Александр Первый и его время

      XII. СОЗДАНИЕ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА И ЕГО ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ РОССИИ
      Какие важнейшие политические задачи стояли перед Александром I в области внутренней политики после Отечественной войны? Те же самые какие были в момент его вступления на престол. В области политической - возвращение от идей западного абсолютизма
      - к идеям самодержавия, борьба с дальнейшей европеизацией русского общества. В области религиозной - ликвидация Синода и восстановление патриаршества.
      В области социальной - уничтожение крепостного права.
      Развитие миросозерцания у Императора Александра I после Отечественной войны пошло по иному пути, чем развитие европеизировавшихся слоев русского общества.
      Пожар Москвы пробудил у Александра религиозной чувство.
      "Деист, - замечает С. Платонов, - превратился в мистика". Но углубление религиозных чувств в Александре не принесло счастья русскому народу.
      Александр I стал смотреть на себя как на орудие Божьего Промысла, карающего Наполеона.
      "Не только в душе царя, но во многих думающих чутких людях либеральный энтузиазм сменился мистическим страхом перед силой Зла. Вера в Декларацию прав человека и гражданина сменилась смиренной верой в заповеди Христа. На них жаждал победитель Наполеона, Император Всероссийский построить свою власть, опираясь на эти заповедные мечты перестроить не только свою огромную Державу, но и всю Европу".
      В рождественском манифесте на 1815 год, вывешенном по всей России в церквах, Царь давал торжественное обещание "Принять единственным ведущим к благоденствию народов средством правило почерпнутое из словес и учения Спасителя нашего Иисуса Христа, благовествующего людям жить, аки братиям, не во вражде и злобе, но в мире и любви".
      Это было не мертвое официальное красноречие, это была действенная идеология, владевшая Александром, побудившая его создать Священный Союз. Но положить Евангельское учение в основу, как Российского Государства, так и в взаимоотношения между другими государствами было задачей, превышающей силы человеческие.
      Александр был уже надломлен. В нем не было цельности первых лет царствования, когда он провел ряд государственных реформ и начал борьбу с Наполеоном. При этом его собственная, искренняя, мучительно покаянная религиозность, в его ближайших сотрудниках и сановниках, претворилась в темное, принудительное ханжество..." По окончании заграничного похода у Александра I мистицизм (всегда бывший у него сильно развитым) окончательно завладел им, "он пришел к заключению, что Промысел Божий предначертал ему осуществить на земле братство народов посредством братства их монархов - некую всемирную теократическую монархию, "монархический интернационал". В это время Александр I перестал быть православным царем, "религиозность Государя носила в те времена характер интерконфессиональный, - он мечтал о "Едином народе христианском", думал реформировать христианство, переделывать Библию".
      В 1815 году, после окончательного разгрома Наполеона, Александр I составил в Париже план так называемого Священного Союза, к которому кроме турецкого султана и Папы Римского постепенно примкнули правители всех государств Европы.
      В акте Священного Союза (14 сентября 1815 года) заявлялось, что объединившийся монархи свою деятельность готовы "подчинить высоким истинам, внушаемым законом Бога Спасителя" и в своей политике "руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святые веры, заповедями любви, правды и мира". Все члены Священного Союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными управлять "как отцы семейств". "Императором Александром I, - указывает С. Платонов, - при совершении этого акта, руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, I особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела от дельных государств и поддерживать в них законные порядок".
      Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.
      "По своим интересам и по своим привязанностям, Нессельроде, - писал 1 октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, - остается целиком преданным Австрии". "Русский министр" иностранных дел был послушной игрушкой в руках Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и других государств во вред национальным интересам России".
      Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал
      - в своих национальных интересах.
      Весь трагизм этой идеи "заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику, сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.
      Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован, заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет, Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов - интернационалу монархическому".
      "С удивительной прозорливостью, - с горечью пишет Керсновский, - Россия спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за всевозможные интересы, кроме русских".
      XIII. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА АЛЕКСАНДРА I ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
      I
      Александр I, - как свидетельствует его современник князь П. А.
      Вяземский, - "в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.
