Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Так говорил Ландау

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Бессараб Майя / Так говорил Ландау - Чтение (стр. 1)
Автор: Бессараб Майя
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


 
Майя Бессараб
 
Так говорил Ландау

      М Я. Бессараб. Так говорил Ландау.— М., Физматлит, 2003. — 128 с. — ISBN 5–9221–0363–6.
      Книга об одном из величайших физиков XX века, лауреате Нобелевской премии, академике Льве Давидовиче Ландау содержит интересные сведения о его жизни. Гениальный учёный предстает на её страницах как замечательный педагог, весёлый, общительный человек с нетривиальным взглядом на жизнь.
      Для молодых физиков, знающих Л. Д. Ландау как соавтора всемирно известного «Курса теоретической физики», а также для широкого круга читателей.
      СОДЕРЖАНИЕ
      
      4
      
      6
      
      12
      
      21
      
      28
      
      47
      
      59
      
      70
      
      80
      
      90
      
      100
      
      105
      
      107
      
      109
      
      114
      
      120
      Светлой памяти моего мужа
      Бориса Петровича Некрасова посвящаю

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

      Вклад лауреата Нобелевской премии академика Л. Д. Ландау в теоретическую физику огромен. Целая серия блестящих работ, многотомный «Курс теоретической физики», принятый во всём мире, большая научная школа, представители которой ныне работают во всех областях физики. И всё же не меньшее значение имеет разработанная великим физиком теория — как надо жить, его формула счастья. Лев Давидович Ландау занимался не только обучением, но и воспитанием своих учеников. Его возмущало безразличное отношение молодых людей к своей судьбе, неумение разобраться в обстоятельствах, отсутствие стремления к счастью. При его энергии и силе внушения Дау умел растормошить человека, заставить его отбросить лень. Он пробуждал желание жить и работать. Всё это ему удавалось по той причине, что сам он едва не погиб в переходном возрасте, он уже обдумывал, каким способом легче уйти из жизни, и только счастливая случайность спасла подростка: ему в руки попала книга, в которой говорилось о юноше, сумевшем изменить свою судьбу.
      Хозяином своей судьбы может стать каждый, тут нужна только стальная воля. О том, как это удалось Льву Ландау, рассказано в этой книге.
      Я хорошо знала Ландау и очень его любила — он заменил мне отца. В книге приведено множество высказываний Ландау, я начала их записывать ещё в школьные годы. Мне известны люди, которые в трудную минуту мысленно обращаются к своей памяти, чаще всего это какое-нибудь любимое выражение Льва Давидовича — и помогает! К слову сказать, я это проверяла, действует. Хотя может быть, здесь важно переключение внимания. Но попробовать стоит.
      Главное — научиться радоваться жизни.
Лев Ландау

 

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРЕДКИ

      У человека есть предки не только в роду. Они у него есть и в литературе. И многие из его литературных предков ближе ему по типу и темпераменту, а влияние их, конечно, ощущается им сильнее.
Оскар Уайльд . «Портрет Дориана Грея»

