За нами Москва

      До подхода главных сил я решил возложить оборону Каширы на 131-й Таманский кавалерийский полк. Таманцам придавался местный истребительный батальон. Личный состав его хорошо знал город и окрестности, поэтому батальон целесообразно было использовать в уличных боях. Для 'борьбы с танками и штурмовыми орудиями надо снабдить бойцов достаточным количеством противотанковых гранат.
      Имея в тылу надежно защищенный город, 5-я кавалерийская дивизия совместно с 1313-м полком 173-й стрелковой дивизии начнет наступление в общем направлении на Пятницу. Действия 5-й кавалерийской дивизии будет поддерживать 15-й полк гвардейских минометов.
      Главный удар по немцам я решил нанести на левом фланге из района Озер, где сосредоточивалась 9-я кавалерийская дивизия, и из Зарайска, куда должна была подойти 9-я танковая бригада. Кавалеристы получили задачу наступать во фланг гитлеровцам от Озер через Ожерелье на Пятницу, а танкисты - от Зарайска на Барабаково. Промежуток между 5-й и 9-й кавалерийскими дивизиями обязаны занять две стрелковые бригады, которые обещал прислать Верховный Главнокомандующий.
      В то же время на правом фланге начнет наступление подчиненная мне 112-я танковая дивизия 49-й армии, имевшая около сорока боевых машин, артиллерийский и мотострелковый полки.
      Два танковых батальона, направляемые ко мне из Москвы, и все части, отошедшие из Венева в Зарайск и Коломну, объединяются под общим руководством полковника Таранова. Эта группа прикрывает Коломну и ведет разведку на Рязань и Серебряные Пруды.
      Мне оставалось решить еще один важный вопрос: когда начать операцию? Многие причины побуждали начать контрудар не завтра, 27 ноября, а на сутки позже. Кавалеристы, совершившие длительный форсированный марш, сильно устали. В полках много отставших. Главная ударная группировка корпуса - 9-я Крымская кавалерийская дивизия и 9-я танковая бригада - еще находилась в пути и не вышла в район сосредоточения. Не подтянулась основная масса артиллерии, не успели подвезти снаряды. Казалось, начинать наступление завтра утром будет преждевременно. Нет полной уверенности, что к утру главные силы успеют выйти на указанные им рубежи. Особенно беспокоили меня танкисты и конная артиллерия.
      Однако время становилось сейчас важнейшим фактором. Чтобы упредить противника, надо наносить удар не позже, чем завтра утром. Я надеялся, что наши войска будут усиливаться за счет отставших кавалерийских полков, артиллерии и танков. Через некоторое время они подойдут к месту боя.
      Разумеется, я понимал, что такое решение сопряжено с риском. Но нужно было навязать противнику свою волю, ударить там, где он меньше всего ожидает. Опыт нескольких месяцев войны научил нас действовать именно таким образом.
      Вернувшись в штаб корпуса, я рассказал Щелаковскому о разговоре с Верховным Главнокомандующим. Алексей Варфоломеевич прихварывал последние дни, у него болели почки. Но, выслушав меня, сразу повеселел, забегал по комнате:
      - Ну, Павел Алексеевич, наши орлы и так высоко летали, а если гвардию получат, в поднебесье взовьются!
      - Летать не стоит, - пошутил я. - Мы уж как-нибудь к земле поближе: на лошади или пешком, по-пластунски.
      - Представляю себе, как люди обрадуются. Горы своротят! Но ведь это не только награда за прошлое, это обязывает нас в будущем воевать еще лучше.
      - Правильно, - согласился я. - Только рано еще об этом. Вы рассуждаете, будто все уже решено. Представление еще писать надо, а это не раз-два и готово... Может, кого-нибудь из штаба позовем?
      - Сами справимся, Павел Алексеевич. Дело такое, что самому приложить руки хочется.
