Хромой из Варшавы (№3) - Опал императрицы (Опал Сисси)

– Вы угадали мои намерения. Я займусь этим. Уезжайте спокойно!

Однако небесам не было угодно, чтобы Альдо сел в поезд, идущий в Зальцбург. Вернувшись к Захеру, он увидел только что принесенную телеграмму.

«Умоляю вас простить меня, но прошу немедленно вернуться. Столкнулся с ситуацией, которую не могу разрешить. К тому же Чечина грозит уволиться. С любовью. Ги Бюто».

Сильно раздосадованный, Альдо сунул голубой листок в карман и поднял было телефонную трубку, намереваясь позвонить домой, но, немного подумав, ограничился тем, что заказал место в спальном вагоне ночного поезда на Венецию. Если Бюто, не хуже его знающий преимущества телефона, выбрал телеграф, значит, имел на то веские причины. У Морозини не было ни малейшего представления о том, что могло произойти, однако, несомненно, большая неприятность – поставить Бюто в затруднительное положение и вывести из себя Чечину было не так-то просто.

Позвонив лакею и приказав ему подготовить багаж, Морозини набрал номер дворца Ротшильдов, но ему не удалось поговорить с бароном Пальмером – тот только что ушел.

– Передайте ему, пожалуйста, что князя Морозини вызвали в Венецию по срочному делу и что он вернется, как только сможет.

Часом позже князь уже ехал в такси на вокзал Императрицы Елизаветы, откуда отправлялся поезд в Венецию.

3

ПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ

Гондольер выключил мотор, и лодка на свободном ходу плавно пришвартовалась к ступеням палаццо Морозини. В ту же секунду из главного вестибюля вылетела Чечина, всем своим видом напоминавшая разъяренную Эринию, вот только растолстевшую до такой степени, что завязки просторного белоснежного передника с трудом сходились на талии. В это утро вместо разноцветных лент, обычно украшавших ее неизменный неаполитанский чепец, над ним вились красные, как будто ангел-хранитель семьи Морозини поднял, по примеру пиратов былых времен, длинный и грозный красный вымпел, извещавший врага о том, что пленных брать не будут. А лицо кухарки смотрело так решительно и неприступно, что Альдо в тревоге спрашивал себя, что за несчастье обрушилось на его дом.

Впрочем, он не успел вымолвить ни слова: чуть только его нога коснулась ступеньки, Чечина схватила его за руку и поволокла за собой, будто собиралась заковать в кандалы. Князь пытался вырваться, но она держала его крепко, и, растерявшись от неожиданности, он только и смог на ходу невнятно поздороваться с Заккарией, с удрученным видом наблюдавшим за этой сценой. Чечина вихрем неслась через дом. В следующий миг бешеная скачка мстительницы Чечины окончилась в кухне, где толстуха наконец выпустила из рук хозяина так метко, что он приземлился как раз на табурет. От удара он вновь обрел дар речи.

– Ну и встреча! Какого черта ты приволокла меня сюда, не дав даже вздохнуть?

– Это было единственной возможностью поговорить с тобой раньше, чем кое-кто другой.

– О чем поговорить, скажи, бога ради? Ты могла бы, по крайней мере, дать мне время прийти в себя, налить чашку кофе. Ты хоть знаешь, который час?

Колокола Венеции прозвонили «Ангелус», избавив Чечину от необходимости отвечать. Услышав звон, она размашисто осенила себя крестным знамением, потом взяла кофейник, подогревавшийся на краю плиты, вернулась на прежнее место, обойдя большой дубовый навощенный стол, наполнила заранее приготовленную чашку и пододвинула сахарницу.

– Знаю, – сказала она, – и очень надеялась, что ты приедешь утренним поездом. В это время все спят и можно спокойно поговорить. Что касается кофе, так только потому, что я тебя еще люблю, я его тебе приготовила, хотя такой жуткий скрытник, как ты, совсем этого не заслуживает.

От удивления и непонимания брови Альдо поднялись на целый сантиметр.

– Я – «жуткий скрытник»? И ты меня «еще» любишь? Что все это означает?

Чечина уперлась кулаками в стол и метнула на Морозини сверкающий, как черная молния, взгляд.

