Бессмертие (Часть 1)

      
      Оба рассмеялись, правда, Ольми довольно искусственно.
      - Я тут кое на что набрел... Может, вам пригодится. Пережиток минувших веков. Похоже на работу самого Инженера.
      - Здесь? - изумился Ольми. Старый солдат угрюмо кивнул:
      - Если вас это заинтересует, вы употребите свое влияние, чтобы начать подготовку к войне?
      Ольми вгляделся в собеседника, тщательно проанализировал его пиктографический стиль. Судя по всему. Мар Келлен не блефовал.
      - Я в отставке, - сказал Ольми. - Мой авторитет давно не тот, что прежде.
      - Не скромничайте... Ладно, пошли. Ольми двинулся за Мар Келленом по узкой тропинке, вырубленной в склоне холма и вьющейся над тесниной и решительным натиском бурой воды. Лучи световодов едва просачивались сквозь тучи и дождь. Ландшафт терялся в тени, почти не уступающей земной ночи. Мар Келлен достал фонарик и показал Ольми путь наверх по склону. Пучок света нащупал дыру в каменной поверхности.
      - Там, за дверью, тепло и светло. Пойдем. Еще несколько минут, и все. Я на нее наткнулся, когда искал ресурсы по проекту восстановления прежней численности населения Пуха Чертополоха, - сообщил Мар Келлен. - Рутинная возня, чтобы скоротать непомерный досуг. Это местечко вымарали на всех картах, а на одной забыли.
      Они достигли широкой полукруглой арки ворот. Механический голос с древними интонациями - во всяком случае, такими же, как у старинных говорящих машин Александрии, - потребовал идентификационные коды.
      Мар Келлен назвал несколько чисел и приложил ладонь к панели идентификатора возле полупрозрачной створки двери.
      - Я ее запрограммировал на свои отпечатки, - пояснил он.
      Створки обрели полную прозрачность и медленно разъехались. Впереди ожидал полумрак совершенно пустого зала с голыми стенами. Мар Келлен поманил Ольми за собой и провел его через зал, а затем по коридору в маленькую комнату. Как только Ольми остановился рядом с ним, Мар Келлен ткнул указательным пальцем в пол.
      - Вниз, пожалуйста.
      Пол исчез. Комната оказалась шахтой лифта. Они падали в темноту, быстро и без ощущений, и замечали лишь тонкие красные светящиеся черточки, делившие путь на какие-то отрезки. Это продолжалось несколько минут.
      О туннелях, уходящих в глубь астероида более чем на два километра, Ольми не слышал ни разу. А сейчас они преодолели это расстояние по меньшей мере дважды.
      - Все интереснее, правда? - спросил Мар Келлен.
      - Тайна спрятана очень глубоко и надежно. Что бы это могло значить, а?
      - Насколько глубоко?
      - Шесть километров, - ответил Мар Келлен. - На нижних ярусах - автономная энергосистема. Счетчики в Зале ее уловить не способны.
      Навстречу двигался белый квадрат, чтобы стать полом. Отворилась дверь, и Мар Келлен повел спутника вниз по короткому коридору, в тускло освещенную комнату.
      - Это терминал памяти. - Мар Келлен опустился на металлический стул с изогнутыми ножками возле неприметной стальной панели, вмурованной в стену.
      - Мы с ним поиграли немножко, и я нашел кое-что довольно жуткое.
      Он коснулся панели, и в двух местах появились круглые пятнышки тусклого сияния.
      - Пропуск, общий ключ-код. Я - Дэвина Тоур Инджель.
      Вероятно, это имя принадлежало женщине - предку Айлин Тоур Инджель, бывшего председательствующего министра Бесконечного Гекзамона. Мар Келлен с видом бывалого программиста работала за клавиатурой.
      - Это было непросто. Охранные ловушки отключились, но в памяти остались системы проверки допусков. Да, очень осторожные ребята, эти таинственные политики, засекретившие вход.
      Он жестом предложил Ольми шагнуть к панели и прижать ладонь под зеленым огоньком.
