Грязь, пот и слезы

А нанюхавшись клея, он становился просто ненормальным.

У него была мерзкая привычка объявлять о том, что он вступил на тропу войны, оглушительным ревом в добытый где-то настоящий охотничий рог.

Одно время он выбрал себе в жертвы меня и Эдда, моего товарища из соседней комнаты, и, как только раздавался этот страшный рев, мы понимали, что пора смываться.

Помню однажды, услышав этот сигнал, мы с Эддом влетели в мою комнату и стали лихорадочно искать, куда бы спрятаться. Мы залезли в шкаф, скорчились там и молились Богу, чтобы он нас не нашел.

Рев рога все приближался, наконец дверь комнаты с грохотом распахнулась, и… настала тишина.

Мы боялись вздохнуть, а этот тип рыскал по комнате, тяжело дыша и бормоча проклятия.

Через какое-то время он прекратил переворачивать все вверх дном. Затем мы услышали, как он подошел к шкафу. Снова тишина.

Затем дверца резко распахнулась, и мы увидели своего мучителя с налитыми кровью глазами.

Мы закричали.

Он схватил нас за головы и сильно стукнул друг о дружку, отчего у нас потемнело в глазах. Несколько минут он швырял нас из угла в угол, а под конец применил к нам прием, который едва не вывихнул мне плечо.

Скоро ему это наскучило, и напоследок он пнул нас ногой, любезно объяснив, что это был прием ниндзя, после чего удалился.

И так изо дня в день. То преследование со стороны нашего главного мучителя, то тебя окунали головой в сортир, то отрывали от пола, держа за спортивные трусы, то прибивали вешалку для одежды к двери со стороны коридора…

Разница между страхом в Итоне и испытаниями в начальной школе заключалась в том, что здесь мне не приходилось встречаться один на один с этим демоном.

В Итоне мы держали оборону вместе с товарищами.

И каким-то образом все эти несчастья только укрепляли мой дух.

В конце концов все это мне надоело, и я решил во что бы то ни стало научиться защищаться.

Глава 19

Я поспешил записаться в секции карате и айкидо прямо в Итоне и полюбил особенности этих боевых искусств – сосредоточенность, чувство товарищества, а главное, овладение искусством борьбы, в которой против силы применяются хитрость и технические приемы.

Занятия меня страшно увлекали. Чтобы успешно овладеть этими видами борьбы, требовалось время и мотивация, а принимая во внимание охотничий рог, мотивация у меня была более чем основательная.

Вместе со мной в секции стали ходить и несколько моих товарищей. Сначала все они казались более подходящими, чем я, более сильными и гибкими, более плотного и крепкого телосложения, но через несколько недель они стали от меня отставать.

Порой, особенно зимой, очень трудно было заставлять себя в воскресенье вечером, когда остальные ребята играют в настольный теннис или смотрят телевизор, выходить в темный двор и тащиться в спортивный зал, где тебя два часа колотит ненормальный тренер.

Но я упорно продолжал ходить на занятия; для меня они стали чем-то вроде наркотика: я пристрастился к боевым искусствам, и очень рад, что занимался этим.

Однажды летом меня в составе команды каратистов Великобритании взяли в Японию. Это была мечта, ставшая явью.

Помню, мама провожала меня, и я взволнованно махал ей на прощание. Я был аккуратно одет в блейзер с галстуком, с пришитым к лацкану значком моей команды.

Там было полно ребят со всей Англии, занимавшихся карате, – никого из них я не знал.

Я сразу заметил, что они старше, крепче и смелее меня, и немного испугался. До Японии надо было так долго добираться!

Я тяжело вздохнул и уселся в уголке, чувствуя себя маленьким и жалким.

В нашей делегации были специалисты по борьбе карате самого разного типа – от лондонских таксистов до профессиональных бойцов. (Единственный выпускник Итона, попавший в команду, был Рори Стюарт, член парламента, который впоследствии прославился своим эпическим пешим переходом через Афганистан, а также тем, что в возрасте тридцати лет управлял одной из провинций оккупированного Ирака.) «Хорошенькая будет поездка», – уныло подумал я.

Но мне нечего было бояться, ребята сразу взяли меня под крылышко как самого юного члена команды, и посещение Токио для впервые уехавшего так далеко от дома подростка стало увлекательнейшим путешествием.

