Бумажный грааль

– Устроим тут заварушку, – сказал он Говарду, подмигивая дергающимся глазом.

Мимо них с занесенным молотком пронесся Честертон Касалкин, подпрыгнул, пытаясь достать Шалтай-Болтая. Но тот сидел слишком высоко, и удар вышел слабым. Чертыхнувшись, Касалкин попытался сбить его снова, и опять без результата.

– Проклятие! – выругался он и позвал: – Преподобный!

– К вашим услугам, – откликнулся, сгибаясь, преподобный Уайт.

Касалкин забрался ему на спину, и его «лошадка», подрагивая, встала, пошатнулась и едва не рухнула. Касалкин взвизгнул, цепляясь изо всех сил, и когда они почти обрели равновесие, вцепился в воротник преподобного как в вожжи. Парочка налетела на Шалтай-Болтая, который посмотрел на них раскосыми, чуть азиатскими глазами и помахал последнее меланхоличное «прощай» Говарду, словно знал, что ему предстоит роковое падение, а может быть, даже вообще ждал его с начала вечера.

Схватив Говарда за руку, миссис Банди потащила его за собой. В лице у нее было что-то от развратницы из порнофильма. Но он уперся, оглядываясь по сторонам, потом стряхнул ее и подошел к шесту, на котором крепилась корова-вертушка, как раз в тот момент, когда Касалкин вновь тщетно ударил по яйцеголовому молотком.

Касалкин громко выругался, ярясь на раскрашенный кусок вибрирующей фанеры. Его левая рука теперь дергала за волосы преподобного Уайта, и проповедник выгибался и дергался из стороны в сторону, стараясь сбросить седока и крича: «Ой-о-о-ой!», так что половина ударов Касалкина приходилась мимо цели, но замахивался он с такой силой, что едва не падал с закорок преподобного.

Расшатав, Говард выдернул из земли шест – выкрашенную белым сосновую палку два на два дюйма и почти четыре фута длиной. Перехватив ее как бейсбольную биту в футе от конца, он подобрался, сделал глубокий вдох и закричал Касалкину:

– Нет! Вот так!

Надвинулся Джейсон, заливая их всех электрическим светом, камера зажужжала, когда Говард чуть присел. Преподобный Уайт благодарно отступил, дыша с присвистом, и явно готовый дать Говарду шанс.

– Валяй! – крикнул он. – Один ноль в пользу Джиппера! – И на трясущихся ногах присел на корточки, чтобы сбросить Касалкина наземь.

– Эй! – заорал Касалкин, цепляясь как наездник на родео, явно еще не покончивший с ухмыляющимся Шалтай-Болтаем, и в этот момент Говард сказал:

– Прошу прощения, преподобный! – и нанес удар шестом, врезав проповеднику поперек живота.

Проповедник согнулся пополам, воздух вырвался из него, точно из ржавых мехов. Касалкин завизжал и приземлился лицом в землю, разметав деревянные розы и беспомощно пытаясь швырнуть в Говарда молоток. Говард же отпрыгнул, одновременно поворачиваясь, и с силой опустил тяжелый шест на видеокамеру Джейсона. Раздался удовлетворительный хруст чего-то ломающегося, и большая черная пластмассовая штуковина вылетела на тротуар и скатилась на мостовую. Сделав полшага назад, Говард размахнулся снова – дождем осколков разлетелась лампа.

Тут на него набросилась озверелая миссис Банди, скрючив пальцы, оцарапала ему шею. Он развернулся, занося шест намеренно высоко, чтобы ей пришлось упасть на колени, когда импровизированная бита пронеслась у нее над макушкой. Потом, нанеся еще один, последний, удар Джейсону, который дико размахивал камерой над головой, Говард выбежал на улицу, понесся по Зеленодольной к центру, бросив по дороге шест в сорняки на пустующем участке.

Он успел свернуть за угол и притаиться в тени еще до того, как они погнались за ним, и, не оглядываясь, резко свернул влево и заполз в кусты вдоль заднего забора миссис Лейми.

