Рекреация

Девушка провела его через служебную дверь наверх. Оскар не захотел марать почти чистое белье в комнате брата, а поселился в пустующей. Им вдвоем пришлось долго разбирать наваленные как попало на софу стулья с кожаными сидениями, раздвигать столы и шкафы. Потом они навестили больную мать. Женщина бредила, мечась в жару на большой дубовой кровати, в которой спали еще, наверное, ее дед и бабка. В комнате стоял удушливый сладковатый запах гниющей плоти.

– А доктора? Неужели у вас нет здесь приличного врача? – спросил Оскар, лишь бы не молчать при этом страшном зрелище.

– Он был здесь, когда мама не смогла встать с постели, но сказал, что поздно пришел… Уже нельзя было хоть что-то сделать – только какую-то безумно дорогую операцию. У нас нет тысячи золотых форинтов, поэтому моя мама лежит и умирает.

Она сказала это ровным голосом, что испугало Оскара больше, чем если бы она крикнула изо всех сил. Что же творится в душе у малютки? Девушка попыталась напоить мать из большой фарфоровой кружки, но вся вода бесплодно расплескалась по мятым простыням. Они вышли, плотно прикрыв дверь и оставив несчастную наедине с мучительной смертью. Девушка шла чуть впереди со свечкой в руках; шла она шаркающей старушечьей походкой, каждый шаг которой больно отдавался в сердце Оскара. «Постой, старичок! – мысленно окликнул он себя. – Держи в руках эмоции, а сострадание – крепче всего! Это чувство сейчас последнее из нужных тебе».

– Послушай, а ведь мы до сих пор не познакомились! – сказал он с крошечной долей жизнерадостности в голосе. – Меня зовут Оскар. Я довольно стар по сравнению с тобой, но называть меня дядей не надо.

– Вы старый? Мне кажется, что вас просто старит щетина. Наверное, вам лет тридцать пять – неужели это уже старость?

– Спасибо за этот милый комплимент, но, наверное, борода меня, наоборот, молодит. Я гораздо старше тридцати пяти – настолько, что боюсь об этом вспоминать, лежа в постели… А кто ты, хозяюшка?

– Анна.

– О! Прекрасное имя. Только несколько странное для мадьярки.

– Папа был немцем.

– Понятно. Но не будем углубляться в родословные. Ты ведь рано встаешь?

– В пять. По утрам здесь много народу – в семь люди завтракают перед работой. – Она бросила на него странный взгляд.

– Сколько же времени? – озабоченно пробормотал Оскар, задирая вверх руку. Часы тут же игриво пропели: «Двадцать тридцать одна!» и для подтверждения включили ярко-алые цифры.

– Ой, какая прелесть! – воскликнула Анна, непроизвольно схватив Оскара за рукав. На мгновение из-под маски безразличия и усталости проглянула маленькая веселая девочка.

– Не видела таких?

– Нет! В жизни не видала даже простых электронных часов, только на картинках.

– А, пустяки. Они кажутся забавными только первое время, а потом их глупый писк надоедает. Ну что, пора спать, как ты думаешь?

Анна вздохнула, войдя первой в комнату Оскара.

– У меня нет лампы. Вот, только это. – Она протянула огарок длиной в палец ребенка.

– Не надо, – сказал Оскар, доставая из сумки фонарик. Свинтив с него рассеиватель с защитным стеклом и включив, он получил маленькую настольную лампу. – Вот и свет!

Он скинул с себя плащ и бросил его на софу. Следом полетели сумка и пистолет. Дверь за его спиной закрылась.

Оскар спохватился, что не пожелал девушке спокойной ночи, но когда повернулся, то увидел – она стоит рядом. Быстро скинув фартук, Анна изогнулась, пытаясь расстегнуть застежки платья на спине. Лицо ее опять было каменно-унылым.

– Расстегните! – попросила она, отчаявшись справиться сама.

«Боже мой! – подумал Оскар. – Меня принимают за кого-то другого! Несчастный ребенок! Она пытается остаться на ночь с грязным, нечесаным и вонючим стариком – отдаться одному чудовищу за то, что оно спасло ее от другого. Что же у нее в душе? Отвращение, брезгливость, обреченность или, не дай бог, равнодушие?»

