Разве бывают такие груши (рассказы)

      Высказав все это, я приятно улыбнулась, снова склонилась к пылающей щеке Корвецкой и повела мужа к следующей картине.
      1977
      Разные люди
      Она любит изучать игру линий Боттичелли, любоваться склоненной в тихой скорби главой святого Себастьяна, читать тонкие, ироничные, с неуловимой улыбкой между строк французские рассказы.
      Он терпеть не может тишины, весело ему, когда на стройке бухает баба копра, весело гаркнуть, перекрывая рев грузовиков так, чтобы тетки в соседнем доме позажимали ребятишкам уши. Хорошо прийти домой и, прикончив кастрюлю щей, улечься на диван с журналом "Крокодил" и хохотать так, чтоб трещали пружины.
      Ее тошнит от запаха щей, она любит хрустальную музыку Моцарта, любит, когда прозрачная балерина мягко зависает в вальсе Шопена.
      Ему все это даром не надо. То ли дело, когда центрфорвард так и прет в ворота, а трибуны разваливаются от грохота! Здорово реветь громче всех: "Шайбу, шайбу!"
      Она любит тепло, нежный аромат маслянистых духов, ласковое южное море, ночное сидение в шезлонге с пушистым пледом на тонких плечах.
      Для него хуже жары разве только духи. Пропади он пропадом этот затхлый юг, в подметки он не годится бодрящему свежему ветерку и байдарке на порогах; да и разве охладишься в той теплой луже так, как под хорошим проливным дождем?
      Он любит силу, удаль, размах, она - изящество, хрупкость, утонченность. И, посмотрев на его крепкий до тупости затылок, она часто недоумевает: "И о чем я только думала?" И тогда в ней копится глухое раздражение.
      Но когда в первый час назревшей, наконец, ссоры, потрясая хрупкими кулачками, она начинает кричать: "С палаткой в отпуск? Что я - совсем обалдела?", когда яростно выплескивая всю свою неудовлетворенность, она топает изящной ногой, носится по квартире и с возгласом: "Нетонкий, неумный козел!" бросается в него графином, в ней такая мощь, такой напор, что в эти минуты она одна воплощает для него все, что он любит - бухающую бабу копра, и несущегося в ворота нападающего, и шквальный ураган, и изумленно увертываясь и восхищенно загораживаясь локтями, он любит еще и ее.
      Но когда проходят три часа, а она ничуть не устала, а оглушительно взывает: "Господи, зачем я шла за него замуж?" в его привыкших к реву грузовиков ушах появляется медный звон, в глазах мутится, мощное тело оползает на ковер, мускулистые руки бессильно повисают. И приходит ее черед восхищаться им, потому что в линиях этой распростертой на ковре фигуры - и прихотливая грация исколотого Себастьяна, и слезы моцартовского "мизерере", и утонченность, и слабость, и изящество, и все, что любит она.
      И, придя в себя, он с восторгом шепчет: "Ну, даешь!" и согласен ехать хоть на юг, хоть куда угодно. И она тоже долго помнит экспрессию этого смиренно поникшего тела, и прощает ему и щи, и "Крокодил".
      И родственники, знакомые и дальше продолжают удивляться:
      "И как это уживаются такие разные люди - он и она?"
      1978
      Точное время
      Жена велит ему ровно в десять выключить на плите вымя и идет в магазин. Он смотрит на часы - на ходиках половина, на будильнике - двадцать три. Он пожимает плечами, размышляя, как по таким часам можно вывести понятие "ровно", и возмущается, что в век точного космического счета в доме такие варварские часы. Он вспоминает, что где-то видел описание действительно точных электронных часов, и идет за шкаф, где высокой пирамидой сложены книги. Он тянет за похожий корешок, но груда разваливается, а зажатый в руке корешок оказывается самоучителем игры на гитаре.
      Он огорченно смотрит на клубящийся под развалинами золотой туман и думает, что и электронные часы все-таки уходят на десятую секунды в неделю. Он считает, что нужно что-то еще лучшее, и идет узнать точное время по телефону. Но телефон молчит, разбитый упавшей энциклопедией, и он решает, что настоящего точного времени не узнаешь и по телефону, потому что неизвестно, когда случится ровно десять - в начале или в конце сказанной металлическим голосом фразы. И, бродя в раздумье по квартире, он натыкается на пачки приготовленных в макулатуру газет, вспоминает, что когда-то читал статью о часах с необыкновенной точностью, и говорит себе, что это то, что нужно. Он немедленно развязывает пухлые пачки, перебирает газету за газетой, раскладывая их веером по ковру, попутно читая об идентификации лазерным лучом говядины и свинины, о самой высокой в мире женщине, о других интересных вещах и, наконец, находит статью об атомных часах.
      Он читает, что атомные часы уходят лишь на миллисекунду в столетие, и его начинает переполнять восторг. Он думает, что если достать такие часы, как прекрасно будет жить по ним, каждую секунду сознавая, что это именно та секунда, а не секунда раньше или позже, и с какой космической точностью можно будет все делать. И, размышляя таким образом, он вдруг чувствует запах, идущий с кухни, и, интуитивно устремившись туда, выключает вымя. Он приоткрывает крышку и, отпрянув назад, в густом чаду успевает еще с грустью отметить, что по тому, что внутри, уже невозможно идентифицировать лазерным лучом, какое вымя это было - говяжье или свиное. И в это время открывается дверь, и входит самая скорая на расправу женщина в мире.
