Игры в любовь и смерть (№2) - Кровавая месса

Магия этого слова, как всегда, подействовала безотказно.

— Сокровище? И вы доверили такое важное дело женщине?! — прошептала Шарлотта Аткинс, в ее голосе послышались нотки разочарования.

— Да, и считаю, что это было единственным мудрым решением. В подоле платья Лауры Адамс зашит большой голубой бриллиант Людовика XIV. Он был украден вместе с другими драгоценностями по приказу Дантона и, вероятно, министра Ролана для того, чтобы подкупить пруссаков. Впоследствии орден Золотого руна Людовика XV, главным украшением которого и был этот бриллиант, передали герцогу Брауншвейгскому в качестве платы за то, что тот не поведет свои войска на Париж.

— У герцогини Девонширской об этом поговаривали. Так, значит, это правда?

— Чистая правда. Мне удалось уговорить герцога отдать мне этот орден, но теперь, не буду скрывать от вас, я очень встревожен. Лаура Адамс В сопровождении моего друга Питу уже должна была появиться в вашем доме. Я дал им ваш адрес, чтобы мы могли встретиться в безопасном месте…

— Вы были в моем лондонском доме?

— Я направился туда сразу же, как только сошел с корабля. Там их не видели. Впрочем, ваш сторож не слишком охотно открывает двери… Мне пришло в голову, что они сочли дом пустым и решились отправиться к вам в замок.

— Как вы думаете, по какой дороге они могли поехать?

— А разве здесь не одна дорога? Как бы то ни было, они выехали из Парижа на неделю раньше меня — через Сен-Мало, где у Лауры есть связи, и остров Джерси. Меня задержала поломка на корабле, не считая недомогания госпожи Сен-Жеран, которую я привез в Англию вместе с мужем. Даже если море было неспокойным, Лаура и Питу давно должны были быть здесь.

Шарлотта Аткинс взяла чайник, чтобы налить гостю еще чая. К этому времени они с Бацем остались одни в огромной. гостиной — заметив, что хозяйка и барон увлечены серьезным разговором; де ля Шатр и трое других эмигрантов ушли.

— Это долгий и опасный путь, — заметила Шарлотта. — Как знать, не случилось ли с ними чего-то по дороге в Лондон? Кстати, почему вы не дали им ваш адрес в гостинице «Саблоньер»?

— Я не забыл об этом. Однако они должны были отправиться туда только в том случае, если бы не нашли вас ни в лондонском доме, ни в замке. Гостиница прекрасная, с этим я спорить не стану, но она просто кишит шпионами всех мастей. С Лаурой и Питу могло произойти все, что угодно, и я очень беспокоюсь.

— Я вас понимаю. И что вы намерены делать теперь?

— Разумеется, я не собираюсь нежиться в вашем очаровательном доме, моя дорогая, пока моим друзьям грозит опасность. Я поеду им навстречу. Должно быть, с ними все-таки что-то случилось.

— Но это неразумно! Задержка в пути еще не означает, что случилась беда. Вы рискуете разминуться с ними по дороге.

— Но я не могу оставаться здесь и ничего не делать. Сегодня ночью во время прилива я отправлюсь на корабле на остров Джерси — по крайней мере, можно будет выяснить, останавливались ли они там. Мой дорогой друг, — добавил де Бац, вставая, — я благодарю вас за восхитительные минуты, которые вы подарили мне. А теперь прикажите, пожалуйста, подать мою карету.

На глаза Шарлотты навернулись слезы. Визит барона значил для нее так много! Но это оказалась всего лишь минутная встреча — де Бац приехал только ради того, чтобы разузнать о судьбе двух совершенно незнакомых ей людей.

— Послушайте, не уезжайте так быстро! — в отчаянии воскликнула она. — Подождите меня! Я уже приказала уложить мои вещи…

— Ваши вещи? Но для чего?

— Я как раз собиралась уезжать, а увидев вас, подумала, что лучшего спутника мне не найти. Ваше появление стало ответом на мучившие меня вопросы. Я хочу отправиться в Париж, потому что я хочу помочь спасти королеву! И это дело не терпит отлагательств.