Шаги приблизились, прошли мимо и заухали прочь, к перекрестку. Ему показалось, он услышал, что в ту же сторону удаляются и другие. Ага, они решили схитрить и разделились, может, захотели его окружить. Потерянное время дорого им обойдется. Он осторожно выглянул: кругом ни души, но вдалеке слышались крики. По-видимому, они ищут его на утесах.

Подтянувшись, он перевалился через деревянный забор, тяжело приземлился на больную ногу, поморщившись от боли, которая прошила ему лодыжку и колено. Он даже удивился, насколько стал зависеть от палки Грэхема. С тех пор, как он всего полчаса назад выпустил ее из рук, боль в ноге, казалось, утроилась.

Не мешкая более ни секунды, он похромал через открытую заднюю дверь, бесшумно прикрыв ее за собой, и сразу забрался в огромный буфет на подсобной веранде. Оказалось, это не буфет, а отапливаемый ватерклозет с горячей водой, тем не менее в щели вентиляционной решетки в стене почти ничего не было видно. Он приготовился к долгому ожиданию, вспоминая, как расположены в доме комнаты. Где-то внутри лежит его палка, и без нее он не уйдет.

Он мог бы рискнуть пойти за ней сразу, вот только в гостиной все еще сидел Горноласка и разговаривал с миссис Лейми. До Говарда доносились их голоса. Ему совсем не хотелось снова драться, разве что его к этому вынудят. У него ведь и после прошлой битвы еще поджилки трясутся. Необходимо забрать оттуда палку так, чтобы никто не пострадал, а главное – он сам.

Говард смирился с долгим ожиданием. До одиннадцати еще час. Если не останется ничего другого, он может выскользнуть через заднюю дверь и исчезнуть, начисто испортив вечер. Вот и пытайся убедить врага, что у тебя душа наемника.

Первой вернулась Гвендолин Банди. Говард слышал, как она терзает миссис Лейми рассказом о предательстве Говарда. Горноласка громко расхохотался, делая вид, будто недоумевает, как это могло явиться для кого-то неожиданностью. Они с миссис Лейми наблюдали за всей эскападой в окно. Незадачливые шалопаи получили по заслугам. Отрывать крылышки мухам – не его стезя, сказал он. Он предпочитает сразу их давить – быстро. Вот зачем Господь изобрел мухобойки. Тут миссис Банди спросила:

– Так кого мы используем теперь? Миссис Лейми промолчала.

«Мы?» – удивился Говард. Что это, черт побери, значит? Только то, вероятно, что интуиция его не подвела. Они с ним играли, каким-то подлым образом «откармливали, как порося». На кухню вошла Гвендолин Банди. В щель он увидел, как, вынув из ведерка бутылку, она присосалась к шампанскому, хлебая его долгими, с придыханием, глотками.

– Ты ранен! – сказала она кому-то. Этим «кто-то» оказался Касалкин, чье лицо было перепачкано садовым черноземом.

– Ему не жить!

Критик бухнул кулаком по стойке, потом повернулся к раковине. Подставив сложенные руки под воду, он плеснул себе в лицо пригоршню воды.

– Какая жалость, что он не пишет романы, – сказала Гвендолин, гладя его по загривку. – Ты бы смог разделать его в «Кроникл».

– Иди к черту.

Касалкин ушел, а женщина, открыв холодильник, достала и откупорила новую бутылку. Тут послышались голоса Горноласки и преподобного Уайта, которые о чем-то заспорили, и вдруг все заговорили разом.

Кто-то упомянул «жезл», и Говард понял, что они говорят о палке. Внезапно перебранка стихла, и следующие пять минут до него доносился только неразборчивый шепот. Потом наступила тишина, за ней – шарканье удаляющихся вверх по лестнице шагов.

Выходит, палка наверху, или так ему показалось. Ни малейшей возможности ее забрать, разве что выдумать какой-то отвлекающий маневр посерьезнее, и сделать это надо быстро. Угон машины на сей раз не сработает. Лучше бы взрыв. Жаль, что у него не осталось бомб-фейерверков. Можно было бы бросить их в унитаз в туалете внизу и закрыть крышку.