      Революционное движение заграницей, домашний бунт, неурядицы, строптивые замашки Варшавского Сейма, отвергшего все правительственные законопроекты, на которые он возлагал еще так недавно лучшие свои упования, догадки, и более чем догадки, что и в России замышлялось что-то недоброе - все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра. В Александре уже не могло быть прежней бодрости и самонадеянности, он вынужден был сознаться, что доброе не легко совершатся, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое противодействие, парализующее лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и благоденствии их. Тяжки должны были быть эти разочарования и суровы отрезвления. Александр их испытал: он испытал всю их язвительность и горечь".
      Увлечение Александром I Священным Союзом привело к тому, что на известный период он стал больше интересоваться делами Европы, чем внутренними делами России.
      "В последний период своего царствования, Император Александр всею душою отдавался заботе об устройстве и умиротворении Европы.
      Сам руководил дипломатическими делами и посещал европейские конгрессы. Благодаря тому, что со времени освободительной войны за Германию он вошел в теснейшие отношения с западноевропейскими политическими сферами, около него образовался целый круг помощников не русского происхождения (корсиканец Поццо ди Борго, грек Коподистрия, немцы Штейн, Нессельроде). Принимая их на русскую службу. Император Александр поручал им ответственные дела и высокие должности, причем они естественно пользовались большим влиянием на русскую политику. Такое расположение Александра к инородцам доходило до того, что вызывало недоумение и ропот в русской придворной и военной среде, находившей, что Государь явно предпочитает чужих людей своим подданным".
      "...Космополитизм Императора Александра I, - указывает Керсновский, - высказался в запрещении "русского национализма".
      Циркуляры губернаторам тех времен предписывали неустанно следить за лицами, уличенными в этом преступлении и отдавать таковых под гласный надзор полиции".
      Приняв польскую корону, Александр I всячески доказывал свое благоволение полякам. Польским генералам, служившим в Наполеоновской армии оказывалось больше уважения, чем находившимся в Варшаве русским. Польские полки, служившие в армии Наполеона и дравшиеся против русских, вернулись в Польшу с развернутыми знаменами и открыто похвалялись, что москали победили Наполеона, но не их.
      Русским офицерам и русским дворянам не могло нравиться, что Александр I, как Польский король, дал полякам больше свободы, чем как русский царь - русским.
      II
      Пристрастие Александра I к европейской культуре нашло свое выражение и в его отношении к армии. Принципы русского самобытного военного искусства, гениально изложенные Суворовым в его "Науке побеждать", не были положены Александром I ни до Отечественной войны, ни после нее, в основу воспитания армии. У Александра I, еще более, чем у его отца, выявляется привязанность к прусской муштровке.
      То, что Павел I не оценил должным образом гениальную военную систему Суворова - понять можно. Суворов был современником Павла I, а современники всегда плохо понимают гениальных представителей своего поколения. Идеи гениальных людей всегда обычно становятся доступными для понимания после их смерти: когда исчезают личные мотивы недоброжелательного отношения, когда появляется необходимая историческая перспектива. В глазах Павла I Суворов был выдающимся военным деятелем чуждой ему Екатерининской эпохи, личные взаимоотношения у Павла I с Суворовым, как мы знаем, сложились, отчасти по вине самого Суворова, не такие, чтобы он мог беспристрастно оценить гениальность взглядов и методов Суворова Но в эпоху Александра I необходимая историческая перспектива уже была, недружелюбного отношения к Суворову, вытекающего из личных отношений с ним у Александра уже не могло быть. Но тем не менее Александр I не смог оценить Суворова, как выдающегося представителя самобытного русского военного искусства. Александр I пошел не по пути Суворова, а по пути прусской военной школы.
      Александру I, европейцу по своим взглядам, прусская муштра оказалась ближе, чем Суворовская система воспитания солдат.
      Вот, что пишет об этом Керсновский в своей "Истории русской армии":
      "Доктрины, уклад жизни, система обучения, "шагистика "и увлечение мелочами остаются те же".
      "Плацпарадная выучка войск в его царствование была доведена до неслыханного в Потсдаме совершенства. В кампанию 1805 года весь поход - от Петербурга до Аустерлица - Гвардия прошла в ногу.
      Копирование пруссачины сказывалось в области не только строевой, но и в научной (особенно яркий пример - Пфулевщина). В этом отношении царствование Императора Александра I - после некоторых начальных колебаний - явилось продолжением Павловской эпохи".
      В 1815 году в Париже совершилось, незначительное на первый взгляд, событие, которое однако по справедливому мнению А.
