Основание - Панорама времен

— Я для вас точно нашел это место, — решительным тоном сказал Сол и показал пальцем какую-то точку на карте звездного неба. — Эта точка находится очень близко от нормальной звезды типа F7, которая называется 99 Геркулес.

— А она не упирается в эту звезду?

— Нет, но находится очень близко от нее. А что за этим стоит? С чего бы это физик-твердотельщик вдруг заинтересовался положением звезды?

Гордон рассказал ему о настойчивых сигналах и показал последнюю расшифровку Купера. Сол сразу же разволновался. Они вместе с русским ученым Кадарским писали статью, посвященную поиску внеземных цивилизаций, и считали, что радиосигналы являются естественным выбором. Однако если полученные Гордоном сигналы невозможно объяснить как переданные земными средствами , связи, то почему бы не рассмотреть гипотезу их внеземного происхождения? Координаты четко указывают на это.

— Смотрите, прямой подъем 18 часов 5 минут 36 секунд. А у 99 Геркулеса 18 часов 5 минут 8 секунд — немного в стороне. Наклон вашего сигнала 30 градусов — 29,2 г минуты. Как раз подходит.

— Ну и что? Ведь точного совпадения нет.

— Но они же очень близко друг от друга! — Сол помазал рукой. — Несколько секунд разницы — это ничто!

— Откуда, черт побери, внеземные цивилизации знают нашу систему астрономических измерений? — скептически поинтересовался Гордон.

— А наш язык откуда они знают? Просто слушают наши старые радиопрограммы, конечно. Смотрите — параллакс для 99 Геркулеса составляет всего 0,06. Это значит, что он находится на расстоянии 16 парсек.

— И что это значит?

— Это значит, что расстояние составляет 51 световой год.

— Как же тогда они могут нам сигналить? Радио появилось только около шестидесяти лет назад. Свету просто не хватило бы времени пропутешествовать туда и обратно. Ведь на это нужно около столетия. Скорее всего они никак не могут отвечать на наши радиосигналы.

— Действительно, — казалось, из Сола выпустили воздух. — Вы говорите, в послании содержалось кое-что еще? Дайте мне посмотреть. — И лицо у него опять просветлело.

Через несколько секунд он ткнул пальцем в послание и воскликнул:

— Правильно! Так и есть. Видите это слово?

— Какое?

— Тахионы. Это слово греческого происхождения. Оно означает “быстрые”. Значит, они осуществляют передачу, которая транслируется быстрее света.

— Да что вы?

— Гордон, подключите ваше воображение. Все точно, черт возьми!

— Ничто не движется быстрее света.

— Но это послание свидетельствует, что кое-что движется именно так.

— Ерунда. Просто ерунда.

— Ладно, а как вы объясните это: “Должно появиться в спектре тахиона пик 263 KEV”? Они используют тахионы, чем бы эти самые тахионы ни были, с энергией 263 кило-электронвольт. KEV — это кило-электронвольты.

— Сомнительно, — Гордон покачал головой.

— Ну а как насчет остального? “Можно проверить с NMR направленностью, измерения следуют”. NMR — ядерный магнитный резонанс. Потом какая-то чепуха, вновь несколько слов, и снова что-то непонятное. SMISSTON FROM 19 BD 1998 COORGHQE и так далее…

— Не все тут чепуха. Видите, дальше — точки и тире.

— М-да. — Сол стал рассматривать эту часть текста. — Интересно.

— Сол, я высоко ценю ваше…

— Подождите минутку. 99 Геркулес не просто звезда, знаете ли. Я посмотрел справочники. Это тот вид звезд, которые, как мы полагаем, могут поддерживать жизнь.

Гордон поджал губы. Видно было, что его одолевают сомнения.

