Перед судом

      Руки Шитов не подал, хотя долго и тщательно вытирал их о фартук, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями. И по лицу его чувствовалось, что это ему трудно: в смятении был Шитов, постаревший Шитов. Заметил, однако, Сницаренко в его лице и во всем облике нечто такое, чего не помнил в нем. Старость сидела на плечах у Шитова, а глаза, кажется, были моложе прежнего...
      - Ну что, в дом пойдем. Гостем будешь... - неуверенно и без особой радости проговорил, наконец, Шитов, по-прежнему не подавая руки, прошел мимо Сницаренко, попытался дружелюбно улыбнуться, но улыбки не получилось.
      Когда уже заворачивали за угол, Дмитрий Петрович машинально оглянулся. Ирина стояла все так же, сведя руки к горлу, и на лице ее была тоска...
      Они сели друг против друга у низенького стола в комнате-светелке, где украинский акцент чувствовался в каждом пустяке, да и сам Шитов был в украинской косоворотке с расшитым воротничком, и это удивило Сницаренко: он помнил, как Шитов в былые времена не выносил ничего украинского.
      Лишних слов сказано не было.
      - Говори, Дима, зачем пришел. Вижу, что не с добром. Волынку тянуть не будем... Бывшие солдаты оба. Давай...
      Шитов вяло махнул рукой и уставился куда-то мимо Сницаренко. И ничего, кроме усталости, не было в его взгляде.
      - Время пришло, Илья Захарович, платить по счетам. Когда-то ведь за все приходится платить. Нынче наша с вами очередь.
      Дмитрий Петрович говорил тихо и сам удивлялся, почему нет в нем злости к Шитову, о ненависти и говорить не приходилось. Разговор начинался не так, как должен был начаться, но ничего изменить он не мог, потому что изменилось в нем что-то, и лишь безвыходность собственного положения вынуждала к разговору.
      - Так. Значит, справедливость пришел восстанавливать, то есть Шитова к ногтю!
      Уж чего-чего, а вот такой враждебности услышать в голосе Шитова Сницаренко не ожидал никак, потому удивленно ответил:
      - Мне кажется, Илья Захарович, ко мне вы не можете иметь претензий, я ведь уже сказал вам, что сам...
      Шитов перебил его грубо и зло.
      - А дела мне нет до тебя, милейший! Дела нет! Понял! Чувствуешь себя виноватым, ну и на здоровье! Иди, распнись! А я тебе, дураку, только плюну вслед! Понял! Ишь ты! Справедли-вость пришел восстанавливать! А может быть, она уже давно восстановлена! Здесь!
      Он стукнул себя в грудь.
      - А может быть, я уже все муки человеческие принял и отпущение получил! Да что ты знаешь о справедливости! Ожидал поди, что на коленки брошусь, сопли на кулак наматывать стану! Чёрта лысого! Понял! Не только себя, листочка с самого паршивого своего дерева обидеть не дам! Ничего не знаю и знать не хочу! При тебе пистолет заряжал? При тебе или нет, спрашиваю?
      - При мне... - пробормотал вконец растерявшийся Сницаренко.
      - Ну вот, и выпутывайся сам. Может, ты его перезарядил потом, а я, дружок, холостые вставлял. Да и вообще я никаких приказаний тебе не давал. Сам ты все натворил! Выслужиться захотел! А я слухом не слыхивал ничего. И знать не знаю, кто эту гадину укокошил, ты или националисты. Вот такая моя программа, Дима!
      Шитов закашлялся, схватился за сердце, побледнел.
      - Что же, всё на меня хотите свалить, Илья Захарович?
      Казалось, Шитов выкричался да и выдохся.
      - Я тебя искал, Дима? Нет. Я тебя за язык тянул? Не тянул. Не дамся! Кусаться и царапаться буду до последнего. Не дамся! И не жди, Дима!
      - Это ваше право, Илья Захарович! Но я за эти дни многое понял...
      - Понял? Многое? - ехидно перебил его Шитов. - Да ты еще, Дима, сотой доли не понял из того, что тебе понять предстоит... А может быть, и не предстоит... Так и проживешь кутёнком непрозревшим. И как знать... добавил Шитов, - может, для тебя так оно и лучше будет, а то вдруг силенок не хватит переварить все... А сейчас вот кота за хвост ловишь и уважения к себе преисполнен.
      Зубы заговаривал Шитов.
      - Илья Захарович, меня опознала на улице жена Калиниченко. Она требует справедливос-ти... Ведь мы убили...
      Шитов криво усмехнулся.
      - Убили, говоришь! Кого? Ее мужа? А скольких мы еще убили? За них кто-нибудь требует справедливости? Старуха Гнатючиха от разрыва сердца померла на допросе, мальчишка ее в лагерях сгинул, старик Гнатюк кровью изошел - кто-нибудь за них требует справедливости? А?
