Ловкач и Хиппоза

– Ну, что? – поинтересовался я.

– Что, что… облом иваныч, вот что! – неожиданно таким басом рявкнула девушка, что я едва не подпрыгнул на сиденье. – Замуж она выскочила, раздолбайка!.. "Извини, но мужу будет не в кайф". Ну и дальше… То-се, ля-ля три рубля… А муж у нее знаешь кто? Никогда не догадаешься!

Девушка сделала паузу и торжествующе выложила:

– Типа гэбешник – вот кто! Он ее, видишь ли на правильную жизненную дорогу вывел. Любовь, видишь ли! Отречемся от старого мира! А я из-за их любви должна на улице торчать, как бомжара немытый! У-уу, ненавижу гэбешников!.. Дай сигарету.

Я протянул ей пачку "Кэмела"и зажигалку. Девушка яростно затянулась, окуталась облаком дыма.

– Да ты не тушуйся, – сказала она. – Я сейчас свалю. Докурю вот только.

Она приоткрыла окно со своей стороны.

– Отсюда наверняка есть авиарейсы до Новороссийска, – сказал я. – В крайнем случае – с пересадкой.

– Да меня в самолет на аркане не затащишь! – передернулась девушка. – Самолетом! Бр-рр!..

– Ну так на поезде.

– На поезде… На метле! Бабки ты мне отстегнешь? За красивые глаза? Или начнешь подписывать на трах-тарарах, как те двое, из рефрижератора?..

– Так как же доберешься? – перебил ее я.

– А это уж не твоя печаль, – отрезала девушка.

Я перетянулся назад и достал из сумки термос. Налил в крышку дымящийся горячий кофе. Протянул девушке. Та осторожно отпила глоток. Пошмыгала носом.

– Сама-то с юга, что ли?

– Что я, крэзи? – девушка покрутила пальцем у виска. – Питерская я…

– А в Туапсе зачем? Ждет кто?

– Не-аа… – протянула она. – Купаться. Шиза у меня нынче такая – искупаться разок в море. Голяком.

Я окинул взглядом ее слегка чумазое лицо:

– Да, тебе не помешает.

– Слушай, ты чего это меня достаешь, а?! – дернулась девушка. Кофе выплеснулся ей на колени. Девушка зашипела, как рассерженная кошка, выплеснула кофе в окно, а крышку швырнула мне на колени.

– Как в ментовке! "Откуда, зачем?" Паспорт еще потребуй! И вообще, кто ты такой, чтобы меня допрашивать? Провез три версты, а вопросов на стольник! Ты мне что – брат, сват? Любовник?! – завывала она.

У меня создалось впечатление, что еще секунда – и она вцепится когтями, то есть ногтями мне в физиономию. Смотреть на нее в гневе было одно удовольствие.

– Отец, – сказал я, улыбнувшись.

– Что-о-о?

Я не ответил. Завинтил крышку на термосе. Переключил передачу и тронул машину с места. Проехал светофор и выкатил на мост через речку Воронеж.

– Эй, ты чего? – забеспокоилась девушка. – Эй?!

– Ремень накинь, – сказал я.

– Стой! Я милицию позову! Ты куда меня везешь?!

– В Туапсе, – ответил я, не поворачиваясь.

– Куда?!

– В Туапсе. Голяком купаться в море.

Девушка радостно взвизгнула, крепко обхватила меня за шею и влепила звучный поцелуй прямо в ухо. Очки слетели у нее с носа. На мгновение я оглох и ослеп, потому что ее волосы закрыли мне весь обзор. "БМВ" завиляла, словно пьяная, потом мне все же удалось ее выровнять и наконец я резко остановил машину у бровки тротуара.

– Отпусти меня немедленно! – заорал я.

Она разжала руки и плюхнулась назад на сиденье. Мгновенно пристегнулась, потупилась, сложила руки на коленях и приняла вид пай-девочки.

– Ну, знаешь что, милая, так ты действительно до моря не доедешь, – сказал я. – И я тоже.

– Я больше никогда так не буду. Честное слово. Честное-пречестное, – сказала она тихо и еще тише добавила:

– Папочка.