      - Не волнуйся, только приготовься к любым сюрпризам. Все будет в порядке. Сам-то я едва выдержал, но ведь меня захватили врасплох.
      Голова Ольми дернулась назад, конвульсия свела мускулы. Из-за панели шли мощные импульсы, от кого-то или чего-то, не знакомого со строением человеческого организма. В мозгу замелькали обрывки видений и мыслей - не просто искаженных, а почти непостижимых:
      "Проблема времени. Проблема задания. Неизвестен срок бездействия".
      Оторвать руку от панели удалось с немалым трудом.
      Черты лица Мара Келлена искривились, губы распялились в азартном возгласе. Старый вояка сохранил свою искренность, зато утратил чувство ответственности. Совершенное им открытие глубоко потрясло его, даже, возможно, искалечило психику, но вплоть до сего момента он довольно ловко скрывал это от Ольми.
      Мар Келлен рассмеялся и шумно перевел дух. Буквально на глазах к нему вернулось самообладание.
      - Как ты думаешь, кого тут спрятали? - спросил он.
      - Не знаю, - откровенно ответил Ольми.
      - Есть у меня довольно неплохая гипотеза. - Мар Келлен выпятил подбородок и снова осклабился в недоброй ухмылке. - Похоже, его захватили давным-давно. И тайком поместили психику или какой-нибудь ее эквивалент в это незаметное хранилище... А затем позабыли о нем. И все эти века, в спячке, он ждал. Признайся, ты ведь уверен, что скоро нам предстоит новая встреча с яртами. И если твои опасения не беспочвенны, Гекзамону очень пригодился бы разум пленного ярта, а?
      Утратив от изумления дар речи, Ольми сумел лишь кивнуть;
      - Пойдем, полюбуешься на него. - Мар Келлен шагнул к стене напротив дверного проема. Составляющие ее пять Г-образных сегментов медленно, плавно раздвинулись. Они вошли в большое темное помещение, в водовороты холодного воздуха.
      - Эй, ты, ублюдок, покажись.
      Высоко над головами вспыхнуло кольцо ламп. В центре восьмиугольной комнаты стоял куб из чистейшего хрусталя, а в нем находилось создание, подобного которому Ольми не видел ни разу в жизни. Синевато-серую голову, напоминающую поставленный стоймя молот, прорезали три горизонтальные щели. Из верхней щели наружу торчали мерцающие белые трубки с черными капельками на концах возможно, глазами, а из двух нижних топорщились длинные пучки черных волос. Несоразмерно большая голова покоилась на гладкой зеленой грудной клетке величиной с туловище взрослого человека и отдаленно схожей с ним по очертаниям. Вдоль позвоночника тянулся гребень, из него выступали раздвоенные бледно-розовые щупальца. Нижнюю часть спины, за щупальцами, покрывали короткие красные не то шипы, не то усики. Необычнее всего, пожалуй, выглядели семь пар "ног" по сторонам туловища - не ноги в общепринятом смысле и даже не конечности, а ходули: длинные, заостренные книзу шесты цвета обсидиана и такие же блестящие. Из шеи, а может быть, из нижней части головы, двумя пучками росли многосуставчатые руки: одни были увенчаны хватательными придатками, похожими на пальцы, другие прозрачными розоватыми щупальцами.
      - Красавчик, правда? - Мар Келлен обошел вокруг прозрачного куба. Длина существа - от кончика поднятого хвоста до макушки - достигала четырех метров.
      - Наши предки-спасители, о которых мы наслышаны, на чьих великих деяниях воспитаны, поймали ярта. Но почему не было даже слухов? Ведь это же сенсация, ее невозможно переоценить...
      Ольми понимал, к чему он клонит. Ярты ни разу не откликнулись на дипломатические потуги человечества; собственно, через несколько военных десятилетий люди оставили надежду поладить с ними. Обе стороны не имели точного представления, как выглядит враг. Расставлялись ловушки, применялись военные хитрости, но добытые сведения походили на домыслы. Пленить ярта, пусть даже умирающего или мертвого, и покопаться в его мозгу...
      Действительно, это был бы успех, сравнимый с победой. Но зачем секретничать? Чем так напугал предков их трофей, что они пошли на исключительные меры предосторожности?
      Старый солдат ткнул пальцем в белую пластину возле блока:
      - Есть и другие способы с ним познакомиться. Чертова гадина выводится на дисплей, то есть выводится аналог ее психической активности. Должно быть, эксперты сразу расшифровали бы все эти закорючки. А я вот не смог.
      Ольми смотрел на пластину, где возник светящийся цилиндр. Он распустился, как геометрически безупречный цветок, и исторг из себя кружащуюся паутину. Нити гипнотически танцевали. Нижняя часть цилиндра вытянулась и превратилась в разноцветную мозаику: черный цвет граничил с серым, кроваво-алый с зеленым, багровый с черным, и так далее. Вскоре цвета застыли.
      - Это диаграмма разума? - спросил Ольми.
      - Это ярт, - раздраженно отозвался Мар Келлен.
      - Судя по всему. Это сознание ярта, его память. Я за ним часами наблюдал. Потом пришлось уйти. Иначе бы, наверное, я спятил.
      Ольми зачарованно созерцал рисунок. Он коснулся самого краешка чужеродного мозга - недостаточно, чтобы определить, целиком ли он тут, невредим ли, активен ли. Но эта глухая тайна сулила ни с чем не сравнимые возможности...
      Ольми ощутил, как его имплант отрегулировал выброс гормонов в кровь.
      - Что, мороз по коже? - усмехнулся Мар Келлен.
      - Слишком много вопросов для первого раза?
      - Верно. - Ольми приблизился к законсервированному телу, его разум и имплант-процессор уже взялись за работу. - Ты больше никому его не показывал?
      Мар Келлен отрицательно покачал головой.
      - Я бродяжничал. Ольми кивнул.
      ГЕЯ; ПОД АЛЕКСАНДРЕЙЕЙ; ГОД АЛЕКСАНДРОСА 2345-й
      От зимнего бриза Риту, стоявшую на корме парохода "Иоаннес", что вез ее в Мусейон - знаменитый Александрейский университет, спасало шерстяное родосское платье цвета сливочного масла и коричневая академейская накидка. Взгляд ее рассеянно блуждал по морской глади, задерживаясь иногда на широком и бурливом кильватерном следе. Обществом ей служила одинокая чайка, нахохлившаяся на темном дубовом планшире в нескольких локтях от нее. Раскрыв клюв, птица с любопытством вертела головой.
      Серое небо унылой наседкой накрывало спокойное море. За спиной Риты, под навесом верхней палубы, стояли большие принайтованные моторные фургоны с Родоса, Кеса и Книдоса.
      В двадцать один год она ощущала себя вдвое старше, чем в восемнадцать, а ведь и тогда Рита вовсе не казалась себе юной. Одно хорошо: ее не покинуло чувство юмора, она знала, что еще способна на ребяческие глупости, но увы, для них почти не осталось досуга.
      В Александрейе Рита успела побывать всего дважды, еще до того как ей исполнилось десять. Береника, ее мать, старалась держать свое единственное чадо поближе к Гипатейону и подальше от космополитических соблазнов столицы Ойкумены.
      Горячая сторонница Патрикии, Береника вышла замуж за ее младшего сына Рамона не столько по любви, сколько из чувства долга. В дочери она души не чаяла, видя в ней юный образ самой Патрикии. Однако характером Рита пошла скорее в мать. Сейчас, когда мать уж год как в могиле, когда софе ушла из жизни девять лет назад, а отец увяз в академейских интригах, в борьбе с бюрократами, которых бабушка откровенно презирала, сейчас Рита сочла за благо приложить свои таланты и знания там, где они могут принести максимум пользы. Если Академейя переживает упадок, Рите лучше перебраться в другое место.
      Подобные раздумья отнюдь не целиком занимали ее разум и были даже приятны и утешительны по сравнению с главной заботой.
