Черепашки-ниндзя - Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт

Это было устроено явно при содействии могущественного рода жены. Вскоре Генри узнал, что столь отдаленную область выбрали несомненно из-за отцовских козней. До ушей его дошли слова отца:

– Генри забросил поэзию, презрел любовь, он – низкий непутевый человек. Я отрекаюсь от собственного дитяти ради чести семьи. Видеть его больше не желаю. Отправим его подальше от столицы. Таким, как он, только и коротать свой век в глуши.

Утром в день отъезда, когда Генри верхом на коне был уже у ворот, он, внезапно оглянувшись, заметил в глубине усадьбы отца, с которым уже давно не виделся. Отец в последний раз сурово посмотрел на сына. Генри повернул во двор и на скаку громко крикнул отцу:

– Извольте сказать напутственное слово! Растерявшись, Джордж Круз произнес:

– Поезжай! Нельзя возвращаться – дороги не будет.

В тот же миг в руках сына зазвенела тетива. Не задев на голове отца ни волоска, стрела рассекла шнурок головного убора и глубоко вонзилась в столб. От испуга отец без чувств грохнулся наземь. Генри был уже за воротами.

– Эге-гей!! – погонял он лошадь.

В свите, сопровождавшей Генри к месту назначения, находился и дядя. Молодая жена ни на шаг не отходила от Генри Круза. Могущественный род взвалил ее, как тяжелую ношу, на плечи новоиспеченного наместника. Находился в свите и будущий управитель имения, в обязанности которого входило все – от путевых хлопот до управления домом. Наместнику дела не предвиделось. Похоже, это была настоящая ссылка. Генри понимал, что в глуши его ожидает смертельная скука. Однако неожиданно для него, скучать там не пришлось, – в отдаленном крае оказались широкие равнины и горы, где водилось несметное количество птиц и зверья, будто созданных для его стрел. Предстояла охота!

Доктор Круз чувствовал во сне необычайное воодушевление, словно он не спал вовсе, так конкретны и ясны были его чувства. Любая охота, будь то соколиная, на оленей или кабанов, возбуждала его. Не разбирая, счастливый день или несчастливый, кружил он по горам и долинам, завороженный ускользающей тенью птицы или зверя, и едва только чудилось ему вдали что-то живое, тут же пускался вдогонку, но ни разу, ни разу не удалось ему добыть даже голубка, даже зайчонка. Между тем лук: у наместника Генри Круза был превосходный: из сотни стрел, пущенных им, любая поражала самую середину мишени, но на охоте с этими стрелами творилось неладное, они улетали неведомо куда, хотя наместнику казалось, что летят они прямо в цель. И вот что еще удивительно: едва избегнув стрелы, птицы и звери вдруг пропадали, и никто не мог уследить, куда уносилась птица, куда уходил зверь. А сами стрелы?! Куда они падали, на дно ли ущелья, за краем ли долины, – никто не видел. Только стоял в ушах злой свист летящей стрелы. И неизменно в свите возникал один и тот же шепот:

– О, что за мощная рука!

– Наши стрелы попадают всего только в птицу или зверя. Правда, не так уж часто. А господин наместник с единого выстрела пронзает живые души!

– Уж не божество ли направляет его стрелы, если мы после этого ничего не видим?!

Лица хранили полную невозмутимость, но в иных голосах таилась издевка над досадой юного наместника, ведь ему было от роду восемнадцать лет. Но наместник словно бы и не слышал ни этих голосов, ни издевки. Он снова погонял коня. Казалось, живые мишени и бесследно исчезающие стрелы только распаляли его страсть к охоте. И вот однажды осенним вечером наместник со свитой ехал не спеша по пустынной дороге. Стрелы Генри в этот день летели, по обыкновению, мимо цели, но не везло и его свите – птицы и звери, как ни в чем не бывало, разгуливали на воле, дразня людей, которые в своих охотничьих уборах были для них не опаснее огородных пугал. Солнце садилось, воспаленные глаза молодого Круза налились кровью, свита еле волочила ноги, не было сил даже свистнуть, чтобы поднять зверя. Так они добрались до горной реки. Внезапно в придорожной траве возникло что-то желтое и тотчас исчезло, как будто его смахнули щеткой.