      Щелаковский отправился в соседнюю комнату и вернулся оттуда с пачкой чистой бумаги. Ординарец принес горячего чая. Мы разделили труд. Комиссар взялся писать представление на 9-ю Крымскую, а я - на 5-ю имени Блинова дивизию.
      В коротком документе нужно было сжато изложить многое. Фразы у нас получались сухие, официальные. Но за ними стояли незабываемые для нас события, погибшие друзья, жестокие схватки с врагом и изнурительные марши. Горечь пережитых поражений и радость побед вкладывали мы в эти фразы.
      Время летело незаметно. Алексей Варфоломеевич писал не отрываясь. Мы рассчитывали часа через полтора закончить краткое изложение боевых действий обеих наших дивизий и к утру с нарочным отправить представление в штаб фронта. Но случилось нечто такое, чего мы не могли ожидать.
      Открылась дверь, быстро вошел начальник штаба полковник Грецов. Он был сильно взволнован.
      - Товарищ генерал, - торжественным голосом начал он. - Только что по телеграфу поступил приказ: нашему корпусу присвоено звание гвардейского.
      - Как?! - удивился я. - Мы еще только составляем представление на дивизии...
      Щелаковский вскочил со стула, бросился обнимать меня.
      - Ну, здорово, Павел Алексеевич! - возбужденно говорил он. - Грецов, дай приказ, сам посмотреть хочу!
      Алексей Варфоломеевич пробежал глазами по строчкам и начал громко читать вслух:
      - «За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава 2-го кавалерийского корпуса Ставкой Верховного Главнокомандования преобразованы:
      Пункт «а». 2-й кавалерийский корпус - в 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Командир корпуса - генерал-майор Белов Павел... Александрович...» - Щелаковский сделал паузу. - Слушайте, Павел Алексеевич, они там в спешке отчество перепутали...
      - Неважно, - махнул я рукой. - Не в этом суть. Читайте дальше.
      - «Пункт «б». 5-я кавалерийская дивизия - в 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии - генерал-майор Баранов Виктор Кириллович.
      Пункт «в». 9-я кавалерийская дивизия - во 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии - полковник Осликовский Николай Сергеевич».
      Пока Щелаковский читал, в комнате собралось много народу. Усталые люди будто преобразились. Я видел радостные лица, сияющие глаза.
      - Поздравляю, товарищи! - сказал я. - Отныне мы с вами гвардейцы. Мы первыми среди советских кавалеристов заслужили такую честь. И сражаться теперь должны так, чтобы оправдать это высокое звание.
      Телеграфный аппарат, связывавший нас со штабом Западного фронта, стучал без перерыва. К нам сыпались запросы о противнике, о том, где находятся наши части, когда они смогут начать бой. Поступали распоряжения и указания. По обилию переговоров чувствовалось, что в штабе фронта не очень спокойная обстановка.
      Среди ночи меня вызвал к аппарату командующий фронтом:
      - Как там у вас дело? Доложил ему сколь мог подробно:
      - Час назад я разговаривал по телефону с генерал-лейтенантом Болдиным. Он находится в Зарайске. Связи с вами не имеет. Просил меня доложить лично вам следующее. Он с группой штаба подвергся нападению авиации и танков противника. Попытки пробиться на запад не удались, поэтому он ушел на восток. Сообщает, что сегодня из района Михайлова на Рязань двигалось до трехсот крытых автомашин противника с небольшой группой танков. Связи со своей армией Болдин не имеет. Считает, что 41-я и 31-я кавалерийские дивизии выполняют его приказ и наступают в тыл противнику в районе Венева. 239-я стрелковая дивизия вела бой в окружении в районе Сталиногорска, но вышла из окружения... Где она сейчас - неизвестно. Товарищ Болдин просит ваших указаний, куда ему направиться со своим штабом. Просит разрешения переехать в Лаптеве. Будет пытаться из Зарайска связаться с вами по Морзе. Что прикажете передать товарищу Болдину?
