Лапландцы. Охотники за северными оленями

Роберто Боси

Лапландцы. Охотники за северными оленями

ВВЕДЕНИЕ

В конце XVII в. священник из Равенны Франческо Негри оставил нам любопытное описание Лапландии. Первое письмо из северного путешествия он начинает следующими словами:

«Обширная земля, простирающаяся более чем на тысячу итальянских миль; люди, живущие без хлеба, так как никакой овес не может расти там, и край этот лишен любых фруктов, деревьев и зерновых культур, ибо им нужна почва. Домашние животные, встречающиеся в других частях света, здесь неизвестны. В стране нет даже травы, которой они могли бы питаться, не говоря уже о том, что молока и яиц тоже нет. Нет виноградников, которые могли бы обеспечить людей питьем. Одним словом, ничто не может пустить здесь корни, и невозможно собрать какой-либо урожай. Так что нет ни шерсти, ни льна для одежды. Стоит ли говорить, что в этой стране нет городов. Домов как таковых не существует. Всего этого страна лишена. Ни благ, ни комфорта… Одна ночь в этой области может длиться не менее двух месяцев, а еще больше там, где останавливаются путешественники. Холода могут быть такими суровыми, что в течение восьми месяцев снег и лед покрывают всю землю и все водное пространство. Лед может не таять весь июнь, только июль и август бывают свободными от господства зимы. Высоко в горах неизменно лежат снежные шапки, а земля промерзает на глубину одного – двух футов. Во многих болотистых местах на протяжении всего года вы можете найти лед. Летом воздух кишит москитами и комарами, которые собираются в такие массы, что затмевают солнце. Можно было бы с уверенностью утверждать, что в этой стране не может обитать большое количество диких зверей. Это, несомненно, должна быть пустыня. Однако она обитаема. Эта страна, о которой я говорю, – Всевышний Бог! – не что иное, как Лапландия».

В этом диком регионе, который Негри обрисовал в таких мрачных тонах, лапландцы[1] живут до сих пор. В настоящее время их примерно 32 000 человек. В более южных округах часть их осела на одном месте и стала вести земледельческий образ жизни. Другие остаются кочевниками или полукочевниками, следуя за своими северными оленями по бездорожному нагорью севера.

Происхождение слова «лапландцы» до сих пор неясно. Но соседние народы называли их еще лопарями, а этому названию можно дать различные толкования, правда чаще продиктованные не конкретной антропологической и этнологической теорией, а одобренные интерпретаторами. Одна научная школа усматривает азиатское происхождение этого северного народа, утверждая, что «Lapp» происходит от монгольского «lu-pe», означающего «идущий на север». Другая, которая считает лапландцев берущими свои неясные корни от финнов, отыскала два древнефинских слова с корнем – lap-: «lappes», с наиболее соответствующим значением «изгнанные», и «lapu», означающее «крайняя граница» или «ведьма». Все это может вызывать сомнения, но, по крайней мере, несомненно само существование народа, обозначаемого как лапландцы или каким-то подобным образом. Этот народ с незапамятных времен живет на самом краю Европы, северная граница их земли отмечена Северным Ледовитым океаном.

Однако есть и те, кто прослеживает происхождение названия лапландцев от шведского слова, означающего «тряпки и лохмотья», намекая на рваную одежду, которую они носят. Или – от шведского глагола «lopa», который переводится как «бежать» (подобно немецкому «laufen»). Во все века лапландцы, конечно, славились своим исключительным умением в использовании лыж. Вероятно, они их и изобрели. Так что вполне может быть, что эта, последняя версия наиболее близка к истине.

Рис 1. Карта, на которой показано расселение лапландцев в настоящее время.

Сегодня лапландцы расселены по всей огромной области, простирающейся от Атлантического побережья Норвегии до Кольского полуострова в России, проживая, главным образом, за Северным полярным кругом, но все более тяготея к югу, особенно на шведской территории. Одни лапландцы являются подданными Норвегии или Швеции, другие – Финляндии или России. Большинство лапландцев можно встретить в Норвегии, особенно в ее самой северной провинции, Финмаркене. Там их живет примерно 20 000 человек. В Швеции недавний подсчет численности населения выявил 8500 человек. Считается, что 2300 лапландцев живет в Финляндии и 1800– в России.

В настоящее время в Норвегии лапландцев, занимающихся оленеводством, осталось немного, живут они далеко друг от друга и редко поселяются вдали от побережий и рек. Они живут рыболовством, охотой и занимаются некоторыми ремеслами. В Швеции существуют различия между горными и лесными лапландцами. Первые до сих пор в значительной степени сохраняют кочевые традиции древней оленеводческой культуры; они сезонно мигрируют с равнин к горным пастбищам и обратно. Лесные лапландцы, содержащие крупный рогатый скот в глубинах густых лесов, ведут оседлый образ жизни, и их незначительные перемещения носят местный характер. Финские и российские лапландцы также главным образом содержат крупный рогатый скот в лесистых областях.

Численность лапландцев едва ли изменилась с XVIII в., хотя, возможно, недавно после небольшого спада был некоторый прирост. Принято считать, что они вымирают, но для такой точки зрения нет никакого обоснования. Однако бесспорно: древняя лапландская культура постепенно вытесняется современной цивилизацией. Сегодня шалаши можно увидеть гораздо реже, и только среди настоящих кочевников. Старые народные праздники забываются. А национальный костюм многие лапландцы надевают исключительно ради привлечения летних туристов. Но высоко в северных горах можно до сих пор увидеть, как сохранились многие древние традиции; в этом суровом регионе целые семьи живут за счет северных оленей, и единственное жилище, которое они знают, – это шалаш. Северный олень дает им пищу, питье, шкуру для ложа, одежды у шалаша, а их кости и рога используются для домашней утвари: посуды, инструментов; кроме этого, оленьи упряжки – незаменимый транспорт в тех условиях.

