Провокационная терапия

Вопросы и ответы.

Начиная с июля 1963, провокационная терапия заявляла о себе, как отдельном методе лечения, на многочисленных лекционных курсах, семинарах, на симпозиумах, в институтах. Сотни «социальных работников» имеют доступ к прослушиванию аудиозаписей, к видеоматериалам, сделанным за последние десятилетия. Разумеется, в процессе знакомства возникают вопросы и различные мнения касательно данной системы лечения. В этой главе представлена выборка наиболее типичных вопросов, заданных во время обсуждения на презентациях. Мы считаем себя должниками всех, кто спровоцировал нас на размышления в таком ключе.

1. Вопрос (В): Вы так чертовски уверены в том, что говорите. Откуда эта уверенность?

1. Ответ (О): Никто в мире не сможет сказать, что — «истинно». Очень часто со своими практикантами и врачами-психиатрами мы беседовали о том, что я задумал как «мозаичную аналогию».

Клиническая область может условно быть названа мозаикой, а отдельные терапевтические системы или методы, теории человеческого поведения и мотивации можно назвать кусочками этой мозаики. Провокационная терапия — есть способ организации нашего клинического опыта, имеет логический каркас и внутреннее содержание, что вкупе и придает нашим терапевтам уверенность. И она работает. Другими словами: «Если я обращаюсь с клиентом таким образом, тогда и он с большой долей вероятности, отвечает таким-то и таким образом». Такого рода предсказуемость, такое чувство контроля различных клинических явлений придает врачу уверенность во всем, что он делает. А дополнительный опыт расширяет поведенческий репертуар.

Однажды я присутствовал на семинаре по социальному поведению и слушал, как группа молодых людей защищала особую линию поведения для изменения ситуации в определенном сообществе. После я сказал руководителю: «Боже, все звучит так просто, а они так смело сражаются, что кажутся правыми». Его ответ я никогда не забуду. Он заявил, что когда приходит время действовать, ты должен предельно упростить задачу и подчеркнул, что как терапевт я сам следовал этому в работе с клиентами. И я понял, что все это — верно как в работе с отдельным больным, так и с группой. Можно найти ряд «правильных» решений в личной, политической, религиозной, социальной, культурной и экономической сферах, но если требуется действие, ты должен выбирать и действовать по своему выбору. Точно так и приходится делать в терапии. Довольно часто мы оказываем клиенту медвежью услугу, если ведем себя неуверенно, колеблемся, мнемся и отказываемся помочь, утверждая, что всего не знаем и что «клиент знает себя лучше, чем кто-либо другой». Все это — клинический миф, поскольку важные для нас люди знают нас лучше, чем мы знаем себя. Сейчас я хорошо понимаю, что дать категорическое и неопровержимое заключение о состоянии и перспективах на выздоровление больного так же смешно, как и принадлежать к терапевтам бесполезной школы. Однако повторяю, что врач провокационной терапии черпает свою уверенность из гипотезы «если-тогда», действуя соответственно. И это работает, дает результат.

2. В: Всегда?

2. О: Нет. Но ведь ни какая другая терапия, будь это розовое детство с яблочным пирогом и куриным бульоном не всегда дает результат. Мы не выдвигаем по значимости провокационную терапию как эквивалент змеиного яда в 20-м веке, как универсальную панацею от всех личных и межличностных конфликтных ситуаций и даже от перхоти. Это — очень взаимосвязанная система терапии, которая дает альтернативные решения более традиционным методам, и которая, если использовать ее честно, дает хорошие результаты в подавляющем количестве случаев.

3. В: А каким образом провокационная терапия вылечивает алкоголиков?

3. О: Вы, парни, задаете мне трудный вопрос. Никто не сможет дать и намека для решения этой проблемы (Речь идет о 70-х годах). Проводить лечение алкоголика все равно, что ковырять вечную мерзлоту чайной ложкой. Но у меня есть некоторые успехи в лечении таких больных, хотя и мой профессиональный клинический опыт не завел меня так далеко, как одного из наших клиницистов. Испытав разные подходы к лечению алкоголиков, и, получив успешные, хотя и драматические, результаты лечения именно моим методом, он заявил: «Провокационная терапия, как следует из моего опыта, есть лечение выбора алкоголика». Возможно, не существует какого-либо одного пути, пользуясь которым, можно было бы вылечит всех, но поведение алкоголиков можно изменить, в этом я уверен".