Нас отвезли в горы неподалеку от Токио, где разместили в тренировочном лагере.

Там мы стали обучаться и тренироваться под руководством сэнсэя Яхары, одного из самых уважаемых мастеров карате в мире. Ночью мы спали на полу в маленьких японских домиках, а днем занимались борьбой – настоящей и жестокой.

Тренировки были намного серьезнее тех, которыми мы занимались дома. Если мы допускали хоть малейшую ошибку в позе или стойке, то сразу получали сильный удар бамбуковой палкой дзё.

Мы быстро приучились даже в утомленном состоянии правильно вставать в стойку.

Вечером, после окончания тренировок, я спускался на две мили ниже по склону горы к маленькому домику у дороги, покупал хлеб, что-то вроде сладкого молочного кекса, и медленно съедал его по дороге в лагерь.

Затем я купался в горячем вулканическом ручье, давая расслабиться натруженным мускулам. И мне все это ужасно нравилось.

Потом мы вернулись в Токио, чтобы ехать домой, в Англию, и посмотрели там неофициальные тренировочные бои двадцати лучших бойцов в мире карате. Зрелище было захватывающим. Стремительным, порой жестоким, но при этом в движениях угадывалась какая-то поэзия.

Я еще больше «заболел» этим видом боевого искусства.

«Когда-нибудь я тоже стану таким мастером», – мечтал я.

Никогда не забуду переполнявшие меня гордость и ликование в тот день, когда меня наградили черным поясом.

До этого момента я тренировался целых три года, по четыре-пять раз в неделю.

Наконец наступило время сдавать последние экзамены, и мама приехала посмотреть на меня. Вообще ей не нравилось видеть меня во время боя, в отличие от моих друзей по школе, которые обожали бои, и чем больших успехов я добивался, тем больший восторг им доставляли эти бои.

Но у мамы была одна странная привычка.

Вместо того чтобы стоять на балконе, выходящем в спортивный зал, она устраивалась внизу, среди тех, кто хотел лучше видеть все происходящее на площадке.

Только не спрашивайте меня почему. Она-то ответит, что не выносит, когда меня бьют. Но я никогда не мог понять, почему она не оставалась снаружи зала, если ей так тяжело это видеть.

Я уже знал, что логика часто отсутствует в поступках моей мамы, зато ее сердце было полно любви и заботы, которыми светились ее глаза.

Так или иначе, но это был великий день. Я исполнил все положенные упражнения, после чего настало время для кумите – часть борьбы за право носить черный пояс.

Судить бой вышел сэнсэй Еноеда, европейский мастер. Я был возбужден и напуган – в очередной раз.

Бой начался.

Мой противник (первоклассный регбист из соседнего колледжа) и я обменивались толчками, блоками и ударами, но настоящий прорыв к победе пока никто не совершил.

Внезапно я оказался зажатым в углу и инстинктивно (или от отчаяния) нагнулся, круто повернулся вокруг своей оси и угодил стремительным ударом кулака прямо в голову противника. Он рухнул на пол.

Это было очень плохо. Такой исход показывал, что я в плохой форме и не держу себя в руках.

А главное – твоя задача не сбить противника с ног, а победить с помощью ударов, едва касающихся его тела, совершенных с такой стремительностью и техникой, которые ударяют, но не причиняют повреждений противнику.

Я поморщился, извинился и помог противнику подняться. Затем я посмотрел на сэнсэя Еноеду, ожидая увидеть осуждение, но вместо этого был встречен восхищенным взглядом. Он был похож на мальчика, которому вручили неожиданный подарок. Я понял, что ему, как бойцу, пришелся по душе мой выпад, и, следовательно, я выдержал экзамен и заработал черный пояс.

Никогда я не испытывал такой гордости, как в тот день, когда наконец-то получил черный пояс – ведь я уже имел желтый, зеленый, оранжевый, красный, коричневый и прочие цветные пояса. И я добился этой чести собственными силами и тяжким трудом – черный пояс невозможно приобрести за деньги.

Помню, наш инструктор сказал мне, что в боевых искусствах главное не пояса, а дух; и я с ним полностью согласен… но в ту ночь я не мог заснуть без моего черного пояса.

Да, чуть не забыл сказать! С этого момента меня перестали травить и запугивать.

