Танцующая фея

Лора Брантуэйт
Танцующая фея

1

       Ложь о любви. Как обыденно.
      – Сьюзен... Милая Сьюзен, выслушай меня, пожалуйста. Мне столько нужно тебе рассказать, объяснить, больше всего на свете я хочу, чтобы ты наконец поверила мне. Хочу быть с тобой честным до конца. Ты узнаешь обо всем. Но я начну с самого главного. – Красивый темноволосый мужчина в рубашке, испачканной кровью, нежно коснулся пальцами щеки белокурой девушки, она опустила глаза, словно не желая того, что произойдет дальше, но дрожь ее длинных ресниц и трепет тонких ноздрей выдавали сильнейшее внутреннее волнение. – Я люблю тебя. И ты это чувствуешь. Я готов...
      – Ах, Джек, и на что же ты готов ради этой любви? – Девушка нервно сжимала в руке носовой платок. Она смотрела на мужчину почти с отчаянием. – Откажешься ли ты от всего, что сейчас важно для тебя? Твои безумные друзья, эта нелепая жизнь, наполненная нелепым риском...
      – Тьфу! – Лорин, не оборачиваясь, нажала на кнопку выключения, направив пульт на телевизор через плечо. Зеркало послушно отразило темный четырехугольник погасшего экрана за спиной Лорин. – Чем только не забивают эфир! Он хочет ее, она хочет от него жертв – и где же здесь любовь? Одни только логические ошибки...
      Лорин внимательно изучала свое отражение в зеркале. Что-то не выглядит она счастливой. Привлекательной? Необычное яркое лицо южанки, длинные прямые волосы, гибкое и стройное тело танцовщицы – да, она привлекательна. Ироничной? Да, об этом говорили изгиб левой брови, чуть более приподнятой по сравнению с правой, и улыбка, постоянно прячущаяся в уголках губ, даже когда они сомкнуты. Умной – конечно, такой пристальный взгляд и высокий лоб... Но вот каких бы то ни было признаков счастья или хотя бы кратковременной, но бурной радости в ее облике не наблюдалось.
       Ну и что? Это же не моя свадьба, не мой девичник... И вообще, моя подруга бросается в такой омут, а я могу разве что стоять на берегу и смотреть, надеясь, что она справится и удержится на поверхности!
      За стеной послышался звук – такой издает захлопнутая кем-то в ярости дверь. Тяжелые и быстрые шаги по лестнице. По другую сторону двери – звон разбитого стекла или фарфора и хруст осколков, на которые наступили ногой.
       И правда о жизни.
      Лорин усмехнулась не без горечи.
       А ведь все это так естественно, так объяснимо. Конечно же – со всех сторон только и трубят о радостях настоящей любви!
      Лорин несколько раздраженно и излишне поспешно расстегивала пуговицы на блузке: алая совершенно не подходит к этим брюкам, нужно надеть черную с серебристой нитью...
       Когда тебе семнадцать, объекты этой самой настоящей любви меняются с никого не пугающей частотой, а когда внезапно стукнет тридцать, понимаешь, что ее-то, настоящей, истинной, великой, – не было и, скорее всего, уже не будет... Тогда хватаешься за первую же удобную возможность не остаться в одиночестве – вот ты уже и замужняя женщина. Или женатый мужчина.
      Длинные струящиеся волосы цвета ореха – в высокий хвост, челку – оставить...
       А потом оказывается совершенно невозможно жить со своим избранником, а ты все равно живешь, и скандалы– один за одним. И дети повторят все то же, шаг за шагом, потому что будут грезить о неземной любви – и не будут знать, как ладить с тем, кто каждый день рядом. Если, конечно, не окажутся хоть чуточку умнее судьбы, которую, сами того не зная, навязывают им родители...
      И последнее прикосновение пуховкой ко лбу и щекам. Готова.