— Точно, она относится к классу F7. Она немного тяжелее нашего Солнца — я имею в виду, у нее большая масса, — и в большой зоне вокруг нее может существовать жизнь. Это бинарная звезда. Подождите-подождите, я знаю, что вы хотите сказать, — произнес Сол драматическим тоном, вытянув руку открытой ладонью в сторону Гордона, который не собирался ничего говорить. — Бинарные, или, как их называют, двойные звезды не могут иметь планет, на которых может существовать жизнь. Правильно?

— А почему нет?

— Потому что на этих планетах все время происходят различные катаклизмы. А на 99 Геркулесе — нет. Эта звездная пара делает полный оборот за 54,7 года. Планеты достаточно далеко отстоят друг от друга, и вокруг каждой из них имеется пространство — вполне возможно, жизненное.

— И обе эти звезды относятся к классу F7?

— Насколько нам известно, большая из них относится. Нужна только одна звезда, — закончил он не совсем уверенным тоном.

Гордон повторил:

— Сол, я высоко ценю…

— Гордон, дайте мне еще раз это сообщение. Я про точки и тире.

— Конечно, сделайте одолжение.

— Окажите мне любезность. Может быть, наши идеи насчет радиосвязи и 21-сантиметровой линии водородного спектра в корне неправильны. Мне хотелось бы поработать с вашим посланием. Вы не будете возражать?

— Хорошо, — не очень охотно согласился Гордон.

Когда Гордон на следующее утро затащил свой тяжеленный кейс в кабинет, там его уже поджидал Сол. Его возбужденный вид, бегающий взгляд сразу же вызвали у Гордона предчувствие.

— Я расшифровал его, — заявил Сол. — Это послание.

— Что?..

— Помните точки и тире в конце? Те, из которых не получались слова? А это не слова — это изображение!

Гордон скептически посмотрел на него и поставил кейс на пол.

— Я сосчитал количество тире в этом длинном послании. Вы сказали “шумы”. Там всего 1537 тире.

— Ну так что?

— Фрэнк Дрейк, я и множество других людей раздумывали о способах передачи изображений с помощью простейших сигналов “включено — отключено”. Это очень просто — нужно послать прямоугольную сетку.

— Вы говорите о той запутанной части послания “ПРЯМОУГОЛЬНЫЕ КООРД MZALS” и так далее?

— Точно. Чтобы вычертить сетку, вы должны знать, сколько линий вы хотите вычертить перпендикулярно каждой оси. Я испробовал множество различных сочетаний, но ничего не получалось. Единственно соответствующей этому произведению оказалась сетка 29 х 53, размеры которой, если немного подумать, — простые числа, то есть не делимые на целое число. Замысел совершенно ясен: есть только один способ разделить число 1537, чтобы получить простые числа.

— Хм-м. Очень остроумно. А это и есть ваше изображение?

Сол протянул Гордону лист разлинованной бумаги с проставленными точками, соответствующими каждому тире в послании. Получился сложный комплекс пересекающихся справа налево кривых. Каждая кривая составлялась на основании набора точек, которые образовывали сложный, но правильный узор.

— Что это? — спросил Гордон.

— Я не знаю. Все практические задачи, решенные мной Дрейком, давали изображения солнечных систем с одной выбранной планетой. А это изображение не похоже на одно из них.

— Какой же тогда смысл во всем этом? — Гордон бродил рисунок на стол.

— Вот увидите, как только нам удастся во всем разобщаться, будет громадная польза.

— Ну…

— В чем дело? Вы считаете, что все не так?

— Сол, я знаю, что у вас репутация человека, который может — как это у Германа Кана? — мыслить о немыслимом. Но это!

— Вы считаете, что я все придумал?

— Вы? Сол, но ведь это я обнаружил послание. И именно я показал его вам. Но ваше объяснение!.. Телеграфные сигналы с другой звезды, передаваемые со скоростью большей, чем скорость света. Только вот координаты звезды не совсем подходят. Изображение получается, да. Но изображение бессмысленное. Право, Сол…

Сол покраснел, отступил назад, уперев руки в бока.

— Вы слепец, знаете ли. Просто слепец.