Глава 20

К концу пребывания в Итоне я стал одним из самых юных каратистов, награжденных черным поясом 2-й дан, а это более высокий ранг, чем черный пояс.

Я начал заниматься и айкидо, что мне очень нравилось из-за большего количества приемов захвата и бросков. Хотя меня, подростка, восхищала физическая сторона карате.

После колледжа и во время службы в армии я перестал тренироваться карате каждую неделю, в основном потому, что после армейских занятий я возвращался слишком уставший. Перспектива очередных соревнований казалась мне достаточно далекой, чтобы поддерживать себя на прежнем уровне. Вместо этого я при каждой возможности старался заниматься ниндзюцу, айкидо или йогой, чтобы поддержать спортивную и боевую форму. В этих искусствах физическая сила применяется гораздо меньше, чем в карате, но для совершенного овладения ими требуется целая жизнь (жизненный путь). И пока что я нахожусь в самом начале этого пути.

А ведь все это началось с устрашающего рева охотничьего рога и последовавших за ним усиленных тренировок в субботние вечера.

Пожалуй, стоит рассказать еще одну историю из школьных лет, связанную с карате, – как я заработал сомнительную славу, врезав по мошонке будущему убийце.

Одновременно со мной в Итоне учился непальский принц Дипендра, которому тоже нравилось карате. Мы часто тренировались вместе и подружились, хотя порой он вел себя довольно странно.

Однако в бою с ним мне следовало проявлять некоторую почтительность – как-никак он был членом королевской семьи и в своей стране считался едва ли не богом.

Вместе с тем во время боя Дипендра внушал настоящий ужас своими угольно-черными усами и длинными, стянутыми в хвост волосами, к тому же он отличался буйным нравом, был старше и сильнее меня. Поэтому я считал себя вправе сражаться с ним изо всех сил.

Так вот, во время одного из боев я выбросил руку вперед, целясь ему в живот, но рука срикошетила и со всей силой угодила ему прямо в мошонку.

Ужас!

Мои глубокие извинения ему не помогли, и он целую неделю едва переставлял ноги.

Он возвратился к себе на родину и лет через десять окончательно потерял рассудок. Однажды, во время семейной ссоры под влиянием наркотиков и алкоголя, принц впал в такую ярость, что застрелил почти всех членов королевской семьи, которые сидели за столом.

Это был самый черный час для королевства Непал.

Глава 21

Занятия карате открыли передо мной великолепные перспективы развития и укрепления моих физических данных, – меня возбуждал этот вызов.

Мне хотелось достигнуть большего.

Я начал заниматься бегом, но необычным. Тяжело нагрузив рюкзак, я бегал по ночам на длинные дистанции, исходя потом. Я изнурял себя, порой до рвоты. Я исследовал пределы своих физических возможностей и на этом пределе чувствовал себя энергичным и бодрым. Я никогда не был быстрее, сильнее или лучше других в каком-либо виде спорта, но это только еще больше меня раззадоривало.

Меня постоянно подстегивало стремление работать через силу, и я обнаружил, что, если придется, я сумею добиться многого. Не знаю, откуда и как зародилась во мне эта жажда, но она у меня была. Я называю ее «жаром».

Может быть, таким образом я пытался найти свое место в большом новом мире. Может быть, этот жар появился во мне в результате разочарований, испытанных в детстве. Точно не знаю; знаю только, что мне удавалось сделать то, что ни у кого другого в школе не получалось, и это было здорово.

В частности, в отношении подъемов на высоту. Но не в горах. У меня появилось новое увлечение – забираться ночью на самые высокие школьные здания и на шпили на крышах.

Мне это безумно нравилось.

Я облазил все запретные места в школе и в окрестностях и оказывался проворнее любого охранника колледжа.

Помню, как-то ночью я сделал попытку забраться на купол, который находился на высоте в сто двадцать футов от земли, на крыше огромного здания библиотеки в классическом стиле.

Купол был покрыт свинцом, гладким, как мрамор, но одно слабое место у него было – вдоль купола тянулся провод громоотвода.

Сэр Рэналф Финне, ученик Итона, участвовал в конкурсе на решение задачи, как забраться на этот купол, и наконец выиграл его, придумав стремянку с множеством маленьких струбцин, которые он позаимствовал из столярной мастерской школы.

Я считал, что можно подняться и без дополнительных приспособлений, если только провод выдержит тяжесть моего тела.

