Артём

      После нашего возвращения в Москву жизнь каждого снова пошла своим чередом. Я родила Степу. Но высидела в академическом отпуске недолго. Позвонила Артему в "Советскую Россию" и попросилась на стажировку в международный отдел. Проработала два-три месяца. Сделала вместе с Артемом несколько материалов... А когда срок стажировки подошел к концу, он почему-то попросил меня съездить с ним в мастерскую к своему приятелю-художнику. И только тот на минутку вышел, Артем сделал мне второе предложение. Очень осмысленное. К тому времени я уже поняла: мой брак не сложился, но ответ Артему все же давать не спешила. У меня был маленький ребенок, я более чем серьезно относилась к браку и не могла позволить себе, едва выйдя из одного, стремительно бросаться в другой...
      Снова нам пришлось часто общаться во время моей стажировки в "Новом времени". Артем возобновил ухаживания, но все наши встречи носили исключительно деловой характер. В романтические они переросли позднее. Мы долго встречались и в какой-то момент решили попробовать жить вместе. Договорились так: если по истечении этого срока мы поймем, что сможем мириться с недостатками друг друга, то поженимся. И вот ровно через год я смотрела ему в глаза и думала: "Господи, ну подумаешь, он постоянно опаздывает! Зато он такой умница, у него столько достоинств!" А вслух сказала: "Не знаю, как ты, но я все решила. Завтра пойдем подавать заявление". - "Куда же нам теперь торопиться?" - спросил он. Но больше возможности думать я ему не дала, мы пошли в загс.
      В первые же дни нашей семейной жизни Артем сказал мне великолепную фразу: "Ни у твоих, ни у моих родителей мы не берем ни копейки. Рассчитываем только на себя". За что я его сильно зауважала. В то время я работала в "Новом времени" в должности архивариуса и моя зарплата составляла восемьдесят рублей. А Артем получал в "Огоньке" сто двадцать. Мы, конечно, тратились на хозяйство, но в основном все деньги прогуливали. Помню, проснулись однажды утром и обнаружили - наши карманы абсолютно пусты. Что делать? Хорошо, вспомнили про домработницу родителей Артема, которая давно положила глаз на наш магнитофон. Она приехала, попросила продать ей ещё и видак, но мы оставили его на черный день.
      Мы даже свадьбу устраивали за свой счет и праздновали в одном из первых кооперативных кафе на Кропоткинской. А вечером уехали в Ленинград. На три дня. Это было наше свадебное путешествие. Жили в гостинице "Пулковская". Прекрасно погуляли! Тоже на свои сбережения. Разве что на свадебное платье пришлось одалживать двести рублей у родителей. Шила его в "Весне" на Калининском. Очень современное - белое с золотым, короткая юбка...
      Вообще мне было очень легко в семейной жизни с Артемом. Я сделала много ошибок в первом браке и совершенно точно знала, чего не хочу. Артем был в этом ещё не искушен, поэтому правила семейной жизни устанавливала я. А поскольку они были очень разумными, направленными на действительно серьезные отношения, Артем не сопротивлялся. Он, например, без всяких душевных мук доверил мне все финансы, зная, что я человек практичный. Вернее, он был бульшим мотом, чем я. Любил меня баловать подарками: "Тебе это нравится? Ты это хочешь?" Но после вдруг начинал грустить. Говорил: "Вот я тебе сделал подарок, а ты от меня убежишь". Смешно...
      Первые два-три года он сильно ревновал меня. Чуть ли не до драки доходило. Стоило кому-нибудь засмотреться на меня, скажем, в ресторане, Артем шел выяснять отношения. Я была в шоке. Считала его поведение неуважением к себе. Короче, я довольно быстро и жестко положила этому конец. Мы договорились не давать друг другу повода к ревности. И очень оберегали наши отношения. Артем как-то даже сказал в одном интервью: "Я потерян для женщин". Он хотел, чтобы я оценила его преданность. Я оценила и тоже берегла то, что имела.
      У Артема было два главных недостатка - он постоянно опаздывал и стабильно засыпал в театре. Ну, настолько уставал, что когда садился в кресло, сразу расслаблялся. Однажды мы уехали в Нью-Йорк, и там шел спектакль, на который очень сложно попасть. Я за два месяца заказала билеты. За два месяца! Мы ещё пригласили нашего друга-американца. И вот пришли в театр, Артем сидит справа, Джордж - слева, и представьте себе оба спят! И, что самое страшное, похрапывают! Артем и в гостях у наших близких друзей частенько засыпал. Просто ложился на диван и отрубался. И все знали - ему здесь комфортно и безопасно.
