Тайна машины Штирлица (Седой и 'Три ботфорта' - 3)

      - Совершенно верно, - сказал Алексей Васильевич.
      - Они мне все равно до конца не поверили, - сказал Дашин папа. - Всю неделю только и выясняли, не встречался ли я с ним раньше, и тысячу каверзных вопросов задавали, чтобы подловить на противоречиях. Мол, не встречались ли вы с ним раньше? Как вы думаете, откуда он мог узнать о вас, да ещё и найти ваш телефон и адрес? Понятия не имеете? А не сами ли вы передали ему ваши данные? Кстати, этот человек однажды побывал в Аргентине в то время, когда и вы там находились, не кажется ли вам это странным совпадением? Такую дотошную проверку устроили, так всю мою жизнь наизнанку вывернули, что только держись! Наверно, Мюллер Штирлицу такого не устраивал, как мне свои устроили. Но, в конце концов, убедились в моей порядочности.
      - "Убедились"! - проворчал Алексей Васильевич. - Найди они твою израильскую побрякушку, они бы так убедились, что мало бы не показалось! Хорошо, ребята подстраховали... Но, я тебе скажу... Если б я не знал тебя тысячу лет, и не знал, что тобой двигало, когда ты взялся помочь израильиянам выловить Эйхмана, я бы тоже решил, что ты двойной агент!
      - Я поступил по совести и справедливости, - тихо проговорил Дашин папа. - Если у меня есть данные об одном из самых жутких преступников нашего времени - я должен сделать все, чтобы этот преступник понес достойную кару. И если единственные люди, которые способны его покарать, на данный момент находятся во вражеском лагере - что ж, можно заключить с ними краткосрочное перемирие. И, кстати, я получил поддержку... не буду говорить, кого. Человека, тоже возмущенного происходящим: что мы сидим на данных по Эйхману и даем ему жить в свое удовольствие, не желая, из политической коньюктуры, пойти на сотруничество с теми, кто может по делу использовать эти данные. Как ты думаешь, сумел бы я в те времена надолго уехать в Аргентину, если бы у меня не было протекции сверху?
      - Я, кажется, понимаю, кого ты имеешь в виду, - сказал Алексей Васильевич. - Надо понимать, этот человек и сейчас тебя прикрыл?
      - Понимай, как знаешь, - уклончиво ответил Дашин папа. - А тогда... Да, Израиль - враг. Насер, борец с Израилем - союзник. Насер, ради которого опозорили тот орден, который я, без прикрас, кровью и мужеством заслужил, почти двадцатью годами вечного риска. А сколько их, наших настоящих героев, которым этой наградой, нацепленной на грудь Насеру, в морду плюнули? Да за одно это стоило умыть и Насера, и тех, кто придумал его награждать!
      - Теперь понятно! - воскликнул Ленька. - Я хочу сказать, понятно, почему ты, Седой, сказал, что объяснение всему - в песенке Высоцкого про "Не давайте ордена Насеру!"
      - Да, возмущение было всеобщим, - вздохнул Алексей Васильевич. - И хоть Высоцкий написал, по сути, антисоветскую песенку - ничего ему за это не было. Слишком многие разделяли его мнение.
      - "Фашистский выкормыш", - пробормотал Дашин папа.
      - Ну, ты!.. - резко прикрикнул на него Алексей Васильевич.
      - А что? - Дашин папа обернулся, с ехидной улыбкой. - Как-никак, почетный чекист написал...
      - Уже давно не почетный чекист, - хмуро сказал Алексей Васильевич.
      - Ничего, восстановят в звании, - хмыкнул Дашин папа. - Может, посмертно.