В ночь первой попытки погода была ясной, на небе сияли звезды, и я тихо крался из сада в сад, по стенам, по дорожкам и по ветвям деревьев, пробираясь к тыльной стороне здания. Со мной был сообщник, мой друг Эл.

Преодолев несколько крыш и водосточных труб, мы оказались недалеко от кровли библиотеки, откуда начинался купол. Но чтобы оказаться на самой крыше, до которой было шестьдесят футов, сначала предстояло забраться на выступающий вперед узкий карниз.

Для этого нужно было встать, опасно балансируя, на узкую воронку водосточной трубы, оттолкнуться, совершив большой прыжок, ухватиться за карниз руками и перебросить через него свое тело.

Это можно было совершить, лишь обладая отвагой и не боясь высоты.

Стоит промахнуться – и тебя ждало долгое падение на асфальт.

К тому же служба охраны натянула по краю крыши колючую проволоку, чтобы перекрыть доступ «верхолазам». (Видимо, это было сделано после предыдущих попыток Рэналфа Финнса взять крышу штурмом.) Но на самом деле колючая проволока только помогла мне подняться – было за что держаться.

После того как я перепрыгнул на крышу, наступил самый ответственный момент.

Определить начало громоотводного провода было легко – труднее было ухватиться за него.

Он выдержал мой вес, и я испытал бесконечную гордость, когда поднялся на крытую свинцом маленькую колокольню, черным силуэтом вырисовывающуюся в лунном свете, и рядом с инициалами Рэналфа Финнса вырезал на ее кровле свои инициалы «Б. Г.».

Такие мгновения торжества укрепляли мою уверенность в себе.

Я был не просто еще одним школьником, я был полон энергии и отваги, был самим собой, максимально использовал все свои способности.

И в такие моменты я понимал, что просто жизни себе не представляю без подобных приключений.

Думаю, я догадывался, что открыл в себе несколько своеобразные способности, но вместе с тем ощущение холодка под ложечкой будто говорило мне: «Так держать, Беар, так держать!»

Мой сообщник не полез через колючую проволоку, а нетерпеливо ждал меня внизу. Он сказал, что страшно переволновался, глядя на меня, и его признание сделало мое приключение еще более восхитительным.

На обратном пути мы благополучно прошли через сад одного из колледжей и тихонько добрались до середины следующего садика.

Мы присели на корточки за кустами в середине лужайки перед домом, выжидая момента, чтобы перебежать ее. Одно окно было освещено, очевидно, учитель работал, и мы решили, что пора отпустить его собаку поразмяться и справить свои дела. Собака сразу нас учуяла, остервенело залаяла, и на ее лай выбежал учитель.

Решающий момент.

– Бежим! – шепнул я.

Мы сорвались с места и помчались в дальний конец садика.

К несчастью, учитель оказался инструктором бега по пересеченной местности, так что проявил необыкновенное проворство.

Он бросился за нами, развив страшную скорость. Последним препятствием была десятифутовая стена, и мы, подстегиваемые адреналином, преодолели ее одним прыжком. Учитель был бегуном, а не прыгуном, мы увернулись от него и бросились бежать в темноту.

Последний взлет по водосточной трубе, соскок в открытое окно спальни – и я рухнул в постель.

На следующий день я ходил, не в силах стереть с лица ликующую улыбку.

Глава 22

В колледже я получил еще одно прозвище – Обезьяна (в дополнение к Беар (Медведь), которым благодаря моей сестренке Ларе меня звали с детства).

Так меня стал звать Стэн, думаю, из-за моей любви к лазанью по деревьям и зданиям. Мне не очень нравилось мое настоящее имя Эдуард: оно казалось мне скучным и слишком напыщенным, поэтому меня устраивали и Беар, и Обезьяна – оба эти прозвища сопровождали меня и во взрослой жизни.

Учась в Итоне, я продолжал свои ночные вылазки, и вскоре об этом стало известно. Я даже надумал приглашать людей на мои экскурсии.

Помню одну из таких экскурсий, когда мы собрались пройти под всем городом по старому коллектору. Под мостом я обнаружил решетку, ведущую в эти кирпичные трубы в четыре фута высотой, которые были проложены под улицами.

Жутковато было спускаться в кромешную тьму, не имея представления, куда ведут эти трубы, к тому же там царило нестерпимое зловоние.