Оскар положил руку ей на плечо, почувствовав, как дрожит это маленькое тело. Нет, слава богу, она боялась и не хотела делать того, что делала. Он развернул ее лицом к себе и увидел две маленькие слезинки, убегающие по щекам вниз.

– Думаешь, должна мне за избавление от толстяка? – спросил он и хмыкнул. – Вот уж, действительно, сменяла шило на мыло. Чем я – то лучше? Такой же грязный, старый и мерзкий, с виду, конечно… Нет, мне не нужно от тебя такой благодарности.

– Я вам не нравлюсь? – прошептала она еле-еле, упорно глядя в пол. Очевидно, на глаза попались сложенные на животе руки, и она быстро спрятала их за спину.

– Глупенькая! Ты красивая и умная девчушка, но это не значит, что сегодня ночью ты должна быть в моей постели.

– Я давно уже не девчушка!! – она воскликнула, наконец, подняв лицо. – Я взрослая женщина!!

– Извини, я слишком стар и живу в другом времени, я не хотел обидеть тебя. Просто в моем представлении мальчишки и девчонки в четырнадцать лет еще остаются детьми… Но, даже если, как мы выяснили, ты абсолютно взрослая женщина, нет ничего такого, из-за чего женщина ДОЛЖНА лезть к мужчине в койку. Это дело желания, причем взаимного. Я лично сейчас ужасно хочу умыться и лечь спать – и тебе советую сделать то же самое.

Оскар опять развернул Анну и легонько подтолкнул к двери. Она полуобернулась с удивленной слабой улыбкой на губах. Ее взгляд неуловимо изменился, он перестал быть безжизненным или пустым. Теперь там горели маленькие яркие угольки радости. Черт, или это был просто отсвет фонарика-свечки?!

– Спокойной ночи! – ласково сказал он на прощанье и закрыл дверь. Ну вот, какие мысли он внушил этому полуребенку, полуженщине? «А, – подумает она, – наверное, еще один старый импотент!» Да и ладно, ему все равно…

Оскар встал у зеркала, с фонариком под носом, отчего отражение вышло просто жутким – длинные черные тени обезобразили заросшую жидкой бородкой рожу еще больше. Ох, и времена, если маленьким девочкам приходится общаться с такими типами! Он провел рукой по своим длинным, давно не мытым и жестким на ощупь волосам. Даже гладить их было противно. Шевелюра слипшимися прядями свисала во все стороны, словно у неухоженного огородного пугала. Оскар извлек из кармана маленькую заколку с фальшивым бриллиантом и собрал лохмы в приличный по длине и толщине хвостик. Очки он снял, а на глаз надел старую бархатную повязку со вшитой внутрь полоской свинца. Теперь из зеркала на него глядел пират, совсем не старый и почти не грязный – по крайней мере, здесь, в этой темноте.

Потом он некоторое время без сна лежал на софе. День выдался напряженный, и пережитое непроизвольно возвращалось, отгоняя сон. Отчего-то вдруг захотелось закурить. Он думал, что за шесть с лишним лет успел забыть запах табака, но теперь сильное желание хотя бы раз затянуться сдавило горло. Когда он все-таки заснул, то увидел себя курящим огромную гаванскую сигару…

15. ПОИСК НАЧИНАЕТСЯ

Утром, умывшись остатками воды в тазу, Оскар со вздохом надел свой запах солярки и спустился вниз. Зал был наполовину заполнен народом, главным образом, женщинами от пятидесяти и старше, но толстяка не было видно. Анна сдержанно поздоровалась со своим постояльцем и выдала ему двойную порцию капусты с бифштексом и маленьким кусочком хлеба. По сравнению с едой других, это походило на знак внимания. Здесь, похоже, был большой напряг с хлебобулочными изделиями. Перед тем, как отправиться в первую вылазку в город, Оскар сказал Анне:

– Если явится жирный и будет приставать, напомни ему обо мне!

