Маньяк

А что до слухов, то и у них есть известные основания. Саша Абуталибова видела убийцу в лесу. Правда, здесь неувязка с данными экспертизы. Из них следует, что ему около тридцати. Вообще, фоторобот, изготовленный по показаниям Саши, ничего пока не дал. Этот «Ник» ни в одной картотеке не значится. Среди подростков тоже поработали: Ники хоть и попадаются, да не те. И приметы не сходятся, и алиби у всех. Есть, правда, кое-какие наметки. Двое. Обоих сейчас ищем. Найти найдем, но кому предъявить для опознания? Кроме Абуталибовой, живьем «Ника» никто не видел.

— Молодые парии?

— Обоим по семнадцать. И оба проходят по уголовному делу. Чуб Валерий: буквально на глазах у него погибла девушка, и весьма не похоже, чтобы это было самоубийство. Из-за пустой размолвки со смазливым сопляком угрожать покончить с собой, а когда тот, дубина, развернулся и ушел, сунуть голову в петлю! Это ни на что не похоже. Второй хорошо известен — Степан, сын Георгия Хутаева. Кстати, разыскиваем его не только мы, но и, по нашим сведениям, встревоженный отец.

— Загулял, что ли, отпрыск?

— Боюсь, Сидор Федорович, не напрасно Хутаев засуетился. Жидковат его наследник оказался: дал показания, начал топить папашу. Тищенко его выпотрошил, как всегда, «по дружбе». Конечно, ручаться, что все правда, не буду. Ну, за уточнениями дело не станет. Ему сейчас только к нам дорога: свои уже не примут. Не только родного папу, но и самого большого ихнего «отца» — Тушина Павла Петровича сдал. Хутаев у Тушина — правая рука... Может, и напрасно выпустили мы Степу. Могут и не посчитаться с его отцом, а у Тушина в его положении другого выхода и вовсе нет.

— Значит, ищут уже мальчишку? У Тушина, кстати, не только чеченские боевики под рукой. Там и местная поросль, и азербайджанцы только и ждут момента, чтобы вступить в игру.

— Это и настораживает. Почему-то они необычайно пассивны. Тишь да гладь. Тушин дома чаи распивает со своей чеченской свитой... Кстати, не могу избавиться от ощущения, что все эти загадочные исчезновения — их рук дело.

— Маньяк, что ли, тоже?

— Нет, вряд ли. Просто создается специфический криминальный фон, пользуясь которым чеченцы рвутся напролом к власти и авторитету. Тушин уступил искушению переложить часть своих «отцовских» забот на чеченскую общину. При этом его собственные доходы не уменьшились. Община тоже получает долю как от легального, так и от подпольного бизнеса. Причем многие из тех, кто раньше избегал стычек с законом, теперь, из-за возросших поборов, пускаются на темные делишки. А чеченцам на пятки наши хлопчики наступают. Взять того же Анатолия Зудова. Он как освободился восемь месяцев назад, времени терять даром не стал. Чувствуется, что подготовился в зоне к выживанию «на свободе с чистой совестью». Постоянно трется в компании с азербайджанцами. Отношения между «азерами» и чеченской общиной (хотя там народ со всего Северного Кавказа — лезгины, аварцы, ингуши) накалены. Борьба за влияние...

— Где, в Баланцево, Иван? Не слишком ли много усилий ради обладания нашим городком?

— Были у меня по этому поводу соображения, съездил в Москву...

— На своей?

— Да. Кстати, когда у нас уже бензин будет? Дело не в деньгах, просто каждая заправка — сплошная нервотрепка. Вот сегодня на трассе...

— У нас?

— Да, на выезде. Потерял час, да еще и этот Насыбулин из ГАИ пытался мне попутчицу подсунуть. Вечно у него амуры на посту. Что это вообще за тип? Женщина, правда, интересная, но можно подумать, что только у меня и забот, что развлекать дамочек разговорами.

— Ты как будто с утра уже с одной дамой пообщался. Мамедову из изолятора вы с Шиповатовым забирали?

— Мамедову? Нет, это Максим собирался с нею провести что-то среднее между разговором по душам и следственным экспериментом... Со мной она говорить отказалась. Я ведь дружен был с их семьей, так что, мне и присутствовать на допросе не следовало. Заезжали вместе, а потом я — в Москву, а Максим с нею... кстати, а где он сейчас?

— Не знаю уж, что там лейтенант придумал, но отвечать будете вместе. Нигде не можем найти.

— Да ладно, куда им деться! Что-то Максим мудрил, даже мне толком не сказал... Психология. У него, между прочим, получается, парень способный, даром, что молодой. Я сейчас объеду все места, где они могут оказаться.

— Не торопись. Дом Абуталибовых под наблюдением...

— Нутриевая ферма?..

— Осмотрели каждый угол — ни души. Одни крысы.

— А сама Алия?

— Тоже сгинула. Розыск уже объявлен. Что-то у нас вся городская элита в бегах. Затылок почесать некогда, а ты то в Ленинград, то в Москву... А результатов нет и нет. Давай-ка, Иван, в Баланцево получше вглядимся. Думаю, все они где-то здесь, на дно залегли.

* * *

— Признаться, я думал, за доллары можно получить апартаменты и получше. Ни дать, ни взять — заводское общежитие. Может, переиграем все это дело? — внезапно Лобекидзе остановился на полуслове, вспомнив существенное: — Ох, совсем из головы вон. Это же теперь ваш офис!

— Дело, дело, Иван. Удобства, отдых — все это потом. Беда в том, что в мои годы уже почти невозможно полностью переключиться. Мне было хорошо у вас, Иван. Знаете, когда человек сразу придется по душе... Словом, когда компания заработает, у вас будет повод убедиться, что Майкл Фрейман не пустобрех.

— Да бросьте, Майкл...

— Нет, я имею в виду не бизнес. Тут все просто — сначала работаешь на авторитет, а потом — авторитет на тебя. И мне невыразимо горько, что именно такая беда свела нас. Я сделаю все, чтобы помочь вам в поисках убийцы. Конечно, я не сыщик, не профессионал, но старый Фрейман пока еще разбирается в людях... Этот мальчишка из соседнего номера...

Низкий полированный столик был освещен лишь скупыми отблесками света из номера, соединенного с комнатой Фреймана общим балконом. Огни фонарей и сумерки читать не позволяли, зато света было достаточно, чтобы не пронести мимо рта рюмку с коньяком и ломтик лимона. Разговаривали вполголоса. Постороннему наблюдателю могло показаться, что у окна сумерничает парочка тихих алкоголиков. Однако, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить, что уж слишком пристально вглядывается Лобекидзе в установленное на балконе особым образом зеркало, в котором отражалось все происходящее в соседнем номере. Внезапно он пружинисто вскочил со стула.

— Что случилось, Иван? — шепотом спросил Фрейман, приподнимаясь и заглядывая на балкон.

— Порядок, Майкл. Все в норме. Просто девушка отошла в угол комнаты, я ее потерял из виду. А мы договорились, что я буду контролировать каждый шаг. Если верна хотя бы половина из того, что мы предполагаем, то этот юнец — хитрая и жестокая тварь. И шанса у него не будет. Только с поличным!

— Успеем? Этот маленький негодяй...

— Если это действительно тот самый... то...

— Как там девочка? Вы ее видите?

— Умница! Настоящая актриса. А как держится! И опять же умница — дверь на балкон успела открыть. Парень, по-моему, готов.

Приглушенно зазвонил телефон. Трубка моментально оказалась в руке Фреймана. Следующим жестом он показал, что просят майора. Так же беззвучно поменялись местами. Фрейман прищурился и неотрывно следил за происходящим в соседнем номере.

— Майкл, мне необходимо отлучиться минут на пятнадцать. Сюда могли звонить только в самом экстренном случае. Боюсь, именно так и есть. Что-то предчувствие у меня нехорошее. Давайте «на посошок», чтобы хоть в этом я ошибся.

* * *

В этот сентябрьский вечер в сутолоке аэропорта затерялись три пассажира. Седой, скромно одетый, с виду — рядовой пенсионер, один из них, стоял в густой очереди на регистрацию. Он медленно продвигался, стиснутый между двумя молодыми крепкими кавказцами, в чем-то неуловимо похожими друг на друга, но, судя по всему, даже не знакомыми между собой, как, впрочем, и с неприметным пенсионером. Седой пассажир, держа в руке старомодный потертый портфель, поглядывал под ноги, озабоченный, казалось, лишь тем, чтобы не наступать на ноги соседям по очереди. Кавказцы же, напротив, беспрестанно озирались, видимо, впервые оказавшись в таком мощном людском водовороте. Их быстрые черные глаза под мохнатыми бровями все время перебегали с одного предмета на другой, ни на чем подолгу не задерживаясь.

При выходе на посадку очередь растянулась. Внезапно рядом с седоголовым будто из-под земли возник молодой широкогрудый полный мужчина. Молча обнялись.

— Смотри, Толя, остаешься на хозяйстве, — эти слова старика были последними.

Добавлять было нечего. Все переговорено заранее. Анатолий проводил взглядом босса и кошачьим движением нырнул в сторону, в последнюю секунду наткнувшись на холодный, режущий ненавистью взгляд. Бледная кожа, орлиный нос, скошенный лоб с мощными надбровными дугами. Это лицо он видел только однажды, но оно врезалось в память. Однако где, при каких обстоятельствах — не мог вспомнить. Это, несомненно, был человек Хутаева.

«Выследили-таки старика, гады. Этот точно явился сюда не на меня поглазеть. А кто это там сдает сумку в багаж? Если это не чеченец, то он, Толя, просто ничего в жизни не понимает. Поневоле станешь знатоком. „Азеры“, конечно, пожиже, их надо использовать в стае, чтобы наверняка. В одиночку — не воины. С Павлом Петровичем двое самых лучших. Главное — у них семьи здесь, верный залог. И с чеченцами не снюхаются, слишком уж ненавидят друг друга. И все-таки, что у него за сумка? Небольшая, а руку оттягивает. Ох, не перехватили бы Павла Петровича по прибытии. Нужно срочно позвонить, пусть братва встретит, заодно и с чеченцем этим прояснится. А здесь придется разбираться... Только бы сил хватило, потому что другой возможности не будет. Сколько можно: четвертый десяток, три судимости — и все мальчик на побегушках. Теперь уж пан или пропал!»

Проводил взглядом чеченца — тот двинулся на посадку. Значит, в сумке не пластиковая взрывчатка, уже легче.

На удивление быстро подвернулся свободный таксофон. Через минуту в дальнем городе, куда выруливал по взлетной полосе авиалайнер, сняли трубку. Голос был молодой, мягкий, с характерным северным выговором.

— Ну что, ПэПэ вылетел? Встречаем. Как и условились. Лежка готова. Примем по высшему классу.

— Встречайте, только с «хвостом». Старика пасет чеченский боевик.

— Ну, не беда. Ты ж не одного его отправил?

— Уж как водится. Двое в охране. «Азеры», но ребята надежные.

— Надежные, говоришь? Интересно. Попустили вы их там у себя, жуткое дело. У нас бы даже мужики не поняли, если бы черные здорово гужеваться начали. Могли бы и взбухнуть. Как на той хреновой пересылке, помнишь, Толя?

— Помню, помню! Давай ближе к делу.

— У тебя что, пятнашки заканчиваются? Нет, правда, очень уж вы нагнулись.

— Ну ладно, ты там не очень!

— Смотри. Помощь понадобится — свистни.

— Сказал же, справлюсь. И хорош линию загружать...

Повесил трубку и, уверенно поглядывая по сторонам, направился к выходу — к оставленным на привокзальной площади «жигулям». Непроизвольно улыбался подначкам телефонного собеседника. «Черта лысого ты бы так распинался! Кореша лагерные! Нужен я вам, как здрасте. Спасибо Петровичу. Таких авторитетов, как он, если сотня по Руси наберется, и то хорошо. Да откуда им и взяться? Конечно, паханы стоят друг за друга горой, и если уж выбился в „законники“, пока не ссучишься или не опустишься, можешь считать себя застрахованным от чего угодно. Пожизненная пенсия — доля с дел — и авторитет. Только лишних там нет: кому охота горбатиться „на дядю“? А приток кавказцев в Россию уже не только блатных тревожит. Выходить на улицу, как законопослушные граждане, они, понятно, не боятся: каждый с припасом. Но ведь уже и работяги стонут... Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест...»