Я хмыкнул. Судя по всему, она была неисправима.

* * *

А на выезде из Воронежа дождь внезапно кончился. Как отрезало. Выскочило неунывающее солнце, позолотило березы и поля вдоль дороги.

– Слушай, отец, а как тебя зовут? – спросила девушка. Она сидела, облокотившись на открытое окошко, свежий ветер трепал ее темно-каштановые волосы. Очки она сняла. Мимо с шелестом проносились встречные машины.

– А тебя, дочка?

– Вопросом на вопрос отвечать невежливо. Тем более барышне, – назидательно заметила девушка.

Я ухмыльнулся и церемонно представился:

– Меня зовут Игорь Александрович. А фамилия моя Смирнов.

– Очень приятно. А меня зовут Хиппоза.

– Как??

Вместо ответа девушка с выражением начала декламировать:

– Суббота, фестиваль всех оборванцев-хиппи.

На Портобелло-роад двухверстные ряды,

Базар шарманщиков, обманщиков, адвокатов и акробатов, турецкой кожи, индийской лажи, испанской бахромы, и летчиков хромых, и треугольных шляп

У мистера Тяп-Ляп,

Томов лохматой прозы

У мистера Гриппозо,

Эму и какаду…

Я вдоль рядов иду.

Я чемпионка стрипа,

В носу кусты полипов,

Под мышкой сучье вымя,

Свое не помню имя…

Здесь пахнет Эл-Эс-Ди, смотри, не наследи!

Она выдохнула воздух. Читала она хорошо.

Потом она сказала:

– Только вот "Гриппозо" мне не нравится. Поэтому я решила, что буду просто Хиппоза. Так-то оно покруче.

– И сама сочинила? – сдерживая улыбку, спросил я.

– Не-а, – с сожалением призналась Хиппоза. – Один эмигрант.

И тут же пояснила:

– Ну, по-вашему – предатель Родины.

– По-вашему… Тебе кой годик миновал? – глянул я на нее искоса.

– Не дрейфь, Игорь Александрович, совершеннолетняя… Нет, Игорь Александрович – это слишком длинно. Как же мне тебя называть?

Она окинула меня задумчивым взглядом.

– Для того, чтобы быть моим папашкой, ты все-таки непозволительно молод…

– Ну, спасибо, – усмехнулся я. – В таком случае можешь звать меня просто Ловкач.

– Ловкач? Идет! – восхитилась девушка, она же Хиппоза. – Ловкач и Хиппоза! Считай, что я от тебя уже приторчала!

Я сбавил скорость и свернул к обочине. Заглушил мотор.

– Ты что, обиделся? – удивилась Хиппоза.

Я не ответил.

Хиппоза подтянула к подбородку коленки, обхватила их руками. Шмыгнула носом. Я вылез из машины, открыл заднюю дверцу со своей стороны. Вытянул из сумки свитер из мягкой верблюжей шерсти и теплые носки. Бросил на сиденье рядом с Хиппозой.

– Надевай, – сказал я. – Больниц по дороге не будет.

– Да ладно, не надо. У меня иммунитет на сопли, – пробормотала Хиппоза.

Но пуговицы на куртке все же стала расстегивать. Под промокшей курткой у нее обнаружилась не менее промокшая белая майка с надписью: "No sex please!"

Я хмыкнул и пошел к багажнику.

– Ты куда это? – всполошилась Хиппоза.

– Заправиться надо.

Я достал канистру. Поставил ее на землю возле заднего колеса и стал отвинчивать крышку бензобака.

Чмокнул замок дверцы. Хиппоза высунула ноги из машины. Скинула на асфальт кроссовки и стащила гольфы. Надела шерстяные носки, которые я ей бросил. Потом выжала мокрые гольфы.

Я снял крышку бензобака. Аккуратно наклонил канистру над отверстием. В воронку полилась прозрачно-сиреневая струя.

На заднее сиденье шлепнулась военная куртка. Я покосился в сторону девушки. Она, вытянув ноги из машины, сидела ко мне вполоборота и стягивала свою антисексуальную майку. Стянула. Под майкой у нее больше ничего не было надето. Грудь у Хиппозы была не очень большая, но почти идеальной формы. И загорелая, как и все тело. Во рту у меня сразу пересохло. Хиппоза стала влезать в рукава свитера.

Я заставил себя отвести взгляд и шепотом выругался. Бензин лился мимо отверстия, брызги летели на мою кожаную куртку, сразу испаряясь и оставляя белесые пятнышки. Я выправил канистру. Надеясь, что Хиппоза наконец оделась, посмотрел в ее сторону. Действительно, она уже натянула свитер. Вылезла из машины и критическим взглядом, осмотрела себя. Свитер был длинный, ей почти по колени. Тогда она решительно вытряхнулась из мокрых джинсов. Получилось своего рода шерстяное мини-платье. Она явно нравилась себе в этом импровизированном наряде. И ноги у нее были что надо, это я сразу отметил. К своему неудовольствию.

Я поставил пустую канистру на землю и стал завинчивать крышку бензобака.

В салоне машины что-то щелкнуло и из стереодинамиков автомобильного магнитофона грянул страстный женский голос:

– …ведь я институтка, я фея из ба-ара… Я черная моль, я лету-уучая мышь!..

Я вытер руки тряпкой и захлопнул багажник. Я уже ничему не удивлялся. Посмотрел на Хиппозу. Она пританцовывала возле открытой дверцы и откровенно веселилась.

– И ты балдеешь от такого отстоя, Ловкач? – она ткнула пальцем в сторону магнитофона.

– Я от тебя скоро обалдею, – проворчал я, снимая залитую бензином куртку. Вытер ее, повесил на крючок возле своего сиденья. Подошел к передней дверце со стороны водителя и убавил звук:

– Тебе не нравится? Почему же? Ведь это, кстати, тоже твои эмигранты.

– Во-первых не мои, а твои, – заметила Хиппоза, глядя на меня поверх крыши машины. Голову она склонила набок, словно кошка. – А во-вторых, эмигрант эмигранту рознь. Дедушка Ленин при царе-батюшке тоже будь здоров в Швейцарии тусовался…

Она почесала ногу о ногу. Наклонилась и порылась в кассетах, лежащих в нише возле рычага переключения передач. Надписей на них, как я только что заметил, не было.

– Что у тебя тут еще есть?

– Даже не знаю, – смутился я.

– Ничего себе! Так ты что, все оптом покупал, не глядя?

Я неопределенно пожал плечами.

– Ладно, сейчас я устрою тебе именины сердца.

Хиппоза пошуровала в своем рюкзачке, вытащила из "волкмэна" кассету и запихнула ее в автомобильный магнитофон. Прибавила звук. Легла на бок поперек передних сидений и ее хитрющая физиономия появилась с моей стороны. Я смотрел на нее сверху вниз. Из динамиков послышалось легкое шипенье, а потом зазвучали первые аккорды Двадцать первого концерта Моцарта. На душе у меня стало немного грустно. Эта маленькая поганка попала в десятку, сама не догадываясь об этом.

– Моя любимая кассета. Правда, здорово? – Хиппозин глаз вынырнул из-за занавески волос.

– Нос вытри… Испачкала… – улыбнулся я. – Согласен, правда, здорово.

– То-то! Это тебе не черная моль.

Глава 7. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СВОЮ ГОЛОВУ.

Мы действительно приближались к югу. За Павловском небо совсем расчистилось, вовсю грело солнце. В открытые окна врывался теплый ветер донских степей. Здесь еще было лето. Зеленели придорожные дубравы, лишь кое-где тронутые желтизной. Золотились стога на полях. Спокойно урчал мотор. Мы миновали мост через еще не очень широкий здесь Дон. Покрытие трассы на этом участке было достаточно ровным и я шел под сто десять. Обогнал синий "форд", плотно упакованный семейством – за стеклами виднелись детские мордашки и белый пудель. Детишки дружно замахали нам руками. Я посмотрел на Хиппозу.