      Его распорядок дня был безумным. Он вставал в шесть утра, чтобы часок повозиться с детьми, и сразу же уезжал по делам. Возвращался далеко за полночь. Естественно, хронически недосыпал. У него был любимый фильм "Солярис". Он очень длинный. Артем смотрел его семнадцать раз и ни разу не досмотрел до конца. Засыпал от усталости...
      Однажды у нас возникла серьезная проблема. Артем тогда пошел работать во "Взгляд" и ничего мне об этом не сказал. Боялся сглазить. И я ужасно на него обиделась. Вообще весь этот период, когда он стал много снимать, ездить по командировкам, оказался для нашей семьи очень непростым. Женщины ведь более консервативны. А жизнь изменилась...
      ...Одно из самых приятных воспоминаний - пробуждение ленивым воскресным утром от топота детских ножек над головой. Макс и Кристик играли в футбол, и я думала: "Боже, какое это счастье, когда ты просыпаешься в собственном доме и рядом с тобой твои дети! Что может быть лучше?" Долгое время у нас ведь не было ни кола ни двора. И первые семь лет квартиры мы снимали. Каждые полгода переезжали с места на место. Это так утомительно! И пока мы не построили свою дачу - а это длилось пять лет, - детей не планировали. Для нас было важно внести ребенка в его собственную комнату, а самим знать - завтра нас никто никуда не выгонит, мы можем жить спокойно.
      Вы разве не знаете? Артем ведь был мистиком. Ему часто снилась его бабушка, с которой его связывало нечто особенное. Помню, однажды она приснилась Артему играющей на полу, как ребенок. "Что бы это значило?" ломали голову мы. Потом выяснилось, что я беременна Максом. А когда мы ещё не жили вместе, бабушка явилась во сне Артему и спросила его: "На ком ты хочешь жениться?" - "На Веронике", - ответил он. "А! Ну хорошо". И ушла. А через некоторое время наши отношения переросли в роман. И так постоянно. Перед каждым важным событием в жизни Темы ему обязательно снилась бабушка. Он вообще часто общался с разными астрологами, ясновидящими. Но всегда заранее просил: если что-то плохое, лучше не говорите, знать не хочу. А хорошее его подстегивало. Я как-то с ним беседовала по поводу разных предсказаний, и он сказал: я выбираю лишь то, что мне нужно, остальное отбрасываю.
      Я помню, ещё во времена работы в "Советской России" они с другом поехали на машине по Старосмоленской дороге. И там подвезли цыганок. Одна из них ему погадала. И когда в нашей жизни что-то происходило, он говорил: "Вот это мне тоже цыганка предсказала". При этом он каждый раз хотел мне рассказать что-то еще. Но почему-то не рассказывал. "Как-нибудь потом", отмахивался. Я сейчас тоже становлюсь мистиком. Может, Тема и о смерти своей знал? Поэтому так торопился жить. Такой ритм не смог бы выдержать ни один нормальный человек...
      Марина ЯКУШКИНА
      Разбитые коленки, расквашенный нос сопровождали все его детство
      Никогда не думала, что придется так вспоминать об Артеме. Это все равно что писать на себя некролог, ведь вся моя жизнь начиная с трех с половиной лет прошла вместе с Артемом. Я прекрасно помню день, когда вместе с бабушкой и дедушкой мы поехали забирать его из роддома. На автобусе, с гладиолусами. Я ждала встречи с нетерпением, думая, что сразу можно будет с ним играть и разговаривать. Но когда его принесли, он был похож на куклу и безнадежно крепко спал. Я поняла: все складывается совсем не так, как я себе представляла... И ещё должно пройти немало времени, прежде чем мы сможем с ним по-настоящему общаться. Почему-то я это вспоминала, глядя на Артема в гробу. Вот он так лежит и спит. И уже не поговорить...
      С самого детства он был очень смешной, а когда чуть-чуть подрос, все время куда-то бежал. Разбитые коленки, локти, расквашенный нос, порезанные пальцы сопровождали все его детство. После него не осталось практически ни одной целой игрушки. Ему надо было каждую разобрать - посмотреть, как она устроена.
