Люблю. Ненавижу. Люблю

      Фуат вздохнул и поглядел на приближающийся город в дымке тумана. Агент Шамшаркин, похоже, пропал тут навсегда, снова пришло ему на ум.
      – Впрочем, не факт. – Фуат включил радио и дождался прогноза погоды.
      Смеющийся негр в разноцветной хлопковой шапке привлек внимание Фуата... Негр ехал ему навстречу на пожилом «Линкольне» – на пару с какой-то толстой бабой. Странная парочка свернула в лес, и сразу же раздался визг тормозов... Фуат вывернул шею, провожая их изумленными глазами, и сам едва не угодил в овраг. Остановив машину, он вытер пот со лба и закурил.
      Итак, хроника событий...
      В ночь на католическое Рождество в небе над Тапой взорвался самолет.
      Довольно старый «Боинг», взятый в аренду одной из частных авиакомпаний, совершал чартерные рейсы и был приписан к Таллинскому аэропорту.
      Фуат вздрогнул – мимо из леса снова проехала та же парочка – уже обратно... Баба хохотала!
      – О, господи, – пробормотал Фуат.
      Итак, продолжим...
      В «Боинге» был всего пятьдесят один пассажир плюс два пилота, три стюардессы и бортинженер. Итого, пятьдесят семь человек, включая фельдъегеря по фамилии Орлов, везущего «дипломат» с документами из российского консульства. Фельдъегеря сопровождал полковник ГРУ в отставке Виктор Хаверь.
      Катастрофа произошла ночью... Видимо, совсем небольшой взрыв в хвостовой части позволил пилоту какое-то время удерживать «Боинг» в воздухе, и самолет не сразу развалился на три неравные части на небольшом болоте в середине тапского леса.
      Спасатели отметили, что сохранность тел после крушения была феноменальной. Все пристегнутые пассажиры умерли, получив травмы, несовместимые с жизнью, при этом тела оказались без особых при такой аварии повреждений. А младенец на руках матери выжил и до сих пор находился в больнице лишь потому, что остался полным сиротой...
      Фуат взглянул на часы, они показывали шесть вечера.
      На месте катастрофы среди трупов не были обнаружены: американский гражданин эстонского происхождения – Хэнк Лихута и полковник ГРУ в отставке Виктор Хаверь, который сопровождал фельдъегеря с секретными документами. У фельдъегеря Орлова отсутствовала одна рука, та, к которой был пристегнут наручником «дипломат».
      Через час Фуат въехал в город... Медленно, не останавливаясь, он пересек Тапу, запоминая улицы, на которых почти не осталось примет прошлого. Остановился он в другом конце города, именно там ему предстояло легализоваться в соответствии с приказом.
      «Частная лодочная станция» – значилось на голубой вывеске над чугунными воротами, за которыми стоял небольшой домик с двумя приветливо горящими окнами... Ветер противно завывал в трубе над покатой крышей. Фуат набрал побольше воздуха в легкие и засвистел мелодию из «Тореадора», ту самую, известную каждой собаке.
      Легализация должна была произойти в ближайшие полчаса... Серый грязный кабысдох сидел на дороге и смотрел круглыми вытаращенными глазами на незнакомую машину и агента в ней.
      Агент Фуат подъехал прямо к воротам и через минуту уже стучался в закрытую дверь лодочной станции. На пороге возник пожилой, лысый, с огромным брюхом человек.
      – Ну? – неласково спросил он по-эстонски. – Чего тебе надо, хмырь болотный?...
      Фуат, ни слова не говоря, отодвинул его плечом и вошел внутрь.
      Через полчаса от лодочной станции отъехала старая, цвета земляничного пирога машина, за рулем сидел тот самый плешивый толстяк, на лице его играла счастливая улыбка, а из допотопного радио зажигательно пел король рок-н-ролла, с труднопроизносимой эстонской фамилией – Пресли...