Мы захватили с собой факел и пачку игральных карт, чтобы всовывать их в щели между кирпичами, отмечая наш путь. Наконец мы обнаружили люк, крышка которого поднималась наружу, вылезли и оказались в маленьком переулке сразу за домом директора школы.

Мне это понравилось. «Вот откуда течет все дерьмо», – помню, шутили мы тогда.

Но я мечтал об обычных восхождениях на горы, и вместе с Миком Кростуэйтом, моим будущим товарищем по покорению Эвереста, мы помогали вернуть к жизни альпинистский клуб колледжа.

Огромная заслуга Итона в том, что он поддерживает своих питомцев в их самых разнообразных увлечениях, какими бы безумными они ни казались. Будь то коллекционирование марок, основание клуба вина и сыра, альпинизм или жонглирование – если ученик имеет такое желание, колледж окажет ему любую поддержку и помощь.

Итон нетерпимо относился только к лени и безразличию. Как только ты увлекался чем-либо всерьез, тебе прощались все прежние грешки. Мне это нравилось: такое отношение не только поощряло самые дерзкие начинания, но придавало человеку уверенности в себе, что было очень важно для дальнейшей жизни.

И вот Итон разрешил мне всего в шестнадцать лет посещать курсы будущих морских коммандос, с тем чтобы затем пройти отбор на звание офицера. Это были весьма напряженные трехдневные учения, во время которых мы занимались бегом, маршировали, совершали марш-броски с полной выкладкой, штурмы, учились уверенно ходить по натянутой проволоке (ну, это-то я умел!) и приобретали навыки командира.

В результате из двадцати пяти курсантов отбор прошли всего трое, в том числе я. В отчете говорилось: «Допущен к прохождению отбора: Гриллс физически развит, работает с энтузиазмом, однако ему необходимо избавиться от излишней беспечности». (К счастью для моей будущей жизни, я пренебрег этим советом.)

Удачное завершение курса вселило в меня уверенность, что в крайнем случае по окончании колледжа я смогу пойти по стопам отца и поступить в коммандос.

Еще мне повезло иметь фантастического заведующего пансионом, а хороший заведующий в Итоне определял очень многое.

Так вот, мне повезло.

Отношения с заведующим приблизительно такие же, как с директором маленькой школы. Он наблюдает за всей твоей жизнью в колледже, от спортивных и прочих игр до твоего выбора экзаменов, и, несомненно, он лучше всех остальных знает твои хорошие и дурные стороны.

Короче, он играет решающую роль в воспитании учеников.

Мистер Квибел был типичным представителем учителей старой школы, но у него было два выдающихся качества. Это справедливость и любовь к ученикам, а для того, чтобы подросток научился себя уважать, оба этих качества в его наставнике совершенно необходимы.

Но, боже, как мы заставляли его страдать!

Мистер Квибел терпеть не мог пиццу и городок Слау.

Частенько мы заказывали на его адрес лучшую пиццу из Слау, но не одну или две, а сразу штук тридцать!

Когда у его дома показывался рассыльный, мы все прятались за шторами и выглядывали в щелку, наблюдая, как мистер Квибел сперва с ужасом, а потом с яростью набрасывается на бедного курьера и прогоняет его, запрещая даже показываться ему на глаза.

Мы дважды устраивали этот розыгрыш, но затем компания по изготовлению пиццы догадалась, в чем дело, и перестала выполнять наши заказы.

В Итоне мы, среди прочего, при желании могли изучать автомеханику. Выглядело это примерно так: мы находили старый драндулет, разукрашивали его, снимали глушитель и гоняли по полям, пока он не развалится.

Блеск!

Я нашел и приобрел за тридцать фунтов дряхлый коричневый «форд-кортина-универсал» и вместе с друзьями привел его в божеский вид. Поскольку нам было всего по шестнадцать лет, ездить по шоссе мы не имели права, но скоро мне должно было исполниться семнадцать, и я мечтал, что она будет моей первой законной машиной. Правда, для этого мне нужно было доставить машину в город для техосмотра, а потом отвезти в гараж. Поэтому со мной обязательно должен быть взрослый водитель с правами.

