За нами Москва

      Подполковник П. С. Вашурин, исполнявший в тылу противника обязанности начальника штаба корпуса, приказал Казаковой навести во взводе порядок. Ходила молва, что в 75-й кавдивизии ее взвод отличался подтянутостью и дисциплиной. Я вначале был против того, чтобы оставлять женщину в комендантском эскадроне. Ее лучше было бы отправить в более спокойное место, хотя бы в конно-транспортную роту нашего тыла. Но подполковник Вашурин попросил меня повременить, посмотреть, как Казакова справится с делом.
      Через некоторое время я заметил, что мой коновод черкес Эмзахов стал более аккуратным: всегда выбрит, всегда белеет свежий подворотничок. И конь мой как-то повеселел, начал поправляться. Во время очередной поездки я спросил Эмзахова:
      - Ну как там у вас новый помкомвзвода?
      - Хороший человек, - ответил коновод. - Только много работы дает. Лошадь чистишь, оружие чистишь, снаряжение чинишь, за собой смотришь. А как что-нибудь не сделал, соберет всех и ругает. Очень ругает, товарищ генерал.
      - Ну и что же, недовольны бойцы?
      - Хороший человек, - повторил Эмзахов. - Пускай ругает, когда надо ругать. Она за взвод душою болеет. У всех лошади тощие, а Казакова для своего взвода и сено достала, и овес достала...
      После этого разговора я не стал переводить Казакову в тыловое подразделение.
      1 мая немецкие самолеты сбросили бомбы на деревню, где расположился наш штаб. Начались пожары. Загорелся сарай, в котором стояли лошади комендантского эскадрона. Самолеты обстреливали деревню, и было опасно вылезать из укрытий. Казакова бросилась к сараю, распахнула дверь и вывела коней из горящего помещения.
      - Как же ты решилась? И не страшно было? - спрашивали ее потом любопытные.
      - Не знаю, - смущенно отвечала она. - Лошадей жалко... Очень уж они ржали мучительно, сердце не выдержало...
      Позже, когда мы прорывались на соединение с главными силами фронта, нам пришлось целую ночь идти по лесу, по болоту, по колено в воде. Коноводы с лошадьми двигались сзади. Перед рассветом нашли наконец сухое место. Обессилевшие люди легли отдохнуть. А Казакова обнаружила, что нет нескольких коноводов, и отправилась назад разыскивать их.
      Отдыхали мы недолго. Утром нас атаковала группа фашистов, поддержанная танками. Мы отошли под огнем противника, а потом сели на коней и рысью поехали по лесу от опасного места.
      Мне рассказывали, что Клавдия Казакова разыскала одного из коноводов, у которого завязла лошадь. Вдвоем они начали вытаскивать ее. Но в это время гитлеровцы, преследовавшие нас, открыли огонь, и Казакова погибла.
      Большим авторитетом пользовался в корпусе командир 160-го Камышинского (впоследствии 6-го гвардейского) кавалерийского полка подполковник Аркадий Васильевич Князев. Это был любимец бойцов и командиров. В бою смел, порой до безрассудства, и в то же время исполнителен, способен быстро принять целесообразное решение. А на отдыхе Князев - первый весельчак. Всегда бодрый, улыбающийся, он заражал окружающих своей жизнерадостностью и неиссякаемой энергией. Казалось, что и люди у него в полку выглядят лучше, чем в других частях, больше смеются и шутят.
      Невысокого роста, плотный, широкоплечий, с большой круглой головой, Князев был, как говорится, ладно скроен и крепко сшит. Лицо у него типично русское, хотя некоторые шутники утверждали, что Князев - обрусевший цыган, унаследовавший от своих предков подвижность и веселый характер. В декабре 1941 года он отпустил усы, которые очень шли ему.
      Командир дивизии генерал-майор Баранов гордился полком Князева и посылал его на самые трудные задания. В начале рейда Князев совместно с лыжниками и при поддержке минометчиков капитана Мельникова стремительной атакой выбил гитлеровцев из деревни Стреленки и очистил путь для следовавшей за ним колонны.
      В мае ожидались решающие бои, мне нужно было иметь под рукой надежную часть, способную выполнить любой приказ. И я взял 6-й гвардейский Камышинский полк в корпусный резерв. Пополнившись в районе Дорогобужа, полк насчитывал в строю около пятисот человек.
