– Я знаю, что в мистической литературе многократно описано, что вещи действительно пропадают куда-то из отлично запечатанных, недоступных мест хранения. Читал у Блаватской, что в Индии полно мудрецов, которые достают из воздуха лингамы. Но чтобы спрятать несколько десятков пудов золота?.. Нет, этого я представить не мог. Но… Если госпожа Борсина говорит, то я, кажется, начинаю ей верить.
– И что? – не понял Рыжов. – Мы вот тут постоим с эскадроном, и поедем назад? Ни солона хлебавши…
– Нет, – снова отозвалась Борсина, каким-то далеким, чужим голосом, без интонаций, – тут оставаться нельзя. Это именно то место, которое пытались залечить казахи, колдуя по своему разумению. Но это у них вряд ли получится.
Рыжов задумался. Потом вызвал Мятлева и Супруна, и повернулся к Раздвигину.
– Гражданин инженер, попрошу вас сдать винтовку и патроны. Теперь вы арестованы. Прошу вас обоих держаться вместе, за вами теперь все время будут следовать конвоиры. – Он кивнул бойцам, Супрун, принимая от Раздвигина карабин, хмуро кивнул в ответ. Рыжов снова подумал, и добавил: – Хотя, для составления рапорта начальству, я вынужден буду обратиться к вам за помощью.
12.
Горница была большая, и душистая смолистым деревом, как и повелось среди сибиряков еще с незапамятных времен. При хуторе, где стоял этот дом, имелась и небольшая кузница, что заставило их тут задержаться. Весь отряд расположился, бойцы были довольны передышкой, Шепотинник пробовал с помощью местного хозяина подправить тарантас с пулеметом, лошадей тоже следовало осмотреть, некоторые нуждались в перековке. До станции Чаны осталось едва ли два перехода.
Хозяев этого дома Рыжов попросил перейти куда-нибудь еще, а сам расположился тут, чтобы… Он и сам не совсем понимал, что и как будет делать, но вызвал к себе Раздвигина с Борсиной, которых и привели Мятлев с Супруном. Обоих бойцов он усадил в другой комнате, попросил их быть настороже, и никого к нему не впускать. А сам уселся за широкий стол, за которым, вероятно, не одно поколение хозяев дома обедали семьей и даже пировали всем местным миром на праздники.
Из телеги принесли сидор Табунова, и снова, в который раз, Рыжов пожалел, что комиссар так глупо полез под пули. Он был нужен сейчас, а не во время той дурацкой атаки. Он бы что-нибудь посоветовал, ведь он куда лучше, чем Рыжов, разбирался в этих возникших у новой власти правилах. И умел, наверное, писать отчеты, и вообще, умел с начальниками разговаривать. А что умел Рыжов? Умел воевать, немного командовать, немного разбирался, как водить эскадрон по этим степям и перелескам… И все.
Но теперь от него требовалось представить всю работу, которой они были заняты последние две недели, чтобы начальство ему поверило. И чтобы поверили суховатые, жесткие люди из Омского губчека. А этого он опасался.
И ведь было чего опасаться. Ну, на самом-то деле, что он им напишет. Прошли, выследили с помощью найденной в юрте бая Кумульчи бывшей придворной мистички Борсиной путь, по которому прошел отряд бывшего есаула Каблукова с золотом, разгромили сам отряд, явно направленный против советской власти, потом отыскали место, где некто Вельмар это золото прикопал, и затем… Провозившись, по совету Раздвигина, с водой этой и перековав попутно всю поляну, ушли назад на станцию Чаны. Потому что, видите ли, эта самая Борсина, возможный агент мирового империализма, сказала, что вернуть золото без участия Вельмара не получится. Что тут замешана какая-то очень густая мистика и вообще…
Нет, такой отчет Рыжов писать не мог, все в нем боролось против такого отчета, он бы и сам, если бы прочитал что-то подобное от любого командира, посоветовал этого самого командира упрятать в желтый дом. И все дела. Или рассрелял, как прямого вражеского пособника, если бы во время допросов он не сознался… Вот только даже сознаваться-то ему было не в чем.
Рыжов разобрал сидор Табунова, в нем оказалось не очень много всего. Перочинный ножик с тремя лезвиями, довольно хорошая бритва с кусочком мыла в отдельном футлярчике, коробок спичек в промасленной, водостойкой бумаге. Картонная складка, подтверждающая, что Виктор Сергеевич Табунов является членом ВКПб с позапрошлого года. Мандат на него же, как на члена Омской губернской ЧК, и еще один мандат, требующий от всех правительственных и военных органов Российской Федерации непременной помощи при выполнении задания, связанного с особым решением Омской же чрезвычайной комиссии.