– А как еще назвать человека, который завел секреты от той, что возилась с ним с тех пор, как он впервые запищал? Я думала, что значу для тебя немного больше. Но нет! Теперь, когда я состарилась, его сиятельство со мной уже не считается! Его сиятельство обзавелся невестой и не считает меня достойной узнать об этом! Правда, гордиться особенно нечем! Более того, я на твоем месте сгорела бы со стыда!

– Я? У меня невеста? – задыхаясь, еле выговорил Морозини. – Откуда ты это взяла?

Откуда? Отсюда! Далеко ходить не пришлось! Из комнаты с химерами, самой что ни на есть мрачной во всем доме! Вот куда я ее поместила. А ты чего хотел – чтобы я ее сразу поселила у тебя? А может, в спальне твоей бедной матери, раз ей хватает наглости стремиться занять ее место? У этих нынешних девиц ни стыда, ни совести. И пусть уж она этим довольствуется... не дольше, чем до вечера! Слишком уж неприлично, чтобы барышня спала под одной крышей со своим будущим мужем! Но это создание о приличиях и понятия не имеет, что правда, то правда! Она наверняка достаточно богата, чтобы жить в отеле, и вот что я тебе скажу: невеста она или нет, если она останется – уйду я!

Чечина замолчала, чтобы перевести дыхание. Альдо давно знал: если она завелась, то уже не остановится, лучше потерпеть. Однако когда она снова открыла рот, собираясь продолжить свою филиппику, он кинулся к ней, схватил за плечи и силой заставил сесть.

– Если ты не дашь мне вставить слово, мы никогда не разберемся. Прежде всего, скажи мне, как ее зовут, эту мою «невесту»?

– Не делай из меня идиотку! Сам знаешь лучше, чем я!

– Вот тут ты ошибаешься. Мне не терпится это узнать.

– Наверное, лучше мне объяснить, – тихо произнес Ги Бюто, незаметно проскользнувший в кухню, завязывая на ходу пояс халата. – Но сначала должен извиниться перед вами, дорогой Альдо. Я хотел поехать встретить вас на вокзале с Цианом и моторкой, но спал мертвым сном и не услышал будильника, – прибавил он, проводя рукой по небритому лицу, словно пытаясь стереть с него следы сна. – Никогда со мной такого не было!

– Не извиняйтесь, старина! – Альдо крепко обнял своего бывшего наставника. – Проспать – это с каждым может случиться. Чашка крепкого кофе сразу же вернет вас к жизни. – Он обернулся к Чечине так быстро, что успел заметить мелькнувшую на ее лице довольную улыбку. – Ну-ка скажи, не ты ли готовила для него вчера травяной отвар?

Если он надеялся обескуражить свою кухарку-домоправительницу, то совершенно зря. Она задрала нос и уперлась, как обычно, кулаками в бока.

– Конечно же, я дала ему отвар: превосходную смесь апельсинового цвета, липы и боярышника. Ну, и чуть-чуть валерианы. Это был настоящий комок нервов. Надо же ему было поспать... и не путаться у меня под ногами. Я хотела повидаться с тобой наедине и первая!

– Что ж, Чечина, тебе это удалось! – вздохнул Альдо, устраиваясь за столом. – А теперь дай-ка нам позавтракать, пока мы будем разговаривать. По крайней мере, ты не упрекнешь меня в том, что я пытаюсь тебя устранить.

– Я никогда ничего такого и не говорила... Она собралась было усесться на другого своего конька и снова ринуться в бой, но Альдо, доведенный до отчаяния, грохнул кулаком по столу и заорал:

– Решится наконец кто-нибудь из вас сказать мне, кто там спит наверху в комнате с химерами?

– Леди Фэррэлс, – ответил Ги, щедро насыпая сахар в кофе.

– Повторите, пожалуйста, – попросил Альдо, решив, что ослышался.

– Думаете, надо? Да, не кто иной, как леди Фэррэлс явилась к нам вчера утром, заявила, что она станет – и очень скоро! – вашей женой, и почти потребовала, чтобы ее здесь поселили.

– Не почти! – поправила Чечина. – Она требовала, утверждая, что ты будешь в бешенстве, когда приедешь и узнаешь, что мы позволили ей обосноваться где-то в другом месте.

– Бред какой-то! И откуда она явилась?