      Я давно не был у Князева и захотел посмотреть на свой резерв. На 20 мая, насколько помню, назначил смотр.
      Подразделения выстроились на лесной дороге, под деревьями и среди кустов, чтобы не обнаружила вражеская авиация. Все бойцы и командиры в крепких начищенных сапогах. Старые выгоревшие гимнастерки выстираны и аккуратно починены. Ремни туго затянуты. Но самое главное, что удивило меня, это кубанки. В частях группы люди донашивали у кого что было. Многие носили шапки, другие - пилотки, третьи - фуражки. А тут весь полк в новеньких кубанках из коричневого меха с суконным верхом разной окраски.
      - Откуда головные уборы? - спросил я.
      - Сшили, товарищ генерал, - ответил Князев, довольный произведенным эффектом. - У нас свой шапочник есть.
      - А материал где взяли?
      - Использовали меховые безрукавки. Они теперь не нужны, жарко.
      Полк прошел в колонне по три. Выправка людей и строевая сколоченность вызвали у меня восхищение. Даже по внешним признакам, по тому, как ловко подогнано снаряжение, как уверенно чувствуют себя бойцы, как сдвинуты набок кубанки, можно было сразу определить, что это не парадный тыловой полк, поднаторевший на смотрах, а лихая воинская часть, закаленный в боях коллектив, готовый в любую минуту быстро развернуться и вступить в схватку с противником.
      На всю жизнь ярко запечатлелся в моей памяти этот необычный смотр-парад, произведенный в тылу врага.
      Через несколько дней крупные силы гитлеровцев прорвали на одном из участков нашу оборону. Полк Князева с двумя танками Т-26 был брошен навстречу немцам с задачей остановить их. Завязался жестокий, кровопролитный бой. Фашисты имели большое превосходство в силах и средствах. Но гвардейцы Князева сражались геройски и выстояли.
      Взвод парашютистов 8-й воздушнодесантной бригады возвращался после выполнения боевого задания. Шли по лесу. В листве шумел ветер. Накрапывал дождь. Люди спешили скорее добраться до расположения своей части, обсушиться и отдохнуть.
      Вдруг на поляне парашютисты увидели большой вооруженный отряд. Командир взвода решил, что это партизаны. Остановив бойцов среди кустарника, он пошел выяснить, что за подразделение. Его провели к пожилому человеку, назвавшемуся полковником Рогожиным. Командир взвода представился и доложил, какую задачу он выполняет. На его вопрос, что делает здесь отряд полковника, Рогожин ответил: выполняет особое задание генерала Белова.
      Во время разговора командир взвода присматривался к людям, отдыхавшим на поляне. Их было около трехсот. Странным показалось то, что все они одеты щеголевато, в новенькую форму. На всех - курсантские мундиры со стоячими воротниками и с одним рядом светлых пуговиц, на головах - каски, за спиной у многих ранцы. Такой формы не было ни у кавалеристов, ни у десантников, ни у партизан. Наши бойцы донашивали старое истрепанное обмундирование. «Наверно, недавно прибыли к нам», - подумал командир взвода, возвращаясь к парашютистам.
      Десантники двинулись дальше по узкой лесной тропинке. Но не прошли они и полкилометра, как из кустов появился запыхавшийся человек в кителе, с четырьмя треугольниками в петлицах. Озираясь по сторонам, он жестом позвал командира взвода.
      - Тише. Вы знаете, с кем разговаривали на поляне? Это белогвардейский полковник, - быстрым шепотом произнес старшина. - Полковник ведет диверсионный отряд. Завтра немцы начнут наступление, а диверсионный отряд должен захватить в плен Белова и уничтожить его штаб. Давайте незаметно подойдем к поляне с другой стороны. У вас ведь ручной пулемет, автоматы. Как только откроете огонь, все разбегутся. Люди набраны в лагерях военнопленных, пошли к Рогожину, чтобы не умереть с голоду. А против своих воевать не будут. Я тоже из этого отряда.
      Командир взвода опасался вначале ловушки. Ведь силы неравны, народу у Рогожина раз в двадцать больше. Но искренний тон старшины вызвал у взводного доверие. Отправив донесение командиру бригады с просьбой прислать подкрепление, он решил напасть на диверсантов.