— Лучше сказать.., скептик.

— Гордон, вы очень торопитесь со своими заключениями.

— Тороплюсь? Я согласен, что в вашем рассуждении что-то есть. Но до тех пор, пока не будет расшифровано изображение, у вас не может быть серьезного обоснования.

— Ладно, ладно, — вновь драматически воскликнул Сол и ударил кулаком правой руки в ладонь левой. — Я узнаю, что тут изображено. Нам придется обратиться ко всей академической общественности, чтобы разгадать эту загадку.

— Что вы имеете в виду?

— Привлечем общественность.

— Пойдете спрашивать всех вокруг?

— Кого спрашивать-то, каких специалистов? Астрофизиков? Биологов? Если вы не знаете, то нужно взглянуть на проблему шире.

— Да.., но… — Гордон неожиданно вспомнил о Рамсее. — Сол, есть еще одно послание.

— Что?!

— Я получил его несколько месяцев назад. Вот, пожалуйста. — Он покопался в ящиках стола и нашел расшифровку. — Попробуйте заняться.

Сол долго изучал длинный отпечатанный текст.

— Я не понимаю.

— Я тоже.

— А вы уверены в подлинности этого текста?

— Настолько же, насколько и в том, который вы сейчас расшифровали.

— Чертовщина какая-то. — Сол откинулся на спинку кресла. — Это действительно все запутывает.

— Вот именно.

— Гордон, но в этом нет никакого смысла!

— Так же, как в вашем изображении.

— Слушайте, может быть, вы получили взаимно противоречащие послания? Если вы настраиваетесь на разные радиостанции, то слышите музыку, передаваемую по одной из них, спортивные новости — по другой, сообщения о текущих событиях — по третьей. Может быть, ваш приемник принимает сразу все?

— Хм.

Сол подался вперед и сжал руками виски. Гордон понял, что тот очень устал. Он, наверное, работал всю ночь, чтобы расшифровать изображение. Гордон почувствовал прилив симпатии к этому человеку. Сол был известен как проповедник межзвездных влияний, и многие астрономы считали, что у него неуемное воображение, что он слишком молод и импульсивен. Но это совсем не значит, что он ошибается.

— Ладно, Сол. Я принимаю ваше изображение — условно. Оно не может быть случайным. Но что же это такое? Мы должны понять. — Он стал рассказывать Солу о Рамсее. Это, конечно, усложняло дело, но Гордон решил, что Сол имеет право знать.

— Гордон, я все-таки считаю, что в этом что-то есть.

— Согласен.

— Я все-таки настаиваю на обращении к общественности.

— С биохимией? С первым посланием?

— Нет… — Сол задумался. — Только со вторым сообщением. Оно повторяется целыми страницами. Как часто вы получали первый сигнал?

— Всего один раз.

— Один раз?

— Да.

— Тогда забудьте о нем.

— Почему?

— Это могло быть ошибкой расшифровки. Гордон припомнил историю о Лоуэлле, которую ему рассказал Лакин.

— Ну…

— Слушайте, у меня гораздо больше опыта в этой области, чем у вас. Я знаю, как это воспримут. Если вы замутите воду, то никто не станет ловить там рыбку.

— Но это будет означать, что мы утаиваем информацию.

— Утаиваем? Да, но не навсегда. Только до тех пор, пока мы не поймем, что означает наше изображение.

— Мне это не нравится, — упрямо повторил Гордон.

— Мы просто предложим сразу одну задачу. — Сол поднял палец. — Одна проблема. Позже мы расскажем всю историю.

— Мне это не нравится.

— Слушайте, Гордон. Я считаю, что поступать надо именно так. Вы согласны?

— Может быть.

— Я покажу этот материал кое-кому. Меня знают. Я сумасшедший, который занимается глупостями с межзвездными радиосигналами, ну и с подобной чепухой. Признанный авторитет по части несуществующих объектов. Я могу привлечь внимание академического сообщества.

— Да, но…

— Одну проблему сразу, Гордон!

— Ну…

— Сначала изображение. Остальное потом.

У Гордона начинались классные занятия. В характере Сола было что-то гипнотическое. Он мог убедить в возможности и даже очевидности того, о чем говорит. “Однако, — подумал Гордон, — ухо совы даже с ленточкой остается ухом совы. И все-таки…"

— Ладно, Сол. Согласен. Вы окапываетесь, я остаюсь снаружи.

— Спасибо. — Неожиданно Сол принялся трясти его руку. — Я вам очень признателен. Это, и правда, большая помощь.

— Да-а, — выговорил Гордон безо всякого энтузиазма.

Вечерние новости Си-би-эс с Уолтером Кронкайтом в качестве ведущего начали передавать как раз тогда, когда Гордон и Пенни заканчивали обедать. Она приготовила суфле, а он открыл бутылку “божоле”. Оба чувствовали себя возбужденными. Чтобы смотреть телевизор, они перешли в гостиную. Пенни сняла блузку, обнажив свою маленькую, прекрасной формы грудь с большими сосками.

— А откуда ты знаешь, что об этом будут говорить сегодня? — спросила она лениво.

— Сол звонил после полудня. Сегодня утром в Бостоне он давал интервью. Вообще-то интервью брала местная станция, но он сказал, что его подхватила общенациональная сеть. Может, ничего и не скажут. — Он оглянулся, чтобы убедиться, занавешены ли окна.

— М-мм, очень похоже на то.

Грандиозная новость привлекла всеобщее внимание: подводная лодка “Трешер” с ядерным двигателем затонула в Атлантике без единого “SOS” во время проверочных испытаний на погружение. Военно-морское министерство заявило, что затопление произошло из-за отказа какой-нибудь системы. Нарушение изоляции электрических цепей, отказ энергоустановки — и подлодка стала погружаться, пока не взорвалась. На ее борту находился экипаж в 129 человек.

Других новостей, помимо этого удручающего сообщения, почти не было: выставка с “Джокондой” в Нью-Йорке и Вашингтоне, описание космического полета майора Л. Гордона Купера-младшего, которого должны были запустить на орбиту для двухдневного полета на корабле “фейт-7” вокруг Земли — последний полет по программе ”Меркурий”. Было передано заявление Белого дома о том, 1то помощь Южному Вьетнаму будет продолжаться, и что война, возможно, завершится к концу 1965 года, если политический кризис значительно не подорвет военные уси-г1ия. Генералы улыбались, глядя в камеру, и обещали победу южновьетнамских войск и освобождение от противника района Дельты. В Нью-Йорке ничего не получилось с попытками сохранить старое здание Пенсильванского вокзала: общественное мнение, как и следовало ожидать, высказалось в пользу нового вокзала на Мэдисон-сквер-гарден. Высотное здание “Пан Америкэн”, которое функционирует только месяц, казалось, стало символом мрачного будущего мегаполисов. Комментатор критиковал разрушение Пенсильванского вокзала и заявлял, что здание “Пан Америкэн” не только архитектурный урод, но своим появлением дополнительно ухудшает условия в и без того тесном районе. Гордон был с этим согласен. Ведущий закончил свое выступление словами о том, что встречи под часами у отеля “Балтимор”, который находился как раз напротив здания “Пан Америкэн”, не будут уже столь приятными, как когда-то. Гордон рассмеялся про себя, сам не зная почему. Его симпатии поменялись. Он никогда не встречался с девушками у “Балтимора”. Эта бессмысленная традиция была заведена студентами Йельского университета, кичащимися своим арийским происхождением, и мальчиками, которые считали, что роман “Над пропастью во ржи” именно о них. Гордон никогда не принадлежал к этому миру.

— Если это прошлое, то и черт с ним, — пробормотал он. Пенни вопросительно посмотрела на него, но ничего не сказала. Гордон нетерпеливо хмыкнул. Должно быть, его понемногу начало разбирать.

И тут на экране телевизора появился Сол.

— Неожиданное и волнующее сообщение было сделано нам сегодня в Йельском университете, — начал Кронкайт. — Профессор Сол Шриффер, астрофизик, заявил, что в результате последних экспериментов удалось получить сообщение от цивилизации, находящейся за пределами Земли.

Камера показала Сола, который тыкал указкой в какую-то точку на карте звездного неба.

— Создается впечатление, что сигнал поступил от звезды 99 Геркулес, похожей на наше Солнце. Эта звезда находится на расстоянии 51 светового года от Земли. Световой год — это расстояние…

Пенни повернулась к Гордону:

— Они тратят слишком много времени зря, — сказала она удивленно.

— Шшш!

— ..Свет путешествует в течение года, со скоростью 186 000 миль, или 300 000 тысяч километров в секунду. — В кадре появился Сол, стоящий у маленького телескопа. — Это предполагаемое послание зафиксировано способом, который астрономы не предвидели, в эксперименте, проведенном профессором Гордоном Бернстайном.

— О Господи, — простонал Гордон.

— ..в Университете Ла-Ойи, Калифорния. Эксперимент касался низкотемпературных измерений, которые показывают, как атомы выстраиваются в одну линию в магнитном поле. Результаты эксперимента Бернстайна пока только изучаются — сейчас еще нет твердой уверенности в том, что фактически приняты сигналы от далекой цивилизации. Однако сотрудничающий с профессором Бернстайном профессор Шриффер, который расшифровал код сигнала, заявляет, "что хочет привлечь к этому внимание научной общественности. — Очередной кадр: Сол пишет уравнения на доске. — А теперь самая удивительная часть этого сообщения — изображение. — Крупный план тщательно вырисованных взаимно пересекающихся кривых. Сол стоит перед картинкой, держа в руках микрофон. “Ясно одно, — говорит он, — сейчас мы не можем сказать ничего конкретного. Но мы бы с большой радостью приняли помощь научной общественности в расшифровке того, что это может означать”. Далее короткий разговор о том, как происходила дешифровка. И снова Кронкайт:

— Астрономы, которых по этому вопросу опросила наша телевизионная компания, высказались скептически. Однако если профессор Шриффер сможет доказать правильность своих рассуждений, это будет действительно сенсация. — Кронкайт бодро улыбнулся. — Вот так обстоят дела на двенадцатое апреля.

Гордон отключил комментатора.

— Черт подери, — вымолвил он, все еще не придя в себя после услышанного.

— А я считаю, что все нормально, — осторожно сказала Пенни.

— Нормально? Но он не должен был даже упоминать мое имя.

— А почему тебе не хочется получить кредит известности?

— Кредит? Господи! — Гордон ударил кулаком по оштукатуренной серой стене. Раздался глухой стук. — Он сделал все не так. Разве тебе не понятно? Ведь у меня с самого начала было предчувствие. Ну а теперь, конечно, мое имя ассоциируется с этой сумасшедшей теорией!

— Но ведь это твои измерения.

— Я просил его не упоминать обо мне.

— Хорошо, но это ведь Кронкайт рассказал о тебе, а не Сол.

— Какая разница, кто сказал! Теперь мое имя свяжут с Солом в этом деле.

— А почему тебя не показали по телевидению? — невинно поинтересовалась Пенни, которая никак не могла понять, из-за чего Гордон разволновался. — А все время показывали Сола.

— Он в своем репертуаре, — поморщился Гордон. — Упростить науку до нескольких предложений, вывернуть полученное как ему заблагорассудится, свести все к общему знаменателю — и лишь для того, чтобы имя Сола Шриффера засверкало в рекламных огнях — в больших кричащих неоновых огнях. Ерунда. Просто…

— Получается, что кредит он присвоил себе?