Из Гавра, куда прибыла на теплоходе «Франция». J вилась прямо сюда. Прибавлю, что она выглядела встревоженной и была очень сильно разочарована вашим отсутствием. Похоже, она ни минуты не сомневалась в том, что вы ее ждете.

– Правда? Я не видел ее после... Лондона, и она находит странным, что меня нет дома, когда она вдруг решила объявиться? Немножко слишком, а?

– По-моему, тоже, но что я мог сделать? Вот потому я и дал телеграмму.

– Вы правильно поступили, я сам во всем разберусь.

– А я бы хотела разобраться вот в чем: выяснить, где здесь правда. Она действительно твоя невеста? Да или нет?

– Нет. Я признаю, что в прошлом году предлагал ей стать моей женой, но это предложение вроде бы не привлекло ее внимания. Так что у тебя, Чечина, нет никаких оснований складывать чемоданы... Лучше приготовь мне скампи на обед...

Выйдя из кухни, Морозини направился к лестнице, намереваясь хоть немного привести себя в порядок. В спальне он застал Заккарию, который готовил ему ванну, как делал всегда, когда хозяин возвращался домой.

– Заккария, я хотел бы, чтобы ты поприветствовал леди Фэррэлс от моего имени и попросил ее встретиться со мной в библиотеке в десять часов. Ясно?

– По-моему, очень даже ясно. Только не чересчур ли торжественно?

Поручение не привело в восторг старого дворецкого, но в отличие от своей супруги он никогда не обсуждал приказаний хозяина. Он выполнил поручение, потом вернулся и без лишних комментариев заявил, что все в порядке.

Погрузившись в ванну, Альдо пытался наслаждаться этими минутами, лучшими минутами дня, когда он нежился в горячей, пахнущей лавандой воде и курил: так ему лучше всего думалось...

За прошедшие месяцы он довольно часто вспоминал Анельку. Впрочем, с нарастающим раздражением. То, что после оправдания судом Олд-Бейли она предпочла молча исчезнуть, поначалу казалось Морозини удивительным – он ведь достаточно сделал для того, чтобы заслужить хотя бы слово благодарности! – потом обидным и, наконец, явно оскорбительным. И вот прекрасная полька сваливается как снег на голову, нимало не заботясь о том, какие неприятности может причинить ему, объявив себя его невестой.

– А если бы я жил не один? – возмущался Альдо, балуя себя второй порцией английского табака. – Она могла бы разбить семью... или расстроить предполагаемый брак...

Так он подогревал клокотавший в душе гнев, и к тому моменту, когда, покончив с ванной, облачился в светло-голубую сорочку и фланелевый костюм – такой же английский, как его табак, – он уже был настроен самым решительным образом. Альдо провел щеткой по густым темным волосам, – к сорока годам виски начали серебриться. Легкая седина придавала еще больше очарования его загорелому лицу, где беспечная белозубая улыбка смягчала дерзкие очертания носа и блеск сине-стальных глаз, легко принимавших насмешливое выражение. Он рассеянно глянул на свое отражение и спустился наконец в библиотеку для назначенной встречи, гадая, что же почувствует при виде этой женщины.

До десяти оставалось еще несколько минут, и князь думал, что придет первым. Но Анелька уже ждала его. Если это и вызвало у него досаду, то мимолетную: он вошел бесшумно и успел хорошенько рассмотреть молодую женщину, которая к двадцати годам ухитрилась заиметь бурное прошлое, осененное двумя трагическими тенями – ее мужа, сэра Эрика Фэррэлса, богатейшего торговца оружием, умершего от яда, и любовника, Ладислава Возински, покончившего с собой в петле.

Она взяла с полки один из атласов и, стоя у большой карты мира, укрепленной на бронзовой подставке рядом с центральным окном, рассматривала старинную морскую карту. Тонкую фигуру красиво освещали косые лучи заходящего солнца, и вообще Анелька выглядела восхитительно. Но не так, как раньше, и Морозини гадал, нравится ли ему перемена. Конечно, короткое платье медового, под цвет глаз, оттенка открывало до колен самые прелестные на свете ножки, но вот роскошные белокурые волосы, которые прежде так волновали Альдо, превратились в блестящий, облегающий голову шлем – несомненно, дань последней моде, но такая прическа красила ее куда меньше прежней. Америка с ее крайностями и Париж с его «Холостячкой» оставили на юной польке свой неизгладимый след, и это было достойно сожаления.

Однако Альдо, полагая, что она не заметила его прихода, ошибся. Не отрывая взгляда от старинного пергамента, который она прилежно изучала, Анелька заговорила таким тоном, словно они расстались несколько часов назад:

– Да у вас тут чудеса, дорогой Альдо!

Эта комната и спальня моей матери – единственные места в доме, откуда я ничего не изъял, устраивая свой антикварный магазин. Но неужели вы взяли на себя труд добраться сюда только для того, чтобы полюбоваться древностями? В мире существуют и более интересные музеи.

Непринужденным жестом, в котором, однако, сквозил вызов, она выронила старинную компасную карту. Альдо подхватил карту на лету и водворил на место.

– Музеи никогда не привлекали меня. Вы прекрасно знаете, что я больше люблю сады. Я взяла это только для того, чтобы скоротать время, дожидаясь вас, но тем не менее я способна понять ценность этой карты.

– Никогда бы не подумал! – Резко повернувшись, он прислонился спиной к шкафу и холодно спросил: – Что вам здесь надо?

От простодушного удивления и без того большие золотистые глаза Анельки еще расширились:

– Что за прием! Признаюсь, я рассчитывала на другое. Разве совсем не так давно вы не объявили себя моим рыцарем, не убеждали последовать за вами в Венецию, не клялись, что, став вашей женой, я буду в полной безопасности?

– Да, это так, но разве вы спустя совсем немного времени не выбрали в мужья другого? Вы все еще леди Фэррэлс, или, может быть, я ошибаюсь?

– Нет, все по-прежнему.

– А поскольку я что-то не припомню, чтобы когда-либо просил руки этой дамы, мне очень не нравится ваше появление здесь и то, что вы объявили себя моей невестой!

– Вас это злит? Не глупите, друг мой, вы отлично знаете: я всегда любила вас, и рано или поздно мы будем принадлежать друг другу...

– Ваша дивная уверенность просто очаровательна, но, боюсь, я ее не разделяю. Надо признать, дорогая, вы сделали все, чтобы охладить мои чувства. В последний раз мой взгляд встретился с вашим, когда вы под руку с отцом выходили из здания суда, после чего вы растворились в туманах Альбиона и, наконец, отбыли в Соединенные Штаты. Это все я узнал от суперинтенданта Уоррена, потому что сами вы не удостоили меня даже прощанием. А ведь черкнуть записку совсем недолго! Не говоря уж о простом телефонном звонке.

– Вы забываете о моем отце. С тех пор как я вышла на свободу, он ни на шаг от меня не отходил. А вас он не любит, хотя вы очень помогли мне, когда меня обвинили в этом ужасном убийстве. Самым умным было послушаться его, уехать и заставить позабыть о себе, хотя бы на время...

– Так не жалуйтесь, что преуспели в, этом! Могу я осведомиться о ваших дальнейших планах? Только прежде сядьте!

– Я не устала...

– Как угодно...

Анелька медленно прошлась по просторной комнате и остановилась у окна – так что Альдо был виден только неполный профиль.

– Вы больше не любите меня? – прошептала она.

– Я не задаюсь этим вопросом. Вы красивы, как никогда, хоть я и оплакиваю ваши безжалостно принесенные в жертву моде волосы! И, если бы вы поставили вопрос иначе, я бы ответил, что вы по-прежнему нравитесь мне...

– Иными словами, я для вас еще желанна?

– Что за идиотский вопрос!

– Тогда, раз не хотите жениться, сделайте меня своей любовницей... Мне просто необходимо остаться здесь!

Она кинулась к нему и, положив тонкие руки на его крепкие плечи, подняла на него полные слез глаза. Слез и еще... страха.

– Молю вас, не гоните меня! Берите меня, делайте со мной все, что угодно, только оставьте здесь!

В эту минуту она была очень соблазнительна – дрожащие губы, мерцающие зрачки и какой-то особо тонкий, неуловимый и волнующий аромат, верно, какая-то дорогая смесь, составленная специально для нее искусником-парфюмером, – но Альдо не чувствовал и тени того порыва, который толкнул его к ней в комнате свиданий тюрьмы Брикстон, когда она была узницей, обреченной на веревку, и ее единственным украшением были строгое черное платье и неправдоподобно светлые волосы. И все же тревога, которую излучало все ее существо, не оставила князя равнодушным.