      Лорин Ноубл была твердо уверена в своем интеллектуальном превосходстве над тысячами несчастных в браке и любви женщин. Она-то к своим двадцати шести годам знала наверняка, что «настоящая любовь» – один из ключевых мифов человеческой культуры, «жили долго и счастливо» годится только для финала детских сказок и дамских романов, а «прекрасный принц» – довольно редкая и очень зыбкая иллюзия, вызываемая либо романтическим настроем впечатлительной натуры, либо талантливой ложью со стороны вышеназванного «принца».
      Жилось с этим знанием не то чтобы очень радостно, но в чем-то легче, чем многим. Цинизм, как и большинство негативных реакций, значительно упрощает взгляд на мир.
 
      В квартире Элен Хант было очень шумно. Ну еще бы, а вы когда-нибудь видели вечеринку, которая не была бы шумной? Тем более если речь идет о компании подруг, которые собрались попрощаться со свободной жизнью одной из них.
      В общем, соседи Элен могли отчетливо слышать громкие звуки ритмичной музыки и гул женских голосов, пронзаемый иногда взрывами веселого смеха. Конечно, вряд ли это доставляло им удовольствие.
      – Ну а это вам, мистер Пенс, за все мои страдания в пятницу, две недели назад, когда я в два часа ночи от безысходности разучивала песни «Модерн Токинг» при вашей технической поддержке! – мстительно провозгласила высокая блондинка очень эксцентричного вида с короткой стрижкой.
      Она-то, собственно говоря, и являлась хозяйкой квартиры. Элен приблизила рычажок мощности к отметке «максимум». Музыкальный центр, надо сказать, был хорош: вибрация пола и мебели стала вполне ощутимой. Элен с выражением мрачного блаженства на лице посмотрела на потолок – туда, где, по ее представлениям, должен был метаться в отчаянии сосед сверху, большой любитель романтических ритмов восьмидесятых.
      Элен Хант готовилась в конце недели стать миссис Джонатан Прайдфул. Сам мистер Джонатан Прайдфул, несмотря на громкую фамилию, был ничем не примечателен, по крайней мере, для Лорин: он не обладал какими-либо особыми талантами, не подходил под образ светлого рыцаря, не годился на роль романтического злодея-соблазнителя, имел невыразительные черты лица и работал в какой-то юридической конторе. Элен, правда, утверждала, что он удивительно деликатный и обожает читать ей стихи. Лорин не знала, верить этому или нет, но в ее представлении единственное, что оправдывало дерзость Джонатана Прайдфула, осмелившегося сделать предложение ее любимой подруге Элен, и легкомыслие Элен, давшей свое согласие, это страстная влюбленность и восхищение Джонатана. Яркая и пылкая Элен притягивала его как магнит. Лорин надеялась, что это продлится достаточно долго и парочка успеет научиться жить вместе без ежедневных маленьких трагедий.
      Зажигательный ритм танцевальной музыки. Приглушенный электрический свет, радужные искорки то здесь, то там – отблески на бижутерии, на нарядной ткани. Цветные декоративные свечи горят – их около дюжины в комнате. Пальцы ощущают холод и гладкость стекла. Лорин сидит на мягком диване цвета верблюжьей шерсти с бокалом ледяного мартини, разбавленного апельсиновым соком, в руках. На ее губах играет теплая улыбка, но она все же несколько отстраненно смотрит на своих подруг. Эти семь молодых женщин собирались вместе не так уж часто. Говорили, как всегда, обо всем на свете: вспоминали смешные случаи, общих знакомых, обсуждали работу, новинки моды и кино. Но, конечно, это было не самым главным. Потому что, когда вместе собираются женщины, которые хотя бы отчасти доверяют друг другу, речь всегда заходит в первую очередь о мужчинах.
