Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попаданец»

– Лоукосцеули! – радостно орет он и энергично кивает. – Лоукосцеули!

Из дальнейшей его тирады можно понять, что он хотя бы имеет представление о том, где находится мое Локтево. Слава богу! Хоть один нормальный попался! А я его еще ножом в ногу и горло прижал. На миг мне становится неудобно: чего ж я хорошего-то мужика? Но я тут же успокаиваю свою растревоженную совесть простым вопросом: а он чего? Чего на меня полез?..

Тем временем мой собеседник вдруг как-то по-особенному приглядывается ко мне, потом неожиданно изумленно икает, приоткрывает рот и, развернувшись, на предельной скорости несется к костру. Чего это он, а?

На поляне поднялся такой ор! Аж уши заложило, впору руками прикрыть… Подбежали все ко мне и, значит, начали тыкать пальцами, шушукаться. Ну, ребята! Цирк вещь для организма полезная. Говорят, что минута смеха жизнь продлевает. Но вроде я вам не клоун. Один из подбежавших, не худой мужичок, одетый в непонятного цвета балахон, тыча в меня крестом, внезапно окатил из бадьи водой. Блин горелый! Чудо, ты – идиот?! Вода ж… она ж холодная и мокрая, дефективный! «Дефективный» напоследок тюкнул меня крестом в лоб и сам осел на землю, изумленно хлопая глазами…

– Лоукосцеули? – недоверчиво спросил один из толпы.

– Да! Локтево! Мужики, может, миром разойдемся и не будем устраивать событие вселенского масштаба? – я поднял руку.

Вот дурак!!! И зачем только это сделал. Я опустил руку очень быстро, но окружившие меня чокнутые упали на пятые точки еще быстрее…

О! Еще одно явление! Из толпы ошалевших лесных психов прямо на меня шагает единственный одетый не в полные обноски мужик. Та-ак, а где это я твою рожу мог видеть?! Мать моя! Да он же – вылитый мой отец!..

Ну, правда, не совсем вылитый. Батя у меня и ростом повыше, и телом погрузнее, и в плечах… Хотя вот как раз в плечах-то папахен, пожалуй, поуже будет. Во, блин, родственничек нашелся! А что? Очень возможно. Дед, говорят, в молодости тот еще ходок был! Вполне мог мне какого-нибудь дядьку на стороне заделать…

Новообретенный родич тем временем раскрывает мне объятия. При этом лицо у него такое, что вот-вот разрыдается! Ладно, ладно, не станем тебя огорчать, старина. Давай обнимемся…

– Керте дире, Робин! Робин! Изд тоттер… Ливен…

Господи! Да он и в самом деле плачет! Ой!

– Заен! – рявкнул вдруг родич.

Он силой разворачивает меня лицом к толпе и повторяет уже потише:

– Заен! Лейбер заен! – Тут голос его крепнет, и он даже не кричит, а исступленно орет: – Майн заен!

Ноги его подкашиваются, и, если бы не я, он бы мешком брякнулся наземь. Я аккуратно поддерживаю его и помогаю сесть. Затем выпрямляюсь и оглядываю всю честную компанию. Лица испуганные, но, пожалуй, не враждебные. Скорее, настороженные. Так, пора закреплять свое положение в местной палате для буйных.

– Заен, заен, – я кладу руку на плечо «родственника», сидящего у моих ног, – Лоукосцеули, заен, Робин…

Восторженный вздох проносится по поляне. Внезапно один из стоящих поближе мужичков осторожно протягивает руку и тычет меня в живот грязным пальцем. Второй экспериментатор аккуратно щупает толстовку.

– Но-но! Грабки прими. Заен, Лоукосцеули, Робин!

Мне в руку что-то тычется. Опускаю глаза. Разбитного вида деваха, которую, если отмыть, причесать и переодеть, можно было бы назвать симпатичной, сует мне мой складник. При этом она смущенно ухмыляется, демонстрируя далеко не полный комплект желтоватых зубов. Убираю нож в карман, и тут же мне протягивают трофейные пояс с тесаком, кошель, рубаху, рюкзак и прочее шмотье. Ну, пояс и сумка-то мне пригодится, а без остального я и обойтись могу. Свободно.