      Шестьдесят лет искала Патрикия увертливую лазейку в некое пространство, которое она называла "Путь". Врата появлялись в разное время и в разных частях мира на кратчайший срок, чтобы их лишь заметили, но не успели определить точное местонахождение. Патрикия скончалась, не обнаружив их. Ныне Рита знала точно, где находятся Врата: по меньшей мере три года они остаются на одном месте.
      Однако этот факт не дарил успокоения. Рита привыкла к своей ноше и, пожалуй, уже не тяготилась ею вопреки опасениям бабушки, позаботившейся о том, чтобы только ее юную внучку Вещи признали своей хозяйкой.
      Возможно, в тот год, перед смертью, Патрикия была малость не в себе. Как бы то ни было, Рита дала бабушке клятву. Все остальное; ходатайство о переводе в Мусейон, личная жизнь и прочее были средствами для достижения цели. Даже отцу она не сказала об этом.
      В большом дорожном сундуке, она везла Ключ и аппарат жизнеобеспечения. В сундуке поменьше лежала бабушкина "грифельная доска" - плоское электронное устройство для чтения и письма. Стерег эти сокровища, не выходя из ритиной каюты, ее телохранитель кельт Люготорикс. Оружия он не носил, но был от этого не менее опасным.
      Рите казалось, что с Ключом ее соединяет невидимая, но прочная нить, и если с этой Вещью случится какая-нибудь неприятность, если вдруг она пропадет, то Рита сразу узнает об этом и найдет ее где угодно. Но пока опасаться нечего: ведь рядом с ней Люготорикс, а среди воров едва ли найдется самоубийца.
      В другое, не столь тяжелое время, Рита обратилась бы к императрице Клеопатре с прошением об аудиенции. Отдала бы в ее руки наследие софе, и пусть Ее Величество поступает с ним, как сочтет нужным.
      Ничего похожего на "грифельную доску" Патрикии Гея не создала, хотя в последние годы математики и механикосы Ойкумены обещали построить большие электронно-вычислительные машины. Перед смертью Патрикия поведала некоторым из них принципы действия таких машин. Рита понимала, что обязана любой ценой сберечь Вещи: они доказывали, что софе не лгала. Если, к примеру, они утонут вместе с паромом, история Патрикии со временем превратится в легенду, а то и вовсе забудется.
      Она многократно перечитывала бабушкины записи, сравнивая историю Земли с историей Геи. "Грифельная доска" дарила ей уют - как в детстве зачитанные до дыр волшебные сказки.
      В описаниях бабушки современная Земля выглядела неправдоподобно, даже жутковато: мир, пошедший на самосожжение, поплатившийся жизнью за свои гениальность и безумие.
      В одном из кубиков содержались труды по истории. Оказывается, на Земле Мегас Александрос тоже отправился завоевывать Индостан и тоже преуспел лишь отчасти. Но земной Александр не упал с перевернувшегося плота в реку во время половодья, не заболел воспалением легких и не пролежал пластом целый месяц, чтобы благополучно исцелиться и дожить до глубокой старости. В бабушкином мире Александру Македонскому пришлось уступить своим зароптавшим солдатам и повернуть назад; захворав в пути, он умер молодым в Вавилоне... Это и есть, по словам бабушки, тот перекресток, на котором разошлись истории миров.
      В мире Риты столица латинян, Рим, была убогим, беспокойным городишком в разоренной междоусобицами Италии - ну, какой из него преемник Эллады?! На Земле Карфаген никогда бы не колонизировал Новый Мир, а Неа-Кархедон не восстал бы против метрополии и никогда бы не воцарил на Атлантисе, чтобы купно с Ливией и Нордической Русью бросить вызов Ойкумене.
      На Гее Птолемайос Шестой Сотер Третий разгромил племена латинян, в том числе и ромеев, в Г.А. 84-м, и за это Айгиптос и Азия вознаградили династию Птолемайосов своей преданностью.
