Дуэт - Мой галантный враг

Когда она заколебалась, прежде чем взяться за рубашку, он взглянул на нее, и в глазах у него вспыхнули веселые огоньки.

— Рубашку, — коротко поторопил он ее; она не шевельнулась, и тогда он усмехнулся. — Тогда сними с меня сапоги.

— Снимите сами, — отрезала она.

Он предостерегающе взглянул на нее; голос его звучал глухо и ровно.

— Может быть, лорд Бартон снисходителен с тобой. От меня этого не жди.

И снова ей пришлось собрать все свои силы, чтобы подавить вспышку ярости. Он просто заносчивый болван! И все-таки она должна играть роль служанки. Держись, приказала она себе мысленно. Скоро все будет кончено.

Скрипнув зубами, она опустилась на колени и сосредоточила внимание на его сапогах. При этом она заметила их необычный покрой: сапоги были такие высокие, что доходили чуть ли не до самого колена. Их плотная кожа оказалась удивительно мягкой.

Теперь на нем оставались только чулки, штаны и рубашка, и Лиллиана оказалась перед необходимостью выбирать. Она поднялась на ноги и попятилась. Не меняя своей расслабленной позы на скамье, сэр Корбетт приказал:

— Рубашку. Подойди, стащи ее с меня.

Лиллиана покачала головой.

— Тебе следовало бы отныне знать, что я требую повиновения от всех моих слуг и вассалов. — Лицо у него не выражало никаких чувств, и голос звучал ровно, но на Лиллиану накатила волна страха. Она вдруг пожалела, что выбрала эту опасную игру.

— Я… я не могу… — прошептала она едва слышно.

— Вернее сказать, не хочешь. — Он медленно поднялся и остановился перед ней, огромный и устрашающий. — Подойди и делай, как я говорю.

Как она ненавидела его в этот момент! Она ненавидела силу, которой он был наделен, силу, которая многократно превосходила ее собственную. Ненавидела за дерзкий способ, которым он воспользовался, чтобы сделать Оррик своим. Но больше всего она ненавидела его за ту власть, которую вскоре он получит над ней самой, став ее мужем.

Раздираемая страхом и яростью, Лиллиана приблизилась к нему. Обеими руками она взялась за кромку рубашки из тончайшего виссона и, соблюдая всяческую предосторожность, чтобы только не коснуться его самого, подтянула подол рубашки к голове ненавистного гостя.

Теперь, когда спина его обнажилась, было видно, что кожа слегка блестит от пота и, может быть, от этого могучий торс казался бронзовым в послеполуденном свете, проникающем через окна. Лиллиана закрыла глаза, не желая созерцать это зрелище. В нетерпеливом стремлении поскорее разделаться со своей омерзительной задачей, она сдернула рубашку с плеч и наконец последним рывком стащила ее через голову рыцаря. Его руки легко выскользнули из рукавов, и она сразу отступила от него, не сознавая даже, что все еще сжимает рубашку в руках.

Она знала, что он крупный мужчина, — не только из-за роста, но и из-за мощной мускулатуры. Но когда он встал перед ней, обнаженный до пояса, она была ошеломлена. Ей не часто приходилось видеть мужчин без одежды, и все же она знала наверняка, что любой мужчина мог бы позавидовать такому телосложению. Он состоял, казалось, из сплошных мышц и походил на мраморную статую, изваянную искусным резцом. Но знала она и то, что, в отличие от статуи, сэр Корбетт холодным не был.

Она не хотела смотреть на него, и все-таки невольно скользнула взглядом по широким плечам, по мощной груди с темными короткими завитками волос, по волнистым мускулам над краем штанов. Опустить глаза ниже она себе запретила. Присобранная ткань штанов прикрывала бедра, но можно было не сомневаться, что годы, проведенные в седле, сделали его ноги твердыми, как сталь, точно так же как руки окрепли от бесконечных упражнений в боевом искусстве. А узкая полоска волос, которая сбегала вниз по животу, заканчивалась у… Она вздрогнула.