Неудивительно, что, будучи малочисленными на столь обширной территории – от самого морского побережья до горных районов, – о лапландцах говорили как о народе, изгнанном на самый край обитаемого мира. Это мнение породило одну этимологическую теорию относительно происхождения их названия.

Язык, на котором говорят сегодня лапландцы, принадлежит к финноугорской группе уральской языковой семьи. Можно наблюдать некоторую лингвистическую связь между лапландским, финским, эстонским, венгерским и языками народов водь, кет, коми, мари и мордвы; последние пять народов – охотники и рыболовы, с самых далеких времен живущие на территории России.

Так как у лапландского и алтайских, то есть тюркомонгольских, языков прослеживается много общего, между ними пытались установить родственные связи. Но в настоящее время это не принимается в расчет, поскольку самые современные исследования исключили их возможность. С другой стороны, по-видимому, могут быть доказательства родства лапландского с каким-нибудь юкагирским диалектом, на котором в Северо-Восточной Азии говорили группы охотников за северными оленями, известные как палеосибирцы. Лингвистические корни уходят в далекое прошлое. Но является ли тот язык, на котором говорят лапландцы сегодня, их первоначальным языком? Мы не можем быть в этом уверены. Наибольшее влияние на культуру лапландцев оказали финские племена, которые в течение многих столетий были их соседями. Если когда-либо у них был собственный древний язык, то теперь от него не осталось и следа. Согласно исследованиям, проведенным шведом Виклундом, лапландцы восприняли язык финноугорских племен примерно в начале нашей эры.

В Лапландии говорят на немногих диалектах, но различия между ними – значительные. На Кольском полуострове диалект сформировался под влиянием русского языка. Но речь «русских» лапландцев сохраняет связь с диалектом инари – лапландцев, живущих в окрестности озера Инари в Финляндии. Обычно его называют восточнолапандским языком. Есть еще северолапландский язык, на котором говорят в норвежском Финмаркене, в районе озера Торнетреск в Швеции и у шведско-финской границы. Два южных диалекта, очень близкие друг к другу, распространены в районах городов Лулео и Питео в Швеции. И, наконец, на южнолапландском говорят в Центральной Норвегии, а также в Швеции, в окрестностях Вестерботтена, Ямтланда, Харьедалена и Далекарлии (Даларны), где наблюдается значительное влияние шведского языка.

Часть первая

ОТКРЫТИЕ НАРОДА

Глава 1

ОХОТНИКИ ЗА СЕВЕРНЫМИ ОЛЕНЯМИ

К западу от Уральских гор, на равнине между рекой Камой – кровеносной артерией Волги – и холмистым нагорьем, где начинаются Ока и Москва-река, в конце последнего ледникового периода располагались стоянки племен, промышляющих охотой. Их добычей был северный олень, лань, выдра, дикий кабан и дикая собака. Пришел день, когда охотники научились приручать щенков свирепых собак, и те стали им верными и послушными помощниками. Теперь у диких животных было два врага: не только человек, но и собака, обученная служить ему на охоте.

Сегодня на раскопках стоянок охотничьих племен – на дикой российской равнине, в Польше, в Карпатах, в Балтике и даже на западе – практически всегда находят кости собак, которых держали для охоты. Племена, жившие на огромных безлюдных пространствах, протянувшихся на восток от Урала, научились использовать этих животных для переправы через снега. В Красноярске, на берегах Енисея, на месте древней стоянки обнаружили кости собаки, а также остатки упряжи. На основании чего не составило труда сделать вывод, что это было тягловое животное.

Вот доказательство того, что среди арктических поселений собака использовалась для саней еще до северных оленей: на финских торфяных болотах нашли полозья саней, относящиеся к началу каменного века палеозойской эры. Наиболее древние следы собаки в Европе, которая была, по-видимому, первым одомашненным животным, обнаружили во время раскопок в Маглемёсе, на южном побережье Балтийского моря. Было объявлено, что они имеют мезолитическое происхождение, то есть датируются промежуточным периодом между палеолитом и неолитом каменного века.

Рис. 2. Карта, на которой показано максимальное наступление льда во время вюрмского оледенения.

Охотники ледникового периода запасались продуктами в теплое время года, чтобы пережить вместе со своими родичами холодную долгую зиму. Должно быть, они зависели от сезонных перемещений диких животных. Охотники вынуждены были вести кочевой образ жизни и следовать за их стадами, чтобы не умереть с голода. Но был еще один очень веский довод против их оседлости: северные олени, их главный источник пищи и шкур, проявляли склонность к постепенной миграции на север. Возможно, пришел день, когда первобытные племена не захотели двигаться дальше. Они, по-видимому, на какое-то время сочли возможным заменить оленеводство рыбным промыслом. Охотничьи племена начали селиться в местах, где был хороший улов. Но затем и рыба по какой-то неизвестной причине стала уходить в другие водоемы.

В течение длительного периода охотники жили в тундре, которая занимала Северную и часть Центральной Европы. Северную границу тундры опоясывают окаменевшие остатки берез, их стволы, изогнутые к югу, сохранились благодаря продвижению ледовых масс. Радиоуглеродный анализ показал, что возраст таких остатков растительной жизни составляет примерно 11 000 лет, это подтверждается их анализом и в других регионах.