Потом он целый день бродил по Секешу, легко уворачиваясь от патрулей и успешно оставаясь одним из толпы – день был мрачный и холодный, поэтому жители оделись гораздо плотнее, чем вчера.

Весь город был полон серых и не очень, но одинаково унылых зданий, между которыми угрюмые люди спешили по своим делам. Слоняясь по давно не ремонтированным тротуарам, Оскар постепенно свыкался с мыслью, которая преследовала его с самого утра: гиблое, гиблое дело всучил ему Женька! Что он может сделать здесь один, только что приехавший, без приличной легенды, без денег, вообще без ничего?! Это дело для постоянного агента, работающего в стране несколько лет, или для такого, который приезжает с безупречной отточенной ложью для мадьяр. Оскар был пуст. В его арсенале оставались лишь грубые действия напролом, как-то: проникновение в министерства безопасности и обороны со взломом их сейфов, похищение важных чиновников или, при условии финансирования (хотя откуда оно возьмется?) – подслушивание, подглядывание и подкуп.

С такими невеселыми мыслями он вернулся в кабачок. В пустом зале сидел толстяк, изрядно пьяный и злой.

– А!! – взревел он, вскакивая на ноги. – Так его не было?! Ты врала, грязная подстилка вонючих заграничников!

– В следующий раз попробуй проверить, – бросил ему Оскар мимоходом. – Может, тебе удастся покататься по лестнице на своей мягкой заднице. Пусть это будет для тебя эдакой русской рулеткой.

– А-а-а! – завопил толстяк, с силой стукнув пустой кружкой о стол. – Ты, проклятая австрийская глиста, выходи драться в честном бою, без оружия. Венгерский кулак быстро покажет, кто из нас мужчина!!

– Успокойся, а не то задохнешься в своем жиру. Похудей раза в три, тогда можешь орать про честный поединок, пока же мы в разных весовых категориях.

Толстяк, продолжая выкрикивать проклятия, одно ужаснее другого, развернулся и вышел прочь.

Через полчаса Оскар и Анна сидели наверху, в столовой, ужиная и вяло беседуя. Матери девушки стало хуже – она уже кричала в полный голос от дикой боли, пока Энквист не ввел ей дозу новокаина. Теперь Анна с отсутствующим выражением на лице пережевывала тушеную картошку. Однако сегодня она была немного оживленнее, чем вчера. Вечером, к ужину, она надела красивое черное платье, очень короткое и плотно обтягивающее стройную фигуру. Лицо ее тоже неуловимо изменилось, скорее всего, в этом доме имелось немного косметики. Оскар сказал девушке какие-то слова насчетv обворожительности, но в мозгу ее внешний вид породил не такие пристойные и подобающие их отношениям мысли. Надо было отругать девчонку, но Энквист просто не знал, как, с чего начать и чем закончить. Плюнув, он решил не обращать внимания на голые белые ножки и вызывающе торчащую небольшую грудь. Его немного отвлек старый приемник, который он нашел в пыльном углу столовой под старой плюшевой накидкой. Включив этот древний аппарат, Оскар был буквально оглушен пением труб. Сквозь них слышалась неразборчивая речь, в которой он разобрал лишь два слова: «Мага Rumeni». – Великая Румыния? – Оскар был очень удивлен. – У вас даже не глушат вражеские радиостанции?

– А зачем? – хмыкнула Анна. – За то, что они там говорят, их хочется порвать на части!

Перестав жевать, Оскар вслушался в бормотание приемника: самодовольный бас, вторящий трубам, с ужасным акцентом рассказывал грубые стихи, нечто о могилах, ждущих проклятых венгров, и других, еще менее приличных вещах… Анна со злостью стукнула по кнопке выключения.

– Я это слушать не могу!! И вообще, пора спать.

