Кот, который... (№3) - Кот, который проходил сквозь стены

Постепенно Квиллерен перевел разговор на Энди Гланца.

– Он был прекрасным парнем, – подняла брови рыжая, и в ее хриплом голосе зазвучала нежность.

– И такой человечный… – сказал журналист.

– Ну, Клатра вряд ли могла это заметить, – донеслось сверху, – она ведь пробуждает в мужчинах зверя.

– Ив! – раздался негодующий упрек.

– Но это правда! Ты сама так говорила.

Брюнетка поспешно перевела разговор на другое:

– Люди не верят, что мы сестры. На самом деле у нас одна мать, но разные отцы.

– Вы зарабатываете себе на жизнь в этом магазине?

– Господи, конечно нет! У меня есть муж, и я занимаюсь антиквариатом просто для удовольствия. Ив все еще ходит в школу – школу искусств, – а…

– А Клатра живет на алименты, – вставила Ив, и старшие сестры выразительно на нее посмотрели.

– В этом месяце дела идут ужасно, – пожаловалась брюнетка. – Только у Сильвии есть какой-никакой навар.

– А кто эта Сильвия?

– Богатая вдова, – сразу послышалось со стремянка.

– Сильвия торгует всякой всячиной.

– Ты вчера это не так называла! – с упреком произнесла Ив.

– А где ее магазин? – поинтересовался журналист. – И как ее полное имя?

– Сильвия Катценхайд. А магазин так и называется – «Всякая всячина». Это в следующем квартале.

– Клатра обычно зовет ее «кошачьей задницей», – сообщила Ив, не обращая внимания на красноречивые вздохи сестер.

– Если пойдете к Сильвии, заткните уши ватой, – посоветовала рыжая.

– Сильвия очень разговорчива, – объяснила брюнетка.

– У нее словесный понос, – уточнила блондинка.

– Ив!!!

– Но ведь ты сама так сказала!

Квиллерен выходил из «Трех сестричек» легкой поступью. Уже за дверью он услышал, как малышка Ив говорит: «Ах, разве он не прелесть?»

Журналист гордо пригладил усы, раздумывая: ответить ли сначала на приглашение Мэри Дакворт или навестить сперва разговорчивую Сильвию Катценхайд. Еще в его списке была миссис Макгаффи, да и с откровенной Ив он, пожалуй, не прочь еще раз поговорить – наедине. Она, конечно, почти ребенок, но от детей тоже бывает польза. И очень, ну просто очень симпатичная

На Цвингер стрит сквозь зимние сумерки пробивалось неласковое солнце – не для того, чтобы обогреть замерзшие сердца и носы жителей Хламтауна, а чтобы превратить чудесный снег в грязную слякоть, на которой буксовали машины и падали пешеходы.

Квиллерен вспомнил о Коко и Юм-Юм. Счастливые эти коты: спят себе на подушках в тепле и сытости, и не надо им шататься в непогоду, искать выход из безвыходного положения, принимать решения… Давно он уже не советовался с Коко, – теперь настала пора.

У них была такая игра с тем самым толстым словарем: кот запускал в книгу лапу, Квиллерен открывал выбранную им страницу, и среди помещенных на ней статей обычно находилось нечто чрезвычайно подходящее к моменту. Невероятно? Да. Но это срабатывало. Пару месяцев назад Квиллерену выразили благодарность за розыск украденной коллекции нефрита, но он-то знал, что главная заслуга принадлежала Коко и Ною Вебстеру, составителю словаря. Что ж, попробуем снова поиграть.

Журналист вернулся домой, отворил дверь, но котов не нашел. Однако в комнате без него побывали. Квиллерен заметил некоторую перестановку и несколько новых безделушек. Модные подсвечники, которые ему нравились, исчезли с камина, а на их месте теперь стояла глиняная свинья с гнусной ухмылкой.

Он позвал нахлебников по именам и не получил ответа. Он обыскал всю комнату, открыл все двери и шкафы. Он опустился у камина на колени и заглянул в трубу. Вероятность слабая, но кто их знает, этих негодяев!