Именно с этого времени солнце начало растапливать лед и слежавшийся снег, что породило стремительные потоки воды. Реки вышли из берегов, превращая равнины в озера, и лососи мигрировали в поисках новых мест для размножения. Все выглядело так, будто весь мир превратился в одно огромное болото. Однако постепенно большие пространства суши стали покрываться лесом, и у человека появилось новое дело – охота. Стремительно начали размножаться мамонты и овцебыки. Затем из древней фауны остались только северные олени и бизоны, которые паслись большими стадами в пограничной области между лесом и тундрой.

Рис. 3. Четыре статуэтки, датируемые поздней ориньякской эпохой, найденные в Мальта, Сибирь.

Стада северных оленей продолжали перемещаться на север, в поисках лишайника, который встречался в тех областях, где все еще сохранялся снег. И в Европе и в Азии, в тундре, образовавшейся после таяния льдов, охотники сталкивались с серьезными трудностями. Их источник пищи перемещался на север, а с юга их теснили новые воинственные племена. Обитатели тундры были вынуждены мигрировать в Азию, где оледенение не было столь обширным, как в Европе. К настоящему моменту следы этих охотничьих народов можно встретить между Уралом и Верхней Волгой и по восточной дуге Балтийского моря, а также между озерами Ладога и Онега. Судьба людей теперь зависела от миграционных инстинктов животного мира.

Раскопки, производившиеся на берегу Дона, а также в окрестностях Киева и дальше на север, в Елисевичах, указывали на культурное однообразие людских сообществ, охотившихся на северных оленей. Об этом говорит сходство предметов домашнего обихода, найденных в стойбищах, рассеянных по всей Восточно-Европейской равнине, например в Чехословакии, Австрии, Германии, а также в Бельгии, Швейцарии, Франции, в Пиренеях и др. Однако в Моравии и на Украине известное декоративное искусство палеолитического периода характеризуется некоторым отклонением, хотя в то же время в Моравии мы обнаруживаем известное слияние культурных элементов субледникового пояса. Здесь мы сталкиваемся и с «натурализмом» Дордони и Пиренеев, и с декоративными рисунками, вдохновленными чисто геометрическими фигурами Мезина (Киев), и со стилистическими элементами, напоминающими искусство Бурети и Мальта (озеро Байкал). Поэтому многое говорит в пользу азиатских аспектов субледниковой культуры, которая закончилась магдаленской эпохой в конце ледникового периода. Эта культура смогла сохраниться со всеми своими особыми характеристиками, вопреки глобальным климатическим и социальным изменениям. Что касается индивидуальных предметов материальной культуры, то тщательный анализ открытий, сделанных в различных областях, дает основание заключить, что эта великая субледниковая культура была основана на традиции охоты, поскольку само существование человека зависело от удовлетворения его жизненных потребностей исключительно за счет животного мира. После того как закончилась великая магдаленская эпоха, которая охватывает последние тысячелетия палеолитического периода, человек полностью был поглощен борьбой за выживание в чрезвычайных климатических условиях. Так, наскальные рисунки также стали встречаться все реже, чему способствовал фактор экспансии субледниковых поселений на очень обширной территории за очень короткое время.

Глубокие долины Волги и Днепра дали исследователям огромное количество костей северных оленей и останков диких лошадей, что является впечатляющим доказательством использования охотниками холмов над рекой, чтобы захватить большие стада. Места кладбищ останков диких животных предполагают два метода засады, применявшиеся человеком. Как только стадо было замечено, охотники его заводили в ущелье, образованное двумя высокими скалами, где оно становилось беспомощной мишенью для быстрых стрел племени. Или же охотники могли попытаться вынудить животных упасть в глубокий овраг, образовавшийся у какой-нибудь большой реки; в этом случае все стадо разбивалось насмерть.

Кроме того, северный олень имел привычку направляться к какому-нибудь узкому проходу, где ледяной ветер сильнее дул ему в морду. Человек, хорошо зная это, мог поджидать оленя именно в этом месте. Огромные груды костей северных оленей, обнаруженные в лёссовых областях, которые впоследствии стали степью, часто указывают на то, что вблизи есть место какой-нибудь древней стоянки.

Многие свидетельства указывают на тот факт, что на некоторой стадии человеческой истории охотники за оленями занимали территорию, протянувшуюся обширным полукругом через Центральную и Восточную Европу, а также за Урал. Именно в связи с максимальной экспансией этих народов возникает проблема происхождения лапландцев – древнейшего из ныне живущих народов Европы и единственного, который сохранил, по крайней мере, некоторые следы старой культуры оленеводства.

Рис 4. Пещерный рисунок фигуры на лыжах, которую тащит северный олень. Залавруга, Беломорье, Россия.

Великое переселение оленей на север, начавшееся с равнин России и Балтики, следовало единственным маршрутом, которым мог быть достигнут дальний север Европы. Очевидное препятствие в виде двух озер – Ладоги и Онеги – преграждало им доступ в Карелию. И именно в окрестностях этих озер мы обнаруживаем следы охотников, следовавших за стадами. Обильный подножный корм и благоприятный климат способствовали длительному пребыванию здесь оленей, а стало быть, и охотников за ними.

Рис. 5. Лыжа и лопатообразная лыжная палка, найденные в болоте вблизи Калвтреска, Швеция. Лыжные палки этого типа, возможно, использовались оленеводами для расчистки снега, чтобы олени могли добраться до лишайника. В настоящее время экспонаты находятся в музее в Умеа.

Именно на этой стадии человек пытался добиться некоторого контроля над бродячими стадами: устраивал ограждения для их выпаса, способствовал их размножению, оберегал от их естественных врагов – волков, росомах и орлов. Короче говоря, человек начал процесс приручения северного оленя.