Я уверен, что в будущем обнаружится несколько видов лечения алкоголизма, которые сегодня считались бы бесчеловечными. Уже сегодня в Англии проводятся эксперименты излечения путем воздействия выжимки холина на алкоголиков (им предлагается выпить лекарство в больнице, а после, когда он выпивает, эта выжимка «превращается» во внутривенную бутылку алкоголика, начинается быстрая физиологическая реакция, и появляется всеподавляющее чувство, что алкоголик умирает). Идея этого метода заключается в многократном усилении отрицательного стимула на прием алкоголя, доводящий человека до замедленных реакций. В России экспериментальная программа состоит из (вшивания) помещения электрохимического прибора в стенку желудка (в больничных условиях), который вызывает даже при самом минимальном приеме алкоголя очень болезненные судороги и колики. Рассказавший мне об том человек добавил грустным голосом: «Конечно, они не публикуют уровень смертности от этой процедуры». Эти программы, я полагаю, представляют собой взгляд в будущее: лечение, которое придает провокационной терапии место увертюры к воскресному школьному пикнику.

4. В: Когда вы начинаете говорить с клиентами таким образом?

4. О: Это легко сделать, Не согласен с вашим мнением, что говорить таким образом с клиентами нельзя. Ведь люди говорят друг с другом таким образом. Клиенты — тоже люди.

4. В: (сердито): Вы хотите сказать, что когда вы умышленно и зло вы нападаете на бедных пациентов, вы…

4. О: (перебивая): Я не имел в виду ничего подобного. А теперь, если вы послушаете, я скажу, что имею в виду. Я не нападаю на больного, но я нападаю на его мысли, мышление. Я высмеиваю не его, а его поведение. Я был уверен, что ясно изложил в разговоре об использовании юмора в провокационной терапии, что терапевт спонтанно играет свою роль, когда ему нужно поднять на смех мысли и идеи клиента.

В этой связи следует отметить, что у большинства из нас складываются разные представления об отношениях людей. Мы недоумеваем, почему А продолжает общаться с Б. Ответ в том, что мы либо имеем смутное представление о поведении Б и не имеем полных сведений о его отношении (положительном и отрицательном) к А, либо же мы даем не такие оценки отрицательных сообщений Б к А, чем сам А оценивает их. Если рассмотреть наши собственные взаимоотношения с людьми, то наше восприятие человека «он просто говорит, но его слова ранят сильнее, чем его поступки» — не всегда верно. Одним словом, одно дело говорить с человеком, и совсем другое — оценивать отношения с ним. Непосредственное общение легко может привести к неверным заключениям. Бывает, конечно, и наоборот.

И в провокационной терапии происходит то же самое: существует много положительных моментов в общении, которые заставляют клиента возвратиться к нам, хотя постороннему наблюдателю отрицательные аспекты (высмеивание, насмешки, конфронтация и т. д.) кажутся невыносимыми.

5. В: Как вы используете провокационную терапию с клиентами, покушавшимися на самоубийство (суицидальными больными)?

5. О: Очень осторожно. Однако, если рассматривать мысль о самоубийстве как мысль, уводящую от депрессии, или же как часть депрессивного состояния, уводящую от агрессивных чувств, тогда провокационная терапия с ее способностью вызывать реакцию «борьбы» очень полезна для таких больных. Депрессивному чувству противопоставляются и гнев, и смех, поэтому большинство клиентов, несмотря на «отсутствие смысла жить», начинают живо реагировать на провокации терапевта и, следовательно, переживать сильные сиюминутные реакции смысла жизни (raisons d'etre).

Врач провокационной терапии может разыграть разные сценарии: «прощание с останками», похоронную мессу или службу, панегирик(который все-таки терпит фиаско, когда священник отчаянно ищет хорошие слова в адрес «усопшего» и не находит их), «глубокий сон», когда усопший клиент попадает в ад(он никогда не попадет в рай), «семейный совет» после самоубийства клиента и пр.

Можно привести такой пример. Молодой человек (из моей частной практики) в панике позвонил мне и попросил о срочной встрече помимо расписания. Он чувствовал себя на грани самоубийства и попросил «прощального сеанса» («последнюю встречу»). Когда он пришел, то сразу заявил, что единой причиной, «единственной тонкой нитью», по его выражению удерживающей его, является то, что его счеты с жизнью приведут мать к нервному расстройству и госпитализации.