Жестом показываю, что, мол, шмотки и содержимое кошелька можно поделить между страждущими. Поляна взрывается радостными воплями. Охреневший родич встает на ноги и горделиво выпрямляется, опираясь на мое плечо.

– Ду аст мойне заен! – провозглашает он. – Ур Робин!

Мне подают здоровенный металлический бокал, в котором плещется подозрительный напиток из бочки. Не без содрогания пригубляю… Ни фига себе! Вино, да еще какое! Башка на отруб – баксов двести за бутылку! Еще хочу!..

К вину в комплекте следует кусок очень горячего, хотя и полусырого мяса. А что – ничего!.. Очень даже – ничего! Мясо – свежайшее, вино – впору английской королеве подавать, вот еще бы…

«Еще бы» организовывается моментально. Рядом со мной оказывается чумазенькая, но вполне себе симпатичная девчоночка. Одета она, правда, не из бутика, а скорее с городской свалки, но если я еще выпью, так и…

– Робин, айзен дестер червив!

О, и родственник рядышком! Выпить вместе? Давай! И еще раз – давай! И еще…

* * *

Интересно, я вообще могу вне Москвы приходить в себя БЕЗ головной боли?! Башка гудит словно набатный колокол. Разлепляю глаза. Да уж. «О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» Судя по всему, заснули на поляне там, где сморило. Здорово. А что за сопение? Здрассьте.

Рядом со мной уютно угнездилась давешняя чумазенькая малышка. Изо всей одежды на ней мое серебряное кольцо с черепушкой, которое она нацепила на грязный шнурок и повесила на шею. Ой, что же это вчера было?..

– Заен хах дер ампт!

«Родственник»? Постойте, а ведь… слушай-ка, Романыч, а «заен» – это, случайно, не «сын»?..

– Патер… в смысле, фазер?

– Фаздер! – радостно сообщает «родственник». И на всякий случай поясняет, тыча в меня рукой: – Юр фаздер!

Приехали. Возвращение блудного сына. А как же дед с бабкой?..

Я как ошпаренный вскочил со своей лежанки и подошел к «бате». Так. Вспоминаем английский. Хотя какого черта:

– Ар ю май фаздер? – уставился на него. – Не, ну вообще-то похож! Но мой отец уже… того. А ты какого?.. Тебя вообще как зовут?.. Тьфу ты! Вот из ёр нейм?

Старик округлил глаза, похлопал меня по плечу и… ай, зараза! «Папаша», нимало не сумняшеся, переслал мне такого «леща», что аж зубы лязгнули и в ушах зазвенело! Ты чего подзатыльники ставишь, отче?

– Мйэрии намезн Джильберт Хэб! – гудит седовласый бородач укоризненно. – Заен фаздер но ревериниг!

Ага. Джильберт Хэб, значит. Что-то знакомо мне это имечко…

Тем временем «папаша» вознамерился отвесить мне второй раз, но я вовремя ухожу с линии удара. Нет, Хэба этого понять можно: сынок потерянный сыскался, а батькиного прозвания не помнит! Обормот, что и говорить!..

Старый тем временем снова подходит ко мне. Вроде с мирными намерениями… Млять! Ухо, ухо, ухо!!! Он хватает меня за ухо, не слишком больно, но достаточно цепко. В принципе, вывернуться – не вопрос, но… Как-то нет у меня желания калечить этого здорового придурка только за то, что он «опознал» во мне своего потерянного, а возможно, и покойного сына. Вот я бы так нашел своего отпрыска – тоже б, небось, сбрендил?..

Тем временем Хэб быстро перетащил меня в центр поляны, гаркнул что-то повелительное – и здрассьте вам! Вмиг у меня в руках оказались лук и колчан со стрелами. На противоположном конце поляны двое мужичков деловито устанавливают мишень. Пугало. Похоже, что старик хочет узнать, хорошо ли я стреляю. Ну ладно. Не знаю, как там стрелял потерянный «заен», но я как-никак – кандидат в мастера спорта. Вот только маленькая деталька: из такой, с позволения сказать, «классики» я стрелять не собираюсь. Олимпийский лук тоже не подарок, но из деревяшки?.. Ни за что!