— Кредит? — Гордон удивленно посмотрел на Пенни. Он прекратил бегать по комнате. Пенни действительно ничего не поняла. Думает, будто он сердится из-за того, что его не показали по телевизору. “Господи”. Он как-то сразу взмок и, почувствовав безмерную усталость, начал расстегивать свою голубую рубашку, раздумывая над тем, что ему следует предпринять. Бессмысленно обращаться к Пенни — она находилась за много световых лет, чтобы понять ощущения научного работника в такой ситуации. Гордон закатал рукава и пошел на кухню к телефону.

— Сол, я ужасно разозлился, — начал Гордон.

— Э… — Гордон представил себе, как Сол подбирает слова. Это он умеет. Но на сей раз бесполезно. — Да, Гордон, действительно, я понимаю ваши чувства. Я смотрел телепрограмму местного телевидения два часа назад, и она удивила меня так же, как и вас. В Бостоне съемка велась честно, там о вас не говорилось ни слова, как вы и хотели. Я позвонил на телестудию сразу же после того, как увидел Кронкайта. Мне сказали, что для общенациональной трансляции они все изменили.

— А откуда же в Си-би-эс узнали, если вы им ничего…

— Но, послушайте, мне пришлось сказать об этом местным телевизионщикам. Чтобы у них создалось общее представление.

— Вы обещали не упоминать мое имя.

— Я сделал что мог. Гордон. И собирался сам вам звонить.

— Почему же вы этого не сделали? Почему вы даже не предупредили меня?

— Я думал, что вы не будете слишком возражать после того, как увидите, сколько времени нам выделили на телевидении. — Тон Сола изменился. — Это большая игра, Гордон. Людям придется обратить на это внимание.

— Да-а, вот именно, обратить внимание, — кислым тоном произнес Гордон.

— Мы предпримем кое-какие меры. Этот орешек мы расколем.

Скорее — орешек расколет нас. Сол, я же просил не вовлекать меня. Вы сказали…

— Неужели вы не понимаете, что это невозможно? — Голос Сола звучал спокойно, а тон урезонивал. — Конечно, я старался обойти ваше имя, но оно все равно вышло 5ы наружу.

— Но не таким же способом!..

— Поверьте, дела делаются именно так, Гордон. Вы зашли в тупик, правда? Признайтесь. Гордон глубоко вздохнул.

— Если кто-нибудь спросит меня, откуда поступают сигналы, я скажу, что не знаю. И это чистая правда.

— Но не вся.

— Это вы мне говорите о всей правде, Сол? Вы, тот человек, который уговаривал меня придержать первое послание?

— Но это же совершенно другое. Я хотел прояснить вопрос.

— Вопрос… Какого черта? Слушайте, если кто-нибудь спросит мое мнение, я отвечу, что не согласен с вашей интерпретацией.

— Вы собираетесь опубликовать первое послание?

— Я… — В голосе Гордона появилась неуверенность. — Нет, я не хочу форсировать события. — Он подумал, а захочет ли Рамсей продолжать работу над экспериментом, если он опубликует послание. Насколько ему было известно, здесь действительно замешаны интересы государственной безопасности. Гордон не хотел бы с этим связываться. Лучше, пожалуй, все бросить.

— Гордон, я понимаю вас. — В голосе Сола появились теплые, сочувственные нотки. — Все, о чем я вас прошу, — не вставляйте мне палки в колеса. Я не буду становиться вам поперек дороги, а вы — мне.

— Хорошо… — после паузы ответил Гордон. Его напор иссяк.

— И я действительно очень сожалею, что ваше имя упомянули в связи с этим делом… О'кей?

— О'кей, — пробормотал Гордон, не очень представляя, с чем он согласился.