— Дорогая, об этом даже речи не может быть. Я же сказал вам, что отправляюсь на Джерси, а не в Париж. А потом, если судьба будет ко мне благосклонна и мы с Лаурой наконец встретимся, я вернусь в Лондон и отправлюсь прямиком к Уильяму Грею, ювелиру с Бонд-стрит.

— Отлично. В таком случае я поеду следом за вами в Лондон и буду ждать от вас известий. Но если вы все же не найдете ваш бриллиант…

— Я его не найду только в том случае, если Лаура Адамс и Анж Питу убиты или утонули, — неожиданно резко ответил де Бац. — Никакого другого объяснения их исчезновению просто не может быть!

— Хорошо-хорошо, только не сердитесь. Это всего лишь гипотеза. Я просто хотела напомнить вам, что в этом случае вы можете рассчитывать на мое состояние. Оно все к услугам королевы!

Де Бац, тронутый такой преданностью, улыбнулся ей:

— Простите меня. Я знаю, насколько у вас щедрая душа. Но все же не забывайте, что у вас есть сын…

— Мой сын унаследует состояние своего отца. Но вот что мне пришло в голову… Почему бы вам не взять у меня денег вне зависимости от того, получится ли у вас сделка с Уильямом Греем или нет? Если бриллиант потерян, я вам дам необходимую сумму и вернусь во Францию вместе с вами.

— Нет, Шарлотта! Париж становится все опаснее. И если Англия объявит войну Франции, то англичанам там не будет места. Я непременно обращусь к вам в случае необходимости,

но не стоит пока тратить ваше состояние. У меня есть еще деньги и орден Золотого руна — правда, без главного бриллианта. Я обещаю навестить вас сразу же, как только снова приеду в Лондон.

Двадцать минут спустя де Бац уехал из Кеттерингэм-холла — к огромному разочарованию де ля Шатра. После завтрака граф закрылся в своей комнате и строчил письма жене, Люлье и обожаемой любовнице, разлуку с которой очень болезненно переносил. Он изо всех сил старался уговорить графиню де Бофор присоединиться к нему. С его точки зрения, ей давно пора было это сделать. «Неужели этот судебный процесс вам приятнее, чем жизнь рядом со мной? — писал граф. — Я на все готов ради вас, я женюсь на вас, как только получу развод…»

Де ля Шатр собирался отправить эти письма с бароном, но его чернила еще не успели высохнуть, когда шорох колес кареты по песчаным аллеям парка сообщил ему, что гонец уже уехал…

Вернувшись в Лондон, де Бац сказал кучеру, что оставляет карету за собой, и попросил сменить лошадей, пока он зайдет в гостиницу «Саблоньер». Благодарение богу, Пельтье там не оказалось. В отеле Жан выяснил, что там никто не видел молодую пару, и распорядился, чтобы Лауру и Питу задержали до его возвращения, если они все-таки появятся. Успокоенный на этот счет, барон приказал везти его в порт. Там он отыскал капитана одного из принадлежащих ему кораблей и дал необходимые указания. Гримо должен был дожидаться своего хозяина в лондонском порту, держа «Мари-Жанну» наготове — на случай, если им придется немедленно отплыть в Париж.

Покончив с делами, де Бац решил доехать до Портсмута, а оттуда отправиться на остров Джерси — обычным маршрутом, по которому плавали корабли, осуществлявшие связь между англо-нормандскими островами и Британским королевством. Он был уверен, что таким образом не разминется с Лаурой и Питу, если они все-таки продолжают свой путь в Лондон.

Барон всегда тщательно прорабатывал все свои планы и еще в Париже назвал несколько кабачков, где они могли бы отдохнуть по дороге из Портсмута в Лондон. Однако, проделав весь путь до побережья, Жан де Бац выяснил, что никто из трактирщиков молодую пару не видел. Не заметили их и на почтовых станциях.