      - Путаете, Илья Захарович! - Сницаренко еле сдерживал злость, путаете! Была война, и были враги! Вы же своему против своего пистолет в руку вложили!
      - Это кто, я путаю?! - опять взорвался Шитов. - Я восемнадцать лет распутываю, что напутал. Восемнадцать лет руки от крови людской землицей очищаю, а они всё пахнут! В сына своего по утрам всматриваюсь, - по наследству не передал ли! Да кто вправе судить меня! Есть ли хоть один, кто вправе?! Молодые - по молодости права не имеют, старики - по подлости! Своего, говоришь, убил! Вот когда он мне был свой, тогда и судить надо было! Теперь же пусть судят либо за всё, тогда и всех, и себя..! Либо за всё и всех, либо я невиновен! А дурочке этой расскажи, сколько невинных ее муженек на тот свет отправил, и сколько еще бы ухлопал, если бы я его по корысти не убрал! А судить старика Шитова только за то, что одну гниду извел, так это - не справедливость! Это - от жилетки рукава! И давай покончим наш разговор, Дима. Делай, как знаешь, а я сам по себе.
      Вдруг Шитов перегнулся через стол вплотную к Сницаренко.
      - Не верю! Не верю я тебе! Не верю, что справедливости хочешь! Думаешь на меня свалить, а сам по смягчающим выкарабкаться!
      Дмитрий Петрович встал из-за стола, отошел к окну, открыл шторку. Под яблоней сидел на корточках сынишка Шитова и терпеливо что-то выстругивал складным ножом. Безмятежное спокойствие было на его бледненьком личике. Был он в мать, но должно было в нем быть что-то и от отца, чего Сницаренко, однако, найти не мог. А почему-то очень хотелось найти, будто ответ на какой-то вопрос.
      Когда повернулся к Шитову, не узнал его. За столом сидел старик, бессильный и уставший, и Сницаренко вдруг понял, что не будет Шитов защищаться, а положит голову седую на плаху и глаза закроет.
      Итак, все встанет на свои места. Преступник будет наказан. Свершится справедливость. И упадет на землю в отчаянии и слезах постаревшая жена Шитова, и омрачится вечной печалью бледненькое личико мальчика под яблоней. А если не так? Дмитрий Петрович представил себе квартиру в далеком сибирском городе, квартиру, в которой живет одинокая женщина, потеряв-шая мужа и оставшаяся ему верной. Эта женщина жаждала справедливости и была права, потому что жажда эта высушила ей жизнь. У Шитова справедливость своя, какая-то странная и непонятная. Есть и у него, Дмитрия Сницаренко, своя справедливость, ведь по сути он не совершал преступления, он никого не убивал, его вина в другом, а это другое подлежит иному суду, где и судья и защитник будет один и тот же - он сам. Так как же быть со справедливос-тью?! От него сейчас зависит, будет ли утолена жажда одинокой женщины в далеком городе и станут ли несчастными жена и сын Шитова. Есть же еще и просто справедливость преступления и наказания! Но почему справедливость не может прервать цепочку зла, а продолжает ее? Ну, а он, что? Что должен делать он? Взять на себя ответственность? Но с какой стати! У него тоже семья, дети. Так что же?..
      Мысли его прервал Шитов. Голос его звучал глухо, беззлобно.
      - Сам нашел меня или через органы?
      - Через органы.
      - Так.
      Шитов поднялся, подтянул на себе косоворотку, как проделывал это, бывало, с гимнастер-кой, встал чуть ли не по швам, уставился в лицо Дмитрия Петровича. В глазах - обреченность.
      - Ну, чего волынку тянуть. Если не один пришел, так зови сюда, чего им под забором прятаться.
      - Я один пришел, Илья Захарович.
      - Так.
      Ничего не изменилось в лице Шитова. Стоял он так же прямо, как перед судом. Стоял молча, смотрел на Сницаренко, но не видел его.
      - Прощайте, Илья Захарович, - тихо сказал Дмитрий Петрович и быстро мимо Шитова пошел к двери.
      Грохоча сапогами, Шитов нагнал его на крыльце.
      - Ты что ж, а...! Снизойти до меня не желаешь! Презираешь! Презирай! Плевать я хотел на тебя! Но уж, будь любезен, скажи, чего ждать! Или сразу собираться?
      Шитов задыхался.
      - Не пущу, пока не скажешь!
      И он встал на пути у Дмитрия Петровича, расставив ноги, заложив руки за спину.
      Еще до конца ни на что не решившийся Сницаренко вдруг, казалось, вовсе против своей воли и тем удивительней, четко проговорил:
      - Считайте, что я у вас не был.
      До калитки шел быстро, чуть не бегом, и все же у калитки Шитов снова нагнал его и встал на дороге.
      На глазах были слезы. Слезы были и в горле, потому и не мог сразу сказать, что хотел.
      - Дима, прости! - прошептал он уже как-то совсем по-стариковски.
      Сницаренко кивнул ему, и убийцы расстались навсегда.