      Парашютисты незаметно заняли огневую позицию на краю поляны. Старшина указал наиболее важные цели: самого полковника, двух немецких офицеров, переодетых в советскую форму, и других начальников из вражеского отряда. По команде парашютисты открыли дружный огонь. Ошеломленные предатели бросились врассыпную и разбежались по лесу. Парашютисты начали вылавливать их.
      Вскоре к месту происшествия подоспели две роты бойцов, присланных командиром бригады подполковником Ануфриевым. Они принялись прочесывать лес. Почти все диверсанты были пойманы, а те, которые сопротивлялись, уничтожены. В тот же день командир 4-го воздушнодесантного корпуса генерал Казанкин обо всем случившемся донес по радио в штаб Западного фронта.
      Захваченные в плен вражеские диверсанты дали нам ценные сведения. В отряде Рогожина было триста пятнадцать человек. Кроме него в наш тыл заслано еще несколько диверсионных отрядов, имевших задачу перед началом немецкого наступления напасть на наши штабы и уничтожить их. Полковник Рогожин вел отряд к деревне Подлипки, где, по его сведениям, располагался штаб нашей группы. Но сведения фашистов давно устарели. Наученные опытом, мы часто меняли свое месторасположение и находились уже в другой деревне.
      Старшина, который первым сообщил о диверсионном отряде, опознал среди пленных помощника Рогожина, некоего Богатова (или Богачева - точно не помню). Изменник, имея звание майора, служил в 160-й стрелковой дивизии, входившей в ударную группировку 33-й армии генерала Ефремова. Когда гитлеровцы окружили войска Ефремова и бойцы и командиры героически сражались с превосходящими силами противника, Богатов, стремясь спасти свою жизнь, перешел на сторону фашистов. Гитлеровцы посадили его в самолет и немедленно отправили куда-то под Кенигсберг. Там предатель подвергся соответствующей обработке и через сутки был доставлен назад.
      Фашисты замышляли уничтожить штаб Ефремова и захватить в плен самого генерала. Они послали Богатова с радиостанцией туда, где еще продолжали сражаться остатки ударной группировки 33-й армии. Предатель разыскал лесную деревушку, где находился генерал Ефремов, и оттуда связался по радио со своими хозяевами. Получив его сообщение, немцы направили к деревушке, крупные силы и окружили ее.
      Небольшая группа советских бойцов и командиров, заняв круговую оборону, несколько часов отбивала атаки противника. Вместе с бойцами стрелял по врагу генерал Ефремов. Ряды героев быстро таяли. Кончались боеприпасы. Немцы уже торжествовали победу и были уверены, что сумеют захватить советского генерала живым. Но Ефремов предпочел смерть позору плена. Он отстреливался до последнего патрона. А последней пулей покончил с собой.
      По приказанию, полученному из штаба Западного фронта, парашютисты должны были доставить Богатова на «Большую землю». Через несколько суток, ночью, когда 4-й воздушнодесантный корпус пробивался к главным силам нашей группы, парашютисты завязали в лесу ожесточенный бой с противником. Во время боя вражеская пуля сразила старшину, который помог разоблачить диверсантов. А предатель Богатов, воспользовавшись темнотой и неразберихой, бежал.
      Мы знали, что немцы готовят крупную операцию, имея целью очистить от наших войск свои тылы. Знали, что операция будет проводиться в самое ближайшее время. При опросе пленных диверсантов была установлена точная дата: наступление начнется завтра, 24 мая. В нем примут участие 4-й и 43-й немецкие армейские корпуса - семь дивизий и несколько сотен танков. Главный удар, как мы и предполагали, будет нанесен на Всходы с юга. Одновременно начнется наступление из района Вязьмы и с других направлений. Гитлеровцы условно назвали задуманную операцию «Зейдлиц» - по фамилии немецкого генерала, кавалериста времен Фридриха II.
      Штаб моей группы располагался в это время в селе Щекино, в шестнадцати километрах западнее Всходов. Я вызвал к телефону командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии полковника Зубова, оборонявшего всходское направление, и приказал ему быть готовым к возможному удару крупных сил неприятеля. Распорядился поднять по тревоге и вывести на боевой рубеж 6-й партизанский полк. До наступления темноты все командиры соединений и частей были оповещены о начале наступления гитлеровцев. В войсках шли последние приготовления, проверялась устойчивость связи.