Жестом и щелканьем пальцев я привлек внимание ближайшего ко мне индивида:

– Любезный? Да я к тебе, к тебе, не верти тыквой, не ровен час – оторвется! – Мой палец уперся в грудь тупо глядящего на меня звероподобного молодчика. – Твоя бежать туда и принес мой рюкзак. Ран, ран! Шнель, шнель!

Звероподобный несколько секунд соображает, что это он сейчас услышал, а затем отправляется в указанном направлении и через пару минут приволакивает мои вещи. Все. Умница. Спасибо, что не притаранил дерево, под которым они были сложены.

Ну, вот и мой «идеальный убийца». На левую руку я надел крагу и наручный колчан, на правую кисть – релиз[1]. Так-с, кто тут хотел проверить, как я стреляю?

При виде моего оружия собравшийся вокруг народец ахнул и попятился. Сперва я не сообразил, что к чему, но когда сообразил… Короче, то, что у меня в руках, у незнакомых с творениями современных производителей спортивных и охотничьих товаров может вызвать любые ассоциации. Кроме правильных. Нет, в самом деле: если эти скорбные на голову таежнички лук представляют себе исключительно как обычную гнутую деревяху, то то, что я сейчас собираюсь натягивать: корявое, дырявое, с роликами на концах и хитрым переплетением тонких шнуров вместо привычной одинарной тетивы – все это может показаться им чем угодно! Ребром неизвестной рыбы, продуктом внеземной цивилизации, жезлом для черной магии – чем угодно, только не луком.

Все это было написано крупным плакатным шрифтом на лбах обалделых лесовиков. Невозмутимым остался только мой «родственничек». То ли он так сильно любил сына, то ли он – флегматик по натуре, только ни малейшего намека на гримасу я у него не увидел. Стоит себе с каменным лицом и знаки мне делает.

– Нарентиг, – сообщил «отец» и для верности ткнул себе в лоб.

Ну, голова так голова. Расстояние тут детское: метров двадцать пять, не больше. Я поднял лук, натянул тетиву, прицелился… Отпустил спуск. Бац! Тут же, не медля, выдернул из колчана вторую стрелу. Бац! И нате вам на закуску. Бац!

Стрелы вошли, как я и хотел: равнобедренным треугольником с тупым углом при вершине. Две нижние пробили насквозь глаза манекена. Если бы у него были глаза. А третья влепилась точно в середину лба. Лоботомия[2], если бы, вдобавок к глазам, у него были бы мозги…

Толпа орала так, что с окрестных деревьев сыпались листья. Правда, сквозь ликование и радость прослеживались какие-то подозрительные нотки, но я не придал им значения. В конце концов, кто здесь возвратившийся блудный сын? Молчать, духи! Я вас научу родину любить!..

– Ровирерт! Ровирерт! – остановил общее ликование и радость отца один низенький мужичок, без правой руки. Ну не совсем без руки, но вместо кисти у него – безобразная культя, замотанная каким-то подозрительным тряпьем… Он подошел, пошептался о чем-то с «папашей» и вытащил из-за пазухи… яблоко?!! Эй! Вы чего! Старики, не дурите! Фаздер! Ты на хрена перед чучелкой мостишься?!!

– Фаздер, а ну ком цу мир сюда, млять!

Но Хэб беззаботно машет рукой, а какой-то паренек показывает мне жестом, что, мол, не тяни – стреляй.

Вы чо, с ума все посходили?!! А если тот выстрел… случайность это, случайность!

– Ноу, нет, нихт, найн! – ору я на всю поляну и смотрю на «папашу». Тот только подмигивает мне и устанавливает яблоко у себя на башке. – Может, не надо, мужики? А?

Но, обведя взглядом «одухотворенные» рожи лесных выпивох, я понял, что «надо». Натягиваю тетиву. Ну, «батя», прости, если что.

Очевидно, Хэб, точно высокочувствительный приемник, уловил этот сигнал и прикрыл глаза. Я выстрелил и… зажмурился. Теперь можно ждать чего угодно! Хоть смерти, хоть расстрела…

Дружный рев сообщил мне, что расстрел откладывается на неопределенное время. Озираюсь. Все вокруг ликуют и скачут, как обкурившиеся козлы. Мужик в балахоне подбежал ко мне и, лопоча что-то, полез целоваться. Судя по реакции, именно он был тренером у потерянного сыночка. Мне притащили какой-то подозрительный наряд зеленого шелка. Да-а. Если я его надену, то буду ни дать ни взять – волнистый попугайчик! А вот это уже интереснее: отдельно лежит пучок стрел с разнообразными наконечниками. Это надо посмотреть…

Но посмотреть не удается. Сияя восторженными глазками, ко мне прижимается та самая, чумазенькая, со шнурком, на котором висит моя печатка. Она шепчет что-то на своем тарабарском, но смысл ее слов для меня ясен и без перевода…

Глава 4

О том, что один в поле – не воин. А один снайпер в лесу – еще какой

Вот уже две недели, как я вживаюсь в эту свою новую реальность. Кое-что начало проясняться, хотя до полной ясности картины – как до Китая раком.

Похоже, что до Локтево я не доберусь никогда. По крайней мере – в обозримом будущем. То ли проклятая молния отправила меня в другой мир, то ли я вообще умер и теперь живу на том свете – не знаю! И не хочу знать. Какая разница, если выживать надо здесь. А «надо» – это волшебное слово. Во всяком случае, так утверждал наш ротный, а я ему верю. Хороший мужик. Был…

Здесь абсолютный феодализм, жуткий и страшный, как из учебника истории для шестого класса[3]. Вот, к примеру, та самая рыженькая, Альгейда, которой приглянулся мой жуткий перстенек, – одна из всей семьи и уцелела. Ее отца повесили воины какого-то тана или дана, я точно не разобрал, за то, что бедолага не сумел заплатить им дань. Ее матери запросто распороли живот копьем, да так и бросили в хижине, метнув на соломенную кровлю пару факелов. Должно быть, бросили еще живую, потому что Альгейда, которую воины в это время увлеченно насиловали, слышала, как из горящей хижины доносились стоны. Братишку увели, и Альгейда думает, что, скорее всего, паренька кому-нибудь продали. Сама же девчонка – ей всего-то пятнадцать! – уцелела лишь потому, что потеряла сознание, и ратники, сочтя ее мертвой, не стали добивать. Вот такие «милые» здесь обычаи.

Впрочем, история с Альгейдой – самая обычная. Вон, подружка моего «папаши», Мариона, чуть не рехнулась, когда всадник-феодал у нее на глазах стоптал конем ее трехлетнего сынишку. Два года не разговаривала, только плакала. Потом постепенно пришла в себя, но и сейчас, если при ней сказать «Эрг» – так сына звали, истерика начинается.

«Тренера» моего, Ольстина, пороли кнутом, а потом отрубили правую руку за то, что он ткнул вилами оленя, забредшего на его поле. Должны были повесить, но тан или дан был «справедлив»: раз не специально на оленя охотился – пусть живет. Когда Ольстин очнулся, детей на дворе не было, а жена лежала мертвой. Догадайтесь-ка, что она испытала перед смертью, если стражников было десятка четыре?

В общем, народишко тут замордован по самое, по ой-ой-ой! И те, которые не выдержали прелестей мирной жизни, подались в лес. В народные мстители. В партизаны. А «батяня» мой, Джильберт Хэб – их предводитель. Так что я, значит, его правая рука, лучший стрелок отряда, лучший воин отряда и – до кучи – его сын по имени Робер. Или Робин, это уж как кому больше нравится. Правда, тут есть одна закавыка: с полгода назад меня при всем честном народе повесили в деревушке Лоукслей. Так что некоторые в нашем отряде-банде и по сей день косятся на меня с подозрением. Правда, не только потому, что «воскрес из мертвых». Внешний вид моего Bear Attack добавляет всем «спокойствия и умиротворения». Несколько раз я замечал, что его пытаются крестить и всякое такое. Но Джильберта Хэба это не волнует: он истово верует в чудеса. И Альгейду не волнует: ей все равно, откуда я взялся, кому что пообещал за лук, лишь бы стражникам мстить мог. А она меня за это может отблагодарить. Как может…

С языком у меня еще проблемы, но с пятого на десятое я уже разбираю, что мне говорят. Язык у них какой-то сложный: вроде что-то от английского есть, но вроде и немецкий. И латынь, кажись, до кучи. Или еще какой: я в языкознании как-то не специалист. Зато вот что пригодилось, то пригодилось: лучник я здесь и впрямь – первоклассный. А еще и лук мне достался отменный. До такого они тут еще лет восемьсот доходить будут. Правда, одно плохо: стрелы тут не слишком хорошо центрованы. Из классики ими стрелять можно, а вот из моего блочника они так летят, что самому страшно становится. А вдруг одной из этих кривых дур придет фантазия сделать мертвую петлю и садануть меня в затылок? Гарантий никаких…

Чтобы уж совсем не запугать местных жителей до состояния полной невменяемости, я разжился и обычным луком. Тоже очень хорошим, а по меркам здешних – просто волшебным…

Не прошло и трех дней моего пребывания в отряде-банде, как папаша Хэб решил устроить вылазку на большую дорогу в плане поискать, чего пожрать, чего выпить и чем прибарахлиться. И мы отправились к уже известному мне месту засады у поваленного дерева.

Ждать пришлось долго и нудно. Целых два дня мы сидели в засаде, жевали сушеное мясо и кормили комаров. На дороге ничего не происходило. И ничего не проходило, в смысле – никого. Кроме крестьян, которых грабить было не просто неудобно, а еще и бессмысленно: чего у этих бедолаг взять можно, когда у них самих ничего нет?

Но оказалось, что взять с них кое-что все же можно. На третий день к нашей засаде примчался, точно наскипидаренный, паренек в какой-то рваной тунике и захлебываясь протараторил, что к нам движется обоз с благородным воином во главе и десятком воинов в качестве охраны. Я, конечно, ни фига не понял, да спасибо папаша Хэб перевел. И мы стали готовить горячую встречу.

После батиного перевода я ожидал увидеть кого-то вроде рыцаря в блестящих доспехах и красивых перьях, но вместо этого на нас выехал мужик в длинном, до колен, черном вязаном свитере. Весьма бомжовистого вида. И только когда от этого «свитера» отскочила стрела, я сообразил, что это – кольчуга.

Воинов, кроме рыцаря, оказалось всего шестеро: двое конных и четверо пеших. Должно быть, мальчишка считать не умел, и все, что больше пяти, для него было десять. После первой же стрелы пехотинцы выставили вперед мечи, прикрылись щитами и встали вкруг возле своего командира. А вот всадники…

Тот, что был одет в такой же «свитер», развернул коня и, не говоря дурного слова, дал деру. А второй, очень напоминавший внешне азербайджанца Рафика, державшего свою палатку рядом с моим домом, вытащил лук и…

Не успел я сказать «мама», как рядом со мной дурным голосом завопил здоровенный детина с глуповатым добродушным лицом и странным именем Клем. В правом плече у него торчала стрела. А рядом катался по земле и вопил еще один наш боец – Уил. Ему стрела пробила бедро, и теперь он больше всего походил на персонажа Евстигнеева из старой комедии, который ногой свалил колонну Казанского собора.

Подняв глаза, я увидел, что «Рафик» крутится на своем коне посреди дороги. На тетиву уже наложена стрела, и он явно выбирает следующую мишень. Ну, коли так, я тебе сейчас устрою чемпионат по полевой стрельбе[4].

Броском я вылетел на дорогу и сразу же откатился в сторону. Вовремя! В землю воткнулась стрела, и тут же, почти достав меня, – вторая. Вот гад! Как это он так быстро перезарядился?! Ну, да теперь мой черед…

Никогда не пробовали выстрелить из лука в положении сидя? Нет? Напрасно. Очень забавные ощущения. Особенно когда лук держишь криво, тетиву тянешь куда-то к подбородку, а рука пытается сложиться под немыслимым углом и зацепиться за ухо.

