Божественного недовольства. В ранней версии своей поэмы, «Видение о Петре Пахаре», возможно, написанной в следующем году, Уильям Ленгленд приписал их семи смертным грехам – гордыне, роскоши, зависти, гневу, алчности, чревоугодию и праздности – в которые, пресыщенные награбленным за время французских войн, впали его соотечественники. В особенности досталось греху скаредности и наживы – леди Мид , аллегорично представленной соблазнительной, но злой девой:
 
«Наряженную в меха, самые красивые на земле,
увенчанную короной, лучше которой нет и у короля.
Ее пальцы были изящно украшены золотой проволокой,
А на ней красные рубины, красные, как горящий уголь...
Она неустойчива в своей верности, вероломна ее речь,
И многое множество раз заставляет людей творить неправду:
Ибо она – распутница сама по себе, невоздержанная на язык,
Общедоступная, как дорога, для каждого проходящего слуги.
Из всякого сорта людей простых и богатых, – провозглашает Ленгленд, –
Выдавать замуж эту девицу собралось много людей,
Кто из рыцарей и из клириков и другого, простого народа,
Так и из судебных заседателей и судебных приставов, шерифов и их клерков,
Судебных курьеров и бейлифов и торговых маклеров,
Закупщиков провианта и продавцов съестных продуктов и адвокатов из суда под арками...
И Герцогство Зависти и вместе с ней Гнева,
С небольшим замком раздора и бестолковой болтовни.
Графство жадности и все окружающие его области,
То есть лихоимство и скупость...
В торговле и маклерстве, за полным ручательством воровства;
И все поместье разврата в длину и ширину».
 
      И когда Мид была привлечена к суду и найдена виновной в развращении королевства, Ленгленд заставил Разум произнести проповедь с крестом перед королем:
 
«Он доказывал, что эти моровые язвы были посланы исключительно за грехи,
А юго-западный ветер в субботу вечером –
Очевидно, за гордость, а не за что другое.
Груши и сливы были пригнуты к земле
В назидание вам, людям, чтобы вы поступали лучше.
Буки и толстые дубы были согнуты до земли,
А корни их выворочены кверху в ознаменование ужаса,
Что смертный грех в день суда погубит их всех».
 
      Хотя поэт заклеймил как двор, так и город и, на самом деле, весь народ, он ни разу не позволил себе поносить или даже критиковать короля. Для Ленгленда, как и для большинства англичан того времени, Эдуард был выше всяких упреков. Он изобразил его в своей поэме как куртуазного, милосердного и справедливого правителя, досконально честного в выслушивании обвинений против леди Мид и только порицающего ее и наказывающего изгнанием из королевства, тогда как обвинение против нее было полностью доказано и находилось вне всяких сомнений со слов ее обвинителя Совести. При этом у Эдуарда имелась и ахиллесова пята, о которой хорошо знали близкие к нему люди. Для соседа Эдуарда по Виндзору, ректора Рейсбери – восторженного хрониста его царствования, – казалось, что нет на всем свете земли, которая произвела бы монарха «такого благородного, такого великодушного, такого удачливого, благоразумного и рассудительного в совете, любезного и вежливого в искусстве речи, сострадающего несчастным и щедрого в дарах и дарованиях и расточительного в тратах». При этом даже восхищенный де Муримат вынужден был согласиться, что «он не контролировал, даже в старости, распутные желания плоти». Терпимый к другим король был прежде всего снисходителен к самому себе. Именно этот недостаток самообладания подавал пример все остальному двору. В сборнике правил, написанном примерно в это время, английский доктор церковного права предостерегал священников, чтобы, слушая исповедь любого рыцаря, они не справлялись, «мучает ли его гордыня, или совершил ли он адюльтер или какое-либо другое распутство, поскольку они все суть погрязли в этом, а также пренебрегает ли он своей женой» . Ибо именно в этом современный Камелот в Виндзоре и Элтеме походил на литературный идеал, по образу которого он сам себя и создал.
      «Милостивый и добрый, приветливый и вежливый по отношению ко всем», как описал его де Муримат, Эдуард не являлся железным человеком подобно своему деду. Его главной целью было доставить себе удовольствие и превзойти остальных, и, будучи способным, смелым и исключительно энергичным и обладавшим огромным обаянием, он в этом полностью преуспел. Но проблемы начались, когда он стал более и более склонным двигаться по пути наименьшего сопротивления; обещать, а когда выполнение обещания становилось невозможным, уклоняться и увиливать. В это время то ли потому, что он желал получить временное преимущество, то ли из-за какой-то необъяснимой невнимательности, он стал делать фатальные ошибки. В феврале 1361 года, имея четверых сыновей французского короля в качестве заложников на своей стороне, он открыл парламент, который ратифицировал договор в Бретиньи, сначала отправившись к Вестминстерскому аббатству, где Симон Ислипский, архиепископ Кентерберийский отслужил большую мессу в честь Святой Троицы. При этом одно из существенных условий, за которое Англия боролась почти четверть века, осталось нератифицированным, по очевидной причине французской задержки в исполнении выплаты обещанного выкупа и передачи определенных городов и территорий, оговоренных по договору. Окончательная дата, зафиксированная для обмена взаимными отказами в претензиях на сюзеренитет, была 1 ноября 1361 года. При этом когда за два дня до этого французские посланники прибыли в Англию, им было сказано, что король не готов отказаться от своих претензий на французскую корону, пока не будут выполнены все условия договора. Посланники, таким образом, отказались объявить об одностороннем отказе своего короля от сюзеренитета над Аквитанией . В результате самое важное достижение этого мира было потеряно, а вопрос об окончательном сюзеренитете был оставлен без решения, испортив таким образом будущие англо-французские отношения. Без решения этого вопроса для Англии была бесполезной как передача территорий, так и огромный вьжуп, даже если когда произошли задержки в графике выплат, а один из французских заложников королевской крови – ему было дано временное разрешение навестить свою жену в Булони – нарушил свое слово и не вернулся , король Иоанн благородно сдался опять в плен. Вернувшись в Англию в начале 1364 года, возможно, не без облегчения сменив свое собственное опустошенное войной и бедностью королевство на роскошь и блеск английского двора, он умер там этой же весной в возрасте 45 лет.
      Французы, таким образом, получили другой и лучший предлог, о котором они только могли мечтать, для отказа от выполнения условий договора. Ибо хотя роспуск и отзыв «свободных бригад» был одним из его главных условий, когда, по словам Фруассара, «их капитаны покинули самым вежливым образом те крепости, которые они держали... и отпустили своих людей», те «думали, что возвращение в свою собственную страну не будет таким выгодным – возможно, поэтому не рискнули это сделать, а не из-за тех мерзких преступлений, в которых их обвиняли. Так они собрались вместе и назначили новых капитанов и избрали самого худшего и самого несчастного из всех и отправились вперед... и встретились снова». После этого они продолжали себя вести как обычно, то есть так, как будто и не было подписано никакого мира. «Они опустошали всю страну безо всякой на то причины и грабили без разбору всех, кто только попадался им, и насиловали и оскорбляли женщин, старых и молодых без всякой жалости, и убивали мужчин, женщин и детей без прощения».
      Ибо английская армия, от которой французы так хотели избавиться, не была ни феодальным войском, связанным социальными обязательствами, ни народным ополчением, защищавшим свои земли. Это было сборище частных военных отрядов, рекрутированных на контрактной основе предприимчивыми представителями знати и рыцарства в целях собственной выгоды. И когда пресыщенные свей добычей крупные акционеры отбыли, более мелкие остались полными хозяевами. Хотя многие из этих «отъявленных мародеров» были не англичанами, но германцами, брабантцами, фламандцами, гегенаусцами, гасконцами и даже французами, они все служили английскому королю, и потому все проклятья за их жестокости посылались в его адрес. Даже после того как их капитаны, ставшие теперь богатыми и респектабельными, отбыли, повинуясь приказам своего короля, многие их тех, кто остался вместо них, были англичанами. Один из них, лучник по имени Джон Хоквуд – сын эссекского дубильщика – разграбив южную Францию, повел свою банду головорезов на Авиньон, «чтобы поглазеть», как они это объясняли, «на папу и кардиналов». Затем он переправился в Италию, где на протяжении тридцати лет жил тем, что предоставлял свою хорошо выученную и дисциплинированную банду – «белую компанию», как она называлась – в распоряжение городов-государств, нуждавшихся в военной силе. После того как он нажил таким образом огромное состояние и женился на незаконной дочери Бернабо Висконти, тирана Милана, он умер в 1394 году, на службе у Флоренции, чье благодарное правительство устроило ему похороны в кафедральном соборе и создало замечательную конную фреску работы Паоло Уччелло в память о нем .
      Спустя два года после окончания войны с Англией «бриганды» были все еще очень сильны, чтобы разгромить французскую армию под командованием герцога королевской крови в Бринье рядом с Лионом. Но вступление на престол в 1364 году двадцатипятилетнего дофина Карла V изменило ход событий для Франции. Спустя несколько недель грубый бретонский рыцарь, обладавший большими военными способностями, Бертран дю Геклен одержал победу при Кокереле в Нормандии над силами изменника Карла Наваррского и английского свободно-наемного капитана Джона Джуила. Это была первая решительная победа французов за последнее поколение, и она закончила восстание в Нормандии. В Бретани, где разразилась гражданская война, сэр Джон Чендос вновь; показал с несколькими сотнями добровольцев той осенью при Орее абсолютное превосходство своих соотечественников в высотных боях, разгромив и убив Карла Блуасского и взяв дю Геклена в плен. Но новый французский король свел на нет все его достижения, признав претензии на герцогство де Монфора в обмен на оммаж. Сделав таким образом, он получил обратно Бретань и закончил войну в том графстве и с ней все дальнейшие оговорки по поводу английской интервенции.
      Карл V не унаследовал от своего отца склонности к рыцарским приключениям. После своего раннего опыта при Пуатье он больше никогда не принимал участия в других битвах. Он был утонченным молодым человеком, повзрослевшим благодаря своим несчастьям, с острым носом, недоуменным взглядом, а под его школярской внешностью скрывалась железная воля. Набожный, ученый и исключительно умный, он великолепно знал людскую породу; именно он вознес младшего сына бретонского оруженосца до командования французской армией. Он любил общество ученых и художников и старался сделать свой двор и Париж снова центром и властителем западной цивилизации, отождествив свой трон с величественной церемонией, которая напоминала, в более роскошную эпоху, его героя и прапрадеда Св. Людовика. При этом, управляя больше из библиотеки и из счетной палаты, чем из седла, он оказался самым успешным военным руководителем своего времени, достигая своих целей с минимальными затратами человеческих и денежных ресурсов. Точно зная, чего он хочет, он осуществлял свои желания с хитростью, терпением и твердой решимостью. За шестнадцать лет своего царствования он вырвал Францию из глубин поражений и бедности и снова сделал ее богатой и великой.
      Более того, он искал пути понять нужды и надежды своего народа. Его главной целью являлось объединить всех французов под сенью своего единого трона и закона. Там, где феодальная знать со своей надменностью и эгоистичным сепаратизмом оставила Францию широко открытой для прихода любого врага, этот молодой король продемонстрировал, что от самого высшего до самого низшего защищенность жизни и имущества может быть достигнута только объединением вокруг короны. Шаг за шагом он двигался к своей цели, позволив Эдуарду оставить нератифицированным отказ от своих требований французского престола и, вместе с этим, своего права на беспрепятственный сюзеренитет над Аквитанией, а с Англией был мир, выставлял или подкупал «свободные бригады» для того, чтобы те убрались из страны. Одновременно восстанавливая порядок и процветание измученной французской деревни, он построил заново ее финансовые ресурсы и реорганизовал армию. Цена, которую он вынужден был заплатить, была достаточно велика; gabelleили соляная монополия, которую он сделал постоянной, а также введенная им система откупа налогов привела к сильным общественным злоупотреблениям и налоговому гнету. При этом бедняки видели в нем чуть ли не защитника от англичан и солдат, творивших беззакония и долгое время грабивших их, и, когда он умер в возрасте 38 лет, говорили, что лилии отпечатались в сердце каждого бедняка.

* * *

      Хотя возвращение чумы в 1361 году с такой же жестокостью поразило и Францию, унеся с собой не менее восьми кардиналов из Авиньонского двора, но снова больше всех пострадала меньшая из двух стран. При этом территория, которую Англия должна была контролировать при своих ограниченных людских ресурсах, увеличилась благодаря ее завоеваниям втрое. В 1363 году, столкнувшись с трудностями в поиске лучников для своих иностранных гарнизонов, правительство выпустило прокламацию, сожалевшую об упадке страны и предписывавшую использовать стрельбу из лука в качестве развлечения в дни святых и праздники всем, кто был способен держать оружие . Около этого времени Эдуард также попытался предотвратить любое возможное нападения из Франции и Шотландии, использовав бедность и внутреннюю анархию последней, чтобы убедить короля и знать о необходимости вступить в союз с Англией. Он сделал, если подумать, великодушные уступки ее купцам и пилигримам, открыл английские университеты для шотландских студентов – ибо Шотландия до сих пор не имела своих собственных университетов – и осенью 1363 года предложил простить оставшуюся часть выкупа за короля Давида и отдать шотландцам Берик, Роксбург и Едбург, а также Скунский Камень в обмен на признание шотландцами его или одного из его сыновей наследником Давида в случае, если тот умрет бездетным. Шотландский король, который научился любить хорошую придворную кормежку у Плантагенетов, был готов согласиться, так же, как и его главный противник граф Дуглас, который надеялся вернуть свои английские владения. Но когда договор был представлен шотландскому парламенту весной 1364 года, его члены оказались более достойными великого Брюса и Дугласа, чем их выродившиеся потомки. Несмотря на «темные и тяжелые дни», через которые проходила сейчас страна, они провозгласили, что «ни в коем случае не дадут своего согласия» и отвергли условия как «нестерпимые». Спустя несколько лет дело, как его видели шотландцы, было изложено Джоном Барбуром, архидьяконом Абердина, в прологе к своей эпической поэме «Брюс», в которой он написал историю шотландского освободителя:
 
«Свобода, ты одна даешь
На смысл и радость в жизни, кто ж
Тебя захочет потерять,
Рабом и трусом подлым статье