Спецслужбы

      Таллин, улица Дождя, неприметное здание с бесцветными окнами. В закрытом кабинете на втором этаже сидит и вздыхает клерк... На мониторе плазменного ПК перед ним – схема аварии «Боинга». Того самого «Боинга», который свалился в болото в центре тапского леса на прошлое католическое Рождество.
      – Фельдъегерь с «дипломатом»... прикрученным к руке наручником, – тихо ворчал он, глядя на экран. – И где его рука с «дипломатом»?! Черт!..
      Клерк некрасиво сморщился и добавил мерзким дискантом:
      – Хотел бы я знать... на какой икс понадобилась кому-то эта самая рука? Ну, взяли б дипломат... печатку сняли бы, но руку-то... зачем?... На какой икс им – рука фельдъегеря предпенсионного возраста?! Черт!..
      На улице Дождя вдруг пошел дождь со снегом, весьма похожим на град. Из здания с непрозрачными стеклами вышел одетый для холодной погоды клерк и, перебежав дорогу, сел в ветхий «Мерседес-144» цвета спелых помидоров и отъехал в сторону Тапы.
      Фамилия клерка была Шипп, и выглядел он весьма отдаленным красавцем, в общепринятом смысле этого слова. Издали – ничего, а вблизи – испугаешься. Хотя на вкус и цвет, сами знаете, – ни-че-го а-на-ло-гич-но-го не бывает.

Эстонский клан бостонской мафии

       Красный чай в пиале на краю дубового стола... Тапа, центр, фешенебельный район, дом из числа отгроханных до войны – с евроремонтом и охраной. За столом в кабинете сидит Дед...
       Дед – это не родственная категория и не принадлежность к парочке внуков и седым детям... Глава национальной мафии – вот это кто такой.
       Дед, цедя сквозь зубы, с отвращением допил душистый и бархатный чай.
       – Уравновешенность приходит с возрастом. – Он с грохотом поставил пиалу и вытер пот со лба.
       Дед был на вид типичный сорокалетний эстонец (на самом деле – намного старше) – длинный, похожий на моль и бесцветный... Когда-то Дед сидел в Казахстане в колонии общего режима, по серьезной экономической статье, именно оттуда – чай в пиале, лукум и халва в глубоком блюдце...
       То, что в упавшем самолете не обнаружили американского гражданина эстонского происхождения Хэнка Лихуты, не давало Деду покоя с самого католического Рождества. Дед был приверженным и строгим лютеранином, и пропажа одного из бостонских сподвижников для него была равнозначна потере указательного пальца... Дед покосился на компрессионный перелом родного ему пальца на левой руке и вздохнул: Хэнк Лихута с Бостонщины был самым удачливым мошенником на протяжении всего существования эстонского клана бостонской мафии.
       Дед зажмурился, вспоминая самые головокружительные аферы Лихуты Хэнка Арнольдовича... К примеру – перевоз драгоценностей в кишечнике верблюда транзитом через Турцию. Бостонский клан эстонской мафии обогатился тогда ровно на полтора миллиона долларов.
       – Легко, – проворчал Дед. – А сепаратное соглашение, которое провернул Хэнк, помирив два враждующих бедуинских племени, тогда бостонскому клану эстонской мафии удалось за полгода наладить переправку девушек пустякового поведения из Эстонии в Египет без предварительной договоренности!.. О-о-о... – Дед налил из расписного чайника полную пиалу чая и приступил к ее осушению в очередной раз... Вытерев пот со лба, Дед снова вздохнул. Пропажа Хэнка Лихуты была невосполнимой.
       – Дядя Элгуджа, – набрав тринадцатизначный бостонский номер, сказал Дед, – проблема не решена до сих пор!
       – За три месяца-а-а?! – прокаркал Дон Элгуджа Пярнусский, смотрящий по Бостону от Эстонии. – Не нашли нашего дорогого Хэнка?... Хорошо же вы там окопались...
       Разговор происходил на эстонском языке.
       В Бостоне шел затяжной кислотный дождь с мелким снегом, а в Тапе – снег без дождя.
       И тут Дед от внезапного предчувствия положил трубку и отключился.
       Перед ним все еще лежали пожелтевший от времени список пассажиров того самого «Боинга», а также распечатка фотографий всех пассажиров и пилотов. Взгляд Деда случайно выхватил вдруг – два похожих лица.
       – Ага... Полковник ГРУ в отставке – Виктор Хаверь! Как же он похож на Лихуту, – задумчиво пробормотал Дед, сверяя две нечеткие фотографии. – Странно... Ведь обугленных останков там точно не было!.. А если Лихуту и Хаверя украли, как ненужных и опасных свидетелей?... Но вот что они такое увидали?!
       Дед вздохнул и отключился. Проще говоря, заснул. В кабинете было тихо, лишь шли, поскрипывая, часы на дубовом столе. Мухоловка с лакированной ручкой валялась на полу, справа от кресла, в котором спал Дед.