      - Передайте, пусть переезжает в Лаптеве. Какие войска есть у Болдина в Зарайске?
      - Ничего нет. Мой заместитель Таранов собрал там около батальона и занял этим батальоном оборонительный рубеж на подступах к Коломне.
      - Как вы намерены выполнять задачу?
      - Части в течение ночи будут двигаться для занятия исходного положения, а утром начнут наступление. Подробности донес.
      - Обращаю ваше внимание на организацию взаимодействия всех частей боевого порядка и авиации. 112-я танковая дивизия должна не отстать от вас, тем более что она имеет возможность действовать активно и вторым танковым полком. Получен приказ о преобразовании вашего корпуса в гвардейский. Срочно доведите его до сведения всех бойцов и командиров. Имеете ли вы такой приказ?
      - Приказ получен. Я и Щелаковский сердечно благодарим Военный совет фронта. Уверены, что в ближайшем бою будем уничтожать врага по-гвардейски... Прошу решить такой вопрос. У меня было два командных пункта, хорошо оборудованных связью. Один в Кашире, другой в Сукове. Сейчас в Кашире узел связи выведен из строя бомбежкой. Товарищ Соколовский требует перейти в Каширу. Но восстановление связи потребует там не менее десяти часов. Разрешите в Кашире иметь наблюдательный пункт, а основной командный пункт - в Сукове.
      - Не возражаю. Держите с нами непрерывную связь. Все.
      После этого разговора мы со Щелаковским обсудили, как быстрее довести до бойцов приказ о присвоении нам звания гвардейцев. Это нужно было сделать еще до начала наступления, чтобы вдохновить людей, поднять их боевой дух.
      Решили разослать в полки и эскадроны работников политотдела корпуса. Там, где позволяет обстановка, провести в подразделениях краткие митинги. Щелаковский и я тоже отправились в войска. Приятно было самим сообщить людям замечательную новость. Кроме того, мне нужно было посмотреть, как подготовились к бою 1-я гвардейская кавалерийская дивизия генерала Баранова и приданный ей 1313-й стрелковый полк 173-й стрелковой дивизии.
      Приехав в Каширу, я убедился, что секретарь горкома партии сдержал свое слово и выполнил обещанное. Шоссе на крутом подъеме от Оки было посыпано песком и золой. Машины шли теперь не буксуя, лошади не скользили.
      На улицах - много людей. И военных, и гражданских. Сюда уже пришел с передовой смененный другими частями 131-й кавалерийский полк, назначенный на защиту города в случае прорыва немцев. Красноармейцы вместе с бойцами Каширско-Ступинского истребительного батальона строили с помощью жителей оборонительные сооружения. Возводились баррикады и противотанковые заграждения. Угловые кирпичные дома оборудовались так, чтобы из них можно было вести огонь одновременно по разным улицам.
      Другие части 1-й гвардейской кавалерийской дивизии совместно с 1313-м стрелковым полком занимали рубеж Лужники, ручей Мутенка, Аладьино, готовились к наступлению. На этот раз кавалеристам повезло: они заняли позиции, которые возводились еще с лета на подступах к Кашире военно-строительным батальоном и местными жителями. Не будь тут укреплений, кавалеристам даже при напряженной работе вряд ли удалось бы оборудовать до утра свой рубеж. Промерзшая земля затвердела как камень. От нее со звоном отскакивала лопата.
      Многие бойцы и командиры уже знали о том, что мы стали гвардейцами. Эта весть распространилась с удивительной быстротой. У людей было приподнятое, радостное настроение. Политработники, секретари партийных и комсомольских организаций, красноармейцы-агитаторы добирались до самых отдаленных окопов, до боевого охранения, чтобы порадовать своих товарищей. В подразделениях начались митинги.
      - Товарищ генерал, - обращались ко мне бойцы. - Скоро мы наступать начнем? Под Серпуховом били фашистов, а теперь вдвойне бить будем.