Время шло, надежды барона таяли, а тревога росла с каждой минутой. Он беспокоился в первую очередь о Лауре и Питу, а не о голубом бриллианте. Кто знает, что с ними случилось? Правда, море было удивительно спокойным для начала февраля, но госпожа де Лодрен могла неожиданно задержать дочь у себя и отказаться отпустить ее с Питу. Дело в том, что одно время все считали Лауру погибшей, и мать могла не пожелать подвергать ее новым опасностям. Естественно, для одного Питу Мария де Лодрен не станет снаряжать корабль, и тому придется воспользоваться услугами какого-нибудь ненадежного перевозчика. В голове барона ясно звучали слова предсказателя, который однажды посулил страшную участь обладателю голубого бриллианта, поэтому Жан де Бац живо представлял себе всевозможные катастрофы и несчастья.

В Портсмуте барон сел на корабль, плывущий до Джерси, и по дороге разговорился с капитаном. Оказалось, что население острова растет не по дням, а по часам: за счет эмигрантов из Франции, и среди них особенно много священников. Это католическое нашествие начало создавать проблемы для лорда Белира, губернатора острова, убежденного протестанта. Он не желал, чтобы управляемая им территория оказалась во власти папизма. Некоторые богатые эмигранты покупали поместья или строили на острове дома, и губернатор, принимая у себя этих людей, обязан был предоставить им возможность исповедовать свою религию. Это происходило к огромному удовольствию солдат гарнизона, состоявшего практически из одних ирландцев. Кроме всего прочего, Джерси стал убежищем для доблестных молодых дворян, примкнувших к принцу Буйонскому. Принц организовал здесь нечто вроде почтового ящика между Англией и Францией, рассчитывая позже предоставить его в распоряжение графа д'Артуа. Услышав об этом, барон приободрился: подобное положение вещей могло сослужить ему неплохую службу. Однако среди множества эмигрантов капитан не заметил молодую пару, которую описал ему де Бац…

Когда де Бац сошел на берег острова, дул холодный северный ветер, но утро выдалось необыкновенно красивым. Неяркое зимнее солнце играло в прятки с легкими облаками всех оттенков серого на ясной лазури высокого неба. Несмотря на морозец, в маленьком городке Сент-Элье, спрятавшемся в круглой нише у подножия высоких гор, окруженном с трех сторон зеленеющими холмами, чувствовалось приближение весны. Городок был типично английским со своими небольшими разноцветными домиками и ярко раскрашенными вывесками, проржавевшими от морского ветра. Замок Елизаветы с мощными стенами защищал его со стороны моря.

Корабль флота его величества Георга III, пришвартовавшийся в гавани среди рыбацких суденышек, казался крупной уткой, окруженной своим выводком. На набережных царило оживление, кругом велось строительство — возводились дома для эмигрантов, которые собирались остаться на острове. У Джерси была своеобразная история, он всегда давал приют изгнанникам; именно здесь скрывались сыновья казненного Кромвелем Карла I и их сторонники. И теперь Сент-Элье принимал с тем же радушием французов, вынужденных уезжать с родной земли.

Де Бац сошел на берег в глубокой задумчивости. С этого острова видны берега Франции, которая так и не сумела подчинить его себе. Но теперь здесь столько французских священников и дворян, почему бы именно острову Джерси не стать прибежищем для юного короля?

Когда барон направлялся к таверне «Лондон», которую он указал Питу в качестве возможной остановки, в его неугомонном мозгу уже созревал дерзкий план. На Джерси будет намного легче собрать армию отважных солдат, необходимую для того, чтобы вернуть трон…

У пристани с одномачтового парусного судна сходили на берег пассажиры — две пожилые женщины, которым помогали матросы, священник и два молодых человека со скудными пожитками. Эти люди казались истинным воплощением несчастья, и де Бац машинально снял шляпу и поклонился им.

Переступив через порог таверны, барон оглядел зал — и едва сдержал крик радости. За одним из столов сидел человек, чьи соломенные волосы он сразу же узнал. Это был Анж Питу, но он был один, и ничего — ни оставленная чашка, ни брошенная на лавку шаль — не указывало на то, что рядом с ним недавно сидел кто-то еще.