      Керсновского имело "для русской армии самые печальные последствия и определившее на сорок лет весь уклад ее жизни, как-то, проезжая Елисейскими полями Александр увидел фельдмаршала Веллингтона, лично производившего учение двенадцати новобранцев. Это явилось как бы откровением для Государя: "Веллингтон открыл мне глаза, сказал он, - в мирное время необходимо заниматься мелочами службы", и с этого дня началось сорокалетнее увлечение "мелочами службы", доведшее Россию до Севастополя".
      "Наполеоновские уроки заставили вспомнить Суворовскую науку.
      Весь этот ценный, так дорого доставшийся опыт надо было бережно сохранить, с благоговением разработать и передать грядущим поколениям. К сожалению это сделано не было. Император Александр не чувствовал мощи священного огня, обуревавшего его славную армию - он видел лишь плохое равнение взводов. "Итак, вязкая тина "мелочи службы" стала с 1815 года засасывать наши бесподобные войска и их командиров".
      "Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, - писал Цесаревич Константин Павлович, - что и толку не дашь. Я более 20 лет служу и могу правду сказать, даже во времена покойного Государя был из первых офицеров во фронте, а ныне так перемудрили, что не найдешься".
      "В год времени, - писал Паскевич, - войну забыли, как будто ее никогда не было и военные качества заменили экзерцмейстерским искусством".
      "Увлечение муштровкой имело очень тяжелые последствия: в русской армии начинаются массовые самоубийства и массовое дезертирство".
      Солдаты бежали в Галицию, в Буковину, в Молдавию, в Турцию, в Персию. Из победителей Наполеона Персидский Шах сформировал целый гвардейский батальон.
      Офицеры стали уходить в отставку. Вводимая Александром I европейская танцевальная наука вызвала сильное недовольство среди офицеров. Восхищение Александром сменяется враждой к нему. Среди офицеров возникают тайные политические общества, ставящие целью изменение политического строя в России. В роли застрельщиков, сначала оппозиционных, а затем революционного движения, среди офицеров выступают опять масоны.
      XIV. УСИЛЕНИЕ ЕВРОПЕИЗАЦИИ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
      I
      "Тремя огромными волнами разлился по России поток прометеевского мироощущения: в начале ХVIII-го, ХIХ-го и ХХ-го столетий. Он шел через европеизаторскую политику Петра I-го, затем через французские революционные идеи, которым особенно была подвержена русская оккупационная армия во Франции после наполеоновских войн, и, наконец атеистический социализм, который захватил власть в России в свои руки в 1917 году. Русские особенно беспрепятственно вдыхали в себя полной грудью западный яд, когда их армии побеждали на полях сражений, и когда они в 1709, 1815 гг.
      попадали в европейские культурные области. Таким образом, победы повредили им больше, нежели их поражения".
      Такой совершенно верный вывод делает немецкий философ В.
      Шубарт в своей известной книге "Запад и душа востока".
      Во время Отечественной войны, - как правильно отмечает Мережковский "произошло нечто, с нашей внутренней точки зрения, почти невероятное, подобное чуду: бездна, вырытая преобразованиями Петра, как будто на мгновение исчезла, и весь русский народ встал, как один человек".
      Князь П. Вяземский, мало склонный к романтическим преувеличениям, писал: "От Царя до подданного, от полководца до последнего ратника, от помещика до смиренного поселянина, все без изъятия, вынесли на плечах своих и на духовном могуществе своем Россию из беды и подняли ее на высшую ступень славы и народной доблести".
      Но кончилась война и русское общество снова разделилось на два враждебных лагеря. "Еще до войны 1812 года в русском обществе началась политическая дифференциация - она первоначально заявляла себя лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных споров в первое десятилетие определился как раз политической дифференциацией.
      ...В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в русской жизни; после же войны 1812-14 гг. эта дифференциация пошла очень быстро и получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом вопросе надо отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ, в том числе и уничтожения крепостного права, что это чрезвычайно питало и укрепляло рост либерализма в русском обществе".
      "Общее критическое отношение к западу, как бы открывавшееся всем тем отзвуком, какой остался в русском обществе от французской революции, получило для себя богатый материал в том широком знакомстве с западом, которое приняло особенно крупные размеры в войне с Наполеоном, перенесенной на поля запада. Правда, это же знакомство дало и другие результаты - оно сказалось в росте интереса к западной жизни, в усилившемся влиянии литературных, социальных, политических идей, - собственно лишь теперь стала складываться настоящая психология и идеология западничества".