      В 11-м кавалерийском полку выступил на митинге боец Чиквидзе. Он выразил настроение, владевшее всеми командирами и красноармейцами.
      - Отныне я, как гвардеец, буду до последней капли крови драться за победу над немецкими варварами, - говорил Чиквидзе. - Не бывать им в древнем русском городе Кашире. Буду стараться как можно больше истребить немецко-фашистских захватчиков!
      Я видел, чувствовал, что люди рвутся в бой. Находились и такие, которые хотели прямо сейчас, немедленно ударить по противнику, ответить делом на то доверие, которое было оказано нам. Мне даже пришлось предупредить некоторых командиров, чтобы они ничего не вздумали предпринимать до начала общего наступления.
      1-я гвардейская кавалерийская дивизия была готова идти вперед. Мне оставалось только дать ей команду. Но на флангах дело обстояло хуже. 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, которой предстояло наносить совместно с 9-й танковой бригадой главный удар, еще не вышла в намеченный для нее район. А 9-я танковая бригада вообще находилась неизвестно где. Не удалось даже установить связь с ее штабом. Из 112-й танковой дивизии, располагавшейся на правом фланге, тоже не поступало донесения о готовности к атаке. Передо мной стоял вопрос: ждать, когда все войска изготовятся к бою, или начать наступление пока только частями 1-й гвардейской кавалерийской дивизии?
      Видя, что бойцы и командиры охвачены энтузиазмом, а длительное ожидание способно приглушить боевой порыв, я отдал генералу Баранову приказ начать наступление утром, как предусмотрено планом.
      Предрассветную тишину разорвал гром выстрелов: началась получасовая артиллерийская подготовка. Батареи 1-й гвардейской кавалерийской дивизии вели огонь по заранее разведанным целям. В городе дрожали оконные стекла. Потом будто горный обвал прогрохотал в морозном воздухе. Это прозвучал залп нескольких дивизионов 15-го полка гвардейских минометов. И сразу все стихло. Слышались только далекие пулеметные и винтовочные выстрелы, казавшиеся очень слабыми после артиллерийской канонады.
      Я снял телефонную трубку, связался с командиром дивизии.
      - Пошли! - возбужденно прохрипел Баранов. - Атака началась!
      К этому времени я, чтобы лучше управлять боем, перебрался на свой наблюдательный пункт в подвал штаба местной ПВО. Отсюда было ближе к наступающим войскам. Хорошо работала связь. Однако вскоре сюда прибыл с группой своих офицеров командующий 49-й армией генерал-лейтенант Захаркин. В подвале стало очень тесно и шумно, прямо как в трамвае в часы «пик». Трудно было сосредоточиться, что-либо обдумать.
      А обстановка требовала полного напряжения сил и быстрых решений. Операция развивалась не совсем так, как предусматривалось планом. Мы пока добились только одного: упредили немецкую группировку, собиравшуюся наступать на Каширу. Огонь нашей артиллерии и «катюш» обрушился на головы гитлеровцев, готовившихся к атаке. Враг был ошеломлен. Воспользовавшись этим, 96-й Белозерский полк подполковника М. Н. Данилина и 160-й Камышинский полк подполковника А. В. Князева, действуя в пешем строю, выбили фашистов из села Мицкое. Овладев им, оба полка двинулись на деревню Пятница, где сосредоточились крупные силы противника.
      Пятница насчитывала в то время около шестидесяти дворов. У немцев здесь было много сил и средств, и они оказали упорное сопротивление. Открыла огонь вражеская артиллерия, стреляли сразу семь батарей. Из Верзилова и Дудылова начали бить фашистские пулеметы. И конечно, вскоре появилась вражеская авиация. У нас не было истребителей, чтобы прикрыть с воздуха наступающие полки. Немецкие летчики хорошо видели сверху спешенных кавалеристов, двигавшихся по белому, заснеженному полю. Гитлеровские самолеты с ревом входили в пике, засыпая бомбами наши боевые порядки, поливая их из пулеметов.