— Ну как, моя невеста сочтет меня таким же привлекательным, каким, похоже, находишь меня ты?

Она резко вздернула подбородок от этой язвительной насмешки, и яркий румянец залил ее щеки.

— Вы хотите сказать, таким же отвратительным, — отрезала она.

Но, по-видимому, он пропустил ее выпад мимо ушей, потому что глаза у него потемнели и в то же время затуманились, словно от какого-то тепла, идущего изнутри.

Как зачарованная, она беспомощно наблюдала за ним. Вот дрогнул мускул у него на подбородке… Казалось, что мгновение длится бесконечно долго. Лиллиана даже задержала дыхание, словно чего-то ожидая.

Тогда, с видимым усилием, он отвернулся от нее и направился к ванне.

Она слышала, но не видела, как он снял остальные предметы своей одежды. И только тогда, когда тихий плеск возвестил, что сэр Корбетт ступил в ванну и погрузился в подогретую воду, она осмелилась повернуться.

Он лежал на спине в кованой оловянной ванне, откинув голову с закрытыми глазами на ее закругленный край. Он лежал неподвижно, и его можно было бы принять за спящего, но Лиллиана была уверена, что он полностью начеку. Он был рыцарем, хорошо обученным и закаленным, а из наставлений, с которыми ее отец постоянно обращался к отрядам своих воинов, она усвоила, что на войне человек выживает не случайно. Он может отдыхать, но при первом сигнале опасности должен мгновенно собраться, чтобы ее отразить.

Лиллиана не знала, что делать дальше. Она держала в пуках мыло и полотенца, но не могла себя заставить подойти к нему. И тогда, как бы почувствовав ее нерешительность, он заговорил:

— Теперь развяжи мою суму. Достань оттуда подобающие одежды, в которых жених может показаться своей невесте.

Напряженный тон, каким были сказаны последние слова, противоречил его свободной позе, но Лиллиана почувствовала такое облегчение, что не придала значения этому обстоятельству. Она быстро опустошила суму, из-за которой с самого начала и вышло такое ужасное недоразумение. Если не считать связки бумаг, которую она положила на кровать, там было только то, что обычно имеет при себе мужчина. Две рубашки, запасные штаны, чулки и подвязки к ним, и три красивых туники.

Она выбрала тунику голубовато-серого цвета, сшитую из редкой шелковой ткани, которую она видела раньше всего лишь один раз. Серебряные нити, вплетенные в ткань, искрились на свету, и она, не удержавшись, легко провела рукой по поверхности ткани.

— Такую ткань делают на Самосе. А тунику мне сшили в Турции.

Лиллиана покосилась на него.

— Чудесная работа, — проговорила она тихо.

— В обозе у меня целые сундуки такого добра.

Это было произнесено самым обычным тоном, но Лиллиана сразу почувствовала, как много скрывается за такими простыми словами. Глаза у него уже не были закрыты: они не отрывались от нее. Не собирается ли он соблазнить жалкую прислужницу куском тонкой ткани? По выражению его лица трудно было догадаться, что он имеет в виду.

Она промолчала, тогда он сел в ванне, обхватив руками согнутые в коленях ноги.

— У меня есть драгоценности, пряности, благовония. — Он плеснул на себя водой и медленно провел рукой по влажным завиткам волос на груди. — Ковры, украшения, редкие меха.

Он продолжал говорить, но Лиллиана не вслушивалась в его слова. Она, словно завороженная, следила за необычными движениями его рук: когда он мылся, руки описывали круг за кругом, и можно было почувствовать успокоительную силу этих движений. Ее глаза легко скользили по бронзовому торсу, выступавшему над водой, от которой поднимался слабый пар.