— Счастлив видеть вас, друг мой! — воскликнул де Бац, подходя к Питу. — Я уже начал отчаиваться.

Молодой человек пил что-то из фаянсовой чашки. При звуках знакомого голоса он вздрогнул, поднял синие глаза, расширившиеся от изумления, и, отставив чашку в сторону, с облегчением вздохнул.

— Ваше счастье не сравнится с моим, барон! Каким чудом вы оказались здесь?

— Все очень просто. Я не встретил вас ни в Лондоне, ни в Норфолке, поэтому отправился вам навстречу. А где же Лаура?

Журналист неопределенно махнул рукой. — Осталась там… в Канкале. Но не тревожьтесь, — добавил он шепотом, — бриллиант у меня с собой.

Де Бац пристальнее вгляделся в лицо своего друга, и оно показалось ему странным. Под деланным равнодушием Питу явно скрывалось страдание.

— В Канкале? — изумился барон. — Но как вы там оказались, если должны были ехать через Сен-Мало?

Рядом с их столом появилась хорошенькая служанка — круглое свежее личико, накрахмаленный чепчик, белоснежный фартук — и улыбнулась де Бацу. Барон ответил ей приветливой улыбкой.

— Что вам принести, сэр? Вы наверняка проголодались с дороги.

— Вы угадали. У вас есть кофе?

— Разумеется! Вы попали в лучшую таверну на острове. У нас кормят не хуже, чем в доме губернатора!

— Тогда принесите мне кофе, хлеб, ветчину и немного вашего восхитительного масла, которое пахнет фиалками.

Когда девушка отошла, барон сразу перестал улыбаться.

— Вернемся к нашему разговору. Так каким образом вы оказались в Канкале?

— Дело в том, что в Сен-Мало нас ожидал сюрприз. Прибыв туда, мы сразу же отправились в дом госпожи де Лодрен. Нам открыла служанка, которая была горничной маркизы де Понталек до того, как она стала Лаурой Адамс. Разумеется, девушка тут же узнала свою госпожу и перепугалась не на шутку, потому что приняла ее за привидение. Мы хотели войти в дом, но служанка испугалась еще больше. Нам пришлось увести ее в таверну неподалеку, чтобы она нам все рассказала. Я полагаю, вам, барон, ни за что не догадаться, почему мы не смогли воспользоваться гостеприимством госпожи де Лодрен…

— Сегодня я не слишком настроен разгадывать загадки. Но все же попытаюсь. Очевидно, эта дама была тяжело больна, и служанка испугалась, что появление воскресшей из мертвых дочери ее убьет?

Питу не смог удержаться от смеха.

— Если бы! Я же говорил, что вам не угадать. Госпожа де Лодрен не только совершенно здорова, она к тому же просто купается в счастье! Она только что вышла замуж за собственного зятя.

— Что вы сказали?

— Вы все правильно расслышали. Госпожа де Лодрен, полагая, что ее дочь мертва и похоронена, не устояла перед чарами маркиза де Понталека. Они поженились совсем недавно.

Де Бац молчал, не находя слов. Он сделал глоток обжигающего кофе и только потом спросил:

— А как восприняла это Лаура?

— Разумеется, она была потрясена. Лаура выбежала из таверны, я бросился следом за ней, и мне удалось ее догнать у самого порога отчего дома. Юная Бина, служанка, тоже прибежала туда. Нам вдвоем с трудом удалось уговорить Лауру вернуться в таверну, — она во что бы то ни стало хотела ворваться в дом, объявить о том, что она жива, и рассказать о преступлениях де Понталека. Вы можете себе представить, что бы из этого вышло! По словам Бины — а я склонен ей верить, — Лаура не прожила бы долго.

— Прискорбный «несчастный случай»? Что ж, зная маркиза де Понталека, я бы ничему не удивился. Но разве мать Лауры не могла бы воспротивиться этому?