      Наступление замедлилось. Но врагу не удалось сломить боевой порыв гвардейцев. Спешенные эскадроны продолжали упорно двигаться вперед. Их поддерживали дивизионная артиллерия и минометы.
      В это время мое внимание было приковано не столько к центру, сколько к тем нашим группировкам, которые должны были действовать на флангах.
      На правом фланге, в районе Иваньково, 112-я танковая дивизия упустила время и позволила противнику упредить себя. 4-я танковая дивизия немцев первой пошла в атаку. Маши танкисты, вместо того чтобы двигаться вперед, стояли на месте и отражали атаки гитлеровцев.
      На левом фланге 2-я гвардейская кавалерийская дивизия полковника Осликовского, перейдя в наступление с опозданием на два часа, вступила в бой прямо с марша, имея много отставших. Большая часть ее артиллерии еще находилась в пути. Выступив из района Знаменского и Макарова, дивизия прошла через Ожерелье, еще не занятое противником, и завязала встречный бой с немцами: ей преградил дорогу пехотный батальон, поддержанный пятнадцатью танками.
      Хуже всего обстояло дело с нашими танками, на которые я возлагал большие надежды. Полковник Таранов, посланный в Зарайск, чтобы ускорить движение 9-й танковой бригады и принять два отдельных танковых батальона, направленных к нам из Москвы, не подавал никаких вестей. Его молчание беспокоило и удивляло меня. Неужели случилось что-либо непредвиденное?
      Приехавший из Зарайска начальник политотдела корпуса батальонный комиссар Милославский с возмущением доложил мне, что Таранов все пустил на самотек. В самое напряженное время, не чувствуя ответственности, он сидел сложа руки, в роли наблюдателя. Я приказал немедленно отстранить его от должности.
      Нужно было послать в Зарайск энергичного, знающего командира, который смог бы объединить и правильно использовать танковые части. Подумав, я назначил командиром сводного танкового отряда полковника Грецова. Конечно, мне было трудно обойтись без начальника штаба. Но кандидатура Грецова была наиболее подходящей. Он сам участвовал в разработке плана контрудара и знал, какая важная роль отводится в этой операции нашей танковой группировке.
      - Примите все меры, сделайте все, что можно, - напутствовал я Михаила Дмитриевича. - Танкисты должны выступить сегодня же. Хотя бы частью сил.
      - Будет сделано, - ответил Грецов. Он улетел на самолете.
      Вскоре Грецов позвонил мне и доложил, как обстоит дело. 35-й и 127-й отдельные танковые батальоны, прибывшие из Москвы, выгрузились на железнодорожной станции. Всего в обоих батальонах сорок шесть танков: десять КВ, шестнадцать Т-34, двадцать Т-60. Однако, пока батальоны двигались к Зарайску, из-за плохой дисциплины марша и поломок они растеряли в дороге большую часть машин. В район боевых действий прибыло лишь восемнадцать легких танков. Я приказал Грецову начать наступление этими силами, увязывая свои действия с командиром 2-й гвардейской кавдивизии полковником Осликовским, и усиливать свой отряд за счет тех боевых машин, которые отстали на марше.
      В то же время командир 9-й танковой бригады подполковник Кириченко, приехавший в Зарайск раньше своих танков, доложил, что танки не могут переправиться через реку Осетр. Моста, способного выдержать боевые машины, на реке нет, а берега крутые. Я не очень верил в такое объяснение и потребовал, чтобы Кириченко ускорил переправу. На моей карте берега реки Осетр не были обозначены как крутые. А наши военные картографы работали хорошо - в этом я не раз убеждался на практике.
      К слову сказать, много лет спустя, в 1958 году, обдумывая эту книгу, я проехал по местам боев. Побывал и на реке Осетр у Зарайска. Берега там совершенно пологие и препятствий для танков не представляют. А глубина реки такова, что ребятишки летом переходят ее вброд, зимой же воды подо льдом еще меньше.
