Гуров - Доброе лицо зла

      …Разговор затянулся еще почти на два часа. Затем решили расстаться до завтра: Покровскому, который провел бессонную ночь и очень устал, необходимо было хоть немного поспать, по крайней мере попытаться. А Гурову с Крячко пора было возвращаться в Управление, чтобы встретиться с генералом Орловым и поставить начальство в известность о несчастье, свалившемся на Виктора. Кроме того, нужно было спокойно подумать и наметить хотя бы приблизительный план дальнейших действий.
      Над Москвой сиял золотой июньский полдень. На чистом голубом небе – ни облачка, потоки света заливают суетливое мельтешение столичного центра. Всюду массы пестро одетого народа, блестящие лаком машины, разноцветье реклам. Гуров опустил оба боковых стекла «Пежо», и в открытые окошки врывался характерный слитный гул московской улицы, веселый и чуточку взвинченный. Станислав, задумавшись о чем-то, сосредоточенно курил, выпуская дым в открытое окошко машины.
      – Лев, – Крячко оторвался от созерцания столбика пепла, нараставшего на кончике сигареты, – почему пароль такой странный, а? Кто там на бульвар вышел? Сирены? Какие еще, к песьей матери, сирены? У меня с этим словом наша милицейская синяя мигалка ассоциируется да «уазик» патрульно-постовой службы. Вот когда пэпээсники по экстренному вызову едут и эту самую сирену включат… Спасите наши уши! Вроде как сто мартовских котов одновременно отношения выясняют.
      – Сирены, Стас, это еще такие мифические существа вроде наших отечественных русалок, – ответил Гуров, перестраиваясь в правый ряд. – Только… как бы это сказать, западного происхождения. Живут в воде, красотки, причем исключительно зловредные. Но тоже с рыбьим хвостом вместо ног, так что на бульвар им выходить будет затруднительно. Вокальные данные у сирен – Алла Борисовна от зависти удавилась бы. Голоса неземной силы, красоты и притягательности, кто услышит, тот не может противиться, идет на их зов, тут ему и… сам понимаешь, что настает. А ты про котов! Почему пароль странный, это как раз понятно: он и должен быть странным, чтобы его кто случайно не ляпнул.
      Вопрос Станислава про сирен неожиданным образом задел какую-то тоненькую струнку в мозгу Гурова, словно бы зацепился за невидимый крючочек. Но на крючочке не удержался, сорвался и канул в темные глубины подсознания. Лев не огорчился: пусть пока поплавает там.
      До поры до времени.
      – Лев! – вновь окликнул его Крячко примерно через минуту. Тон у Станислава был удивленным и настороженным. – Не знаю, как там у сирен, а вот у нас хвостик появился. Посмотри в зеркальце внимательнее, видишь – бежевая «восьмерка»? Что-то она мне активно не нравится.
      – Уверен? – Гуров пристально вгляделся в зеркальце заднего вида.
      – Давай проверим. Сворачивай на Большую Грузинскую и рули мимо зоопарка к площади Белорусского вокзала. Есть там такая хитрая транспортная развязочка… Если он от нас там не отцепится, значит, точно «хвост». Потому что развернемся мы в прямо противоположную сторону. На манер зайчика в лесу.
      – Но мы-то с тобой не зайчики! – рассерженно сказал Лев через пять минут, убедившись, что бежевая «восьмерка» после маневра на площади Белорусского вокзала так и держится на три машины сзади. – Мы с тобой, пан Станислав, звери несколько посерьезнее. Как бы нам с этим настырным типом поближе познакомиться? Нет, нельзя! Если это из-за нашего визита к Вите, то не стоит показывать, что мы обнаружили слежку. Но очень мне хочется узнать, кто бы это мог быть… У меня идея появилась: что, если мы ему свой хвостик прицепим? Потаскаем его маленько по городу, а там парни из службы внешнего наблюдения подключатся. Подожди-ка…
      Станислав достал мобильник, набрал номер оперативного дежурного по Управлению.