— Насколько мне известно, она никогда не испытывала к дочери очень нежных чувств. И потом, мне кажется, что она ослеплена любовью. Всегда опасно, когда женщина выходит замуж за человека намного моложе ее. Я уверен, что она не поверила бы ни единому слову Лауры, а маркиз вообще принялся бы все отрицать. Возможно, он и в самом деле считал ее мертвой.

— Все может быть. Он однажды встретился с ней в замке Анс и не узнал. Каким же образом вам все-таки удалось убедить Лауру не возвращаться домой и не добиваться справедливости?

— Я напомнил ей, что нам поручено очень важное дело и, раз уж так случилось, лучше оставить выяснение семейных отношений на потом. Но перед нами возникла проблема — как добраться до Джерси. Ведь мы не могли больше рассчитывать на помощь госпожи де Лодрен. И Лаура нашла решение.

— В Канкале?

— Да. Возможно, вы помните Жоэля Жуана, доверенного человека маркиза де Понталека. Я с ним познакомился в Клубе друзей свободы в самом начале революции…

— Как же я могу его забыть? — Де Бац пожал плечами. — Ведь именно благодаря ему мы в свое время узнали, что происходит на улице Бельшас, и смогли спасти несчастную женщину от ее собственного мужа.

— Простите меня! Я так измучился, что мысли путаются у меня в голове. Дело в том, что, когда Жуан вез Анну-Лауру де Понталек с похорон маленькой дочери, он рассказал ей о намерении мужа убить ее и просил не возвращаться в Париж. Но молодая женщина стояла на своем, и тогда Жуан сказал ей, что она всегда сможет найти убежище в Канкале, где у него есть домик. За ним присматривает соседка, очень добрая женщина. Жуан также добавил, что, если госпоже маркизе будет грозить опасность, он всегда сумеет переправить ее оттуда на остров Джерси.

Итак, мы отправились в Канкаль. Надо признаться, к моему огромному облегчению: воздух Сен-Мало показался мне нездоровым…

— Охотно вам верю. И что же произошло в Канкале?

— Мы поехали туда в повозке торговца устрицами, страшно гордого тем, что он везет солдата Национальной гвардии и хорошенькую женщину. Он нам и показал дом Нанон Генек, которая оказалась не только соседкой, но и двоюродной сестрой Жуана. Канкаль находится всего в четырех лье от Сен-Мало — это абсолютно дикое место. Там всего три дома, включая и тот, что принадлежит Жуану.

— Нанон Генек хорошо приняла вас?

— Представьте, мы встретили там самого Жуана! Но он так изменился, что сначала мы его не узнали.

Питу помолчал, вспоминая, как открылась дверь и перед ними предстало некое подобие человека, заросшее грязными черными волосами. Мужчина был в порванных штанах, старых сабо и давно не стиранной блузе. Один рукав ее был пустым… Впрочем, видел он хорошо, потому что сразу узнал посетителей. Со страшным рычанием, похожим на сдавленное рыдание, Жуан хотел было закрыть дверь, но Питу оказался проворнее и успел просунуть ногу в щель…

— Не прогоняй нас, Жуан! Ты нам нужен.

Наконец Жоэль их впустил, по-прежнему не говоря ни слова. Сам он уселся у очага, мрачно уставившись на горящие угли.

— И что было дальше? — нетерпеливо спросил де Бац.

— Позже Жуан рассказал мне, что при Вальми потерял руку и надежду на славу. Он бы предпочел умереть, но его выходили, вылечили и отправили домой. И вот он вернулся в это убежище, которое предназначал для своей госпожи, и стал жить там, как дикарь, почти как животное… Если его дом и содержится в чистоте, то только благодаря Нанон, которая убирает там, когда Жуан ей позволяет.

— Я отлично его Помню. Такой сильный мужчина! Такая жажда жизни! Представляю, как ему было тяжело. Но если он хотел лишить себя жизни, что же его остановило?

— Можно лелеять мысли о свободе, равенстве и братстве и при этом оставаться христианином. Для Жуана самоубийство — это преступление, которому нет прощения. Поэтому он остался жить… Наш приезд потряс его. В том состоянии, в котором он пребывает, меньше всего на свете ему хотелось увидеть Лауру.