      Наше детство прошло в Америке, где было много всего интересного. Я помню, как здорово мы выходили из положения, если родители уж слишком усердствовали в нашем воспитании. Например, когда по телевизору показывали какой-нибудь совсем "не детский" фильм, который нам, естественно, нужно было - кровь из носа - посмотреть, а родители, конечно же, отсылали нас пораньше спать, то мы поступали так. Тема брал мощный бинокль и направлял его на экран телевизора квартиры в соседнем доме. А я с помощью стакана, приставленного к стенке, слушала текст из комнаты родителей. Потом мы совмещали информацию.
      Он был очень непосредственным ребенком. Нас в детстве, ещё до школы, учила иностранным языкам такая старушка - Елена Адольфовна. Артем был очень неусидчивый, но она терпеливо с ним занималась, хотя стоило ей это больших усилий. В какой-то момент Артем поразился: "Ой, Елена Адольфовна, вы же вся мокрая!" Она со вздохом ответила: "Да, Темочка, с тобой вспотеешь, пока научишь!"
      Потом родители часто просили меня позаниматься с братом, помочь со школьными уроками. Это было очень неблагодарное занятие. Во-первых, это совсем не улучшало наши отношения, так как я выступала в роли сестры-зануды, а во-вторых, Артем все равно все всегда хотел делать по-своему - даже палочки писать. Вообще надо сказать: если в детстве я была уверена, что знаю все и умею гораздо лучше, чем он, и поэтому имею полное право его чему-то учить, то годам к пятнадцати я стала с удивлением понимать - каким-то вещам уже я могу у него поучиться.
      У Артема рано начали появляться разные таланты. Сначала он стал рисовать, потом играть на пианино. Он садился за инструмент и совершенно свободно обеими руками музицировал. При этом понятия не имел, где находится нота "до", что такое диез и октава. Импровизировал он с легкостью, совершенно не боясь "ответственности". Был даже такой случай. Когда Артем проходил практику в советском посольстве в Перу, в свободное время что-нибудь с большим чувством наигрывал на посольском рояле. Однажды его услышала жена посла и пригласила выступить на вечере перед гостями. Представляете его состояние? И признаться неудобно, что он просто "по клавишам стучит", и отказать жене посла совершенно невозможно. К счастью, чувство юмора всегда помогало Артему выйти из трудных ситуаций.
      В школе Артем был довольно бесшабашным, нашу маму часто вызывал к себе директор - поводы были самые разные. Например, все ученики тихо сидят на уроке и вдруг видят: мимо окон медленно проплывает огромная веревка. Это Артем залез на крышу и пытался вызвать массовые обмороки среди учителей. Класса до восьмого такие розыгрыши случались постоянно, а потом он вдруг резко "остепенился", в дневнике исчезли тройки и нашу маму перестали вызывать в школу. Завуч по воспитательной работе с гордостью объявила, что это результат работы в летнем трудовом лагере, на самом же деле, я думаю, просто когда детство немного отступило (хотя ребячество в нем оставалось всегда), в Артеме начал проявляться очень серьезный и глубокий человек.
      Наступил совершенно замечательный период в нашей жизни, когда мы очень сблизились. Мы могли часами обсуждать разные "глобальные", "философские" вопросы. Он очень много над собой работал. Его душевное и духовное усилия ощущались почти физически. И в отличие от большинства людей эта работа не только не ослабла в нем годам к двадцати пяти, но и продолжалась до конца жизни. Больше такого собеседника у меня не было...
      Чаще всего казалось, что ему все нипочем, он производил впечатление абсолютно беззаботного и благополучного человека, но на самом деле был очень ранимым. Уже много лет спустя он мне рассказал, что когда узнал о том, что я собираюсь выходить замуж, - ему было пятнадцать лет, - он плакал целую ночь. А в тот момент он мне даже вида не показал, что хоть немного расстроился. Для меня его признание было совершенно неожиданным.
      После моего замужества, когда я уже ждала ребенка, мы с мужем Димой переехали жить в квартиру моих родителей, где в тот момент жили Артем с нашей бабушкой (родители были в командировке). Более веселого времени в своей жизни я не помню. Я уже чувствовала себя вполне взрослой женщиной (нам с мужем было по девятнадцать лет), а Артем с Димой дурачились постоянно: боролись, возились, загоняли друг друга под диван, делали "саечку". Когда Ваня родился, Тема стал смотреть на нас с некоторым уважением. К тому же ему приходилось с самого начала участвовать в жизни племянника: он бегал по утрам в детскую кухню. Он был абсолютно уверен, что там выдают натуральное женское молоко, очень этого боялся и каждый раз нес эти бутылочки на вытянутых руках. Но собой гордился и до последних дней говорил Ване: "Я ведь тебя практически грудью вскормил!" Сейчас я очень рада, что Артем был важным человеком в жизни нашего сына и он будет хранить память о нем. Свои книги, которые Артем нам дарил, - надписывал только Ване...