      (Тогда ребята этого куска разговора не поняли. Лишь много лет спустя Ленька сообразил, что разговор шел о Галиче. Галич в одной из своих песен назвал Насера "фашистским выкормышем" - и, видно, это была не просто красивая фраза, если она так запала в память Дашиного отца и если он так торжествовал, что поимкой Эйхмана и Насеру утерли нос. В свое время Галич получил "почетного чекиста" за фильм "Государственный преступник". К семьдесят третьему году Галич был не только лишен всех званий, в том числе и этого, но и обсуждался вопрос о его высылке из Советского Союза, за "недопустимые песни". Не только цитирование песен Галича, но и упоминание его имени могло быть приравнено к "антисоветской пропаганде". Понятно, почему Алексей Васильевич так взвился. Надо сказать, и Дашин отец оказался прав. В наши времена, когда имя Галича опять встало рядом с именами Высоцкого и Окуджавы, когда весь великий триумвират был восстановлен в правах, лишение Галича звания "почетного чекиста" было признано "прискорбнейшей ошибкой".)
      - А я не понимаю, чего из-за Насера переживать, - вдруг вякнул Димка, - когда Брежнев вон сколько незаслуженных наград получает, и Героев тоже, и ничего. Все только ржут, и все тут.
      - Цыц ты! - прикрикнул на него Алексей Васильевич. И опять повернулся к Дашиному папе. - Ну, компашка подобралась! Тебе бы этого пацана, - он кивнул на Димку, - в зятья получить, то-то быстро вы вдвоем допрыгаетесь! Оба без ума, что старый, что малый, и оба такого готовы намолоть, что прямо слышно, как Сибирь горькими слезами по вам плачет.
      - Ладно, брось, - усмехнулся Дашин папа. - Как будто мы не знаем... Мне за многое горько и обидно. Что-то мы пропустили в этой жизни... Когда мы молодыми уезжали в Германию - мы знали, на что идем. Мы видели звериную морду нацизма, рвущегося к власти, и хотели этому зверю противостоять. А вернулись - оказалось, что мы не знаем родной страны. Можешь представить, как мне было дико, когда меня, заслуженного офицера, допрашивал в сорок пятом году следователь в новеньком и чистеньком мундире. Таком новеньком и чистеньком, что сразу было понятно: он от всех передряг войны держался подальше! И это наглое ничтожество не верило ни одному моему слову, заранее записав меня в предатели! Если бы не... Да, если бы мы с тобой не принадлежали к особой группе, то тоже хлебнули бы лагерной баланды. А так, обошлось временным отстранением от дел. Я не понимаю, и никогда не пойму, почему нас с тобой и вот такого следователя объединяют под одним словом "чекисты". Мы ж из разных миров... А дальше - хуже. Чиновничество из всех щелей поперло во власть, тупое чиновничество. Торгаши! Не знаю, может, я столько времени провел за границей, что разучился понимать родную страну, но... но ведь есть же понятия чести и совести! И я не могу молчать. Если мне что-то не нравится, я должен сказать об этом, и это не значит, что я антисоветчик, антикоммунист. Наоборот, если миришься со всякой гадостью, то какой же ты коммунист?.. Ладно, разбирайте шашлыки, готовы, надо новую порцию заряжать.
      - Тоже мне, коммунист! - проговорил Алексей Васильевич, принимая шампур с шашлыком. - Не коммунист, а Дон Кихот, как есть. До сих пор не пойму, как такие блестящие сообразительность, хладнокровие, ловкость в профессиональных делах могут уживаться в тебе с такой наивностью?
      - Я - Дон Кихот, ты - Санчо Панса, мы друг друга стоим, - ответил Дашин папа.
      - Я, кстати, вся в папу - тоже, то жутко хитрая, то жутко наивная, сказала Даша. - Вон, за чистую монету принимала все папины рассказы о его жизни, хотя многое там было белыми нитками шито, и мне ребята сразу глаза открыли. Кстати, у меня есть вопрос: твои папа с мамой - мои бабушка с дедушкой - они настоящие или поддельные? В смысле, они действительно жили в Аргентине?
      Дашин папа несколько секунд ошалело смотрел на дочь, потом расхохотался.