Она закатала до локтей рукава моего свитера. Полулежала на сиденье, положив голову на подголовник и подставляя правую руку ветру. Мурлыкала вполне музыкально, подпевая без слов Моцарту. Глаза у нее были полуприкрыты. Ей явно было хорошо, в отличие от меня. Вдруг глаза у нее расширились, она подскочила и завизжала восторженно, уставившись вперед. И тут же сильно пихнула меня в бок.

Я от неожиданности дернулся и "БМВ" вильнула влево, до полусмерти напугав встречный "жигуленок" с прицепом. "Жигуленок" истерично засигналил.

– Ты что, с ума сошла? – заорал я. – На тот свет захотела, дурища?!

Хиппоза не обратила никакого внимания на мой возмущенный крик. Она заполошно вопила, высунувшись из окна почти что по пояс:

– Ты смотри, смотри, Ловкач! Во дают местные капиталисты! Я тащусь!..

И запрыгала на сиденье от восторга.

Впереди, на обочине трассы торчал большой матерчатый плакат, туго натянутый на двух палках. С него широко улыбался толстый кавказский человек в папахе и с шампуром в руках. За его спиной высились заснеженные соплеменные горы. Коряво выведенная надпись гласила: "Посетишь нас – посетишь Кавказ! Остановись – не пожалеешь! Внимание, дорогой водитель! Впереди – 1 км – только у нас вкусные горячие шашлыки от ООО "Риони"!!!"

Слово "дорогой" было написано через "а". Все это живо напоминало плакат, который создал для тиражной комиссии незабвенный Остап Бендер во время плавания по Волге на пароходе "Скрябин". Это произведение было выполнено приблизительно на таком же художественном уровне.

– Дай полюбоваться, Ловкач! Езжай потише! – вопила Хиппоза, как резаная. – На Кавказ они приглашают! В Грозный, небось!

Я сбросил скорость и произведение искусства медленно проплыло мимо нас.

– Ой, хочу – не могу! – продолжала вопить Хиппоза.

– Ты что, снова есть хочешь? – удивился я.

– Я всегда хочу. Расту я, не понимаешь, что ли? К тому же у меня, да будет тебе известно, гипогликемия, – гордо сообщила Хиппоза, выворачивая голову назад.

– "Гипо" что?

– Ты что, Ремарка не читал, деревня? – ненавязчиво поинтересовалась Хиппоза. – "Тени в раю"?

– Читал, – соврал я.

– Ну, так вот. Наташу, главную героиню, помнишь? Так у меня то же самое, что у нее. Если я вовремя не поем, то становлюсь жутко агрессивной. За небольшой кусок салями могу запросто убить. Въезжаешь, Ловкач?

К своему ужасу, я действительно услышал в голосе Хиппозы каннибальские нотки. Для полного счастья мне только не хватало, чтобы она впала в буйство.

– Ну, хорошо, хорошо, – примирительным тоном сказал я. – Я тебя накормлю.

– Только ты учти, у меня с бабками напряг, – насторожилась Хиппоза, уставившись на меня.

– Ну, ты меня не успеешь объесть, надеюсь.

– Не знаю, не знаю, – плотоядно пропела Хиппоза и снова высунулась в окно. Наверное, боялась пропустить шашлычную.

* * *

Из сверкающих хромом динамиков японского стереокассетника вырывалась и смешивалась с ароматным шашлычным дымом грузинская застольная. Магнитофон стоял на крыше потрепанной "тойоты" – фургона с надписью "ООО Риони" на помятом боку. Рядом с фургончиком на утоптанном пятачке стоял под полотняным тентом длинный мангал. У мангала шустрили двое черноусых молодых людей в грязноватых белых куртках.

Славно, видать, шли дела у общества с ограниченной ответственностью: возле пятачка скопились легковушки и стояла длинная фура с номерами земли Северный Рейн-Вестфалия. Около мангала нетерпеливо переминалась короткая очередь. У очереди раздувались ноздри. Очередь жаждала шашлыков от "Риони". Счастливчики уже сидели на раскладных стульчиках за раскладными же столиками, уминали шашлыки с помидорами и свежей зеленью. Черноусые красавицы ловко вертели шампуры, мешали угли и отпускали комплименты всем женщинам без исключения.