      В те горячие дни нам с Алексеем Варфоломеевичем редко приходилось оставаться наедине. Комиссар разъезжал по частям, связывался с райкомами партии, налаживал партийно-политическую работу в партизанских частях, заботился о питании людей. Дел у всех было тогда очень много. И все-таки в тот последний перед наступлением немцев вечер нам удалось немного побыть вдвоем. На душе у обоих было тревожно. Противник имел очень большое численное превосходство. Его войска были хорошо вооружены, их поддерживало много танков и самолетов. А у нас мало тяжелого оружия, мало боеприпасов, почти половина войск - партизанские формирования.
      - Ну, Павел Алексеевич, - невесело усмехнулся комиссар, - многих мы выручали, многим помогали, а вот кто нам помогать будет - не знаю...
      - Ничего. Дней десять продержимся, а там посмотрим, - ответил я, имея в виду то наступление 50-й армии, о котором сообщил нам генерал Голушкевич.
      - А если завтра немцы прорвут наши позиции?
      - Будем вести сдерживающие бои, выигрывать время. Территория у нас большая, простор для маневра есть. Самое главное, не дать противнику сковать нас на ограниченном пространстве, как это сделал он с Ефремовым. Думаю, Алексей Варфоломеевич, выдержим.
      Рассвет наступал медленно. Небо затянули тяжелые низкие тучи. Лил дождь. Я подумал: это хорошо - немецкая авиация не сможет подняться со своих аэродромов.
      Ровно в 4 часа 24 мая раздался приглушенный расстоянием грохот, похожий на далекий удар грома. Потом еще и еще. Я позвонил Зубову:
      - Это у вас?
      - У меня, товарищ сорок пятый/Немцы начали артиллерийскую подготовку. Бьют из орудий и минометов.
      Вскоре пришло сообщение о положении в партизанском полку Жабо: артиллерийская подготовка началась и на этом, довольно слабом, участке. Потом поступила радиограмма от командира 4-го воздушнодесантного корпуса генерала Казанкина, державшего оборону восточнее реки Угры. Там то же самое.
      Сразу же после артиллерийской подготовки поднялась в атаку гитлеровская пехота, поддержанная множеством танков, действовавших группами по двадцать - тридцать единиц. 6-й партизанский полк, занимавший первую линию обороны на всходском направлении, не выдержал удара противника. Немцы прошли через его боевые порядки.
      Начал вырисовываться замысел гитлеровцев: они намеревались отрезать от главных сил группы воздушно-десантный корпус и партизанский полк майора Жабо. Прорвав нашу оборону у Всходов и на участке партизанского полка, противник старался теперь вбить два клина, которые сошлись бы в районе деревень Мытищино и Фурсово. Он рассчитывал окружать и по частям разбивать наши войска, не давая им отходить на новые рубежи.
      Чтобы сорвать планы гитлеровцев, надо было остановить или хотя бы замедлить продвижение их ударных групп.
      В течение дня полк Жабо, отражая атаки немцев, постепенно отходил назад и нес большие потери. Но помочь партизанам я не мог, так как на всходском направлении складывалась не менее тяжелая обстановка. 6-й партизанский полк, оборонявший предполье, был рассеян противником, а командир и комиссар погибли в бою. 8-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Высоцкого был оттеснен в село Всходы. Преследуя кавалеристов, немцы попытались на их плечах ворваться в село, но были отброшены. Большую помощь гвардейцам оказала при этом рота ПТР, подбившая несколько вражеских танков.
      Подтянув резервы, немцы снова атаковали Всходы, бросив в бой около тридцати танков с десантом на броне. Эту атаку нашим войскам отразить не удалось. К вечеру гитлеровцы овладели районным центром, переправили часть своих сил через Угру и подошли к разъезду Дебрянский. Мост через реку был заранее заминирован нашими саперами. Но взорвать его они не смогли.
      4-й воздушнодесантный корпус в основном остался на прежних позициях, хотя генерал Казанкин одну за другой присылал мне радиограммы, сообщая, что положение ухудшается.
      На других участках немцы активности не проявляли.
      К району боевых действий выдвигался мой резерв - полк Князева.
      Чтобы выиграть время и сохранить свободу маневра, мы перешли к подвижной обороне с заграждениями в лесисто-болотистой местности. Срочно готовился запасной рубеж обороны фронтом на восток, с центром у деревни Мытищино. Началось также оборудование нескольких оборонительных рубежей в глубине занятой нами территории.