      - А-а, понял, о чем ты! Настоящие они, настоящие! Тут история вот какая. Когда они решили покинуть Европу, в которой уже разгоралась война, через мои руки уже прошел ряд документов, из которых было ясно, что многие крупные нацисты покупают себе участки земли в Южной Америке и довольно большие суммы переводят в тамошние банки. Посадочную площадку, так сказать, готовят себе, на всякий пожарный. Аргентина была одной из первых в списке и я порекомендовал им ехать именно в Аргентину. Так у меня возникал благовидный предлог для поездок в эту страну. Я уже тогда не сомневался, что война закончится разгромом нацизма и что после войны многих предстоит вылавливать. И что меня, скорее всего, могут бросить на это дело, потому что мне очень многое об этих гадах известно. И я оказался прав.
      - А чью фотографию вы сожгли? - спросил Юрка.
      - Этого я открыть не могу. Скажу только, что это была фотография человека, возглавлявшего нашу группу. Как раз в этом году имя этого человека опять всплыло на поверхность - и я, получив предупреждение, что мои враги в Москве, сжег фотографию, как мне ни было жалко. Эта фотография могла рассказать слишком многое... И, возможно, именно она, в первую очередь, была их целью. Еще вопросы есть?
      - Есть, - Седой, до того молчавший, теперь оторвался от своего шампура. - То есть, вопросов много. И почему вас, выехавшего в Германию в конце двадцатых, приняли там без всяких подозрений, и чем вам так дорог ваш "опель", и много ещё чего хотелось бы узнать. Но я понимаю, что на все это вы вряд ли ответите, поэтому я задам только один вопрос. Куда девалось второе ружье?
      Наступила долгая пауза.
      - Какое второе ружье? - недоуменно вопросила Даша. - Исчез ведь только один Старбус, и папа его вернул, и теперь все ружья на месте...
      - Твой папа понимает, о чем я спрашиваю, - сказал Седой. Он поглядел на Дашиного папу. - Можно объяснить остальным?
      Тот махнул рукой.
      - Валяй, чего там!
      - Так вот, - Седой говорил в полной тишине, - не было никакой "необходимой самообороны". Была дуэль.
      - Дуэль!? - все ушам своим не могли поверить.
      - Вот именно, - кивнул Седой. - Когда мы заговорили о том, что Дашин папа - человек чести, то при этих словах у меня возникло в голове слово "дуэль". Ну. среди прочего, что всегда для нас с честью связано. А когда я понял - и, главное, поверил, каким невероятным это ни казалось - что Николай Петрович поехал на дуэль, все идеально сошлось, тютелька в тютельку, всему нашлось объяснение... И почему вы вышли из квартиры вполне добровольно, не пытаясь поднять шум и сопротивляться. И чего от вас было нужно этому "профессору Плейшнеру", и что за сигнал вы ему оставили. И почему вы выбрали именно Старбус, а не что-нибудь подешевле и посовременней. Я не очень представляю, какую роль сыграл в этом ваш "опель", но мне ясно, почему вы выбрали район ипподрома, а не какой-нибудь другой. И даже почему Васька был так напуган. Возможно, я был не прав, никто его не пинал. Как многие кошки, он уловил приближение чего-то нехорошего - приближение смерти в доме. Унюхал, что затевается. И это повергло его в шок.
      Седой умолк, и над поляной повисла тишина, которую никто не решался нарушить.
      - Николай, это правда? - спросил Алексей Васильевич после паузы.
      - Полная правда, - ответил Дашин отец.
      - Ну... Ну и ну! - Алексей Васильевич покачал головой. - Такого я даже от тебя не ждал!
      - Каслинг! - напомнил Дашин отец. - Это был Каслинг.
      - Да, конечно, - кивнул Алексей Васильевич. - И все-таки...
      - И все-таки, мне интересно, как парень догадался насчет ипподрома, сказал Дашин отец.
