Роковая женщина

Оделся.

– Ты знаешь, что должно было случиться с тобой за то, что ты променял меня на свою свинку? – раздалось из шкафа. – Я все продумала до мелочей.

Он присел перед ней. Отодвинул голубой пеньюар, чтобы увидеть лицо.

Она плакала.

Он вытер ей слезы.

– Что-то я тебя плохо понимаю. Что-то должно было случиться, ты все продумала, а я променял.

– Не дурачься. Ты ведь догадался...

– Я догадался? О чем?

– Да у тебя на лице все было написано, что ты догадался...

– Что ты хочешь со мной что-то сделать?

– Да! Ты ушел с этими мыслями в туалет, а вернулся на что-то решившимся.

– В туалете мне пришло в голову, что я – параноик. А что ты хотела со мной сделать?

– О, многое! Ты заслужил! Ты догадался, как и почему умер Борис, хотя я врала тебе, много врала. Ты понял, что привело Глеба к гибели, но не стал относиться ко мне с уважением. Я фактически убила двух человек, нет, трех – потом Димон повесился – а ты смотрел на меня как на женщину, которую приятно трахать, и которой нравиться с тобой трахаться. А потом и вовсе променял на морскую свинку. Если бы ты ее выкинул...

– Да, я многое из твоей жизни понял, даже на повесть хватило...

– Как ты ее назвал?

– "Руслик-Суслик и другие".

– "Другие" – это я?

– В основном – да. Ты должна понимать, что ты для меня одновременно и женщина, и человек. С женщиной я спал, а человека старался понять. И уразумел, что и Борис, и Глеб, и Димон все равно погибли бы. И потому ты – не хладнокровная убийца, а орудие судьбы. И более того, я пришел к мысли, что и Борис, и Глеб и Димон были по отношению к тебе орудиями судьбы. Вы все жили в своем своеобразно искривленном пространстве, Танатосом искривленном, и потому потихоньку друг друга истребляли...

– А ты не в этом пространстве живешь?

– Нет. В моем пространстве нет отцов, дающих согласие на убийство сыновей, нет женщин, убивающих мужей, в моем пространстве есть поэты с дынями в руках, поэты, которые ночью о тебя спотыкаются и падают на кулеш, оставленный на завтрак. В моем пространстве есть женщина Ксения, почти есть, потому что она проникла в него одним лишь влагалищем и чуть-чуть левой грудью, под которой я иногда чувствовал сердце...

– Трепач! Ты все превращаешь в слова.

Голос был нежным. Точки соприкосновения их миров были определены верно.

– А что ты собиралась со мной сделать? – поцеловал в губы.

– Почему собиралась? Я и сейчас собираюсь.

– Я не секс имею в виду.

– Я тоже.

– Ну так что?

– Я собиралась выдать тебя Александру Константиновичу.

– Выдать?!

– Да. Я помнила, что в августе ты собираешься пройти пешком от Адлера до Ялты. И придумала поймать тебя здесь. Наняла пляжных боев, чтобы не пропустить, если появишься, когда обед или еще что. И ты попался. Все получилось, как я хотела...

– Что получилось?

– Все. Охранники тебя видели. А придумала я вот что: на пляже ты увидел меня, воспылал и решил изнасиловать, дождался вечера, проник в дом, спрятался в шкафу... Вы бы оба умерли. Ты и Александр Константинович.

"Черт, опять изнасилование шьют! Что ты с ними поделаешь!" – подумал Смирнов и спросил:

– А почему не так все получилось?

– По глупости. Сначала захотелось побыть с тобой, потом понадеялась, что ты выскочишь из шкафа, когда он начнет меня трахать.

– А у него не получилось, и вместо трагедии получилась комедия.

– Да... И нет. Хочешь, я стану, как ты любишь?

Сердце Смирнова застучало.

Ксения поднялась на кровать, стала на четвереньки. Он не заставил себя ждать.

* * *

Через двадцать минут они прощались.

– Я рад, что ты у меня была.

– Я не была. Когда мне захочется лечь с тобой или убить, я тебя найду. А теперь уходи – сейчас явится Александр Константинович.

Она дала ему магнитную карточку и желтую куртку дворника.

Надев ее, он ушел.