– Лиса! Держите ее! – закричали слуги наместника.

Они только вскинули луки, а уж стрела Генри блеснула в воздухе и вонзилась лисице в спину.

– А-а-а!

И все содрогнулись, так это было похоже на человеческий стон.

– Уж не подстрелил ли наконец наш господин живое существо? – лукаво заметил один лучник.

– А может быть, стрела попала в кого-нибудь из своих по ошибке, – сказал другой.

Но торопясь угодить самолюбивому наместнику, и восхваляя меткость Генри Круза, слуги подняли такой гам, что стон раненого существа потонул в нем.

Наместник угрюмо молчал. Отвернувшись от добычи, глядел он на вечерние облака, редеющие над дальними скалами. Глаза его были холодны, а темно-красные губы подрагивали.

– Выходит, это так просто – убить живое существо? – словно спросил Генри у кого-то.

Удивительно, что доктору Крузу представлялись во сне даже такие детали, тем не менее, это так. Он видел все это воочию, словно и не спал. Именно такие мысли проносились в его голове во время дневного забытья.

Вдруг двое стременных опрометью бросились за лисицей, но наместник злобно закричал:

– Не трогать!

Вместе с окриком зазвенела тетива, и две стрелы сорвались с нее одна за другой. Они вонзились в спины стременным, и те упали. Свита смолкла, и в вечернем сумраке, стлавшемся над землей, послышалось холодное поплескивание реки. Наместник хлестнул коня и помчался вскачь. Свита в растерянности последовала за ним.

Уже дома Генри задавал себе вопрос:

– Почему же до сих пор мои стрелы не знали крови? Ведь раньше мне и в голову не приходило, что выпущенные мною стрелы летят мимо цели.

Размышляя по этому поводу, молодой Круз никак не мог понять, отчего так происходило. Ему оставалось только верить в невероятное – в то, что у него на глазах стрелы и добыча растворялись в воздухе. Сегодня же он, наконец, разгадал эту удивительную тайну. Она заключалась в стихах. Здесь, где щедрая земля соседствовала со скудными пустошами, он почти забыл про лук, зато, как с тетивы срываются стрелы, с губ его срывались стихи. Они беззвучно уносились в воздух, и неслышные строки витали в полях, в горах и над лесами. Ему-то казалось, что он заворожен охотой, а он был опьянен стихами. Из лука летели шальные стрелы и потому не удивительно, что добыча ускользала вместе со стихами.

Только сейчас Генри-наместник понял это и уже не сомневался насчет причины странных происшествий. Он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

– Ведь у той горной реки, когда в траве внезапно мелькнула тень лисицы, у меня не было времени на раздумья о стихах, рука моя внезапно обрела твердость, и лук послушно выпустил стрелу. А когда я стрелял в стременных, я видел перед собой просто две спины и только!

Он поглядел на окровавленные стрелы, и голос поэзии окончательно смолк в нем. С непередаваемой ясностью доктор Круз почувствовал во сне, как что-то уходит из него. Настолько физически ощутимым было это чувство. Больше молодой Круз не вспоминал о случившемся.

И странное дело, он вернулся в замок, оставив свою первую добычу – лисичку и трупы слуг. Во дворце стрелы, казалось, возжаждали крови и тихо застонали, томясь в руках хозяина. Нетерпение стрел передалось и юному наместнику. Он дрожал и не мог найти себе места в вечерней темноте покоев. Такая же точно дрожь овладела и спящим доктором Крузом. Вдруг рядом раздался голос:

– А, кажется, наместник начал понимать в чем дело!

Голос принадлежал дяде.

– Ты о чем это? – спросил Генри.

– Если я говорю о деле, – невозмутимо продолжал дядя, – это значит только одно – лук и стрелы. Другого я не знаю. И разве не достаточно знать только его?

– Стало быть, я еще не все знаю? – спросил вновь Генри.

– Куда там все! Ты и малой толики еще не смыслишь. У тебя только глаза начали раскрываться.

Принесли свечи, и когда при свете их Генри увидел свирепое лицо дяди, он вспомнил о жажде, которая мучила его после охоты. Он выпил воды, но она показалась горькой и не утолила жажды.

– Дядя! – воскликнул Генри-наместник, – разве ты не мой учитель в искусстве владения луком? Почему же ты не всему меня обучил?

– Я объяснил тебе все, что можно объяснить, – отстраняя протянутую руку племянника, ответил тот, – остальное надо познать самому. Иным это удается. Вот как тебе сегодня на охоте.

– Ты говоришь про лисицу?

– Лисица – сущая безделица даже для ребенка, – усмехнулся дядя.

– Ты имеешь в виду слуг, – допытывался Генри.

– Ничего не поделаешь, ты прикончил их!

– Сам не пойму, – задумчиво произнес молодой наместник, – ни с того ни с сего взял да и уложил. И главное, ничего не помню.

– Давай считать, что ты не запоминаешь того, что творит твоя рука. Выходит, в тебе течет кровь двух цветов, – заключил дядя.

– Что значит – кровь двух цветов?

– Ну, как тебе сказать, – продолжал дядя, – кровь поэзии, то есть добра, и кровь лука, то есть зла. Ты соединяешь в себе и то и другое. Пока в твоих жилах продолжает течь кровь поэзии, ты вряд ли постигнешь, что такое убийство. Ну куда это годится, что глаза твои не ведают дела твоих рук. Эх, ты, слепец! – почти с издевкой сказал дядя.

– Что ты сказал? – взревел неожиданно Генри-наместник. – Слепец! А ну-ка, повтори!

И выведенный из себя, Генри решительно двинулся на дядю. Тот изумленно поднял глаза и уставился в глубь темного сада, в глазах его блеснула жажда убийства.

– Прочь, – бросил он.

Генри невольно перевел взор в сторону сада, в гущу темных деревьев. Вглядевшись, он почувствовал, что там кто-то шевелится, но кто, рассмотреть не мог…

«Собака? – подумал Генри. – Нет, на собаку не похоже». Дядя, уже готовый уйти, пристально смотрел в лицо племяннику.

– Учись, – гордо заявил он. – Моя стрела пробьется через заросли и настигнет жертву – стреляй я в темноте или с завязанными глазами.

И в тот же миг он выхватил лук и колчан из-за спины у Генри и, припав на колено, выстрелил в глубину сада. Стрела умчалась, вдали застонал человек.

– Что это? – изумленно спросил Генри.

– Я просто показал, что должен делать господин, – процедил через плечо дядя, поднялся с колена и удалился, волоча изувеченную ногу.

Взяв свечу, Генри-наместник вышел в сад. У воды кто-то лежал. Из спины пораженного мужчины торчала стрела. Это был один из домашних слуг. Он еле дышал. Почувствовав, что к нему кто-то подходит, он, с трудом шевеля губами, сказал с укоризной:

– Ты сделал это не по своей воле, но все равно жестоко… – И, не успев договорить, испустил дух.

Генри не понял, что хотел сказать слуга. Он огляделся. По дорожке, возле которой лежал убитый, ходить запрещалось. Тем более, что вела она к той части усадьбы, где жила жена Генри-наместника. Тут припомнилось ему, что за год он ни разу не посетил опочивальню жены. Он даже не знал, чем она обычно занимается. Вернее, он почти забыл о ее присутствии в доме. За деревьями, там, где были покои госпожи, горел светильник. Генри с отвращением плюнул. Плевок попал на тело слуги. Генри пнул труп, и тот погрузился в воду. На следующий день ранним утром наместник вновь выехал на охоту. Дядя отсутствовал. Хотя никаких особых обязанностей при племяннике он не имел, на охоту выбирался редко. Одна нога не очень его слушалась, тем не менее, он был еще в состоянии сидеть в седле и иногда даже пытался охотиться верхом. Но это не очень ему удавалось, потому что к охоте он был давно равнодушен. Да и в тех редких случаях, когда дядя появлялся на охоте, никто никогда не видел, чтобы он преследовал добычу или стрелял в нее. Быть может, искусному стрелку наскучила эта детская забава. Гнать обреченную жертву. А быть может, кровь жалких птиц и зверей не удовлетворяла голода его стрел. На охоте дядя не привлекал внимания. Но даже человек неробкого десятка пугался так, что ронял лук или падал с вставшего на дыбы коня, когда в стремительной погоне за добычей с глазу на глаз встречался с этим человеком в горном ущелье или в лесной чаще. Перед ним представал кровожадный хищник, а не человек. Он внезапно нападал на жертву, пугал лошадь и молниеносно исчезал. Время от времени охота для кого-нибудь обязательно кончалась смертью. Но не от раны, нанесенной зверем, – в спине обычно зияла рана от стрелы. Стрелы же не находили, и было не понять, чьих рук это дело. На вид вроде рана была от шальной стрелы, ведь попадают же неосторожно под стрелу на охоте. У иных доставало мудрости не пытаться узнавать, кто хозяин этих неведомых стрел. Однако, случались и такие, кого терзало страшное подо зрение: уж не дядя ли наместника убийца. Только они держали язык за зубами, боясь ошибиться. Их неизбежно останавливало малодушие. Бывало, они переговаривались между собой.

– Нельзя ничего говорить об этом, даже если ты видел своими глазами, – советовал один.

– И то правда, – соглашался другой, – сболтнешь лишнее, следующая стрела вонзится тебе в спину.

В противоположность родственнику Генри-наместника, управитель имения, улучив свободную минуту, старался увязаться за охотниками.

– Я с вами, я с вами, – тараторил он, погоняя кобылу.

Управитель на охоте ни на шаг не отходил от молодого Генри Круза, как снилось доктору, и только и говорил, что о делах в имении, высказывал мнения и давал указания. Его знания и сноровка управителя ценились высоко, но луком он не владел, и птицы и звери не были покорными жертвами выпущенных им стрел. Единственное, что ему удавалось – это определять, где находится птица или зверь, как бы хорошо те ни прятались.

«Там, вот здесь», – указывал он пальцем. И в том месте, куда он показывал, обязательно таилась добыча. Обычно управитель ехал позади наместника, погоняя лошадь. Однажды, подъехав близко к своему господину, он сказал:

– Кажется, удачная сегодня охота!

– Думаешь? – отозвался Генри.

– Вчера вечером я гадал. Была предсказана удача, – ловко заметил управитель.

– А разве это можно предвидеть? – спросил молодой Генри Круз.

– Да, это очень просто, – воодушевился управитель. – Если знать секретный способ гаданья, то вполне можно переиграть удачу на несчастье, а невезение на везение.

– А ты знаешь этот секрет? – полюбопытствовал доктор Круз.

– Да так, немного.

– На что гадание может оказать влияние?

– На все, – ответил довольный собой управитель.

Немного времени спустя молодой Генри тихо пробормотал себе под нос:

– На все, говоришь?

Но управитель не расслышал ни этих, ни последовавших за ними слов господина. Генри вдруг поднялся в седле с луком наизготове. Стрела полетела вдаль, в чащу леса, и сразила там оленя. Это была первая стрела на этой охоте, которая продолжалась до самого вечера. Доктор Круз, видевший все это во сне, по-настоящему переживал опьяняющее чувство успеха, ведь он ни разу не промахнулся.