      В своих воспоминаниях Вигель пишет про Московское общество 1814 года: "В городе, который нашествие французов недавно обратило в пепел, все говорили языком их".
      Даже десять лет спустя после Отечественной войны, в газете "Московские Ведомости" (№ 72 за 1822 г.), можно было прочесть такое объявление:
      "Егерь из Германии желает определиться егерем или в гувернеры.
      Спросить на Маросейке".
      Масонство после Отечественной войны, как всегда старалось удовлетворить религиозные и политические интересы всех недовольных существующим положением вещей. Оно напоминало мелочную еврейскую лавочку, в которой все есть. Самые различные товары: кусок мыла для лица и для стирки, флакон одеколона и деготь, фунт пряников и иголки.
      Но при всем разнообразии политических оттенков мысли и своих религиозных взглядов, масонов Александровской эпохи необходимо признать крайне отрицательным явлением. Преобладающее большинство масонов представляли из себя людей отошедших от традиционного русского мировоззрения. Именно через них вливались в образованное общество чуждые европейские политические и религиозные идеи. Ведь именно в масонских ложах, - по признанию Н. Бердяева ("Русские идеи"), воспитались декабристы. И ведь именно масоны и декабристы, воспитавшиеся в масонских ложах, - по утверждению Н. Бердяева, - подготовили русскую интеллигенцию, этот уродливый духовный орден - продолживший растление русской души европейскими идеями, после окончательного запрещения масонства Николаем I. Во время заграничных походов офицеры, владевшие французским языком познакомились с европейскими масонами, стали членами европейских масонских лож.
      Во время войн с Наполеоном возникает несколько лож, членами которых были главным образом офицеры: "Военная ложа к святому Георгию", "Избранного Михаила", "К трем добродетелям" и другие.
      После возвращения русских войск из Европы, в офицерской среде "появился скрытый протест, приведший к учреждению тайных обществ.
      Офицерские кружки, где постоянно велись разговоры о язвах России, о тягостном положении солдат, о равнодушии общества к отечественным делам, превратились в организованные тайные общества".
      Особенно сильно расцветает масонство в Петербурге.
      В записке "О крамолах врагов России" сообщается, что до 1822 года французские, русские, немецкие масонские ложи вырастали, как грибы после дождя. В высшем обществе в это время возникает даже поговорка:
      "Да кто ж ныне не масон"?
      II
      В 1823 году возникает общество Любомудрия, то есть общество любителей философии. Члены этого общества, вернее кружка, были поклонниками немецкого философа Шеллинга. С возникновением общества Любомудрия французское чужебесие снова сменяется чужебесием немецким. Вместо увлечения французской философией, начинается увлечение начавшейся развиваться в это время философией немецкой. Увлечение это опять принимает не здоровый характер.
      Любомудры, как и их предшественники, представители французского чужебесия, не просто изучают сочинения немецких философов, а подходят к ним, как к новой вере, которая способна заменить христианство. К немецким философам они подходят как к религиозным пророкам, вещающим глубокие, всеобъемлющие истины.
      Для Любомудров философия была выше религии, признается Н. Бердяев в "Русской идее". Любомудры, также, как раньше вольтерьянцы и масоны, не замечают великого духовного сокровища русского народа - Православия, которое несмотря на все невзгоды, обрушившиеся на него со времен Петра I, продолжает накапливать духовные сокровища. Любомудры не замечают ни Серафима Саровского, ни старцев Оптиной Пустыни, как "любомудры" Елизаветинской и Екатерининской эпохи не заметили Св. Тихона Задонского, отца русского старчества Паисия Величковского и религиозную философию Григория Сковороды.
      "Православие, - как верно определяет Розанов, - в высшей степени отвечает гармоническому духу, но в высшей степени не отвечает потревоженному духу". Любомудры же, предтечи русской интеллигенции, - есть люди потревоженного духа". Оторвавшись от русского духа, они пытаются восстановить утерянную духовную гармонию в немецких философских системах, воспринимают их как целостные, всеобъемлющие системы мировоззрения. Немецкая философия должна была заменить православие и вообще отвергнутое религиозное мировоззрение. Кружок Любомудров отдал свои души немецкому философу Шеллингу, Фихте, Окену, Герессу и другим.