Т («тепло»): Не волнуйся. После твоих похорон я все объясню родителям. Я как сейчас вижу… твоя мать и отец сидят здесь… (Т. указывает на два пустых стула) и твоя мать говорит:

(Т. играет роль обоих родителей, которых никогда не видел, придумывает голоса, манеры, выражение лиц. Мать — в виде рыдающей Мод Фрикерт, а отца — в виде громкоголосого, перебивающего всех Билли Графа).

«Мать» (слезливо): Почему… зачем он сделал это, м-р. Фаррелли?

Т. (кладет локти на ручки кресла, откидывается назад, кончики пальцев вместе, смотрит на стулья и кивает головой): Я понимаю, что для вас это шок, м-р Джоунс, но профессионально это можно объяснить. Сыграла свою роль психодинамика и…

«Отец» (громко перебивает): ЧТО ЭТО ЗА ПСИХО ДИНАМИКА, ЧЕРТ ПОБЕРИ?

Т. (Спокойно, с достоинством держит голову): Подождите, м-р. Джоунс, я объясню вам, это означает, что думал ваш дражайший сыночек… о, простите, бедный Джордж, и что он чувствовал. Видите ли (наклоняется вперед с намерением высказаться), у него был Эдипов комплекс.

«Отец» (громко перебивает): Какого черта еще комплекс…?

Т. (удерживающий жест рукой): Минуточку, минуточку, м-р. Джоунс. Я как раз собирался это объяснить. Видите ли, он хотел трахнуть… извините… иметь сношение со своей матерью.

«Отец» (взрываясь): Проклятье!

Т. (с полужестом, кивает понимающе): Знаю, знаю, м-р Джоунс, но вы должны понять, таково уж мышление тех, кто заболел. Видите ли, такой импульс или желание было для него неприемлемым…

«Мать» (слезливо): О, слава Богу! Я никогда…

Т. (перебивая, продолжает): Поэтому он подавил в себе это желание и перенес его на вас, м-с Джоунс. Он был уверен, что вы хотите трах… ох, иметь сношение с ним.

«Отец» (взрываясь): Ох он, дерьмо. Я…

Т. (успокаивая): Держите себя в руках, пожалуйста, м-р Джоунс.

Мать" (в ужасе, оправдываясь): Я никогда, слышите, никогда не хотела этого! Это противоестественно…

Т. (понимающе кивает): Знаю, мс. Джоунс. Но тогда он пережил ужас от вашего противоестественного чувства к нему и хотел даже убить вас…

«Отец». Черт побери! Я убью этого прыща!

Т. (сдерживает, твердо): Слишком поздно, м-р. Джоунс. Позвольте мне закончить мое объяснение. (Оборачиваясь к «матери» теплым тоном): Но и эта мысль была для него неприемлема, он ее тоже отверг и тогда убил себя. Уж мы-то знаем, мс. Джоунс, что каждое самоубийство есть убийство. Ваш сын был убийцей в мыслях.

«Мать» (плаксиво): Ох, м-р. Фаррелли, не знаю, что и…

«Отец» (перебивая): Проклятье, я рад, что он умер, раз уж он был таким…

Пациент (наблюдая за сценой, все более хмурился, скривив губы, перебил терапевта злым голосом): Ну и сукин же сын! Вот еще одна причина, почему я не могу умереть. Ведь вы расскажете моим родителям всю эту чепуху, ложь, когда меня не станет!

Т. (вежливо): А что тебе за забота? Ты будешь уже мертв и какое тебе до этого дело? (№ 61)

Неважно, какой подход вы изберете, если вы вплотную работаете с больным, в истории болезни которого записаны попытки к самоубийству, рано или поздно он, как свидетельствует статистика, совершит еще одну попытку с вами. Я подчеркиваю — «с вами», так как уверен, что многие клиницисты встречались с этим. Один клиент даже сказал мне:

К (пристально смотрит на Т.): Если я совершу самоубийство, ваше профессиональное имя запятнается.