Стоя на четвереньках, голова в камине, шея неудобно выгнута, – и вдруг почувствовал сзади какое-то движение. Выбравшись из очага, Квиллерен увидел, как пропавшая парочка как ни в чем не бывало шествует по ковру – Коко, как всегда, немного впереди Юм-Юм. Они появились из ниоткуда, как это умеют только коты, и шли, высоко подняв хвосты, похожие на восклицательные знаки. Непредсказуемые животные могли и совершенно неслышно ступать своими мягкими лапками, и топать по полу, словно слоны в тяжелых деревянных башмаках.

– Ах вы, бесстыдники! – сказал Квиллерен.

– Йоу? – произнес Коко с вопросительной интонацией, которая как будто означала: «Ты нас звал? Что на обед?»

– Я искал вас повсюду! Где, черт возьми, вы прятались?

Ему показалось, что они шли из ванной комнаты.

Бесстыдники моргали ярко-голубыми глазами. Юм-Юм, между прочим, притащила во рту зубную щетку и уронила ее перед хозяином.

– Молодчинка! Где ты это нашла?

Она подняла ясные, раскосые и ничего не понимающие очи.

– Под ванной, милая?

Юм-Юм села, явно довольная собой, и Квиллерен погладил ее по головке, не замечая задумчивого выражения миндалевидных глаз Коко.

– Иди сюда, Коко, старина! – сказал он. – Давай поиграем.

Он хлопнул по обложке словаря – сигнал к началу. Коко вспрыгнул на книгу и – вжик-вжик – поточил когти о рваный переплет. Потом соскочил и отправился к подоконнику – смотреть на голубей.

– Игра! Помнишь игру? Поиграй в нее! – уговаривал Квиллерен, открывая книгу и показывая коту, что от него требуется. Коко не обратил на приглашение ни малейшего внимания. Он был слишком поглощен происходившим за окном. Журналист схватил Коко поперек туловища и поставил на открытый словарь. – Теперь играй, маленькая мартышка!

Но кот стоял, напряженно выгнув спину, и бросал на Квиллерена взгляды, которые иначе как оскорбительными не назовешь.

– Ладно! – разочарованно произнес журналист. – Ты уже не тот, что был раньше. Иди к своим дурацким голубям.

Коко вернулся к окну, за которым Бен Николас крошил хлеб птицам.

Квиллерен снова отправился на улицу. Когда он уже почти дошел до конца лестницы, из магазина выпорхнула Айрис Кобб.

– Ну как, весело вам в Хламтауне? – прощебетала она.

– Кое-что раскапываю, – ответил он. – Странно, почему полиция толком не расследовала смерть Энди. Неужели к вам не заходили следователи и не задавали вопросов?

Она растерянно покачала головой. Из магазина послышался хриплый мужской голос:

– А я скажу вам, почему этого не делали! Хламтаун – клоповник, а кому есть дело до того, что происходит в клоповнике?

Миссис Кобб объяснила, понизив голос:

– Эта тема – его больное место. Он вечно ругается с городским правлением. Конечно, Си Си, скорее всего, прав. Полиция с удовольствием назвала это несчастным случаем и закрыла дело. Хламтаун их не беспокоит. – Тут ее лицо оживилось: похоже, она обожала сенсации. – А почему вы спрашиваете о следователях? Вы что-то подозреваете?

– Ничего определенного, но эта смерть была слишком странной, чтобы списать ее в архив как несчастный случай.

– Может, вы и правы. Может, произошло что-то, о чем никто и не догадывается. – Она поежилась. – Мурашки по коже от таких мыслей… Кстати, я продала медные подсвечники из вашей спальни, но поставила взамен суссексскую свинью – очень редкую. Голова снимается, и из нее можно пить.

– Спасибо, – сказал Квиллерен.