За полем, леском и рекой светилась белая колоколенка. И трава была как весенняя – зеленая и умытая.

Мы не стали ждать, пока освободится какой-нибудь столик. Сели на склоне пригорка и там стали уплетать с картонных тарелочек куски сочного мяса. Я прихватил с собой верный термос, и мы с Хиппозой запивали шашлыки кофе, по очереди передавая друг другу импровизированный стакан. От кока-колы, которой торговали красавцы, она отказалась, с презрением в голосе заметив, что "это мерзкое пойло употребляют лишь тупые негры и немытые тинейджеры". Конец цитаты. С каждым куском мяса настроение у Хиппозы зримо поднималось. И у меня настроение теперь было отличное. Не знаю, что именно так повлияло: может быть то, что я благополучно приближался к цели своего путешествия, а может возвращение в теплое южное лето из промозглой московской осени. Не знаю. Но весело было и вкусно.

Я быстро управился с шашлыком. Хиппоза пока осилила чуть больше половины. И не мудрено – она ведь заказала двойную порцию.

– Родители хоть знают, где ты? – спросил я Хиппозу.

– А як же. У меня с предками все о'кей. Они у меня либералы, пантеисты и сторонники прав подрастающего поколения. Ноблесс оближ – доктора психологии.

– А что ж твои либералы тебя без денег отпустили?

Хиппоза развела перепачканные соусом руки:

– А сперли денежки. В первопрестольной, на Ленинградском вокзале. Только я приехала – и сразу сперли, – она пригорюнилась. – Обидели хваты-москвичи бедную питерскую студентку.

– Учишься?

– Угу, – промычала Хиппоза с набитым ртом. – В универе. А ты где бабки на такие машины зарабатываешь?

Я помедлил с ответом, делая вид, что чрезвычайно занят процессом наливания кофе в крышку. Вопрос был для меня слегка неожиданнен.

– В ящике, – наконец ответил я.

– Ух ты! В секретном-секретном?

– Не то слово.

– А что, несмотря на экономический кризис даже сейчас в ящиках круто платят? – не отставала она от меня.

– Ну, смотря в каких. В моем да.

Я ступил на весьма опасную дорожку, и надо было поскорее с нее сходить. Но Хиппоза не прекращала допрос:

– И тебе хватило, чтобы такую тачку отхватить?

Я кивнул.

– А сколько отдал?

– Ну… Не очень много.

– Ладно, ладно, не кипятись. Не хочешь говорить – не говори. Дело твое, – сказала она. – А ящик твой что, прямо в городе-герое Туапсе находится?

– Да, а что? – насторожился я еще больше.

– Значит, ты не москвич?

– Ну, конечно же, нет.

Хиппоза задумалась только на миг. И тут же внимательно посмотрела на меня:

– Весьма странно. А разговариваешь совершенно без этого жуткого хохлятско-черноморского говора. На нормальном русском языке, не на суржике.

Я чуть было не поперхнулся кофе. Девушка оказалась чересчур наблюдательной для своего нежного возраста.

– Я в Москве родился. И жил там до восемнадцати лет, – наконец кое-как вывернулся я, отдышавшись.

Она кивнула и снова занялась шашлыком. Видно, мой ответ ее полностью удовлетворил. Но напрасно я надеялся. Она и не собиралась угомониться.

– Слушай, Ловкач, а ты, небось, у самого моря живешь?

– У моря.

– Флэт крутой? Ну, квартира?

– Да так, – замялся я. – Не жалуюсь.

– Ну, тогда я у тебя переночую. Не возражаешь?

Я промолчал. Хиппоза села на траве ровнее и с ухмылкой посмотрела на меня.

– Да не переживай, ты, Ловкач. Ты совсем-совсем не в моем вкусе, – сказала она.

– Вот спасибо, успокоила, – я даже слегка обиделся.

– Может ты боишься, Ловкач, что тебе жена вломит? – сощурилась Хиппоза. – А ты ей прогони телегу, что я типа твоя московская троюродная племянница. По двоюродной сестре, с которой ты десять лет не виделся. Что, мол, я тебе отчаянно помогала тачку купить.