      - Сперва мне стало ясно, что вы будете драться с этим Каслингом насмерть, - сказал Седой. - И что это какое-то очень давнее обязательство, очень давнее соглашение. Не было у него никаких сообщников, он был один. Я, как и все, был убежден, что вся история развернется в Измайловском парке. Только я, в отличие от других, догадывался, что это будет не история убийства, а история поединка. Но потом, когда помянули гостиницу "Советскую", я интересу ради поглядел по карте, что есть рядом с ней. И, увидев ипподром, понял: вот оно! Это больше всего соответствует вашему характеру. Во-первых, вы азартны. Многое, что я о вас узнал, да та же самая история с Эйхманом, говорило о том, что вы любите играть на самой грани, что опасные ставки нравятся вам и вас подхлестывают. Да и многое другое, начиная с вашей любви к охоте и с "опелей", которые вы привезли из Германии. Это тоже ведь было вроде ставки или пари - с кем-то или перед самим собой, да? Последние годы вы жили очень тихо. Но ведь где-то вы должны были давать выход азарту, закипающему в вас. Охота - хорошо, но охотой все не исчерпывается. Казино в Москве нет. Играть с друзьями по маленькой - для вас слабовато. В подпольные игорные притоны вы не пойдете, даже если вам удастся их найти. Остается ипподром. И потом, я вспомнил, как Даша пересказывала ваши объяснения, что лучшие Старбусы и Комминаци делались из старых подковных гвоздей, что лошади по-особому "обивают" металл... Даша не только повторяла слово в слово ваши рассказы, она даже интонации ваши невольно воспроизодила - и это были интонации человека, который любит лошадей и разбирается в них. Периодически бывая на ипподроме, вы за эти годы должны были изучить его как свои пять пальцев, узнать все входы и выходы. А ипподром и его окрестности - это множество укромных мест, где никто не помешает двум людям выстрелить друг в друга. И я решил, что надо искать в окрестностях ипподрома. Тем более, что Измайловский парк всем и сразу пришел на ум. А значит, вы должны были придумать что-то более неожиданное. Вот так, мелочь к мелочи все сложилось. Каждая мелочь сама по себе была очень хлипкой, но все вместе они выглядели довольно убедительно... И, как выяснилось, я не ошибся.
      - Да, - проговорил Дашин папа. - Да... Это - давняя история. Каслинг... в общем, это он убил одного нашего друга. И я поклялся, что лично разделаюсь с ним. Не мог я отдать его под суд и смотреть со стороны, как его казнят или приговорят к пожизненному заключению! В сорок пятом мы с ним заключили сделку: я отпускаю его и не сдаю властям, а он по первому моему требованию появится для окончательного выяснения отношений. Признаюсь, в этом была и хитрость разведчика. Каслинг должен был уходить приблизительно тем же путем, который наметили себе Эйхман и Борман. И получался чем-то вроде радио-"жучка" поставленного при них. Убив его или отдав под суд, я мог потерять их след, а их поимка была намного важней, чем поимка Каслинга, сами понимаете. Бормана мы то ли упустили, то ли он все же погиб в последний день штурма Берлина, никто до сих пор толком не знает. А вот Эйхман... вы знаете, что случилось с Эйхманом. После поимки Эйхмана у меня руки были развязаны, чтобы разделаться с Каслингом. Но тут возникла другая проблема: после поездки в Аргентину "наверху" приняли решение, что я больше никогда не поеду за границу. И мне оставался один выход: когда представитель центра Симона Визенталя привез мне орден и тайком передал, я скинул ему данные на Каслинга, взяв слово, что они не будут его хватать, а "натравят" на меня. Дня за три до дня больших событий мне позвонил "профессор Плейшнер", как вы его называете: Каслинг в Москве, ищет меня, по броской примете, которую я держал специально для него - два одинаковых "опеля" производства ещё тех, давних времен. Мой собственный маячок был, понимаете? "Профессор Плейшнер" все-таки хотел обсудить со мной возможность того, чтобы я позволил арестовать Каслинга и отдать его под суд. Я отказался, он настаивал на встрече, я предложил такой вариант: пусть он приезжает ко мне, и я передам ему данные, как найти Каслинга в случае моей смерти. Он может заходить в квартиру, если на окне нет венецианской вазочки. Если есть, значит, что-то произошло: либо я уже отправился на встречу с Каслингом, либо наши взяли меня в оборот, почему я встречаюсь с людьми Симона Визенталя, либо другая беда, но заходить в квартиру ему нельзя. А дальше, вы все ошиблись. Никого в квартире не было, кроме меня. Каслинг позвонил мне утром и сообщил, что он в Москве. Мол, где встретимся? Мы договорились, где, и я стал быстро собираться. У меня была мысль, что, если я погибну, то Каслинг, зная, где я живу, может попробовать залезть в квартиру, пошарить в ней. Поэтому я сжег несколько фотографий, которые... Словом, которые до сих пор могли сильно повредить некоторым людям, найди Каслинг эти фотографии. Была у меня идея и израильский орден перепрятать, но я передумал. Он-то никому повредить не мог. Кроме меня, я имею в виду... В общем, я был полность готов, когда услышал, что Даша неожиданно возвращается. Я спрятался в стенном шкафу - да, спрятался от тебя, дочка, потому что, если б ты меня увидела "в полной боевой готовности", ты бы вцепилась в меня с расспросами, и мне пришлось бы туго. Ты поискала меня, выскочила из квартиры, я кинулся к тому окну, что выходит во двор. Увидел, что ты выскочила к своим друзьям - и возвращаешься вместе с ними. Я заметался. Срезал розу, поставил вазочку на подоконник... Дверь квартиры была приоткрыта, чтобы мне лучше был слышен шум лифта и, когда я услышал, что лифт приближается, я рванул из квартиры, не налив в вазочку воды. Но розу я в неё поставил. Видно, роза отлетела в ту щель, в которой вы её нашли, когда Васька сшиб вазочку. Он, вообще, постоянно терся о мои ноги, а потом забился в закуток в прихожей и жалобно глядел на меня: видимо, чуял что-то. Вот так... Я поднялся этажом выше - и, поправляя ремень чехла на плече, умудрился задеть и оторвать пуговицу, которую вы нашли. Потом я спустился вниз, вышел на улицу. На улице меня ждал знакомый жокей с ипподрома, в своей машине. Неважно, кто. Он ведь здесь абсолютно ни при чем. Я просто позвонил ему и попросил подхватить меня по пути на ипподром ехать с ружьем в метро мне не очень хотелось, а мой "опель" слишком заметен... Итак, мы встретились с Каслингом. Он тоже приехал со старинным охотничьим ружьем. Такая у нас была договоренность. Мой Старбус против его Комминаци. И, как вы знаете, мне повезло больше. Я секундой раньше нажал курок. Впрочем, я не сомневался в своей победе - ведь правда была за мной. Потом оставалось припрятать его ружье, вернуться домой, убрать из квартиры израильский орден - то, что после этой истории у меня проведут несколько дотошных обысков, я не сомневался, и орден становился опасным для меня - и вызвать милицию. Ну, а как все в итоге сложилось, вы знаете.
      - Вы долго прятали ружье, - заметил Седой. - По времени, по всему раскладу, дуэль должна была состояться часа за два до того, как мы вас нашли, раз и выехали вы рано, и милиция успела тело Каслинга обнаружить причем вы уже знали, что тело обнаружено - а вы только брели по одной из Беговых аллей...
      - Долго, - согласился Дашин папа. - Зато никто не найдет... Потому что его и искать не надо.
      И он хитро улыбнулся.
      - Дикость... - пробормотал, покачивая головой, Алексей Васильевич. Дикость и бред. Средневековье. Тоже мне, мушкетер нашелся. Пушкин, понимаешь, и Лермонтов. Стреляться ему подавай. Ты в каком веке живешь?
      - А разве это важно? - спросил Дашин папа. - Ты ещё скажи, что честь устарела. А если честь устарела, то и я... Как там, у нашего друга Поженяна?
      Я старомоден, как ботфорт
      На палубе ракетоносца,
      Как бриг, который не вернется
      Из флибустьерства в новый порт...
      - Вот, понимаешь? Вот такой я ботфорт былых времен...
      - Ботфорт!.. - подскочили трое друзей.
      - А что такое? - удивился Дашин папа.
      - Ну... мы называем наш союз "Три Ботфорта", - объяснил Ленька.
      Дашин папа рассмеялся.
      - Хорошее название. Только вы ещё не ботфорты, вы ботфортики. А вот я - старый замшелый ботфортище... И как там у него дальше, он мечтает, чтоб время выправилось, и чтоб
      За оскорбление - к барьеру
      Считай четырнадцать шагов!..