Он стал спускаться с последних ступенек и вдруг резко остановился. Щетка, которую принесла Юм-Юм! У нее голубая ручка, а его щетка, кажется, была зеленой… Или нет?

Глава 9

Квиллерен широким шагом направился к «Голубому дракону», вспоминая беззащитную Мэри, которую видел прошлой ночью. Но его встретила другая мисс Дакворт – такая, как в первый раз, – холодная и непроницаемая в своем японском кимоно. В магазине больше никого не было. Она села в резное тиковое кресло – высокая и прямая, как дымок, поднимающийся от ее сигареты.

– Мне передали, что вы звонили, – сказал он, немного разочарованный прохладным приемом. – Вы хотели меня видеть?

– Да. Я очень обеспокоена.

Она положила длинный мундштук и повернулась к нему.

– Что случилось?

– Прошлой ночью я совершила ошибку. Я боюсь, – сказала она, – что я говорила вчера слишком много.

– Вы были прекрасной компанией. Я наслаждался каждой минутой.

– Я не это имею в виду. Я не должна была раскрывать вам свою тайну.

– Вам нечего опасаться. Я дал слово.

– Мне следовало вспомнить, какую шутку сыграл с отцом ваш Джек Джонти, но, к сожалению, выпитое виски…

– Вы расслабились от спиртного и это пошло вам на пользу. Я ни за что не стану злоупотреблять вашим доверием.

Мэри Дакворт устремила на журналиста пронизывающий взгляд. Что-то в усах Квиллерена убеждало людей в его искренности. Другие усы могли быть злодейскими, высокомерными или вызывающими жалость, но растительность на верхней губе журналиста внушала доверие.

Мэри вздохнула и немного смягчилась.

– Я вам верю. Против воли верю. Просто…

– А теперь мне можно сесть?

– О, простите! Как невежливо с моей стороны!.. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома Не хотите ли чашечку кофе?

– Нет, спасибо. Я только что ел суп у «Трех сестричек».

– Наверное, похлебку из моллюсков, – скривила губы Мэри. – Их магазин всегда напоминал мне рыбные ряды.

– Суп был очень вкусным.

– Из консервов, конечно.

«О-о, да это ревность», – подумал Квиллерен и про себя улыбнулся.

– А сегодня вам снились кошмары? – спросил он.

– Нет. Впервые за два месяца я спокойно спала. Вы оказались совершенно правы. Мне нужно было с кем-то поговорить. – Она замолчала, тепло взглянула ему в глаза и добавила: – Я благодарна вам, Квилл.

– Теперь, когда вам стало лучше, – попросил он, – сделайте для меня одну вещь. Просто, чтобы удовлетворить мое любопытство.

– А именно?

Она моментально напряглась.

– Вы не могли бы рассказать поподробнее о той ночи? Это не просто нездоровый интерес, уверяю вас. Чисто интеллектуальное любопытство.

Она прикусила губу.

– Что мне еще сказать? Я рассказала вам все, что было.

– Нарисуйте мне план комнаты, в которой вы нашли тело.

Он вручил ей шариковую ручку и сложенный в несколько раз лист газетной бумаги – его обычное снаряжение. Потом выбил выкуренный табак о пепельницу, снова набил трубку и зажег.

Мэри безнадежно вздохнула и начала рисовать.

– Это было в мастерской – в задней части магазина. Второй выход вот здесь. Справа длинный верстак с отделениями для бумаг и крючками для инструментов. Вдоль стен мебель и другие вещи, которые надо было склеить, покрыть лаком или отполировать.

– В том числе люстры?

– Они висели на потолке – около дюжины. Энди специализировался на осветительных приборах.

– А где была стремянка?

– Посреди комнаты оставался свободный пятачок. Где-то етыре с половиной метра по диагонали. Стремянка стояла примерно вот здесь. – Она поставила на плане крестик. – А хрустальная люстра лежала рядом на полу, разбитая вдребезги.

– Справа или слева от стремянки?

– Справа.

Она начертила еще один крестик.

– А тело?

– Слева от стремянки.

– Лицом вниз?

Она кивнула. Квиллерен медленно и глубоко затянулся.

– Энди был левшой или правшой?

Мэри снова насторожилась.

– Вы уверены, что газета не послала вас расследовать этот случай?

– «Бегу» нет до этого никакого дела. Все, что нужно моей газете, – это развлекательные статьи на тему антиквариата. Наверное, я слишком долго занимался криминальной хроникой. Чувствую себя обязанным все перепроверить.

Девушка изучающе посмотрела в его спокойные глаза, на опустившиеся пышные усы, и в ее голосе зазвучала забота:

– Вам не хватает вашей прежней работы, да, Квилл? Наверное, древности кажутся пресноватыми после привычных вам злободневных происшествий.

– Антиквариат – мое задание, – пожал он плечами. – Журналист освещает события, не думая, интересно это ему или нет.

Мэри опустила глаза.

– Энди был правшой, – сказала она, немного помолчав. – А какая разница?

Квиллерен изучал ее набросок.

– Так, стремянка здесь… А разбитая люстра тут. А шпиль, на который он упал, был… Слева от стремянки?

– Да.

Посреди мастерской? Странное место для такого опасного предмета.

– Но он был именно там. На краю свободного пространства, ближе к вещам, расставленным вдоль стен.

– Вы видели его там раньше?

– Не совсем там. Шпиль, как и все остальное, часто менял место. В день перед смертью Энди он стоял на верстаке. Гланц полировал медный шар.

– А люди знали о существовании шпиля?

– О, да. Все уверяли Энди, что он купил совершенно никчемную вещь. А он шутил, что какой-нибудь недотепа из богатого предместья станет подавать к столу крендельки на острие шпиля.

– А как он вообще появился у Гланца? Аукционист говорил, что из старого дома, предназначенного к сносу.

– Энди купил шпиль у Рассела Пэтча. Расс постоянно обчищает заброшенные дома. Кстати, так он и повредил ногу. Они с Коббом мародерствовали, как обычно, и Расс упал с крыши.

– Давайте-ка уточним, – сказал Квиллерен. – Энди не признавал краж, но с удовольствием покупал у воров? По закону эта вещь – опасная покупка.

Мэри пожала плечами, отчасти извиняясь за Энди, отчасти упрекая Квиллерена.

Журналист курил трубку и удивлялся этой женщине – то обезоруживающе искренней, то мгновенно замыкающейся в себе; гибкой, как ива, и сильной, как дуб; скрывавшейся под вымышленным именем; совершенно уверенной в некоторых подробностях и полностью несведущей в других; одновременно страстной и холодной.

Через некоторое время он спросил:

– Вас вполне устраивает заключение о том, что Энди погиб от несчастного случая?

Ответа не последовало – только загадочный взгляд.

– Это могло быть самоубийством.

– Нет!

– Это могло быть попыткой ограбления.

– Почему вы не оставите все как есть? – сказала Мэри, устремив на Квиллерена широко раскрытые глаза. – Если пойдут слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это единственный район в городе, которому до сих пор удавалось сдерживать уровень преступности? Покупатели все еще чувствуют себя в безопасности, и я хочу, чтобы так оставалось. – В ее голосе послышалась горечь. – Глупо, конечно, с моей стороны думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и построить стерильные небоскребы. А пока мы – трущоба, и банки отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.

– А ваш отец? – поинтересовался Квиллерен. – Он одобряет официальную политику?

– Считает ее весьма разумной. Понимаете, в Хламтауне никто не хочет видеть сообщества живых людей – только колонку мертвой статистики. А постучись власть имущие к нам в двери, они нашли бы не цифры, а семьи благонамеренных иммигрантов, обнаружили бы стариков, не желающих перебираться в новые районы, скромных бизнесменов вроде мистера Ломбардо – разных национальностей, рас, возрастов – и известное количество так называемых отбросов общества, в большинстве своем безобидных. Таким и должен быть район – кипящий острой сборной солянкой. Но у сильных мира сего вегетарианский склад ума – они боятся смешивать лук и морковку с говяжьей вырезкой.

– А кто-нибудь из вас пытался их переубедить?

– Си Си – пару раз, но что может сделать один человек?

– С вашим именем и влиянием вы бы могли, Мэри.

– Да папа и слушать об этом не станет! Ни за что! Знаете, как я записана в бюро лицензий? Продавец-антиквар! Вот уж смаковали бы это газеты!.. А видите вон тот чиппендейловский[4] стул у камина? Ему же цена двести тысяч! Но я – антиквар класса C, вот и все.

– Кто-то должен представлять район в муниципалитете, – сказал Квиллерен.

– Вы, несомненно, правы. У нас нет права голоса. – Она подошла к окну. – Взгляните на эти мусорные баки! В любой другой части города мусор собирают в задних аллеях, но в Хламтауне они, видите ли, слишком узки для уборщиков, и те требуют ставить уродливые контейнеры прямо на тротуары центральных улиц. Опорожнять баки должны по четвергам. Сегодня суббота, но мусор, как видите, все еще здесь.

– Это из-за погоды.

– Вы говорите совсем как городские бюрократы. Отговорки! Вот все, что мы слышим.

Квиллерен тоже подошел к окну. Действительно, улица представляла собой печальное зрелище.

– Вы уверены, что в Хламтауне такой уж низкий уровень преступности?

– Ни у кого из антикваров никогда не было серьезных проблем. Я не боюсь выходить по ночам из дому, потому что по улице всегда кто-то ходит. А некоторые из моих богатых клиентов из предместья боятся заезжать в собственные гаражи!

Журналист взглянул на возбужденную Мэри с новым уважением. Неожиданно у него вырвалось:

– Вы сегодня не заняты? Может быть, поужинаете со мной?

– Я буду ужинать с семьей, – с сожалением ответила она. – У мамы день рождения. Но я благодарна вам за приглашение. – Мэри достала из ящика письменного стола маленький серебристый предмет и вложила в руку Квиллерена.

– Сувенир из Хламтауна, – объяснила она. – Рулетка. Я даю их моим покупателям, потому что они всегда хотят знать высоту, ширину, глубину, длину, диаметр и периметр всего, что видят.

Квиллерен бросил взгляд на дальнюю стену.

– Я вижу, герб Макинтошей никто не купил.

Он решил не говорить, что тот ему снился.

– Герб все еще здесь и ждет вас. По-моему, вы предназначены друг для друга. Когда тот самый покупатель находит ту самую вещь, происходит что-то таинственное – как будто они влюбляются. Я вижу искры между вами и этим железом.

Он поглядел на Мэри и увидел, что она не шутит. Подергал усы, говоря себе, что сто двадцать пять долларов – это два костюма.

Мисс Дакворт сказала:

– Не обязательно платить за него до Рождества. Почему бы вам не взять его домой и не наслаждаться им на праздниках? Здесь он просто собирает пыль.

– Хорошо! – неожиданно для себя решился журналист. – Я дам вам двадцать долларов в залог.

Он покатил круглый герб к парадной двери.

– Вы справитесь сами? Может, попросите Си Си помочь вам затащить его наверх? – предложила она. – И не уроните герб на ногу! – Квиллерен со своим грузом уже спускался по ступенькам.

Когда журналист с неожиданным приобретением добрался до прихожей Коббов и остановился, чтобы перевести дух, он услышал доносившийся из магазина голос Си Си.

– Да ты не отличишь черного ореха от дыры в собственной голове! – кричал антиквар. – Лучше сразу признай это!

– Если это черный орех, я съем свой костыль. А ты известный жучила! Дам тебе двадцать баксов и ни цента больше!

Квиллерен сам героически поднял герб к себе в комнату.

Коты спали в кресле – переплелись, как Инь и Янь, – и журналист не стал их беспокоить. Он приставил реликвию Макинтошей к стене и вышел, надеясь, что успеет сделать еще несколько дел. Надо бы зайти в магазин Бена, но сначала Квиллерену хотелось встретиться с разговорчивой Сильвией Катценхайд. Ему нравились словоохотливые субъекты: они так облегчали его работу!

Добравшись до «Всякой всячины», журналист придержал дверь, пропуская хорошо одетого человека, выходившего с объемистой покупкой, завернутой в газету; из импровизированной упаковки во все стороны торчали какие-то черные шланги. В самом магазине покупательница торговалась из-за кресла, сделанного из автомобильных шин.

– Милая моя, – отвечала ей Сильвия, – возраст и действительная стоимость не имеют значения. Всякая всячина и есть всякая всячина: остроумие и экстравагантность плюс немного вождения за нос. Либо вы усекаете, либо нет, как сказал бы мой сын.

Миссис Катценхайд оказалась приятной, ухоженной, уверенной в себе женщиной, которая держалась лет на сорок, хотя наверняка разменяла уже шестой десяток. Квиллерен видел много таких рядовых женского вспомогательного корпуса в художественном музее – все одинаковые, все в хорошо сшитых твидовых костюмах, блузках из джерси, все при золотых цепочках и туфлях из крокодиловой кожи. В качестве небольшого чудачества, без которого в Хламтауне, похоже, нельзя было обойтись, Сильвия добавила к этому набору черные хлопковые чулки.

Квиллерен представился и сказал:

– Мне показалось, что от вас выходил господин с какими-то шлангами…

– Вы совершенно правы! С чучелом осьминога, – подтвердила миссис Катценхайд. – Жуткая вещь! Я рада, что сбыл ее судье Беннету из муниципального суда. Вы с ним не знакомы? Он купил осьминога в подарок жене на Рождество. Она без ума от головоногих.

– Почему вы специализируетесь…

– На всякой всячине? Это идея моего сына. Он сказал, что мне нужно как-то отвлечься. – Сильвия зажгла сигарету. – Вы не знали моего покойного мужа? Он был членом городского совета. А сын изучает право… Простите, может, хотите сигарету?

Квиллерен отказался.

– Но почему всякая всячина? Почему не что-нибудь более…

– Изящное? Все мои друзья тоже удивляются. Но ведь чтобы заниматься настоящей стариной, нужно что-то знать. К тому же мой сын утверждает, что людям нужна именно всякая всячина. Если какая-то вещь непривлекательна на вид, плохо сделана, вообще второго сорта – она великолепно продается. Я этого просто не понимаю.

– Тогда, наверное, вы ничего не купили на…

– Вчерашнем аукционе? Хозяйка удивительно хорошо умела читать мысли. – Только небольшую люстру в свою квартиру. Когда мой муж умер, я продала особняк в Затерянных Холмах и переселилась в Орлиное Гнездо. У меня чудесная квартирка, и, поверьте, обставленная не всякой всячиной!

– А как антиквары относятся к вашей работе? У вас есть…

– Взаимопонимание? Определенно! Я хожу на все их собрания, и мы отлично ладим. Когда я только открыла торговлю, меня опекал Энди Гланц и дал много ценных советов. – Она вздохнула. – Меня потрясла эта потеря. Вы знали Энди?

– Нет, никогда не видел. Он…

– Что ж, тогда я скажу вам. Всегда создавалось впечатление, что на Гланце белый галстук и фрак, даже если он в рабочих брюках скоблил какую-нибудь мебель. И он был таким красивым… И умным. Я всегда жалела, что он остается холостяком. Так обидно!

– Разве он не был более или менее связан с…

– Драконихой? Не формально, но они были бы прекрасной парой. Жаль, что он связался с этой…

– Вы имеете в виду… – произнес Квиллерен с многозначительной паузой.

– Ну вот, снова я разболталась! Сын говорит, что с тех пор, как попала в Хламтаун, я стала неисправимой сплетницей. Не скажу больше ни слова!