Несмотря на ореол непобедимости, окружавший его раньше, когда он только проезжал по двору замка, Лиллиана теперь ясно видела, что он в конечном счете всего лишь человек. Тогда она заметила безобразный шрам, которым был отмечен его лоб и который придавал левой брови рыцаря такой зловещий излом. Почему-то это сообщало всему облику нечто нечеловеческое. Но шрамы, которые она видела сейчас, были совсем другого рода. Один, на груди, проходил от плеча почти до горла. Другой, в форме полумесяца, уродовал гладкую кожу на боку. Но больше остальных возбуждал ее любопытство еще один — тройной — шрам на спине. То были три параллельных следа, оставленных, без сомнения, когтями какого-то чудища.

Она невольно содрогнулась при мысли об изогнутых когтях огромного дикого зверя, пронзающих эту теплую плоть и разрывающих ее. Потом она почувствовала, что он смотрит на нее, и тоже взглянула ему в глаза. Теперь его лицо имело слегка циничное выражение, а в голосе звучала горечь:

— Ну, так скажи мне, твою госпожу покоробит вид этих честно заработанных шрамов, которыми я отмечен? Будет она так же дрожать от страха при одном взгляде на них?

Лиллиана не ответила; ею овладело чувство какого-то странного замешательства. Если быть до конца честной, то она должна была бы признать: да, леди Лиллиана Оррик будет трепетать от страха перед ним и его иссеченным в сражениях телом. И, по правде говоря, она уже испытывала этот трепет. Но не отвращение было причиной тому. Она не могла бы точно выразить, что с ней происходит, но что-то в сэре Корбетте заставляло встрепенуться все ее чувства. Как жалкая куропатка при появлении коршуна в небе, она точно знала что ей нельзя сделать ни единого неверного движения если она не хочет снова испытать на себе его безжалостную хватку. Кем бы она ни была — служанкой или госпожой — в нем таилась опасность для нее.

Поскольку она по-прежнему безмолвствовала, он недовольно фыркнул. Потом жестом указал на деревянную кадку:

— Окати меня как следует. Леди Лиллиана ждет.

Дрожащими руками она высоко подняла кадку с водой и без предупреждения, разом, вылила ее на сэра Корбетта.

Но вода именно в этой кадке была холодна как лед, и он от неожиданности рывком поднялся на ноги.

Лиллиана в испуге отпрянула, сразу же отвернувшись. С коротким проклятием он вылетел из ванны и обмотал вокруг бедер кусок беленого полотна. Она ждала неминуемого приступа гнева. Однако он просто смотрел на нее странным взглядом человека, который собирается рискнуть и обдумывает возможные последствия этого.

Она чувствовала, что он пожирает ее глазами, и сердце ее забилось еще быстрее, но тут же она напомнила себе, что все идет именно так, как она замышляла. Если только он обнаружит свою низменную, бесчестную природу, она сможет сбросить с себя гнет супружества с этим человеком.

Он откинул с лица мокрые волосы и медленно улыбнулся. У Лиллианы мелькнула мысль, что, несмотря на резкие черты его лица — гордый прямой нос, стальные серые глаза, твердый подбородок, — улыбка на этом лице почти заставляет забыть о том, как оно неприятно в иные минуты. Почти заставляет. Но с ее стороны было бы величайшей глупостью допустить, чтобы эта улыбка ввела ее в заблуждение.

— Ты дерзко себя ведешь. — Он помолчал. — Как мне тебя называть?

— Вам вообще незачем как-нибудь меня называть, — ответила Лиллиана осторожно.

— Видишь ли, я люблю купаться в ванне и думаю, что твои услуги мне еще понадобятся… не один раз.

— У меня есть и другие обязанности…

— Первая твоя обязанность — угождать лорду. — Он сделал шаг вперед.

Лиллиана отступила на шаг назад.

— А как же ваша миледи жена? — подстрекнула она его.

По его лицу пробежала тень.

— Вряд ли моя миледи жена желает иметь со мной дело больше, чем я с ней.

— Идти под венец с таким равнодушием! Вы ничего не знаете о леди Лиллиане.

— Я знаю, что она была худенькой рыжеволосой девочкой с глазами в пол-лица. Я знаю, что она так и не вышла замуж, хотя почти все ее сверстницы уже давно обзавелись мужьями и растят детишек. С ее-то великолепным приданым! — Он пожал плечами. — Это можно объяснить только одним способом: с годами она, видимо, очень подурнела.