Дом на болоте

      На том самом болоте, куда упал «Боинг» на Рождество, – стоял дом под крышей из дырявого от времени химического волокна. В доме постоянно никто не жил уже так давно, что все позабыли его прежних хозяев, но как раз во время аварии там, совершенно случайно на первый взгляд, находились три человека... Муж, жена и ребенок – они приехали всего на несколько часов забрать кое-какие вещи, в числе которых был сундук со старым дедовским барахлом.
      Дым!.. Гарь!.. Пробитая крыша дома, разрушенные дворовые постройки и хозяин с семьей, которые чудом остались живы, в недоумении и растерянности стояли неподалеку от упавшего хвоста самолета... «Боинг» рухнул в самом центре болота, примерно в километре, и уже без хвоста.
      Им хватило ума скрыться от разрушенного дома еще до приезда спасателей, полиции, бостонского клана эстонской мафии, спецслужб двух сопредельных государств и толпы любопытных зевак из числа местных обывателей.

Тише, мыши...

      – Заснула?... – Надо мной возвышался человек с рыжими волосами из мясистых ноздрей. «Ага, бармен!» – вспомнила я и огляделась – в пубе было людно, и воздух переливался всеми оттенками сигаретного дыма. Напротив за соседним столом сидел какой-то тип с пенковой трубкой и весело дымил в мою сторону. Я чихнула, и «трубочник» состроил мне страшную рожу.
      – Я тебя знаю, ты – Саша, – добавил бармен. – А меня зовут Йон Римашевский. Будешь еще заказывать?...
      Я кивнула, но не заказала больше ничего, а, не торопясь, расплатилась и зашла в туалет. В маленьком накуренном баре было не протолкнуться.
      У офиса Рейтеля ни вишневого, ни серого минивэна уже не было... Похоже, Рейтели уехали домой, вздохнула я и пешком направилась в пригород. Потом какой-то черт вернул меня обратно, и я внимательно оглядела каждое из четырех окон офиса. Мне показалось, там внутри кто-то есть, словно свет за плотно прикрытыми жалюзи был включен, и какое-то угадываемое стремительное шевеление происходило там!
      Было третье марта, и по брусчатке улицы Пик мчался ледяной ветер... «Тише, мыши – кот на крыше, а котята еще выше!» – пел мне Илья с черного облака, я подняла голову и доверчиво прислушалась.
      Кирха Святого Бенедикта, открытая дверь, я поднялась по мокрым ледяным ступенькам, чтобы поставить свечку. С облака мне продолжал петь Илья, я, честное слово, слышала его песенку про мышей...

Только не ошибись!