В течение длительного времени ученые полагали, что этот процесс мог произойти только в регионе, занятом в тот период лапландцами, где имелись подходящие географические и климатические условия. Но если мы обратимся к исследованию В.Дж. Раудоникаса наскальных рисунков, найденных вблизи озера Онега и у Белого моря, мы увидим, что эти примитивные надписи на стенах, относящиеся к так называемому «гребнекерамическому» периоду, могут быть отнесены к уже существовавшей традиции оленеводства. Раньше считалось, что они иллюстрируют только лишь сцены охоты, а не умение человека обращаться со стадами оленей.

Кроме того, лыжные палки, обнаруженные в различных зонах, могли иметь и дополнительное назначение, что также может говорить о том, что в течение последних стадий перехода на север некоторые группы кочевников перестали быть просто охотниками. Так как один конец этих лыжных палок был подобен лопате, то вполне возможно, что он предназначался для очистки от снега, чтобы пасущиеся олени могли добраться до лишайника. Деревянное орудие такого типа было обнаружено при раскопках в Вестерботтене, в Швеции, вблизи Калвтреска; анализ пыльцы показал его возраст около 4000 лет. Его форма была такой же, которая в исторические времена встречалась у самоедов и остяков. Однако это открытие не дает неопровержимого доказательства того, что уже в это время люди разводили северного оленя, а не ограничивались простой охотой на него. В то же время это указывает на тот факт, что в ту доисторическую эпоху охотники, населявшие тундру между озерами Ладога и Онега, по каким-то неизвестным причинам ушли на территорию, которая теперь называется Лапландией.

Рис. 6. Две небольшие лопатки и лыжа, использовавшиеся среди остяков в прошлом веке.

Исследования шведа Эрнста Манкера позволили существенно продвинуться в решении проблемы. Манкер утверждал, что наиболее древние документы об оленеводстве относятся примерно к 500 г. Ученый почерпнул много сведений из местного фольклора (вблизи озера Байкал) и получил информацию о тувинцах и тунгусах, живущих в Иркутской области в Сибири. Это не говорит о том, что разведение северного оленя было неизвестно и не практиковалось в более западных зонах, несмотря даже на то, что документальные свидетельства в Европе датируются не ранее IX в. Поэтому более ранние сведения нуждаются в археологических свидетельствах.

Рис. 7 Фигуры на пещерных рисунках в Залавруге, на побережье Белого моря в России, изображающие шаманов в масках. Один стреляет стрелами в другого, а орудие, которое тот держит в целях самозащиты, вероятно, является священным барабаном. Возможно, эта сцена иллюстрирует некоторый древний жертвенный ритуал, который бесследно исчез.

Важно узнать, в какой период началось одомашнивание животных, потому что тогда мы могли бы получить приблизительную дату поселения лапландцев в Скандинавии. Одомашнивание стад северного оленя в больших масштабах, вероятно, было сначала достигнуто именно здесь. Предметы быта, кости и рога, обнаруженные при раскопках, дают нам подтверждение этого. Возраст лыжной палки из Калвтреска – 4000 лет – соответствует дате, приписываемой наскальным рисункам, и в соединении с подобными примерами дает некоторое доказательство однородности типа культуры, распространенной по всей арктической территории в доисторические времена.

Манкер убедительно доказывает, что лыжи были менее необходимы охотнику, чем пастуху, который следовал за северным оленем во время длительных переходов. В связи с этим интересно то, что палеосибирцы – охотники на северного оленя, а не оленеводы – не использовали лыжи ни в доисторическое, ни в историческое время, хотя они изобрели снегоступы, которые использовали самым активным образом.

Независимо от того, каким образом могла возникнуть первая фаза развития оленеводства, мы знаем, что значительная часть охотников на северных оленей оставалась в течении длительного периода в тундре между озерами Ладога и Онега, а позже вынуждена была уйти на север, чтобы продолжить традиции охотничьей культуры. Когда же эти народы достигли Скандинавии?

В Залавруге, на побережье Белого моря, есть образцы резьбы и рисунков, которые рассказывают нам об очень важных аспектах культуры тех охотников, которые следовали с северным оленем по мере того, как тот перемещался на север.

Рис. 8. Наскальный рисунок танцующего шамана в маске с рогам, обнаруженный на берегу Ладожского озера, Россия.

По крайней мере, три из изображенных фигур можно с уверенностью интерпретировать как магов, или шаманов. Они выступают в роли посредника между людьми и животными, на которых те охотились, – между голодом охотника и его пищей. На рисунках изображены человеческие фигуры с головами животных; в двух случаях головной убор имеет форму головы оленя с рогами, в то время как в третьем случае носовая часть имеет длину столь непропорциональную, что становится похожей на морду. Одна из этих фигур держит предмет, который является, вероятно, барабаном такого типа, который до сих пор используется среди шаманов Сибири, и который видели в Лапландии еще каких-то несколько десятилетий назад. Его противник стреляет в него стрелами. Третий человек не держит в руках ничего, но танцует и имеет необыкновенное сходство со знаменитой фигурой колдуна (или волшебника), изображенного в пиренейской пещере Ле-Труа-Фрер. В этом – несомненное доказательство культурного и художественного сродства между охотниками (или оленеводами?) Ладожского озера, которые позже распространились по берегам Белого моря (через теперешнюю Карелию), и охотниками на северного оленя гораздо более южных земель, которые жили во времена верхнего палеолита.

Неоценимым нововведением того периода было, несомненно, использование лыж, многочисленные изображения которых можно до сих пор заметить на пещерных рисунках той же зоны, а также в Северной Скандинавии. Лыжи символизировали эпоху, в которую охота в крупных масштабах сопровождалась одомашниванием преследуемых оленьих стад.