      Лев Давидович Ландау, которого физики всего мира называли просто Дау, любил говорить: «Я родился 22 января, в один день с лордом Байроном, на сто двадцать лет позже великого английского поэта».
      Лев Ландау в
      дошкольном
      возрасте
      Он родился в 1908 году в Баку, в семье преуспевающего инженера-нефтяника Давида Львовича Ландау и его жены Любови Вениаминовны. Читать и писать Лёву научила мама, она рано заметила необыкновенные способности сына. Мальчик прекрасно учился, в двенадцать лет научился дифференцировать, в тринадцать — интегрировать, но потом гимназии закрыли и Лев год сидел дома. Мать стала твердить, что от безделья человек превращается в ничтожество, увядает. Её слова возымели совсем не то действие, на которое она рассчитывала. Мальчик и без того страдал от насмешек сверстников, потому что был хил и слаб, а тут решил, что жизнь не удалась и лучше всё это разом покончить. Он уже обдумывал, каким способом это сделать, когда ему в руки попал роман Стендаля «Красное и чёрное». Эта книга буквально перевернула его жизнь. Он понял, что человек может стать настолько сильным, что в его власти будет решать свою судьбу.
      – Я ликовал, — вспоминал Лев Давидович, — мне хотелось во весь голос кричать о своём открытии. Но я уже тогда понял, что мне предстоит трудное дело, и начал трудиться.
      Это было похоже на игру, ну конечно же, на обыкновенную мальчишескую игру: и его желание быть похожим на блестящего француза, и задания, которые он себе давал, чтобы выработать сильную волю. Но ведь ему было всего тринадцать лет, а на вид и того меньше. Нельзя сказать, что он слепо подражал Сорелю, нет. Выучив, подобно своему герою, наизусть страницу газетного текста, Лев решил впредь учить не нудные статьи, а стихи. Так родилась любовь к поэзии: в зрелые годы он часто декламировал своих любимых поэтов, по-видимому, стихи помогали ему отключаться от привычных дум. И всё это способствовало развитию памяти: Льву Давидовичу достаточно было прочитать стихотворение три-четыре раза, и он запоминал его навсегда.
      Окружающие заметили происшедшие перемены, они решили, что мальчик взрослеет. Никому и в голову не могло прийти, что он пережил. Постижение святых и вечных истин далось ему нелегко, мальчик выстрадал всё это. Я бы не рискнула утверждать, что всё прошло бесследно. Иначе бы он не вспоминал об этих событиях с такой грустью.
      Карен Тер-Мартиросян, один из любимейших учеников Дау, однажды сказал: «Да, он умел держать себя в узде. Ни в чём не давал спуску. И он сумел сделать себя счастливым, это несомненно».
      Надо добавить, что этот изматывающий труд — искоренение собственных недостатков и воспитание воли — длился много лет, вошёл в привычку.
      В 1922 году Лев Ландау блестяще сдал вступительные экзамены в Бакинский университет. Он был самым молодым студентом, на вид — не больше двенадцати. Но после первой же сессии заслужил уважительное отношение и однокурсников и преподавателей, а спустя два года коллеги посоветовали его матери перевести сына в Ленинград, где в те времена были сосредоточены лучшие учебные заведения.
      Лев Ландау накануне поступления в Бакинский университет. Август 1922 г.
      Шестнадцатилетним юношей Лев Ландау попал в нашу северную столицу и очутился в центре студенческой жизни. За полгода до окончания университета была опубликована его первая научная работа, и вскоре по путевке Наркомпроса в числе лучших молодых научных работников Лев Ландау был послан в длительную командировку для пополнения образования. Это дало ему возможность познакомиться с корифеями науки — Эйнштейном, Паули, Гейзенбергом, Дираком, Бором. Особенно много дал семинар Бора в Копенгагене.
      Л. Д. Ландау. 1929 г.
      За границей Ландау как всегда много работал и в 1930 году опубликовал работу, сразу обратившую на себя внимание — «Диамагнетизм металлов». Он приобрёл известность в научных кругах, он стал знаменит.