      В кружке любомудров, как и в других философских кружках конца правления Александра I, продолжается традиция французского чужебесия, когда по свидетельству Вигеля "неверие почиталось непременным условием просвещения". "Христианское учение, - пишет А. И. Кошелев, - казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний".
      Легко можно установить и идейное влияние русского масонства.
      Один из виднейших любомудров князь В. Ф. Одоевский учился в университетском пансионе, директором которого был ПрокоповичАнтонский, ученик известного масона Розенкрейцера Шварца. "Хотя Прокопович-Антонский сам и не был масоном, но по справедливому замечанию Саккулина, через него, конечно, переходили к воспитанникам идейные традиции масонства. Отрицать историческую преемственность здесь никак не приходится".
      В 1825 году Бестужев писал в Альманахе "Полярная звезда":
      "Мы воспитаны иноземцами, мы всосали с молоком безнародности и удивление только чужому...
      Мы выросли на одной французской литературе, вовсе не сходной с нравом русского народа, ни с духом русского языка...
      Нас одолела страсть к подражанию: было время, что мы невпопад вздыхали по-стерновски, потом любезничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки. Когда же попадем мы в свою колею?" Так писал Бестужев в "Полярной звезде" в 1825 году.
      XV. МАСОНЫ ИСПОЛЬЗУЮТ МИСТИЧЕСКИЕ НАСТРОЕНИЯ АЛЕКСАНДРА I ДЛЯ НОВОГО НАПАДЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ
      I
      Русское масонство немедленно использовало мистические настроения Александра для дальнейшего наступления на Православие.
      Н. Бердяев указывает в "Русской идее", что "Александр I был связан с масонством и так же, как масоны, искал истинного и универсального христианства. Он был под влиянием баронессы Крюденер, молился с квакерами, сочувствовал мистицизму интерконфессионального типа. Глубокой православной основы у него не было".
      Проф. М. Зызыкин в своей работе "Тайны Императора Александра I" говорит уже не о том, что Александр был только связан с масонами, а утверждает уже, что и сам он был масоном. "Какой религиозный хаос стоял в голове у Александра, - пишет он, - видно из того, что он не только поддерживал сам масонов, но и был некоторое время в их числе, о чем свидетельствует его поступок со взятым в плен под Дрезденом генералом Вандамом, который, будучи подведен к Александру, сделал ему масонский знак и получил милостивый приказ быть отправленным для улучшения своей участи в Москву. А в Париже в 1814 году Александр председательствовал в военной масонской ложе при принятии туда членом Прусского короля Фридриха-Вильгельма III". Откуда он заимствовал эти сведения, М. Зызыкин не указывает, а поэтому оставим эти утверждения на его ответственности. Проверить правильность его утверждений в эмиграции, за отсутствием соответствующей литературы, не представляется возможным. Был ли Александр I масоном - этот вопрос требует специального исследования, но то, что русские масоны широко использовали мистические настроения Александра в нужном для них направлении это несомненно.
      Если политическое миросозерцание Александра I все время колебалось между приверженностью к просвещенному абсолютизму и тягой то к конституционной монархии, то к республике, то таким же неустойчивым было и его религиозное миросозерцание.
      Александр I формально был главой православной церкви, но самого его едва ли можно считать чисто православным. Религиозное миросозерцание Александра I характерно своими бесконечными колебаниями.
      В эпоху Александра I жил выдающийся деятель Православной Церкви - Серафим Саровский, в царствование Николая II причисленный к лику святых. При жизни же Серафима Саровского его деятельностью не интересовался ни Александр I, ни Синод, ни представители образованного общества. В 1815 году по подсчету Зябловского в России оставалось уже всего только 478 монастырей, в которых было всего лишь 6598 монашествующих, или в среднем по 13 монахов в монастыре.
      Ярким свидетельством падения религиозности в высших слоях общества является появление в Александровскую эпоху тарелок, табакерок и других вещей, на которых имелись изображения Спасителя и Божией Матери. В допетровской Руси все русское государство считалось Домом Божией Матери, а в созданной Петром I Русской Европии лик Божией Матери стали изображать на табакерках.
      В 1815 году Симоновский Архимандрит Герасим явился во дворец и показывал Александру I изображения Спасителя и Божией Матери на табакерках, тарелках и других вещах и на коленях умолял защитить Церковь от поругания.