Время близилось к одиннадцати. Нельзя выжидать всю ночь, нужно действовать. Вполне возможно, не найдя его, Сильвия приедет узнать, что случилось. Одна эта мысль заставила его всерьез взяться за дело. Кого они «используют»? Вот что спрашивала у миссис Лейми Гвендолин Банди. Говард безумным взором обвел веранду. Ну а ему-то чем воспользоваться? Можно вывернуть заглушку газового крана и, выбравшись из шкафа, бросить туда спичку. Но это чистое безумие. Старый деревянный дом сгорит, как свеча, прихватив с собой и половину людей. И если уж на то пошло, палку тоже. Впрочем, это чертовски их отвлечет, а к перечню его преступных деяний добавятся поджог и убийство.

Придется вылезти из шкафа. Это для начала. Он осторожно выглянул через решетку и, не увидев в кухне никого, вышел из шкафа на подсобную веранду, где первым делом увидел на стене возле огнетушителя аптечный шкафчик. Открыв дверцу, он вытащил гору марлевых бинтов, компрессов и пузырек с йодом. Потом открыл ближайший буфет, отодвинул в сторону бутылки с шампунем для ковров, чистящие средства и коробки ватных тампонов. Среди прочего хлама оказалась пластиковая бутыль на полгаллона с хлоркой, которую он вытащил и прислушался. Наверху как будто разговаривали, но до него доносилось только бормотание. Если он начнет бросаться тяжелыми предметами, его услышат.

Он решил, что пришла пора действовать. Нет времени на дебаты между ангелом и дьяволом, стоящими соответственно за правым и левым плечом. Само провидение позаботилось, чтобы на подсобной веранде у миссис Лейми оказались отличные запасы, а не воспользоваться даром провидения – к неудаче. Так, во всяком случае, сказал бы дядюшка Рой.

Открыв бутыль с хлоркой, Говард осторожно вылил в нее йод, закрутил крышку и взболтал. Потом поставил бутыль на раковину и сосчитал до шестидесяти, доставая тем временем перочинный нож, затем большим лезвием проткнул пластиковую бутыль приблизительно в полудюйме от донышка. Пока он расширял отверстие, по лезвию потекла, сбегая тонкой струйкой в раковину, хлорка. Мгновение спустя струйка иссякла, и Говард опустил нож пониже, сливая большую часть оставшейся жидкости. Потом повернул нож вбок, чтобы срезать весь верх бутыли.

На дне остались небольшая лужица хлорки и известковый осадок. Скомкав побольше марлевых бинтов, он вылил на них содержимое бутыли, держа ком над раковиной так, чтобы поймать на него осадок, и стряхнул, сколько смог, жидкости. Что делать дальше? Нужно что-нибудь зрелищное. Лучше всего жар.

Поспешно вернувшись на кухню, он начал один за другим открывать ящики, пока не нашел тот, где были свалены черпаки, лопаточки и шампуры. Кухонные принадлежности гремели, пока он в них рылся, поэтому пришлось двигаться медленнее и работать тихо и осторожно. Вот оно! Чайное ситечко. Затолкав влажную марлю в ситечко, он задвинул крышечку, а потом шагнул к газовой плите.

Он поводил ситечком над газом, чтобы бинты высохли, стараясь при этом его не трясти и отворачивая лицо, чтобы, если взорвется, его хотя бы не ослепило. Он проделывал такое лишь однажды, в лаборатории колледжа на занятии по химии, и тогда от взрыва самодельной бомбы раскололся стол. Сейчас ему нужно нечто большее – что-то такое, от чего они бы сбежали, чтобы основательно их напугать.

Бинты почти высохли, на все ушло не более шести минут. В остальном придется положиться на удачу. Или сработает, или нет. Чтобы не слишком звякало, он запихнул ситечко в носок, который добыл из ящика для грязного белья, и осторожно положил все в сушку для белья, после чего включил центрифугу.

Возможно, они и услышат, как оно там крутится, но это неизбежный риск. Несколько минут под воздействием высокой температуры должны дать великолепный результат. Он быстро подошел к двери в гостиную и, не увидев там никого, вышел на переднюю веранду, где прикорнул в тени, чтобы подождать и все обдумать.