Ход его мыслей резко оборвался. Что-то было неладно на стоянке у аэропорта. На мгновение Анатолий пожалел, что поехал провожать босса в одиночку. Вернее, приехали вчетвером, но теперь он остался без прикрытия.

Возле его белой «шестерки» кучкой стояли знакомые персоны. Откровенно поджидали. «Ничего себе, комиссия по встрече!» — подумал Анатолий, и на мгновение ему захотелось уклониться от схватки, перенести ее на более благоприятную почву. Весь цвет баланцевского землячества, только Хутаева не хватает! Что это может означать? Может, у них все давно решено, и Хутаева отодвинули, выводя из-под удара или случайной пули?

Однако Хутаев был рядом. И знай Анатолий, о чем тот беседовал с «посаженным на хвост» Павлу Петровичу, и будь он чуть подальновиднее, то немедленно почувствовал бы угрозу тайного удара.

Хутаев самолично вручил посланцу сумку, напутствовал коротко и доверительно:

— Тебе, брат, доверяю свое мщение. Здесь все наше будущее. Поручение у тебя не первое, но самое ответственное. Вернешься — место в деле получишь, рядом будешь — другом верным, братом кровным. В закон войдешь. Уберем этого мозглявого старика с дружками его «азерами», хозяевами в Баланцево будем. Община дала добро. Сумку — в багаж, там не проверяют. Прилетишь — наши встретят. Они там тихо сидят, но понемногу подбирают город. Все видят, все слышат, и старика помогут «сделать», и назад тебя переправят. Главное, не засветиться с припасом...

Прощались деловито, с особенной серьезностью глядя в глаза друг другу.

* * *

Прикинув, Анатолий решил пожертвовать машиной. Жизнь — дороже.

— Будем ехать, господин хороший? — от кучки крутящих на пальце ключи зажигания водил отделился тщедушный парнишка. — Хоть и дороговато, зато с ветерком! За большой рубль — хоть на край света, а за доллар — можно и дальше.

— Поедем, браток. В Баланцево.

— Ничего себе! — запричитал малый. — Так это ж только бензину...

Однако вскоре сторговались. Вертлявый водила начал было приставать с разговорами к насупленному пассажиру, но, наткнувшись на неодобрительное молчание, угомонился.

В дороге пассажир вроде бы задремал, однако время от времени остро поглядывал из-под полуопущенных век в зеркало заднего обзора, проверяя, нет ли сзади «хвоста», а когда «волга» плавно притормозила, моментально очнулся от дремоты.

— Что случилось, парень? — пассажир был явно недоволен.

Водитель, дружелюбно расплывшись в улыбке, пояснил:

— Так вон же Яшка сигналит! Из нашей колонны. Видать, опять, дурень, с пустой канистрой выехал. Корешок мой, с армии. Вместе и в парк пришли после дембеля. Я на минуту, нагоним.

Он уже выскакивал, уже мчался по дороге к одиноко стоявшему на обочине и мигающему дальним светом фар таксомотору. Сам Яшка рылся в открытом багажнике, похоже, действительно, извлекая на свет Божий канистру.

«Ну, если вы, гаденыши, что-нибудь устраиваете тут с чеченской подачи, лежать вам обоим рядышком», — пистолет прыгнул в руку Анатолия, щелкнул предохранитель...

Но воспользоваться оружием ему не пришлось...

Как показала экспертиза, багажник сгоревшей «волги» был набит емкостями с бензином, которые после взрыва все разом полыхнули. Для идентификации можно было предъявить лишь обгоревший пистолет, который, кстати, уже полгода находился в розыске, так как был похищен в одном из разгромленных райотделов милиции в Азербайджане. В розыске находилась и «волга», угнанная неделю назад возле одного из кафе в Баланцево, куда водитель, доставивший из Москвы выгодного пассажира, забежал перекусить.

Очевидцы событий на трассе рассказывали, что, когда рвануло, стоявшее неподалеку такси развернулось и направилось в сторону Баланцево, запомнили даже номер, который, однако, в картотеке ГАИ не значился.

* * *

Стук в дверь потревожил парочку в номере. Особенно забеспокоился молодой человек, еще минуту назад весь охваченный жгучим желанием. На столе стояла опорожненная бутылка из-под коньяка, на который весь вечер налегала его дама, и теперь ее щеки пылали возбужденным румянцем. Кокетливо оправив короткий передник с оборками, она томно взглянула на своего незавидного партнера — юноша был хил, угреват, голова болталась на тонкой шее, будто ему не под силу было держать ее прямо.

— Спокойно, Валерик! Это, скорее всего, меня. Или номером ошиблись. Я администраторше сказала, где меня искать, а то слопает с потрохами. Ничего, тебе не достанется! — девушка заливисто рассмеялась.

— Ты все-таки спроси — кто? Может, действительно, ошиблись.

— Ой, двери боится открывать! Ничего, успеешь, если и вызовут, то ненадолго. Что-то срочное, наверное. Кстати, запомни, лапушка: в гостинице лучше отпирать сразу. Меньше подозрений, меньше косточки перемывать будут.

С лукавой улыбкой, которая могла растопить и более стойкое сердце, чем у семнадцатилетнего донжуана, она повернула ключ и посторонилась.

Вошедший, прихватив в углу номера стул, спокойно, по-хозяйски, расположился за столом.

— Добрый вечер, мои юные друзья! Простите, что пришлось вас прервать. Да ты не пугайся, парень, будто впервые меня видишь. Алена — и та не боится.

Валерий Чуб и впрямь сейчас выглядел неважно. В глазах его плавал отчаянный ужас, будто он смотрел на собственную смерть во плоти. Мужчина, словно не замечая этого, извлек из внутреннего кармана куртки узкую бутылку «Белого аиста», беззвучно поставил на стол.

— Так как? За знакомство пить не станем? Ну, тогда за дружбу. Люди мы разные, однако все равно дружить лучше, чем ссориться. Запри дверь, Аленка.

При виде новой бутылки девушка оживилась, не обращая внимания на отчаянное лицо своего кавалера, послушно закрыла дверь и уселась за стол. В стаканах темнел коньяк.

— Ну что ж? — майор Лобекидзе поднял стакан. — За взаимопонимание!

Сотрапезники приподняли свои емкости, но выпила только девушка. Через две-три минуты ее тело буквально обмякло в кресле, а глаза закрылись. Лобекидзе посмотрел на Валерия и укоризненно покачал головой:

— Ай-яй, такой тост пропал!

Однако и без «сногсшибательного» напитка Валерий оцепенел, будто в параличе. Рот его полуоткрылся, глаза остановились, как у жертвы, загипнотизированной взглядом кобры. Он был не в силах выговорить ни слова.

Зато майор оказался завидно проворен. Одним прыжком он оказался рядом с Валерием, мощная рука сжала шею, вяло захрустели позвонки. По мере того как искажалось мукой лицо Чуба, Лобекидзе все шире расплывался в улыбке.

— Так, значит, не хочешь пить, мальчик? Не по вкусу тебе коньячок? Ну и хорошо, ну и ладно. Это даже любопытно. Не отплывай, поговорим. Только шуметь не надо — номер угловой, справа стена, слева жилец спит беспробудно, уж об этом я позаботился. Что ты жмешься? Совсем тебя бабой сделали. Старая лесбиянка своего не упустит... Ты почему от меня утром ушел? Мне ведь Алия сказала, что ты у нее прятался...

Валерий слабым, как бы измятым, голосом заговорил:

— Отпустите меня... Не надо... Это Степа привел меня на ферму к Розе. Пусть поживет, сказал, это свой. Ищут его. Он с ней был, с Розой... Она ненасытная... Потом втроем... А ей все мало... Степа так меня напугал: милиция меня ищет по подозрению в убийстве, фоторобот составлен... А я не убивал, я никого не убивал!

— Хорош ныть! А другая девчонка, Ира, — не твоя работа разве?

— Нет, клянусь! Она сама. Она вообще психопатка. Уломал я ее трахнуться — словно с цепи сорвалась, жениться и все тут. Ныла, ныла... А веревка у нее вообще пунктик, из рук не выпускала. Тогда, в беседке, на нее будто что-то нашло. Накинула петлю на шею, а я ей: «Смотри, в самом деле не удавись. Будет над чем на поминках посмеяться, когда расскажу пацанам, как я тебе целку ломал за мусоропроводом»...

— Хватит об этом, — майор разжал пальцы. — Давай про Абуталибовых. — Взгляд его стал почти ласковым.

Понемногу успокаиваясь, Чуб проникался надеждой, что все еще, может, обойдется, как-то образуется.

— Я тогда в ресторане завелся... Взяли мы Алену и поехали на ферму. По дороге Степа Алену куда-то сплавил, сказал — ты что, там такая баба — на двоих хватит. Это он про Розу...

— И как? — майор порозовел.

— Повеселились... Я уже и не помню, когда Степа смылся... Потом она еще ко мне приставала, как-то ей по-особенному хотелось, но я не стал. Там у нее было неплохо. Жратва, телефон... Я Алене звонил. Она мне, когда в ресторане познакомились, свой номер дала. Я даже удивился, на меня телки не очень-то. А она, оказывается, работает на вас...

— Дальше!

— Вот. А вчера меня Степа оттуда забрал, мотались по городу, я в машине сидел.

— Зачем?

— А я и не понял. Скучно ему было в одиночку, что ли? Потом он сказал: нужно, чтобы присутствовал посторонний, не из их дела...

— Это было до того, как ты сказал, что в Ивашках?..

— Я похвастался, что и у меня дядя в авторитетах ходит. Я, правда, его и не видел толком, разве что в детстве. Когда они подошли к машине...

— К какой?

— Ну, к «ауди» Степиной. Я сидел сзади, где потемнее. Все так быстро: гляжу, а он уже у них сидит.

— В белой «шестерке»?

— Да, дядиной. А с ним двое. Жуткие лбы. Дядя Толя ко мне пересел, еле признали друг друга. Говорит мне: «Я тебя не видел, ты меня — тоже. Не будь ты мне родич, в гробу бы уже лежал», Выругался, плюнул и уехал. Куда мне было деваться? Дядя сказал, чтобы домой я не ходил — ищут. За что мне такая напасть? Кому я нужен? Алене позвонил. Мать сказала: «Нету» и трубку шваркнула... Между двух огней оказался. Вернулся на ферму, а там уже не Роза, а Алия. Один черт, Алия еще и похлеще.

— Пустила, значит, под бочок? — глаза майора вспыхнули веселым любопытством.

— Она же вам все рассказала!

— Значит, утром ты там был и все видел? Только не врать!

— Ну видел, а куда было деваться? Вы же оборонялись! Что вам сделают? Я так и скажу — самооборона — если, конечно, нужно свидетельство...

— Ну-ну, проверим, что ты там можешь засвидетельствовать.

— Вы утром вошли в их комнату... через окно... Мы с вечера... были втроем. Потом меня Налик прогнал. «Иди, — говорит, — к себе. Понадобишься — позовем».

— Насытился, значит?

— Вроде того. Они вообще какие-то чокнутые в постели. Говорят — слабоват я для них. Налик смеялся: «Погоди, мы тебя по-настоящему девочкой сделаем...» Налик спит чутко. Шорох услышал, кинулся на вас с ножом. А вы его и свалили одним ударом. Когда он упал, как мертвый, вы Алию пристегнули наручниками. Потом Налика подняли на подоконник и что-то у него спрашивали. Мне слышно не было: где да где? Потом — выстрел, я увидел, как мозги на стекло выплеснулись, и убежал... Он же все равно мертвый был, ничего не мог сказать... Ходил по городу, потом позвонил Алене, вот она-то меня в гостиницу и устроила...