      Православная церковь в царствование Александра I продолжала быть объектом атак на нее со стороны ее врагов. Атаку на православие, пользуясь неопределенностью религиозного миросозерцания Александра I, вели и масоны, и католики, и протестанты. Вести наступление на православие врагам православия было нетрудно.
      Православная церковь, управляемая то масонами, то открытыми атеистами, то мистиками, враждебно настроенными к православию, не в силах была дать нужный отпор своим врагам.
      П. Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" так характеризует обер-прокуроров Александровской эпохи:
      "Обер-прокурором Синода в первый год царствования был человек уже совершенно неспособный к этой должности - известный своей несчастной страстью к стихоплетству граф Хвостов". Яковлев, заменивший Хвостова, "не мог стоять на надлежащей высоте своего призвания". Назначенный после Яковлева обер-прокурором тридцатилетний А. Н. Голицын "...религиозного образования не имел, отличался даже резко отрицательным отношением к церкви: тем не менее на первых же порах он успел крепко захватить церковные дела в свои руки. Сделавшись обер-прокурором, он впрочем, значительно остепенился, бросил дурную привычку кощунствовать, занялся чтением религиозных книг, сблизился с людьми религиозного направления и стал подавать большие надежды за свое обращение к вере. К сожалению, все почти такие люди высшего общества, питомцы XVIII века, при обращении своем к вере, имели обыкновение примыкать не к своему народному православию, на которое смотрели свысока, а к аристократическому католичеству, или еще чаще, к модному тогда в Европе мистицизму, который позволял им верить во все или ни во что. Как человек живой, увлекающийся, и в то же время, совершенный младенец относительно всего, что касалось религии и церкви, Голицын по своем обращении тоже сделался на некоторое время игрушкой иезуитов, а потом адептом и покровителем всякого рода мистических сект".
      Князь Голицын "...окружил себя мистиками всяких цветов и оттенков, стал покровительствовать всевозможным сектам и... причинил церкви гораздо более тревог, чем даже те, кто не обращали на религию никакого внимания и вовсе не мнили себя приносящими пользу Богу.
      Специальными органами подобных ревнителей нового христианства и принципов священного Союза сделалось российское Библейское Общество и новое министерство Духовных дел и Народного просвещения".
      Князь А. Н. Голицын и масон Р. А. Кошелев, пользуясь мистическим настроением, появившимся у Александра I во время Отечественной войны, уговорили его разрешить английским протестантам в России "Библейское Общество".
      Русские масоны немедленно включились в эту новую форму наступления на православие. В комитет, возглавлявший "Библейское Общество" немедленно вошли масоны. Председателем стал масон князь Голицын, его заместителем граф Кочубей, в члены правления: граф Разумовский, Кошелев, А. И. Тургенев. В местных отделах "Библейского Общества" также было много масонов. Масонам удалось вовлечь в ряды членов "Библейского Общества" даже несколько представителей высшего духовенства, осуждавших масонство, но доброжелательно относившихся к увлекавшимся мистицизмом.
      Но большинство православного духовенства отрицательно относилось к деятельности "Библейского Общества", справедливо усматривая в нем опасность для православия и царской власти. К числу таких духовных лиц принадлежал и знаменитый борец против масонства и масонского мистицизма, непримиримый враг орудовавших в России английских методистов, архимандрит Юрьевского монастыря Фотий.
      Английские протестанты, организуя "Библейское Общество" в России, стремились заменить в нем православие протестантством.
      Масоны, которым на руку было уничтожение православия, преследовали политические цели своего ордена. Своей цели английские не считали нужным скрывать. На праздновании 13-летней годовщины английского "Библейского Общества" 7 мая 1819 года, например, говорилось:
      "Отныне мы можем быть уверены, что в России восстановится религия во всей чистоте единственно через распространения Священного Писания, переведенного на различные наречия, на которых говорят в этой обширной стране. Единственное чтение Библии может восстановить греческую церковь и поднять ее из настоящего упадка".
      В конце 1823 года в России имелось около 300 отделений "Библейского Общества", ведших активную работу по разложению православия. Всюду начинают возникать различные секты еще более обессиливая ослабленную православную церковь.
      Иностранный дипломат Лаферронеероннэ, аккредитованный при дворе Александра I, в своем письме от 1 апреля 1820 года пишет: