Ad porcos

Но по-настоящему любопытно вот что. Одобрение собеседников окружило меня чем-то вроде ореола, однако счастливым я себя не чувствовал. Глубоко засевшее беспокойство не покидало меня. Достойный зависти смельчак, то есть я, не превратится ли он в самого несчастного из смертных? Делая из образа Перлы карикатуру, не вредил ли я себе самому? Если бы тогда мне задали прямой вопрос, я бы ответил коротким «нет». Позднее я утратил былую самоуверенность и рассказывал историю уже через силу, как бы под влиянием постыдной привычки. Каждый смешок моих слушателей – бесценная награда для любого на моем месте – отдавался болью в сердце и еще долго звенел во мне язвительным эхом. Но никто не способен долго отдаваться нелюбимому делу, и после полудюжины экспериментов я перестал выносить на суд других мою связь с Перлой. Сейчас одна мысль об этом заставляет меня вздрагивать; кажется, прошла вечность с тех пор, как ее имя не слетало с моих губ. Такое каменное молчание никак не связано с забвением. Перла осталась в моей памяти как святыня, и я – раскаявшийся, стенающий, влюбленный грешник – каждый день отправлялся на поклонение ей. О том, чтобы отправиться на Восточный Берег[10] найти ее там, я и не помышлял: правительство запретило поездки. При диктатуре весь народ выглядит немного глупо – послушные школьники в страхе перед указкой учителя…

Однажды ночью, пять лет спустя, я был с друзьями в «Охотничьем рожке». Кажется, мы сравнивали Буэнос-Айрес в прошлом и в настоящем, когда чьи-то прохладные пальцы закрыли мне глаза. Я обернулся и увидел Сесилию. Мы поцеловались почти машинально, и слова женщины – прозвучавшие совсем некстати – отдавали неизбежностью:

– Куда пойдем?

Для женщины не существует никаких отговорок и никаких препятствий. Все, что есть в мире, – это пара, половину которой составляет она сама. Вопрос Сесилии, хотя и неизбежный, застал меня врасплох. В таком состоянии у людей моментально портится настроение, и я готов был сопротивляться. Что скажет метрдотель? Что станет с моим жарким? Кто его съест? Кто заплатит? Что я скажу своим товарищам? Однако за соседним столиком я обнаружил мужа Сесилии, чья идиотская улыбка была адресована мне, и заменил всю заготовленную обойму слов на один уважительный вопрос:

– А как же он?

– Мой муж понимает все, – гордо ответила Сесилия.

Все пропало, осталось вести себя как подобает джентльмену. С элегантной прямотой я объявил приятелям, пребывавшим в полном недоумении:

– Сеньоры, завтра разберемся с деньгами.

Проходя мимо мужа, я отвесил ему вежливый – слишком вежливый – поклон. «Бедняга не сознает, – подумал я, – что, желая его высмеять, я изображаю сочувствие? Ну и пусть».

Сесилия между тем повторила:

– Куда пойдем?

– Домой, – отчеканил я.

Этим вечером я был прямолинеен.

– К тебе домой? – переспросила она обескураженно.

– Да. В такой час нечего шататься туда-сюда.

– Ладно.

Похоже, она подавила улыбку. Отважно шагая, я рассуждал с необычайной ясностью: «Говорить немного: подавали тунца, значит, может остаться запах. Затем моя комната. На женский взгляд, бедлам, но все же не такой, как обычно».

Мы пришли. Я предложил ей рюмку виски, завел пластинку и скрылся в ванной, где вымыл руки, шею, лицо, почистил зубы, наконец, облился одеколоном. Только из уважения к Сесилии я не разделся полностью, облачившись в легкий и просторный халат, с рукавами-крыльями и разноцветными драконами на черном фоне. Мой душевный покой нарушила лишь внезапная мысль о том, что женщинам не нравятся мужчины, пахнущие зубной пастой. Подышав в ладонь, я убедился в правильности моих подозрений и, отложив атаку, приступил к легкой болтовне. Речь шла о том о сем, пока Сесилия вдруг не сказала:

– В Праге я познакомилась с твоей подругой. Угадай, с кем? С Перлой.