      - Вот так!..
      - Ох, Николай!.. - скривился Алексей Васильевич. - Да что ж такое, ты как ребенок, тебя одного отпускать нельзя. Обязательно что-нибудь натворишь...
      - Ладно, перестань ворчать, - улыбнулся Дашин папа. - Как там, в фильме "Дон Кихот", Черкасов говорит? "Вперед, мой верный Санчо! Поскачем прочь, подальше от этих подлых людей, на помощь обиженным и угнетенным!.." Я, может, и неточно цитирую, но смысл такой. Вот мы с тобой и поскачем - и не волнуйся, нам ещё долго скакать!
      ЭПИЛОГ
      - И это все? - разочарованно спросил Ванька.
      - А чего ещё ты хочешь? - с улыбкой полюбопытствовал отец.
      - Ну, столько всего неясного осталось... И хочется знать, что это была за сожженная фотография, и где ружье Каслинга Дашин отец спрятал, и, вообще, многое другое. Неполная история получается.
      - Неполная? - отец продолжал улыбаться. - Да уж какая есть.
      - А что потом с Дашей стало? - поинтересовался я.
      - Ты будешь очень смеяться, но спустя много лет она вышла замуж за Димку. Алексей Васильевич как нагадал. Мы с Юркой были на их свадьбе. Но с тех пор прошло около двадцати лет. Не знаю, где и как они сейчас.
      - И вообще, ничегошеньки больше не знаешь? - спросил я.
      - Знать не знаю, а предположения имеются. Если хотите, поделюсь ими.
      - Конечно, хотим! - закричали мы с Ванькой.
      - Как вы понимаете, эта история меня не отпускала, и я периодически возвращался к ней, размышлял, читал много книг, подбирал информацию... И вот что пришло мне в голову, спустя много лет, когда кусочки мозаики начали устанавливаться по местам. Была такая актриса, Ольга Чехова, которая в двадцать первом году уехала в Германию - и стала ведущей актрисой немецкого кино, любимицей Гитлера. В её доме бывала вся верхушка Третьего Рейха. А после войны появились слухи, с годами находившие все больше подтверждений, что она была советской супершпионкой, и даже, после войны, втайне награждена орденом Ленина...
      - Почти совсем как Дашин отец! - воскликнул Ванька.
      - Именно. Теперь смотрим дальше. Дашин папа выехал в Германию в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Это годы первого большого успеха Ольги Чеховой, когда она достигла такого статуса, что, если человек из России приезжал к ней, никому в голову не приходило заинтересоваться, шпион он или не шпион. Далее. В сорок пятом году многих наших разведчиков, уцелевших в тылу врага, репрессировали - на всякий случай, вдруг за годы войны они стали двойными агентами? Но репрессии не коснулись ни Ольги Чеховой, ни тех, кто с ней работал - входил, так сказать, в её "группу поддержки". Так высоко оценили их вклад в победу. Как мы знаем, Дашиного отца репрессии практически не коснулись, так же, как и Алексея Васильевича. Дашиному отцу два "опеля" позволили привезти в Москву! Далее. Деятельность Ольги Чеховой до сих пор остается настолько засекреченной, что никто так и не дает прямого ответа, была она разведчицей или нет, получила орден или нет. А в одной книге имеется смутное упоминание - опять-таки, на слухах основанное - что всем, кто работал с Ольгой Чеховой, было запрещено афишировать свои высокие награды: чтобы её саму случайно не засветить. Далее. После войны Ольга Чехова осталась в Германии, продолжала делать неплохую карьеру, даже получила орден "За заслуги перед Германией", и в 1973 году - как раз незадолго до премьеры "Семнадцати мгновений весны" выпустила книгу своих воспоминаний, заново всколыхнувших интерес к её личности... Начались поиски новых сведений и доказательств, была она все-таки русской разведчицей или нет...
      Отец сделал паузу и продолжил.