– Да нет у меня жены, – сказал я правду.

– Ой, ладно, не гони, – пренебрежительно отмахнулась Хиппоза. – Так вломит, Ловкач, или нет?

– А ты как думаешь? – усмехнулся я в свою очередь.

– Я бы тебе вломила по первое число! – серьезно заявила Хиппоза и тут же заулыбалась:

– Да не грусти ты, Игорь Александрович! Не буду я тебя и твое несчастное семейство стеснять. Это я так, прикалываюсь. Мне ведь только в море искупаться – и назад.

– Опять с дальнобойщиками? – не выдержал я.

– И без них дураков на свете хватает, – весело засмеялась моя пассажирка. – Ну, что ты надулся, Ловкач? На "дурака" обиделся? Напрасно… Да ты только посмотри! Жизнь прекрасна и удивительна!..

Она размахнулась и в подтверждение своих замечательных слов со всей силы, словно фрисби, запустила в небо свою картонную тарелочку. И заверещала от избытка чувств так, что все обернулись.

Я проводил взглядом летящую тарелочку. Она, медленно вращаясь, взлетала в небо, прямо к солнцу.

* * *

– Ну, благодарствуйте, барин. Я спасена от голодного обморока, – Хиппоза похлопала себя по туго набитому животику. – До ужина надеюсь, дотяну.

– Да уж постарайся.

"БМВ" неслась по шоссе к Ростову-на-Дону, плавно вписываясь в повороты.

– Таперича можно и курнуть, – заявила Хиппоза.

Я протянул ей пачку "Мальборо". Хиппоза отрицательно покачала головой:

– Спасибо, у меня свои.

Я наблюдал за ее действиями. Она вытащила из бокового кармашка рюкзака пластмассовый футляр из-под авторучки. Раскрыла. В футляре лежала непомерно длинная туго набитая беломорина. Та-ак, понятно. Девушка окончательно обнаглела и решила оттянуться в полный рост. Подумала, что взрослый дядя совсем лох? Ох, как она ошибается.

Тем временем Хиппоза послюнила заклеенный конец папиросы, сунула беломорину в рот. Щелкнула зажигалкой. Я покосился на свою нахальную попутчицу.

– Еще есть? – спросил я.

– Последняя, – пробубнила Хиппоза, осторожно прикуривая. Потом она со свистом втянула дым сквозь зубы. Задержала дыхание. Шумно выдохнула.

– Дай и мне покурить, – попросил я.

– Ты хоть въезжаешь, Ловкач, что это такое?

– Не знал бы – не просил.

– Ты ж все-таки за рулем, – озаботилась Хиппоза. – Не улетишь?

– Не улечу.

– На, дунь. Азиатец. Круто-о-й… От сердца открываю. С дурцой-то в этом сезоне напряг.

Хиппоза протянула мне папиросу. Я взял беломорину левой рукой. Высунул руку в окно. Раздавил папиросу и разжал пальцы.

У Хиппозы отвалилась челюсть.

– Ты…ты…

Она по инерции оглянулась на стремительно убегающую назад дорогу.

– Ты что ж это наделал, фашист?!

– Я везу тебя, а не анашу.

Хиппоза беззвучно похлопала ртом.

– Много я гадов видела, но такого… Останови машину!

Вместо ответа я прибавил скорости.

– Останови, придурок, я кому говорю?!

От негодования голос у Хиппозы сорвался на шип. Я, не реагируя на ее слова, молча смотрел прямо перед собой, на дорогу. Хиппоза отстегнула ремень. Выдернула из магнитофона свою кассету. Через спинку полезла на заднее сиденье. Перевалилась. Забилась в дальний угол. Трясущимися от злости руками вставила кассету в "волкмэн". Надела свои жуткие очки, потом наушники. Я наблюдал за ней в зеркало заднего обзора. Хиппоза с ненавистью уставилась на мой затылок.

– Ну, ладно, Ловкачище, – зловеще пообещала Хиппоза. – Ты еще пожалеешь о своем мерзком поступке. Учти, за мной не заржавеет.