      Рядом с Лорин сидела Лиза. Они подружились еще в колледже, хотя и учились на разных отделениях. Лиза работала секретарем в крупной компании, занимавшейся информационными технологиями. Эта девушка была воплощенное обаяние: золотистые локоны, большие голубые глаза и очаровательные пухленькие пальчики с ухоженными розовыми ноготками. Лорин обожала ее за искренность и наивность. Не совсем понятно каким образом, но именно эти качества, которые для других становятся причиной крушения надежд и идеалов, обеспечивали Лизе свободную и легкую жизнь без особых проблем. Просто она легко влюблялась, если за ней достаточно красиво ухаживали, легко расставалась, потому что ни в одном из мужчин пока не узнала своего, и совершенно не замечала всевозможных интриг, которые плелись в главном офисе «Даррелл комьюникейшнз». И не умела держать язык за зубами, за что ее обожали все крупные и не очень боссы, которые постоянно за что-нибудь боролись между собой: каждый из них мог в дружеском разговоре спросить ее о чем угодно – и получить ответ. Лизе и в голову не приходило, что эти представительные и по большей части милые люди могут использовать ее в своих тайных партиях.
      В общем, Лиза вела завидную для секретарши жизнь.
      Однако мало кто умеет видеть счастье в том, что у него уже есть. И Лиза Кэролайн Уотсон не была исключением из правила, которое несколько цинично объясняет суть самой большой человеческой проблемы.
      Правда, этот же закон имеет бесценное применение: он действует на волю человека, как магнит на стрелку компаса, постоянно заставляя искать, желать другого, нового, и в этом новом – счастья. В лучшем случае нашедший ценит полученное, хранит и оберегает его, а «компас в сердце» указывает на то, что может украсить и обогатить и без того достойную жизнь. В худшем же от только что найденного отказываются, избавляются – и снова ищут, так же тщетно, потому что не умеют и не хотят ничего удержать в руках. Остается боль, пустая боль вечной потери и вечного голода – и опыт. Но только кто может быть счастлив одним лишь опытом? Если женщина всю жизнь ищет другого мужчину не потому, что каждый уже встреченный ею был в чем-то недостойным, а по сути лишь потому, что где-то может быть кто-то лучше, – эта женщина вряд ли сможет быть счастливой, пока не научится смотреть на мир через другую линзу. Линзу настоящего, единственно истинногомомента.
      Лорин думала о том, что Лиза, пожалуй, смогла бы быть счастливой, счастливой настоящим, и за одно это ее стоило бы уважать и ставить кому-нибудь в пример... Вот только все ее бывшие любовники если и подходили на роль счастья, то весьма сомнительного или, по крайней мере, условного.
       Нет, ну правда... Конечно, кто я такая, чтобы судить да еще и выдавать свои суждения за объективную истину? Но, с другой стороны, Лиза на самом деле заслуживает того, чтобы хотя бы один раз в жизни ей встретился человек, не посчитавший своим долгом навешать ей лапши на уши, раз уж «малышка Лиззи» такая наивная и доверчивая и ее так легко обмануть. Нет чтобы ответить искренностью на искренность! А потом те же самые мужчины будут при каждом удобном случае сокрушаться, что не осталось честных людей, что ни с кем нельзя быть откровенным. Конечно, в это легко поверить, если как минимум каждое утро видеть в зеркале физиономию обманщика со стажем!
      Лорин фыркнула и сделала еще глоток обжигающего напитка. Она давно имела зуб на мужскую половину населения планеты Земля. Кажется, с тех самых пор, как проблемы в ее личной жизни перешли в хроническую стадию и пришлось эту самую личную жизнь «ампутировать». Чтобы не расстраиваться. Чтобы не мешала. Чтобы быть счастливой.
      Вот только... Гордой, свободной, независимой – да, но счастливой?..
       Да, черт подери, счастливой, потому что я свободна, не завишу ни от кого, и от чьих-то прихотей, и от дурного настроения, и от усталости тоже! И, если мне плохо, это означает только то, что мне плохо, а если мне хорошо, то никто меня не выбьет из этого состояния колкостью или сердитым взглядом!