Я убедил мистера Квибела, что лучший для него способ провести воскресенье – это отвезти меня в ремонтные мастерские (которые находились в его «любимом» Слау). Накануне мне повезло отличиться во время игры в крокет, поэтому я числился у него на хорошем счету, и он согласился.

Однако стоило нам добраться до окраины Слау, как от двигателя валом повалил дым. Мистеру Квибелу пришлось на полную мощность включить обдуватели ветрового стекла, чтобы разогнать скопившийся в салоне дым.

Мы прибыли в мастерские с раскаленным докрасна двигателем, так что неудивительно, что машина не прошла техосмотр, причем механики заявили, что впервые видят машину в таком состоянии.

Автомобиль вернули для доработки, но этот случай показывает, каким добрым отцом был мистер Квибел для своих воспитанников, особенно для тех, кто по-настоящему к чему-то стремился. А я всегда был именно таким.

Не все мне удавалось, у меня не было каких-то особенных талантов, но любому делу я отдавался со всей страстью, а это дорогого стоило. Папа всегда говорил, что если я буду вкладывать в дело всю свою душу, то добьюсь успеха. Я всегда помнил его слова. И он был прав.

Другими словами, кому не нравится работать вместе с энергичными, увлеченными людьми?

Глава 23

Напоследок еще две истории из моих школьных лет… Одна из них о моем самом первом восхождении, совершенном зимой на самую высокую вершину Уэльса Сноудон, а вторая – о том, как я завоевал свою первую подружку. (Когда я говорю «подружку», имею в виду, что не раз целовал ее и что мы провели с ней около недели.)

Но сначала про Сноудон.

Поскольку восхождение планировалось на зимнее время, у нас с моим школьным товарищем Вэтти было в запасе целых два месяца, которые мы провели в подготовке и оживленном обсуждении экспедиции. Когда наконец пришло время отправляться в путь, наши рюкзаки оказались такими тяжелыми, что мы едва взвалили их себе на спину.

Урок первый: бери только самое необходимое, если не хочешь день и ночь таскаться по горам с тяжелым грузом.

Когда к вечеру пятницы мы прибыли в национальный парк Сноудон, было уже темно, и наша маленькая группа из нас двоих и молодого инструктора стала подниматься на гору навстречу оседающему туману. И, как это водится в Уэльсе, вскоре пошел дождь.

Под проливным дождем к полуночи мы добрались до небольшого озера, находящегося на половине пути к вершине, на берегу которого собирались устроить лагерь. Мы ужасно устали от того, что тащили тяжело нагруженные рюкзаки, и наспех поставили палатки. Это были старомодные палатки в форме буквы «А», не приспособленные к местным зимним ураганам, которые нужно было растягивать на колышках, и, как и следовало ожидать, часа в три ночи случилось неизбежное.

Внезапно раздался треск – это сломался один из кольев, поддерживающих верх палатки, и часть полотнища тента провисла внутрь.

Ну и ну!

Но мы слишком устали, чтобы вылезти и заменить сломанный кол, поэтому понадеялись, что как-нибудь обойдется.

Урок второй: сама собой палатка не приведется в порядок, каким бы уставшим ты ни был и как бы тебе этого ни хотелось.

Конечно, следом за первым под напором ветра треснул и второй кол, и не успели мы опомниться, как уже лежали, накрытые тяжелым мокрым брезентом, до нитки промокшие, озябшие и совершенно несчастные.

Последний и главный урок, усвоенный нами в ту ночь, гласил: устраивая лагерь, помни поговорку «Поспешишь – людей насмешишь» и никогда не считай напрасным время, затраченное на обустройство надежного лагеря.

На следующий день мы добрались до вершины Сноудона, мокрые, замерзшие, но счастливые. Мое самое яркое воспоминание об этом восхождении – это как я раскурил трубку, одолженную у моего деда, и мы курили ее по очереди с Вэтти и нашим инструктором, укрываясь за пирамидальным пиком от страшного ветра.

Горы привлекали меня не только потому, что удовлетворяли мою рано проявившуюся страсть к сильным ощущениям, но и тем, что в них стираются все различия между людьми.

Мы, как равные, курили трубку вместе с нашим инструктором, что еще раз подтверждало мою инстинктивную догадку об особом характере крепкой дружбы, которая возникает между людьми в тяжелых испытаниях, в данном случае в горах. А это самое главное, что может быть в жизни.