Глава 15

1998 год

Грегори Маркхем стоял, заложив руки за спину. Седеющие виски придавали ему солидность. Глуховатый шум лабораторного оборудования наполнял его душу теплом. Непрерывно работающие приборы напоминали ему простых смертных хотя бы своими непредсказуемыми выходами из строя и причудами. Лаборатория казалась островком жизни в мертвой тишине остальной части Кавендишского лабораторного корпуса. Все возможные ресурсы передавались именно ею. Кавендишский лабораторный корпус вступил в современный мир, используя работы Фарадея и Максвелла, сотворивших чудо приручения электричества. А теперь в самом центре Кавендиша осталось только несколько человек, пытающихся вернуться обратно, — пловцы против течения.

Ренфрю быстро двигался в проходах между нагромождениями приборов, от одной неисправности к другой. Маркхем улыбался, глядя на этого неутомимого человека, в котором так и бурлила энергия. Отчасти это объяснялось молчаливым присутствием Яна Петерсона, удобно расположившегося в кресле и наблюдавшего за экраном осциллографа, где пульсировал основной сигнал. Ренфрю нервничал. Он знал, что за внешним спокойствием этого человека скрывалась непрерывная напряженная работа мозга.

Топая, Ренфрю подошел к центральному осциллографу, на экране которого царил хаос шумовых сигналов.

— Черт, — сказал он, горячась. — Это безобразие никак не хочет исчезать.

— Значит, не считает необходимым посылать ваши сигналы, когда я здесь, — усмехнулся Петерсон. — Я заехал по дороге, чтобы узнать, как идут дела.

— Да нет. — Ренфрю неловко передернул плечами. Маркхем отметил, что карманы его коричневой куртки набиты деталями электронных устройств, которые Ренфрю, наверное, засунул туда и забыл. — Вчера все шло очень хорошо. Нет причин, чтобы сегодня что-то изменилось. Я уверенно передавал астрономическую часть в течение трех часов.

— Должен сказать, что в этом нет необходимости в связи с трудностями, с которыми мы сталкиваемся при трансакции действительно важной…

— Это для того, чтобы помочь тому, кто находится на принимающей стороне, — перебил, выступая вперед, Маркхем. Он старался изображать полнейшее безразличие, забавляясь в глубине души при виде того, как эти люди вечно спорят, словно по-другому невозможно. — Джон считает, — продолжил Маркхем, — что, если они узнают, когда наш луч принимается лучше всего, это им поможет. Астрономические координаты…

— Я все хорошо понимаю, — прервал Петерсон. — Но до меня не доходит, почему вы не используете периоды стабильности для передачи важных материалов.

— Каких, например? — быстро спросил Маркхем.

— Расскажите им, что мы делаем, и повторите информацию об океане, и…

— Мы просто уморились, передавая этот материал, — выпалил Ренфрю. — Но если они не могут его получить, то какого черта…

— Послушайте, — сказал Маркхем мягко. — У нас достаточно времени, чтобы все это сделать, не так ли? Вы согласны? Когда шумы уменьшатся, мы в первую очередь отправим ваше послание насчет банка, а потом Джон сможет…

— А вы его еще не отправили? — удивленно воскликнул Петерсон, на что Ренфрю невозмутимо ответил:

— Э.., нет. Я не успел обработать остальную информацию…

— Хорошо! — Петерсона, казалось, взволновало это сообщение. Он быстро встал и зашагал между ящиками, громоздящимися друг на друге. — Я говорил вам, что обнаружил в файле письмо? Признаться, это очень удивительно.

— Да, — согласился Маркхем. — Когда вы появились утром и принесли пожелтевшую бумагу, все сильно разволновались. Неожиданно это стало реальностью.

— Я думал, — продолжал Петерсон, — что вы хотите э.., растянуть эксперимент.

— Растянуть? — переспросил Ренфрю.

— Ну да, не отправлять мое послание.

— Ну и ну, — только и вымолвил Маркхем.

— Но.., но разве вы не видите?.. — начал Ренфрю и вдруг осекся.

— Я полагал, это будет очень интересный эксперимент.

— Конечно, интересный, — согласился Маркхем. — Однако тут возникает некоторый парадокс.

— Это была моя идея, — быстро сказал Петерсон.