– Идите сюда! – ласково позвал он, взяв Анельку за руку и подводя к старинному дивану у камина. – Вы должны объяснить мне, что с вами случилось. Потом посмотрим. Но прежде всего скажите, кого и почему вы так боитесь?

Пока он, присев на корточки, ворошил в камине поленья, чтобы огонь разгорелся пожарче, она встала, взяла оставленную на столике сумочку того же цвета, что и платье, вернулась на свое место, достала из нее какие-то бумаги и протянула их Альдо.

– Вот чего я боюсь! Мне угрожают смертью – такие письма я получала в Нью-Йорке очень часто. Берите! Читайте!

Альдо развернул листок, но тут же отдал его обратно.

– Вам следовало сделать перевод: я не читаю и не говорю по-польски.

– А-а, верно. Простите меня! Ну, в общем, в этих письмах мне ставят в вину смерть Ладислава Возински. Они считают, что он не покончил жизнь самоубийством, а был убит, после того как его вынудили написать лжесвидетельство для моего спасения...

Морозини сразу же вспомнились признания суперинтенданта во время их последнего ужина накануне их с Адальбером отъезда из Англии. Ему тогда тоже казалось сомнительным это слишком своевременное самоубийство в крохотной квартирке в Уайтчепеле, когда процесс Анельки семимильными шагами двигался к смертному приговору. Уоррен считал, что это была инсценировка, умело подготовленная графом Солманским, отцом Анельки. Комиссар надеялся найти разгадку этой истории, и, похоже, не он один.

– А что говорит об этом ваш отец?

– Он обратился в полицию, но она не приняла угрозы всерьез. Они сказали, что поляки чересчур романтичные и возбудимые люди, в ссоры которых лучше не вмешиваться. Тогда мой отец нанял охранять меня двух частных детективов, но они не сумели помешать двум покушениям: внезапно, без всякой видимой причины вспыхнул пожар в моем номере в «Уолдорф Астории», а потом меня чуть не задавили у выхода из Сентрал-парка... Я стала умолять отца увезти меня из Америки. Мне и раньше там не нравилось: люди чересчур категоричны, грубы, очень часто плохо воспитаны и слишком самодовольны!

Только не говорите, что там не нашлось не скольких мужчин с хорошим вкусом, готовых пасть к вашим ногам и предложить вам защиту! – усмехнулся Альдо. – Как? Ни единого поклонника?

– Скажите лучше, что их было слишком много! До такой степени, что невозможно было разобраться, кто искренний, а кто нет. Не забывайте, что я – молодая вдова, очень богатая и довольно красивая!

– Кто ж такое забудет! Значит, перед вами стоял такой трудный выбор, что вы вспомнили обо мне?

– Нет, – ответила молодая женщина с таким простодушием, что Альдо невольно улыбнулся. – Я спряталась было у брата – у него великолепное поместье на Лонг-Айленде, но вскоре я почувствовала себя там не в своей тарелке. Этель, моя невестка, довольно милая, но они с Сигизмундом ведут совершенно безумную жизнь: праздник за праздником, дом никогда не пустует. Не знаю, как мой брат выдерживает такое изнурительное существование!

– Должно быть, оно ему нравится. Но почему же вы, в таком случае, так надолго там задержались? Что вас удерживало – ведь у вас есть собственность и в Англии, и во Франции? Не считая, конечно, того, о чем мне неизвестно?

– Я думаю, благоразумие. Отец уверял, что лучше всего надолго оторваться от Европы – пусть улягутся волнения, вызванные этим злополучным делом. Ему казалось, что на это нужен примерно год. Тем временем он начал понемногу заниматься делами. Там это очень просто, если у вас есть средства. Он вошел в азарт и объездил всю страну. Можно даже сказать, что им овладела жажда наживы...

– Объездил всю страну? Странный способ охранять вас!

– О, я все время была среди людей, но скучала, ужасно скучала! До такой степени, что иногда радовалась, что мне страшно: это, по крайней мере, занимало меня. И вдруг, в один прекрасный день, я узнала, что Джон Сэттон приехал в Нью-Йорк. Ванда видела его на улице. Меня охватила паника. И я сбежала, воспользовавшись отсутствием отца.

– Отличная идея! Но я бы на вашем месте предпочел встретиться с врагом лицом к лицу. Что он мог вам сделать?

– Да я и встретилась! Это было ужасно. Он по-прежнему убежден, что я убила моего мужа, и говорит даже, что у него есть доказательства...

– Что же он до сих пор ими не воспользовался? – с презрением спросил Альдо.

– Он придумал способ получше: говорит, что влюблен в меня и хочет жениться. Я оказалась как в тисках – с одной стороны он, с другой – поляки. Оставался один-единственный выход: исчезнуть. Что я и сделала с помощью Ванды и моего брата. Сигизмунд достал мне фальшивый паспорт.

– Похоже, он сохранил хорошие отношения с уголовным миром?

– В Америке можно раздобыть все, что хочешь, были бы деньги. Теперь я – мисс Энни Кзмпбелл. Сигизмунд взял мне и билет на «Францию».

– А вы сказали вашему милому братцу, куда направляетесь? Сообщили ему, что собираетесь ко мне?

Она свирепо взглянула на него:

– Смеетесь, что ли? Самый подходящий для этого момент! Сигизмунд ненавидит вас...

Слишком мягко сказано! Я бы сказал, он испытывает ко мне омерзение. И, наверное, я ответил бы ему взаимностью, если бы думал, что он того стоит.

– Не злитесь! Я сказала ему, что намерена пожить во Франции или в Швейцарии и что дам о себе знать, как только найду безопасное и приятное место.

– И вы думаете, ваши родственники не вспомнят обо мне, о наших отношениях в прошлом?

– Для этого нет никаких причин. Прошел почти год, как мы утратили всякую связь друг с другом, и они скорее всего считают вас просто увлечением совсем юной девушки, за которым ничто не стоит. Нет, я не думаю, чтобы они стали искать меня в Венеции.

– Дорогая моя, очень трудно догадаться, что придет или не придет в голову даже твоему ближайшему соседу. Не может быть и речи о том, чтобы вы остались здесь!

Мучительное разочарование, которое Альдо прочел во взгляде некогда любимой им женщины, раздосадовало, но не взволновало. Впрочем, надо отметить, что он и сам не вполне понимал свои чувства. Годом раньше он бы поспешил раскрыть объятия, не задумываясь о возможных последствиях. Год назад он любил Анельку до безумия и готов был пойти на любой риск. Симон Аронов прекрасно это почувствовал и, приехав в Лондон, забил тревогу. Теперь же все изменилось. Может быть, потому, что его еще совсем недавно слепая вера поколебалась из-за противоречивых поступков леди Фэррэлс: уверяя, что любит только его, она предпочла остаться с ненавистным мужем, а после без колебаний согласилась стать любовницей бывшего своего жениха, Ладислава Возински. И не стоило ей клясться, что между ними ничего не было, – Морозини трудно было поверить, что человека можно заставить совершить убийство, держа его на расстоянии. Нет, он больше не пленник ее очарования...

– Значит, вы меня гоните? – прошептала молодая женщина.

– Нет, но в моем доме вам оставаться нельзя. Что бы вы ни думали, здесь вы не только сами не будете в безопасности, но можете навлечь беду на кого-нибудь из тех, кто здесь живет. Этого я ни за что не допущу: они – моя семья, и я дорожу ими.

– Иначе говоря, вы не чувствуете себя достаточно сильным, чтобы защитить меня? – презрительно бросила она. – Испугались?

– Не говорите глупостей! Я дал вам достаточно доказательств обратного. Я могу защитить кого угодно, и люди, живущие здесь, тоже не трусы. Но они уже не молоды. Что до меня, то у меня сейчас дела за границей, я приехал сюда только из-за вас и обязан вернуться. Следовательно, и речи быть не может о том, чтобы оставить вас одну с моими домочадцами! Вбейте в вашу хорошенькую головку: Венеция хоть и невелика, но здесь живут люди со всего света, а кроме того, это настоящий рассадник сплетен. Присутствие в моем доме такой красивой женщины, как вы, всем развяжет языки!

– Так женитесь на мне! Тогда никто ничего не скажет!

– Вы полагаете? Даже ваш отец и ваш брат, которые так меня любят? Прибавим к этому, что вы – несовершеннолетняя. Если мне не изменяет память, до этого еще год?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.