(Еще лучше было то, что Вэтти приготовил табак в домашних условиях и для аромата пропитал его яблочным соком. Позднее из этого же яблочного сока мы сделали сидр, выпив которого Чиппер, парень из нашего «дома», отключился на целые сутки!)

Если сегодня меня спросят, почему мне так нравится покорять горы, я отвечу, что не ради адреналина и не для славы. В горах ты ощущаешь с людьми такую мощную и тесную связь и взаимопонимание, какие трудно найти в обычной жизни. Мне нравится, что в горах одежда и волосы становятся грязными и спутанными; мне нравится, что горы требуют от тебя полного напряжения сил, заставляют тебя сражаться, бороться. В них люди чувствуют себя полностью раскованными, свободными, они способны от души смеяться над какими-нибудь пустяками, подолгу наслаждаться закатом или следить за игрой пламени в костре.

И эта принадлежность к единому братству делает человека очень сильным.

Ну а теперь перехожу ко второй истории, касающейся девушек.

Вернее, их недостатка.

Глава 24

При всех достоинствах Итона ему серьезно недоставало девушек. (Если не считать француженок, работавших на кухне, ради которых по вечерам мы торчали на крыше и поджидали, когда они пройдут мимо.)

Так что, кроме изредка навещавшей своего отца, преподавателя класса кларнета, красавицы Лейлы, поухаживать было не за кем. (Кстати, я сам был безумно влюблен в нее, но она вышла замуж за одного из моих лучших друзей по Итону, Тома Амиса, и все ему страшно завидовали. Прекрасная была пара! Но мы отвлеклись.)

Как я сказал, в остальном нам просто не на кого было глаз положить.

Все мы переписывались с девушками, которых едва знали и видели только один раз, но, если честно, эти знакомства носили характер романтических бредней.

Вот я действительно познакомился с довольно симпатичной девушкой, которая, как я узнал, посещала школу, расположенную сравнительно недалеко от Итона. (То есть примерно в тридцати милях.)

Однажды в воскресенье я попросил у приятеля его древний проржавевший велосипед с одной передачей и отправился к ней на свидание. Час за часом я кружил по городку, разыскивал ее школу, и ехать становилось все труднее, не только в смысле управления велосипедом, но даже крутить педали, так как заржавленная цепь едва проворачивалась, скрипела и стонала.

Наконец, весь покрытый потом, я добрался до ворот школы.

Оказалось, что это школа монастырская, которой заведуют монахини.

Ну что ж, подбадривал я себя, во всяком случае, они наверняка добродушные и легко меня пропустят.

Это было моим первым ошибочным заключением.

Встретившись с девушкой в заранее оговоренном месте, мы пошли бродить по чудесному лесу. Я собирался с духом, чтобы обнять ее за плечи, но тут позади послышался свист и пронзительный крик.

Я обернулся. К нам бежала монахиня, она-то и кричала, в сопровождении громадной немецкой овчарки.

Девушка испуганно посмотрела на меня и велела спасаться бегством, что я благоразумно и сделал. Мне удалось убежать, и я пустился в обратный путь на этом несчастном велосипеде. Я с трудом прокручивал педали и думал: «Бедная Нора! Вот уж не думал, что выйдет такая история».

Но я не сдался.

Вскоре я узнал, что отличная возможность познакомиться с девушками имеется у членов Итонского клуба «Строберри крикет». В эту команду записывались неплохие игроки в крикет, которые не хотели заниматься этим видом спорта всерьез.

Дело в том, что они проводили встречи не с другими школьными клубами, а с командами из местных жителей, для поддержки которых являлась вся женская половина городка. Матчи проходили невероятно интересно, к тому же наши игроки появлялись на поле в ярко-розовых футболках, и все вместе воспринималось как веселое развлечение.

Я оценил идею и сразу записался в этот клуб.

У нас установился обычай, что игрок команды, который первым подходит к бите, предварительно должен выпить некоторое количество спиртного, которое команда выпрашивала, одалживала или воровала заранее.

В том матче, о котором идет речь, первым был я; из чьей-то спортивной сумки была извлечена огромная банка с сидром. Я опустошил ее, вышел на поле и занял свое место, стараясь твердо держаться на ногах.

В воздухе просвистел первый мяч, я широко замахнулся битой и ловко отбил его. «Отлично! – подумал я. – Попробуем повторить».