Т. (беззаботно): А-а, брось! Я тоже так думал, но когда такое случилось несколько лет назад… А что? Мои коллеги поддержат всегда, даже не поверишь! Они обычно говорят: «Он все равно собирался покончить с жизнью на днях, никто не смог бы остановить его», или «Отдаю должное твоему ему мужеству работать с ним, Фрэнк, я слишком боялся». Они просто обнимут меня и скажут: «Успокойся, Фрэнк, давай налью тебе чашечку кофе. Сливки, сахар?» А я скажу (Т. изображает колебание, со слезами в голосе): «Да… пожалуйста… одну ложечку сахара». (Вытирает слезы). А (внезапно голос становится счастливым) сейчас я чувствую себя лучше, к ленчу все забудется. И даже семья поблагодарит меня: «Вы сделали все возможное, и мы вам признательны». Или они скажут «Теперь он спит с Иисусом», что звучит довольно странно (клиент неожиданно для себя засмеялся), но, нет не позволю, чтобы твои страхи о моей репутации удержали тебя, не нужно бояться.

К. (покраснел, кусает губу, хрипло смеется): О'кей, о'кей, и все понял! (Пр. №62)

Можно привести еще примеры, но позвольте остановиться на иллюстрации: Пациентка лет двадцати делала успехи в течение тридцати лечебных сеансов. Мы уже собирались окончить лечение, как вдруг она объявила, что это ее «последний сеанс».

Т. (слегка удивлен, соглашается): О'кей, так о чем ты хочешь поговорить?

К (вежливо): Просто… вы не будете возражать, если я покончу счеты с жизнью?

Т. (отпрянув, с отвращением в голосе): Нет! Совсем нет! Это показывает, что ты можешь выбирать, предвидеть последствия, а самоопределение — великое дело в клиническом смысле. И еще, это качество, а не количество тех дней, когда ты живешь. Впрочем, в нашей области есть кое-что новенькое, что, я думаю, будет полезно в твоем случае, что само убийство не всегда результат неудачного лечения, наоборот, даже может считаться успехом. Да, так и есть. Пожалуй, я впишу твой случай как успешный, если ты правда убьешь себя. Конечно, (в сторону, про себя) если она не сделает этого, не знаю, как и квалифицировать ее случай…

К (смотрит сквозь терапевта, сердито и ровно): Вы — бесчувственный чурбан, вот вы кто!

Т (недоверчиво): Бесчувственный! Отнюдь нет! (смеется облегченно, провоцируя ее на гнев): Я сочувствую твоей бедной семье, которой приходилось спасать тебя от самоубийства раньше. Я глубоко сочувствую твоим соратникам и школьным друзьям. Я сочувствую…

К (перебивая, сердится и смеется): Уж да! Вы — само сострадание Фрэнк!

Терапевт продолжает рассказывать, как он видит ее смерть, говорит с ее семьей после похорон и т. д. Клиентка явно пытается подавить временами смех, но гневно смотрит на терапевта. Он поднимает ее кошелек и пачку сигарет: «Здесь курить нельзя, это вредно для здоровья, а впрочем, больше они тебе не понадобятся». Когда он начинает вынимать деньги из кошелька, клиентка возражает: 

К (пытается выхватить кошелек; Т. не отдает, смеется, клиентка холодно): Невежливо рыться в кошельке леди.

Т. (смеется облегченно на ее реакцию «борьбы»): Леди? Брось! Да и зачем все эти светские условности в последние часы жизни!?

Терапевт продолжает рыться в кошельке, делает унижающие комментарии насчет беспорядка, но добавляет, что не нужно волноваться из-за этого, берет 3 доллара, что провоцирует клиентку сказать:

К. (старается сохранить строгое выражение лица): Перестань, Фрэнк, мне нужны эти три бакса на такси домой.

Т. (как будто осознает ошибку): О, прости. Возьми, (возвращает деньги и кошелек) Я забыл, что тебе надо вернуться домой, чтобы совершить самоубийство. Уверен, не будешь ведь ты делать это здесь, в моей приемной! (№ 63)

Месяц спустя, она прислала чек с язвительной припиской: «Заметьте, что чек оплачен полностью, но вычтена стоимость пачки сигарет, что вы оставили себе, м-р Всез— найка».

По этому поводу можно сказать многое о том, что клиницисты испытывают отвращение к самоубийству, о реакции семьи на самоубийство, можно описать огромную выдержку врача при работе с потенциальными самоубийцами, ведь смерть, причем любая смерть в нашем обществе, считается непристойной. До сих пор дискутируется вопрос о законности и этичности самоубийства со стороны совершившего его при определенных обстоятельствах, обговариваются вопросы создания центров по предотвращению самоубийств и т. д. Самоубийство как таковое неизбежно вызывает у меня массу мнений и чувств, и я очень надеюсь, что и впредь не оставит равнодушным. Но вернемся к вопросам.