      Весь день 25 мая продолжались ожесточенные бои с наступающим противником. Полк Жабо из-за больших потерь уже не способен был сдерживать немцев. Поэтому я приказал командиру 329-й стрелковой дивизии отвести свой правый фланг назад, чтобы один из стрелковых полков развернулся фронтом на восток против гитлеровцев, наседающих на остатки полка Жабо. Партизанские подразделения должны были отойти через боевые порядки стрелковой дивизии и сосредоточиться у нее в тылу. Командиру дивизии я поручил подчинить эти подразделения себе и привести в порядок. Командиру 2-й гвардейской кавалерийской дивизии полковнику Зубову приказал сомкнуться своим левым флангом с правым флангом 329-й стрелковой дивизии, чтобы восстановить фронт, прорванный немцами на участке полка Жабо.
      4-й воздушнодесантный корпус продолжал действовать в трудных условиях, будучи отделен от главных сил группы рекой Угрой. Опасаясь, что противник может отрезать и окружить десантников, я разрешил генералу Казанкину отойти на западный берег Угры. Однако его войскам приходилось отбивать сильные атаки противника, и переправа не удалась.
      Одну роту 8-й воздушнодесантной бригады гитлеровцы окружили в селе Большие Мышенки. Немцы предлагали советским бойцам сдаться в плен. Парашютисты отвечали метким огнем. Они вели бой до последнего человека. Погибла вся рота, нанеся противнику значительный урон и замедлив его наступление.
      За два дня гитлеровцы потеряли убитыми и ранеными много солдат и офицеров. Было уничтожено до семидесяти их танков. Однако, вводя в бой новые части, немцы продолжали упорно лезть вперед, хотя темп их продвижения был невысок.
      Но вот 6-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Князева, усиленный двумя танками Т-26, нанес стремительный удар во фланг гитлеровских частей, переправившихся через Угру у Всходов. Противник, не ожидавший атаки, отступил. Это несколько облегчило положение 2-й гвардейской кавалерийской дивизии и воздушнодесантного корпуса.
      Прекрасно вела бой 329-я стрелковая дивизия. Все атаки гитлеровцев разбивались о ее стойкую оборону.
      Для прикрытия переправы десантного корпуса я приказал послать к Угре 2-й и 7-й гвардейские кавалерийские полки. Оба они были малочисленны. Противник мог окружить и уничтожить их. Однако приходилось идти на риск, чтобы спасти десантников.
      Все обошлось относительно благополучно. Воздушно-десантный корпус, прикрытый с тыла двумя кавалерийскими полками, переправился через Угру, с боем прорвался через занятые противником леса и вышел к главным силам группы.
      После этого я разрешил 2-й гвардейской кавалерийской и 329-й стрелковой дивизиям отойти на новый рубеж, подготовленный в тылу.
      26 мая начальник генерального штаба германских сухопутных сил генерал Гальдер записал в своем служебном дневнике: «В районе группы армий «Центр» наступление против Белова из-за метеорологических условий развивается медленными темпами. Противник подтягивает силы из Дорогобужа». Спустя два дня - запись: «Кольцо вокруг основных сил кавалерийского корпуса Белова замкнуто 4-й армией».
      С этим выводом Гальдер явно поторопился. Положение моей группы было пока нисколько не хуже, чем в первые дни боев. К 28 мая мы имели устойчивый фронт обороны, обращенный на восток. Готовились еще два оборонительных рубежа, частично уже занятых подразделениями 1-й гвардейской кавалерийской, 1-й и 2-й партизанских дивизий. В моем распоряжении оставались резервы, даже семь танков с горючим, среди них один КВ и один Т-34. А с «Большой земли» к нам перебросили еще две воздушнодесантные бригады - 23-ю и 211-ю.
      Все наши планы строились в эти дни с твердой верой в то, что в первых числах июня, во всяком случае не позднее 5 июня, начнется большая наступательная операция войск Западного фронта. Момент для этого был очень удачный. Главные силы 4-го и 43-го немецких пехотных корпусов, наступая на нас, повернулись фронтом на запад и северо-запад. Планируемый удар 50-й советской армии пришелся бы по флангу и по тылам гитлеровских корпусов. А с фронта по ним ударили бы мы. Для этой цели нами намечено было использовать значительные силы: всю 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию, имевшую четыре с половиной тысячи бойцов, пять воздушнодесантных бригад, насчитывавших около шести тысяч человек, и часть 1-й партизанской дивизии.