      1983
      Мы и наши мальчики
      В этот теплый выходной мы с ней договариваемся не думать о работе, а посвятить, наконец, целый день нашим мальчикам.
      Они сначала даже не очень и радуются - мы с ней всегда так заняты, что Костик и Валерик привыкли гулять в воскресенье одни. Но мы хватаем их за руки, усаживаем в такси, везем в парк на другой конец города, и мало-помалу необычность происходящего делает свое дело - глаза мальчиков загораются, и вот они уже с удовольствием важничают, указывая шоферу, как ехать.
      В парке мы сначала ходим по дорожкам. Мы смотрим, как ведут себя мальчики, с которыми гуляют другие женщины, и убеждаем друг друга, что наши все-таки лучше многих.
      - Посмотри, - говорю я ей, глядя на Костика и Валерика, идущих впереди и представляющих в лицах недавний американский вестерн. - Чистенькие, со вкусом одеты - где это ты купила своему эту новую курточку?
      - У спекулянтки, конечно, - говорит она и называет сумму сверху, и мы обе задумываемся, как недешево стало одевать мальчиков.
      - Ведь подумай, - продолжаю я, - спокойные, драться ни с кем не лезут, хоть, конечно, не очень инициативные, но языком, как ни говори, заниматься мы их все-таки заставляем.
      - Не врут, - продолжает она, - утопил Валерик на пляже мои часы - так сразу и сказал, я нырнула и достала.
      - Костик тоже мне все рассказывает, - подхватываю я. - Тут понравилась ему девочка, он - сразу ко мне, я говорю: брось, лучше я куплю тебе новую аппаратуру! Ну, купила, девочка, понятно, из головы вон, а если бы скрытничал?
      - Мой тоже просит ламповый усилитель, - вздыхает она, и мы обсуждаем, где можно достать.
      Мы ведем мальчиков на пляж, они бегают по берегу реки, хохочут, и мы тоже, позабыв свои заботы, бегаем вместе с ними, а когда стемнеет, сидим, обняв их за плечи и слушаем. Наши мальчики всегда всем делятся с нами, но тихая вечерняя природа заставляет их говорить о самом сокровенном.
      Костик признается, что его очень печалят неважные басы в новой аппаратуре. Особенно он расстроился, услышав недавно замечательно мягкий бас в усилителе у соседа. Валерик жалуется, что ему никак не выучиться профессионально плавать с аквалангом.
      Но день кончается, и мы едем домой, а назавтра, придя в наш физический институт, я вспоминаю о мальчиках только к вечеру.
      Я вспоминаю о них, увидев, как лениво листает сидящий передо мной Валерик какой-то толстый художественный том, а вскоре она шепчет мне по телефону, что мой Костик вместо того, чтобы готовиться к кандидатскому экзамену по английскому, уже три часа решает кроссворд в курилке.
      Костик работает инженером в ее лаборатории, Валерик - в моей: мужья не могут работать в подразделениях, руководят которыми их жены.
      - Ну что же делать, если им это все не интересно, - сокрушенно вздыхаю я, оглядывая наши приборы и справочники.
      - Бедные наши мальчики, - вздыхает она. - Надо их хоть чем-то порадовать...
      И, посоветовавшись, мы решаем, что за неделю добьем изобретение, чтобы поскорее купить Костику аппаратуру с мягким басом, а Валерику - акваланг.
      И, проводив в конце дня мальчиков на футбол, мы запираемся в кабинете и с головой уходим в работу.
      1984
      Репетиция
      Я пытаюсь объяснить ей: "Коэффициент отражения от морской поверхности равен..." При этом ее глазки теряют поволоку, челюсти перестают хрустеть от сдерживаемой зевоты. "Заинтересовал!" - торжествую я и воодушевляюсь: "Коэффициенты отражения и рассеяния зависят от температуры морской воды и от ее солености", и тут она прерывает: "В Черном море вода ведь соленей, чем в Азовском, да?" - "Да", - с удовольствием соглашаюсь я, намереваясь удивить ее дальнейшими выкладками, но она определенно чем-то озабочена: "И теплее?" - "И теплее", - киваю я, но... "Я же говорю, что в Ялте лучше, чем в Бердянске!" - уверенно заявляет она и хочет продолжать, но я укоризненно вздыхаю. Она конфузится, подпирает щеку кулачком и просит: "Ну, дальше?"
      Мне немного надо, и я тут же беру в разгон: "Уравнение Прусакова дает нам...", но вместо того, чтобы познавать, что дает уравнение Прусакова, она хихикает. "Что?" - беспокойно вопрошаю я. - "Что-то не так?" - "Смешная фамилия - Прусаков! - закрывает она ладошкой рот.- Прусак - это ведь жук такой, да? Или, нет - это косиножка!"
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.