И отвернулась к окну.

Больше она не сказала ни слова. Молчала, пока мы ехали до Ростова-на-Дону. Молчала, когда крутились по улицам, пробираясь к выезду из города. Я время от времени поглядывал на нее в зеркало. Но ни разу не встретился с Хиппозой глазами. Мешали ее очки.

"БМВ" шла по трассе Ростов-Краснодар. Я держал постоянную скорость – где-то окола ста десяти. Смотрел перед собой, придерживая правой рукой руль, а левую положив на обрез открытого окна. Навстречу со свистом проносились машины – и легковые, и грузовики. Я посмотрел в зеркало. Глаз Хиппозы по-прежнему не было видно за непроницаемо-черными стеклами очков. Она слегка сползла на сиденье. В ушах все так же торчали наушники "волкмэна". Судя по всему, Хиппоза смотрела вперед и чуть вбок.

Мимо проплывали синие иззубренные очертания перелесков. Быстро сваливалось к перепаханным сиреневым полям огромное багровое солнце. Сгущались сумерки. Я включил дальний свет.

Уже в полной темноте, когда давно упала непроглядная южная ночь, мы проехали мирно спящий степной поселок. Лениво брехали собаки, кое-где мигали огоньки, светилась пара окошек в домах, промелькнула слабо освещенная витрина поселкового, уже давно закрытого магазинчика. Пахло скошенным сеном и сладковатым дымом.

Отвлекшись почему-то на магазин, я в очередной раз посмотрел назад и не смог сдержать улыбки. Хиппоза крепко спала. Черные очки сползли на кончик носа, рот был по-детски приоткрыт. Под головой у нее, свернувшейся на заднем сиденье в клубочек, лежал рюкзак. Наушники свалились, охватив металлическим полукружьем тонкую шею, торчащую из широкого воротника моего свитера. Вид у Хиппозы был совершенно мирный и очень домашний.

В заднее стекло "БМВ" светили фары какой-то машины, идущей за нами метрах в пятидесяти.

"Краснодар, Новороссийск, Сочи", – белели над дорогой слова на люминисцентном синем фоне.

Машина нырнула под уклон и быстро взобралась по пологому подъему трассы. До конца пути оставалось совсем немного.

Глава 8. МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ.

Пробка была что надо. Пожалуй, с полкилометра. Машины стояли в два ряда с выключенными моторами. В салонах некоторых горел неяркий свет. Но все это я рассмотрела чуть позже. А сейчас я изо всех сил растирала затекшую со сна ногу, по которой болезненно бегали иголочки.

Вообще-то меня разбудило нарастающее завывание сирены. По боковому стеклу нашей машины скользнули синие отблески мигалки "Скорой помощи", ее отражение – только на несколько секунд: сирена истерично взвыла еще раз, смолкла было и тут же завопила снова. Я прилипла к стеклу, сонно моргая, пытаясь разглядеть – что же происходит впереди на трассе, в ночи. Но ни черта не было видно. Я выпрямилась на заднем сиденье.

Мой обидчик, распроклятый Ловкачище, преспокойно сидел за рулем, курил, запрокинув на подголовник голову. Сизый дым слоился и неторопливо утекал в раскрытое окно. Его пижонская пайлотовская куртка висела на крючке рядом с моим сиденьем.

– Где мы? – нарочито нахально спросила я. Со сна голос у меня был сиплый, как у записного алкоголика. Кажется, Ловкач слегка вздрогнул от неожиданности (возможно, мне показалось), но даже не обернулся на мой голос, подонок.

– До Краснодара слегка не доехали, – невнятно буркнул он, словно делая мне великое одолжение.

– А чего стоим?

– Случилось что-то впереди. Наверное, авария. Не знаю.