      Были и на Гее ядерные электростанции - огромные экспериментальные энергоблоки в Киренаике, западнее Нилоса; имелись реактивные чайколеты и даже ракеты, доставляющие искусственные спутники (без людей) на орбиту. Но не было ни атомных бомб, ни межконтинентальных ядерных ракет, ни боевых орбитальных станций с лучами смерти.
      Рите казалось, что Гея - со всеми ее проблемами и затруднениями - куда спокойнее и пригоднее для жизни. Зачем же тогда мечтать о возвращении на Землю?
      Возможно, наступит час, когда Рита осознает причину этого стремления, этой неколебимой верности долгу. А до тех пор она будет просто идти по дороге, выбранной в детстве. Выполнять молчаливую просьбу бабушки.
      Она "пролистала" заметки Патрикии и задержалась на описании Пути. Перечла его, наверное, в сотый раз. Это мир выглядел еще невероятнее, еще чужероднее, чем Земля. Ну кто в Ойкумене, да что там, на всей Гее сможет в это поверить или хотя бы представить? Уж не выдумала ли Патрикия эти диковины, не взяла ли их из своих кошмаров? Люди без человеческих тел; люди, умирающие несколько раз, Космос в виде бесконечно длинной трубы.
      Рита заснула с "доской" в руках.
      - Это очень симпатичная молодая особа, - сказал библиофилакс Мусейона, ставя перед императрицей свой раскладной табурет. - Больше похожа на мать, чем на бабку, но ее педагоги уверили меня, что она ни в чем не уступает софе Патрикии. С нею вместе высадился слуга-северянин, отменный воин.
      Клеопатра Двадцать Первая - невысокая, полная женщина - слегка поерзала на непарадном троне, устраиваясь поудобнее. На фоне гладкой и светлой кожи рубец, пролегший от левого виска до правой щеки, изувечивший переносицу и навсегда полузакрывший один глаз, казался нелепым мазком розоватого шеллака. От красы юности не осталось почти ничего; двадцать лет назад, во время ее визита в Офиристан, об этом позаботились ливийские хасасины*.
      Луч знаменитого сухого солнца Александрейи пересек источенный подошвами ног мрамор императорского дворца, внутреннее крыльцо и коснулся левой сандалии Клеопатры, блеснув на ненакрашенных, но ухоженных ногтях.
      - Тебе известно, что я чересчур благоволила к софе. - Своим указом ее дед разрешил Патрикии Луизе Васкайзе учредить на Родосе академейю. Академейя, получившая имя Гипатейон в честь женщины-математика, о которой в Александрейе никто и слыхом не слыхивал, вот уже полвека боролась с университетом Мусейона за субсидии. Разумеется, Родосская академейя совершила немало полезных, даже блестящих открытий, но весь двор, а тем более популярная пресса, знали, что наивысший приоритет софе - поиск дороги к ее дому. Многие считали Патрикию полоумной.
      - Ваше мнение - мнение императрицы, госпожа моя.
      - Каллимакос, будь со мной откровенен хотя бы сейчас.
      Приторное выражение на лице библиофилакса сменилось язвительным.
      - Да, моя госпожа. Вы чересчур потворствовали софе, забывая более достойных ученых, чьи помыслы гораздо яснее для вас, а идеи - выгоднее.
      Клеопатра улыбнулась. Подобное она слышала не впервые, и наименее правдиво это звучало из уст библиофилакса.
      - В Мусейоне никто не сделал столько для развития математики и счетного дела. Для кибернетики, - сказала она, подражая выговору софе.
      Она купала пальцы ноги в луче солнца, как в струе воды. На мгновение простое сияние светила - теплого, исполненного божественной силы, - и сухой, холодный бриз отвлекли ее от действительности. Смежив веки, она прошептала:
      - Даже у императрицы могут быть капризы. Каллимакос хранил почтительное молчание, хотя у него еще было, что сказать. Две недели назад лига "Ойкумена Механика" предложила дворцу крупные поставки вооружения. Но мятежное правительство Неа-Кархедона двадцать раз за последний год устраивало пиратские набеги рейдеров на южные пути снабжения колоний Ойкумены. Десять лет назад повстанцы расторгли все договоры между Кархедоном и метрополией и заключили союз с укрепленными островами Гибернейя-Придден** и Англейя. Все это требовало от Ее Величества больших расходов на оборону. Библиофилакс уповал на крайне выгодные для Мусейона контракты - и вот ему приходится сидеть и обсуждать с императрицей достоинства внучки софе Патрикии. Вот уже тридцать лет он правит Мусейоном, и все эти годы софе и ее потомки путаются под ногами... А раньше десятки лет путались под ногами его предшественников.