      Артем, при всем его веселье и любви к жизни, как-то рано стал думать о смерти. В семнадцать лет, конечно, все об этом размышляют так или иначе, но для него эта тема как-то особенно остро звучала - она была связана с мыслями о творчестве, о том, что он должен сделать, чтобы жизнь его имела смысл для будущего. Он как будто что-то знал или предчувствовал... Его самая первая повесть "Встретимся у трех журавлей" начинается так: "Никогда не знаешь, сколько времени проходит с момента ранения до того, когда начинаешь чувствовать боль. Иногда - секунда. Иногда - час. Иногда больше, чем вечность". Его самолет начал падать на пятой секунде полета, ударился о землю - на восьмой, достали Артема из-под обломков самолета через четыре часа. "Смерть - сука, - скажет вам майор Новиков, - она ведь берет лучших наших ребят..." "И все-таки, - почти про себя шепнет полковник Пешков, - о ней надо думать. Нельзя откладывать этот вопрос до последних дней, на крайний случай. Мысль о смерти не должна застать тебя врасплох, когда ты будешь измучен или слаб". Считается, что нельзя "просто так" слушать "Реквием" Моцарта. Что-то вроде плохой приметы. Артем это знал. Но тем не менее - ему было лет двадцать пять - купил кассету и слушал часами, как будто пытаясь что-то понять. А с недавнего времени стал очень болезненно реагировать на слово "последний". Я задаю ему какой-нибудь простой вопрос типа: "Тем, а когда ты в последний раз был на Кипре?" (он часто туда ездил по делам), а он отвечает: "Не "последний", а "крайний". Крайний раз я был на Кипре в прошлом месяце".
      При этом у Артема была фантастическая способность создавать счастье и умение ощущать его в полной мере, полностью отдавая себе отчет в том, что вот это именно оно и есть... Он смотрел на своих сыновей и говорил: "Господи, какое же это счастье!" Он очень нежно относился к нашим родителям - он просто весь светился счастьем на недавнем папином юбилее. Артем очень много сил вложил в его организацию - и праздник действительно получился замечательный. С женой Вероникой у них был довольно драматический роман, но, в конце концов, он её "отвоевал" - и считал, что Бог подарил им друг друга. Я думаю, что так оно и было. Их любовь и сейчас царит в их доме. Они никогда ничего не делали "абы как", полагаясь на "авось". У них всегда были самые разные планы, и уж если они решали что-либо сделать, то делали это обязательно - и с размахом. Они непременно хотели, чтобы дети когда они появятся - жили бы в большом доме, а не ютились на квартирах, которые Артем с Вероникой на первых порах снимали у разных людей. И ценой невероятных усилий отделка дома была окончена почти день в день с рождением старшего сына. Артем сам строил свою жизнь и делал это с большой любовью.
      Дмитрий ЯКУШКИН
      Неизвестный Артем
      Если бы Артем захотел, он мог бы написать когда-нибудь о том, как добиваться успеха и в журналистике, и в бизнесе. Из этого получилась бы любопытная и полезная в практическом плане книга. Артему было вообще что сказать. Можно представить, что там были бы главы, посвященные тому, как воспитывать детей, говорить правду о войне, что перенимать у американцев. Я наугад называю темы, которые вызывали у него интерес.
      Но я не уверен, что Артем взялся бы за эту работу. По его характеру, его занимал скорее сам процесс, а не его описание. Он не копил информацию, свой опыт для торжественного или особого случая, чтобы, наконец, заявить о чем-то миру. Артем и так говорил с ним на равных каждый день. Он испытывал азарт от возможности влиять на нашу реальность уже сейчас, не дожидаясь появления собственных мемуаров.
      Артем был человеком, который придерживался в жизни строгих правил. Это было хорошо видно, и не все это принимали. В этом было нарушение какой-то общепринятой условности, даже старомодность. Конечно, каждый из нас руководствуется какими-то принципами в жизни, но у большинства они спрятаны так глубоко, что уж со стороны, по крайней мере, распознать их трудно. О чем думает этот человек, чего он хочет от жизни, как поступит в сложных обстоятельствах - одному богу известно.