И она не сказала.

В положении Квиллерена была некоторая двусмысленность. Он пытался расследовать то, что никто не просил его расследовать; он не был даже полностью уверен, что для расследования есть повод. Любой разумный человек давно бы уже бросил это дело.

Задумчиво поглаживая усы, Квиллерен все-таки решил предпринять очередной шаг. Он отправился в магазин «Немного старины», о чем впоследствии пожалел.

Глава 10

Магазин находился рядом с «Древностями» Кобба – в одном квартале с «Голубым драконом», бывшим экипажным сараем, где теперь обосновался Рассел Пэтч, угловым магазином Энди и торговлей всякими мелочами, удовлетворявшей спрос жителей Хламтауна на молитвенники в тисненных обложках и черные панталоны с красной отделкой. Вывеска «Немного старины» красовалась на первом этаже здания, напоминавшего дом Коббов, только вдвое более обшарпанного и менее широкого. Если верить табличке на стене, верхние этажи были отданы меблированным комнатам для мужчин.

Квиллерен поднялся по обледеневшему каменному крыльцу и попал в тускло освещенный холл. За стеклянной дверью он узрел столь привычное для Хламтауна скопление немыслимой рухляди: пыльную мебель, позеленевшие медь и латунь, фарфор и прочие ничего не значащие разрозненные предметы. Понравился ему только котенок, свернувшийся на подушке посреди стола, положив мордочку на лапки. Должно быть, непросто было ему пробираться на осторожных бархатных лапках между бокалами и чашками до своей постели! Журналист вошел.

Увидев посетителя с пышными усами, владелец магазина поднялся с кушетки и раскинул руки в мелодраматическом приветствии. На Бене был объемистый лыжный свитер, подчеркивавший полноту фигуры, и щегольский шелковый цилиндр. Бен сорвал его с головы и низко поклонился.

– Как идут дела? Плоховато? – спросил Квиллерен, оценивая неприглядную обстановку.

– Утомительно, безрадостно, вяло, бесприбыльно, – отвечал продавец, снова прикрывая цилиндром редеющие волосы.

Квиллерен взял в руки противогаз времен первой мировой войны.

– Историческое сокровище, – сообщил Николас. – Привезен на "Мэйфлауэре[5].

Он ковылял за журналистом, быстро переставляя ноги в белых гольфах.

– Я слышал, вы когда-то работали в театре, – проговорил Квиллерен.

Округлый маленький продавец подрос сантиметра на три.

– Нашего фра Лоренса на Бродвее хвалили критики. Наш Догберри был великолепен. Наш Боттом был незабываем… Что это значит? Вы бледны и весь дрожите!

Квиллерен не сводил глаз с котенка на подушке.

– Этот… Этот кот! – выпалил он. – Он мертв!

– Великолепный образчик таксидермистского искусства. Ужели он вам не по сердцу?

– Да, не по сердцу, – ответил Квиллерен, шумно выдохнув в усы. – И вообще, чем вы конкретно занимаетесь? У вас есть какая-нибудь специализация?

– Я счастливый ночной бродяга.

– Бросьте! Не нужно вешать мне лапшу на уши. Хотите рекламу – отвечайте по существу. Вы на чем-то специализируетесь?

Бен Николас замялся:

– На всем, что приносит доход.

– Как долго вы работаете в Хламтауне?

– Слишком долго.

– Вы хорошо знали Энди Гланца?

Антиквар сложил на груди руки и закатил глаза.

– Благородный, мудрый, доблестный и честный, – пропел Бен. – Черный день наступил для Хламтауна, когда святой Эндрю встретил свою кончину. – Он подтянул брюки и лукаво произнес:

– Как насчет кружки божественного напитка в местном кабачке?

– Нет, спасибо. Не сегодня, – отказался Квиллерен. – А это что? Складная книжная полка? – Он взял в руки странное сооружение из черного дерева с медными шарнирами. – Сколько вы за нее хотите?