Лишь только я услышал это имя, как испытал болезненное ощущение, будто мне сделали прививку тропической лихорадки. Спокойный вид Сесилии заставил меня измениться в лице, задрожать, едва не упасть в обморок. Несмотря ни на что, я попытался сохранить видимость спокойствия: не могу судить, удалось мне это или нет. Сесилия продолжала:

– Мы встретились на коктейле. Весь вечер она была рядом со мной.

Беседовать с другой женщиной о Перле было бы недопустимым святотатством. Сдерживая себя, я произнес:

– Наверное, ты ей понравилась.

– О нет. Бедняжка только и знала, что говорить о себе и о тебе.

Она явно не собиралась плохо отзываться о Перле, и я посмотрел на нее с признательностью. «Я не ошибся в Сесилии, – мелькнула у меня мысль. – Сколько благородства, сколько понимания!» И в очередной раз я удивился, что мог принять ее когда-то за женщину моей жизни. Верный друг, она была непостижимо далека моему сердцу. Итак, я перешел к той, которая была близка:

– Перла все еще в Праге?

– Да, и не может вернуться сюда. За ней наблюдают и не выпускают из страны. Стало известно, что она принадлежит к революционной организации. Ее взяли, допрашивали, пытали, конечно же, но она утверждает, что никого не выдала. Потом ее выпустили. Возможно, ее считают незначительной фигурой или хотят проследить за ней, чтобы выйти на руководителей тайного общества. Несчастная знает: один неверный шаг, и она пропала. Приехать сюда – об этом нет и речи.

– А если я поеду к ней?

– Эта женщина живет воспоминанием о тебе. Я бы сказала даже, что она с безразличием относится к происходящему. Словно ей достаточно было одной встречи с тобой.

– Ты полагаешь, что я все-таки должен решиться и поехать?

– Я услышала от нее какую-то фантастическую историю. Вы были знакомы до вашего знакомства: ты ей приснился. Во сне она полюбила тебя, а когда увидела наяву, то не удивилась, потому что ждала этого все время. Объяснять что-то не было необходимости. Почему она не могла влюбиться в одно мгновение? Достойная женщина, встречающая настоящую любовь, не прибегает к уловкам и уверткам: такие игры не для нее. Уверяю тебя, что мужчина – если только он не безмозглый чурбан – чувствует это. Каждый дурак слышал о любви с первого взгляда и знает, что влюбленные всегда докажут: то, что с ними случилось, должно было случиться.

– Так, может, мне попробовать найти ее?

– Лучше не пытайся. Бедняжка похожа на всех женщин: у нее на уме только ты. Тебе этого не понять, мужчины настолько сдержанны.

– Ну, не совсем. Стоит послушать их в клубе…

– Сразу же по приезде ты будешь арестован. В конце концов посольство вмешается, и тебя вышлют из страны. Лучше не пытайся.

Страх – чувство объяснимое, но до чего же унылое.

Примечания

1

Заключительные слова латинского перевода евангельского выражения: «Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями» (Матф., 7:6)

2

«Осуждение Фауста» – оратория (драматическая легенда) французского композитора Гектора Берлиоза (1803–1869).

3

Кампо Эстанислао дель (1834–1880) – аргентинский писатель и общественный деятель. Главное его произведение – поэма «Фауст» (одна из основных сюжетных линий поэмы: гаучо Анастасио Эль-Польо рассказывает о своих впечатлениях от оперы Гуно «Фауст»).

4

Человеком, несведущим в музыке (ит.).

5

Ничего не поделаешь (ит.).

6

Глюкисты, пиччиннисты – неологизмы Биой Касареса. Глюкисты – последователи и приверженцы австрийского композитора Кристофа Виллибальда Глюка (1714–1787), пиччиннисты – почитатели итальянского композитора Никола Винченцо Пиччинни (1728–1800).

7

Перла (исп.) – жемчужина.

8

Росариец – уроженец (житель) города Росарио.

9

Лобос – округ в провинции Буэнос-Айрес, где родился Хуан Доминго Перон (Генерал Хуан Доминго Перон (1895–1974) был избран президентом Аргентины в 1946 г. и свергнут в результате военного переворота в 1955-м. Многие деятели аргентинской культуры (среди них Борхес, Кортасар, Биой Касарес) относились к правлению Перона резко отрицательно.). Слово «Лобос» в переводе с испанского значит «волки».

10

Восточный Берег – Уругвай (так называли территорию современного Уругвая в колониальные времена).