Но времени на размышления не оказалось. Почти сразу на служебной веранде прогремел адский взрыв. Говард думал, что центрифуга его приглушит, но грохот получился, как от взрыва динамитной шашки, и раздался шум падающих на пол предметов, когда что-то – скорее всего дверцу сушки – вынесло ударной волной и швырнуло о противоположную стену. Удар сотряс кухню. В последовавшей затем мертвой тишине послышался топот шагов на лестнице.

Прибежали все разом. С того места, где он сидел, скорчившись, на веранде, Говард видел, как они бросились на кухню. Тогда он встал и, проскользнув в переднюю дверь, бегом бросился на второй этаж.

Кто-то крикнул: «Вот черт! Смотрите!», еще кто-то, вероятно, миссис Лейми, взвизгнул, а потом завопил про огнетушитель. Этот вопль Говард услышал на середине лестницы. Наверху он толкнул первую же дверь.

Комната была большой, оклеенной кроваво-красными викторианскими обоями с цветочным орнаментом, почти посередине стояла большая круглая кровать. На ней лежала его палка. Рядом на полу высовывались из-под покрывала пропановая горелка и фигурный молоток Касалкина. Они трудились над палкой – отпиливали от нее куски. Покрывало было усыпано опилками, а конец палки плоско обпилен. В комнате стоял густой запах смолы. Отпиленные куски исчезли.

Схватив палку, Говард снова выбежал в коридор, но на площадке лестницы остановился, чтобы прислушаться и перевести дух. Он едва-едва слышал, как в кухне пререкаются голоса. Потом, закрываясь, хлопнула задняя дверь. Они, наверно, решили, что он взорвал сушку и выбрался на задний двор. Может, они тоже туда побегут, решат его преследовать… Держась как можно ближе к стене, он на цыпочках спустился вниз.

Входная дверь все еще стояла нараспашку, но от основания лестницы ее отделяли долгие шесть ярдов. Говард остановился, скрючился, чтобы последний раз взглянуть на кухонную дверь прежде, чем метнуться на улицу, и как раз в этот момент из кухни вышли Честертон Касалкин и Джейсон. Оба пересмеивались, будто считали взорванную центрифугу гениальной шуткой. Потом по лицу Касалкина скользнули сомнение и подозрения, и он уставился на открытую входную дверь.

Говард бросился вперед. Ожидание теперь ничего не даст. Размахивая палкой, он перепрыгнул последние две ступеньки, приземлился на больную ногу, споткнулся и едва не упал. Двое мужчин поглядели на него в полнейшем изумлении, словно недоумевали, что бы это значило. Потом Касалкин заорал и, схватив тяжелую стеклянную пепельницу, метнул ее в Говарда, промахнувшись на добрые три фута. Пепельница угодила в выходившее в палисадник окно, и на улицу полетел дождь осколков, а Говард ожесточенно замахнулся палкой на Джейсона, когда художник попытался отрезать ему путь к двери.

Говард налетел на экран двери, тот от удара распахнулся, и Говард выбежал прямо на дорожку, а оттуда в переулок. В доме кричали: Касалкин и Джейсон вопили «Караул!» – им совсем не хотелось выходить на темный двор одним. Забравшись в «фольксваген», Говард прикорнул в темноте между передними сиденьями.

Он чувствовал запах старого винила, машинного масла и набивки сидений, но ждал и пытался сообразить, правильно ли поступил. Им не придет в голову, что сейчас, когда палка снова у него, он мог остаться поблизости. Но если они заглянут в автобус…

Судя по топоту, они мечутся взад-вперед по улице. Мгновение спустя завелась машина Горноласки, из-за барахлящего стартера мотор долго чихал и завелся не сразу. Говард выждал, пока все стихло, и только потом выглянул из-за спинки сиденья. Улочка была пустой и темной. Наверное, уже перевалило за одиннадцать. Сильвия, возможно, уже закончила якшаться с миром духов и вернулась к магазину. Выбравшись из автобуса, Говард двинулся к Главной, держась в тени и то и дело оглядываясь через плечо.

В магазинчике было темно. Значит, Сильвия еще у миссис Мойнигэн. Говард направился к ее дому. Внезапно ему очень захотелось там очутиться. Кто знает, на что еще способен «кружок» миссис Лейми? Прислушиваясь, не раздастся ли топот ног или урчанье мотора, он быстрым шагом преодолел Главную и свернул на Сосновую. В поселке было темно и тихо, луна стояла высоко, заливая светом улицу. Ни с того ни с сего, обуреваемый дурными предчувствиями, он перешел на бег, и тут с Главной на Сосновую вывернула машина. Шла она медленно, а когда его осветили фары, прибавила ход.

Перемахнув через забор, Говард побежал через убогий палисадник старого дома. Завернув за угол на задний двор, он прокатился мимо выводка металлических мусорных баков, держа курс прямо в соседний двор. За спиной открылась дверь, кто-то закричал. Залаяла собака, к ней присоединилась другая, а Говард все бежал и бежал задами темных домов. В проемы между ними он видел машину Горноласки, которая, двигаясь по улице, держалась вровень с ним. В машине было трое: Горноласка, Касалкин и Джейсон.

На бегу Говард тяжело опирался на палку. Впереди возник забор, закрывающий путь в следующий двор. Остановившись, он снова поглядел в сторону улицы. В верхнем этаже дома за ним зажегся свет, и он сообразил, что, пытаясь спастись задними дворами, ничего не добьется. Он снова вышел в переулок и оказался в пятидесяти футах от поворота на Сосновую.

Пока Говард, задыхаясь, бежал по Сосновой, внимательно глядя на номера домов, возле него притормозил Горноласка. Говард совсем измучился, и это было совершенно очевидно троице в машине, которые, подбадривая его криками в открытое окно, просто ехали за ним, упиваясь победой, но им, кажется, совсем не хотелось пытаться захватить его посреди улицы.

На подъездной дорожке у одноэтажного просторного дома с белыми стенами стояла машина Сильвии. Из окон лился свет. Говард повернулся и, взбежав по дорожке на крыльцо, с силой постучал в дверь. Изнутри донеслись голоса. Машина Горноласки затормозила так резко, что едва не врезалась в бордюр. Из нее вывалилась вся троица и решительно направилась к нему, а он все еще колотился в дверь. Внезапно она распахнулась, и, как персонаж мультфильма, он едва не постучал в лицо степенной женщины в мешковатом платье, которая на него посмотрела не без подозрения.

Но за спиной у нее стояла Сильвия, которая тут же воскликнула: «Говард!», будто была на седьмом небе от счастья, что его видит.

Женщина слегка раздвинула в улыбке губы и посмотрела за его плечо на приближающуюся троицу. Неспособный произнести не слова, Говард ловил ртом воздух.

– Не хотите ли войти? – любезно спросила хозяйка.

– Очень бы хотелось, – ответил, поднимаясь на веранду, Горноласка. – Мы друзья Сильвии. Были тут в гостях неподалеку, и Сильвия так мило нас пригласила. Но мы только на минутку. Надеюсь, мы не слишком поздно.

Говард переступил порог, сделал два шага мимо миссис Мойнигэн и провел пальцем по горлу так, что только Сильвия это видела. В ответ она пожала плечами. Что она может сделать?

В просторной гостиной сидела на софе блондинка, а рядом с ней большеносый бородач во фланелевой рубашке. На нем было с полдюжины крупных безвкусных украшений навахо, лицо – багровое, с проступившими жилками, как у запойного пьяницы. По низкому кофейному столику были разбросаны кристаллы, серебряные и медные украшения, на краю лежала стопка книг и брошюр.

– Мы помешали! – воскликнул Горноласка, словно сожалея о своей невежливости. – Этого я и боялся, Говард.

Сильвия исчезла. Говард дико оглянулся по сторонам, надеясь, что она снова появится, чтобы его спасти, но она пропала.

– Да, – ответил он, стараясь, чтобы это прозвучало как извинение. – Вы любительница философии нью-эйдж, миссис Мойнигэн? – Он взял со столика книгу. На обложке под тремя расфокусированными бабочками красовался вопрос: «Кто вы?»