      – А он все время был раздражен и говорил, что это из-за меня, потому что я много болтаю, неправильно смешиваю коктейли, не вытираю посуду досуха... Надоело! Как я только не заметила раньше, что он такой? А, Лори? Помнишь, ведь я тебе про него рассказывала, еще полтора месяца назад, и слова о нем были только хорошие. – Лиза мяла в руках салфетку, по рассеянности снятую с подноса, на котором лежали канапе, и на лице ее – светлые подкрашенные бровки домиком, и кажется, что вот-вот можно будет услышать хлопанье длинных ресниц, – отражались не грусть и досада, а недоумение и рассеянность.
      – Да, помню.
      На самом деле Лорин, конечно, помнила какой-то подобный эпизод, но не была уверена, что тот разговор происходил именно в апреле, причем в апреле нынешнего года, и речь тогда шла об этом самом Чарли. Лиза отличалась завидным постоянством: в ее личной жизни повторялась почти всегда одна и та же история с небольшими вариациями. В основном отличие состояло в проявлениях особо «трепетного» отношения к Лизе и в претензиях, которые ей предъявляли ее любовники, после чего либо уходили сами, пресытившиеся Лизиным очарованием, либо бывали изгнаны с неожиданной для этого нежного существа яростью.
       А ведь на самом деле у маленькой Лиз только один крупный недостаток. Она не разбирается в людях и поэтому не умеет выбирать мужчин. И нельзя сказать, что на ней нет никакой вины за то, что ее жизнь заполнена какими-то непонятными типами. Из стольких-то ошибок можно было бы извлечь хотя бы один урок!
       Работа над ошибками – это ведь и вправду важно. Хотя бы для того, чтобы не выглядеть дурой, в десятый раз ступая на знакомую до боли дорогу в одно и то же болото. И не остаться в дураках.
       Хотя такое случается. Пожалуй, даже слишком часто.
      – Лорин, ну скажи, неужели я никогда не встречу нормального мужчину, который бы меня полюбил и с которым мне хотелось бы жить?
      Быть главной советчицей в компании подруг на самом деле не так уж плохо. Кажется, тогда никто будто бы не видит, что у тебя самой огромные проблемы и что-то все никак не ладится... Да, очень удобно. Тем более – если возводишь свободу, личное достоинство и уважение в ранг самых желательных категорий.
      Лорин усмехнулась. Все возвращается на круги своя... И если несколько лет назад она по вечерам объясняла Лизе, как решить задачи по математике, то есть ли основания полагать, что в этой ситуации что-то кардинально изменится?
      – Ну смотри. Что мы имеем? Правильно, мы имеем тебя и мужчину, с которым ты строишь отношения. И еще – кошмар, который является результатом этих построений. Ты остаешься собой всегда. Мужчины меняются. Результат – нет. Значит, результат зависит именно от тебя. А так как на своих потенциальных партнеров ты повлиять все равно не сможешь, то единственный выход – изменить что-то в себе. Попробуй.
      Во взгляде Лизы смешались уважение и недоверие.
      – Ну ты и логик.
      Лиза насупилась. Лорин только по опыту могла определить, что подруга не обиделась, а задумалась. Хотя кто на самом деле знает...
      Яркий латиноамериканский ритм – громко, гул голосов, взрывы смеха, звон посуды тонет в общем шуме. Неожиданно в эту пеструю ткань праздничных звуков вонзился неприятный визг дверного звонка.
      Элен в это время как раз показывала Линде Мерлоу и Жаннет Кейн пополнение в своей коллекции кошачьих фигурок. Она удивленно и даже несколько раздосадованно посмотрела на подруг – больше никого не ждали.
      – А, это, наверное, Джонатан. Решил устроить какой-нибудь сюрприз, против всех правил...
      Лицо Элен мгновенно просветлело. Стремительной походкой хозяйка квартиры отправилась открывать дверь. Кто-то сделал музыку потише, чтобы не мешать влюбленным ворковать. Молодые женщины заулыбались. Лиза с каким-то близким к благоговению чувством прижала ладошки друг к другу и сплела пальцы. «Ах, как было бы чудесно!» – легко можно было прочитать на ее очаровательном лице. Лорин воспользовалась преимуществами своего положения, разумеется «географического», чтобы увидеть всю сцену, и откинулась на диване так, чтобы иметь в поле зрения входную дверь. Конечно, настороженность вкупе с легкой иронией относительно Джонатана сама собой, но все-таки, если женщина не проявляет любопытства, значит, она просто притворяется. А Лорин не любила масок: и носить неудобно, и снимать трудно.
      Гость успел напомнить о себе еще пару раз, пока Элен на своих немыслимо высоких каблуках добралась наконец-то до двери. Наконец-то – потому что по пути ей нужно было еще поправить на себе одежду, посмотреться в зеркало и уложить посимпатичнее несколько прядок.
      Элен распахнула дверь. Мизансцена получилась великолепная: сияющая невеста оказалась лицом к лицу со странного вида мужчиной. Он был очень высоким, абсолютно лысым и носил очки в оправе самого интеллигентного вида. Лорин подумала, что так могли бы выглядеть ученые-нацисты времен Второй мировой войны. Впечатление довершал фартук, как-то особенно аккуратно завязанный. Нет, вполне обычный фартук, мужчины тоже такие повязывают, когда выполняют работу по дому...
      Лорин поймала себя на том, что, будто не доверяя себе и своей памяти, сличает лицо только что прибывшего с фотографией Джонатана Прайдфула, которая стояла на полке ближе всего к диванчику.
       Нет, не похож. Совсем. Слава богу. Иначе я бы совсем перестала понимать Элен.
      – Добрый вечер, мисс Хант, – пророкотал мужчина. Видно было, правда, что этот «вивисектор» не желает никакого доброго вечера Элен и ее близким.
      – Здравствуйте, мистер Пенс. – Элен умела владеть собой. Замешательство на ее лице быстро сменилось ослепительной улыбкой. Несколько вызывающей, по правде говоря.
       Пенс, Пенс... Где-то я уже слышала... Что-о?!
      Лорин подскочила, потрясенная.
       Нет, вот этот тип – тот самый Пенс из квартиры сверху, который слушает романтическую популярную музыку восьмидесятых?! Зачем ему это?..
      Более нелепый вопрос задать было трудно. Даже себе. Впрочем, и представить более странного поклонника «Модерн Токинг» сложно.
      – Слишком шумно. Это мешает мне отдыхать. Убавьте громкость. Пожалуйста. – Однообразие интонаций в речи этого субъекта поражало. Хотя, может быть, такое впечатление оно производило в сочетании с глубиной и силой его баса...
      Элен набрала в грудь воздуху, и по ее лицу Лорин сразу поняла, что вот именно сейчас ее подруга расскажет своему соседу всю правду о нем самом. Что он мешает ее празднику, что его проигрыватель работает ничуть не тише, что его музыкальные предпочтения оставляют много вопросов...
      Ну приблизительно так.
      И вечер завершится скандалом. Возможно, не без участия полиции.
      Лорин быстро преодолела расстояние от дивана до предполагаемого места сражения. Мистер Пенс перевел на нее взгляд странных водянистых глаз за тонкими стеклами очков.
      – Здравствуйте, – начала Лорин самым мягким и бархатистым тоном, на который была способна.
      Слова Элен так и не слетели с губ.
      – Меня зовут Лорин Ноубл. – Протянутая в приветственном жесте рука, легкий наклон головы. – Надеюсь, вы поймете нас, мистер Пенс...
      Сложнее всего было выдерживать отстраненно-изучающий взгляд светло-серых глаз мистера Пенса. Ощущение было странным и более чем неприятным: Лорин не любила холодных пристальных мужских взглядов. А когда она сталкивалась с тем, чего не любила, она начинала злиться.
      – Извините нас за шум. У нас девичник, мистер Пенс, – очень вкрадчиво продолжила Лорин. Опасно вкрадчиво – и вместе с тем предельно вежливо. Действовало обычно безотказно.
      – О, – сказал мистер Пенс.