Они дружно пожелали друг другу приятных снов и разошлись по спальням. Оскар, лежа на своей пахнущей старым сараем софе, признался себе, что девчонка нравится ему все больше и больше. Он пытался убедить себя, будто бы это чувство сродни отцовскому. Слыша ее мягкий голосок, глядя на ее полудетское личико, невозможно удержаться и не представить себе, что они отец и дочь. Никогда раньше Оскар не жалел об отсутствии семьи и детей, а теперь вот это чувство посетило его. Старость, очевидно. Ему вдруг подумалось: вся моя жизнь есть один большой пример, как не нужно жить человеку… Калейдоскоп стран, которые он исколесил, череда пейзажей, которые ему нравились или вызывали отвращение, галерея женщин, с которыми он был, кладбище людей, которых прикончила его рука – все это показалось дурным и безобразным. Он должен был жить в тихом уютном домике с женой, растить прелестную дочку-очаровашку и заниматься чем-нибудь добрым, прекрасным… Со старческим кряхтением перевернувшись на другой бок, он рассмеялся своим мыслям. Ну прямо седой и морщинистый юноша-мечтатель! Хотя если бы все зависело только от него, то кто знает, кем он был бы сейчас. Может быть, мудрым сельским учителем или пчеловодом. Но все вокруг полетело кувырком, и эта лавина погребла под собой все благие намерения и возможности. Или нет?! Если он вдруг захочет забыть о своем прошлом и остаться здесь, с Анной. Боже, какая чепуха лезет в голову! Через год румынская армия возьмет Секешфехервар и превратит его идиллию в кладбище. А если даже венгры удержатся, то через год жизни здесь его натурализуют как гражданина и заберут в армию. Все просто. К черту глупые мысли!!!

Духота и отсутствие перспектив – вот что донимало его на следующий день. Он едва не попал в полицию, пытаясь заговорить с угрюмой хромой железнодорожницей рядом с привокзальным депо. На счастье, вынырнувший неизвестно откуда старик в синем мундире оказался взяточником и продал родную Венгрию за один единственный золотой. В другой раз, ближе к вечеру, у тротуара перед его носом остановился зеленый фургон с красным крестом. Из него выскочили два мордоворота, которые без единого слова подхватили опешившего Оскара под ручки и затолкали внутрь машины. Он подумал, что контрразведка добралась до него, но здоровяки, так же безмолвно, привязали его к лавке и облепили электродами. Пока один возился с пультом, второй несколько раз провел над обездвиженным телом какой-то штукой, похожей на маленький ручной пылесос. Через пару минут Оскара, так и не сообразившего толком, в чем дело, уже отвязали и поставили на ноги. Один из здоровяков пробормотал ему:

– У тебя больная печень. Проваливай отсюда.

– Печень? Я и сам это знал. А кто вы такие? Скорая помощь? Что вам было надо?

– Последний раз говорю: проваливай!!!

В пустом взгляде здоровяка сквозило нечто зловещее, заставившее Оскара спешно «валить», как сказали. Однако, повинуясь внутреннему импульсу, перед тем, как неловко спрыгнуть на спасительный асфальт, он поднял шторку на очках и поглядел на загадочных «санитаров» рентгеновским глазом. У обоих в глубине черепов темнели большие комки.

После того случая Оскар стал еще более осторожным, стараясь передвигаться только по подворотням и постоянно оглядываясь. И еще – он перестал закрывать свинцовую шторку на своем замечательном глазе. За следующий день «люди с испорченными головами» попадались ему весьма часто, особенно на Балатоне, где располагались правительственные здания. У многих из них имелось оружие: они были полицейскими, прибывшими на побывку солдатами, «личностями в штатском». Каждый пятый из солдат был испорчен темным комком внутри черепа. Эти ребята зачастую были трезвы, тогда как остальные поголовно еле волочили ноги. Потом Оскар подметил еще одну особенность: обладатели Камней никогда не смотрели вслед хорошеньким женщинам. Что же это такое? Болезнь? Но, как на грех, Энквисту не попался ни один нищий попрошайка с подобной аномалией. Оскар смотрел через очки прямо па тусклый диск солнца: может, это новый вид рака? Рак мозга?! Но как люди живут с такими опухолями прямо посреди вместилища разума? Нет, эти штуки не могли быть естественными образованиями, слишком равноразмерными они оказывались у разных людей.