Она поглядела на него скептически, и Говард пригладил волосы. – Миссис Мойнигэн не «любительница» философии, – ответил за нее бородач.

– Ну разумеется, – улыбнулся ему Говард, гадая, куда, черт побери, подевалась Сильвия. Словно услышав его, она появилась из коридора и подмигнула Говарду, который ни малейшего понятия не имел, что означает это подмигивание.

– Я в прошлом году познакомился в Эсейлен с Родией Дейвис, – продолжал он, на ходу выдумав имя.

Глаза миссис Мойнигэн расширились.

– Прошу прощения, – начала она.

– Эта женщина – проводник духа карпатской рабыни. Просто чудесную книгу написала, она вышла в мягкой обложке в издательстве «Аметистовые оттиски». У тебя есть экземпляр, милая?

– Нет, – с сомнением ответила Сильвия. – С собой нет, но в магазине, наверное…

– Тогда давайте поедем его поищем? – предложил Горноласка, кладя руку на плечо Говарду. – Ну правда, мы хозяев от чего-то оторвали. Сильвия, ты с нами? Или нам лучше заехать за тобой через… Скажем, через полчаса?

– Карпатской рабыни? – спросила миссис Мойнигэн. – Как интересно.

– Готов поклясться, Карпаты – это горный массив, – весело сказал Касалкин. – Ты уверен, что именно карпатской?

Миссис Мойнигэн жестом указала на софу.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она. – Мы на самом деле как раз заканчивали. Большинство гостей уже разошлись. Это Сьюзан Макинтайр.

Блондинка на кушетке с улыбкой кивнула. Волосы у нее были заколоты громоздким медным гребнем, а на пальце красовалось кольцо с кварцитом размером больше гусиного яйца.

– Мне тоже пора идти, – сказала она, вставая, и после нескольких прощальных любезностей поспешила к двери.

– Стаканчик вина? – предложила миссис Мойнигэн. Бородач нахмурился и поглядел на часы, до того прятавшиеся под манжетой фланелевой рубахи.

– Почти одиннадцать, – сказал он.

– А это мистер Мойнигэн, – представила его Сильвия.

– Приятно познакомиться. – Наклонившись, Говард пожал руку бородачу, на лице которого отразилось еще большее сомнение. – Знаете, – сказал он, – вы невероятно похожи на Абрахама Маслоу[15]. – Скорее всего ложь чистой воды. Говард не помнил, видел ли он хоть когда-нибудь фотографию Маслоу.

– Вы так думаете? – Миссис Мойнигэн искоса поглядела на мужа (быть может, немного скептически).

– Стопроцентно. – Сев на диван, Говард устроился поудобнее. – Правду сказать, стаканчик вина был бы весьма кстати. Если, конечно, мы вам не мешаем.

– Ну конечно, мы им мешаем, Говард. – Горноласка покачал головой, точно говорил с непослушным ребенком.

– А Джейсон у нас художник. – Говард кивком указал на нахмурившегося Джейсона, который так и остался стоять.

– Художник, – повторила миссис Мойнигэн. – Как мило. Я сама рисую маслом. Но прошу вас, садитесь.

Джейсон сел, предварительно отряхнув сиденье стула.

– Только не говорите, что картины на той стене вашей работы, – сказал Говард, указывая на два массивных морских пейзажа без рам, бок о бок висящих на стене.

В паре они изображали каменистую бухточку и волны, цветом и фактурой похожие на разламывающиеся о камни сырники. Развернувшись носом от берега, правила в море рыбацкая шхуна, выйти в которое ей, похоже, мешал толстенный канат. Такой картине самое место на стене какого-нибудь банка в пригороде мегаполиса.

Говард услышал, как Касалкин чертыхается себе под нос. Джейсон, казалось, готов был взорваться.

– Напоминает Биглера, – сказал Говард, – только тут проработка много тоньше. Лучше схвачены детали.

– Биглер? – переспросил Джейсон, принимая стакан. – Кто, скажите на милость…

– Говард – куратор весьма и весьма крупного музея в Лос-Анджелесе, – оборвала его, обращаясь к миссис Мойнигэн, Сильвия. – Гетти, сами понимаете.