      – Полковник Крячко говорит. Харитонов, ты? Леша, ты машину Льва Гурова, серый «Пежо», знаешь? Отлично. Я тебе из нее и звоню, а Лев Иванович за рулем сидит. Тут за нами увязалась бежевая «восьмерка», очень похоже на «хвост». Организуй по-быстрому, минут через десять, экипаж СВН. И пусть ждут нас, скажем, на перекрестке Кутузовского проспекта и Большой Дорогомиловской. Объясни им, кого ждать. Как дождутся, пусть цепляются к «восьмерке», только очень осторожно и ювелирно. Пусть пасут ее. Хорошо бы узнать, что это за машина и кому принадлежит, но сделать это надо так, чтобы тот, кто в машине, об этом не догадался. Все понял? Действуй!
      – Скор ты распоряжаться! – улыбнулся другу Гуров.
      Но ничего из замысла Стаса Крячко не вышло. Не прошло и пяти минут после его разговора с оперативным дежурным, как бежевая «восьмерка» как-то незаметно отвалилась, точно растворилась в одном из московских переулков, выходящих на Кутузовский проспект.
      – Понял, что мы засекли слежку? – задумчиво произнес Крячко.
      Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.
      – Может, не было ничего? – засомневался Гуров. – Может, показалось нам?
      – Ага, как же, показалось! – с ехидцей отозвался Станислав. – Когда кажется, креститься нужно, а мы с тобой как-то позабыли. Нет, Лева, нас пасли. И, вероятнее всего, от дома Покровского. Давай исходить из этого.
      …Их действительно вели от дома Покровского. Человек, сидящий за рулем «восьмерки», жестко усмехнулся, небрежно припарковался и вышел из машины, не озаботившись даже тем, чтобы закрыть за собой водительскую дверцу. Машина все равно не его, а какого-то лопуха. Он давно, еще только начав наблюдение за домом Покровского, наметил себе эту машину, а вскрыть простейший замок, не потревожив примитивной сигнализации, было для него делом нескольких секунд. Так же как завести мотор без ключа, закоротив провода зажигания. Этот человек еще не такое умел…
      Но вскоре злобноватая усмешка на его лице сменилась выражением глубокой озабоченности. Гуров, опять Гуров! Недооценивать полковника ни в коем случае нельзя, себе дороже обойдется. Это ведь именно Лев Гуров требовал тогда, в давние времена, для него самого строгого суда и тюремного заключения. Чистоплюй, генеральский любимчик! И дружок гуровский, Крячко, активно подпевал. В тот раз обошлось…
      Память услужливо подсказала ему то упоительное чувство абсолютной власти над другим человеком, которое он испытал тогда, которое чуть не привело его за колючую проволоку. Как же он бил тогда проклятого мерзавца! Тот посмел возражать ему, посмел сопротивляться!
      Крюк правой в челюсть и одновременно прямой левый в солнечное сплетение. Ага, не понравилось?! Свалился, голубчик? Так это ж только начало!
      Его сапоги крушили ребра ползающей у него в ногах твари, недостойной называться человеком. А теперь по печени ему! И еще разок. И еще. Дошло, негодяй, с кем ты осмелился спорить? Пощады просишь?! Не дождешься пощады!
      Даже сейчас, спустя столько лет, вспоминать об этом было до сладкой дрожи приятно. Так, наверное, ощущает свое могущество бог, карающий строптивого грешника.
      И он продолжал избивать уже потерявшего сознание негодяя, пока изо рта у того не пошла кровавая пена. Только тогда волшебный багровый туман всевластия и полной, окончательной правоты стал ме-едленно рассеиваться перед его глазами. Что-то подобное – только сильнее! – он испытал позже, уже в Чечне.
      Ах, негодяй остался инвалидом? Бедняжка… Пусть скажет спасибо, что вообще остался живым!
      …Человек, который пять минут тому назад сидел за рулем угнанной «восьмерки», а сейчас спокойно шел по бульвару, встряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Да, в тот раз обошлось. А в этот?
      Конечно, если бы он знал, что в дело вмешается Лев Гуров со своим неразлучным приятелем Стасом Крячко, он бы трижды подумал, стоит ли пускаться в эту авантюру. И, скорее всего, воздержался бы от нее, хоть случай представлялся исключительно удобный. Но кто ж мог предположить, что в друзьях у Виктора Покровского такие асы? Что он рискнет обратиться за помощью к ним? И ведь Покровский не нарушил поставленных ему условий. По крайней мере пока. Вряд ли Гуров настолько глуп и неосторожен, что будет заводить по похищению официальное дело. Беда в том, что, действуя неофициально, полковники Гуров и Крячко не менее опасны.