      Я до сих пор не знаю, что задержало тогда танковую бригаду. Причины могут быть разные, но только не крутые берега.
      Напряжение боя под Каширой возрастало с каждым часом. Ко мне поступали десятки различных сообщений. Требовалось быстро принимать решения, влиять на ход операции. Но обстановка на наблюдательном пункте не способствовала плодотворной работе. Я уже упоминал, что корпус оказался в двойном подчинении: непосредственно Военному совету Западного фронта, но через командующего 49-й армией генерал-лейтенанта Захаркина.
      Генерал Захаркин, находившийся теперь на моем наблюдательном пункте, требовал, чтобы я увязывал и согласовывал с ним все свои решения, и вмешивался в ход операции. Но у нас с ним были разные взгляды, разный подход к одним и тем же вопросам. По распоряжению Военного совета фронта я нес персональную ответственность за оборону Каширы и обязан был разгромить немецкую группировку. А Захаркин, убедившись в том, что под Каширой дело обстоит сравнительно благополучно, заботился об участке, занятом его армией. Я думал, как разбить и уничтожить противника, а Захаркин стремился укрепить свою оборону, создать резервы для отражения возможных ударов противника на Серпухов.
      Ни до этой операции, ни после нее мне никогда больше не приходилось, к счастью, оказываться в таком совершенно ненормальном положении. Двойное оперативное подчинение связывало мне руки, мешало действовать по своему усмотрению.
      Взять, к примеру, 112-ю танковую дивизию. Она входила в состав 49-й армии, но командующий фронтом формально подчинил ее мне. Этой дивизии приходилось буквально разрываться на две части, чтобы выполнить указания и Захаркина, и мои. Я считал, что для успешного развития операции эта дивизия должна нанести удар всеми силами во фланг противнику, способствовать окружению немцев. А Захаркин берег танкистов на тот случай, если немцы прорвутся близ Иванькова и двинутся к Серпухову. Поэтому один полк 112-й танковой дивизии, имевший до сорока танков, он держал в резерве, а другой, ослабленный в предыдущих боях, «уступил» мне. Такое половинчатое решение распыляло средства, которых и без того было не много.
      Я вовсе не осуждаю генерала Захаркина. В ряде вопросов он со своей точки зрения был, возможно, и прав. Но я тогда на горьком опыте лишний раз убедился, что, чем больше начальников пытаются руководить одной и той же операцией, тем хуже.
      В душе я надеялся, что гвардейцы прорвут фронт, мы быстро уйдем вперед и освободимся от бесполезной опеки. Но мечты мечтами, а дело делом.
      Видя, что в подвале ПВО стало слишком тесно и шумно, генерал Захаркин предложил переехать в Ступино, в просторное и хорошо оборудованное бомбоубежище одного из заводов. Я согласился, преследуя свою цель.
      Бомбоубежище в Ступине действительно оказалось отличным: много места, надежные перекрытия, способные выдержать даже прямое попадание небольшой бомбы. Захаркин со своим штабом разместился довольно комфортабельно. Для штаба обороняющейся армии лучшего нечего было и желать. Но руководить наступательным боем, когда обстановка быстро меняется, когда нужно чувствовать накал событий и без промедления реагировать на них, из тылового бомбоубежища было трудно. Объяснив это Захаркину, я с небольшой группой штабных командиров вернулся в Каширу на свой наблюдательный пункт, обретя таким образом некоторую свободу действий.
      В середине дня мне позвонили из штаба Западного фронта и сообщили, что Тула перестала получать энергию от Каширской электростанции. Может быть, немцы повредили линию высокого напряжения между Каширой и Тулой? Но линия оказалась исправной. Повреждение следовало искать на самой электростанции. С этой целью из Москвы прибыла группа инженеров. Мне было приказано доставить их на Каширскую ГРЭС, расположенную у Ожерелья, и организовать надежную охрану электростанции.