      Клеопатра одарила Каллимакоса чувственной материнской улыбкой, которую даже шрам не сумел испортить, и покачала головой.
      - Ты должен принять ее в Мусейон. Учитывая ранг ее отца...
      - Этот человек не ровня своей матери, - проворчал Каллимакос.
      - Мы обязаны предоставить ей возможность продолжать исследовательскую работу. В ходатайстве говорится, что ей нужна помощь твоего механикоса Зевса Аммона Деметриоса. В частной беседе со мной Деметриос изъявил согласие. Думаю, это не свяжет тебе руки, дражайший Каллимакос.
      "Еще как свяжет", - усмехнулась она в душе, рассчитывая, что Каллимакос безропотно проглотит эту пилюлю.
      --------------------------------------------------------------------------
      * Авторская транскрипция слова асасин, т. е. член средневековой мусульманской секты (Прим. перев.).
      ** Ошибка автора: Гиберния - латинское название Ирландии, а греки ее называли Иерн (Прим. перев.).
      --------------------------------------------------------------------------
      - Как будет угодно Вашему Величеству. - Библиофилакс поклонился, коснувшись пола воротом черной мантии.
      Издалека налетел грохот и сотряс дворец до самого основания. Королева встала, Каллимакос тоже поднялся на ноги и, почтительно сложив руки на груди, проводил ее до наружного крыльца. Она облокотилась на перила и увидела столб дыма над Брухейоном, над самой серединой еврейского квартала.
      - Опять ливийцы. - Шрам на ее лице налился алой краской, но голос остался спокойным и ровным.
      - Есть новости из Неа-Кархедона?
      - Не знаю, госпожа моя. Я не уполномочен вести с ним переговоры.
      "Еврейскому ополчению это очень не понравится, - подумал он. - Весь мир знает, что евреи не в восторге от Клеопатры, и вот - новый теракт...".
      Клеопатра медленно повернулась, прошла на внутреннее крыльцо, подняла витиевато украшенный золотой диск телефона и кивком отпустила библиофилакса.
      Через час, после краткого совещания с генералами и главой Службы Безопасности Ойкумены, она отправила из Канопоса эскадрилью реактивных чайколетов на бомбардировку мятежного ливийского города Туниса.
      Затем она возвратилась в скромно украшенные покои, села, подобрав под себя ноги, на берберский шерстяной ковер, закрыла глаза и попыталась усмирить ярость.
      Времени на капризы действительно не хватало, но слово ее все еще считалось законом в Мусейоне, а изредка - даже в сварливом буле*. Рита Береника Васкайза...
      Клеопатре уже не верилось, что Врата удастся когда-нибудь найти. Но никто не смог бы разубедить ее в том, что и в разгаре гражданской войны, в тяжелейшие для Ойкумены времена, императрица имеет право на капризы - пусть даже самые нелепые.
      ЗЕМЛЯ
      Половина дома Ланье (из камня, вырубленного века назад и грубо отесанных бревен) гнездилась на каменно-бетонном цоколе, глубоко врытом в тенистый склон холма. Другой половине исполнилось сорок лет, и она выглядела современнее: белая, аскетичная, но удобная, с новой кухней и помещениями для необходимого в его деле оборудования. Техника эта и по сей день томилась в бездействии у стены его кабинета - пульт управления коммуникативными и вычислительными устройствами, позволяющий следить за ситуацией практически в любой точке Земли и поддерживать связь с Земным Гекзамоном через Крайстчерч и орбитальные объекты. Вот уже шесть месяцев Ланье не заглядывал в кабинет.