Не знает он, как же! Скорее не хочет ничего знать, паршивый ленивец! Я злобно уставилась на его затылок. Если бы мой взгляд обладал убойной силой лазера мистера Фримена из Half-Life, от Ловкача через секунду осталась бы лишь кучка пепла с оплавившимися зубами. Но увы – мой злобный взгляд его вовсе не пронял. Тогда я снова посмотрела вперед. Перед нашей машиной стоял фургон, крытый брезентом. Светились алым его габаритные огни. Справа от фургона, на ближней к обочине полосе, приткнулась белая "девятка". Свет в ее салоне был выключен. За "девяткой" еще угадывались в ночи очертания машин. По-прежнему доносилось завывание "Скорой помощи", только что проехавшей мимо нас по встречной полосе.

Мерзкий Ловкач протянул руку, включил в салоне верхний свет, завозился, как барсук в норе. Я увидела, как он вылил в крышку остатки наверняка уже холодного кофе. Я холодный кофе на дух не переношу, но он хотя бы для приличия мог бы предложить его мне, бедной уставшей девушке. Не удосужился, хам черноморский.

Старая обида снова нахлынула на меня. Ну, ладно! Плохо же ты меня знаешь, приятель. Придется узнать получше. Должна честно признаться, что коварный план мести созрел у меня почти мгновенно и так же мгновенно я начала приводить его в исполнение.

Я покусала нижнюю губу. Оглянулась назад. Наша "БМВ" стояла в бесконечном заторе одной из последних. Очень хорошо. Я помолчала, подбирая мысленно нужную интонацию, а потом попросила, очень-очень вежливо:

– Игорь, сходи, пожалуйста, вперед. Узнай, сколько еще будем стоять. Пожалуйста.

То-то он, небось, удивился моему ласковому тону, такой неожиданной перемене в зловредном девичьем характере! Но внешне проклятый упрямец Ловкач на мои слова никак не отреагировал, даже не обернулся. Однако он и не насторожился: моя незатейливая ловушка исправно сработала. Крепкий стальной капкан захлопнулся и прихватил доверчивого барсука за толстую жадную лапу.

Все мужики – дремучие лохи. Тут двух мнений быть не может. Потому что Ловкач, помедлив, выключил верхний свет и полез из машины наружу.

Я быстро опустила стекло со своей стороны и высунула голову в окошко. Я внимательно за ним наблюдала. Ловкач о чем-то тихо, так, что я не расслышала ни слова, поговорил с водителем "девятки". Той самой, что стояла сразу перед нами.

Впереди происходило что-то явно нехорошее. По встречной полосе тянулись рваные клочья дыма, стояло колеблющееся багровое зарево, вспыхивали яркие отсветы электросварки, доносился глухой скрежет. Мигали синие и красные огни на гаишных "жигуленках", на пожарных и на двух, насколько я сумела разглядеть, каретах "Скорой помощи": метались пожарные в касках, санитары бегом тащили носилки. Слышался треск пламени, шипенье и крики. Ярко горели фары спецмашин и их прожектора, стрекотали на холостом ходу двигатели двух милицейских мотоциклов с колясками. Отчетливо тянуло запахом горелой резины.

Потом, я увидела, как Ловкач не оглядываясь, зашагал вперед и исчез за густо стоящими в пробке машинами. Возле некоторых из них переминались с ноги на ногу шоферы; они негромко переговаривались, курили. Я высунулась в окошко как можно дальше. Ловкача не было видно.

Я всосалась в машину, как улитка в раковину. Мгновенно запихнула свои вещи, разбросанные по сиденью, в рюкзак. Сзади с рокотом подъехала очередная машина – судя по звуку мотора, – дизельный грузовик. Я включила свет в салоне. Схватила куртку Ловкача, висевшую на крючке и лихорадочно стала ее обшаривать. Нашла бумажник и быстро стала его потрошить. Из бумажника выпали на сиденье два сложенных вчетверо листа бумаги. Я пробежала пальцами по отделениям бумажника. Выудила несколько мелких русских купюр и упитанную пачечку баксов. На мой взгляд в ней было никак не меньше штуки. Но я не вульгарная карманница, его поганые деньги мне были не нужны. А потом мои пальцы наконец вытащили то, что я искала: водительские права и техпаспорт.

Я сунула их в кармашек рюкзака и злорадно прошептала:

– Ты у меня доедешь, подонок!..