– Берите ее… Берите… С приветом от старого Санта Клауса.

– Нет, я куплю ее, если это не слишком дорого.

– Мы просим пятнадцать, но позвольте нам сделать скидку. Восемь симолеонов.

Тут в магазин вошел еще один покупатель и нетерпеливо спросил:

– Бляшки для лошадиной сбруи есть?

– Сгинь! Сгинь! – махнул рукой продавец. Этот джентльмен из газеты, и у нас берут интервью.

– Я уже все. Я ухожу, – сказал журналист. – В понедельник пришлю фотографа, чтобы снять вас и ваш магазин.

– Покорно благодарю, сэр.

Николас снял свой шелковый цилиндр и прижал к сердцу. Тогда-то Квиллерен и заметил воткнутое в головной убор красное перо. Это было его перо! Он в этом не сомневался: у самого ствола оно было прокушено. Две недели назад в игривую минуту журналист вынул украшения шляпы из-за ленты, чтобы пощекотать Коко нос, и расшалившийся кот продырявил перо клыками.

Квиллерен медленно вышел из магазина. Остановился на первой ступеньке и нахмурился, размышляя, каким образом оно попало на цилиндр Бена.

И вдруг журналиста швырнуло наземь. Мир опрокинулся на него, бросив коленопреклоненным на крыльцо. Раздался шум, рев, треск, и Квиллерен оказался на четвереньках в снегу, перемешанным с колким льдом.

Бен Николас тут же поспешил на помощь.

– О, дьявольская лавина! – возопил он, помогая журналисту подняться. – С крыши этого богомерзкого дома! Мы подадим на хозяина в суд.

Квиллерен отряхнулся.

– Еще повезло, что на мне была шляпа, – сказал он.

– Пойдемте обратно – сядете и выпьете чуточку бренди.

– Нет, со мной все в порядке. Все равно, спасибо.

Он подобрал книжную полку и сошел вниз по оставшимся ступенькам, морщась от боли в левом колене.

Квиллерен с трудом добрался до дома, где его встретил разбушевавшийся Коко. Юм-Юм, съежившись, сидела в шкафу, похожая на испуганного кузнечика, а кот метался от двери к столу, потом вспрыгнул на кровать и молнией юркнул под стол.

– Ага! Эти уроды наконец установили телефон! – сказал журналист. – Надеюсь, ты укусил представителя компании за ногу.

Коко, шевеля ушами, с интересом смотрел, как Квиллерен набирает номер фотолаборатории «Бега» и заказывает фотографа на утро понедельника. Потом кот, задрав хвост, чопорно прошествовал впереди хозяина на кухню, чтобы проследить за правильным приготовлением пищи. Выжидательно опустив усы, Коко сел на сушилку и внимательно смотрел, как цыплячью печенку мелко рубят, жарят в сливочном масле, добавляют сливки и посыпают порошок соуса-кэрри.

– Коко, я вступил в клуб калек, – сообщил Квиллерен. – У хозяйки повреждена спина, у Расса Пэтча сломана нога, рыжая в гипсе, а я расшиб колено! Не плясать мне сегодня вечером в пресс-клубе!

– Йоу, – утешил его Коко.

Квиллерен всегда проводил субботние вечера в клубе – в последнее время в обществе молодой дамы, писавшей записки коричневыми чернилами. Но теперь она сошла со сцены. Журналист отыскал в телефонном справочнике номер «Трех сестричек» и набрал его: а вдруг? Большинство женщин с радостью ухватились бы за возможность поужинать в пресс-клубе. Но, к сожалению, трубку никто не поднял.

Тогда он позвонил девушке, работавшей в женском отделе «Бега» и занимавшейся светской хроникой.

– Я бы с удовольствием, но сегодня мне надо надписать все рождественские открытки, чтобы они пришли до Нового Года.

– Да, кстати: скажи мне, что ты знаешь о семье Даксбери?

– Они стараются не вести себя вызывающе, но терпеть не могут журналистов. А почему ты спросил?