      А вот Артем был предсказуем и по отношению к стране, в которой родился, и по отношению к друзьям, и по отношению к партнерам. Его порядочность и обязательность были у всех на виду, учитывая его многочисленные контакты. Но гораздо меньше людей подозревало о том, насколько Артема занимала идея общественного благополучия, согласия, процветания. Причем чем больше росло его влияние, тем в большей степени строил Артем всю свою деятельность в соответствии с этим постулатом.
      С серьезными, философскими размышлениями о неисповедимых путях страны связано то особое внимание, которое уделял Артем прошлому. Был период, когда он зачитывался Бердяевым. Бердяева сменил Эренбург. У меня такое впечатление, что его интересовали главным образом две темы: 60-е годы и все, что так или иначе касалось скрытых пружин Великой Отечественной войны - мотивация поступков Сталина, неизвестная работа разведок, создание атомного оружия. 60-е же годы влекли Артема, потому что это было время общественного подъема ( причем не только в СССР), время романтическое и бурное. Конечно, сказывалось влияние родителей - на 60-е годы пришлась их молодость, в детстве Артема окружали яркие люди этого поколения, он жил в атмосфере рассказов о том, как они энергично и открыто жили. Он испытывал пиетет к Юрию Трифонову, но читал и Юрия Бондарева. Когда Артем вырос, он пытался кое-что из того образа жизни воспроизвести, прочувствовать самому. С подобными мыслями в голове он мог, например, отправиться на отдых в прославленный шестидесятниками Коктебель. Я даже думаю, что ему нравилась сама возможность встать вровень в профессиональном, общественном плане с такими людьми, как Евтушенко, Аксенов, Юлиан Семенов, чтобы выглядеть в их глазах не чьим-то сыном, а состоявшимся, самостоятельным человеком.
      В любом случае жадный интерес Артема к нашему недавнему прошлому, из которого мы все выросли, имел и практический выход. Сделав десятки телепередач, Артем оставил нам бесценный киноархив, где о ключевых событиях часто рассказывают уникальные люди, участники "холодной войны", ввода войск в Афганистан, противостояния двух разведок. Были темы, которые он не отпускал от себя на протяжении многих лет, и эти настойчивость и последовательность приносили свои плоды. Как можно, например, представить себе мир Сталина без рассказа Светланы Аллилуевой, с которой Артем записал несколько часов подробного разговора. Теперь это документ на века.
      Вообще одно из правил, которым Артем строго следовал, проявлялось в том, что он очень серьезно относился ко всему, за что брался.
      Я часто вспоминаю, как упрямо когда-то осваивал он горные лыжи на совсем коротком и не таком уж крутом спуске в подмосковном дачном поселке на Красной Пахре. Другой бы человек на его месте плюнул и занялся чем-то ещё или подождал до более подходящей "серьезной" горки, до лучшего снега, наконец. Но в Теме была одержимость.
      Он выкладывался на этом спуске к реке так, как будто это были настоящие Альпы. Потому что нравился сам спорт, потому что не терпелось попробовать тотчас же. Тема использовал каждую ситуацию по максимуму, чтобы уберечь себя от чувства, что что-то упущено или не доделано.
      Придя после института на работу в ежедневную политическую газету, он даже свои первые заметки писал так, как будто они были заготовками к большому роману, хотя жанр этого не требовал. Но Тема выработал для себя условие: даже начало пути должно быть достойным и полноценным.
      Кстати, о начале. К обоям на стене в Теминой комнате был пришпилен листок со словами Юрия Трифонова: "Обрубай начало!" Кажется, это был совет побыстрее переходить к главному, когда пишешь прозу. Тема воспринимал это пожелание классика шире. С институтских времен он был одержим страхом засидеться в приемных, он всегда торопился, стартовал на светофорах со второй скорости, когда ещё только начинал водить машину. Я думаю, что в последние годы он вообще достиг такого ускорения в своей повседневной деятельности, что иногда переставал принадлежать самому себе. Не знаю, переживал ли он от этого или такой выбор его наоборот устраивал?
      "Ау, Тема, ты меня слышишь?" В нашем разговоре наступал такой момент, когда Артем куда-то удалялся, как бы уходил в доступное только ему одному пространство. Он мог тут же вернуться назад, готовый говорить по сути, но чувствовалось, что за какие-то мгновения он попытался мысленно решить нечто, что занимало его гораздо сильнее.