— Жуан все еще любит ее?

— Я в этом не сомневаюсь: по-моему, его любовь стала еще сильнее, именно поэтому он был так смущен; Но Лаура взяла все в свои руки с большой решимостью и нежностью. Они проговорили больше двух часов, пока ходили взад и вперед по тропинке над морем. Я остался в доме и сменил свой костюм солдата Национальной гвардии на штатское платье. Вне всякого сомнения, Лаура сказала Жуану то, что он хотел от нее услышать. Когда они вернулись, его глаза снова засветились.

Лаура сказала мне, что Жуан договорится о том, чтобы меня переправили на Джерси. Я запротестовал, сказал, что никуда не поеду без нее, но Лаура была непреклонна. «Нет, я остаюсь, — заявила она. — Для успеха нашего дела я больше не нужна, а Жоэль нуждается во мне. Я должна вытащить его из этого состояния, в котором он живет после своего ранения».

— Вы не пытались ее переубедить?

— Нет, я почувствовал, что это ни к чему не приведет. Лаура распорола подпушку платья, отдала мне бриллиант и сказала, что я могу заехать за ней на обратном пути.

Де Бац с облегчением вздохнул.

— Уф! Слушая вас, я уж было подумал, что Лаура решила остаться в этом местечке, чтобы при первой же возможности вернуться в Сен-Мало. Что для лошади четыре лье?

— Я тоже об этом подумал, но был не прав. Лаура просто чувствует себя обязанной Жуану. Ведь он пытался открыть ей глаза, спасти от мужа и от нее самой. Я не стал с ней спорить и, признаться, был только рад, что ей не придется плыть на корабле в такую погоду: когда мы приехали в Канкаль, море разбушевалось не на шутку. Мне пришлось переждать несколько дней, пока Жуан не сказал мне, что все готово…

— Значит, вы отправились в путь только вчера вечером?

— Да, около десяти часов. Один рыбак на своей лодке довез меня до английского парусника, и уже на нем я доплыл до Джерси.

Впервые с момента встречи де Бац улыбнулся своему верному помощнику. Он больше не тревожился: благодарение господу, Лаура не утонула и не погибла от руки бандита, и это обрадовало его больше, чем он мог ожидать…

— Итак, все отлично. Теперь вы передадите мне камень, и я вернусь в Англию тем же судном, на котором приплыл сюда. Вам ведь не хочется ехать со мной в Лондон, верно? — с неожиданной мягкостью спросил барон.

Лицо Питу просветлело, глаза заблестели; де Бац читал по ним, как по открытой книге.

— Я… Если я вам не нужен…

— Не больше, чем Лаура, раз камень оказался за пределами Франции. И разве вы не предупредили своих друзей, что вернетесь?

— Предупредил. В любом случае я должен заехать в Канкаль — ведь я оставил там мою форму солдата Национальной гвардии и должен ее забрать.

— Ну разумеется!

Барон расхохотался и подозвал служанку, чтобы узнать насчет комнат. Его корабль отплывал только на следующее утро. Что же касается Питу, то он должен был подождать, пока какое-нибудь английское судно отважится показаться у берегов Бретани.

День, который де Бац провел на острове, он посвятил визитам. Прежде всего Он отправился в Сент-Обэн к принцу Буйонскому, нашедшему убежище в поместье, которое в свое время приобрел для него его приемный отец принц Тюрингский.

Принц Буйонский был довольно забавным персонажем. Он был уроженцем Джерси, и звали его Филипп Довернь. Он был сыном Элизабет ле Гюйе, симпатичной девушки с острова, и простого лейтенанта английского флота, который, впрочем, претендовал на дальнее родство с крестоносцами. Его претензии, вероятно, показались старому герцогу весьма обоснованными, если он решил усыновить Филиппа и подтвердить это в своем завещании.

В душе моряк, как и его настоящий отец, молодой Филипп с явным удовольствием и врожденным изяществом нес обязанности, связанные с принадлежностью к известной семье. Человек умный и щедрый, обладающий душой рыцаря и чувствительным сердцем, он давал приют всем прибывшим на остров эмигрантам. Вместе с тем этот молодой мужчина, белокурый, голубоглазый, с крепкой фигурой настоящего бретонца, не отказывал себе и в любовных удовольствиях. Его похождения уже потеряли счет. У Филиппа был единственный недостаток: он слишком трепетно относился к своему титулу принца, ласкавшему ему слух, и создал собственный двор, подчинявшийся столь же строгому этикету, как некогда Версаль.

Принц с восторгом принял нежданного гостя, его энтузиазм растопил бы самое холодное сердце. Но выражение его лица стало торжественным, когда де Бац поделился своими планами. Барон сказал, что намерен попытаться вывезти членов королевской семьи из Тампля по одному, чтобы не повторять ошибки с бегством в Варенн. При этом особенно следовало позаботиться о юном Людовике XVII, на которого возлагают все свои надежды те, кого изгнали с французской земли. Согласится ли принц предоставить убежище маленькому королю и собрать вокруг него те силы, которые будут необходимы для возвращения трона?

Не успел де Бац закончить свою речь, как на глазах у принца Буйонского появились слезы. Он был слишком взволнован, чтобы говорить, поэтому просто обнял барона и поцеловал.

— Я был бы счастлив стать рыцарем короля, его защитником и самым преданным слугой. Никогда еще мне не предлагали ничего более достойного и прекрасного!

— Это я счастлив, ваше высочество! Я не сомневался в том, что вы откликнетесь на мое предложение. Но мы должны заранее оговорить одно: убежище должно быть предоставлено только королю — и никому другому. Граф Прованский, который называет себя теперь регентом Франции, ни в коем случае не должен жить вместе с Людовиком XVII. Только королева и Мадам Елизавета, если это возможно. А вы знаете, как ее величество ненавидит брата своего мужа…

Принц Буйонский не знал ничего, так как никогда не бывал при французском дворе. Но при упоминании о Марии-Антуанетте, о которой мечтали многие мужчины, его глаза заблестели. Он немедленно представил себе романтические отношения с королевой Франции, развивающиеся в лучших традициях куртуазной литературы…

— Я смогу защитить юного короля и ее величество от всего мира, клянусь своей честью! Вы останетесь у нас на какое-то время, барон?

— Нет, я завтра же отплываю в Лондон, а вот мой друг Питу возвращается во Францию через несколько дней. Если вашему высочеству необходимо передать письма в Бретань, ваш посланник найдёт его в таверне «Лондон». Питу собирается выйти в море на одном из тех судов, которые мои несчастные соотечественники называют «небесным спасением».

— Где он намерен высадиться?

— Около Канкаля.

— Я лично прослежу за этим. Ваш друг попадет туда, куда ему требуется!

Неделю спустя в безлунную штормовую ночь дозорный, проводивший на бретонском берегу все темное время суток, заметил корабль, осторожно продвигавшийся вдоль прибрежных скал. Послав сигнал и дождавшись с корабля ответа, дозорный побежал к домам, где в специальных укрытиях, в конюшнях, амбарах, на чердаках ждали люди, желавшие перебраться в Англию. После казни короля их становилось все больше…

Тем временем английская шхуна спустила на воду ялик с двумя матросами. Питу сел в него, и моряки направились к полосе прибоя. Анж заметил на берегу черные силуэты — женщину с ребенком на руках, двух священников, вооруженного до зубов мужчину и двух молоденьких девушек.

Питу спрыгнул на берег, но прежде чем уйти, взял у молодой женщины ребенка, чтобы мать смогла сесть в лодку. Малыш, укутанный в пеленки так, что виднелся только кончик носа, даже не проснулся. Возвращая его матери, Питу улыбнулся:

— Все будет хорошо, не сомневайтесь. Это прекрасный корабль.

— Я боюсь моря. Слишком сильно штормит…

— С волнами справятся моряки, а они на этом судне превосходные. Желаю вам удачи!