      Уже после войны я узнал, насколько тяжелым было положение в Туле, Осажденный город остался без энергии. Остановились заводы, изготовлявшие оружие и боеприпасы. Тульский городской комитет обороны вынес 26 ноября специальное решение: восстановить одну турбину патронного завода, для того чтобы дать городу хотя бы минимальное количество электричества.
      Я постарался как можно скорее доставить специалистов на электростанцию. Инженеры сразу же взялись за дело. Им помогали рабочие, наши бойцы. Фронт был совсем близко, но инженеры трудились спокойно, надеясь на гвардейцев. Вскоре неисправность была обнаружена и устранена. Тула снова получила электроэнергию.
      К середине дня немцы, оправившись от неожиданного удара 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, начали быстро создавать оборону. Они располагали значительным количеством танков и применили свой испытанный, довольно эффективный способ - маскировали боевые машины в домах или зарывали в землю, превращая их в неподвижные огневые точки. Это создавало для нас большие трудности, так как танк, зарытый в землю чуть ли не до самой башни или стоящий в бревенчатой избе, был малоуязвим.
      Особенно цепко и упорно обороняли немцы высоту 211, очень выгодную позицию на подступах к деревне Пятница. Эта высота господствовала над прилегающей местностью, с нее открывался хороший обзор.
      1313-й стрелковый полк, приданный 1-й гвардейской кавдивизии, начав наступление из района Корыстова, стремительной атакой отбросил противника, оборонявшего высоту. Немцы бежали, оставив множество убитых, раненых и несколько врытых в землю танков. Однако радоваться успеху было еще рано. Гитлеровцы не смирились с потерей этой позиции. Они сразу же открыли по высоте 211 артиллерийский огонь и вызвали свою авиацию. Самолеты буквально «повисли» над высотой. Они прилетали группами по двадцать - тридцать единиц, бомбили, стреляли из пушек и пулеметов. Улетала одна группа - появлялась другая. Земля на высоте и вокруг нее была изрыта воронками. Издали окутанная дымом высота напоминала вулкан, черневший посреди бескрайних снегов.
      Потом фашисты послали в контратаку усиленный батальон с десятком танков. Им удалось отбросить наших пехотинцев и вернуть выгодный рубеж. Это встревожило и командира 1-й гвардейской кавдивизии, и меня. Мы с Барановым понимали, что бой за высоту 211, а следовательно, и за деревню Пятница грозит стать затяжным. Тогда мы потеряем свое преимущество - маневренность, а немцы выиграют время, подтянут крупные резервы, сорвут наш контрудар.
      Надо было принимать решительные меры. Я приказал Баранову поддержать 1313-й стрелковый полк огнем двух дивизионов гвардейских минометов и ввести в действие 11-й Саратовский кавалерийский полк майора Зубова, усилив его артиллерией.
      После залпа «катюш» наши пехотинцы и спешенные кавалеристы снова пошли в атаку. Немцы были выбиты с высоты и бежали к Пятнице. Высота осталась в наших руках. Приблизительно в то же время 96-й кавалерийский полк овладел селом Базарове, 166-й захватил Чернятино. Продвигаясь на юг, гвардейцы начали обходить Пятницу с северо-запада.
      Так развивались события на участке генерала Баранова. А что же делалось в это время на флангах?
      112-я танковая дивизия полковника Гетмана, действовавшая справа, весь день вела упорные бои с наступавшим противником и вперед не продвинулась. Больше того, возникали опасения, особенно у генерала Захаркина, что немцы могут потеснить ее. Лишь к вечеру положение у Гетмана стало сравнительно устойчивым.
      На левом фланге 2-я гвардейская кавалерийская дивизия несколько потеснила противника, выбив его передовые части из населенных пунктов Кокино и Ягодня.
      Энергично действовал полковник Грецов. Он сколотил в Зарайске отряд из восемнадцати танков, подчинил себе мотострелковый батальон 9-й танковой бригады и начал с этими силами наступление левее 2-й гвардейской кавдивизии.