Считается, что имеется значительный пробел между находкой останков охотников, обнаруженных на берегах Северного моря, и более ранними следами этих охотников, когда они оставили болотистые зоны Онежского и Ладожского озер. Но если мы исследуем, например, наскальный рисунок, обнаруженный в Руенадане, в шведском округе Миттадален, на котором изображена группа лосей и северных оленей, мы увидим, что стилистически этот рисунок схож с теми, что запечатлены на священных барабанах лапландских шаманов. Все эти следы художественной культуры могут быть отнесены к 2000 г. до н. э.

Рис. 9. Танцующая фигура колдуна в маске на наскальном рисунке в Ле-Труа-Фрер, Арьеж, Франция.

Другие натуралистические рисунки, недавно найденные в южных скандинавских областях, по-видимому, по духу тесно связаны с более древней культурой. Точнее, они характеризуются поразительным сходством с магдаленским изобразительным типом. Может ли в таком случае быть так, что доисторическая Швеция дает нам свидетельство о двух отдельных эпохах и культурах?

Рис. 10. Доисторический лыжник; наскальные надписи, обнаруженные в Рёдёй, Тьотта, Северная Норвегия.

Швед Густаф Халлстрём в ходе своего археологического исследования в Лапландии натолкнулся на древнюю посуду, возраст которой восходит к каменному веку. За мастерство и искусность людей, изготовивших ее, он отнес к нордическому типу. Халлстрём сформулировал теорию, согласно которой в период климатического изменения, которое совпало в Скандинавии с расцветом железного века, лапландцы все еще мигрировали из Финляндии в Норвегию. Поэтому их контакты со скандинавским населением не происходили до сравнительно позднего времени.

Существует гипотеза, которая, по-видимому, подтверждается лингвистической теорией К.Б. Виклунда. Согласно этой гипотезе, лапландцы вступили в контакт с народами Севера за семь или, возможно, пять столетий до нашей эры. В качестве доказательства приводится изучение немецкого происхождения некоторых лапландских слов. Однако Виклунд считал, что лапландцы в течение некоторого времени уже жили на севере и что в этот период именно германские племена мигрировали с юга. После столкновения лапландцы решили повернуть обратно на юг. Почему они возвратились по своим следам – неясно. Но некоторые свидетельства указывают на тот факт, что их решение имело некоторое отношение к климатическому изменению, упомянутому Халлстрёмом. Более низкие температуры снова вызвали приток диких стад в южные зоны, и поэтому те, кто жил за счет северных оленей, были вынуждены вернуться вместе с ними.

Некоторое время считалось, что лапландцы произошли из Центральной России. Затем, примерно в 1920 г., Комса стало тем названием, которое привлекло всех, кто проявлял интерес к этому малоизвестному народу.

Рис. 11. Группа северных оленей на наскальном рисунке в Залавруге, побережье Белого моря, Россия.

Комса, норвежский округ на побережье Северного моря, стал предметом особого исследования со стороны Андерса Нуммедаля. Его находки оказались изделиями палеолитического периода. Это доисторическое место некогда находилось близко к морю. Сложно было определить метод обработки камней (кварца) и типы изготовленных предметов. Казалось, было установлено родство с южноцентральными европейскими мустьерскими изделиями, что особенно проявилось в мастерстве изготовления ножей. Но в одинаковой степени можно было утверждать, что все эти образцы продолжают традицию лучших ориньякских ремесленников; скребки, долота, а также форма острия стрел давали веский аргумент в пользу этой точки зрения. Но мустьерский и ориньякский периоды, во всяком случае в Южно-Центральной Европе, принадлежат к последней стадии ледникового периода, когда льды продвигались на юг, в то время как находки в Комсе, согласно норвежским хроникам, относятся к периоду последнего отступления льдов. Кроме того, если учесть, что те же традиции обработки материала появились и в Польше (на глубинах, соответствующих последнему, магдаленскому периоду), стиль предметов становится все труднее классифицировать. Возможно ли, чтобы неизвестный народ, живший на окраинах последних следов тающего льда, все еще обладал элементами столь древней культуры? Возможно ли, чтобы охотники после длительного перехода все еще могли поддерживать связи с культурой прошедшей эпохи? Не имеем ли мы здесь дело с отдельной ветвью народа, который какое-то время также был рассеян по равнинам Франции, вплоть до Пиренеев?

Возможно ли было следовать за северными оленями с самого юга вплоть до холодных побережий Норвегии? Многие ученые полагали это маловероятным.

Но некоторые из них, например Пиа Лавоза Замботти, пришли к выводу, что в последний, магдаленский период во Франции, Бельгии, в Северной и Центральной Германии обнаруживается новый расцвет стиля, характерного для последнего ориньякского периода. Это мнение подтверждается также тем фактом, что в Норвегии, в неолитическую эпоху, мы обнаруживаем культуру, которая относится к технически более совершенной традиции периода отступления льдов.

Открытия, сделанные в Комсе, создали множество новых проблем.

Эрнст Манкер, который вдобавок к глубокому изучению лапландцев провел также бесчисленные экспедиции и исследования в горах, образующих водораздел между Норвегией и Швецией, заметил некоторое сходство между находками в Комсе и открытиями, сделанными в ходе раскопок в Варберге, на западном побережье Швеции. Он утверждал, что в обеих этих зонах мы столкнулись со следами брахицефалических людей небольшого роста; а его исследования истоков культуры оленеводства убедили его в том, что существуют определенные связи между лапландской культурой и восточной культурой Беломорского региона (Залавруга) и Урала (остяки). Его вывод состоял в том, что древняя лапландская культура была широко распространена, в то время как лапландцы фактически еще не обосновались в Скандинавии, то есть Манкер не считал лапландцев причастными к артефактам в Комсе.