Однако натянуть лук я все же сумел. И попасть – тоже. Правда, не совсем туда, куда целился. А вернее, совсем не туда…

От удара пущенной только что не в упор тяжеленной стальной стрелы мужика в «свитере» из седла точно ветром сдуло. Это отвлекло моего основного оппонента, который тут же завертел башкой в поисках сгинувшего командира. Правда, через пару секунд он опомнился, но именно эта пара секунд и стала для него роковой. Я успел подскочить к нему и со всей силы ткнул тесаком в живот.

Исходя из того, что мне рассказывали о противнике «соратники по борьбе», я ожидал сопротивления доспехов: кольчуги там и прочего железа. Поэтому и бил без ума, от души. И в результате ткнулся этому уроду чуть только что не в промежность лицом. Никакой защиты на нем не оказалось: так, толстая кожаная жилетка на завязочках. Ну, ладно, будем считать это «прощальной лаской»: наслаждайся, последователь пророка, которому я ударом клинка не только кишки выпустил, а еще и позвоночник перешиб! Неча было, понимаешь, стрелами моих друзей тыкать!..

Тем временем папаша Хэб отоварил рухнувшего командира дубиной по балде, а из лесу высыпало еще человек десять наших, которые тут же взяли на прицел пехотинцев. Те, здраво оценив раскладку сил, побросали оружие.

Оставив папашу разбираться с пленными и позволив нашим шумной оравой мародерствовать на трупе рыцаря, я занялся трофеями со «своего» покойничка. И сразу же понял, что не прогадал. Ну что там могло быть у рыцаря? Меч хреновой стали, кольчуга, которая мне мала размера на два, амулеты какие-нибудь? Нет, ну, конечно, имелся кошель, с кучей серебряных, а то и золотых монет. Вот только я до сих пор не видал в нашем зеленом массиве хоть одного, самого завалящего ларька, не говоря уже о супермаркете. Так на хрена, спрашивается, нам тут деньги?

А на моем «Рафике» имелись чудо что за трофеи. Во-первых, лук. Не та примитивная лакированная деревяшка, которую мне пытались всучить под руководством Ольстина, а настоящий сложносоставной, с роговыми накладками, обтянутый лайкой. Если бы этот лук дать подержать моему первому тренеру, Оскару Петровичу, отобрать его можно было бы только вместе с жизнью!

Я пробую это чудо на усилие. Здорово! Килограмм пятьдесят вначале, а дальше он «мягчает», и натянутый можно уже и так подержать. А стрелы?.. Обалдеть! У этого проходимца был полный набор! И бронебойные, и полубронебойные, и охотничьи, и срезни!.. И даже парочка – со свистульками…

Кроме пленившего меня лука, мне еще достались: кривой кинжал с перламутровой ручкой, симпатичный ятаган отменного изготовления и, к моему колоссальному изумлению, ФЛЯГА ВОДКИ![5] Вот те, бабушка, и Магометовы заповеди! А еще выпендриваются: да мы, да не пьем, да нам Пророк запретил, а вы, русские – алкашня! А водочку-то для растирания возил, что ли?

Додумать я не успел, потому что папенька Джильберт вдруг заторопился и потребовал, чтобы все быстро-быстро уходили в лес. Он подошел ко мне и теперь трясет за плечо, старательно показывая жестами, что уходить надо в хорошем темпе, а то… Вот что «то», я понять не могу, но папочке, надо полагать, виднее. Сграбастав свою добычу в охапку, я собираюсь делать ноги вместе со всеми.

Та-ак, это еще что? Папа Хэб старательно выдирает у меня из рук мой лук. Да не дам – самому нужен! О господи!

Похоже, что пожилой атаман сбрендил на почве неумеренных возлияний и непосильной мозговой нагрузки. Частично словами, частично жестами он поясняет мне, что лук этот – замечательный композитный лук, обтянутый лайкой, – полное барахло и что моя жизнь намного важнее, чем эта никчемная деревяшка!

Второе утверждение не вызывает во мне внутренних противоречий, но первое… Да иди ты лесом в… Караганду, знаток недоделанный! Понимал бы чего!..

Мои попытки перевести эту речь с русского на понятный папе Хэбу были прерваны конским топотом. Судя по тому, как исказилась физиономия старого разбойника, я понял, что это ж-ж-ж – неспроста и что это явно кто-то торопится по наши души.