      Грецову встретились несколько разведывательных групп противника, двигавшихся на Зарайск и Коломну. Танкисты без особого труда разгромили их, заняли населенные пункты Топканово и Острога. Грецов повел свой отряд дальше, к Никулину и Кипелову, охватывая вражескую группировку в районе Пятницы с юго-востока. К сожалению, отряд Грецова был все еще слишком слаб.
      В общем, день 27 ноября принес нам некоторые успехи. Мы не дали немцам возможности наступать на Каширу, сами ударили по врагу и потеснили его на три - восемь километров.
      Командующий Западным фронтом так сообщал об этом бое Верховному Главнокомандующему: «Белов с утра начал действовать. Продвигается вперед. Против Белова действуют части прикрытия противника... По состоянию на 16.00 27.11 противник отошел на три - четыре километра. Захвачены пленные. Сегодня в бою танковые батальоны и танковая бригада не участвовали. Задержались в пути из-за мостов. Подойдут ночью и будут участвовать с утра. 112-я танковая дивизия на месте и ведет бой в 16 км юго-западнее Каширы»  .
      В этот день инициатива на участке корпуса начала переходить в наши руки. Теперь нужно было развить наметившийся успех.
      Пока нам не удалось окружить и разбить противника. Но мы не отказались от этой цели. Она продолжала оставаться главной. Ночью мы произвели перегруппировку своих войск, усилили те части, которые занимали охватывающее положение по отношению к гитлеровцам, сосредоточившимся в пятницком оборонительном узле. Я решил по-прежнему связывать фашистов в Пятнице, Дудылове, Верзилове и прилегающих населенных пунктах фронтальным наступлением. А основные свои силы, особенно танки, сосредоточить на флангах для охвата и обхода противника.
      На 112-ю танковую дивизию, действовавшую справа, надежда была плохая. С генералом Захаркиным так и не удалось договориться об использовании ее для решительного удара. Он по-прежнему опасался прорыва немцев к Серпухову, поэтому держал на всякий случай один танковый полк в резерве. Второму полку я приказал наступать от Иванькова на Барабаново, в тыл пятницкой группировке немцев. С противоположной стороны, с востока, на Барабаново должен был наступать танковый отряд Грецова. С ним взаимодействовала 2-я гвардейская кавдивизия. Она получила приказ продвигаться вперед, обходя населенные пункты, не ввязываясь в затяжные бои в деревнях, чтобы совместно с 1-й гвардейской кавдивизией окружить и уничтожить противника в Пятнице. Главный удар мы наносили на своем левом фланге, где обстановка складывалась для нас более благоприятно.
      В нашем замысле была заложена идея двойного окружения пятницкой группировки вражеских войск. 1-я и 2-я гвардейские кавалерийские дивизии получили задачу охватить гитлеровцев с обоих флангов. 112-я танковая дивизия, 9-я танковая бригада и два отдельных танковых батальона должны были обойти группировку противника и создать внешнее кольцо окружения.
      Не буду здесь вдаваться в оценку наших планов. Их, как говорят, проверила жизнь. Но с уверенностью могу сказать, что в 1-м гвардейском кавкорпусе были хорошие бойцы и командиры. Они и решили исход боя.
      С 11 ноября корпус не знал отдыха. Марш сменялся боем, бой - маршем. Были забыты все нормы отдыха, ночлегов и дневок. Люди ели на ходу, спали урывками, как-нибудь и где-нибудь, по нескольку дней не бывали в теплом помещении, хотя стояли довольно сильные морозы.
      Мы, как и положено кавалеристам, вели маневренные бои, совершали перегруппировки, быстрые марши. Высшее командование подразумевало, что все это люди делают верхом. Но под Москвой нашим бойцам и командирам пришлось большей частью маршировать пешком, ведя усталых коней в поводу.