Некоторые исследователи считали, что Комса была временным убежищем для местных жителей от суровых климатических условий. Основателем этой теории является К.Б. Виклунд. Те, кто разделял его точку зрения, утверждали, что в конце ледникового периода в Норвегии были регионы, где выживание людей было вполне возможно. Виклунд утверждает, что лапландцы («остаток» расовых предшественников и монголов, и европейцев) были отрезаны от родственных им народов какой-то огромной природной катастрофой. По его мнению, Комса служит напоминанием о группе палеолапландцев, которые, посчитав невозможным жить там, где повсюду вокруг были льды, заняли «места зимовок» в каком-то благоприятном месте на побережье Северного моря и таким образом выжили. Когда лед исчез, эти палеолапландцы сместились с востока и юга, встретившись с новыми народами.

Другие ученые утверждают, что культура, найденная в Комсе, не была местной. Принимая теорию «зимовок» Виклунда, они считают, что народ, причастный к этой культуре, пришел с востока, через Карелию. Анатон Бьёрн придерживался этой точки зрения, которая не противоречила распространенной гипотезе о перемещении лапландцев с российских равнин вследствие оледенения. Однако Виклунд и его сторонники твердо придерживались теории «зимовок» большой продолжительности на побережье Северного моря.

Важной остается проблема о датировании первого поселения палеолапландцев в Скандинавии.

Виклунд и Таннер, авторы книги о группах сколтов, дали название народу Комсы. Они назвали его «археолапландцами» или «урлапландцами». Другие ученые давали иные названия, но почти все соглашались в том, что этот народ принадлежал к палеоарктическим людям, самыми последними потомками которых были лапландцы, известные нам сегодня.

Норвежский археолог Гуторн Гьессинг на основе археологических открытий сделал вывод, что палеолапландцы относятся к арктикоприбрежному культурному циклу, который охватывал большую область, чем любая предшествующая культура. Но он также признавал поразительное сходство между культурным стилем Комсы и тем, что наблюдался на более отдаленном юге. Он установил связи между находками, сделанными в России, Польше и Франции, и предметами, которые были найдены на норвежском побережье. Очень часто раскопки, сделанные здесь, обнаруживают сходные признаки культуры с южными и восточными оттенками. Вкратце точка зрения Гьессинга состоит в том, что внешние влияния в арктикоскандинавскои культуре имеют широчайшее разнообразие; здесь проявилось влияние не только Европы, но и регионов, граничащих с Северным полярным кругом.

Мы могли бы классифицировать эту культуру как культуру «субледниковотундрового типа». Это соответствует точке зрения Гьессинга на взаимосвязи различных культур и учитывает этнологические сопутствующие факторы остальных арктических народов.

Возможно, 2-е тысячелетие до н. э. можно рассматривать как дату широкой миграции северных оленей в Скандинавию. Эта гипотеза основана на историческом факте: это было время, когда многие из охотящихся народов покинули Карелию. В 3-м тысячелетии до н. э. огромная волна народов, говорящих на индоевропейском языке, хлынула в прибалтийские регионы, подрывая существование многих племен, обосновавшихся в огромных лесах, и вынудила их покинуть свои древние охотничьи угодья, озера и реки. Спасаясь от свирепых пришельцев, искорененные племена рассеялись во всех направлениях. Те, чья родина лежала на краю большого лесистого пояса, образующего полукруг вокруг прибалтийских берегов, бежали в регион (теперешняя Финляндия), где они столкнулись с группами древних охотников на оленей. Спорный вопрос: поработили ли их пришедшие народы или только вытеснили в более северные области – уже, несомненно, знакомые многим из них как охотничьи угодья во время менее суровых времен года. Все это происходило приблизительно 5000 лет назад, и следы этой миграции, которая была устремлена все дальше на север, были обнаружены в Финляндии и вдоль Ботнического залива. В то же время начал акклиматизироваться лишайник, что способствовало великому переселению охотников на северных оленей.

Среди племен, вытесненных воинами со стрелами (как древними германцами), были некоторые финские народы. Но, как утверждают некоторые ученые, в Финляндии они появились только 2500 лет назад, сначала долго пребывая в регионе, который сегодня составляют Прибалтийские страны – Эстония, Латвия и Литва. Есть научное доказательство того, что в тот же период лапландцы оказались в самых северных зонах Скандинавии. Они заняли обширную территорию, включая области между Ладожским и Онежским озерами и Белым морем, Кольский полуостров, Финляндию и Северную Скандинавию.

Некоторые группы лапландцев, по-видимому, населяли район Ладоги – Онеги в пределах исторического времени, так что были некоторые основания для утверждения, что какое-то количество их пришло сюда при финском господстве, хотя огромное большинство свободно занималось охотой и рыбной ловлей. У лапландцев есть древняя легенда, которая вполне может служить иллюстрацией такого положения вещей. В древние времена, говорится в предании, лапландцы подверглись нападению вражеского племени. В течение долгих лет они были его невольниками и от него научились языку, на котором стали говорить. Этот свирепый народ лапландцы называли куттами, или чудью. Они сохранили достаточно живую летопись о своих захватчиках. Тот факт, что в наше время лапландцы говорят на финноугорском языке, в то время как в более древние времена они, конечно, имели свой собственный язык, придает этой легенде некоторую правдоподобность. В течение длительного периода лапландцы, по-видимому, жили в подчинении у финских племен, и постепенно новый язык был навязан целому народу.

В то же время считается, что лапландский язык как разговорный является более древним, чем финский, хотя он и принадлежит к той же языковой группе.