      Когда я теперь оглядываюсь назад, мне кажется, что он почти постоянно, за исключением лишь редких моментов, пребывал в таком состоянии напряженной сосредоточенности. Касалось ли это продвижения конкретных проектов, с которыми Тема обращался очень осторожно, чтобы не сглазить, или множества проблем, неизбежно возникавших при таком широком поле деятельности. Наверное, в том числе.
      Но не покидало ощущение какого-то параллельного и высокого полета. В этом свойстве Артема находиться как бы в иной системе координат было что-то закрытое, непонятное для окружающих, и мне самому сейчас даже странно, что до сих пор выходит на первый план именно подобное впечатление о человеке, которого, казалось бы, ты должен был изучить хорошо, потому что знал много лет.
      Лет двадцать назад я иногда по вечерам заходил к Артему в его кабинет на 4-м этаже в "Советской России". Мне было любопытно, как он вживается в редакционную жизнь. Он только-только пришел работать в популярную тогда газету после окончания института. Мы часто оказывались вместе в одной типографии, только стояли у талеров разных газет. Работа во время дежурств в цеху была нервной, и после нее, как правило, хотелось только бездельничать.
      Но вот Артем каким-то образом умел разумно отвлекаться от второстепенных, обыкновенных занятий, из которых нередко состоит большая часть жизни. После этих дежурств я заставал его именно в таком созерцательном, но тем не менее активном состоянии духа. Он сидел в кабинете, с ногами на столе поверх отработанных граночных полос. Да, мы могли разговаривать о каких-то политических установках, о коллегах, о начальстве. Однако в мыслях своих он уже был тогда неуловим. Такое впечатление, что уже тогда он готовил нечто более масштабное. Он уже вставал на одну из ступенек длинной лестницы, причем, казалось, знал, куда она ведет. Он планировал свою жизнь, так же как во многом и конкретный успех.
      Он не начинал серьезных, особенно творческих, проектов без безусловной веры в успех, без убежденности в том, что "это" именно то, что сейчас требуется. Неизвестно, кого Артем больше при этом убеждал: себя или других. И дело не в романтизме, хотя романтика, как ни странно, была свойственна Артему и проявлялась в первую очередь в его политических амбициях. Просто Артем обладал талантом смотреть дальше и шире непременных мелочей, многочисленных "но", которые служат балластом для многих проектов. В этом смысле характерна предыстория подготовки концерта Жанна Мишеля Жара.
      Артем не был специалистом про проведению гигантских шоу, и когда он взялся привезти Жара в Москву на юбилей города, его не испугало ни количество музыкантов, которых потребовалось собрать вместе сюда, ни длина проводов, которые надо было протянуть. Мероприятие, пугающее своей грандиозностью и сложностью, могло отравить любое ЧП, но Артем именно своим упорством фортуну оседлал, и все прошло безукоризненно.
      Столь же безоговорочно Артем верил и в людей, с которыми сводила его работа, политика, бизнес. Каждый новый собеседник или партнер становился для него самым главным, если Артема увлекал проект. Как в кавказских тостах, Тема предпочитал завышать планку в деловом общении. Идя на этот аванс, он сразу же создавал благоприятное энергетическое поле.
      Люди были благодарны ему за это. Вообще им было легко с ним, и я подозреваю, что многие думали, что Артем самый беззаботный человек на земле. Действительно, Артем умел находить общий язык с людьми разного происхождения и разного положения - редкое качество сегодня. Простой народ видел в нем своего защитника. Я думаю, что с отношениями с людьми, кто принимал решения в российской политике и бизнесе, дело обстояло сложнее. И причина не только в журналисткой деятельности Артема, раздражавшей многих.
      Для предпринимателя такого масштаба, как Артем Боровик, это может звучать парадоксально, но большинство поступков он совершал от сердца, а это никогда не вписывается в общую схему, более того, вызывает и непонимание, и подозрение.
      И тут я возвращаюсь к ненаписанной книге Артема. По-настоящему только он сам мог её сделать такой, какой нужно. Конечно, эта книга была бы многомерна. Уж точно он бы не позволил ей получиться скучной. Артем, кстати, всегда в первую очередь боролся со скукой, когда принимал телепрограммы или газетные материалы.
      Но не это главное.