– Правда?! – воскликнула миссис Мойнигэн.

– Ну, – протянул Говард, – одно я вам могу сказать наверняка. Не важно, кто написал эти картины, они очень хороши. Великолепна проработка деталей. Ты согласен, Джейсон?

Художник промолчал.

– Миссис Мойнигэн сама их нарисовала, – сказал мистер Мойнигэн. – Она выставляется в нескольких галереях города.

– В этом я уверен, – отозвался Касалкин. – Но вот Биглер… Я и о нем не слышал. Он что, тоже был карпатским рабом?

Говард бросил ему подчеркнуто резкий взгляд, будто он оскорбил картины миссис Мойнигэн.

– Мне бы хотелось про это послушать, – сказала хозяйка, возможно, слишком скромная, чтобы продолжать разговор о собственном творчестве. Говард поймал себя на том, что она ему нравится. Было в ней что-то большое, округлое и щедрое.

– Повторите, как звали того медиума? – попросила она. – Мне бы хотелось прочесть ее книгу.

Говард порылся в памяти, но имени вспомнить не смог, ведь, если уж на то пошло, он на ходу его придумал.

– Родия Дейвис, – пришла ему на помощь Сильвия. – Ты так, кажется, сказал, правда, Говард? Может, ты сможешь завтра найти миссис Мойнигэн экземпляр. – Она широко ему улыбнулась и сообщила миссис Мойнигэн: – Говард – племянник моего отца. Он Бартон.

– Неужели? Вашего дядю страшно недопонимают, – сказала она Говарду. – Его музей привидений был потрясающим местом! Люди, наделенные истинным даром, всегда страдают в обществе, которым заправляют алчность и цинизм.

– Вот уж это-то святая правда, – печально кивнул Горноласка.

Мистер Мойнигэн осушил свой стакан.

– Миссис Мойнигэн сама медиум.

– Правда? – спросил как будто с искренним воодушевлением Горноласка.

Касалкин и Джейсон сидели молча, словно не решались открыть рот.

– Она вступает в контакт с существом, известным только как «Чет», – серьезно сказал бородач и оглядел собравшихся, будто ожидал, что кто-то станет ему возражать. – Он сегодня был здесь, в этой самой комнате. Не в своем материальном теле, конечно. С нами была его астральная проекция.

– Он знаком с карпаткой Говарда? – спросил Касалкин.

– Сегодня он говорил с нами почти двадцать минут, – не обращая на него внимания, сказала Сильвия.

Касалкин тихонько фыркнул.

– Какие-нибудь наводки для игры на бирже?

– Честертон! – одернул его, слегка нахмурясь, Говард и, повернувшись к бородачу, сделал быстрый жест, изображая перепившего, потом подмигнул и встряхнул головой.

– Ах вот как! – в свою очередь, тряхнул головой бородач. Горноласка взглянул на часы:

– Будь я проклят! Почти половина двенадцатого! Нам правда пора идти. Большое спасибо за вино.

Он встал, Джейсон и Касалкин тоже поднялись.

– Какая жалость, – расстроилась миссис Мойнигэн. – Спасибо, что сказали столько хорошего о моих картинах.

Ее муж встал и начал убирать со стола стаканы, будто, избавившись от них, избавится от непрошеных гостей. Устало хмурясь, он стер мокрое пятно рукавом рубашки.

Говард напряженно соображал, как бы еще потянуть время. Он должен что-то предпринять, чтобы спасти и Сильвию, и себя. Для дальнейшей беседы уже поздно. И в полицию он позвонить не может: слишком многое уже натворил за день. Сильвия вдруг поглядела на него, словно озадаченная.

– Кажется, одного моего камня не хватает, – сказала она.

– О нет! – воскликнула миссис Мойнигэн. – Ведь не из тех, какие нам привезла с собой Сьюзан?

– Нет, – сказала Сильвия. – Это была пиритовая сфера размером с шар для гольфа. Наверное, под диван закатился или в угол куда-нибудь.

– Давайте вместе поищем, – сказал своим трем врагам Говард. – Он же никуда не делся. Честертон, заберитесь за кресло, ладно?