Добыча была богатой – больше, чем за несколько дней кряду. На обратном пути он по-мальчишески хвастал своими подвигами. Когда добрались до горной реки, Генри-наместник, глядя на возвышающиеся вдали скалистые горы, вдруг обратился к управителю:

– А что там, вдали, за этими горами? Вопрос был задан без всякого умысла, но привел управителя в замешательство.

– Ничего, кроме того, что можно назвать пустошью, – запинаясь, произнес он.

– Это мои владения? – вновь спросил Генри.

– Да, так или иначе.

– Люди живут там?

– Живут какие-то никудышные людишки.

– А чем они добывают себе пропитание? – не отставал Круз.

– Выращивают рис, возделывают поля…

– Ты же говорил о пустоши, – вдруг оборвал его Генри-наместник.

– Я хотел только сказать этим, что они, как я полагаю, осваивают пустоши и под поля, – едва не растерявшись, выкрутился управитель.

Но такой ответ еще сильнее возбудил интерес Генри.

– Наказываю тебе как управляющему съездить и проверить, что там, – тоном, не позволяющим перечить, произнес доктор Круз.

– Слушаюсь, – склонил управитель голову. На лице его мелькнуло смутное недовольство, но наместник вроде бы не заметил этого. Глядя вдаль, он сказал:

– Пожалуй, я и сам когда-нибудь съезжу туда.

– Прошу вас не делать этого, – заметил управитель.

И поспешно преграждая дорогу, он стал поперек, спиной к высоким горам.

– Это почему же? – наступал молодой Круз.

– Там нет добычи для охотника.

– Ты что же, хочешь воспрепятствовать тому, чтобы твой хозяин осмотрел свои владения? – грозно спросил Генри.

– Нет-нет, – залебезил управитель, – просто тамошние земли не заслуживают вашего внимания.

Наместник Круз начал не на шутку злиться. – Странно, – язвительно произнес он, – что во владениях есть земли, которых мне не следует видеть. Коли так, может откажемся от них?

– Это было бы опрометчиво, – пытаясь попасть в деловой тон, выкручивался управитель.

– Что мне угрожает? Те люди, которые живут там?

– О да! У них буйный нрав. Генри Круз воинственно воскликнул:

– Тем более интересно! Да попадись мне даже дух зла, разве с луком и стрелами я не устою против него?

Но управитель, хоть и юлил, на своем стоял твердо.

– Прошу вас, господин, не ездите туда. Держитесь подальше от чужих по крови, – вырвалось у него.

Генри невольно остановил коня.

– Как ты сказал? Повтори еще раз! Чужие по крови? Чем же отличается их кровь? Говори же скорей.

Тысячу раз пожалевший о сказанном, управитель лишь повторял:

– Прошу вас не ездить туда, господин! Холодный вечерний ветер повеял на всадников. Спящий доктор Круз невольно съежился. Погоняя коня, Генри-наместник бросил через плечо:

– Мой словоохотливый управляющий до сего дня ни разу не докладывал мне о тех землях.

За разговором охотники уже миновали окрестности горной реки. Трупы слуг, брошенные накануне в прибрежных зарослях, были обглоданы за ночь собаками, и теперь являли печальное зрелище. Но никто даже не взглянул в их сторону.

А куда подевалась подстреленная прежде лисица? Никому и в голову не приходило. А ведь она исчезла еще вчера, не оставив после себя ни волоска, ни пятнышка крови, не примяв травы, бесшумно, не шелохнув воздуха. По возвращении, в замке устроили пир в честь удачной охоты. Поздно ночью, когда веселье приближалось к концу, и у пирующих заплетались языки, Генри-наместник тихонько выскользнул из зала, взял лук и стал пробираться к пруду. Ему почудилось, будто кто-то проник в опочивальню жены. Но он не увидел ни единой человеческой тени. Только в ушах у него стояли последние слова слуги, которого убил дядя накануне. «Ты сделал это не по своей воле, но…» Сейчас на тропинке никого не было. Из покоев жены лился яркий свет светильника. Он подошел ближе и решительно поднялся в дом. Прислужницы спали как убитые, а из глубины покоев раздавался шум. Генри прошел туда. Но даже не откидывая полога, он с отвращением догадался, что там, за пологом, незнакомый мужчина спит с его женой. Луком Генри-наместник отшвырнул полог. Перед ним была мощная обнаженная мужская спина. Человек оглянулся, и в грубой перекошенной физиономии Генри узнал слугу, самого неотесанного среди челяди. Его и по имени никто не звал.