      Он вновь с досадой встряхнул головой, на этот раз ярко и в деталях вспомнив события двухмесячной давности.
      …Еще в тридцатых годах прошлого века на дальней тогда окраине Москвы, в Бибиреве, стали возникать небольшие дачные поселки. Участки под застройку там получали чиновники средней руки из Наркомата тяжелой промышленности – птенчики Орджоникидзе, партийные функционеры невысокого ранга, невысокого же полета следователи НКВД и прочие верные слуги режима, стоящие на средних ступеньках иерархической лестницы. Дворцов, подобных загородным особнякам современных «новых русских», они, понятное дело, не возводили, не то было время. Строились скромно.
      Сегодня эти уютные дачные оазисы оказались в городской черте разросшейся столицы, новая застройка там не ведется, но и отбирать участки у наследников сталинских гвардейцев московские власти не собираются.
      Один из таких участков расположился у крохотного пруда, к самому берегу которого примыкал сад. В нем росли старые яблони, были разбросаны кусты смородины, по краям он густо зарос репейником, лебедой и краснушкой. В самой глубине сада, в окружении сливовых и вишневых деревьев, высилась чуть покосившаяся, но еще крепкая двухэтажная деревянная дачка, крытая шифером.
      Стояло раннее весеннее утро. Ночная роса еще не сошла, и травы – сине-сиреневый мышиный стручок, голубые волны незабудок, малиновый дегтярник – стояли туманные. А в глубине кустов бересклета у ворот ограды, среди отстоявшихся прозрачных лужиц виднелся покрытый мелкими капельками пучок ландышей.
      От берега пруда скользнула, на мгновение повиснув над травой, иволга. Тропическое оперение птицы сверкнуло в солнечных лучах, точно струйка огня. Иволга взмыла к верхушке яблони и закачалась на тоненькой ветке. На высокой ветле, выросшей у самой воды, кукушка завела счет чьим-то годам.
      На длинной деревянной скамье у крылечка дачи сидели лицом друг к другу двое мужчин. Между ними на газете была рассыпана нехитрая закуска – черный хлеб, куски копченого сала и селедки, порезанные головки лука, соленые огурцы. Там же стояла початая литровка «Кристалла», два граненых стаканчика. Словом, скромно и без излишеств, хоть по уровню доходов могли эти двое наворачивать черную икру ложками, запивая ее коллекционным «Двином» четвертьвековой выдержки.
      Мужчины вели неспешную и невеселую беседу.
      Одним из собеседников был он, и именно тогда ему в голову пришла очень заманчивая идея. Лучше б не приходила, а теперь сделанного не воротишь, поезд ушел!
      Значит, нужно максимально обезопасить себя. С двух сторон: со стороны Гурова и со стороны гм-м… его тогдашнего собеседника. А для этого один человек должен умереть, потому что только этот человек знает его истинную роль в происходящем и догадывается – может догадываться! – о его истинных целях. Этого человека придется убить, и сделать это должен он сам, не привлекая «помощников». Даже Славика, его он прибережет на крайний случай, тем более не пойдет Славик на убийство сотрудника той самой фирмы, где сам трудится. И не простого сотрудника! Тут даже прямой приказ не сработает… Придется самому. Что ж, крови он не боится, а убивать людей ему доводилось и раньше. Он сумеет соответствующим образом обставить эту смерть. И не затягивать!
      Вот тогда, даже если дело провалится, можно будет обойтись минимальными потерями!
      Хотя почему это оно провалится? Полковник Лев Гуров – не господь бог, а стержневая задумка по-прежнему крепка! Но что-то с Гуровым надо делать, необходимо хотя бы временно вывести его из игры. Беда в том, что полковник – ему ли не знать! – отличный сыщик. Уж если взялся за дело, то доведет его до конца, все ниточки распутает.
      Из этого следует, что даже если игра выгорит, если все пойдет по плану, то можно серьезно поплатиться потом. Тем более что девчонку придется вернуть – а это какой след!
      Но кто сказал, что полковник Гуров неуязвим?! Он что, Дункан Маклауд?! Много бывало таких крутых, которые нарывались на кого покруче!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.