      Ему не раз предлагали остаться работать в лучших европейских университетах, но он неизменно отвечал отказом: «Нет, я вернусь в свою рабочую страну, и мы создадим лучшую в мире науку». До тридцать седьмого года было ещё далеко, и у молодого учёного были все основания гордиться своей родиной. У него появилось много друзей, он был приветлив, скромен, его любили. Под конец командировки он стал стипендиатом Рокфеллеровского фонда и в полной мере насладился пребыванием в Англии. Если до того, в Дании, он не мог себе позволить тратить лишние деньги, например на шоколад, который продавался на каждом углу и который он очень любил, то в Кембридже он ел его, сколько хотел.
      Лев Ландау был любимым учеником Нильса Бора, это знали многие, но только во время своего последнего визита в Россию патриарх современной физики говорил об этом без обиняков. А у жены Бора, фру Маргарет, вырвалась фраза:
      – Нильс полюбил его с первого дня знакомства. Вы знаете, он бывал несносен, перебивал Нильса, высмеивал старших, походил на взлохмаченного мальчишку. Но как он был талантлив и как правдив!
      Главное в Ландау — фантастическая работоспособность; что же касается маститых, они в основном были заняты защитой советской науки от тлетворного влияния Запада. Известен случай, когда один из них, взошедши на трибуну, начал вещать о священном долге жрецов науки перед отечеством.
      – Жрец науки — это тот, кто жрёт за счёт науки, — раздался голос Ландау.
      Через день фраза о жрецах науки разнеслась по всему городу.
      Разумеется, человек, претендующий на роль лидера в своей отрасли знаний, должен быть специалистом экстра-класса. В теоретической физике Ландау знал всё. Было время, когда его ученики не всегда могли понять работы друг друга, Дау понимал всех.
      Работал он очень много. Часами не выходил из своей комнаты, порой не слышал телефонных звонков, и когда жена тихонько приоткрывала дверь, она заставала его пишущим в его обычной позе — полулёжа. Ему приходилось отрывать себя от работы, и однажды он с сожалением сказал:
      – Как бы было хорошо, если бы можно было работать часов двадцать в день. А то ведь мы используем свой мозг процентов на десять!
      Представьте себе очень молодого преподавателя. На первой же лекции он заявил студентам: «Меня зовут Дау, я ненавижу, когда меня зовут Львом Давидовичем». Это не помешало ему стать одним из самых уважаемых лекторов. По окончании занятий его ожидала целая толпа студентов, он отвечал на вопросы и часто подолгу беседовал с ними.
      Это было общение с людьми, без которого Дау не мог жить. Недаром впоследствии, выводя свою формулу счастья, Дау сделает общение одной из трёх составляющих счастливой жизни, по его подсчётам каждый должен уделять общению с людьми треть времени.
      Юрий Румер, друг и соавтор Ландау, писал о нём довольно много. В одной из своих статей он как бы подводит итоги.
      «За что же Ландау пользовался такой любовью и таким уважением у учеников, коллег, во всем научном мире? Поражала научная честность Ландау. Он никогда не делал вид, что понимает вопрос или работу, чтобы отделаться фразой, брошенной с высоты своего величия. Правда, близкие товарищи замечали, что иногда он отмежевывается от вопроса замечанием: «Ну, это меня не интересует». Но вскоре оказывалось, что он не забывает заданных ему вопросов. Если вопрос был стоящий, Ландау некоторое время спустя выдавал ответ. Он не старел, вместе с расширением объёма физических знаний рос и совершенствовался его талант».
      – У меня не телосложение, а теловычитание, — говорил о себе Дау, считавший себя «активно некрасивым». Он ошибался. Один из его друзей как-то заметил: «Всё дело в том, что Дау нравился интеллигентным женщинам, а ему нравились подавальщицы».
      Быть может, его фотография оставила бы вас равнодушными, но стоило ему начать говорить, он преображался. Эти лучистые, огненные глаза, радостная улыбка, приветливость — всё располагало к нему. Добавьте к этому обаяние, которому поддавались все.
      Лучше всех описал внешность Льва Ландау профессор Тель-Авивского университета Александр Воронель. В радиоинтервью его попросили рассказать о внешности Дау, он на мгновение умолк, а потом вдруг сказал: «Он был похож на оленёнка. Да, на оленёнка был похож».
      Это то единственное слово, которое нельзя заменить никаким другим. Испиши десять страниц, лучше не скажешь. Оленёнок, он и есть оленёнок. В Дау, несомненно, было что-то от Бэмби.

ПРИЗВАНИЕ

      Только в физике — соль,
      Остальное всё — ноль…
Из гимна студентов физфака МГУ

      Когда что-то мешало Льву Давидовичу заниматься физикой, он просто заболевал от огорчения. В студенческие годы он одно время занимался по восемнадцать-двадцать часов в сутки, нажил бессоницу, пришлось обращаться к врачу, который категорически запретил ночные занятия. Надо сказать, что Дау вообще внимательно относился к своему здоровью. В зрелые годы быт был налажен стараниями жены, Коры.
      Они прожили вместе четверть века, и это были нелёгкие годы. Кора умела превратить обед в маленький праздник. Она отлично готовила, и кухня у неё сияла чистотой, словом, это была превосходная хозяйка, но главное, она следила за мужем, как за ребёнком. Иначе и быть не могло. Когда он работал, то о еде совершенно забывал. Дау часами не выходил из своей комнаты…
      А потом, высоко поднимая ноги, вытягивая носок, размахивая руками и строя немыслимые рожи, он появлялся на кухне. От многочасовых занятий затекали конечности, надо было их размять. В детстве он меня пугал, и я как-то спросила, почему он гримасничает. Он ответил цитатой из «Ревизора»: «Они люди, конечно, учёные, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с учёным званием. Один из них, например вот этот, что имеет толстое лицо, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно ещё ничего, может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить…»
      Дау держался просто, ему не было нужды напускать на себя важность, его авторитет держался на исключительных работах, на знаниях. И когда речь заходила о том или ином в физике, Льва Давидовича прежде всего интересовало, что он конкретно сделал. Если же ему пытались доказать, что, мол, хотя выдающихся работ у этого субъекта и нет, но зато он очень порядочный, Дау отвечал:
      – Нельзя делать научную карьеру на одной порядочности. Это неминуемо приведёт к тому, что не будет ни науки, ни порядочности.
      Что же касается тех деятелей, которые недостаток способностей и знаний пытаются заменить важным видом, Дау относился к ним с величайшим презрением и не упускал случая вывести на чистую воду. По его терминологии, это были «кислощенцы», от известного выражения «профессор кислых щей».
      Лев Давидович весьма недоверчиво относился к научным сенсациям: «Люди, услышав о каком-нибудь необыкновенном явлении в науке или в жизни, начинают предлагать для их объяснения малоправдоподобные гипотезы. А следовало бы в первую очередь рассмотреть простейшее объяснение — что все это — враньё».
      По четвергам, в 11.00, открывая свой семинар, Дау говорил: «Точность — вежливость королей».
      Лев Давидович уделял ученикам много времени. Он, правда, не давал им тем и порой повторял: «Думать за вас не будет никто! Я не подрядился за вас мыслить».
      Однако он всегда внимательно выслушивал ученика, и тот знал, что Дау всегда найдёт для этого время.
      «Начиная работать и углубляясь в какую-то определённую узкую область, теоретик должен a prioriвладеть исходными представлениями и методами всех разделов теоретической физики, и это открывает для него возможность использования далёких аналогий, не связанных, на первый взгляд, результатов и тем самым способствует развитию интуитивного физического мышления».
      Эти слова Ландау приводит в своих воспоминаниях один из его учеников, академик Юрий Каган.
      Другой ученик, Борис Иоффе, как-то услышал от учителя:
      – Как вы можете решать задачу, если вы заранее не знаете ответа?
      По мнению Бориса Иоффе, Ландау очень был бы нам нужен сейчас не только как физик, прокладывающий новые пути в науке, научный лидер, но и как человек, поддерживающий своим авторитетом чистую моральную атмосферу в науке, бескомпромиссный враг всякой фальши и суесловия.
      О том же в своё время говорил и академик Померанчук: «Вы не можете себе представить, какую громадную ассенизаторскую работу проводил Дау в теоретической физике».
      Известно, что физики боялись опубликовать сырую статью. Все знали, что Ландау моментально заметит просчёты и пощады не будет. Существовало мнение, что протащить свой результат сквозь эшелоны ландауского скепсиса очень трудно для всех, кто работал непосредственно в его отделе, ибо он, как заведующий отделом, считал себя ответственным за статьи своих сотрудников и всегда их прочитывал.
      Побывав в научных центрах Европы, Дау возмечтал поднять физику, царицу наук, на должную высоту. Его программа была грандиозна: подготовка высококвалифицированных специалистов, издание научного журнала, созыв научных конференций с участием лучших физиков мира.
      «Размах, достойный Петра Великого», — прокомментировал эту программу один из первых учеников Ландау.
      Летом 1932 года Лев Давидович Ландау перевёлся из Ленинграда в Харьков, в Украинский физико-технический институт, УФТИ. Здесь работал отличный коллектив, и с приездом Ландау они готовы были сдвинуть с места горы. Дау был в постоянном контакте с экспериментаторами, работа кипела.
      Вот документ тех лет:
      Москва, Кремль, товарищу Сталину
      Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к XV годовщине Октября добился первых успехов в разрушении ядра атома. 10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития. Работы продолжаются.
      Жаль только, что многие из этих талантливейших людей пять лет спустя погибли в сталинских застенках. Та же участь ожидала и Ландау, но он вовремя покинул столицу Украины, проработав в ней до начала 1937 года. И как много он успел сделать!
      «После переезда Ландау в Харьков УФТИ стал одним из лучших мировых центров физической науки», — свидетельствует пресса.
      До начала массовых репрессий физики относились к властям уважительно. Александр Ильич Ахиезер вспоминает, что когда Дау увидел его китель и сапоги, он спросил:
      – Как вы одеты?
      – Я одет под товарища Сталина, — ответил Александр.
      – А я под товарища Ленина, — парировал молодой профессор.
      Дау терпеть не мог, когда к нему обращались с серьёзными вопросами на ходу, где-нибудь в коридоре или на лестнице. Быть может, он отвечал слишком резко от неожиданности, это прекрасно описал Элевтер Луарсабович Андроникашвили:
      «Обычно «наукообразный» (так назывались молодые научные работники), желавший поинтересоваться мнением Ландау, долго стоял за дверями лаборатории и прислушивался к разговорам, которые Дау вёл со своими сотрудниками, разгуливая по длинному коридору Капичника. Удостоверившись, что Дау находится в хорошем настроении, жаждущий приобщиться выскакивал из-за дверей и скороговоркой выпаливал свой вопрос:
      – Дау, я хотел спросить вас…
      – Чушь! — кричал Дау, не дослушав вопроса, и жаждущий немедленно скрывался за дверью.
      Конечно, репертуар его выкриков был богаче: «ахинея», «галиматья», «глупости», «ерунда», «позор говорить такие вещи» — необычайно разнообразили реакцию Дау на задаваемые ему вопросы.
      Нехорошо ругать товарищей только за то, что они задали вопрос в неудачной форме. Но я считаю, что в этом были повинны обе стороны. Во-первых, по крайней мере неполитично выскакивать из засады хоть с дурацкими, хоть с умными вопросами на человека, который вздрагивал при этом от неожиданности и, пугаясь, терял ход своей мысли. Во-вторых, нельзя так панически бояться прослыть недостаточно умным человеком и при первом же несогласии, хотя бы и высказанном в такой шокирующей манере, прятаться за ту же дверь, из-за которой ты только что выскочил.
      Иногда я говорил:
      – Дау, почему вы так нетерпимы к чужим недостаткам и готовы сожрать живьём человека только за то, что он задавал вам вопрос в не совсем продуманной форме?
      – Что вы, Элевтерчик, — говорил Дау. — Я никогда и никого не обижаю, и я никогда никого не сожрал. Я вовсе не язычник, наоборот, полон христианского смирения. Но я выполняю свой долг и просто защищаю науку от этого…
      Тут я его перебивал, чтобы не услышать слов, обидных для моих товарищей, ибо я предполагал, что одно из таких слов вот-вот должно было сорваться с его уст.
      – Может быть, вы и не язычник, — говорил я, переводя разговор на его любимую тему. — Но уж наверняка вы как минимум магометанин, потому что ваша теория по вопросу о взаимоотношениях с женщинами полностью вас разоблачает.
      – Я не отрицаю, — возражал мне Дау, — что я красивист. Но это ещё не значит, что я магометанин. Зато вы типичный душист, и я вас за это презираю! Фу! Как можно быть душистом?! Послушайте, — кричал он проходившим мимо, — у нас объявился новый душист, это Элевтер, который больше всего ценит в женщине душу вместо того, чтобы любить её за красоту! А ещё грузин! А ещё усы носит! Как вам не стыдно быть душистом?! — восклицал он театральным голосом.
      Разговаривать на подобные темы он мог подолгу, притом был крупным теоретиком в этой области. Он подсчитал «модуль» города для многих городов. «Модуль» по Ландау — это отношение числа красивых женщин к общему числу женщин минус красивые. На вопрос, правда ли, что он записывает адреса и телефоны знакомых женщин не в алфавитном порядке, а в порядке убывания красоты, он только хохотал, не отрицая обвинения…
      Создавая себе репутацию человека нехраброго, он на самом деле постоянно совершал очень смелые поступки. Да и вся его борьба за свои научные идеи, разве это не смелость?
      По существу, Ландау всегда был очень добрым, многим своим друзьям оказывал материальную помощь. И несмотря на все свои наскоки на людей и на воинственные выкрики, он никому не делал и не желал зла. Но внушив себе, что тот или иной человек является плохим физиком, Ландау сохранял это представление, часто неправильное, на долгие годы».
      Андроникашвили часто встречался с Дау, любил его и понимал, как никто. В его воспоминаниях есть очень меткие заключения:
      «Ему сопутствовал успех в науке. Состояние творчества было его постоянным состоянием. Творчество же он считал наивысшей радостью человека. И эта радость постоянно его сопровождала. Вот почему за несколько лет творческой дружбы с ним я видел его только в хорошем настроении, только весёлым. Помню не более двух исключений: он был огорчён, когда его не пригласили на правительственный приём в честь 225-летия Академии наук СССР, когда в Москву приехало много иностранных гостей. Второй случай был связан со снятием с поста директора института Петра Леонидовича Капицы. Дау в эти дни был очень расстроен и растерян.
      «Авторитеты» для него ничего не значили. Ни президенты Академии наук, ни академики, ни министры. Всем людям он стремился дать соответствующую оценку, при этом часто ошибался».
      Николай Евгеньевич Алексеевский какое-то время жил в одной квартире с Дау. Это была квартира номер восемь во дворе Института физических проблем. Однажды Дау сказал своему соседу, что экспериментаторы потому неправильно ставят эксперименты, что плохо знают физику. Закончил Дау следующими словами:
      – Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!
      Когда ученик начинал путаться, излагая содержание работы, запинаясь на словах «Если бы…», Ландау обычно вставлял:
      «Если бы у моей бабушки были усы, то она была бы не бабушкой, а дедушкой».
      – Всё, что в химии научного, это — физика, а остальное — кухня.
      – Мы-то с вами знаем, что математика XX века — это и есть теоретическая физика.
      – Не сомневайтесь в великих возможностях физики. Физика может объяснить любое увиденное в жизни явление.
      – Подобно тому как все хорошие девушки уже разобраны и замужем, так и все хорошие задачи уже решены.
      – В настоящее время образование необходимо для всякой профессии. Необразованный человек всегда будет чем-то второго сорта.
      – От безделья успехов не будет. Можно быть хорошим специалистом, не питая любви к своей специальности. Но это не относится к науке и к искусству. В науке и искусстве, если к ним не лежит душа, можно быть только посредственностью.
      – Нельзя забивать голову ерундой. Чем больше научного мусора будет засорять вашу голову, тем меньше останется места для верных представлений.
      По умению мгновенно, а иногда и заранее найти ошибку в работе Ландау не знал себе равных. Он мог, не теряя ни секунды, найти истину в море заблуждений, говоря при этом: «Глупостей много, а разумного мало».
      Или:
      «Почему певцы такие глупые? Отбор происходит по другому признаку».
      Работа Ландау с учениками включала и совместное написание статей. Ничего труднее невозможно себе даже представить. Никаких скидок на неопытность начинающих не было. По нескольку раз переписывалось введение. Затем сокращались промежуточные выкладки и переписывалось заключение. Зато окончательный вариант — безупречен. Ландау говорил:
      – Некоторые считают, что учитель обкрадывает своих учеников. Другие — что ученики обкрадывают учителя. Я считаю, что правы и те и другие, и участие в этом взаимном обкрадывании — прекрасно.
      Надо только добавить, что для этого нужна щедрость.
      – Когда я познакомился с общей теорией относительности Эйнштейна, я был потрясен её красотой. Статьи Гейзенберга и Шрёдингера привели меня в восхищение. Никогда раньше я с такой ясностью не ощущал мощь человеческого гения.
      – Верховным судьей всякой физической теории является опыт. Без экспериментаторов теоретики скисают.

ГОД В ТЮРЬМЕ

      Стыдно жить в стране, управляемой негодяями.
Сергей Ковалёв . Из телеинтервью

      В ночь на 28 апреля 1938 года Ландау арестовали. Он не мог переступить порог, и двое чекистов вынесли его под руки.
      Это было время, когда он работал над теоретическим обоснованием сверхтекучести жидкого гелия, буквально стоял на пороге открытия. Именно за эту работу он впоследствии будет удостоен Нобелевской премии. Парадоксальное поведение жидкого гелия вблизи абсолютного нуля экспериментально обнаружил Пётр Капица, директор Института физических проблем, где с февраля 1937 года работал Ландау. Только когда этой проблемой заинтересовался Ландау, появилась надежда, что тайна жидкого гелия будет открыта. И вдруг профессора арестовали. Капица начал долгую и небезопасную кампанию за освобождение своего ведущего теоретика. Вступился за любимого ученика и патриарх современной физики Нильс Бор. Дело принимало нежелательный для властей оборот.
      Л.Д. Ландау в тюрьме. Из следственного дела № 18846, стр. 1. 1938 г.
      По вновь открывшимся документам можно предположить, что готовился грандиозный процесс физиков, наподобие «дела врачей». Ордер на арест Ландау был подписан заместителем наркома внутренних дел Михаилом Фриновским, суперпалачом сталинского режима. Это означало, что делу придавалось особое значение.
      Капица начал действовать немедленно, как только стало известно, что Ландау взяли.
      П. Л. КАПИЦА — И. В. СТАЛИНУ
      28 апреля 1938, Москва
      Товарищ Сталин!
      Сегодня утром арестовали научного сотрудника Института Л. Д. Ландау. Несмотря на свои 29 лет, он вместе с Фоком — самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе. Его работы по магнетизму и по квантовой теории часто цитируются как в нашей, так и в заграничной научной литературе. Только в прошлом году он опубликовал одну замечательную работу, где первый указал на новый источник энергии звёздного лучеиспускания. Этой работой даётся возможное решение: «почему энергия солнца и звёзд не уменьшается заметно со временем и до сих пор не истощилась». Большое будущее этих идей Ландау признают Бор и другие ведущие учёные.
      Нет сомнения, что утрата Ландау как учёного для нашего института, как и для советской, так и для мировой науки, не пройдёт незаметно и будет сильно чувствоваться. Конечно, учёность и талантливость, как бы велики они ни были, не дают право человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить. Но я очень прошу Вас, ввиду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно. Также, мне кажется, следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов.
      У нас в институте с ним было нелегко, хотя он поддавался уговорам и становился лучше. Я прощал ему выходки ввиду его исключительной даровитости. Но при всех своих недостатках в характере мне очень трудно поверить, что Ландау был способен на что-нибудь нечестное.
      Ландау молод, ему представляется ещё многое сделать в науке. Никто, как другой учёный, обо всем этом написать не может, поэтому я и пишу Вам.
      П. Капица
      Письмо не возымело действия. Но борьба за освобождение Ландау началась. Можно предположить, что именно Капица сообщил об аресте Нильсу Бору. Письмо Бора Сталину сверхвежливое, сверхдипломатичное. Начинается оно так:
      «Только моя исключительная благодарность за деятельное и плодотворное сотрудничество с учёными Советского Союза, которым я имею счастье пользоваться уже в течение многих лет, и неизгладимое впечатление, которое произвёл на меня во время многократных моих поездок в Советский Союз энтузиазм, с которым там столь успешно ведутся и поддерживаются научные исследования, побуждают меня привлечь Ваше внимание к одному из самых выдающихся физиков молодого поколения — профессору Л. Д. Ландау из Института физических проблем советской Академии наук.
      Признание в научном мире проф. Ландау завоевал не только рядом очень значительных работ по атомной физике. Своим вдохновляющим влиянием на молодых учёных он решающим образом способствовал созданию в СССР школы физиков-теоретиков, давшей незаменимых работников для вновь построенных и столь щедро оборудованных лабораторий, в которых сейчас во всех районах СССР ведутся замечательные экспериментальные исследования».
      Далее в том же духе о значении научной деятельности Ландау, с которым он, то есть Бор, поддерживает тесную связь, о слухах об аресте учёного и об удивительном ответе президента Академии наук, к которому автор письма обратился с просьбой — помочь связаться с профессором Ландау: «Ответ президента академии, членом которой я имею честь состоять, не содержит никаких сведений о местопребывании или судьбе профессора Ландау».
      В этом письме есть ключевая фраза: «Я не могу представить себе, чтобы проф. Ландау, голова которого занята только мыслями о теоретической физике, мог совершить что-либо такое, что оправдывало бы его арест». И в самом конце письма ненавязчивая, скромная просьба — выяснить судьбу этого замечательного учёного. Стиль Бора обретает чёткость и силу, когда он утверждает, что Ландау должен «продолжать исследовательскую работу, столь важную для прогресса человечества».

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7