Глава 2

ДРЕВНЕЙШИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ

Первое упоминание о северном народе мы находим у римского историка Публия Корнелия Тацита. В своей «Германии» после описания жизни и обычаев «варварских» племен, населявших самый край света, он говорит о народе, который называет феннами (fenni). Тацит пишет: «Они необычайно дикие и ужасно бедные. У них нет никакого оружия, никаких лошадей, никаких постоянных домов. Они живут на траве, одеваются в шкуры, спят на земле. Они полагаются на одни только стрелы. Поскольку у них нет железа, они используют кость и делают из нее наконечники для стрел. Охота обеспечивает пищу как для мужчин, так и для женщин, последние фактически следуют за мужчинами повсюду и требуют свою долю добычи. Дети не имеют никакой защиты от грозы и бури, кроме того, что могут использовать с этой целью несколько связанных ветвей. В подобном укрытии также собирается молодежь и уединяются старики. Однако эти люди убеждены, что некоторым образом они счастливее тех, кто проводит свою жизнь на поле боя или тратит свои силы на постройку домов, игры со своей судьбой и судьбой других людей. Не думая ни о людях, ни о богах, они достигли самого трудного: они перестали испытывать изводящие людей желания».

Образ жизни и нравы феннов, подмеченные Тацитом, должно быть, были характерны и для лапландцев, с которыми в ту эпоху фенны все еще были тесно связаны, о чем говорят и многие другие источники.

Свидетельство Тацита относится примерно к 98 г., к этому времени лапландские группы уже давно жили в Скандинавии, что подтверждается археологическими раскопками. Тацит не упоминает о больших стадах северных оленей, без которых охотящийся народ не мог существовать. Однако его утверждение, что фенны жили на траве, – это просто еще один способ сказать, что в вопросах пропитания они зависели от охоты. Некоторые авторы через семь или восемь веков также не упоминают о северных оленях. Исходя из этого, можно предположить, что эти животные во времена Тацита занимали гораздо более южные территории, чем в настоящее время. Объяснением может служить и то, что, поскольку олени были столь же распространены, как и другие животные, в них не видели ничего особенного, чтобы писать о них.

Что касается названия «fenni», то, по мнению Манкера, это не что иное, как древнескандинавское слово «finnar» или «finner», означавшее «лапландцы». Он напоминает, что этот корень можно до сих пор встретить и в норвежском региональном названии «Finnmark», то есть «страна лапландцев». С другой стороны, финноязычное население было известно под названием «кванер», пока оно не приняло название отдельного племени суоми. Когда Манкер говорит о каком-то нордическом слове, он ссылается на германоязычный скандинавский народ. Здесь содержится намек на то, что Тацит знал о феннах, по слухам, от германских скандинавов. Слух этот, должно быть, пришел от германских племен, живших за пределами Прибалтики, учитывая, что сам Тацит, по всей видимости, никогда не был в Скандинавии.

По версии Тацита, фенны были жителями северовосточных районов больших германских равнин, однако в одном месте Тацит ссылается на неведение относительно того, числятся ли певкины, венеды и фенны среди германцев или сарматов. Отсюда ясно, что феннов, вероятно, путали с негерманскими народами, рассеянными между Карпатами и Восточно-Европейской равниной, которые называются римским историком «сарматами». У Тацита есть важное свидетельство, которое многие упускали из виду. В своей «Германии» он приводит несколько расплывчатое описание нравов свионов, помещая эти германские народы в Южную Скандинавию. Согласно Тациту, они живут в окружении моря: в то время Ботнический залив считался связанным с Арктическим океаном, делая Норвегию и Швецию островом. Тацит пишет, что земля свионов заканчивается другим морем, «где солнце, хотя уже и садилось, излучало свет такой силы, что он продолжал сиять вплоть до рассвета, затмевая даже звезды». Явление, которое он описывает («полночное солнце»), на той широте Северного полярного круга действительно длится два месяца. Тацит отмечает: «За свионами находятся племена ситонов. Имея схожие манеры и нравы, они отличаются одной особенностью: ими управляет женщина, столь глубоко они постигли глубины не только потерянной свободы, но и самого рабства».

Эту ссылку Тацита на тот факт, что ситоны управляются женщиной, легко можно было бы приписать легенде, если бы мы не знали об особом значении женщины в лапландской семейной группе. Это не та роль, которая ей отводится в древних обрядах во время праздника Мадаракко – Женщины-Творца; здесь речь идет о том, что женщины не только охотились вместе с мужским населением, и были времена, когда они прямо руководили процессом охоты. Также следует вспомнить, что в лапландской культуре есть элементы, которые, по-видимому, указывают на матриархальное общество.

Если слово «finner» было подлинным нордическим или скандинавским, то наиболее правомерно оно могло быть применимо к ситонам, а не к финнам. И Тацит, когда писал свою историю, не мог говорить что-либо о направлениях возможных миграций и возможном слиянии этих двух народов, ибо он знал только то, что они были отделены Ботническим заливом, превращавшим Швецию в остров. Возможно ли, что германские народы рассматривались финнами как жители территорий к востоку от их собственной, в то время как то же название, если верить норвежским ученым, использовалось древними поселенцами Швеции для обозначения лапландцев?

В исторические времена, как мы знаем, часть лапландцев осела между Ладожским и Онежским озерами. Их ли имел в виду Тацит? Если да, то он подтверждает наше признание древних охотников феннами из «Германии». С другой стороны, нет ничего такого, что помешало бы прийти к совершенно другому заключению, а именно: название фенны не имеет никакого отношения к лапландцам, и авторы, следующие Тациту, лишь увековечили это ошибочное представление.

В таком случае название Финляндия (Finnmark) не было дано региону, обозначавшему страну лапландцев-феннов. Все указывает на это, поскольку настоящие финны были известны под другими названиями. Все документы о ситонах исчезли, вместе с самим названием. Тем не менее, Тацит сообщает, что в исторические времена они жили в Северной Скандинавии.