— И тем не менее вы решаетесь жениться на ней? Не повидавшись?

— Жена меня не слишком привлекает. Я буду вполне удовлетворен, если она предпочтет окружить себя своими женщинами, с их бесконечной болтовней, и предоставит мне возможность исполнять мои обязанности.

Несмотря на возмущение, которое вызвала в ней ужасная картина, нарисованная им, Лиллиана усмотрела в этой картине слабый проблеск надежды.

— Это значит… я хочу сказать… а ваш наследник? — выпалила она в совершеннейшем смущении.

Он громко рассмеялся и еще на шаг приблизился к ней.

— Произвести на свет наследника будет также одной из моих обязанностей…

— Даже если жена вам противна? — перебила она.

— И даже если я буду ей противен.

— Вот в этом как раз можно не сомневаться, — заявила Лиллиана.

Но ее словам недоставало ядовитости, на которую она рассчитывала, ибо возмущение переполняло ее. Он рассматривал Оррик как трофей, который нужно завоевать. Женщина, которую ради этого он должен взять в жены, для него не имеет ни малейшего значения. Никакого значения.

Она резко повернулась и направилась к выходу. Но сэр Корбетт оказался у двери первым и преградил ей путь.

— Куда это ты собралась, красотка? Я пока тебя не отпускал.

Его слова, а главное, их тон привели Лиллиану в такое бешенство, что она, забыв про всякую осторожность, размахнулась и изо всей силы резко ударила его.

Возможно, от этого удара было больнее ее ладони, чем его щеке. Но когда он схватил ее за запястье и грубо прижал к холодной стене, сердце у нее ушло в пятки. Глаза у него стали темными и угрожающими, а губы, перед тем изогнутые такой обманчивой улыбкой, теперь были злобно сжаты.

— Ты перешла границы дозволенного, — рявкнул сэр Корбетт.

Он наклонил к ней лицо, так что их разделяли лишь жалкие дюймы.

— Пустите, — прошептала она с отчаянием. — Пожалуйста, отпустите меня.

Ее широко открытые янтарные глаза смотрели прямо ему в лицо. Ей некуда было укрыться от его упорного взгляда.

— Интересно, лорд Бартон допустил бы, чтобы служанка — даже такая, которая пользуется его особой милостью, — посмела ударить его и ушла безнаказанно? — Он скептически поднял изуродованную бровь. — Мне почему-то трудно поверить в такую возможность. — Он еще крепче сжал ее запястье, но не настолько, чтобы ей стало по-настоящему больно.

Она с ужасом сознавала, что лишь мокрое полотенце прикрывает его чресла, и по этой причине не опускала взгляд. Но и его глаза, пронзающие ее насквозь, в равной степени заключали в себе угрозу.

Лиллиана перепугалась насмерть. Теперь-то ей стало ясно, насколько безумен был ее план — уличить его в бесчестной выходке; теперь она понимала, что находится всецело в его власти. Если он задумает поступить с ней бесчестно, у нее не будет способа остановить его. В отчаянии она ухватилась за надежду, что он отпустит ее, если узнает, кто она такая. Но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, он придвинулся еще ближе и прижался к ней всем телом.

— Я имею в виду не совсем обычное наказание, — прошептал он ей в самое ухо.

— Нет… нет, вы не должны это делать, — умоляла она дрожащим голосом.

— В самом деле? А мне кажется, что должен. Под этим простым платьем, как я подозреваю, можно найти весьма лакомый кусочек. — Его губы придвинулись к самому ее уху, и она почувствовала тепло его дыхания. Она пыталась высвободиться, но тщетно. — Давай освободим твои волосы от этих тряпок, которыми ты их связала.

— Нет! — Она подняла на него глаза, задохнувшись от его наглости, и бросила ему в лицо самые страшные слова, какие только могла придумать: — Вы человек без чести!