      Прямо на Тапу из космоса лил тихий дождь... Я стояла у окна и смотрела сквозь черное полупрозрачное стекло, считая капли на нем... Тихий городок доверху затопили космические потоки воды, похожие по цвету на глаза пришельцев.
      «А если я ошиблась?» – думала я всю ночь и с утра зашла в комиссариат к следователю, который вел дело о наезде на Илью.
      В длинном коридоре комиссариата было безлюдно, у стены стояла парочка стульев и стремянка... Я с минуту вспоминала и вспомнила – в какой кабинет заходила в первый раз, тогда, осенью, и толкнула дверь, забыв постучаться.
      За столом сидел и сладко зевал тучный пожилой мужчина в синем костюме и розовой рубашке с голубым галстуком.
      – Здравствуйте, – сказала я по-эстонски.
      Следователь величественно кивнул. Про себя я повторила его имя и фамилию, чтобы не забыть – Тайво Рунно.
      Я присела на стул и попросила поднять дело Котова. Следователь, пробормотав: «Не вопрос», – поднялся и стал разминать руки, словно собирался делать производственную гимнастику. Я устала ждать, когда он подойдет к шкафу или, к примеру, позвонит в архив, но он, фамильярно похлопав меня по плечу, сказал:
      – Вам надо, во-первых, быть в ладу с собой... А во-вторых, – он сдержанно зевнул, – ваша страна – Россия – не обустроена ни для жизни, ни для смерти!.. Чего не уезжаешь, а?...
      Я покраснела и уронила сумку.
      – Глупышка! – Следователь хмыкнул и повернулся ко мне спиной.
      Я покосилась на нависший над воротником жирный складчатый затылок, подумав: «О чем это он?»
      – Я вас очень прошу, скажите, кто сбил моего мужа? – тихо повторила я. – Я имею право знать, господин Рунно.
      Следователь возвышался надо мной и дышал, словно слон после небольшой пробежки по саванне. Показав в улыбке прокуренные зубы, он невозмутимо спросил:
      – Да? – потом подумал и сказал что-то похожее на речь: – В России, как в сумасшедшем доме, прав только один главврач... Кто сегодня в России главврач?... А завтра – кто главврач?... Главные врачи изредка сменяются в России, а больные дохнут и дохнут... и дохнут...
      И я подумала, причем весьма серьезно, что господину Рунно самому, вероятно, нужен психиатр.
      – А вы похоронили своего мужа?... – не убавляя пафоса, вдруг спросил он.
      Я кивнула.
      – А сейчас многие не хоронят... – Следователь, похоже, угадал мои мысли и заметно напрягся, разглядывая меня из-под очков.
      – Вы о чем говорите-то?... – сквозь зубы уточнила я. Разговор с каждой секундой становился все неприятнее.
      – В морге лежат чьи-то останки, – вздохнул следователь и не стал продолжать. Так я и не узнала, чьи там останки лежат в морге... Может, он и сам не знал?
      За окном шел холодный дождь со снегом, я вздохнула и, немного подумав, посмотрела Рунно в глаза, и у него задрожал уголок рта.
      – А если бы ваш муж попал под раздачу наркоманов?... На окраине. Он ввязался... и его убили, и – что?... Вам не все равно, кто задавил его, Александра Ивановна? – вдруг спросил следователь.
      – Нет, – твердо сказала я. – Я имею право знать.
      – Дело приостановлено за отсутствием состава лиц, которым можно предъявить обвинение, – сухо обронил следователь и уже в который раз повернулся ко мне спиной.
      Я в последний раз попросила поднять дело, чтобы уточнить фамилию и имя того человека, но, так и не дождавшись, встала. Следователь зевнул и выразительно глянул на дверь. Я вышла и обессиленно опустилась на твердую скамью перед его кабинетом. Я не слышала, как за закрытой дверью Рунно долго набирал номер какого-то телефона.
      – Значит, его сбил Рейтель или кто-то из его семьи?... Да, на пересечении двух улиц – Глинки и Айвазовского, – проворчал он в трубку. – Да? Да!.. Я тут ни при чем, она сама пришла ко мне... Да!.. Котова – вот кто!..
      Положив трубку телефона, Тайво Рунно отдышался и заварил траву шалфея – у него болели зубы... Прополоскав отвратительным на вкус настоем рот, он вздохнул и решительно позвонил Рейтелям.
      – Хорошо, я передам хозяевам, что вы звонили, господин Рунно, – вежливо сказала домработница. – Не беспокойтесь, – и пошла пить чай.
      На улице Маринеску в тот день не было ни дождя, ни солнца...
      В это время я стояла под козырьком соседнего здания.
      «Меня нет, Илья... Осталась только моя любовь к тебе», – разглядывая капли на своих руках, повторяла я. Я смотрела сквозь дождь и думала, что счастье окончательно оставило меня...