Позже историки и монахи изобрели для лапландцев специальное название. Они называют их скритифиннами, следуя Тациту, чей термин «Fermi» они принимали за обозначающий лапландцев.

В течение четырех столетий после Тацита не было никаких упоминаний о лапландцах, хотя сегодня известно, что они были в тот период рассеяны в районах к северу от Ботнического залива, в долинах шведских и норвежских гор, разделившись в месте, которое является теперь Далекарлией (Даларной), отмечающей их наибольшее проникновение на запад.

Кроме того, в течение всех этих четырех столетий они вступили в более тесный контакт с сельскохозяйственным населением, жившим в южной части страны. Но в эти ранние времена христианской эры никто не проявлял интереса к лапландцам. Внимание было сосредоточено на других частях Европы: это было богатое событиями время, когда Римская империя приближалась к своему концу под ударами варварских народов.

Единственным автором того времени, который часто упоминает народы, жившие за Балтикой, был Прокопий (490–562 гг.), известный историк готов. Основываясь на обрывках сведений, полученных от путешественников и торговцев, он рассказывает о скандинавском народе негерманской расы, называемом скритифиннами, это были кочевники, занимавшиеся охотой и рыболовством, жившие в постройках из земляных комьев и связанных ветвей. Прокопий испытывает отвращение к этим «варварам», описывая их в самых приземленных тонах. Он рассказывает, что из всех народов, живущих в «далеком Туле», только одни «скритифинны» перенимают «образ жизни зверей». Говоря о том, что у них нет ни одежды, ни обуви, Прокопий, конечно, подразумевает ту одежду и обувь, которыми пользовались германцы. Должно быть, он видел или, скорее, слышал об этих людях, с головы до пят одетых в шкуры животных. Какое разочарование для утонченного человека, привыкшего к великолепию византийского двора!

Прокопия ужасает тот факт, что эти «дикари» не возделывают землю, не знают пьянящего действия вина, но как мужчины, так и женщины упиваются дикой безжалостной охотой. Эта страна, продолжает историк, «изобилует густыми замерзшими лесами и остроконечными горами, переполненными дикой жизнью», что является настоящей находкой для народа, чье питание и одежда зависят от животных. Но превратить густой жесткий мех в сносную одежду – нелегкое дело; эти «варвары», у которых не было даже иголок для шитья, просто накидывали шкуры на плечи, скрепляя их сухожилиями мертвых животных!

Не понимая и не принимая древних обычаев кочевых лапландских племен, Прокопий оплакивает их полное незнание методов «цивилизованного воспитания» детей. Лапландские матери, сообщает он, не кормят грудью своих младенцев. Их завертывают в какую-то кожу, подвешивают на дереве, дают им пососать мозговую кость и уходят охотиться со своими мужьями. Так Прокопий воспринял тот простой факт, что, если женщине нужно было уйти на очень короткое время, она иногда подвешивала колыбель на ветку дерева, чтобы таким образом обезопасить свое дитя.

Но самые примечательные описания дают те авторы, которые стремятся увидеть лапландцев в феннах Тацита. Они указывают на то, что Прокопий для объяснения нового для них названия взял древнескандинавское фенни («Fenni») и соединил его с другим таким же древним словом скандинавского происхождения, означавшим, как мы теперь знаем, современный шведский эквивалент слова «скрида» («skrida»). Шведский народ, должно быть, ошеломило, когда они увидели, что эти северные охотники, привязав к своим ногам две небольшие тонкие дощечки, совершенно непринужденно скользили по снегу. Понятно, что эта самая поразительная способность лапландцев, должно быть, была для шведов знаковой, когда они давали им это прозвище.

Рис. 12. Доисторическая лыжа, датируемая 1500 г. до н. э., найденная в болоте вблизи Ломсьёкуллена, Швеция. В настоящее время находится в Нордическом музее в Стокгольме.

Уже упоминалось, что лыжная палка, найденная в Калвтреске, благодаря анализу пыльцы была датирована 2000 г. до н. э., в то время как происхождение найденных лапландских лыж, вне всякого сомнения, может быть отнесено к периоду с 1500-го по 1000 г. до н. э. В 1945 г. в болотистой местности вблизи Ломсьёкуллена, в десяти километрах к северу от Вильхелмины в Швеции, была обнаружена лыжа, которую эксперты определили как лапландский тип. Тождество между феннами и лапландцами подтверждало, по мнению сторонников Прокопия, что скритофинны, о которых упоминает римский историк, были очень умелыми лыжниками, такими, какими всегда были лапландцы. Они не предполагали, что научный метод однажды поможет точнее датировать найденные лапландские лыжи, и что эта дата будет восходить к эпохе, предшествующей Тациту.

В XVII в. Франческо Негри по-новому интерпретирует название, которое изобрел Прокопий: «Что касается названия скрифиннов, то, по-моему, оно подходит к тем самым лапландцам, которые были столь по-разному называемы различными авторами. Имеется лишь небольшое различие между скрифиннами и скиерфиннами, то есть финнами-лыжниками, ибо их лыжники быстро бегают. Также есть лишь небольшое различие между скрифиннами и скритофиннами, то есть финнами, которые являются лучниками…»

Готский историк VI в. Иордан говорил о людях, которых он называл скререфиннами, чья территория простиралась от Ботнического залива до центральных областей Швеции и Норвегии. Они в значительной степени испытали влияние готов, приобретя, таким образом, некоторое представление о руническом алфавите, принесенном с Черноморского побережья. Следы этого – что имело важнейшее значение для исследователей истории Скандинавии и экспедиций викингов – были замечены у лапландцев миссионером Кнудом Леемом. В 1725 г. он узнал руны на некоторых рисунках, выполненных лапландцами на магических барабанах шаманов.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.