Был только один логичный, но страшный ответ: людям вшивают в мозги эти Камни. Одному богу известно, зачем и кто. Хотя кто конкретно, Оскар сразу же понял. Неприметные машины с крестами на бортах и здоровенными детинами в экипаже, вот кто. Им нужны здоровые пациенты, лучше всего молодые, сильные, ловкие. Выходит, медицина, несмотря на всеобщий упадок науки и промышленности, смогла сделать шаг вперед за те шесть лет, пока Оскар отсутствовал в миру. Он вспомнил о своем доме посреди пустой деревни и пожалел, что вылез оттуда. Здесь явно ничего не получалось: вместо того чтобы отгадывать заданную ему загадку, он носится с придумыванием новой!

Итак, прошло три бесплодных дня. На четвертый Оскар нашел в себе смелость (или поддался чувству безысходности?) и заявился в пресс-центр правительства Республики Венгрия, Он без всякой надежды на успех просмотрел несколько официальных отчетов, наполненных фальшивым оптимизмом. Бесконечные ровные колонки мелкого шрифта вызывали отвращение к чтению, как таковому. Оскар очень быстро понял, что с него довольно, и оторвался от тупого созерцания мерцающего экрана ридера. Вместо этого он принялся разглядывать стоящую рядом женщину, которая красила губы, глядя в небольшое зеркальце. Ни в лице, ни в фигуре ничего хорошего не было, поэтому Энквист быстро заметил, что мадам бестолково тычет помадой в одно и то же место на верхней губе. Не очень опытный агент – занята слежкой и даже не думает, а не следят ли и за ней самой. Ладно, но кто объект ее внимания? Группа людей с ранцами и чемоданами – явно телевизионщики, инвалид, шаркающий полотером пластиковый пол. Не то. Ага, вот он! Парень в гавайской рубашке, шортах, с большим плоским плеером на шее и кобурой на ремне болтал с девицей в справочном окошке. Белокурые волосы, загорелая кожа, громкий голос и развязные манеры – это явно не венгр, а иностранец. Если его пасут, то он либо болван, либо ему все равно, либо он просто очень долго живет в стране. Еще раз подумав о последнем варианте, Оскар облизнул губы, как лиса, увидевшая глупого и жирного бройлерного цыпленка. Если бы он был не просто журналистом, а человеком, работающим под прикрытием журналиста, да еще находился здесь долго и при этом умел соображать, то это просто ценный клад для такого несчастного, как Энквист. Пусть он не знает всего, нужна хотя бы одна тонкая ниточка!

Не медля, Оскар вскочил и пошел к выходу. Парень не задержался надолго и вскоре тоже покинул пресс-центр. На улице он задумчиво потер мощный подбородок, закурил и поплелся вдоль по Непкёзи. Чернявая женщина, курившая до того на углу, напустила на себя безразличный вид и двинулась следом. За ней пошел Оскар. Через пару секунд из пресс-центра вышла, наконец, накрасившая губы агент № 1 и пошла за Энквистом. Некоторое время он терпел своего «хвоста», но, дождавшись удобного момента, вдруг развернулся и пошел прямо на преследовательницу, глядя ей в глаза и играя желваками. Она на мгновение опешила, потом воровато отвела взгляд и метнулась на противоположную сторону улицы. Взвизгнули тормоза, но водитель нажал их недостаточно резко. Небольшой легковой автомобиль ударил шпика в бедро; она кувыркнулась в воздухе и рухнула на мостовую. Сработало! Хотя уверенность была далека от стопроцентной. В тот же миг Оскар повернулся и продолжил преследование агента № 2. Через квартал он ускорил шаг и начал догонять женщину.

Ах, какая жалость, что в такую жару на ней нет шляпки! Из кармана Энквист достал маленькую, чуть больше спичечной, коробочку и стал нажимать кнопку на ее боку – до тех пор, пока на крошечном экранчике не появилась надпись «Sun shock» (Солнечный удар (анг.)). Догнав, наконец, агентшу, Оскар направил торец коробочки ей на ягодицу и нажал вторую кнопочку. Тонкая иголочка, смазанная ядом, воткнулась в кожу так, что жертва даже ничего не почувствовала. Через полминуты целлулоидная игла растает от жары – в ней есть специальные добавки.