      Такой книги не хватает, потому что она показала бы движущую силу Теминой работы, его поступков, выбора позиции. Неизвестная сторона его внутреннего мира пока что значительно превосходит ту его часть, которая раскрыта, благодаря Теминой публичности и открытости.
      Неожиданно для многих это была бы философская работа, и историческая, ну и конечно, мемуарная с людскими характерами в действии, только под Теминым пристальным взглядом. Но главное, по ней был бы виден весь не сегодняшний масштаб Артема и яркость его личности, от чего наше общество, пусть и не отдавая себе в этом отчет, отвыкло.
      Иван ЯКУШКИН
      В детстве он учил меня храбрости
      У меня не было старшего брата, и Артем во многом его заменял. Традиционно с родителями какие-то вопросы обсуждать сложнее, а Тема в этом отношении был идеальным собеседником. И выслушает, и опытом своим поделится. Я помню, как в детстве он учил меня храбрости. Мы шли с ним ночью от гаража, где ставили машину, а впереди была темная арка. Бабушка всегда пугала, что там много бандитов. Артем вдруг и говорит: "Ты должен пройти через арку один. Это твое испытание". А я был маленький, мне было страшно. "Нет, - прошу. - Тем, не надо". - "Нет, ты должен. Это по-мужски. В жизни ещё много раз придется себя пересиливать". И я подчинился.
      Мы с ним бегали на роликах, занимались спортом, и он был для меня колоссальным примером, учителем. Может быть, в последнее время мы не так много общались. Но я всегда думал, как бы поступил в данной ситуации на моем месте Артем. Он обладал совершенно особой энергетикой, которая передавалась всем, с кем он общался... И я постоянно чувствовал какую-то связь с ним. У нас было много разговоров о жизни, о том, как строятся взаимоотношения между людьми в современном мире, о каких-то основных принципах человеческого поведения, о религии. И, видимо, под действием их прошлым летом я решил креститься. Крестным попросил стать Артема. Он не ожидал, но был очень тронут. И сейчас он не ушел из моей жизни, у меня с ним этот диалог продолжается, я мысленно спрашиваю его, как бы он вел себя в той или иной ситуации. Вообще, мне кажется, Артем жил как по песне Розенбаума: "Любить так любить, стрелять так стрелять". Если уж что-то выбирал, то отдавался этому полностью.
      Он обладал прекрасным чувством юмора. Всегда всех разыгрывал. Семья у нас большая, непростая. И любую маленькую конфликтную ситуацию он решал одним махом. Однажды бабушка - Галина Михайловна - что-то подарила Артему с Вероникой и, придя к ним домой, увидела свой подарок не на самом почетном месте. А она очень у нас эмоциональная. Чуть не расплакалась от обиды. Артем обнял её, поцеловал: "Ну, Галюша, только не надо пляк-пляк!" - и все сразу заулыбались. Он всегда оживлял обстановку в любой компании. Умел потрясающе менять голоса: говорил с грузинским, арабским, английским акцентами. Совсем недавно позвонил старенькому директору своей школы, отец которого был разведчиком, представился сотрудником ЦРУ и на ломаном русском языке объявил о награждении директора орденом - за важные заслуги перед американской разведкой. На том конце провода, видно, долго не могли прийти в себя. Тогда Артем - с тем же акцентом - решил сказать, кто ему дал телефон, и назвал свое имя. Реакцию директора передать не буду... Любил Тема разыгрывать и моего папу. Естественно, голосом Ельцина. Но папу этим не проведешь.
      Помню я и такую историю. Тогда я был ещё совсем маленький, а Артем молодой. После одной из гулянок он забрался в уголок Дурова, перелез в клетку со слоном и пытался покататься на его хоботе. Оттуда его и забрали в милицию. А в другой раз он с друзьями ночью перегородил Профсоюзную улицу партами. Они были свалены возле школы, ребята и пошутили... Шутка тоже закончилась приводом в милицию. Вообще, по рассказам бабушки и дедушки, Артема довольно часто приходилось вызволять из разных сложных ситуаций. Наверное, это так и должно быть: нельзя быть смелым и веселым и абсолютно правильным.
      Артем любил риск, любил веселые компании, друзей. Одна из последних фотографий Темы: он приготовился выпить (и выпил!) трехлитровую вазу красного вина. Это было на крестинах нашего давнего абхазского друга. Конечно, Тема не был пай-мальчиком, но искренним был абсолютно во всем.