      Он сел и включил пульт. Появился вращающийся красный пикт контроля за состоянием системы и вскоре превратился в подвижное изображение Земли, как ее видят с Камня: шар, обвитый спиралью ДНК.
      Ровный механический голос осведомился:
      - Чем могу служить?
      - Мне нужно поговорить с Ольми. Или Конрадом Корженовским. Лучше с обоими.
      - Вызов официальный или частный?
      - Частный, - ответил Ланье.
      - В настоящее время господин Ольми воздерживается от контактов, - доложил пульт. - Я нашел господина Корженовского.
      В кабинете, метрах в двух от Ланье, спроецировалось изображение Корженовского. Легендарный Инженер, некогда оставивший проект "Возрождение", чтобы заняться фундаментальными исследованиями, внимательно посмотрел на Ланье:
      - Гарри! Как поживаешь? А Карен?
      - Спасибо, у нас все замечательно. Господин Корженовский, этот человек настаивает на разговоре с вами. - Ланье откашлялся. - Он утверждает, что...
      - Он удивительно похож на генерала Павла Мирского, правда? - внезапно, посмотрев в сторону гостя, заметил Корженовский.
      - Вы не ошиблись, - вмешался пришелец.
      - Гарри, этот человек Павел Мирский? - спросил Корженовский.
      - Не знаю. Он меня поджидал на горе. Мирский слушал с непроницаемым лицом. Корженовский помолчал, размышляя. "Он все еще носит в себе часть Патриции Луизы Васкьюз, - подумал Ланье. - Видно по глазам".
      - Вы бы не могли через два дня доставить его в Первый Зал Пуха Чертополоха? - обратился к нему Инженер.
      В душе Ланье тотчас всколыхнулись тревога, обида и старое неукротимое возбуждение. Как давно он отошел от важных дел...
      - Наверное, я смогу это устроить. Ланье был сбит с толку, раздосадован и заинтригован.
      ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА
      Проводив старого солдата в Первый Зал, Ольми взял для него билет на шаттл до Земли. Поделившись своей тайной, Мар Келлен, казалось, обрел мистическое спокойствие. По пути к лифтам скважины, рассеянно скользя взором и шаркая каблуками по каменным плитам, Мар Келлен вымученно улыбнулся и вяло покачал головой.
      - Все, что мне нужно - несколько недель, чтобы как следует это дело обмозговать. А это можно сделать и на родине... Ты сейчас, видно, нуждаешься в утешении. Мне тебя почти жаль. Думал, только ты сможешь с этим справиться. Наверное, я все-таки ошибся.
      - Ты не ошибся. - Ольми не был уверен в этом.
      - Ну что ж, желаю удачи.
      Ольми смотрел, как Мар Келлен входит в кабину. В мозгу появилась картина возможно, интуитивная, возможно, мимолетом посланный Мар Келленом подсознательный пикт: старик, уходящий в горную даль, где он наверняка останется навсегда.
      Ольми возвратился в свою старую квартиру, чтобы отдохнуть и подумать. Для проникновения в обширные хранилища памяти Пуха Чертополоха и доступа к различным легальным (но негласным) исследовательским программам он собирался воспользоваться библиотечным терминалом.
      Удостоверясь, что его каналы защищены, и поставив дополнительные барьеры для ищеек Фаррена Сайлиома, он вызвал старую верную помощницу, мнемоническую ищейку, которую сам сотворил на основе памяти гладкошерстного терьера. Ищейка вышла чрезвычайно пронырливой и, похоже, несла службу с удовольствием - если это слово применимо к разуму, которого на самом деле не существует.
      Ольми поставил перед ней одну-единственную задачу: раздобыть все сведения о ярте, которые хранятся в памяти Пуха Чертополоха и орбитальных объектов. На астероиде многие банки данных давно бездействовали, многие были тщательно спрятаны, но, пока существовала хотя бы потенциальная информационная связь, ищейка могла проникать в самые недосягаемые кладовые памяти.