6. В: Какими вы представляете исходные данные для выздоровления больных?

6. О: Наши терапевты целенаправленно стараются принимать во внимание (прямо или косвенно обращают внимание самого больного) на возможные и действительные события в прошлом, настоящем и будущем в социальном окружении больного и указывают, каким образом его поведение может оказать влияние на последующую жизнь. Другими словами, как последующая жизнь зависит от его поведения. Очень важным толчком к изменениям является стремление терапевта изменить мировоззрение больного посредством соглашения с теми характеристиками, которые дает себе больной, и высмеивания отрицательных из них. Еще одним источником выздоровления является имплицитное ожидание терапевта изменений в своем клиенте, когда «его собственные родители не смогут узнать его». И такое ожидание по своей природе может вызвать изменения в больном, т. е. наметить выздоровление. Более того, провоцируя больного на негативные поступки, терапевт одновременно вызывает у него протест и сопротивление такому поведению и вырабатывает у него стремление подавить негативные желания. Одним словом, терапевт не упускает возможности использовать собственные чувства больного, его сопротивление и защиту с целью сдвинуть его поведение в более конструктивном направлении. И, наконец, еще одним ресурсом к выздоровлению является искусное владение терапевтом средствами ролевого моделирования поведения больного (с помощью юмора, высмеивания и нелепых ситуаций, которые он предлагает клиенту). Используя ролевое моделирование, терапевт демонстрирует больному иной путь осмысления реальности и отношения к своим проблемам, а также вовлекает его в другой тип поведения.

7. В: А как насчет мотивации клиента и его нежелания излечиться? Необходимо ли ему принять и осмыслить его собственные проблемы? 

7. О: Я всегда считал этот фактор особо важным еще и потому, что терапевту гораздо легче работать с осознавшим свои проблемы клиентом. Но теперь я думаю: «Черт возьми, предоставь мне свое тело, пока оно еще живое и дай мне поработать над ним». Многие терапевты постепенно начинают работать с мотивированными, но не госпитализированными больными, врачи же провокационной терапии пришли к лечению и не желающих выздороветь пациентов. Мы полагаем, если нет мотивированного клиента, всегда есть контроль.

Что касается вопроса «Необходимо ли больному осознать собственные проблемы?», я отвечу, что хотя это и желательно, но и необязательно в провокационной терапии. Если клиент не признает своей проблемы, терапевт подскажет ему или укажет, как на это смотрят важные для больного люди, а затем и сам подтвердит свое согласие с этими людьми. Например, для клиента единственной проблемой может быть «Я заперт здесь» или «Я должен быть уверен, что вы и мои родственники намерены выпнуть меня отовсюду». В этом случае терапевт обычно смеется прямо в лицо больному и провоцирует его на откровенные высказывания и признание того, что с ним сделали его близкие, описывает его поведение и ту отвратительную репутацию, которую он заимел в результате своих поступков. Иначе говоря, для клиента неважно осознавать свои проблемы, пока терапевт не спровоцирует его на оценку своего поведения глазами близких людей.

8. В: Каковы истинные причины создания провокационной терапии?

8. О: В любой человеческой ситуации существует, по крайней мере, дюжина факторов, объясняющих своеобразное поведение человека; поиски одной истинной причины того или иного поведения иллюзорны. Я всегда говорю стажеру: «Бойтесь болтовни и гипотез, основанных на одном факте». Возможно, вследствие моих религиозных убеждений и профессиональной подготовки в области мотивации человека, я всегда полагал, что чем глубже мотивация, тем хуже она пахнет. А чем хуже запах, значит тем и реальнее она. Таким образом, истинные причины — самые зловонные. Теперь я в это не верю, не верю также в поиски гипотез, основанных на одном факте, чтобы объяснить свое поведение, а тем более поведение других людей.

В отношении того, как развивалась провокационная терапия. Проблема как вылечить тех, кого я был нанят лечить, всегда неотступно следовала за мной. Этой проблемой были озабочены все мои помощники. Проблема занимала нас в личном, профессиональном, финансовом и социальном планах и стимулировала успех; возможно и чувство благородства было не последним: как это прекрасно — предпринять попытку оказать помощь страждущим, кому больно. И, наконец, я был чертовски тщеславен; я хотел быть одним из лучших терапевтов, когда-либо сошедших с небес и преуспевших в исцелении тех больных, от которых отказались другие и считали их «неизлечимыми».