На мгновение он окаменел, и она с ужасом ожидала, какой ответ последует на ее выпад. Но, к ее крайнему изумлению, он отстранился от нее и отступил на шаг. В течение нескольких долгих мгновений они не отрывали друг от друга глаз. В ее глазах вспыхивали золотые искры живых противоборствующих чувств; его дымчато-серые глаза оставались непроницаемыми. И все-таки она знала, что в душе у него бушует буря; она знала это по тому, как он стоял и смотрел на нее. Потом он горько улыбнулся:

— Я бы хотел, чтобы все случившееся осталось между нами. Других не стоит в это посвящать.

— Что?.. — Лиллиана недоверчиво взглянула на него.

— Леди Лиллиане незачем знать об этом, — жестко пояснил он.

— Сейчас уже несколько поздно думать о вашей суженой вы не считаете? — насмешливо спросила она.

— Если ей рассказать, это только огорчит ее, — нахмурившись пояснил он.

— И может быть, даст ей основание прекратить этот фарс в который вы превратили ее замужество? — не удержалась она от колкого замечания.

Тут он улыбнулся.

— Этого можешь не опасаться. Бракосочетание состоится во что бы то ни стало. — Лицо у него стало более серьезным. — Хотя я без всякого восторга предвкушаю, что твоя засидевшаяся в девах госпожа окажется в моей постели, она тем не менее будет моей женой. Ты, конечно, можешь рассказать ей, как мы тут с тобой забавлялись, — и тем только осложнишь ее супружескую жизнь с самого начала. Но ты окажешь ей лучшую услугу, если промолчишь… Кто знает? — добавил он. — Пройдет время, и ты, может быть, отнесешься ко мне более благосклонно.

— Никогда! — выкрикнула она с ненавистью. — А теперь отпустите меня.

Он наконец шагнул в сторону, и она осторожно двинулась к двери. Платье у нее было мокрым — там, где он прижимался к ней; платок распустился и съехал набок. Когда она проходила мимо него, смущенно прижимая руки к мокрому лифу платья, он на прощанье слегка дернул ее за свисающий конец платка.

Ее волосы как будто того и ждали, чтобы свободно упасть на плечи пышной завесой каштаново-бронзового цвета, доходившей до талии.

При этом зрелище он оцепенел. Но пока он взирал на ослепительный каскад, обрамляющий ее бледное лицо, Лиллиана не колебалась. В мгновение ока она распахнула дверь и вылетела в коридор.

Он подошел к двери, чтобы посмотреть ей вслед, но она уже бежала по каменной лестнице вниз, и услышал он только эхо от ее быстрых шагов.

Глава 4

Она уже достаточно долго оттягивала свой выход к вечернему застолью. С того момента, как Лиллиана укрылась в безопасных стенах своей комнаты, гнев ее только нарастал. Этот сэр Корбетт оказался еще хуже, чем она воображала! Он самонадеянный и совершенно бессердечный наглец. Он хочет получить Оррик, а не ее.

Впрочем, нет, поправила она себя. Он хотел бы заполучить ее, как, вероятно, любую хорошенькую служанку, которая попадется ему на пути. Но не леди Лиллиану Оррик.

Она так и кипела от раздражения, втыкая тонкую деревянную шпильку в плетеный убор, который удерживал на месте пышные пряди ее каштановых волос, кольцами уложенных вокруг головы. Она не получила никакого удовольствия от своего собственного купания в ванне, почти не ощутив прикосновения теплой воды с ароматом роз. Одна только мысль занимала ее: как бы поставить на место этого дикаря. Он-то полагал, что его ждет встреча с невестой — костлявой старой девой, унылой и непривлекательной, если не считать весьма привлекательного приданого — замка с угодьями. Что ж, она предвкушала удовольствие от того, какой сюрприз ему преподнесет.

Она решила надеть самое великолепное из своих платьев на эту встречу — их первую настоящую встречу. В конце концов, размышляла она со злобной язвительностью, для невесты вполне естественно желание произвести впечатление на будущего супруга. Но теперь, когда пришла пора спуститься в парадную залу, она заколебалась.