Славянский шкаф

       «Зря я приехал в этот город», – думал Фуат, легализовавшись в качестве сторожа лодочной станции. Он в совершенстве владел эстонским и, переодевшись в местную одежду, выглядел вполне аутентично.
      Аккуратный домик за забором частной лодочной станции, – на ветру качался и хлопал парус над одним из катеров. Серый грязный кабысдох с утра сидел в конуре и рычал на воробьев. Фуат вернулся в дом и вынес псу кусок вареной колбасы. Вместе с ключами из кармана куртки, доставшейся ему от прежнего владельца, он вытащил носовой платок, измазанный губной помадой... Недоуменно посмотрев на него и смяв, Фуат зашвырнул его в ближайший кювет.
      Днем в центре города он безошибочно отыскал тот самый кирпичный дом рядом с парком, недалеко от городской ратуши, в котором был однажды. Фуат очень надеялся хотя бы издали взглянуть на ту, которую не видел много лет...
      И лишь потом начать поиск руки фельдъегеря Орлова с пристегнутым к ней «дипломатом», в котором находилось тридцать килограммов документов, содержащих государственную тайну.
      Фуат постоял на противоположной стороне улицы, глядя на белые стеклопакеты окон, затем перешел дорогу и нажал на кнопку старомодного домофона.
      – Кто вам?... – спросил его голос с акцентом из динамика.
      – Тут раньше жили Котовы, – тихо произнес Фуат. – Им письмо.
      Человек подумал и переспросил:
      – Котовы?
      – Да. Супруги Котовы, – повторил Фуат. – Скажите, они уехали?...
      – Не знаем, – прокаркал тот же голос. – Здесь уже полгода живут другие люди!..
      Фуат вернулся в машину и снова посмотрел на два окна на третьем этаже. Они были закрыты темными шторами...
      – Расстраиваться рано, – пробормотал он, вспомнив, что на окраине Тапы есть портал соединения с прошлым, а проще говоря, кладбище.
      Именно там без лишних церемоний можно было узнать, что случилось с людьми, если, конечно, случилось...
      Увидев два креста в ограде Котовых, Фуат понял все.
      «Значит, Ильи нет».
      – Reguiescat in pase... Покойся с миром, Илья, – уходя, он оглянулся.
      Уже на выходе с кладбища ему показалось, что кто-то наблюдает за ним... Вокруг на первый взгляд не было ни души, Фуат остановился и закурил. И почти сразу наткнулся взглядом на пару внимательных глаз, следивших за ним из-за кучи старых венков. Фуат кивнул и, обходя надгробия, подошел ближе. В опустившемся человеке он не сразу узнал старого знакомого. На пеньке за венками на выброс сидел его давний знакомый – прапорщик Лев Сенобабин. Постаревший, подурневший и печальный.
      Сенобабин взглянул на Фуата сквозь разбитые очки и изобразил улыбку.
      – Привет, – проворчал Сенобабин, словно они виделись лишь вчера. – Чего по кладбищу шаришь, а?...
      Фуат пожал плечами.
      – Привет, Бабай, – сказал он и присел рядом. – Не знал до сегодняшнего дня, что Илья умер.
      – Вы вместе заканчивали суворовское? – спросил Сенобабин, оглядываясь на могилу Котова. – Илюха рассказывал...
      Фуат кивнул.
      – ...вместе. Он стоял на воротах... Вот, приехал навестить... Гоняли на мотоциклах без глушителя... Давно это было!
      Разговор за жизнь начался издалека...
      – Сашку, его жену, вчера видел... Похудела, подурнела, глазастая... В прачечной работает. – Сенобабин сплюнул.
      – А живет где? – спросил Фуат.
      Сенобабин прикурил от сигареты и оглядел Фуата циничным взглядом.
      – А ты-то... где сам остановился?... Если не секрет, конечно?... – спросил он, отчего-то игнорируя вопрос про жену Котова.
      – На лодочной станции. – Фуат в свою очередь оглядел Сенобабина.
      Тот молча курил.
      – А-а-а, – наконец сказал Сенобабин. – А Илюху машина сбила... Скорость при наезде была небольшой, говорят... Черепом о камень, и – все!
      Сенобабин шумно высморкался и встал, вытирая руку о кружевную ограду.
      – Не все сегодня с нами, – встав на ближайшую могильную плиту, усмехнулся он.
      – Илюху помянем? – предложил Фуат.
      Они вышли с кладбища и остановились у ворот. Через ограду перелетал теплый весенний ветер. На ограде сидели и чирикали воробьи и две сороки-бандитки. У одной из клюва торчала куриная нога... Сенобабин вздохнул, глядя на удачливую птицу, и направился в сторону придорожного магазинчика.
      – Не могу отказать ни одной женщине, в смысле – бабе, – после опорожнения первой бутылки признался он, глядя на проходящую мимо даму в шляпе. – Мне один бомж, бывший военный, сказал, что ищут чью-то руку... С Нового года еще...
      Фуат кивнул.
      – Ты знаешь? – удивился Сенобабин, и глаза его хмельно блеснули. – И два мертвеца из самолета исчезли в неизвестном направлении... А чего ты на лодочной делаешь? – вдруг спросил он. – Там же не сезон.
      – Работаю, – вздохнул Фуат. – На хозяина...
      – Там хозяин злой сквалыга, – тихо выругался Сенобабин. – Как ты на такого фашиста работаешь?...
      Фуат промолчал.