      – Да, я выхожу замуж, – не прекращая улыбаться, подала голос Элен. В этот момент она достаточно ощутимо ущипнула Лорин за спину. Элен с детства не любила, когда Лорин вмешивалась в ее проблемы. Тем не менее ситуация часто требовала именно этого.
      – О! – гораздо более эмоционально произнес мистер Пенс и коснулся длинными сильными пальцами бледного лба. – Поздравляю, мисс Хант. Извините, что намеревался испортить вам вечер.
      – Ничего страшного! – в один голос уверили его Элен и Лорин.
      – Я пойду, – сообщил Пенс и зашагал к лестнице. Обернулся: – Мои поздравления!
      – Спасибо! – крикнула Элен в узкую щель: дверь она уже почти закрыла.
 
      Нужно сказать, что первый букет на свадьбу принесли от мистера Джереми Пенса.
      А свадьба получилась ничего, вполне симпатичной. Фуршет проходил в саду дома родителей Джонатана. Невеста в традиционно белом шелковом платье, жених – в традиционно черном костюме... Все благопристойно и как полагается: не молодой, но и не старый священник, нарядные гости – что удивительно, ни одна дама не оделась вульгарно – белые скатерти, нежные цветы...
      Лорин стояла в тени еще зеленой плакучей ивы с бокалом шампанского в руке и вспоминала, как на свой двадцать первый день рождения Элен вначале разослала всем подарки по почте, потом собрала подруг и вместо праздничной вечеринки устроила «день безумств и сумасбродства». Играли в фанты, после был объявлен конкурс на самую сумасшедшую затею для всей компании, а потом ее воплощали. Реализованы, правда, были все идеи номинантов. В ход пошли карнавальные костюмы, созданные тут же из старых платьев и свитеров, грим был самым смелым в стиле «классика триллеров», а после попытки в таком виде обаять охранников элитного ночного клуба и проникнуть туда бесплатно девушки чуть не оказались в полиции.
       А сейчас все так спокойно, мило, без единой помарки... Просто невыносимо.
      Элен была счастлива. Лорин казалось, что ее подруга стремительно теряет себя.
       Никогда не позволю такому со мной случиться! Да пусть мне встретится хоть принц из сказки, не променяю свои желания на его привычки, волю его родственников и пожелания хоть самого Папы Римского! Я все понимаю: и что замужество – это другая жизнь, и что нельзя начать новую жизнь, не потеряв старой, но если мало-помалу перестаешь быть собой... Стоит ли оно того?
      Вопрос был риторическим. Лорин скептически улыбнулась, глядя, как Джонатан кормит свою молодую жену тортом с ложечки.
       Долго ли это продлится?
      Кусочек розового крема обреченно сорвался и упал возле декольте невесты.
       Началось...
      К вечеру, надо сказать, обстановка изменилась. С точки зрения Лорин – к лучшему. Во-первых, молодожены уехали достаточно быстро. Нет, Лорин радовалась не тому, что уехали, а тому, что отправились они не куда-нибудь, а на Ниагарский водопад.
       Это уже больше похоже на Элен.
      Вечер был прохладным: конец августа, но ветерок совсем мягко скользил по лицу, шевелил еще зеленые плотные листья, подсвеченные влажным опаловым светом маленьких фонарей. Звучала музыка – легкая, ритмичная, немного томная... Лорин чувствовала себя просто волшебно. Непрерывный, как звук прибоя, гул голосов, женский смех, тонкий звон бокалов – все существовало где-то в параллельной реальности, осознавалось как тусклый фон. На самом же деле была только эта музыка, пронизывала все мышцы, заставляла каждую клеточку вибрировать в своем изысканном ритме и все тело – двигаться упоительно красиво, сильно, плавно, как движутся две волны, набегающие одна на другую...
      Лорин была танцовщицей. Настоящей.
      Не стоит удивляться, что с началом танцев она стала центром внимания, притягивающим все-все взгляды, потому что красота движения завораживает любого.