— Я тебе помогу, Валера. Если будем дружить. Блатных мы обезвредим, а из розыска я тебя выдерну... Возьми бумагу, пиши... — майор задумался, потом закинул голову, прикрыл глаза и начал диктовать.

Послушная рука неровно выводила: «...Все надоело. Ухожу. Будь все проклято. Больше вы обо мне не услышите».

Внезапно Валерий опомнился, отбросил предложенную майором дешевенькую ручку.

— Что это? Зачем? Вы хотите...

Коротким движением Лобекидзе выдернул листок из-под локтя Валерия.

— Все нормально. Еще спасибо скажешь. Кстати, Алию и Налика не я убил. Соображаешь? Вот так. — Майор поднял вверх волосатые кисти и пошевелил пальцами, расслабляясь.

Грохнул упавший стул, взвизгнула дверь балкона. Однако Валерий не успел издать ни звука, потому что майор точным движением перехватил его, слегка коснувшись гортани ребром ладони, и затем опрокинул на пол.

— Дурашка! — Лобекидзе улыбался. — Ты же жить хочешь, а сейчас все от меня зависит. Не надо этого... Обложили гады, со всех сторон подступают... Ну, да меня так просто не возьмешь, хватятся — я уже далеко буду... Ты поласковее со мной, поласковее... Хватит разговоров...

Крупная, изжелта-смуглая ладонь зажимала рот юнца, который изворачивался и хрипел, в то время как другая рука рвала ткань спортивного костюма словно бумажную салфетку. Потом Валерий почувствовал, что ладонь ушла, расслабился и подумал: «Только бы не бил!..»

* * *

Взлеты и посадки Павел Петрович Тушин переносил прекрасно. Так же, как и посадки за решетку и неуклонные взлеты в блатной иерархии. Человек здравомыслящий, он прекрасно понимал, что вояж на русский Север — единственное, что могло сейчас спасти его от катастрофы, спланированной разъяренными чеченцами.

Сейчас он спал. Утомленный организм отключился, сознание погрузилось в спасительное забытье. Не обсуждать же на самом деле создавшееся положение с узколобыми «гориллами», сопровождающими его в этой поездке. Цыплячьи мозги. Однако «гориллы» бодрствовали и неотрывно держали в поле зрения салон самолета.

Впервые за долгое время Павел Петрович позволил себе не думать о деле. Снилось ему нечто странное.

Белый песик выглядел в грязной милицейской дежурке смешно и жалко. Однако держался гордо, пренебрежительно, будто матерый «пахан». На вопросы отвечать отказывался, гордо смотрел в угол мимо следователя, не пугаясь грядущих побоев. А здоровенный, с опухшей багровой физиономией милиционер не оставлял его в покое ни на минуту: «Вы признаете, что организовали группу с целью совершения преступных действий? Отвечайте, все равно ваши сообщники признались». Трое или четверо щенят испуганно жались друг к другу, озирались за стеклянной стеной «стакана», виновато щуря глазки. Казалось, умоляли: «Не злись на нас, Джой, нас так били, что мы не выдержали». Внезапно милицейский сапог, словно паровой молот, врезался в розовое брюшко бультерьера. Ребра хрустнули, белая шерсть окрасилась кровью. Джой взвизгнул, позвал хозяина и в последнем броске вцепился в ногу в форменной штанине...

Павел Петрович вздрогнул, отгоняя мрачное видение, и пробормотал излюбленную фразу, когда-то вычитанную им: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю свою собаку»...

А дальше ничего не было.

Перечеркнутое огненными сполохами облако вспухло на высоте девяти километров на полпути между Москвой и аэропортом назначения. Из ста тридцати двух пассажиров и членов экипажа никто не успел ничего осознать.

Задание было выполнено.

* * *

Балконная дверь распахнулась со звоном, и какое-то стремительно несущееся тело врезалось между майором и изнеможенным юнцом.