В тот же миг стрела сама собой рванулась из лука и вонзилась в спину слуги. Пошатываясь, Генри-наместник бессознательно отступил. На выскочившую из-под одеяла с резвостью косули жену он даже не взглянул. И вдруг, словно откуда-то с высоты раздался голос: «Нельзя знаться с людьми другой крови».

В тот же миг спящему доктору Крузу показалось, что на него, колыхаясь, надвигалась скалистая гора, которую он видел на фоне вечернего неба. Скалистая гора высилась перед ним в облике малолетней жены. Генри-наместнику стало плохо. Он закачался, но уперся луком в пол и устоял.

Доктор Круз чуть не свалился с удобного кресла. Пришпорив коня, Генри поскакал к заповедной горе. У ее подножия он остановил коня и посмотрел на уходящую в небо вершину. Отражая утренние солнечные лучи, она сияла начищенным серебром. Генри стоял перед громадой и не понимал, почему его так тянуло сюда все это время. Дороги в гору видно не было. Верхом уж точно не забраться. Генри соскочил с лошади и привязал ее к дереву. Отыскав тропинку, он начал подниматься. Вдруг у его ног закрутилось что-то черное. Собака.

– Друг! – крикнул он. – А я и не заметил, как ты увязался за мной.

Выросший в этих краях, привычный к горам, пес походил на волка. Он побежал впереди, а Генри-наместник пошел следом.

Тропинка была крутой и скользкой. Перевалило уже за полдень. «Удивительное дело, – промелькнула мысль во сне у доктора Круза, – я всю жизнь, с детства мечтал завести собаку, но так никогда этого и не сделал. Теперь мне снится, что она у меня есть».

До вершины было еще далеко. Солнце уже заходило, когда они с трудом одолели подъем. Глянув с высоты на далекую землю, Генри-наместник забыл о боли в ногах и невольно издал возглас восхищения.

– Какая там пустошь, – проговорил он вслух, – под пылающим на закате солнцем раскинулись привольные земли, чистые воды, зеленые леса, поля, верно, изобилующие дарами. Цветы, плоды, табуны лошадей, стада коров. Дома, покрытые соломой, под сенью деревьев придают пейзажу сельское очарование. Высоко в небо поднимается сизый дымок костра. Кажется, совсем рядом кудахчут куры и лают собаки. Во всех моих владениях не сыскать такого уголка.

Стихи уже готовы были политься из уст, как вдруг сзади послышалось:

– Ты кто?

Оглянувшись, Генри увидел высокого, крепко сбитого человека с всклокоченной бородой. Одет тот был просто, на вид вроде в годах, а голос молодой, – похоже было, что он одних лет с Генри-наместником. Увидев, что человек без оружия, он ответил.

– Наместник.

– Наместник? – переспросил тот. – Из дворца? Мы ведь уже выплатили подать.

– А я не за податью.

– Сюда просто так не приходят. Ты по какому делу?

Молодой Генри Круз невозмутимо ответил:

– Я пришел посмотреть земли, которых еще не видел.

Незнакомец, не спуская пронзительных глаз с собеседника, сказал уже поспокойнее:

– Но это невозможно.

– Что значит невозможно? – удивился во сне доктор Круз.

– Сюда приходят только за податью. Вершина – это граница, отсюда к подножию спускаться запрещено.

– Кто же установил такой закон? – пренебрежительно спросил наместник.

– Это закон деревни. Тем более ночью.