      Он возвратился в Пятый Зал, на этот раз по скважине на маленьком частном шаттле. Взобрался по тропинке, затем, следуя наставлениям Мара Келлена, убрал наружную стену и углубился в древнюю толщу астероида.
      В склепе ярта он долго размышлял, стоя возле поверженного врага. С того дня, как Мар Келлен привел сюда Ольми, изображение почти не изменилось. Он снова обошел вокруг куба, пристально разглядывая заключенное в нем тело. Именно такими и представлял он себе яртов - безобразными и чуждыми, возможно, самыми чуждыми из всех существ, которые встречались людям в Пути.
      --------------------------------------------------------------------------
      
      *Греч. - совет. Один из высших органов власти в древнегреческих полисах; осуществлял государственный контроль и различные административные функции. (Прим. перев.).
      --------------------------------------------------------------------------
      
      Сидя в крошечной комнатушке, Ольми подавлял застарелую боязнь замкнутого пространства. Стулья здесь отсутствовали, и он сидел на гладком древнем полу, прислонясь лопатками к стене. В голове бродили мучительные вопросы: кто запер здесь ярта? как удалось его поймать? почему ярт позволил взять себя в плен и скопировать свое сознание?
      Ольми встал и потянулся, разминая мускулы. Попрежнему он ощущал свое тело молодым. Мозг его был дополнен имплантированной памятью и компьютерными модулями, содержащими несколько человеческих личностей. Он не пользовался дополнительными элементами с тех пор, как расстался с разумом Корженовского (Инженера реинкарнировали сорок лет назад), но они хранились в полной исправности. На Пухе Чертополоха мало кто обладал такими же, как у Ольми, физическими и психическими возможностями.
      За десятилетия, ушедшие на решение самых разнообразных задач. Земной Гекзамон ни стратегически, ни тактически не подготовился к возвращению на Путь. И все-таки ему придется вернуться. Ольми ощущал нажим истории. Знакомое чувство.
      Если он успеет дать дельный совет, то Гекзамон, быть может, не поплатится жизнью за свою глупость. Не погибнет от меча враждебных существ, с которыми почти наверняка столкнется на открытом заново Пути.
      Ярты - самые опасные враги. Даже в плену, в темнице, за века одиночества и неподвижности ярт не разучился убивать. Ольми должен досуха вычерпать этот источник информации.
      Он ухмыльнулся, осознав, что больше всего его заботит, как скрыть главную правду. К нынешним властям он не питал доверия. Они чересчур снисходительны к прошлому, слишком плохо зная его. Застарелое солдатское чувство превосходства над командиром окончательно рассеяло его чувство ответственности перед властями.
      - Я тоже становлюсь бродягой, - пожаловался он древнему трупу ярта. - Черт бы вас всех побрал.
      ЗЕМЛЯ
      Мирский (а считать этого человека Павлом Мирским было проще всего, по крайней мере, сейчас) стоял рядом с Ланье на крыльце и высматривал огни шаттла. В густом ночном мраке продолговатыми мазками серебрянки поблескивали звезды. Природные механизмы самоочищения уже убрали из атмосферы почти все следы огромных пожаров; источников загрязнения осталось мало, а техника Гекзамона была автономной и экологически чистой.
      Огни появились не в небе, а на дороге, и двигались они вверх по склону, к дому. Ланье недовольно пожевал губами и буркнул, повстречав вопросительный взгляд русского:
      - Моя жена. - Он надеялся увезти гостя до ее возвращения.
      Видавший виды планетоход - модификация ветеранов Камня - прошуршал колесами по гравиевой дорожке и замер у стены дома. Электромотор умолк. Карен выбралась из кабины, в свете прожекторов увидела на крыльце Ланье и помахала рукой. Он помахал в ответ, при виде жены острее ощутив свой возраст.
      В их совместной жизни было десятилетие-другое, когда они старели вместе. Потом терапия - та самая, от которой он отказался, - вернула ей молодость, и теперь Карен выглядела самое большее на сорок.