А яд сработает еще быстрее. Очень скоро Оскар услышал за спиной шум и оглянулся. Агент № 2 – стойкая женщина! – цеплялась за стену, собирая вокруг себя сердобольных прохожих. Ну вот, пусть они вызовут скорую, если таковая существует, и бедняжку увезут откачивать от перегрева на солнце. Дело сделано!

Однако это было еще не все дело, а только половина, причем наименее сложная. Как завести знакомство с парнем, лениво шагающим впереди, так, чтобы он не полез драться? Оскар тупо брел за ним минут двадцать, но не мог придумать ничего умнее, чем догнать и попросить закурить. В конце концов, если он говорить откажется, его всегда потом можно стукнуть по башке в подворотне, спрятать в подвал и немного попытать. Уверенность в удачности последней идеи несколько поколебалась, когда Энквист сравнил широкие плечи и большие кулаки парня с собственными интеллигентными кистями. Ха-ха, в первый раз, что ли! Не таких ломали.

И вдруг! Удача в тот день смилостивилась над Оскаром и решила послать луч света в его темное царство. Незаметно парень привел «хвоста» в какие-то глухие, мало посещаемые людьми переулки. Тротуары там были еще более щербатыми, кучи мусора – более вонючими и объемистыми. Вот там-то из-за угла вывернул фургон с крестом на борту. Затормозив у тротуара, он выпустил наружу двух здоровяков (позже Оскар долго раздумывал, те ли это были люди, что хватали его, или другие. По крайней мере, фургон отличался и цветом, и маркой). Схватив парня под руки, они поволокли его к дверцам. Однако это несколько отличалось от насилия над таким хрупким субъектом, как Оскар. Парень изо всех немалых сил принялся упираться и заставил здоровяков ненадолго замешкаться. Оскар быстро принял решение. Когда один из «санитаров» занес над головой парня нечто тяжелое, Энквист кинулся ему па помощь с криком «Эй, ты!!». Занесший руку здоровяк (он стоял ближе) повернул к Оскару удивленное лицо. Резкий удар пистолетной рукоятью в лоб стер удивление дочиста. Оглушенный злодей отпустил руку жертвы и покачнулся. Не давая ему опомниться, Оскар рубанул запястьем по кадыку. Противник с душераздирающим хрипением растянулся у его ног. Второй здоровяк тоже был потрясен внезапным нападением. Парень схватил его за горло у самой челюсти и пару раз с глухим стуком ударил затылком о бок фургона. Отпустив обмякшее тело, он коротко взглянул на Оскара.

– Бежим! – крикнул тот и первым метнулся за ближайший угол. Парень топал следом. На углу Оскар остановился, чтобы дождаться его, и взглянул на недавнее поле битвы. Он не поверил своим глазам. Неужели он совсем разучился бить?! Но нет, ведь он слышал даже хруст ломающейся гортани! Однако глаза не обманывали: оба здоровяка, по крайней мере одному из которых только что нанесли почти смертельные повреждения, встали на ноги и, как ни в чем не бывало, садились в фургон. Взревел мотор, и автомобиль унесся прочь.

Парень, тяжело дышащий – скорее всего, от волнения, а не от физической нагрузки, пробормотал:

– Кто бы ты ни был, чувак, спасибо!

– Пожалуйста, – весело ответил Оскар. – Только нам на всякий случай надо двигать дальше.

– Кто были эти черти? – зло спросил парень уже на ходу. Чувствовалось, что если бы они сейчас опять попались ему в руки, то так быстро не отделались.

– Я не знаю. По-моему, они хватают молодых и здоровых людей для каких-то медицинских целей. Однажды я сам угодил в такой фургон, и некому было мне помочь. К счастью, я оказался слишком стар и болен для них.

Парень хмыкнул, критически оглядывая Оскара с ног до головы:

– Вид у тебя еще тот, конечно. Если бы я сам только что не видел, как ты вырубил того кабана, то я и не посмотрел бы в твою сторону – так, очередной инвалид войны идет.