      Больше всего на свете Лорин любила танцы. А Терпсихора любила ее... Девушка двигалась в такт музыке, медленно, потом быстро, необычно, страстно; от ее движений веяло то кастильским вечером, то глухой африканской полночью.
      Лорин ни с кем не танцевала. Ей не с кем было танцевать.
      Нет, ее, разумеется, приглашали, она делала несколько движений вместе с мужчиной – и отдалялась от него, она легко учила танцевальным па всех желающих – что естественно, ведь Лорин преподавала хореографию в специальной школе искусств, – но по-настоящему она не танцевала ни с кем.
       Потому что это слишком глубоко, слишком серьезно. Невозможно с первым встречным.
      Для Лорин танцевать с кем-то значило примерно то же, что и заниматься любовью. Она вкладывала в танец всю свою душу, всю энергию, всю страсть, весь свой талант... Всю жизнь.
       И нельзя позволить чужому человеку к этому прикоснуться!
      Она танцевала с Бенджамином. Он был ее последним партнером. Лорин была влюблена, он тоже. Он остыл быстрее.
       Такое случается. Гораздо чаще, чем хотелось бы.
      Они не могли больше быть вместе как любовники. И Лорин не смогла больше с ним танцевать.
       Бен так просил об этом... Не хочу вспоминать!
      Мелодия затихала. Лорин улыбнулась одному, второму, мимоходом погладила по плечу Лизу, кивнула матери Элен и ушла в глубину сада.
       Подальше от людей. Подальше от света фонарей.
      Яркие пятна электрического света лежали на траве, подсвечивали круглые кроны деревьев и фантасмагорические искривленные стволы с корой, которую хотелось изучать кончиками пальцев. Ветер о чем-то шептался с листьями. Музыка была слышна, но не так навязчива здесь. Она ничего не диктовала.
      Лорин держала в руках бокал с холодной минеральной водой, принесенный официантом. Ей было странно ощущение себя. Она могла бы быть счастливой: ее подруга вышла замуж за человека, с которым хочет прожить всю жизнь. Она за все лето не танцевала столько, сколько сегодня. Ей аплодировали.
       А этого, оказывается, все-таки мало.
      На самом деле Лорин в глубине души надеялась, что, возможно, сегодня, в день, освященный чьей-то любовью, она встретит кого-то... с кем ей захочется танцевать.

2

      – О, извините меня, я не хотел, я действительно не хотел! – Не по-мужски тонкие пальцы торопливо мнут бумажную салфетку, стирая следы от яркого грейпфрутового сока с белоснежной рубашки официанта. – Так неловко...
       И «так неловко» бывает слишком часто. Пора бы привыкнуть и относиться к этому попроще. Так нет же!
      Фрэнк Хамп чувствовал, как яркие розовые пятна неумолимо проступают на его щеках и шее, уши тоже краснеют...
      Вздох. В нем проскользнули и обреченность, и прямо-таки буддистское принятие ситуации, и тонкий оттенок самоиронии.
      В общем, чрезмерная застенчивость порождает замкнутый круг: всегда страшно сделать что-то не так, всегда напряжены нервы, а если от природы ты еще и не слишком ловок, то вероятность того, что по твоей вине случится какая-нибудь неприятность, пусть даже самая мелкая, возрастает в геометрической прогрессии. И чем больше их случается, тем крепче вера в то, что с тобой все время что-то не так. И все сначала...
      В общем, Фрэнк был из тех, кому очень-очень тяжело не быть неудачником. И, возможно, даже вероятнее всего, плохо, что он так смиренно принял такую ситуацию... Однако, если бы снимали комедийный фильм, в котором в главной роли был Фрэнк Хамп собственной персоной, комедия получилась бы неплохой и явно романтической, а юмор в ней был бы построен не только на том, что главный герой поскальзывается на банановой кожуре.
       Хотя и такое случалось. С кем не бывает?
      Осознав себя как неудачника, Фрэнк научился наслаждаться всеми прелестями жизни такого рода людей. По крайней мере, ему так казалось. Может быть, парень и был к этому близок, но все еще краснел, когда каким-то более или менее тривиальным способом портил кому-то костюм.