Цветочный магазин

      Через несколько дней.
       Почувствовав взгляд, он резко обернулся и увидел ее. Со стороны цветочного магазина «Кактусы» на него смотрела – она...
      А предшествовало этой встрече вот что...
      – Сходи в цветочный или в кафе «Эстроген», – сказала Сандрин кассирша в прачечной. – Там есть работа, я вчера узнавала... В «Эстрогене» два вакантных места официантки, а в цветочном – требуется флорист... Меня-то флористом не возьмут, я цвета плохо различаю.
      – Зачем? – Сандрин складывала чистое белье в пакеты. – Мне тут нравится... Тихо-спокойно.
      Кассирша пожала плечами:
      – Нравится?... Стиральным порошком дышать нравится?... Тебе тут не место... Даже мне тут не место, Сашка! – Кассирша шумно выпустила из ноздрей набранный ртом воздух и покосилась на сонного хозяина, сидевшего в стеклянном закутке. Тот одним глазом наблюдал за ними, а другим косил в раскрытое настежь окно.
      – А где это? – улыбнулась Сандрин.
      – Цветочный на улице Пик, – кассирша зевнула. – Я и то за это место не держусь, а ты-то что?...
      И утром в субботу Сандрин снова оказалась на центральной площади, недалеко от улицы Пик. Из водосточной трубы с шумом текла вода, дождь лил всю ночь и закончился всего несколько минут назад.
      По тротуару шел бесшерстный сфинкс с усмешкой Моны Лизы в раскосых изумрудных глазах... За ним быстро семенила старушка, в руках у нее был зонт с черепаховой ручкой.
      – Тихий денек, – сказала старушка, хозяйка сфинкса, и подняла голову на Сандрин.
      – Да, тихий, – улыбнулась Сандрин. – Здравствуйте, Анна Рудольфовна! Вы меня помните?...
      Старушка пригляделась и строго спросила, поправив съехавшую шляпу:
      – А чего ты тут ходишь?...
      – Мимо, – пожала плечами Сандрин. – Я в цветочный на работу хочу поступить. Думаете, возьмут?...
      – А где ты сейчас работаешь?... – Анна Рудольфовна спрашивала и спрашивала. Сфинкс уже сидел на руках у хозяйки, внимательно слушал и дрыгал мокрой лапкой.
      – В прачечной «Свеаборг», – Сандрин покосилась на закрытую контору Рейтеля. « Вредная старушонка, бывшая соседка по дому...»– думала она, глядя на пожилую пигалицу в шляпке и с котом. Та настороженно глядела на нее, словно вспоминала что-то...
      – Сашка? – наконец спросила она. – А куда ты пропала?... И худая же ты... Заболела, что ли?...
      – Меня выселили за неуплату...
      – Звери, – подумав, сказала старушенция. – Так это точно ты, Сашка?...
      – Да, я, Анна Рудольфовна, – кивнула Сандрин. – Вы меня что, не узнали?... Я на третьем этаже жила с мужем Ильей.
      Старая дама сердито посмотрела на нее и кивнула, а бесшерстный сфинкс внезапно начал царапаться, кусаться и вырываться из рук хозяйки.
      – Пошли, – открывая дверь цветочного магазина, хрипло бросила Остальская. – Видишь бульдога в начале улицы?... Давай, я за тобой!.. Держи мой зонт!
      Сандрин увидела метровыми прыжками бегущего к ним бульдога, быстро вошла в холл и захлопнула дверь прямо у него перед носом.
      – Цветочный бизнес, магазин «Кактусы» был здесь еще до войны, и я оставила название...
      – Анна Рудольфовна, почему вы никогда не говорили, что продаете цветы? – Сандрин вдруг с изумлением поняла, что перед ней – хозяйка магазина.