Да, вид у Оскара был далеко не шикарный, но кто ж спорил! Ведь это как раз то, в чем он нуждался сейчас.

– Ты прав, я не похож на солидного человека, но пара монет, чтобы угостить тебя пивом, найдется. Кстати, меня зовут Оскар, Оскар Энквист.

– Рихард Хотцендорфер, – ответил парень, протягивая ручищу. – Я не надеюсь, что ты запомнишь мою фамилию, поэтому даже не напрягайся. Просто Рихи, и все.

– Куда пойдем? Я не так давно в городе, плохо в нем ориентируюсь. А ты?

– Четвертый месяц. Пойдем, здесь недалеко неплохая забегаловка.

Они покинули переулки и вышли на улицу посолиднее. Вскоре Рихард привел своего нового знакомого к гостинице «Альба Региа», носящей древнеримское имя Секешфехервара. Здание походило на кучу поставленных на попа костяшек домино и, по уверению Рихарда, обладало неплохим ресторанчиком. Толстая тетка, громко пыхтевшая у входа, угрожающе потребовала предъявить ключи. После недолгих разговоров она согласилась, что три серебряные монетки вполне могут их заменить. Однако в главный ресторан пускали только в брюках и свежих рубашках. Рихард, со смущением признавшийся, что об этой мелочи он забыл, увел Оскара в бар. Там Энквист заказал яблочную водку, пиво, неизменные сосиски. Они оба сняли очки и некоторое время молча разглядывали друг друга. У Рихарда были блеклые голубые глаза, прямой аккуратный нос, узкий лоб и узкие скулы с большим подбородком – обыкновенная немецкая внешность, так подходящая к его обыкновенному немецкому имени. Только цвет кожи подводил хозяина, слишком уж смуглой она казалась, даже на первый взгляд. В Германии, тем более в нынешние времена, никак нельзя загореть до подобного оттенка. Если даже он был бы где-то в другом месте, то за четыре венгерских месяца неизбежно поблек бы. Нет, этот загар приобретен за долгие годы… Где?

Они выпили по стопке. Рихард попробовал пиво и скривился:

– У нас в Баварии это назвали бы кошачьей мочой!!

– Намекаешь, что тебе не нравится мое угощение? – грустно вздохнул Оскар.

– Да нет, без обид! Здесь лучшего не найти. Как бы ни было плохо пиво, Рихард, не запыхавшись, выдул почти подряд две поллитровые кружки.

– Почему за тобой следили, дружище? – спросил Оскар, когда они оба слегка насытились и гораздо больше опьянели.

– А за кем тут не следят? Из иностранцев, я имею в виду. В Венгрии, чтоб ты знал, человеку с той стороны границы сразу пришивают хвостик. Только мне это нисколько не мешает.

– Тогда тебе повезло.

– М-м, кстати, я не заметил слежки, когда мы с тобой линяли от «санитаров»!

– Чисто случайно я видел, как той несчастной женщине стало плохо на улице. Такая жара, а ей не выдали панамку. Глаза Рихарда подозрительно блеснули.

– Не пойму, к чему ты это все говоришь? – Он чуть подался вперед, внимательно глядя прищуренными глазами и словно чего-то ожидая. Оскар решил идти ва-банк. По крайней мере, здесь риск казался меньшим, чем кое-какие другие пути.

– Ну, совсем не для того, чтобы сказать «тебе привет от престарелой тети Евы» или еще какую ключевую фразу, если ты это имел в виду. Я не от твоих боссов. Я – посторонний!

Баварец сжал челюсти так, что на скулах его вздулись желваки. Лежавшие на столике кисти медленно сжались в кулаки страшного вида – с царапинами и мозолями на костяшках. Сейчас главным было не останавливаться, говорить и говорить о чем-нибудь мало-мальски осмысленном:

– Не пойми меня плохо, дружище!! Я не позорный провокатор из контрразведки, я тебе не враг. Просто я вот полчаса думал над твоим немецким – что-то в нем удивляет, я ведь уже лет тридцать общаюсь с немцами. Сейчас я вспомнил: так же говорил один итальянец, поживший лет десять в Мюнхене. Но ты не похож на итальянца. Черт, ведь ты такой же немец, как я швед! Мы два проклятых иностранца с сомнительными историями и должны держаться вместе!