      - Судя по всему, Дашин папа впервые столкнулся с Каслингом где-то в июне сорок пятого года, сразу после конца войны. Как раз в июне тайно Ольгу Чехову вывезли в Москву на три недели, для бесед с высшим руководством НКВД. И не мог ли Дашин папа спугнуть Каслинга, чтобы тот не шел по следу Ольги Чеховой? И не потому ли нельзя было арестовывать Каслинга и отдавать под суд, что он слишком много знал, и мог на суде рассказать об Ольге Чеховой такое, что было совсем нежелательным? Откуда он мог это знать? На этот вопрос тоже ответ имеется. В отличие от других вождей рейха, Геббельс никогда не любил Чехову и не доверял ей. Он постоянно пытался внушить Гитлеру, что от Ольги Чеховой надо держаться подальше, но Гитлер, что говорится, его посылал. И если Каслинг был тем человеком, которому Геббельс поручил негласно разрабатывать Ольгу Чехову, чтобы потом бухнуть на стол фюреру папку с доказательствами... Что ж, тогда все объясняется. И, конечно, в таком случае для советских властей было лучше всего, чтобы Каслинг не предстал перед судом, а затерялся в Южной Америке. Ну и, конечно, то, что он мог стать "наводкой" на Бормана и Эйхмана, сыграло свою роль. Далее, семьдесят третий год. Как мог Каслинг сунуться в Москву? Это ж было для него смертельно опасно! И уж, конечно, не давний вызов на дуэль мог подвигнуть его на эту поездку, а что-то более важное. Что? Допустим, он понимает, что, на фоне шума вокруг книги Ольги Чеховой можно очень выгодно продать накопленное на неё досье. Но ему не хватает прямых доказательств. Хотя он начинает прощупывать почву: выясняет исподволь в различных издательствах и различных газетах, сколько ему могут уплатить за разоблачительные материалы на Ольгу Чехову. Это шевеление доходит до наших. Они понимают, что Каслинга надо остановить! Дашин папа шлет Каслингу весточку: мол, готов продаться и войти в долю, у меня есть редчайшие фотографии Ольги Чеховой, где она снята с орденом Ленина на груди и с руководством советской контрразведки, с этими фотографиями материал станет совсем доказательным!.. Каслинг, понимая, что с этими фотографиями стоимость его досье подскочит в десятки раз, сломя голову мчится в Москву и попадает в ловушку...
      - Хм... Не совсем история Дон Кихота получается, - заметил я.
      Отец пожал плечами.
      - Все равно достойная история, ведь, если так, Дашин папа защищал честь, спокойствие и репутацию женщины, перед которой преклонялся, которую глубоко уважал. - Да, конечно, - кивнула мама. - Ты говоришь, что он "преклонялся", "уважал". А я думаю, он был просто влюблен. Влюблен безумно. Все его поступки - это поступки влюбленного человека. И ещё одно... - мама наморщила лоб. - Ты говоришь, он женился на Дашиной матери в довольно солидном возрасте, так? И до того никогда женат не был? Не очень похоже на романтика, согласись. Романтики влюбчивы. И не из-за того ли он очень долго избегал брака, что всю жизнь любил женщину своей мечты - далекую, недоступную, и при этом такую, с которой его что-то связывало, какое-то общее дело? Моя женская интуиция подсказывает мне, что именно в этом собака зарыта...