      – Ты просто не интересовалась цветами! – Пани Остальская с улыбкой глядела на стеклянную дверь. За ней бесновался большой рыжий бульдог и строил морды коту, а тот в отместку шипел, поворачивая к бульдогу лысый зад.
      Было еще очень рано, на улице снова начинался дождь... Сандрин взглянула на высокие корзины с голландскими астрами, потом перевела взгляд на меланхоличного грузчика, который курил у двери... Пани Остальская и грузчик переглянулись как давно знакомые люди, и грузчик, деликатно покашливая, ушел в подсобку.
      – То есть ты хочешь сказать, что Илью задавили случайно?... – переспросила пани Остальская, когда Сандрин рассказала ей про ту самую аварию. – Я в это не верю, Сашка... Кстати, ты умеешь составлять букеты?
      Сандрин, не раздумывая, кивнула.
      – Значит, ты живешь в казарме – для выселенных, да?... – уточнила пани Остальская. – На краю города?...
      – Да... Там нормально, почти все – русские.
      – Могу себе представить! – хмыкнула старая пани. – Все выселенные, и все вдобавок – русские, – поцокала языком она. – Значит, твой Илья попал под минивэн?... Под такой хороший семейный автомобиль?
      Сандрин кивнула.
      – И автомобиль принадлежит этим Рейтелям? – Пани Остальская внимательно смотрела на нее. – Так?...
      – Да, – заторопилась Сандрин. – У меня был протокол, но исчез...
      Пани Остальская взглянула сквозь стекло на закрытую в этот час контору Валду Рейтеля.
      – Я тебя беру, переодевайся, ну что ты стоишь?... Я же сказала, что я тебя беру! – Пани Остальская кивнула на висящее в углу платье из бордового бархата, с нашитыми по подолу цветами. – Это униформа. Ты можешь распустить волосы? – критически посмотрела она на пышный пучок Сандрин. – Ты теперь – лицо заведения, а я, к сожаленью, – уже нет! – Пани Остальская вздохнула и весело улыбнулась, показав вставные зубы. – Знаешь что, зови меня на «ты», – предложила она.
      – Хорошо, – кивнула Сандрин и вытащила три длинные перламутровые шпильки. Волосы медленно упали...
      – Тебе надо покраситься – в рыжую! – рассматривая русые распущенные волосы Сандрин, покачала головой старая пани. – Ты... какая-то скучная и неинтересная!.. Сегодня же, после работы, дуй в парикмахерскую на углу! Ну, переодевайся, чего стоишь?...
      Так начался первый рабочий день Сандрин в магазине «Кактусы».
      Вечером, когда они закрыли магазин изнутри и сели пить чай в задней комнате за соломенным столом, пани Остальская, погладив сфинкса, вдруг произнесла, глядя в окно на уже закрытую контору Рейтеля:
      – Он упивается счастьем, давай, Сашка, устроим ему – упивание горем, а?...
      – Чем он вам насолил? – размешивая сахар, спросила Сандрин.
      – Ничем, – честно сказала старушка. – Я просто помню твоего Илью...
      Сандрин молча посмотрела старушке в глаза и с понедельника уволилась из прачечной «Свеаборг» и перешла в цветочный на постоянную работу флориста... Наблюдая изо дня в день, как Валду Рейтель утром приезжает на работу, а вечером уезжает домой из своего офиса на улице Пик.
       Она и не подозревала, что ее уже неделю ищет Фуат, один из друзей Ильи, мальчик из ее и его детства, которого она почти забыла.