Лобекидзе развернулся, как стальная пружина, и встретил чужака ударом — неожиданно точным. Только секунда была потеряна, и именно этой секунды хватило для того, чтобы безнадежно проиграть. Он почувствовал мощный удар в спину, парализующий длинные мышцы, и еще один, под ключицу, а затем, самый страшный, — снизу, под ребра, так, что казалось, лопаются внутренности. Майор покатился по плиткам балкона, по-кошачьи извернулся и принял боевую стойку. Тело еще не вполне слушалось, но уже могучие руки вспухли узлами мышц, блокируя следующие удары. Еще мгновение, и майор перешел в атаку. Бил сильно, злобно, но удары уходили в пустоту, противник легко ускользал. Лишь единственный раз ему показалось, что он достиг цели, удар ногой от бедра пришелся во что-то мягкое, податливое. Но это оказался не нападавший, а скорчившийся на полу Валерий. Он истошно мяукал и на четвереньках принялся отползать, затем приподнялся и бросился к двери номера, зацарапал ключом в скважине.

Дверь распахнулась, и полуголый Валерий угодил прямо в объятия нескольких мужчин, явно желающих принять участие в событиях. В это мгновение Лобекидзе оглянулся и тут же пропустил удар. Хрустнуло колено, он наклонился, опираясь на подоконник, рывком отпрыгнул — стало ясно, что подвижность утрачена. В дверь номера повалили оперативники. И тогда майор, послав им ненавидящий взгляд, собрал оставшиеся силы, перебросил тело через перила седьмого этажа и растворился в темноте.

Свой триумф — ликвидацию бывшего шефа и кормильца, ставшего кровным врагом, — чеченцы справляли в «Ахтамаре» с большой пышностью. Случайных посетителей в этот достопамятный вечер ресторан не обслуживал. Спровадив в преисподнюю врага, община чувствовала прилив сил и настроена была крайне воинственно.

Столы ломились так, как не ломились и в благословенные застойные годы. Хозяева жизни праздновали освобождение от того, что хоть в какой-то мере могло помешать им чувствовать себя хозяевами.

Поначалу пили не много, ели сдержанно, как бы держась старинного пиршественного обряда. Во главе стола восседал Хутаев, по левую руку — младший сын, тринадцатилетний Арслан. Место справа от Георгия пустовало. Не было недостатка в соболезнованиях по этому поводу. Община чтила своего молодого главу.

— Нельзя, Георгий, терять веру! Надо искать. Если не нашли мертвого, может, держат, сволочи, где-нибудь в подвале...

Хутаев взглянул на говорившего. Мужчина был сед, осанист, представителен. Однако положение его в общинной иерархии было куда ниже. Ответил, отчетливо выговаривая каждое слово, сдерживая накипевшую ярость:

— А кто скажет? Надо было хоть кого-то в живых оставить. Покойников наделать — не много ума надо. Баланцево теперь наше. «Азеров» и половины на рынке не осталось. А те, кто остался, будут молча отстегивать. Только, что с того? Кому все оставлю? Нет сына... Дом Петровича менты перевернули: никого, одна собачка. У меня теперь живет. А еще говорят, что эти... бультерьеры хозяев не меняют... Напрасно Петрович думал, что чеченцами можно помыкать, как своими свиньями... Кто теперь скажет? И сторож этот — нельзя, что ли, было поаккуратнее со стариком? Не зенки выкалывать, а с умом, помалу. Старое же сердце! И что толку: «Вроде был с ними пацан, машина-то белая, а стекла темные...» Все. Душно здесь! Пора на воздух...

Покидали стол вслед за хозяином, не спеша, соблюдая приличия. Все-таки не шпана собралась — уважаемые люди. У выхода из ресторана уже ждали охранники. Один из боевиков услужливо распахнул дверцу «мерседеса», Хутаев занес было ногу и внезапно мягко, как ватный, осел на асфальт. Откуда-то донесся негромкий, словно игрушечный, хлопок выстрела. Хутаев перевернулся и вытянулся на животе. На спине расплывалось небольшое алое пятно. Снежно-белый пушистый свитер ручной работы был безнадежно испорчен.

Обшарпанный, заляпанный грязью колхозный «газон» не стали преследовать могучие «мерседесы» и «тойоты». На торжество, о котором была хорошо осведомлена милиция, общинники явились без оружия. А кому охота с голыми руками лезть под пулю?