Возможно, и это не все, что может объяснить истоки провокационной терапии. Обязательно найдутся еще факторы, по выражению моих сестер. Старшая сестра Сисси заявила, что провокационная терапия как раз отвечает тем моим наклонностям, которые проявлялись у меня в подростковом возрасте: «У тебя был фантастический дар перевоплощения (мимикрии) задолго до того, как ты пошел в школу». А моя младшая сестра Джитти заметила: «Ты всегда любил дразнить людей. Ты дразнил их до исступления». Однако, как можно до конца понять предпосылки и условия стиля жизни, свободного выбора и личных взаимоотношений? Я не берусь, вы тоже не возьметесь. Самое лучшее, что можно сделать, -строить догадки.

9. В: Вы говорите «внутри каждого терапевта сидит врач провокационной терапии и взывает выпустить его наружу». Какие факторы, по-вашему мнению, препятствуют принятию вашего метода лечения всеми терапевтами?

9. Многие годы мое внимание привлекали причины неприятия провокационной терапии другими врачами. Одной из причин является их отличающийся взгляд на человека, человеческое поведение и исходные установки для излечения людей. Другая причина кроется в начальной подготовке врачей. Врачи не могут освободиться и переосмыслить то, чему их когда-то научили. Третья причина — в социополитических корнях. Например, некоторые психиатры имеют явные трудности в перевоплощении, иначе, трудности в постижении новой формы терапии, отличной от тех, которым они привыкли обучать. Один из пожилых психиатров однажды признался: «Мне очень интересна провокационная терапия и хотелось бы овладеть ее приемами, но мне не хочется, что бы знали, что я — его ученик». Некоторым психологам присуще задаваться вопросами по теории, такими как: хотя провокационная терапия детально описывает как работать с клиентами, однако ее теоретические обоснования и научные выводы видимых изменений клиента кажутся неубедительными. По мнению некоторых социальных работников, провокационная терапия не отвечает требованиям сложившегося образа такого работника, и той роли, которую он призван сыграть в судьбе лишенных многих радостей больных. Для медицинских сестер и служб милосердия провокационная терапия является «притчей во языцех» образа профессионального человека-целителя. Мы ни в коем случае не обвиняем всех вышеперечисленных, кто не принимает провокационную терапию, не предаем их анафеме, однако в глубине души мы считаем их неправыми. Очень скромно мы верим: «Сегодня — Провокационная терапия, Завтра — Мир».

В течение многих и многих лет совершенно непроизвольно и с других точек зрения врачи, не принявшие, строго говоря, основ работы с клиентом по методике провокационной терапии, тем или иным способом применяли ее методы для лечения больных, что оказалось в подавляющем количестве случаев весьма полезным: "Я больше не смотрю на пациента, как на больного или слабого, и, знаете ли, они откликаются на мою «жесткую юмористическую политику». А другие врачи признаются: «Теперь я могу шутить и смеяться с больными, чего я не осмеливался делать до того, как увидел вашу методику терапии».

Некоторые терапевты писали мне, что после знакомства с провокационной терапией они буквально «напускали Фрэнка Фаррелли» на пациентов и изумлялись при виде их беспомощности. Они стали понимать, что пациенты нуждаются в том, чтобы с ними работали, входили в их жизнь и общались с ними как с равными. Врачи писали, что временами только после того, как сами меняли свои мнения о больных и ожидали их выздоровления, пациенты действительно достигали заметных улучшений. Некоторые терапевты признавались, что отныне они свободно обсуждают всевозможные вопросы с пациентами, в состоянии работать с большим числом больных, чувствуют свободу при расширении собственного репертуара поведения, стали гораздо честнее и более открытыми для больных, стали больше интересоваться случаями чужих (не своих) пациентов и мнениями о них персонала, семьи и других пациентов.

Некоторые терапевты признавались мне, что вместо боязни и страхов по поводу своего «противоречивого» отношения к больным они рассматривают это как нормальную и «разумную» реакцию и доводят до сведения клиентов свое отношение к ним. Другие уверяли меня, что провокационная терапия дала им, а они, в свою очередь, дали своим пациентам надежду, реальную надежду на изменение всей своей жизни.