– Я тебе не верю! Ты пытаешься из меня что-то выудить, придурок? Я даже не буду тебя бить, просто вышвырну прочь! Я мирный человек, который пытается скрыться от забот здесь, в этой милой стране. Не знаю, о чем ты сейчас болтал. Давай спишем все это на нетрезвое состояние и разойдемся, – говоря, Рихард поигрывал зажатой в руке стеклянной кружкой, что не очень вязалось с его заявлением о «мирном человеке».

– Мы действительно пьяны, если настолько не понимаем друг друга. Я ничего предосудительного не имел в виду, просто ты мне понравился, и я предлагаю знакомство. Мне ведь даже выпить было не с кем в этом скучном городе!

– М-да? – недоверчиво пробормотал Рихард. – Ты старая хитрая лиса!

– Надо выпить за этот прекрасный эпитет, которым ты по доброте душевной наградил меня! – воскликнул Оскар и, по возможности, незаметно вздохнул, видя, как разгибаются пальцы в кулаках собутыльника.

16. НОВЫЙ ДРУГ

– Ты ха-ык-роший парень!! – напрямую заявил Рихард, когда они, качаясь и держась друг за друга, вышли из «Альбы Регии». Он хотел сказать еще что-то, но отвлекся, пытаясь ущипнуть проходившую мимо девушку в короткой юбочке, и забыл все слова. Оскар с трудом удержал промахнувшегося немца от падения.

– Не лезь к старушке, – промямлил он. Говорить было очень трудно: Энквист изо всех сил старался контролировать руки и ноги, поэтому на язык сил уже не хватало. Все вокруг вертелось и прыгало, асфальт страстно желал двинуть ему в челюсть, а стены – съездить по макушке. Несмотря на это, Оскар мужественно вел почти уснувшего собутыльника и при этом еще пытался надеть на него очки.

– Что это за город!!! – заревел вдруг раненым медведем немец. Он пытался выпрямиться, но ему пришлось изогнуться дугой, чтобы сохранить равновесие. – Мю-юихен – вот город!! Вот такой город!

Он резко развел руки, ударив Оскара по затылку. Энквист повернулся к нему, поводил пальцем перед носом и попытался немного сдвинуть трясущиеся конечности немецкого патриота.

– Вот… поменьше…

– Нет!! – снова зарычал Рихард. Редкие вечерние пешеходы пугливо оглядывались и прибавляли шагу. – Мюнхен – это о-го-го!!

– Щас… – Оскар качнулся и схватился за руку собутыльника, чтобы не упасть. – Я все знаю. Мюнхен – это город в Баварии, где в лесах много диких абизян. Вот таких.

Он оттопырил уши и выпятил нижнюю губу.

– Хи-хи-хи – тоненько засмеялся Рихард. – Ты пьяный дурак! В Баварии нет абизян, ик! Их всех зверски убили. А ты… ты похож па маленькую абизянку!!!

Горбясь от смеха, он обнял Оскара за плечи своими мощными руками и поволок вдоль Непкёзи.

– Ты такой же грязный, как они, – продолжал обезьянью тему Рихард. – Нужно тебя помыть. У меня дома есть ванна.

Качаясь и болтая все более и более несусветную чушь об обезьянах, они пересекли пару улиц, прошли под аркой и исчезли в подъезде. На третьем этаже пьяницы занесли друг друга в однокомнатную квартиру со стенами из негорючего пластика, с бронированными ставнями на окнах и – о, чудо или пьяный бред? – маленькой ванной с горячей водой. Немец затолкал Энквиста внутрь и сказал ему напоследок:

– Грязный не выходи – убью!

Некоторое время Оскар глупо ощупывал розовый кафель, чистенькие, заставленные красивыми баночками и коробочками полочки, блестящие краны и свежие полотенца.