По наши души торопился отряд из восьми верховых. Все в кольчугах с капюшонами, со здоровенными щитами и длиннющими копьями. Увидев нас, они не заорали радостно, как поступили бы вахлаки вроде нашей банды, а прямо на скаку перестроились в две шеренги и, опустив копья, газанули к нам.

Папаша Хэб взвизгнул подраненным зайцем и чесанул в лес. В принципе, это логично: в лесу могут и не поймать. Не больно-то наездник в лесу развернется. Но мне вдруг стало жутко обидно: чего ж так сразу удирать-то? До противника еще метров пятьдесят, так что…

Первую стрелу из своего «идеального убийцы» я закатал ровнехонько под обрез капюшона ближайшему врагу – рослому широкоплечему бородатому мужичине, лет под сорок. Он молча рухнул под копыта второй шеренги, а я выдернул наугад из колчана вторую стрелу и пустил ее в следующего, целясь уже не во всадника, а в коня.

Эффект превзошел самые смелые ожидания. Я удивительно удачно выдернул из колчана стрелу с широченным, сантиметров в восемь, наконечником-срезнем, которая и угодила скакуну в шею, парой сантиметров выше груди. Конь буквально взвыл от боли, взметнулся на дыбы, выбрасывая своего наездника, и тут же рухнул на бок поперек дороги. Через него кувыркнулись еще два коня. Остальным всадникам удалось удержать свои транспортные средства в вертикальном положении. При этом скорость была сброшена почти до нуля, и атака захлебнулась сама собой.

Впрочем, мое положение нельзя было назвать особо завидным. Я еще только вытаскивал новую стрелу, а ко мне уже, прихрамывая, несся тот самый урод, который только что шлифовал задом дорожное покрытие. На бегу он вытащил довольно-таки длинный меч, которым теперь и размахивал, обозначая намерение нашинковать меня в капусту. И самым гадостным было то, что я четко понимал: достать стрелу я уже не успею. Сейчас меня будут убивать…

В воздухе что-то промелькнуло и с глухим стуком наподдало моего несостоявшегося убивца по кумполу. Он, как и полагается всякому нормальному человеку после встречи его головы с тяжелым тупым предметом, двигающимся на приличной скорости, сразу потерял интерес ко всему происходящему и улегся на отдых. Так что вытащенную стрелу я посадил прямо в разинутый рот одному из двоих уцелевших всадников и только тогда оглянулся, чтобы посмотреть: кто это меня так выручил?

Да это папа Хэб вернулся. Видимо, решив, что он не готов потерять сына второй раз, наш бравый атаман воротился на поле боя, броском дубины нокаутировал моего киллера и теперь активно принимал участие в потасовке, увлеченно отмахиваясь мечом от наседавшего на него деятеля в кольчуге. Ну, держись, папаша. Сейчас я его…

Расстояние в двадцать метров для Bear Attack – детская забава. Я выбрал стрелу с бронебойным наконечником и аккуратно вогнал ее противнику Джильберта под мышку. Похоже, что вовремя, а то папа явно проигрывал поединок.

Потеряв пятьдесят процентов личного состава, вооруженные до зубов рыцари, или кто они там, смело бросились наутек. Преследовать мы их не стали: как-то неудобно гоняться вдвоем за четверыми. Но по возвращении папаша Хэб устроил остальным дичайший разнос на тему: какого… и какого… вы… дети… и ваши мамы… бросили своего любимого предводителя и его сына на растерзание……. врагам? А что с вами……… было бы, если бы любимый предводитель и его сын пали смертью храбрых в….. неравной……. совсем неравной……. битве? Соратники по борьбе смотрелись бледно и изредка отвечали в том смысле, что вот гадами будут, если еще хоть раз…

Как бы там ни было, а крещение кровью я выдержал с честью. И теперь чувствую себя в лесу относительно спокойно. Ну, конечно, не очень спокойно. И очень относительно…

Дело в том, что почти все местные, включая половину наших ухорезов, свято убеждены: сын Джильберта Хэба продал свою душу дьяволу. Потому и жив остался после близкого знакомства с виселицей. А вдобавок к жизни дьявол пожертвовал своему новому адепту свое ребро, из которого тот и смастерил себе лук. И теперь он, то есть я, никогда не промахиваюсь и вообще ничего не боюсь, но вот однажды наступит день расплаты, и дьявол лично уволочет меня в ад. А уж там мне все припомнят.