— Но ведь парадокс — это как раз то, чего мы хотим избежать, — возразил Ренфрю. — Он подорвет всю концепцию.

— Я вам объяснял, — обратился Маркхем к Петерсону. — Переключатель находится в промежуточном положении между “включено” и “отключено”, помните?

— Да, я прекрасно это понимаю, но…

— Тогда не предлагайте чепухи! — закричал Ренфрю. — Если вы хотите добраться до прошлого и знаете, что вам это удалось, уберите руки прочь.

Петерсон ответил с ледяным спокойствием:

— Единственная причина, благодаря которой вы это знаете, — мое проникновение в банк Ла-Ойи. Я считаю, что именно я подтвердил ваш успех.

Наступило неловкое молчание.

— Э-э.., конечно, — вымолвил Маркхем, чтобы как-то заполнить паузу. Петерсон прав. Это оказался самый легкий способ проверки, который им следовало бы применить. Но их учили думать механическими категориями экспериментов со множеством устройств, без вмешательства человека. Идея попросить о подтверждающем знаке просто не приходила им в голову. А теперь Петерсон, чиновник, доказал по наитию, что вся их система правильная.

Маркхем глубоко вздохнул. Потрясающее ощущение — понять, что ты достиг чего-то, что до тебя было недостижимо, что не укладывалось в голове, но на поверку оказалось совершенно реальным. Говорилось, что наука иногда настолько соприкасается с миром, как ничто другое. Сегодняшнее утро и листок, принесенный Петерсоном, доказали это иным способом. Триумф эксперимента наступает, когда ты поднимаешься на новую ступень знания. Что же касается тахионов, то настоящего понимания этого явления они не получили. Они располагали только письмом на пожелтевшем клочке бумаги.

— Ян, я понимаю, что вы чувствуете. Конечно, было бы заманчиво не отправлять ваше послание, но никто не знает, чем это чревато. Возможно, это помешает нам передать то, что вы хотите: информацию об океане.

Ренфрю поддакнул: “Чертовски правильно!” — и снова повернулся к аппаратуре.

Петерсон опустил глаза, словно погружаясь в раздумья.

— Хороший аргумент. Знаете, мне вдруг показалось, что тем способом мы выяснили бы больше.

— Могли бы, — уточнил Маркхем. — Но только в том случае, если мы будем понимать, что делаем.

— Согласен, — сказал Петерсон. — Мы исключаем парадоксы. Ну а потом… — Он мечтательно вздохнул.

— Позже, конечно, — пробормотал Маркхем и подумал: “Как странно здесь меняются ролями. Петерсон — всемогущий администратор, требующий результатов прежде всего. А теперь именно Петерсон не прочь расширить границы эксперимента и найти новую область физики. А мы с Ренфрю выступаем против, потому что не знаем, какие результаты может принести парадокс. Забавно”.

Часом позже тонкости логики отступили перед суровой реальностью эксперимента. Шумы буквально измазали экран осциллоскопа. Несмотря на все усилия техников, толчки шумов не уменьшались. А если с ними не покончить, то поток тахионов будет рассеянным и слабым.

— Знаете, — откинулся назад в деревянном лабораторном кресле Маркхем, — я думаю, что ваш материал из Калифорнийского технологического мог бы здесь помочь, Ян.

Петерсон оторвался от чтения материалов в папке с красной надписью “КОНФИДЕНЦИАЛЬНО”. Пока шла повседневная работа в лаборатории, он упорно и настойчиво изучал документы своего кейса.

— Да, а как?

— Те космологические расчеты — прекрасная работа. Я бы сказал, блестящая. Собравшиеся в кучу вселенные. Предположим, кто-то внутри такой вселенной посылает сигнал. Тахионы пробьют себе дорогу, и все, что им придется сделать, — это пройти через горизонт событий в микрогеометрии. Потом они свободны. Они избавляются от гравитационных особенностей малой вселенной, и мы их ловим.