В отдельном коленкоровом мешочке имелось несколько листов чистой бумаги и три карандаша, один был химический, дающий на бумаге линии, если его слегка намочить, как перо, но у него грифель сломался, другой вообще красный, а вот третий Рыжов очинил для себя. Чтобы этот самый рапорт написать, хотя и не знал, как это по-настоящему сделать.
Он поднял голову, посмотрел на Раздвигина. Сказал тоном, которому сам удивился:
– Вас, кажется, зовут Алексеем Михайловичем?.. Так вот, гражданин Раздвигин, я заметил, и многие другие мои бойцы заметили, что у вас имеется блокнот, в котором вы все время что-то писали.
– Я и не скрывал, – отозвался Раздвиги. – Могу вам показать…
– Прошу его не показать, а передать мне. – Рыжов постучал карандашом по столу. – Вы ведь нарисовали там план местности, где мы проходили во время этого похода? И вероятно, обозначили место, которое гражданка Борсина указала, как то, где Вельмар спрятал золото… И где он отослал его в какой-то карман, до которого у нас нет доступа.
– Да, я снимал местность, вы не говорили, что этого делать нельзя.
– Я еще не знал, что наше задание будет провалено. Я думал, что… это довольно простое дело. Теперь же мне, чтобы объяснить произошедшее, требуются все знания, которые вы выяснили во время… поиска этого золота.
– Разумно, – кивнул Раздвигин. И выволок из внутреннего кармана шинели блокнотик в сатиновой корочке, и даже карандаш, которым он этот блокнот заполнял.
Рыжов быстро просмотрел его. Записи были сделанные ровным, грамотным почерком, настолько быстрым, что читать было непросто. Но все же Рыжов сумел, и понял, что это очень краткое перечисление всех событий, которые с Раздвигиным происходили. Еще, если перевернуть блокнот задом наперед, там были рисунки. Два или три плана, первый сделан был еще осенью прошлого года, второй рисунок относился к карьерам, где произошел бой с каблуковцами, а вот третий… Да, тут было почти все, что нужно. И колдуны, которые на кургане жгли свой костер, и рощица, и поляна. Даже сосну, ростущую под углом к земле, Раздвигин обозначил. А вверху этой схемы он провел вбок стрелку, указав, что это север, а еще там было зачем-то указано направление до станции Чаны.
– Вы готовы подтвердить, что гражданка Борсина отказалась указать место, где Вельмар закопал золото?
– Я не отказалась, а только посоветовала вам этого не делать, потому что бесполезно.
– Пожалуй, – осторожно сказал Раздвигин, – я могу только подтвердить, что она это место определила, согласно своим способностям, но предупредила о вмешательстве каких-то мистических сил, которые не позволят нам до этого золота добраться. Так будет честнее.
И вот тогда Рыжов не выдержал. Кажется, впервые он заорал на этих людей, каждый из которых странным образом вызывал у него уважение, и даже доверие. Но которые продолжали говорить то… Чего он не понимал, и потому не мог им поверить.
– Да вы понимаете?!. Вы понимаете, что это же нелепость. Это же бред, за это нас всех троих расстрелять мало!
Помолчал, взял себя в руки.
– Вы что же, предлагаете и мне в рапорте для начальства написать, что все так и прозошло?
– Но ведь все так и произошло, – тихо отозвалась Борсина.
– Да, конечно, так и произошло… Но ведь никто не поверит, что Вельмар там, именно там, спрятал золото, и теперь его по каким-то нелепым причинам невозможно вернуть. Вы это понимаете?
– Вы сами знаете, – Борсина помолчала, понимая, что ее в упор рассматривают и Рыжов, и Раздвигин, – я ничего не выдумываю. Я знаю. И вы теперь тоже знаете. – Она посмотрела в глаза Рыжову. – Вы не такой человек, чтобы ничего не чувствовать. Вы и сами ко многому предрасположены… Вы слышали голос, поверили мне, когда предложили подозвать Каблукова с его отрядом. Вы все это видели и знаете не хуже меня.