Она нервно провела руками по юбке, разглаживая воображаемую складку; затем пригладила прическу.

В платье из дорогой парчи она выглядела изысканной и значительной. Шелк цвета морской волны почти сплошь был расшит узорами из золотых нитей, и искусно сплетенная золотая тесьма окаймляла вырез и плотно перехваченные шнуровкой рукава. Светло-коричневый шелковый пояс, также расшитый золотом, подчеркивал ее тонкую талию; он заканчивался двумя длинными кистями, свободно спадавшими почти до пола. Удовлетворенная своим видом, она еще раз перебрала в памяти все грехи, в которых собиралась уличить претендента на ее руку, чтобы избавиться от этого немыслимого замужества.

У нее оставалась единственная надежда: надо было убедить отца, что сэр Корбетт Колчестерский не станет достойным хозяином Оррика. Ей следовало доказать, что этот человек зауряден и груб. Что он корыстолюбив и жаден и, скорее всего, доведет Оррик до разорения.

Она глубоко вздохнула и слегка приободрилась. Отец должен согласиться с ее доводами, если только у него будет возможность их обдумать. Значит, надо постараться дать ему такую возможность.

Еще не спустившись в залу, едва ступив на галерею, Лиллиана почувствовала что-то новое в общем настроении. Веселый гомон предыдущих вечеров, наполнявший замок со времени прибытия многочисленных гостей, сменился более приглушенным гулом. Люди тихо переговаривались, то и дело поглядывая на хозяйский стол. Когда Лиллиана спустилась до нижней ступени каменной лестницы, ей сразу стало ясно, в чем дело: во главе стола сидели рядом ее отец и сэр Корбетт, разглядывая многолюдное общество.

Она не ошибалась: собравшиеся в зале действительно притихли еще до ее прихода; но безмолвие, воцарившееся при ее появлении, и ничем не нарушаемое, пока она проходила через лабиринт столов, было поистине ошеломляющим. Волна безмолвия катилась впереди нее и поэтому к тому моменту, когда она достигла возвышения, где сидела за трапезой ее семья, тишина в зале стояла полнейшая. Впору было подумать, что даже собаки, бродившие в поисках случайно упавшей косточки или кусочка сала, почувствовали возникшее напряжение и забились в уголки по дальше.

Конечно, Лиллиану не могло не порадовать впечатление, которое она произвела: ведь именно на это она и рассчитывала. Но, с другой стороны, она почувствовала себя неловко из-за того, что стала частью какого-то зрелища. Каждый присутствующий, затаив дыхание, ожидал церемонии представления помолвленной пары. Каждому хотелось увидеть, как послушная дочь лорда Бартона поведет себя с рыцарем из враждебной семьи, которому отец отдает ее в жены.

Она смотрела только на человека, сидящего рядом с отцом, и, захваченная упорным взглядом его потемневших глаз, не могла отвести свои.

Она вполне насладилась его изумлением; к тому же было очевидно, что он оценил ее красоту. Ее губы даже слегка изогнулись в надменной улыбке. Однако его легкая ответная усмешка неожиданно заставила ее встревожиться. Перед столом она замедлила шаги, почувствовав где-то в глубине души возникший страх, но все равно была не в силах уклониться от его взгляда.

За хозяйским столом он казался невероятно могучим, как будто имел все права на это почетное место. Голубовато-стальная туника еще усиливала впечатление непобедимости, которое он производил, и придавала еще больше выразительности его дымчато-серым глазам.

Умытый и причесанный, нарядно одетый, он действительно выглядел как знатный вельможа. И все-таки Лиллиана не желала допустить, чтобы эта светская личина ввела ее в обман. Она знала, что за этим фальшивым фасадом скрывается грубый задира. Он мог сейчас изображать благородного рыцаря, но ведь совсем недавно он обнаружил перед ней свою истинную природу. Он — самовлюбленный, наглый, упрямый, бесчувственный человек, которому нет дела ни до чего, кроме самого себя.