– Стало быть, у вас есть что-то дурное за душой?

В ответ мужчина громко рассмеялся.

– А что, в деревне должно быть только хорошее? – смеясь, продолжал незнакомец. – После работы на полях по вечерам пьют вино, поют, танцуют, развлекаются. Кто мешает развлечениям, тот позорит землю.

– А что делают с теми, кто бесчестит землю? – тихо спросил наместник.

– Как это не противно, приходится их убивать, – смотря прямо в глаза наместнику, ответил мужчина.

– И как же их убивают?

– Вонзают стрелу в спину, топчут ногами, за волосы волокут по земле. Так изгоняют дух зла. И человек погибает, – все так же глядя в глаза, ответил незнакомец.

– Что же, по-твоему, и со мной могут запросто расправиться? – недоверчиво спросил Генри.

– Вот куда ты клонишь! – воскликнул мужчина, и в одно мгновение лук наместника оказался у него в руках. Вернее, лук будто сам прыгнул ему в руки.

– Дело не в том, могут тебя убить или нет. На этой земле не любят убивать. Эти слова, как крепкое вино, вскружили голову молодого Круза.

– Хорошо, я не пойду в вашу деревню. Я устал и хочу передохнуть. Мужчина протянул Генри его лук.

– Ну, раз отдохнуть – пойдем.

И он пошел впереди. Он был так спокоен, что Генри забыл пустить ему стрелу в спину. В пещере, куда они скоро пришли, было устроено маленькое жилище, в котором мог уместиться только один человек.

– Входи! – пригласил хозяин.

Едва Генри Круз вошел в жилище и сел на круглую циновку, как почувствовал смертельную усталость.

– Проголодался я. Поесть бы, – слабым голосом произнес он.

– Найдем что-нибудь.

Незнакомец принес кувшин с молоком, кашу и хлеб. Поджарил дичь, накормил и собаку. Насытившись, гость подобрел.

– Эй, человек! Как тебя зовут? – крикнул он. И хозяин назвал имя, которое никак не подходило ко всей японской среде, царившей во сне доктора Круза.

– Джон Смитли.

Страшно удивился доктор Круз и почувствовал, как его сон странным образом смешивается с реальностью. Но молодой наместник, казалось, не удивился совсем.

– Смитли, а ты здесь один живешь?

– Да.

– Для чего? – сыпал вопросы Генри Круз.

– Есть у меня заветная мечта.

– Какая же? – вольготно развалившись, допытывался гость.

– Вырезать бога.

– Бога? – переспросил Генри.

– Да, божество, которое охраняло бы покой, – радостно говорил Джон Смитли. – И дед мой вырезал. И отец тоже, а теперь мой черед настал. Если я когда-нибудь обзаведусь семьей, то мой сын продолжит мое дело.

Действительно, в доме были долото, молоток и множество других инструментов.

– А из чего ты вырезаешь божество? – спросил опять Генри Круз. – Из дерева? Из камня?

– Прямо на поверхности горы. Там очень красиво. Вокруг утеса пышно цветут цветы.

– Какие цветы?

– Разные. Если смотреть издалека, кажется, что они раскинулись пестрым ковром.

Из пещеры, даже в вечерней мгле, отчетливо виднелось очертание утеса, величаво взметнувшегося к небу. Но вырезанные на этом утесе божества видны не были. Солнце уже зашло, хотя его свет еще лежал на траве, густо устилавшей все вокруг – от утеса до порога жилища.

– Что это за трава, – спросил Генри.

– Трава забвения, – подкладывал хворост в огонь и отвечал хозяин.

– Трава забвения? – переспросил гость.

– Да, это так. Коли пришел сюда, должен забыть все на свете.

– Что ж, похоже, я забыл сегодняшний день, – сказал Генри Круз, развалясь у огня.

С этими словами он закрыл глаза и погрузился в сон. Спустя некоторое время Смитли растолкал его.