Да, голоса, бой на карьере, казахи-колдуны эти… Все так. И сам Раздвигин, он же сражался в его эскадроне, стрелял, потом даже как-то неловко гордился тем, что ему достался карабин… Не верить им обоим было невозможно, они сделали многое, куда больше, чем Рыжов вначале от них ожидал. А потом…
Но верить сейчас, когда они несут такую несусветную чушь, тоже невозможно. Это же курам на смех!
А ему писать рапорт, отчитываться, объяснять. Он даже приуныл, потому что знал, как члены партии, материалисты, ученые головы ко всему этому отнесутся.
– Хорошо, что же теперь делать? – спросил он. – Написать-то, я напишу, как было дело. Но что из этого выйдет?
– Все просто, – сказал вдруг Раздвигин спокойным, звонким голосом. – Нужно ловить этого Вельмара. Далеко он не уйдет. Не для того он золото тут оставил, чтобы… Значит, нужно его поймать, привести на ту полянку, и потребовать… Хотя, если он настолько умен, как я думаю, это будет непросто.
Рыжов только хмыкнул.
– Он мог удрать к белякам. Он мог вообще из России уехать, с полномочиями, которые он получил от колчаковцев, это нетрудно, например, через Владивосток. Он может и затаиться, да так, что мы его не сыщем… – Рыжов взъерошил свои короткие волосы. – Возможно, он собирается вернуться, когда все забудут об этом окаянном золоте… Может, через десять лет!
– Десять лет – это не много, – сказала Борсина.
– В общем так, вы составите самое полное описание Вельмара, какое сможете, – сказал он Борсиной. – Вы его знаете, вы с ним вместе… мистикой занимались. Вот вы его нам и опишите.
– Я согласна, – Борсина медленно пожала плечами. – Могу даже помочь кому-нибудь из умеющих рисовать составить его портрет.
– Ладно, – решил Рыжов. – Это уже хоть какое-то, да предложение, что и как теперь делать. А вы, Раздвигин, составите более полную и точную карту места, где мы ковырялись… Копали.
– Мне нужна настоящая карта, тогда я сумею на ней обозначить все места, где мы проходили… И где находится эта поляна. Лучше, если это будет физическая карта, и подробная, подобная тем, которые делались в Империи для наших железнодорожных строителей.
– Империи больше нет, – буркнул Рыжов. – А я действительно предложу этого Вельмара отыскать… В общем, понятно. Если мы его поймаем, а вполне возможно, что он все же у колчаковцев, и не ударился в бега куда-нибудь в Китай или Японию, он откроет нам свои замки над этим золотом, как миленький.
– Вы уверены? – спросила вдруг Борсина. Как-то неудачно она говорила сегодня, совсем не то, чего от нее ожидал Рыжов. – Человек, способный на такие чудеса, свидетелем которых мы стали, уйдет от вас как… В общем, даже от вас уйдет.
– От кого это – «от вас»? – спросил Рыжов.
– От чекистов, от ваших солдат, даже от таких… командиров, каким я видела вас.
– Чудес не бывает, гражданка, бывают только ленивые солдаты, – сказал Рыжов угрюмо. И тут же понял, что просто отговаривается, оказывается, и чудеса бывают, о которых он раньше ни сном, ни духом…
И тогда он начал писать, иногда призывая то Борсину, то Раздвигина себе помогать, чтобы они вот тут, сидя в этой горенке подсказывали ему правильные слова, определения, иногда выспрашивая, как эти слова правильно пишутся. И они старались, помогали ему, хотя Борсина чем-то была раздражена, и сама-то по себе помогать не хотела. Но пришлось.
А к вечеру Рыжов понял, что писать, к счастью, пришлось не очень много. Слишком уж невероятной была эта история, подробности легче было рассказать в устном докладе. Но основные факты он все же отметил.
И как с ним частенько случалось, еще не окончив свой рапорт, он уже стал думать о том, что и как следует делать дальше. Например, о том, что эскадрон, конечно, следует теперь вести на рысях. И что все-равно Чаны, и все, что лежит в округе от него, уже наше, красное, и командовать теперь будут наши командиры… И даже подумал, что скоро и все остальное в России будет наше, рабоче-крестьянское.
Даже это чертово золото и все эти «карманы» паралельного мира. Вот только Вельмара надо поймать, чтобы он вернул то, что украл у Российской Федерации. Вот только заниматься этим, скорее всего, придется уже не ему, его-то дело там, на фронте. Чтобы все действительно стало нашим, принадлежащим красной Российской Федерации, и никому другому.