      - Да, очень вероятно, - согласился отец. - По всем воспоминаниям, редкий мужик не влюблялся в Ольгу Чехову. А он, к тому же, был связан с ней смертельно рискованной работой... Чувство риска подогревает влюбленность, так? А главное, что он всю жизнь служил ей - служил по-рыцарски, служил, как своей Прекрасной Даме. Если его "опель" был подарком Ольги Чеховой, а не "благодарностью государства", то понятно, почему он его так берег. Память об Ольге Чеховой - прекрасная разгадка тайны "опеля", и лучшей разгадки не надо. Впрочем, повторяю, очень многого в этой истории мы никогда не узнаем. Тот случай, когда истина темна. Хотя... Мне кажется, я знаю окончательный ответ, что произошло.Смотрите. Крамаренко фотографии сжег, а не сдал в архив КГБ или куда-нибудь... Чем больше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь: сжигать фотографии стоило только в том случае, если это были фотографии Ольги Чеховой, фотографии любых других людей к семьдесят третьему году уже "выдохлись" бы, утратили бы свою убойную силу... И не надо забывать, что в поимке Эйхмана он в самом деле поучаствовал, рискуя при этом не только карьерой, но и головой. Они странные были люди, это поколение. Верность идеалам рыцарской чести уживалась в них с верностью партбилету, и иногда такая мешанина получалась... Словом, если суммировать все странности, то получается такая картина. Да, на Каслинга поставили ловушку, узнав, что он становится слишком опасен. Но Дашин отец в этой ловушке не участвовал, Каслинга заманили в Москву от имени Крамаренко, но без его ведома. Когда Каслинг вылез из своего логова в Южной Америке, пошла какая-то волна. Не получилось у него пересечь Европу совсем незамеченным. Его след взяли люди Симона Визенталя - и поняли, куда направляется Каслинг! Поскольку один раз Дашин отец им помог, во время охоты за Эйхманом (то ли имея негласное "добро" своего начальства, то ли по личной инициативе, мы никогда не узнаем - но я рискну предположить, что, скорее, имея это "добро"), они рискнули обратиться к нему и предостеречь, что происходит. Их цель была в том, чтобы поймать Каслинга и предать международному суду. Цель наших была в том, чтобы уничтожить Каслинга без всякого суда - ведь на суде он мог натрепать лишнего! К тому же, центр Симона Визенталя опасался за жизнь человека, который некогда оказал ему огромную услугу - оказал по-рыцарски, в духе мушкетеров былых времен. Открыто человек Симона Визенталя действовать не мог: к семьдесят третьему году отношения советских властей с центром Симона Визенталя окончательно испортились, потому что в конце шестидесятых годов неугомонный Визенталь разоблачил бывших нацистов в нескольких ведущих журналистах партийной прессы ГДР. Как бы то ни было, человеку Симона Визенталя удалось связаться с Крамаренко, предупредить его, что происходит, и договориться о встрече. На этой встрече они, я так полагаю, должны были обсудить, как предать Каслинга законному международному суду, обнародовав данные, что он находится в Москве, и тем принудив наши власти его арестовать. Тут произошла ещё одна вещь... Когда наши эмиссары, действующие от имени Крамаренко, выманивали Каслинга на фотографии, то сами они считали эти фотографии выдумкой, мифом! Но нежданно-негаданно они попали в точку фотографии действительно существовали!.. Какие-то редчайшие фотографии Ольги Чеховой, определенно доказывающие, что она была советской разведчицей. Только о них никто не знал - Крамаренко сумел утаить эти фотографии от всех, даже от своего ведомства. Возможно, эти фотографии были с надписями от Ольги Чеховой, и можно себе представить, что пережил Крамаренко, когда понял, что эти дорогие ему фотографии, которые он берег тридцать лет, будто величайшее сокровище, необходимо немедленно уничтожить! Он, вероятно, ещё колебался, но тут выясняется, что время не ждет. Ему звонят из комитета и велят срочно спуститься к машине с символикой ипподрома, и одно из самых редких ружей при этом захватить. Он понимает, что происходит - а времени у него практически нет! Он еле успевает сжечь фотографии, тут неожиданно возвращается его дочь, от которой ему приходится прятаться, он даже не успевает налить воды в вазочку, которую ставит на окно: сигнал для человека Симона Визенталя, что обстоятельства изменились, что Каслинг, по всей видимости, вот-вот будет уничтожен, и что человеку Симона Визенталя лучше всего побыстрее уносить ноги... И еле-еле умудряется выскользнуть из квартиры перед тем, как его дочь возвращается со своими друзьями - то есть, с нами. Куда его везут, на ипподром или нет, сказать сложно. Возможно, его привозят в здание Высшей школы КГБ, которое находилось - и находится, только теперь называется по-другому - прямо рядом с ипподромом, оставляют его там, а какие-то люди отбывают на ипподром с его ружьем и убивают Каслинга.