Птица-синица

      В пятницу, когда из магазина вышел очередной покупатель, а новый еще не зашел, пани Остальская задумчиво пообещала:
      – Я тебя устрою к Рейтелю!
      – Как? – обернулась Сандрин.
      – Подожди, увидишь, – пани Остальская подмигнула. Сто морщинок ее небольшого лица переливались в искусственном свете цветочного магазина.
      – От бабки у меня – изобретательность и кураж! – похвасталась она.
      – Да? – удивилась Сандрин. – И у меня тоже...
      Женщины понимающе переглянулись и одновременно посмотрели на контору Рейтеля.
      – Подожди чуть-чуть, я придумаю... Ну, тебе понравилось работать у меня? – Пани Остальская наклонилась и погладила спящего кота.
      Сандрин оглянулась на полупустые корзинки.
      – Никогда не думала, что мужчины покупают так много цветов!.. – вырвалось у нее.
      – Цветами торговать весело, – кивнула пани Остальская, открывая дверь на улицу. – Намного веселей, чем рыбой или яблоками, Сашка...
      Вечер.
      Струящаяся гитарная музыка из ресторана на углу улицы, стук каблуков, шорох шин, голоса...
       Почувствовав взгляд, он резко обернулся – со стороны цветочного магазина «Кактусы» на него смотрела – она...
       Фуат вспыхнул, но оказалось, что русоволосая женщина смотрит мимо, – на контору какого-то Рейтеля. Она еще не перекрасила волосы и была похожа на себя прежнюю, когда еще не была женой Ильи Котова... Именно такой ее и помнил Фуат.
       Трогательная косточка на сгибе руки и бархатное платье с вышитыми по подолу оранжевыми одуванчиками...
       Это была она, та девочка, к которой он боялся подойти, потому что был ниже ее на полголовы, – длинноногая Сашка Синицына, или Сашка Синица...
       «Вот закончу суворовское и женюсь на Синичке – всем врагам назло!» – думал он, уезжая с дипломом о восьмилетнем образовании в Москву.
       В училище он рассказал о Сашке другу Илье и показал ее фотографию, а на последнем курсе его сагитировали на перевод в разведшколу. И всего через год он сходил с трапа самолета в столице Французской Гваделупы – Бас-Тере, получив агентурное имя Фуат. «Присмотри за Сашкой...» – уезжая, в шутку попросил он Илью.
       Это было так давно... Ведь только в молодости мы не колеблясь меняем любовь на игру в разведчиков в чужой, ненужной ему и по сей день стране Французской Гваделупе.
       А на Сашке Синицыной женился Илья. И через несколько лет на Новой Земле у них родится сын... Фуат узнает об этом и напьется в одном из баров Бас-Теры – до поросячьего визга с мордобоем, а по-другому не получится...
      Ледяной мартовский ветер гулял с утра по Тапе, выдувая из подворотен зазевавшихся прохожих. Именно он подхватил и занес Фуата в цветочный магазин. Фиалковые глаза Сандрин, похоже, притягивали его, как магнит, поэтому дверь магазина «Кактусы» больно хлопнула его по спине, и он оказался внутри.
      Фуат понимал, что лучше этого не делать, ведь уже нет Ильи, а значит – все пути открыты, и это пугало больше всего: ведь мужскую храбрость заклинило там, где война и подвиги, а не там, где любовь и слезы.
      В магазине было полутемно, везде стояли корзины с цветами... Как во сне, он выбрал букет из пяти голубых роз, чихнув от душного аромата, и подошел к кассе; до этого он лишь краем глаза посмел взглянуть на нее... Сандрин быстро считала мелочь и тоже мельком взглянула на покупателя в старой куртке, безошибочно определив, что зашел мужчина с небольшим достатком и большой долей пугливости, потому что не попросил составить ему букет.