      Другое дело, что, стирая, например, остатки мороженого с платья какой-нибудь симпатичной девушки – честное слово, моя воля тут ни при чем!– так легко очаровать ее своей скромностью и милой неуклюжестью...
      Скажем так: Фрэнк имел дар притягивать разного рода неприятности, которые, как ни странно, зачастую обращались для него в большое везение. Так что если кто-то и мог назвать Фрэнка Хампа неудачником – даже он сам, изредка, в дни меланхолии, – то уж несчастным он никогда не был и таковым себя не чувствовал.
      Вот и сейчас Фрэнк извинялся перед официантом, которому и самому было неуютно, потому что трудно сохранять чопорный вид, когда тебе помогает гость праздника, где ты работаешь. Отбросив салфетку, Фрэнк тут же опомнился: нельзя же бессовестно мусорить на чужом газоне! Он торопливо наклонился за бумажкой, поднял голову и увидел...
      Конечно, ее. Самую необыкновенную девушку, которую он только встречал.
      Она была похожа на фею из какой-то экзотической страны, яркую, нечеловечески красивую и владеющую магией.
      У волшебного создания были длинные струящиеся волосы, шелком лежащие на плечах и спине, темные миндалевидные глаза и платье цвета сапфира – глубокого, завораживающего оттенка.
      Фрэнк забыл обо всем на свете: о том, что он сидит на корточках прямо посреди толпы гостей, которые прохаживаются туда-сюда и с удивлением оглядываются на странного парня, о том, что он зажал в руке испачканный лоскуток бумаги, о том, что пришел он сюда не один, а с очень милой девушкой, которую на днях чуть не сбил... Он видел только ее.
      Щеки Фрэнка, от которых только что отхлынула краска, стремительно заалели снова. Просто так. Потому что он не мог отвести взгляд от незнакомой девушки.
      И еще оттого, что немного боялся: вдруг она сейчас посмотрит в его сторону...
      Однако Лорин почему-то не почувствовала на себе чьего-то взгляда. Она за весь день ни разу не обратила внимания на высокого тонкого парня в светло-сером костюме, очень молодо выглядящего, с чуть взъерошенными светлыми волосами и надетыми явно для солидности очками в тонкой оправе. Дело даже не в том, что Фрэнк едва ли мог претендовать на роль мужчины всей ее жизни, просто это было еще одной его особенностью. Его в принципе не замечали, пока не оказывались с ним бок о бок, да еще участниками какого-нибудь мелкого происшествия.
      Нужно сказать, что Фрэнк очень стеснялся того, что в свои двадцать пять выглядит в лучшем случае на двадцать один, поэтому и носил очки вместо контактных линз и старался одеваться как можно более официально. От этого он выглядел вообще школьником, выдающим себя за какого-нибудь банковского служащего.
      Фрэнк до самого позднего вечера ходил сам не свой. Он спотыкался о ножки чьих-то стульев и задевал локтями окружающих в полтора раза чаще обычного, в результате чего его новая знакомая перестала умиляться его неловкости и пришла в состояние легкого раздражения. И хотя в голове Фрэнка была одна только фея в синем, как он окрестил ее мысленно, сердце стучало часто и гулко, уши краснели, казалось, сами по себе, он почти не смотрел в сторону необыкновенной красавицы. Мешала то ли застенчивость, то ли какой-то страх, прежде не испытанный.
      Впрочем, может, оно было и к лучшему, потому что, заметь его подружка пару лишних взглядов, брошенных в сторону одной и той же красивой женщины, Фрэнку не избежать бы скандала.
      А так все прошло вполне мирно, и некая мисс Мэгги Баттлер просто решила для себя, что больше нигде не появится с этим клоуном. И звонить ему тоже не будет. И очки у него нелепые, а волосы на макушке вечно торчат.Когда спустя несколько часов Фрэнк об этом узнал, он не испытал ничего, даже облегчения.