Она смогла отвести от него глаза только тогда, когда лорд Бартон встал и поднял свой тяжелый кубок. Однако на лице отца было написано столь явное удовлетворение, что у нее сжалось сердце. Он по-настоящему счастлив от задуманного союза, вынуждена была признать Лиллиана, чувствуя, как рушатся все ее надежды. Он убежден, что для Оррика так будет лучше всего.

Но для Оррика так не будет лучше всего, с тоской думала Лиллиана. Не будет! И уж точно — так не будет лучше для нее.

— Лиллиана, — начал сэр Бартон и, взглянув на старшую дочь, с нежностью ей улыбнулся. — Я знаю, что ты была с ним знакома раньше, Лилли, но сейчас я хочу должным образом представить тебя сэру Корбетту из Колчестера. — Он обернулся к высокому рыцарю, чье лицо было обезображено шрамами, и тот тоже поднялся на ноги. — Сэр Корбетт, я представляю вам леди Лиллиану Оррик.

Пока жених и невеста смотрели друг другу в лицо, в зале было так же тихо. Но все глаза обратились к сэру Корбетту, когда он поднял кубок, этим жестом воздавая честь Лиллиане. Все уши насторожились, чтобы расслышать его слова. Но только Лиллиана могла распознать сардонический блеск в его глазах и легчайший отзвук сарказма в голосе, когда он возгласил тост:

— Я приветствую леди Лиллиану, самую прекрасную… девушку в Уиндермир-Фолд… нет, во всей северной Англии. Я хотел бы, чтобы вы все выпили за наш счастливый союз.

Все руки взметнулись вверх, поднимая кубки в честь будущих супругов, и только Лиллиану не воодушевил этот общий порыв. Да, она преуспела в намерении удивить его — и своим видом, и своим тождеством с несговорчивой служанкой, с которой он так недавно расстался. Но теперь успех отдавал горечью: ведь она уже знала, что означает этот блеск у него в глазах. В поединке воли победителем оставался он, ибо теперь он обретал возможность отвести строптивую девчонку, которая привлекла его внимание, именно туда, куда хотел: в постель.

С самым мрачным выражением на лице она преодолела три ступени, ведущие на возвышение, и прошествовала к приготовленному для нее креслу с высокой спинкой. Помогая ей усесться, сэр Корбетт являл собой просто образец учтивости, но в каждом его движении сквозила насмешка над нею, и она это видела совершенно ясно. Когда он снова уселся на свое место рядом с ней, опасный блеск в его глазах стал совсем невыносимым.

— Вот мы и встретились снова, — шепнул он, так чтобы его слышала только она. — И так скоро. Я-то думал, что найти тебя будет гораздо труднее.

Она молчала, уставившись в солонку на столе, и тогда он придвинулся еще чуть-чуть ближе.

— Не могу передать, с какой радостью я предвкушаю нашу свадьбу.

— Раньше вы предвкушали ее без всякой радости, — отрезала она.

— Ах, но ведь я и понятия не имел, как восхитительна старшая дочь лорда Бартона, — уголок его рта чуть приподнялся в насмешливой ухмылке.

— Могу вам твердо пообещать, что брак со мной окажется для вас совсем не восхитительным, — прошипела она.

Множество глаз наблюдало за ними, и ей все время приходилось прилагать огромные усилия, чтобы лицо у нее оставалось любезным, а голос — тихим. Но… о, как хотелось бы ей поставить его на место!

— Скоро тебя заставят повиноваться, — едва слышно произнес он.

И, прежде чем она смогла помешать ему, он взял ее руку и поднес к губам. Поцелуй был мимолетный, легкий и не так чтобы уж очень неприятный. Однако, когда она попыталась освободиться, он крепче сжал плененную руку и повернул ее ладонью вверх. Следующий поцелуй не был ни мимолетным, ни легким. На этот раз горячие губы приникли к ее нежному запястью. У Лиллианы от потрясения участился пульс, но это, по-видимому, только подстрекнуло его. Теперь он прижался губами к ее ладони, Лиллиану охватила настоящая тревога. Казалось, от его прикосновения загорается ее плоть и натягивается каждая жилка. Инстинктивно она сложила пальцы в кулачок, и на этот раз ей удалось освободиться от горячего пожатия его руки.