      Немцы вряд ли выдержали бы одновременный удар с фронта и с тыла, и два их армейских корпуса были бы сброшены со счета. Войска Западного фронта вступили бы на освобожденную нами территорию и, возможно, сумели бы осуществить ту задачу, которую пытались выполнить в течение всей зимы: захватить Вязьму и окружить две фашистские армии восточнее ее.
      Но и на этот раз наступательная операция не состоялась. Отменить ее заставила неблагоприятная для нас обстановка в районе Харькова. Туда и были переброшены механизированные корпуса с Западного фронта.
      Официального сообщения об отмене наступательной операции я не получил. Но надежды на нее угасли сами собой, особенно после того как я послал по радио несколько запросов об оперативных перспективах. Ответов на мои запросы из штаба фронта долго не поступало.
      Между тем немцы медленно, методически продвигались вперед. Вторично прорвать нашу оборону они нигде не смогли. Но я опасался их удара с тыла, из Ельни. Поэтому за счет ослабления некоторых спокойных участков пришлось создать дополнительный резерв из подразделений 1-й гвардейской кавалерийской и 1-й партизанской дивизий.
      Продвинувшись за восемь суток на двадцать километров, 31 мая немцы заняли деревню Мытищино. Наши части, продолжавшие вести маневренную оборону, ослабли в непрерывных боях. В 4-м воздушнодесантном корпусе и во 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, которые первыми приняли на себя удар противника, осталось в общей сложности тысяча восемьсот человек (не считая двух новых десантных бригад). Понесла потери и 329-я стрелковая дивизия, упорно оборонявшая свой рубеж. Вместе с присоединившимися к ней остатками партизанского полка майора Жабо в дивизии было теперь до двух тысяч бойцов и командиров. Но некоторые наши соединения еще не вводились в бой и полностью сохранили свой личный состав. В последних числах мая группа имела вместе с партизанами около семнадцати тысяч бойцов.
      23-я пехотная дивизия гитлеровцев, усиленная танками, теснила с севера левый фланг 329-й стрелковой дивизии. Обстановка становилась угрожающей. Я берег резервы, но тут пришлось послать на прикрытие левого фланга пехоты 5-й гвардейский кавалерийский полк подполковника Борщова. Неожиданно для немцев гвардейцы вместе с партизанами из 1-й партизанской дивизии перешли в контратаку и отбросили фашистов на несколько километров, обеспечив тем самым выигрыш времени для подготовки новых оборонительных рубежей.
      К 1 июня погода улучшилась. В небе появилось множество вражеских самолетов. С рассвета и до темноты они бомбили и обстреливали наши боевые порядки. Нас поддерживала в это время 215-я авиационная дивизия, имевшая на вооружении главным образом штурмовики. Базировалась она на «Большой земле» близ Калуги. Командир ее полковник И. К. Самохин прилетел к нам с радистом на У-2. Он управлял действиями своих штурмовиков, находясь в штабе группы и хорошо зная оперативную обстановку.
      Прежде чем перейти в авиацию, Иван Клементьевич Самохин служил в кавалерии, в частности командовал эскадроном в 3-й Бессарабской кавалерийской дивизии.
      Он хорошо знал тактику конницы, поэтому нам легко было найти с ним общий язык. Летчики Самохина сражались с врагом отважно, однако большой помощи оказать нам не могли: самолетов в дивизии было мало, аэродром находился далеко от района боевых действий. Девяносто процентов времени летчики тратили на то, чтобы - добраться до нас и вернуться, а бой вести было некогда. Немецкая авиация господствовала в воздухе, это осложнило наше и без того нелегкое положение.
      2 июня войска группы под давлением противника отошли еще на один рубеж. Фашисты захватили нашу лучшую посадочную площадку в Большом Вергове.
      Я приказал семи нашим танкам, имевшим горючее, контратаковать гитлеровцев. Они уничтожили несколько вражеских танков и бронемашин. Нам удалось на некоторое время приостановить движение немцев. Но надолго ли? Что делать дальше? Эти вопросы не давали мне покоя.

На «Большую землю»

      Теперь, когда стало известно, что Западный фронт отказался от наступательной операции, наша борьба в тылу противника не могла принести большой пользы. Справиться в одиночку с крупными силами регулярных фашистских войск, имевших задачу уничтожить нас, мы не могли. Надо было искать выход из сложившейся обстановки.