– Когда рассветет, из деревни мне принесут еду. Я не хочу, чтобы видели здесь чужого человека. Вставай. Луна ясная.

– Днем и то дорога еле видна. Как же я спущусь ночью? – пробормотал спросонья гость.

– Не беспокойся, я провожу тебя, – подавая руку, сказал хозяин.

Смитли пошел впереди. Он вел Генри Круза коротким путем. Они спускались, словно летели. Спуск оказался вполовину короче подъема, и когда они вышли к подножию горы, до рассвета было еще далеко. В темноте заржал конь. Он перегрыз привязь и теперь подбежал к Генри Крузу. – Второй раз на гору не приходи, – коротко бросил на ходу Джон Смитли.

– Нет, я хочу еще раз побывать там. Хотя бы для того, чтобы поклониться божеству. Будешь внизу – заходи во дворец. Доложишь о своем приходе моему управляющему. Кстати, он родом из ваших мест.

Как только наместник произнес это, Смитли, дрожа, втянул голову в плечи и издал ужасный вопль. Жажда убийства охватила Генри Круза, у него даже колени задрожали. Пес испуганно залаял.

– У, злобный пес! – выкрикнул Смитли, мигом повернулся и побежал прочь.

Хотя Смитли обругал собаку, фраза прозвучала так, словно он бранил и Генри Круза. Эти слова мужчина прямо-таки бросил наместнику в лицо, даже брызнул слюной. Спящий доктор Круз почувствовал, как страшная злоба закипает в нем.

«Он нанес мне прямое оскорбление, – нет, это было проклятие. Человек с другой кровью!» И Генри Круз ощутил в гостеприимно принявшем его хозяине врага. «Местность у скалистой горы входит в мои владения, но, вероятно, людей по эту сторону горы они там считают чуть не за собак. Смитли мне сказал об этом. Да, наконец-то я услышал слово правды». И вмиг тепло огня, согревшего Генри Круза на вершине, исчезло. Злобно глядя вслед исчезнувшему врагу, наместник стиснул в руке лук.

– Пусть не забываются – я наместник! – воинственно воскликнул он. – Тоже мне, не любят убивать людей. Зато я люблю. И с удовольствием покажу им, как я это делаю. Тот, из деревни, научил меня, как убивать. Когда-нибудь спущу с Джона кожу, а божество его обдеру.

Генри Круз вскочил на коня и направился в замок. Когда он добрался до горной реки, небо уже побелело. В придорожной траве мелькнуло белое пятно. Подъехав ближе, он разглядел женщину, довольно молодую. Собака залилась лаем и, бросившись вперед, накинулась на нее. Женщина метнулась, собака за ней, сломя голову. Уже клыки животного готовы схватить жертву, как наместник строго окликнул пса, и тот повиновался. Перед Генри Крузом, дрожа от утреннего холода, стояла прелестная девушка, которой, пожалуй, не минуло и семнадцати. От удивления и неожиданности он широко раскрыл глаза.

– Ты кто? – минуту спустя спросил наместник.

– Я из деревни у подножия горы, – нежным голосом произнесла девушка.

– Как же ты здесь оказалась? – не скрывая восхищения и подведя ближе коня, спросил Генри.

– Я заблудилась, целый день вчера искала дорогу и теперь совсем не знаю, куда идти. Заблудилась – вот и оказалась здесь.

– Давай я провожу тебя до дому, – предложил наместник.

– У меня все равно что нет дома, – потупив глаза, ответила незнакомка.

– А родители?

– Оба умерли. Нет ни одной родной души, ни братьев, ни сестер.

– Как же ты живешь? – уже спустившись с коня и подойдя к девушке совсем близко, спросил Генри Круз.

– Продавала то, что осталось от родителей, этого едва-едва хватало. А потом меня взял на службу один человек, но вчера отпустил.

Ее манера говорить отличалась благородной простотой. Поразмыслив немного, наместник сказал:

– Я владелец этих земель. Пойдем, проводишь меня до моей усадьбы.