Эту историю со всеми животрепещущими подробностями поведала мне одной из ночей рыжая Альгейда, прибавив от себя, что она об этом сразу догадалась, по перстню. Перстенек был и в самом деле странноватый для здешних мест: литая серебряная «гайка» изрядных габаритов с пиратским символом. Череп да кости. Плюс чернение в нужных местах. Подарил мне ее один классный мужик в Бендерах, с тех пор я его и не снимал. А вот теперь Альгейда использует его в качестве талисмана. Кое-как она растолковала мне, что когда дьявол придет за мной, она покажет ему перстень, возьмет мой лук, прикинется мной и пойдет в ад, а я останусь здесь и буду продолжать убивать гадов…

Услыхав такое признание, я с трудом удержался от смеха, а потом мысленно поблагодарил здешние темные ночи и прижал наивную и трогательную малышку к себе. Ведь она все говорит искренне. Бедная девочка! Как же надо ненавидеть, чтобы даже ада не бояться?! На все согласна, лишь бы этим было похуже! Ну, гадье, доведшее пацанку до такого, держитесь. Я вам устрою похохотать на тему «Робин Гуд и молодцы из зеленого леса», «Песнь о Гайавате» и романы Фенимора Купера. Вы у меня еще попляшете!..

Глава 5

Об уставе внутренней и караульной службы и том, что служба – не мед

Выражаясь высоким штилем: «Неладно что-то в Датском королевстве». А по-простому и не очень выражаясь: задолбал меня бардак в разбойничьем лагере! Задолбал, задолбал и еще раз задолбал!!!

Не далее как сегодняшним утром, я, выпутавшись из объятий сна и рыжей Альгейды, отправился в кусты… э-э-э… на утренний променад. Вообще-то я очень спешил, сгорая от желания совершить его побыстрее, но то, что я увидел, заставило меня забыть обо всем, в том числе и о цели посещения кустов.

Наш часовой, бывший мельник, а ныне вольный бродяга Скателок, безмятежно дрых, уютно примостившись у корней громадного дуба. Он устроил голову на тетиву лука, который крепко упер в землю. Чтобы лоб не резала тетива, Скателок опустил пониже свой капюшон и подложил до кучи оперенья пяти стрел. С комфортом устроился, сука!

В один момент у меня в башке промелькнула история гибели моего клона-предшественника – настоящего Робера. Недавно мне ее поведали в десятке различных вариантов, и, сравнив услышанное, я смог докопаться до сути.

Наши партизаны, страшно вращая глазами и раздувая щеки, повествовали о жуткой битве, в которой они совершали чудеса храбрости, валили врагов пачками, возили трупы тачками и тому подобную лабудень. А все было просто и незатейливо как народная узбекская песня. Хындыр-мындыр-лапупындыр, мля! Отряд после очередного «геройского дела» – нечто вроде налета на купеческий караван – перепился до состояния полного изумления. Разумеется, ни о каких постах и караулах и речи не шло. Полумертвый от количества выпитого папа Хэб, прежде чем вырубиться окончательно, успел вроде ткнуть пальцем в парочку «махновцев» и даже буркнул им что-то, типа: «Ты и ты – в караул!», но кого б это трогало?! В результате, когда на поляну с топотом и свистом вылетел отряд карателей из ближайшего манора (Ума не приложу: что это за штука – «манор»?), в нашем отряде не было ни одного не то что готового к бою человека, а бодрствующего-то никого не было!

Короче, их должны были повязать тепленькими, и обязательно повязали бы, но тут в игру вмешался Робер. То ли ему не пошло впрок количество выпитого, то ли он съел что-то не то, но в момент лихого налета карателей он мирно блевал в кустах. Откуда и наблюдал все разворачивающееся перед ним действо. Оценив масштаб поражения, он, отдадим должное его храбрости, не сдернул в безопасном направлении, а дотянулся до лука с колчаном и попытался переломить ход матча в пользу команды хозяев.