Этот жалкий успех, однако, не успокоил ее. Казалось, что ее сопротивление придает ему еще больше дерзости. На лице у него играла непочтительная усмешка, а глаза горели огнем, который не предвещал Лиллиане ничего хорошего.

Чем дальше, тем меньше оставалось у Лиллианы уверенности, что она сумеет выставить его вон, но — более, чем когда-либо раньше, — она жаждала этого добиться. Она должна освободиться от него, освободиться любой ценой, мысленно твердила она, но не могла отыскать ни единого способа достичь своей цели, кроме одного: открыто оскорбить его. И вот, когда она уже приготовилась привести свой план в исполнение, заговорил ее отец, сияя широкой улыбкой.

— Я знал, что вы будете прекрасной парой, — сказал он с огромным удовлетворением. — Ваш союз сможет покончить со всеми распрями в этой долине раз и навсегда. А мир приведет к процветанию.

Сэр Корбетт не ответил лорду Бартону. Напротив, упоминание о вражде между Орриком и Колчестером, по-видимому, было ему тягостно: скулы у него напряглись, а глаза сузились. Он потер шрам, рассекавший его бровь, и Лиллиана подумала, что это движение давно стало для него привычным.

Она была уже готова обвинить его перед своим отцом, но вся ее решимость вмиг улетучилась. Никакие слова, подходящие к случаю, не шли на ум. Кроме того, размышляла она, нельзя же вступать в пререкания с отцом в присутствии такого множества гостей. Как ни раздражала ее эта помеха, она понимала, что должна приберечь свои обвинения до того момента, когда их можно будет высказать без посторонних. А уж тогда она без колебаний выложит отцу все — и насчет отвратительных повадок этого нечестивца и насчет его грубого обращения с ней у него в комнате. И тут, словно прочитав ее мысли, сэр Корбетт откинулся на спинку кресла и с самым благонравным видом обратился к будущему тестю:

— По-моему, я еще не имел случая должным образом поблагодарить вас за великолепную комнату, которую вы мне предоставили, лорд Бартон. Я нашел ее в высшей степени удобной. И купание в ванне удивительным образом помогло мне восстановить силы.

— За это можете поблагодарить Лиллиану. Она знает, как вести хозяйство в этом замке. Здесь нет ни одного слуги, который не кидался бы выполнять ее распоряжения по первому слову. — Старый рыцарь знаком приказал слуге наполнить кубки Корбетту и ему самому. — Она настоящее сокровище, моя Лилли.

Глаза Корбетта слегка скользнули по Лиллиане, и ей стало неуютно от этого беглого взгляда. Как же ему не стыдно, молча кипятилась она. Но лорд Бартон не мог видеть раздражающий блеск в глазах Корбетта, и продолжал:

— Да уж, когда Оррик-Каслом правит она, все здесь идет гладко под ее твердой рукой.

Корбетт задержал взгляд на этих самых руках и, к великой досаде Лиллианы, это случилось именно тогда, когда она потирала то место на запястье, которого касались его губы. Потом он медленно перевел взгляд на ее лицо.

— Вы совершенно правы. Молодая девушка, которую она мне прислала, была исключительно приветлива и расторопна. Она так хорошо прислуживала мне, что я почувствовал себя совершенно как дома. Если бы я знал ее имя, я бы непременно назвал его вам. Но, увы, едва она закончила свою работу, ее тут же и след простыл. — Он снова улыбнулся Лиллиане с убийственным обаянием.

— Прекрасно, прекрасно, — благодушно пробормотал лорд Бартон и поудобнее устроился на своем кресле. — А теперь, Лиллиана, пора приступить к трапезе.