Питу остался стоять на берегу, глядя вслед удаляющемуся ялику, подпрыгивавшему на волнах. Сильный порыв ветра надул его плащ, как парус, и чуть было не сорвал с головы шляпу. Журналисту показалось, что волны стали выше, и он машинально перекрестился, обратившись с молитвой к Деве Марии, образ которой ему напомнила молодая женщина. Прошло совсем немного времени — и Питу уже не видел больше ничего, кроме силуэта шхуны с приспущенными парусами. Наконец — ему показалось, что прошла целая вечность, — на судне подняли паруса, и корабль-спаситель скрылся во мраке ночи.

Тут Питу понял, что совершенно замерз, и быстро пошел прочь от моря по тропинке, ведущей к дому Жуана. Ему не терпелось встретиться с Лаурой, увидеть улыбку в ее глубоких черных глазах, когда он расскажет ей, что все прошло хорошо и драгоценный голубой бриллиант Людовика XIV находится в безопасности в руках у барона. Питу хотелось как можно скорее увезти молодую женщину из Бретани, где ее постигло еще одно разочарование, еще одно несчастье.

Но напрасно Питу барабанил в дверь, кричал, звал. Ему никто не ответил. Лишь спустя некоторое время от дома напротив отделилась темная фигура и неторопливо приблизилась к нему.

Нанон Генек всегда спала мало, а в штормовые ночи и вовсе не смыкала глаз. Она молилась за тех несчастных, кто находился в эту минуту во власти моря. Когда ветер донес до слуха старухи чей-то голос, она надела тяжелый плащ из грубой шерстяной ткани и сабо, но фонарь не взяла: до дома Жуана было совсем близко.

— Что это вы так расстучались? — крикнула она молодому человеку, которого сразу увидела, несмотря на темень. — И кто вы такой?

— ЭТО же я, Анж Питу! Вы помните меня? Почему мне никто не открывает? Неужели никого нет дома?

— Никого дома и нет, верно.

— Но где же они тогда?

— Идемте со мной. У меня для вас письмо. И вы должны забрать вашу форму.

Нанон развернулась и направилась к своему дому, Питу последовал за ней. В его голове роились тучи вопросов, но он вдруг осознал, насколько устал и продрог и как отчаянно ему хочется оказаться у очага.

Сняв промокший плащ, Питу уселся на гранитной скамье у камина и с благодарностью принял из рук Нанон кружку с горячим сидром. Напиток обжигал горло, но Анж жадно выпил его, с наслаждением ощущая, как это жидкое пламя растекается по всему телу.

— Она уехала одна или Жуан куда-то сопровождает Лауру? «Куда-то» означало для Питу Сен-Мало. Лауре вполне могло прийти в голову вернуться в город.

— Мне кажется, они вместе уехали. Жоэль наконец вымылся, побрился и оделся по-человечески. Они взяли вещи, и он отдал мне ключи, как делал всегда. Да прочтите же письмо! Возможно, вы узнаете больше…

Нанон передала ему просто сложенный, незапечатанный листок бумаги. Ей всегда безгранично доверяли, и она никогда не читала чужие записки. Да и читать там наверняка было особенно нечего.

«Простите меня за то, что мы вас не дождались, — писала Лаура. — У нас с Жуаном есть одно дело. Прошу вас, будьте нам другом и не ищите нас. Возвращайтесь в Париж. Когда-нибудь мы тоже туда вернемся, не сомневайтесь в этом…»

С усталым вздохом Питу сложил письмо.

— Нетрудно догадаться, куда они отправились. Они брали повозку?

— Нет, они пошли пешком. Вон туда. — Нанон махнула рукой в сторону Сен-Мало.

— Ну конечно! Четыре лье, это пустяки… — пробормотал Питу, вспоминая, в какой рекордный срок они с Лаурой в свое время проделали путь от замка Анс до Пон-де-Сомвель. Лжеамериканка оказалась достаточно выносливой, несмотря на хрупкую внешность.

Вертя в пальцах письмо, словно пытаясь добыть из него еще хоть каплю информации, Питу почувствовал отчаяние.