– Какого… – начал Касалкин, но Горноласка жестом его оборвал.

– Погляди под креслом, Чес.

Говард заглянул под диван, делая вид, что ищет мифический шар из пирита.

– Мы утром все тут перевернем, – сказала миссис Мойнигэн. – Нет смысла ползать по комнате сейчас. В такое-то время.

Тут в дверь позвонили, и миссис Мойнигэн сказала:

– Надо же какой сюрприз! Просто настоящая вечеринка, – и пошла открывать.

– Иисус на велосипеде, – пробормотал мистер Мойнигэн. И возмущенным шагом удалился со стаканами на кухню, бормоча что-то себе под нос.

Перехватив поудобнее палку Грэхема, Говард стал позади Джейсона, Касалкина и Горноласки, заступив между ними и Мойнигэнами. Он боялся, что за дверью окажутся миссис Банди, миссис Лейми и преподобный Уайт, которые выследили машину Горноласки. Тогда дело обернется худо. Ему вообще не следовало сюда приходить. А теперь в эту историю втянута и Сильвия, и ни в чем не повинные Мойнигэны.

Но когда дверь открылась, на пороге стояли дядюшка Рой, старый Беннет и мужчина из ресторана в гавани, который выглядел как подручный каменщика и одет был в передник мясника с пятнами чего-то, похожего на кровь. За ними наполовину скрывались в тени еще двое мужчин в лоскутных одеяниях клейщиков. Тот, что слева, вполне мог сойти за Моисея на иллюстрации к Исходу, если бы не правый, державший в руке монтировку, которой похлопывал себя по ноге.

– Папа! – радостно закричала Сильвия.

Касалкин отступил на шаг, словно готовился бежать через черный ход. Даже Горноласка заметно побледнел, а у художника Джейсона глаза забегали и вид стал испуганный, как у гадкого воришки, которого наконец схватила за шиворот рука закона. Концом палки Говард ткнул Касалкина в спину, и Касалкин в ярости обернулся. Сделав большие глаза, Говард кивнул на дверь, словно приглашая его выйти в палисадник.

– Здравствуйте, миссис Мойнигэн! – радостно воскликнул дядюшка Рой.

– Добрый вечер, мистер Бартон, – ответила миссис Мойнигэн.

– Мы за Сильвией и Говардом, – сказал дядюшка Рой с широкой, как перед объективом фотоаппарата, улыбкой, словно только что обнаружил, что мир у него в кармане.

– Какой чудесный молодой человек ее Говард! – произнесла миссис Мойнигэн, с сомнением глядя на друзей Роя. – Удивительно эрудированный. Думаю, у него гены дяди.

– Он у нас молодец, – отозвался дядюшка Рой.

– Где моя машина? – подозрительно спросил Горноласка, глядя мимо них на улицу.

Дядюшка Рой всем своим видом изобразил недоумение: он пожал плечами, лицо у него вытянулось, словно его-то уж никак нельзя винить в том, что сталось с машиной Горноласки. Потом он снова широко улыбнулся и, поклонившись, как мистер Пиквик, указал на газон.

– Пойдемте на улицу, – предложил он. – Надо будет поискать. Может, ее угнали треклятые арабы, у которых гастроном в Каспаре? Как там их зовут? Мохаммед что-то там. Готов поспорить, это та самая шайка, которая избила Джиммерса, а потом вернулась и украла его гараж.

Потом все гуськом вышли из дома, помахав на прощание миссис Мойнигэн, которая заперла за ними дверь.

– Прокатите этих ребят, ладно? – попросил дядюшка Рой одного из клейщиков. – Все как обычно.

– Что? – возмутился Касалкин. – Минутку. Я никуда не поеду.

Дядюшка Рой улыбнулся всей троице:

– Небольшая прогулка. Ночной воздух будет вам на пользу.

У обочины стоял транспорт клейщиков, тот самый «шеви» с черепами Дня поминовения усопших, который три дня назад был припаркован возле «У Сэмми». В лунном свете гипсовые черепа светились призрачно-белым. Миниатюрные скелеты в цилиндрах и с тростями неуклюже развалились на капоте, будто их навалили туда черпаком из братской могилы.