10. В: Каким образом можно провести сравнение провокационной терапии с клиент-центрированной терапией.

10. О: Условия времени не позволяют нам проводить здесь пространный сравнительный анализ двух систем лечения, но коротко мне хочется сказать, что врачи той и другой систем согласятся с тем, как важна «я-концепция», мировоззрение (установка), какую решающую роль имеет эмпатия как необходимая составная часть терапевтического процесса. Тем не менее, провокационная терапия считает не менее важным, чтобы клиент понимал и воспринимал сообщения от других людей. Врач провокационной терапии также считает, что наряду с конфронтацией, передразниванием и высмеиванием идиотских мыслей пациента, должна быть теплота в отношении терапевта к больному. Как выразился Бруно Бетельхейли: «Одной любви недостаточно», необходимо еще теплое, положительное отношение и доброжелательная оценка возможностей пациента. И это необходимая сторона в терапевтическом взаимодействии. Провокационная терапия поддерживает установку клиент-центрированной терапии, что вовлечение клиента в понимание своих действий в общении с другими — есть признак его зрелости, что он овладевает «траекторией оценок», что он становится все более психологически здоровым и способным к самооценке.

11. В: Найду ли я в провокационной терапии элементы рационально-эмотивной терапии?

11.0: Да, в каком-то смысле, этим я обязан Альберту Эллису. Некоторые люди называют провокационную терапию чем-то «вроде зеркального отражения» РЭТ, в том, что терапевту часто приходится «катастрофицировать», несерьезным образом воспринимать «двенадцать безумных идей» Эллиса с тем, чтобы заставить клиента их отвергнуть. Терапевту необходимо твердо поддерживать стереотипные идеи, чтобы заставить клиента разувериться в них и подходить к ним избирательно. Это очень перекликается с работами Дорджа Келли, Роджерса и Раблина, с их шкалой терапевтического процесса или так называемой подшкалой построения личности, как если бы эти типы были фактическими; в верхней части шкалы эти типы значительно разнятся, клиент не рассматривает их как «объективные факты», а рассматривает их в качестве формулировок и логических абстракций своего опыта и впечатлений.

Врач провокационной терапии, разумеется, намерен «персонифицировать» эти параметры построения личности и рассматривает их как факты, как высшее доказательство. Он руководствуется такими постулатами: «Какие еще нужны доказательства?» и «Об этом всякий знает», или «Только новообращенный атеист не согласится с тем, что вы только что сказали» и т. д. Врач провокационной терапии проделывает это таким неизменно смешным образом, словно он — Иегова, вырезающий таблетки из камня, который пытается вызвать клиента на смех своей сверхустремленностью в работе, и спровоцировать таким образом клиента на избирательный, осмысленный подход к построению собственной личности. Он делает это также с целью заставить клиента рассматривать построение личности как «факт», которым он должен быть озабочен, как сверхгенерализацию, основывающуюся на предыдущем опыте или как негарантированную исходную предпосылку, основанную на нескольких неудачных и тяжелых фактах из жизни.

Однако РЭТ несколько прямолинейна, с моей точки зрения, и я чувствую, что гораздо легче убедить клиента отбросить, оставить эти его упорные безумные идеи путем их осмеяния, высмеивания, чем «логическим» аргументированным убеждением.

12 В.: Не напоминает ли провокационная терапия парадоксальную интенцию Виктора Франкла и Джея Хейли? 

12 0.: Нет. В становлении концепции я не испытал влияния этих идей, хотя в настоящее время мы можем отметить некоторое сходство. Описательно провокационная терапия имеет некоторые сходства с терапией парадоксальной интенции, но в то же время она намного шире. Только спустя два года после объявления провокационной терапии коллеги обратили мое внимание на сходство двух систем.

С другой стороны, если это поможет вам понять провокационную терапию лучше, я скажу несколько слов о взаимосвязи теоретических подходов Хейли, Франкла и провокационной терапии.

Мы согласны с теоретиками, что не общаться нельзя, но в провокационной терапии упор делается на невербальное общение и неконгруэнтные признаки. Психотерапия рассматривается обеими системами в качестве взаимовлияющей ситуации, где обе стороны стремятся оказать давление друг на друга. В этом случае на первый план выходят контроль, метаконтроль и их техники (способы контроля).