      Вечером 4 июня мы с комиссаром послали в штаб Западного фронта радиограмму:

      «Настало время просить вашего совета. Оценка обстановки: три дивизии противника   с громадным превосходством танков и авиации успешно продвигаются, ломая героическое сопротивление войск группы, не считаясь со своими большими потерями, подводя резервы.

      За 12 суток тяжелых боев противник овладел большей половиной ранее занимавшегося группой района. Еще сутки боя - и возможен прорыв противника в центр группы и разъединение наших сил. Дальнейший бой в окружении грозит уничтожением живой силы наших войск. В целях сохранения живой силы, качественно высокой боеспособности просим разрешения на выход из окружения при условии продолжения упорных оборонительных боев.

      План: прорваться восточнее Ельни в район 5-го партизанского стрелкового полка. В дальнейшем прорываться в направлении на Киров для соединения с войсками фронта.

      Просим срочных мер помощи и совета.

      Белов. Щелаковский. Заикин».

      Ответ поступил на следующий день. Командование Западного фронта рекомендовало нам два варианта прорыва через линию фронта: на север, для соединения с главными силами Калининского фронта, и на восток, в направлении на Мосальск, навстречу наступающему противнику. Оба эти варианта имели существенные недостатки.
      При прорыве на север нам пришлось бы форсировать Днепр, а переправочных средств мы не имели. Кроме того, нам нужно было бы пересечь железную дорогу и автостраду Минск - Вязьма, где немцы могли свободно маневрировать своими войсками и наносить нам значительные потери.
      Прорыв на восток, к 50-й армии, исключался потому, что на этом направлении действовали главные силы противника. Если бы мы и смогли пробиться через плотные боевые порядки гитлеровцев, то жертвы с нашей стороны были бы слишком велики.
      Чтобы обсудить варианты прорыва и выбрать наилучший, я собрал военный совет, на котором присутствовали бригадный комиссар Щелаковский, начальник штаба полковник Заикин, мой заместитель генерал Галанин, мой помощник генерал Калмыков (оба генерала прибыли к нам незадолго до наступления немцев), командир 215-й авиационной дивизии полковник Самохин, начальник оперативного отдела подполковник Вашурин, начальник разведки подполковник Кононенко, начальник политотдела батальонный комиссар Лобашевский, начальник Особого отдела подполковник Кобернюк и начальник тыла подполковник Грибов.
      Высказывались, как принято в таких случаях, начиная с младших по званию. Подполковник Вашурин выдвинул еще один вариант: прорваться на запад, в Белоруссию, и перейти к партизанским действиям в глубоком тылу врага. Однако это предложение было отвергнуто. Конечно, прорваться на запад было сравнительно легко, в этом направлении противник не имел крупных сил. Но такой вариант превратил бы наши регулярные войска в партизанские части, а это я считал нецелесообразным. Кроме того, двигаясь на запад, мы удалялись от наших аэродромов и лишались поддержки своей авиации.
      Выступая последним, я предложил идти на юго-запад, прорываясь близ Ельни. Противник здесь был сравнительно слабый, а южнее Ельни значительный район контролировался 5-м партизанским полком имени Лазо, который был подчинен мне. Пройдя через этот район, мы могли пересечь Варшавское шоссе, прорвать линию фронта и соединиться с войсками 10-й армии, действовавшей близ Кирова. Такое решение давало возможность избежать боев с крупными силами гитлеровцев, выйти из вражеского тыла с честью и без больших потерь. Оно и получило общую поддержку.
      На следующий день, 6 июня, мы собрали в небольшой деревушке юго-восточнее Дорогобужа всех командиров и комиссаров регулярных и партизанских дивизий, а также 4-го воздушнодесантного корпуса. Неподалеку, приближаясь, гремел бой. Мы вели разговор под аккомпанемент орудий и пулеметов.
      Я поставил командирам войсковых соединений задачу: до 9 июня вести сдерживающие оборонительные бои на указанных им рубежах, потом сразу оторваться от противника и, сломив сопротивление блокирующих войск, пробиться близ Ельни на юг.
      Директива штаба фронта запрещала нам брать с собой партизанские части. Партизаны должны были остаться в тылу врага и действовать небольшими отрядами от пятидесяти до четырехсот человек, нападая главным образом на коммуникации противника. Нам нелегко было расставаться с боевыми товарищами, бок о бок с которыми сражались несколько месяцев.